⁣***
Пробирался в прошлое
тёмными аллеями.
Старых песен крошево
я по строчке склеивал.

Старых песен кружево
выплетал искусно я.
День клонился к ужину
маминому вкусному…

Но сгущались сумерки
яркие недолгие.
И еще не умерли
те, что были дороги.

И играли в салочки,
и держались гордо мы –
девочки и мальчики
с вёслами и горнами.

Ночь ступает вкрадчиво:
фонари разбитые,
порванные мячики,
куклы позабытые

одиноко ёжатся
на пустых скамеечках.
Все в гусиной кожице
и в духах копеечных,

в джинсах самосваренных,
в гриве шестимесячной,
с нервною испариной
на пустой скамеечке.

А потом взросление,
а потом метания.
И печали тленные
умножали знания.

Поделились опытом
старшие товарищи:
языком эзоповым
и надеждой тающей.

Лезут мысли всякие
ужасами сотканы:
как «шестидесятники»
превратились в сотников?

Как, себя цитируя,
в ментиках и мантиях
старыми сатирами
сделались романтики?

Оды, эпитафии -
столбовыми тропами,
автобиографии -
пропуском в некрополи.

Вот стихи о Ленине,
вот стихи о партии.
Никакой полемики,
никакой апатии.

Я бегу от прошлого
Через зимы с летами,
Где быльём поросшая
Мебель со скелетами,

Где ошибки юности –
Оправданьем в старости,
Где до счастья глупости
Не хватило малости.




⁣Красивая чашка


Красивая чашка, узор пасторальный,
И тонкие пальцы, и нежные губы…
Вот плавятся свечи, огонь их сакральный
Кого воскресит, а кого-то погубит.

Ах тонкие пальцы, обнявшие чашку,
Их сила и слабость, их трепет тревожный,
Ах нежные губы, всё чаще и чаще
Твердившие «нет», но шептавшие «можно».

Свернуться в клубочек, укутаться пледом,
Но холод могильный дыханьем погоста.
Вдруг шорох в шкафу – это с хрустом скелеты
Размяли с годами затёкшие кости.

Сгущается сумрак, скрипит половица…
Из тёмных щелей, из углов, из-под шкафа
Отживших эмоций ожившие лица
Ощерились зло в предвкушении кайфа.

Становятся в круг и ведут хороводы,
Дрожа в такт свечи. Начинает казаться -
Прожитые дни и отжившие годы
Танцуют свои ритуальные танцы.

Ворвался сквозняк, и свеча, словно флюгер –
То гнётся послушно, то светится ровно.
А в чашке вдруг сеткою вен кракелюры
Наполнились черною чайною кровью.

Так пей же ее, разбавляя слезами
Общайся с тенями, мой кости скелетам.
Целуй эту чашку, а под образами
Живет пусть свеча моим трепетным светом.




⁣Русалочка

Не воскресить, хоть лбом разбейся
Об аналой.
На свете много разных песен
Но в той одной
Не сочинить куплетов новых,
Не дописать,
И замок наш смывают волны –
Он из песка.

Подрисовать бы точке хвостик
До запятой,
И сочинить что было «после»
и будет «до»:
Все звуки, запахи и краски,
Войдя в азарт.
Чтоб Бог глядел на нашу сказку
Раскрыв глаза.

От зависти пускай подохнут
Друзья-враги.
Слетелись ангелы под окна –
И мы наги
На даче словно в райских кущах
Срываем плод
Антоновки, и день грядущий
Сулит тепло.

Я преступил законы жанра –
Моя вина.
И наша сказка алчет жадно
Простой финал:
Слёз солоней морскою пеной
Тебе стенать.
И вечно грустен тихий гений –
Ханс Кристиан.




⁣***
Этот город не спит даже в спальных районах своих.
Город сводит с ума трансформаторным матерным гудом,
лезет шпилями вверх, нависает бесформенной грудой
и встречает рассвет, разливая его на двоих.


Отличить твоих жителей просто средь тысяч людей:
по манере езды и способности припарковаться.
Твоим женщинам, пусть не по разу, но все-таки двадцать,
а мужчины – как мальчики, только игрушки сложней.

Город манит трезвоном глашатаев, звоном монет.
В кадках, словно цветы, выживают березы и клёны.
Этот город растёт, продираясь сквозь плиты бетона
и считает что там, за порогом его, жизни нет.




⁣***
Жаль всё хорошее когда-нибудь кончается.
Как вечер пятницы, как школьные каникулы.
И вот уж чиркает, скребется ложка чайная
По днищу баночки с варением заныканным.

А ведь казалось – только что открыли крышечку.
От пары ложек меньше точно не становится!
Но смотришь – памяти не стало кроме мышечной,
Но глянешь – жизнь как иллюстрация к пословицам.