⁣ Берег Маклая.



Действующие лица:

Николай Миклуха-Маклай – русский путешественник, натуралист и этнограф.
Ульсон – шведский матрос, помощник Маклая.

Миклуха-Маклай появляется из-за кулис, он приближается осторожно к зрителям с поднятыми руками, как будто опасаясь нападения. В его руках бусы и куски красной ткани, он жестами предлагает их зрителям, кладет на пол перед креслами.
Миклуха-Маклай. Пар ле ву франсе? Фрекен зи дойч? Компре не ву?! (показывает на себя) Миклуха. Николай Миклуха-Маклай.
Маклай отходит в глубь сцены, снимает со спины свертки со снаряжением. Ульсон тянет на канате из-за кулис груженую лодку, Маклай помогает ему. они разгружают ее около хижины с навесом и флагштоком.

Миклуха-Маклай. в сентябре 1871, года ,спустя почти год после отплытия из Кронштадта, военный паровой корвет «Витязь» доставил меня на остров Новая Гвинея в залив Астролябии, который впоследствии переименованновали в Берег Маклая.
Громадные деревья, росшие у окраины бухты опускали свою листву до самой поверхности воды, бесчисленные лианы цобразовывали занавесь между ними, и только северный песчаный мысок был открыт.

Слышны Звуки моря, боцманский свисток или ещё что то подобное.

Высокие горы тянулись цепью параллельно берегу. Их вершины скрывали облака, ниже по скатам гор чернел густой лес, более темный в отличии от береговой полосы, которая возвышалась уступами. В двух местах на берегу виднелся дым, свидетельствовавший о присутствии человека.

Миклуха-Маклай. Это и не удивительно, ведь я потому и выбрал такую локацию для своих изысканий, где я был бы первым европейцем, которого повстречают туземцы.


Все свои мысли и наблюдения я буду стараться беспристрастно фиксировать в дневнике, который очень пригодится для отчетов о проделанной работе перед Российским Географическим Обществом. Дневник и ценные научные материалы я закопаю в герметичной капсуле в определенном месте на случай моей смерти. Судно должно вернуться через год после высадки либо за мной, либо за моими бумагами и коллекциями. Капитан считает мою затею самоубийственной, он не хочет меня высаживать без предварительно составленного завещания. Действительно, в губительном климате Новой Гвинеи, ревматизм и тропическая лихорадка, приобретенные мной в северной Африке тут же присоединились к морской болезни, которая почти год терзала меня во время плавания.
Маклай снова в заливе Астролябии.
Миклуха-Маклай. Русские моряки сделали все возможное, чтобы облегчить мою участь: расчистили участок и построили хижину, оставили съестные припасы, лекарства и спасательный шлюп. Но время их якорной стоянки тут было весьма ограниченно – у многих членов экипажа начались приступы малярии. Тем не менее, на второй день пребывания корвета в заливе Астролябии мы успели познакомиться с туземцами, вот как это случилось…
В одном месте берега, между деревьями, я заметил белый песок, место оказалось очень уютным и красивым; высадившись тут, я увидал узенькую тропинку, проникавшую в чащу леса. Я с таким нетерпением выскочил из шлюпки и направился по тропинке в лес, что даже не отдал никаких приказаний моим людям, которые занялись привязыванием лодки к ближайшим деревьям. (Хотя капитан пытался отправить с нами вооруженный конвой, я настоял на своем и отказался от него). Пройдя шагов тридцать по тропинке я увидел площадку, вокруг которой стояли хижины с крышами почти до самой земли.

Деревня имела очень опрятный и приветливый вид.

Хотя тут не было ни души, но повсюду виднелись следы ее обитателей: здесь валялся недопитый кокосовый орех, там — дымился костер. Лучи заходящего солнца освещали теплым светом красивую листву пальм; в лесу раздавались незнакомые крики каких-то птиц. Было так хорошо, мирно и вместе чуждо и незнакомо, что казалось скорее сном, чем действительностью.

Обернувшись на шорох, я увидал как будто выросшего из земли человека, который кинулся в кусты. Я пустился за ним по тропинке, размахивая красной тряпкой, которая нашлась у меня в кармане. Оглянувшись и видя, что я один, без оружия, и знаками прошу подойти, он остановился. Я медленно приблизился к дикарю, молча подал ему красную тряпку, которую он взял и повязал себе на голову. Я привел его обратно в деревню. На площадке я нашел моих слуг Ульсона и Боя, которые недоумевали, куда я пропал.

Маклай достает из кармана газету, и как будто переносится в стены лекционной аудитории.
Миклуха-Маклай. Как я выжил один среди канибаллов в тех местах, где впоследствии проваливались многие торговые или миссионерские экспедиции? Ведь никто не чаял застать меня в живых и судно, пришедшее полтора года спустя привезло газеты со следующими заголовками: «Экспедиция Миклухо-Маклая и его кончина», «Господин Миклухо-Маклай - редкий тип мученика науки». Эти статьи не так уж были далеки от истины, только то, о чем они писали случилось несколько позже. Впрочем, я думал о возможности такого исхода и был к нему готов.
Маклай показывает пальцем на зрителя и хохочет, светит солнечным зайчиком от зеркала им в глаза, показывает их отражение.
Миклуха-Маклай. После ухода корвета пришел мой первый знакомец Туй и показал знаками что мне тут опасно оставаться, потому что придут люди из соседних деревень убьют и ограбят меня.
Рядом с Маклаем пролетает копье, втыкается в навес. Тот спокойно осматривается, затем снимает шляпу с головы, вешает на копье и ложится под навес, уложив под голову свои башмаки.
Миклуха-Маклай. И действительно, папуасы как будто испытывали меня, пытаясь вызвать страх. Они стреляли из луков совсем рядом со мной, разжимали мои зубы копьями и так далее, но я всегда встречал их безоружным, боясь что мои нервы не выдержат, и я отвечу на агрессию. А при таком исходе дела долго мы бы здесь не протянули – многочисленные аборигены так или иначе нашли бы способ отомстить, несмотря на преимущество огнестрельного оружия.
Поэтому однажды во время очередной психической атаки папуасов, а я в тот раз был крайне утомлен болезнью и дневной работой, я не нашел ничего лучше, чем лечь и заснуть, на глазах у беснующихся папуасов. Мой поступок видимо произвел на них сильное впечатление, потому что вслед за тем, подобного рода нападки постепенно прекратились.
-Маклай достает дневник и делает в нем записи.
Ульсон поднимает на флагшток Российский флаг, который затем приспускает при упоминании смерти.
Миклуха-Маклай. Чтобы не пугать туземцев я долгое время вообще избегал стрельбы, поэтому не мог охотиться, и мы стали вынужденным вегетарианцами.
Скудное питание и болезни послужили причиной быстрой смерти одного из моих слуг - малайца по имени Бой. Это произошло буквально через пару месяцев после нашего прибытия. Благодаря лихорадке у него развился отек лимфатических желез в паху, несмотря на применение хинина и своевременную операцию, исход этой истории вы уже знаете... Малярия также уложила в постель почти на все полтора года, что мы здесь пробыли и другого моего напарника – шведа Ульсона. Поэтому вместо помощника он превратился в обузу, так как теперь я вынужден был не только лечить и обслуживать сам себя, но и ухаживать за больными, что очень отвлекало от научных работ. Но помимо бытовых сложностей добавились и сложности морального характера – постоянные стоны и жалобы моих товарищей действовали на меня весьма удручающе.
Маклай снова делает записи в дневнике, мы видим их на экране видеопроектора.
Миклуха-Маклай. Начинался сезон дождей и это было одно из самых серьезных и изнурительных испытаний со стороны стихии, пожалуй, даже опаснее землетрясений, которые нам тоже довелось пережить в Новой Гвинее.
Теперь ежедневно дождь, который начался при заходе солнца, будет идти, вероятно, часов до 3-х утра.
Иногда поневоле приходится рано ложиться спать, так как писание дневника и заметок постоянно прерываются потухающей от ветра лампой. Щелей и отверстий всякого рода в моем помещении так много, что защититься от сквозняка нечего и думать.
В октябре было еще сносно, но в ноябре дождь шел чаще. В декабре каждый день Дождь. Он барабанит по крыше, протекает во многих местах, даже на стол и на кровать, но так как поверх обычного одеяла я закрыт еще и непромокаемым, то по ночам мне до дождя дела нет.
Рассказ сопровождают световые и звуковые эффекты, соответствующие описанию.
Той ночью была гроза и юго-западный ветер порывистый и очень сильный. Лес кругом стонал под его напором; по временам слышался треск и звуки падения, и я раза два думал, что наша крыша слетит в море. В такие ночи спится особенно хорошо: почти нет комаров, и очень прохладно. Был разбужен, однако ж, очень рано шумом сильного прибоя.
Миклуха-Маклай. Было 5 часов; начинало только что светать, и в полумраке я разглядел, что что площадка перед моим крыльцом была покрыта черною массою, выше роста человека; оказалось, что большое дерево было сломано ночью ветром и упало перед хижиною, только чудом не задев наш дом.
Когда здесь падает дерево, то оно не валится одно, а волочит за собой массу лиан и других паразитных растений, ломает иногда ближайшие деревья или их сучья. Это очень опасно, и нам крупно повезло, что жилье и вещи от этого не пострадали.
Весь день прошел в пустых, но необходимых работах. Пришлось отправиться за водой, разложить костер и сварить чай, потом очистить немного площадку от поломанных ветвей, чтобы свободно ходить вокруг дома.
Миклуха-Маклай. Надо заметить, что вот уже второй месяц, как у нас нет сахара, и недель пять, как были выброшены последние сухари, которые вместо нас изъели черви. Все более переходим на местный рацион, например, вместо сахара – сладкий тростник и т.д. Я размерил оставшиеся рис и бобы на следующие 7 месяцев; порции оказались очень небольшими, но все-таки, имея этот запас, приятно чувствовать, себя независимым от туземцев.

Но довольно о пище. Она несложна, и ее однообразие даже нравится мне; кроме того, все неудобства и мелочи эти вполне сглаживаются кое-какими научными наблюдениями и природою, которая так хороша здесь… Да, впрочем, она хороша везде, умей ею только наслаждаться.

Маклай проделывает при помощи блюдца и других необходимых предметов эксперимент, о котором рассказывает.
Миклуха-Маклай. Однажды, я вздумал сделать опыт над впечатлительностью туземцев, которые в тот раз были особо назойливы. Выпив чай, в блюдце я налил немного спирта, и позвал гостей. Взяв затем стакан воды, сам отпил и дал попробовать аборигену то. Присутствующие с величайшим интересом следили за каждым движением. Я прилил к спирту на блюдечке несколько капель воды и зажег спирт. Туземцы полуоткрыли рот и, со свистом втянув воздух, подняли брови и отступили шага на два. Я брызнул тогда горящий спирт из блюдечка, на лестницу и на землю. Туземцы отскочили, боясь, что я на них брызну огнем, и, казалось, были так поражены, что эффект был неописуемый: большинство бросилось бежать, прося меня "не зажечь моря". Многие остались, но были так изумлены и испуганы, что еле стояли на ногах. Другие стояли как вкопанные, озираясь кругом с выражением крайнего удивления. Я всех успокоил и в итоге, уже уходя, все наперерыв приглашали меня к себе в свои деревни, так что мы расстались друзьями.
Конечно тут следует кое что прояснить: уверенность туземцев в том, что белые люди могут зажечь море основывалась на том факте, что до появления на горизонте силуэта парового судна предварительно виден столб дыма из его трубы, океан как будто горит.
А вот как или точнее почему мы можем это делать, с точки зрения папуасов? Потому что мы такие особенные люди? Хотя если говорить точнее, то я для них был вовсе не человек…
Сперва они приняли меня за своего доброго духа Ротея, но после пушечного салюта передумали и решили, что я злой дух, только вот они спорили какой именно.
О переменах в отношении ко мне папуасов красноречивее всего скажет эволюция моего имени в их обиходе. Первоначально они меня звали «гаре тамо», что означает человек в футляре, то есть в одежде.
Вот тогда-то они и окрестили меня Каарам-тамо, что означает человек с луны. Но это было далеко не последнее мое наименование среди туземцев.
Маклай держит в руках планшет с бумагой, карандашом на ней делает зарисовки.


Миклуха-Маклай. 16 ф е в р а л я. Я был занят около шлюпки, когда пришел впопыхах один из жителей Горенду. Он передал, что Туй звал меня к себе домой, с ним случилась беда.
Туй рубил дерево, и при падении оно сильно ранило его в голову, а теперь он лежит и умирает. Собрав все необходимое для лечения, я поспешил в деревню; раненый полулежал на циновке и был очень обрадован мои приходом. Видя, что я принес с собою разные вещи для перевязки, он охотно снял свою повязку из трав и листьев. Рана была немного выше виска, с длинными разорванными краями. Волосы, испачканные кровью, слиплись в плотную корку, и чтобы зашить рану и сделать перевязку их следовало срезать. Но Туй продолжал противится стрижке.
Маклай срезает прядь своих волос, подает зрителю, перевязывает его голову.
Миклуха-Маклай. Я подумал, не примет ли он в обмен на свои волосы несколько моих, и, отрезав пучок своих волос, предложил ему взять их. Это удалось, и я успешно сделал операцию. Просто удивительно насколько терпеливо Туй перенес штопку его кожи без обезболивания.
После всех манипуляций, я завернул образчик его волос в бумагу и подписал пол, приблизительно возраст и место головы, откуда они были срезаны. Туй также завернул тщательно мои волосы в лист, который он сорвал недалеко.
Таким образом в дальнейшем, т. е. способом обмена на собственные волосы, моя коллекция волос туземцев значительно увеличилась. Черепа же своих предков они легко обменивали на гвозди или ножи, так что составить обширную краниологическую коллекцию не составило труда.

Маклай двигается с трудом перебирая ногами.
Миклуха-Маклай. 10 сент я б р я. Трудно выразимое состояние овладевало мною в это время. Частая лихорадка и преобладающая растительная пища так ослабили мускульную систему ног, что взойти на возвышени для меня очень трудно, и даже идя по гладкой дороге, я еле-еле волочу ноги. Хотя к исследованиям желание и есть, но здесь я устаю, как никогда не уставал. Не могу сказать, что при этом я скверно себя чувствую; иногда только посещают меня головные боли, но они, главным образом, находятся в связи с лихорадкою и проходят, когда прекращаются пароксизмы.
Маклай перебирает свои запасы.
Миклуха-Маклай. 20 сентября 1872 года: Сегодня исполнился ровно год, как я вступил на берег Новой Гвинеи. В этот год я подготовил себе почву для многих лет исследования этого интересного острова, достигнув полного доверия туземцев, и, в случае нужды, могу быть уверенным в их помощи. Я готов и рад буду остаться несколько лет на этом берегу.
Но три пункта заставляют меня призадуматься, будет ли это возможно: во-первых, у меня истощился запас хины, во-вторых, я ношу последнюю пару башмаков, и, в-третьих, у меня осталось всего две сотни патронов.

Миклуха-Маклай. 25 о к т я б р я. Решил сохранить остатки бобов и риса исключительно на те дни, когда буду не в состоянии отправляться на охоту, а Ульсон, также по случаю нездоровья, не сможет идти за провизией в деревню.
Последнее время приходилось серьезно заниматься охотою, так как наша дневная пища (утренний стакан кофе вприкуску с бананами, немного бобов, и чашка чаю за обедом) стала недостаточною. Иногда, если нет дичи, приходится голодать, и уже не раз я видел во сне, что роскошно обедаю или ужинаю.
Тем не менее, я бы с удовольствием остался здесь навсегда...
Но описанные выше обстоятельства, вынудили меня покинуть берег Маклая при первой возможности. Судно пришло тогда, когда мы его уже отчаялись дождаться, на полгода позже обещанного срока. Отъезд был поспешным, но кое-что до отбытия я сделать успел.
Маклай упаковывает свои вещи, связывает узлы из одеял и т.д.
Миклуха-Маклай. 27 февраля. Размышляя о судьбе туземцев, с которыми я так сблизился, я задавался вопросом: окажу ли я туземцам услугу, открывая доступ европейцев в эту страну? Чем более я обдумывал подобный шаг, тем более склонялся я к отрицательному ответу.
Ведь Берег Маклая станет целью посещения судов работорговцев!.
по здравому размышлению рассудив, что моя научная слава будет куплена ценой жизней туземцев, я уничтожил множество научных материалов. Кроме того многие мои коллекции пропали вследствии многочисленных переездов, Так что мой вклад в науку мог бы быть гораздо весомее....