⁣У моря твои глаза
Лещук Юлия
Вологодская область город Череповец

Морские души похожи на гоголевских «мертвецов»: съёжившиеся, мрачноватые.
Морские волны, словно стадо кучерявых барашков, - мраморные, жёлто-зелёные, изумрудные, с привкусом солёного пота, огибают серые камни, надменно выпячивают свои округлые бока. Солнце рассекает тучи упругими лучами; лучи вонзаются в воду: муть, тёмно-зелёные водоросли - всё становится безликим, туманным, будто и не было никогда этого подводного мира.
- Горячая кукуруза, минералка, морская вода!
Зазывала не боится предлагать «пир на весь мир». Морская вода стала классикой: пьешь и чувствуешь счастье.
Я беру немного воды. Горечь и отвращение.
- Подделка? – интересуюсь я.
- Что вы! Чистая морская вода из глубины морских душ.
Сплевываю. Мне совсем не нравится такое. Может, я не понимаю чего-то?
- Пейте медленно и почувствуете благодать, - заверяет продавец.



***


Мне 25. Сухие губы, волосы мышиного цвета, картавые согласные и неулыбчивый взгляд.
- Работа в школе - это не работа! То ли дело банк. Там деньги! - кричит отец.
А я сижу и думаю: что школа, что банк - одно и то же, всё та же несвобода и шаткость социального положения. Школа для учиталя, что зона для сидельца: шаг вправо, шаг влево - расстрел. Сидишь за старым потёртым столом и смотришь на лупоглазых школяров: «А ведь и я когда-то такой была. Сидела и причмокивала: учитель, наверное, работает за еду».
- Екатерина Павловна, а сколько вы зарабатываете?
- Почему интересуешься, Полина?
- Да так. Мама моя получает хорошо, хочу сравнить зарплату.
Девочка не краснеет, не смеётся, сверлит ледяным взглядом насквозь: не по себе, а я спряталась за густой чёлкой, смотрю в пол. Школьники любят задавать неудобные вопросы: а как вы учились? есть муж? наверное, живёте в коммуналке? Каждый раз удивляешься их смелости и наивности.
У русоведов четыре тетради для проверки, у учителя физкультуры, пожалуй, только журнал для оценок: тычешь пальцем в робкие линии и пытаешься оценить работу, где «ж» - это «ы», а прыжок через коня - морфемный разбор.
- Екатерина Павловна, вам к директору, - зычным голосом оттарабанила завуч.
Ага. Ждут милые в кабинете, вдвоём: завуч в красной юбке до пола и серебристой короткой кофте, напротив стоит директор, разукрашенная от каблуков до макушки. Классный журнал, белый, с тонкими шершавыми страницами, немного помятый, лежит в стороне. Чувствую, не просто так пригласили.
- Вы понимаете, что классный журнал - это финансовый документ?- строго отчеканила директор. - Вы отвечаете за него! Журнал - всему голова. У вас не журнал, а сборник потрёпанных рассказов. Где дисциплина?!
- Но я ... всегд..да счи-и-тала, что журнал - это документ, но только не финансовый, - заикаясь, ответила я.
- Финансовый, - твёрдо произнесла завуч. - Это финансовый документ.



***



Окна учительской пыльные, серые и слегка сутулые, будто это были и не окна, а озиравшиеся по сторонам ребятишки-пятиклассники: у кого бы списать сегодня?
На белом подоконнике с облупившейся краской стояла стеклянная ваза, пустая, одинокая, с небольшим сколом посередине узкого горлышка.
Я сижу спиной к двери, пытаюсь проверить тетради.
- Да, надо сказать нашей Екатерине Павловне, что с завтрашнего дня она переходит на домашнее обучение. Заявление и другие документы уже готовы. Спроси у секретаря ещё.
- Да. Всё передам, Татьяна Дмитриевна.
Слышу голоса за соседней стеной: то зычные, звонкие, с лёгким хрипом и надрывом, переходят они в полушёпот, видимо, для пущей важности имитируется таинственность принимаемого решения.
Стук в дверь учительской.
- А, Екатерина Павловна, это мы к вам, с деловым предложением, - браво произнесла завуч по учебно-воспитательной работе.
- Да, слушаю вас.
- Мы хотели сказать вам, что с завтрашнего дня вы переходите на домашнее обучение, то есть будете работать с надомниками. К сожалению, вы не справлятесь со своими прямыми обязанности (много нареканий со стороны родителей, а их мнение для нас очень важно, дети вас не слушаются, журнал, а вы помните, что это финансовый документ, вы неправильно оформляете). Видите, причины веские, поэтому просим подойти за договором.
Завуч стояла рядом с окном, волосы её переливались то рыжими, то светло-коричневыми оттенками, а я сидела в позе бурундука, робко смотрела то на дверь, то на потолок, то на завуча.
- Да. Хорошо. Подойду за подписью, - тихо согласилась я.
Хорошо, что хоть что-то ответила, сил на разговоры не было совершенно. Да. Дети, правда, меня не слушались (а кому интересна хрупкая, с тонкими ножками-цаплями учительница?) К тому же, родители слушали детей (те, по всей вероятности, рассказывали им школьные «байки» про «сложную» школьную жизнь, про учительницу с другой планеты, а они, конечно, мотали на ус (ещё бы не мотать, сейчас по любому поводу бегут к директору).
Директор! Да. Завтра иду за новой жизнью в кабинет властелина «мёртвых душ».

***



Морская вода стала атрибутом необычной жизни: её можно налить в маленькую стеклянную банку и предаться воспоминаниям. Вот мать идёт в магазин за молоком, а отец едет на вишнёвой девятке и машет ей рукой. Нравилось ли это матери? Думаю, нет. А рядом бежим мы с сестрой, машем льняными узорчатыми платками вслед уезжающей «колымаге». В 90-ые годы девятка была в чести, колымагой называли мы её в шутку, чтобы жить было веселее.
Блуза морского цвета, давно выцветшая, местами потёртая, лежала в углу маленькой комнаты; будничное пространство визуализировало дисгармоничные углы старого покосившегося стола, раскрашивало окна в ослепительно белые цвета. Мама сидела на маленькой табуретке, чистила красно-жёлтое яблоко и приговаривала:
- Опять отец поехал куролесить. Знала бы я, то...
Не успела мать договорить, как в дверь позвонили.
- Здравствуйте! Вода из самых глубин морских душ. Попробуйте! Не пожалеете...
Человек в бирюзовом костюме протягивал пластиковую бутылку. Мать резко закрыла дверь.
- Ещё чего! Кать, слышишь, этот, как его, водовед, морскую воду предлагает, а у нас этой воды целое море.
Мать засмеялась. Её глаза были похожи на узкие щёлочки только что приоткрывшихся дверей. Глаза эти отливали цветом моря: голубые, изумрудные, бело-синие, напоминали они волны, разбушевавшиеся на песчаном берегу.
Отца всё не было дома: солнце уже превратилось в сморщенную хурму, деревья шептались друг с другом о новом дне, а ветер то и дело завывал грустную песню: «Кабы солнышко взошло, кабы месяц убежал, превратилось бы в руно всё, о чём давно мечтал...»




***



Бело-жёлтые кирпичные стены здания банка были похожи на толстые пшеничные булки: солнечные зайчики плясали по стенам, окнам, железным решёткам. Всё это «соцветие» создавало впечатление весьма положительное, казалось, что ты находишься в каком-то укромном месте, где солнечно и тепло.
- Так, фото, анкета, тест. Тест важен, он ответит на многие наши и, конечно, ваши вопросы.
Дама, отбирающая людей на работу, сидела в неподвижной позе. Глаза её сверлили нас, а мы сверлили, пожалуй, только пол, на котором ползали полудохлые мухи.
- Сразу видно, что сдерёт три шкуры, - Света шепнула мне на ухо так, что я немного покачнулась в сторону.
- О результатах мы вам сообщим, - сказала «банкирша».
Мне же говорить хотелось меньше всего (усталость от собеседования дала о себе знать спустя 20 минут). Света подтянула капроновые колготки и достала минералку:
- Будешь?
- Нет. Спасибо.
Поговорив о том о сём, мы разбрелись по разным углам пёстрой улицы.

В 22 года мечтаешь о стабильной, высокооплачиваемой работе, представляешь себя могущественным банкиром, который разъезжает на Мерседесе. Я же об этом не думала ни-ког-да. Подала документы за компанию, может быть, повезёт.
Через пару дней мне позвонили.
- Здравствуйте, Екатерина Павловна, вас беспокоит отделение банка. Вы прошли собеседование, приглашаем на работу.
Конечно, я была очень удивлена подобному «развороту» событий. Меня, без экономического образования и весомого опыта, пригласили в банк. Я же филолог. Интересно, а Свету взяли?
- Алло, Света, как дела? Меня пригласили в банк, представляешь?
- А мне так никто и не позвонил...
Повисла неловкая пауза. Пауза эта длилась около 15 секунд. Я уже успела забыть и о работе, и о том, где нахожусь, пока в трубку не сказали:
- Ты здесь? Ау!
- Здесь, здесь. Света, я, правда, не понимаю, почему тебя не пригласили. И образование у тебя финансиста, и опыт работы есть...
-Да. Всё понятно.
Света положила трубку. Послышались минорные гудки, гудки протяжные, зычные. Я вслушивалась в тишину телефонной трубки: немота, скрывающая плавные звуки робкой пантомимы, шуршала, гудела, плавно перетекала из пластиковой «коробки» в туманное марево комнатного пространства.
Как так? Почему я, а не Света? По-че-му?



***




Отец не любил море. Тревожное, с покатыми плечами, похожими на толстых божков, оно казалось ему чем-то чужим, выспренным. В общем-то это и понятно: родился на Севере, вырос среди карликовых берёз и любил северную природу. Мать же, наоборот, привлекала морская стихия (даже имя струилось морским и холодным - Марина). Коричнево-грязный песок раскалялся докрасна, вспыхивал огненным клубком, становился похожим на дракона, на зелёно-изумрудную ящерицу с высунутым языком. Камешки, ракушки, мутно-серая вода - всё слилось в монохромную картину.
- Марина, а где дети? - спросил отец.
- Не знаю.
Стеклянные глаза матери смотрели в одну точку, напряжённая поза показывала некоторое безразличие.
- Катька, наверное, гуляет где-то, а Анька ушла к бабушке, - буркнула мать.
Отец побагровел. На рябоватом лице выступил мелкий пот, глаза округлились, он остервенело сказал:
- Врёшь!
Он поднялся с насиженного места (матрас, на котором они сидели, осунулся и стал похож на рыхлую землю).
Мать осталась сидеть в гордом одиночестве до самого заката солнца.
Глаза цвета моря смотрели в бездонную гладь воды: не было ни кучерявых барашков, ни изумрудных лодочек, сделаных местными ребятишками, ни тепла солнечного света. Лишь аукалось звучное:
- Марина!

⁣Художник

«Я двадцать пять лет просидел спиной к окну и писал картины»

Павел Филонов, художник-аналитик

Краски старой картины
Наивны в своей простоте.
Тени зыбких наречий
И эти, и те.
Ты, художник, живёшь
В полуобразе сна,
И в душе твоей спит
Весна.
В авангарде окна
Вижу твой силуэт.
Ему тысяча лет,
А ты молод и сед.
И в пиру, и в молитве,
И в горячей мольбе
Говорю о тебе.
Бессребреник. Гений.
В твоих исхудалых руках
«Корабли» на холсте -
Это жизнь, это смерть и прах.
Корабли уплывут, и останется
Тишь зари
Да одни сизари.




Метаморфозы
Шелест. Тихо.
В рваной неге
Немота.
Это раненое лихо
Пьёт с куста
Росы белые немые.
Жажда ждёт
Из пролесков, перелесков,
Из тенëт.
Заклинаю! Умоляю!
Не молчи!
Только ветер, тихий ветер
Спит в ночИ.

Речь

Раскрошилось небо
Закатом алым.
Я пою тебе песню
О море синем.
Шаловливые волны –
В песках,
В заливах,
В жёлтых травах,
Камнях,
Ручейках
И реках.
Я ловлю их руками.
Горят их шапки:
Вор не пойман,
А речь саблезубым тигром
Замыкает круг,
Ускользает в воду,
Чтобы вновь возродиться
К другому году.

Герменевтика чувств

Рыбы чувствуют свет.
Рыбий мир человечен.
Только кто в нём бывает вечен,
Если жабры сомкнулись дугой?
Не дышать! В этих жабрах,
Как в лёгких, живёт душа.
И живёт та душа
Не спеша.
Не спеша.
Не спеша.
Рыбий хвост окунулся в пучину
Морских страстей.
Ни икры тебе,
Никаких гостей.
Только ветер в тиши
Да холод немых ночей.





Наместники Бога

Это было давно. На раскидистых елях сидели
То ли Бога наместники, то ли вороньи птенцы.
И галдели они, и безбожно на небо смотрели,
И боялись упасть в этот мир, где росли их отцы.

Это было давно. Я не помню, когда это было.
Солнце тучно взошло, опоясав леса и поля.
А в лесу что-то пело, шумело, отчаянно выло.
И молчали птенцы, и молчала подолгу земля.

Тесно стало в гнезде, и птенцы полетели на волю.
Грозный дерева хруст разогнал матерей и отцов.
И какая им, Боже, сейчас уготована доля:
В мире праведных или же в сонме лжецов?

Это было давно. Даже ели качались упруго.
Где-то били в набат. Разлетелись! Не надо искать!
Тишина. Никого. Никого в беспросветной округе.
Нам уже никогда, никогда ничего не узнать.

Я летаю без крыльев

Город вырос из пепла,
Сроднясь с вековой золой.
На зеркальных монетах
Танцует чертёнок злой.
Я не Каин, не Авель,
Не рыба в воде,
Я – свет, отражающий небо,
В котором дороги нет.
Только призраки времени,
Только песок и пыль,
Только сахар на ложечке,
Горькой полыни вкус.
Я летаю без крыльев.
Давно уже не боюсь.

***
Люди играют в лото
На развалинах Рыбьей горы.
Ветер спит,
И шумят дожди.
...
Их гримасы — печальная немь,
На гирляндах ветвей — снег.

...

Тихо ходит зелёный рак,
На спине у него — земля,
А в клешнях — красно-алый мак.

Пусть так.