⁣В «почтовом ящике»


В восьмидесятых Андрей с Мишей и Жанной, от которой странным образом исходило почти физическое тепло и которая сразу же назвала Андрея Андрюхой, работали в «почтовом ящике». Перед тем, как Андрей пришёл в «ящик», где Миша уже обретался, тот распустил слух, что Андрей практикует йогу. Поэтому люди заговаривали с Андреем в коридорах и в туалете и, а также на «картошке». Когда он уходил из «ящика», его вызвал начальник первого отдела и спрашивал, не опасен ли буддизм,
которым Андрей занимается, для общества.
Как-то Андрей гостил у Жанны в коммунальной квартире и утром занимался йогой. В комнату заглянула бабка-соседка, восьмидесятилетняя Машка. Поделилась с соседями:
— Они там это делают в такой позе!
Иногда Андрей рассказывал что-нибудь о йоге Мише. Тот однажды произнёс:
— Андрон, я знаю, до чего ты докатишься, — и прибавил, почти шепотом: — До религии!
Признали Андрея полусумасшедшая тётка из соседней лаборатории, подвыпивший токарь, мастерская которого находилась в подвальном помещении и который оказался подполковником КГБ, и вахтёры — бывшие кремлёвские музыканты. Поскольку Андрей считал себя поэтом, он почти нарочно опаздывал на работу — а начальник по режиму бегал по коридорам с секундомером, и потом лаборатории лишали премии — вахтёры заранее незаметно нажимали за Андрея кнопку на вахте, и получалось, что приходил он на работу вовремя.
Потом Андрей ушёл из «ящика», и тут случилась «перестройка». Как-то он позвонил Жанне:
— Как там Миша?
— Каждое утро приходит в лабораторию и орёт, как белый медведь, — все в храм!
Через пару лет Андрей пригласил Мишу на свой день рождения, который должен был состояться на квартире у хозяйки, где Андрей снимал комнату. Хозяйку — Строковскую ⁣— Миша недолюбливал. При этом Андрей предупредил его, что день рождения будет безалкогольный. Миша ничего не сказал, но, придя, запротестовал, сбегал за четырьмя бутылками. Хорошенько напился и даже танцевал странные танцы со Строковской. Под конец он выдал:
— Больше мы, Андрон, видимо, общаться не будем.
И они, действительно, не общались года два. Но снова встретились, и Миша произнёс:
— Два дня назад я распрощался с женой. Она удивительно на тебя похожа. Встретился с ней, когда ехал с твоего дня рождения.

⁣СВЕЧА





В степи огромной, хладной, тёмной

Путь для двоих — плечом к плечу.

Единством нашим вдохновленный,

Возвышенно несу свечу.



Свечу рука да не уронит! —

Дыханием согрей ладонь.

А я свободною рукою

От ветра защищу огонь.



— Согрей ладонь, ⁣— прошу. Не боле.

Но ничего не говорю...

Мы на краю большого поля

До неба запалим зарю...







РОССИЯ





Носились

слухи,

блёкло

лето.

Бесхлебная

пришла

зима.

Перед забрезжившим


рассветом

Сгустилась

неотступно

тьма.



Ветра


простуженно

гудят,

Последние


минуют

сроки.

Россия!

На тебя


глядят

Пронзительно


глаза

Востока!



Тебе ль

сидеть


⁣ у очага?!

Да нет!

По свету

носят

ноги.

И

просыпается


тоска,

Предвечное


звучанье


слога.



На крышу

мира!


И

чем выше —

Быстрей


течение


реки!

Воздевший


руки


Рамакришна[1]:

О,

где же вы,


ученики?!







1992





Созерцая

свет

старины,

Предаёшь себя

этой

юдоли.

Поистине,

твои

боли —

Это

боли

твоей

страны.



Свет,

изрезанный

плоскими


звуками.

Морок

и сон.

Рассеянье

людей.

Серенький день.


Шипящие


слухами

Змеи
очередей.



Да,

но ещё

остался

свет,

Тот,

что, может,

годами


ищешь.

Ибо

ни в одной


стране


нет

Таких святых,

детей

и нищих.



Пусть

не сильный

свет,

Лишь

не здешний

взгляд.

Сходят в мир


поколенья

другие.

Колокол.

Далеко,


но уже


звучат

Песни


Божественной


Литургии.







* * *





России звонной голоса,

Наполненные небом очи,

Её святые образа

И песнь о Свете дни и ночи.



Полувоздушный гуслей звук,

Босая удаль хоровода.

И смуглые изломы рук

На карусели небосвода.





* * *





Гексаграмма


ветвей

сухих.

Голубая

дымка

неба.

Мантра, молитва,

песня.

Стих.

Был

или

не был?



* * *





Когда пришёл назначенный срок,

Невовлечённым никто не был.

То ли с гор срывался поток,

То ли горы восходили в небо.



Тихо священный слог говоря,

В горы отправились люди и боги —

Так зачиналась йоги заря.

Так зачиналась заря йоги.







* * *





Вращение

Моря, берега

И неба

Образует

Колесо

Со спицами дней.

Взгляни


На ось


Колеса.





* * *



Не оказались бы

В одной плоскости

Стрелки

Часов —

Можно

Собрать

Букет

Из редких красок

Лета, весны и осени

И назвать его: Королевский! —

Но только

За этим

Ничего

Больше

Нет!..





* * *



Женщина,

Моющая окно,

В апреле

В овале

Видит

Десятилетнюю девочку.




* * *


В пустынный

Осенний

День

На базарной

Площади

Сидит поэт.

Склонившись,

Играет

В монетки.



* * *



Камешек

С горы

Благоухает.

Говорят,

Так пахнут

Кустарники.

Старик

Рассказывает,

Как его прадед

Каждый день

Поднимался

На гору.



* * *


Меня здесь нет, меня здесь нет —

Я там, я там — я за окном.

Весь дом охвачен тяжким сном —

Я за окном не знаю бед.



У рамы узкий горизонт,

И переплёт изрезал свет —

И потому так тяжек сон.

И потому меня здесь нет!



Лишь за окном мои крыла

Причастны сил, причастны сил —

Вершат неправые дела

Те, кто недвижности вкусил!



Но даже лучший друг порой

Не принимает мой ответ

И вопрошает: “Что с тобой?!

Вернись! Тебя со мною нет!”



Да, иногда бывают дни...

В легчайшей поступи своей

Равны мгновениям они.

И тем чернее глубь ночей.



Наутро... Взгляд не знает стен,

Бездонны выси, даль — близка.

И сон растаял, отлетел,

И крепко руку жмёт рука!



Но чаще… дом охвачен сном...

Я посылаю вам привет —

Хоть я покинул этот дом,

Хоть глаз и рук моих здесь нет.



Я возвращусь, но два крыла

Войти мне в двери не дадут.

Ты спишь, но мысль твоя светла.

Проснись. Лети. Я тут. Я тут.



* * *



Вечер-джазист

Ветра свинг.

Блиц — круг

Лиц — рук.

Вечен и чист

Свинг весны.

Лотосный свинг —

Чист звук.



Контрабас

Престарел и басит.

Саксофон,

Высокий каблук,

Тихо урчит.

Считает, молчит

Вечер-джазист,

Входя в круг.









[1] Бхагаван Шри
Рамакришна — великий идийский святой.