Семилетняя Ниля знает, чего хочет. Уже и новогодние пожелания записала в тетрадку круглым неустоявшимся почерком.
Первое, заветное: чтобы фашисты умерли. Дописала «плохие фашисты». «Бывают ли хорошие?» Вдруг найдётся один, кого в Германии ждёт дочка.
Второе: пусть папа с фронта придёт. Тогда и мама перестанет плакать. Бабушка поднимется с дивана, где лежит с осени. Ниля кормит бабушку затирухой – жидкой бурдой на муке, поит хвойным настоем. Сама пьёт. Хоть и горько, но полезно, и от горячего в животе веселее. Лучше, чем ничего.
Третье желание: хлеба досыта.
На праздник мама принесёт с дежурства съестного и горький тюлений жир. Кастрюльку с собой взяла.
…В военные годы жил Архангельск не сытнее блокадного Ленинграда. Особенно зимой. Те же сто двадцать пять грамм отрубей с травой. Ели корни растений, пятнистые яйца диких птиц, водоросли, мелкую рыбёшку и тюленей…
Уже взрослой и умудрённой навещала Нинель Марковна родные могилы в Архангельске. На набережной Северной Двины увидела памятник тюленю-спасителю, чей жир избавил город от голода и холода.
Запах тюленьего жира такой, что проветривали комнату, несмотря на мороз. Есть горький жир надо умеючи: зажмурившись и зажав пальцами нос. Зато бабушка после бурой тюри поднялась с дивана, вязала, как прежде, варежки для фронта. Терпеливо объясняла Ниле, как держать спицы, как одолеть непокорную петельку, радовалась первому «самолучшему» в мире кривому шарфику. Потом бабуля снова слегла.
Главное, Нинель чувствовала, что сегодня особенный день.
Подарок готов: стих, что учила для солдат в лазарете. Для первоклассницы слова непонятные, но Нинель с табуретки отчеканит: «…Как шли бесконечные, злые дожди, / Как кринки несли нам усталые женщины, / Прижав, как детей, от дождя их к груди, – а под конец тихо, – Что, в бой провожая нас, русская женщина, по-русски три раза меня обняла».
Мама, конечно, всплакнула. Бабушка, как всегда, на неё цыкнула:
– Не раскисай, ядрёна вошь! У тебя дочь!
Ещё накануне Ниля вырезала из старых газет цифры: 1, 9, 4 и 3. Залезла на кровать и прицепила булавками к ковру. Криво получилось, но это если прямо смотреть. Если голову вправо наклонить, то ровно.
Рисунок тоже готов – на листке школьной тетради в клеточку – домик в одно окошко и снежная ёлочка. Ёлочка! Нинель вспомнила из недавнего детства разлапистую, выше шкафа елку, пахнущую остро и пряно.
– Бабуля, где ёлочные игрушки?
Бабушка незаметна под платками, одеялами и старой шубой.
– Ась?
– Спи, спи. Под кроватью посмотрю.
В фанерном ящике с почтовым адресом на крышке среди комков ваты летовали стеклянный красноармеец, разномастные шишки, с серпом и молотом шары, бумажные звёзды, дирижабль и красная звезда. У снегурочки из дырки вместо руки торчит серый клок свалявшейся набивки.
Нинель обмотала бидон нитью из стекляруса. Получилась нарядная ваза. Эх, ёлочку бы, хоть маленькую! На набережной и в парке от деревьев остались кривые пеньки и сосны, ободранные до иголочки для лечебного настоя. Хвоя осталась на макушке, не достать.
Но Ниля недаром командует шайкой дворовой мелкоты. Она всё придумала. Праздник будет!
Шубейка, заячья шапка с завязками под подбородком, варежки не спасают от холода. Нинель рванула бегом до набережной, через трамвайные пути, у разрушенного бомбёжкой дома налево и вдоль реки во льдах, разрезанных на неровные куски ледоколом.
На высоком заборе сверху колючая проволока, внизу потайная дыра. Обнаружили случайно летом с Димкой, соседом по коммунальной квартире. Дыра размером с собаку, но и Нинель невелика. Нырнула в сугроб, побарахталась в сетчатой засаде и оказалась на лесопилке. Исхудала, шубу снимать не пришлось.
На лесопилке ровные штабеля сосновых стволов запорошены снегом. Грозят низкому небу ветками с сизыми иголками. Ждут погрузки на баржи. С краю темнеют кривые стволы. Непригодные для строительства поедут на целлюлозно-бумажный.
Голоса работников далеко, у реки. У Нинель непростая задача: оторвать колючую ветку и уйти тихой мышкой. Темнота в помощь. Город, считай, у Крайнего Севера – зимой дни беспросветные.
Девочка упёрлась широко расставленными ногами в подшитых валенках, ухватилась двумя руками за толстую ветку. Ледяные варежки скользят по смолистой древесине. Ну их! Стянула, сунула за пазуху. Схватилась сильнее. Тут же вонзились иголки и щепки. Ниля упрямо губу закусила: ветка не поддаётся ни на воробьиный скок. Стегает колючками по лицу, а шершавая кора сорвала кожу с замёрзших ладоней. Нинель шепчет: «Ну, пожалуйста-а-а». На щеках замерзли слёзы. Сверху полились новые.
– Стоять! Кто здесь? Стрелять буду!
«Ой, мамочки! Пристрелят, как шпионку!»
Рядом выросла грозная тень, закрыла собой полнеба. В руках у тени топор.
– Кто ты? Чего надо? – спрашивает тень. А это баба, обмотанная крест-накрест платком поверх ватного тулупа.
Выслушала грозно лепет о бидоне в стеклярусе, о пузатых шишках, о ёлке на Новый год. Вдруг баба улыбнулась. Нинель увидела: не баба вовсе, а девушка. Вчерашняя школьница с ввалившимися от недоедания и тяжёлой работы глазами.
– Нельзя тебе здесь! – а сама чиркнула топором по стволу и сунула девочке разлапистую ветку. – Беги, пока не поймали! Бригадирша наша – ух! – шуток не терпит. Режимный объект, понимать надо!
Сверху крепкой рукой сунула сосновое полено. Вот негаданная радость! Буржуйку мама давно топит мебелью и папиными книгами. Если деревяшку расщепить на тростиночки, хватит на две топки.
Нинель, уже с дороги, через забор крикнула:
– С Новым годом!
Идёт домой, тяжесть полена руки тянет, а она и не чувствует. Прохожих много, с заводов спешат. При виде девчонки с сосновой веткой выше роста останавливаются. На миг расцветают улыбки, вспоминается каждому личное, тёплое, довоенное.
Эх, вот бывает счастье: от буржуйки тепло. Тень сосновой ветки растопырилась на половину стены и пахнет смолисто. На светлой праздничной скатерти лежит письмо с фронта – папа жив! воюет! Стоит, укутанная в тёплое полотенце, кастрюля с пшёнкой. Напиток из чаги. Под льняной салфеточкой – хлеб на водорослях.
Ниля притихла, не отрывает глаз от огоньков в блестящих игрушках. Бабушка села, поправила платок на голове. Мама включила радио. Скоро заговорит Москва!
Каждая из женщин загадает желание. Три желания, но по сути – одно. Одно для всех жителей страны: от Белого моря до Тихого океана…
