На аллее, возле входа в Измайловский парк, что на 11 парковой возле магазина пятерочка, на недавно установленной лавочке с ножками выкованными в виде вензелей, сидели двое пожилых мужчин.
Шел конец февраля и зима ни как не хотела сдавать свои позиции. Слякоть и редкий снег с дождём, сменялись колющим ветром и на мгновение казалось, что вот-вот все покроется корочкой льда.
Метеорологи на днях предупредили Москвичей, что, наступил малый ледниковый период.
Соломон Маркович ворчливо причмокнул губами и приподняв воротник на стареньком пальто, промямлил, заглядывая в глаза собеседнику:
- А что, Яков Валентинович, помните ли такую погоду в Варшаве? Тогда не было такого замечательного асфальта, как теперь.
Яков Валентинович прищурился и мягко улыбнулся. Его взгляд, отрешенный и нежный, что-то вспоминал:
- Вы знаете, Шломо, я ведь жил под Вроцлавом. У нас там вообще дорог не было. Сплошные поля, леса. Как-то обходились.
Соломон Маркович довольно крякнул:
- А мы вот мальчишками подрабатывали, газеты разносили. Бегать много приходилось, улочки, те, что немощенные, старались обходить стороной. Конкуренция была знатная.
- Так уж конкуренция? Поди башмаки берегли, стоптать боялись.
- А то. Одна пара на все случаи жизни. Утром газеты в разнос, днем учеба, а вечером на свидание. На нём обязательно при параде надо быть. Нельзя девочку обижать потрепанным видом.
- Нельзя. Это точно.
Яков Валентинович ещё глубже погрузился в воспоминания, а его улыбка растянулась так широко, что разрезала лицо пополам:
- Софочка Йоффовна, как она была восхитительна на танцах. Мы считали с ней полонез, а потом вальс. Какой был восторг молодому, мальчишескому сердцу.
- Ой вей. Яша, вы таки просто не видели Симочку в её лучшие годы. Вот это прелесть. Сладкая как зефирочка в кондитерской лавке. Пышная, легкая, а как она выплясывала в клубе! Ой-йой.
Яков Валентинович наигранно сурово посмотрел на собеседника:
- Вы кормили её зефиром? Как вам нестыдно? В юном возрасте любовь должна быть поэтичной, трепетной от ожидания предстоящих чувств. Нет, вы незнали настоящей любви.
- Да кто же её знал? Весь Вавер кормил Симочку песочными корзиночками с крэмом и только я зефиром. Разве это не поэзия?
Старики погрузились в молчание, вспоминая каждый свою историю первой любви. Снегопад сменился солнечными зайчиками и теплым ветерком.
Соломон Маркович первым очнулся от воспоминаний:
- А ведь не только вы работали разносчиком газет. В сорок четвертом я работал почтальоном и даже тайно разносил послания партизан.
- Вы? Не поверю. Извините меня, но с вашими ногами, вы разве что приказы фрицев могли доставлять. Польза наверняка была огромная.
- Вы... Да вы... Да что вы, Яков Валентинович, себе позволяете? Я знаете как быстро бегал? Я был лучшим в своём классе. Ну как вставайте.
Яков Валентинович улыбаясь отмахнулся от протянутых рук Соломона Марковича:
- Не нужно. Не нужно мне ни чего доказывать. Я вам не Софочка. Поберегите свои штиблеты.
Соломон Маркович на мгновение потерял дар речи, но, справившись с возмущением выпалил:
- Нет, извольте принять вызов. Я докажу что не балабол. Я обставлю вас даже в полном обмундировании. Поднимайтесь, Яша, сейчас вам будет больно и стыдно.
Немного подумав, Соломон Маркович добавил:
- Или вы трус?
Настало время негодовать Якову Валентиновичу:
- Трус? Да чтобы вы знали, я даже не пожалею своих новых штиблетов. Вызов принят. Поц. В полном обмундировании, прямо сейчас, до пятерочки и обратно.
Довольный результатом, Соломон Маркович, подитожил:
- Кто проиграет, выполняет работу за двоих.
Старики поспешно встали, застегнули свои куртки, Соломон Маркович желто-черную с непонятной спиралью, а Яков Валентинович ядовито зеленую с изображением чёрного страуса. Кряхтя натянули на спины ранцы доставщиков еды и шаркая старыми башмаками, устремились в сторону магазина.