⁣Я люблю…

Я люблю этот дом, эту землю родную,
тихий дремлющий пруд, этот сонный причал,
оттого и пою только песню одну я
о великой любви, о начале начал.
Вдаль долины иду, спорю с яростным ветром,
отдыхаю порой под знакомой ветлой,
а по долу метель в броских клетчатых

гетрах,
хлопья снега, крутя, мчится с белой метлой.
Я люблю брачный пир снегирей красногрудых,
снега мягкого скрип на счастливом пути,
птахи вешнюю трель, планов целые груды…
Мне с дороги-стези не сойти, не уйти.
Я люблю эту жизнь, всё, чем можно гордиться,
каждый день, каждый час песни петь соловьём
королеве весны, где святая криница
тёплым лучиком зрит прямо в сердце моё.
Оттого и пишу этот гимн не напрасно,
обретя мир в себе, пережив боль потерь,
над отчизной парю легкокрылым

Пегасом,
рядом дети, друзья, всё, чем жив я теперь.
А любовь для того, чтоб дорогу осилить,
сбросить в омут навек эту странную грусть,
чтобы крепла броня справедливой России,
чтобы вечно жила христианская Русь.
Я люблю…

Дядя Ваня


Старик, что маг, затопит баню, заварит веник в

кипятке,
И в клубах пара, как в тумане, колдует, сидя на

полке.
Духмяным веником да с паром он жарит тощие бока,
И в тот же миг, похоже, старость уходит прочь от

старика.
С покоса, часто утомлённый, я парить косточки

спешил,
А после бани квас ядрёный пил с дядей Ваней от

души.
Весельчаком и балагуром в родном посёлке дядя

слыл.
Жене-красе, певунье Нюре, отдал сполна сердечный

пыл.
Старик закалки был особой, на фронте фрица

крепко бил.
Он в гимнастёрке вместо робы, как на

парад, в депо ходил.
Дом без гвоздя и баню в лапу срубил, как будто

на века,
И земляки снимали шляпы, когда встречали

старика.
Где дух главенствует здоровый, там не гляди на

худобу.
Отвар из трав спасал от хвори. Перехитрил старик

судьбу.
Прожив с осколком под лопаткой до девяноста с

лишним лет,
Последний шаг из бани шатко он сделал, чтобы

умереть.
Нет старика на белом свете, лишь баня славная

стоит,
И топит кто-то баню эту, и парит косточки свои.
А у меня без дяди Вани осталась грусть, и сердце

жжёт.
И баня без него не баня, и веник без него не

тот...

Лик Матроны святой

Вынь осколок из души, беса выдвори за двери,
в Храм священный поспеши, защити язык и веру,
дай решительный отпор всем, кто ныне травит души,
кто иуда, лжец и вор,
хрупкий мир не дай разрушить,
не останься в стороне,
осквернить не дай икону
никакому сатане,
никакому пентагону.


Бес зигует у ворот, в души лезут бесов рати…
Богу молится народ,

бьётся насмерть брат за брата.
«Leopard» сожжён дотла самым грозным «Солнцепёком»,
всюду копоть, гарь, зола,

– крест берёзовый под боком.


«Немцев»

чёрные кресты пали, чтоб им было
пусто…
Зреют светлые мечты. Миро ныне точит густо,
в Храме рано поутру, с той, написанной иконы,
по душе, как по нутру, капли рос в полях исконных.


Это, батенька, не сны, если странный мир не вечен,
если молохом войны

дьявол сам себя увечит,
если землю жжёт огнём, мутит воду год от года,
значит – с каждым новым днём крепнет русский дух в народе.
А над лаврой золотой крест сиять, как прежде,

будет!
Лик Матроны – лик

святой скоро все увидят люди!


Ты знаешь, мама…

Ты знаешь, мама, мне опять приснился
наш старый дом с рябиной у окна
В. Квашнин


«Ты знаешь, мама, мне опять приснился»
Зелёный дом с сиренью под окном…
Сосновый тын заметно покосился,
Там я мальчишкой бегал босиком.


В июле, в ночь чернильную ненастья,
Дом канул в Лету, превратился в прах.
Нет дома-дедушки, а значит – счастья,
В душе широкой пустота и страх.


Сползла по красной крыше синь рассвета,
Затем вошла в проём резных дверей.
Шептала мама в середине лета:
«Увидеть бы сыночка поскорей».


И вот стою, от слёз подслеповатый,
Под пышной кроной старых тополей,
Крестом и жгучей памятью распятый,
Пред мамой, как пред совестью своей.


Ни мамы нет, ни папы – листьев заметь…
Но в мире целом нету их родней!
Не оттого ли горько плачет память
Дождём на Красной улице моей.


Ах, мама, мама! Мне бы повиниться,
Не знать ни смут, ни огненных стихий,
Парить над русским полем, словно птица,
Вдыхая дух родной земли в стихи.


Дай Бог, во сне родителей увидеть,
Дай Бог, в беседке дома своего
Писать стихи, забыв навек обиды,
Ловить ладонью лета торжество…

Жизнь прожить – не поле перейти


Я помню, как отец твердил когда-то, что жизнь прожить – не

поле перейти.
Не потому ли пот солоноватый и запахи земли в

одной горсти.
Льёт солнце свет, как лисий хвост на взгорке,

грибов и ягод дивная пора.
И скачет, скачет по глухим задворкам

мальчишеское звонкое «ур-р-ра!»


«Ур-р-а! Ур-р-а!» - встречаем воскресенье. Бежим

гуськом на речку босиком,
И ловим раков там до посиненья, домой, увы,

бредём порожняком.
– Хлоп! Хлоп! – пугач мальчишеской «войнушки»,

ликуя, из засады, будто гром, –
Штурмуют крепость рыжие веснушки, в округе

только пыль стоит столбом.


В субботу бани топятся в округе. И

гонят самогон, и брагу пьют,
А дальше – драки… Мне ж искать в испуге

спасительный у бабушки приют.
Когда-то было так в деревне детства. Что

изменилось тут? Хотел бы знать.
Дрожит, дрожит встревоженное сердце, и в страхе

вздрагивает чья-то мать.


Бывало так, и мама в полушалке от горькой доли

гнулась, как лоза,
И напрягалась, словно нить на прялке,

когда терзала жгучая слеза.
Спустя полвека дорожу и верю, не плачу, не

жалею, не прошу,
Лишь открываю в память сердца двери. Страницы

прошлой жизни ворошу.


… Мне жаль, петух не протрубит побудку, насесты

опустели на селе,
Не зарычит собака в серой будке, дом сиро

прижимается к земле.
Не замычит бурёнка в переулке, никто не гонит

стадо поутру,
Пастуший кнут не рассекает гулко молочные туманы

на юру.


И друга Женьки нет на белом свете, связали

путы «Трои» мужика,
По холмику лишь бродит резвый ветер да гонит в

мрачном небе облака.
Что делать нам, живущим по соседству? Кому

нести встревоженную грусть,
Что перешла от предков по наследству?

Ужели только будоражить Русь?


Жить на земле по совести, по правде –

наиглавнейший мой и твой маршрут.
И что нам перемены и преграды, коль светлые

порывы не умрут!
Моя страна опять по первопутку шагает, как в

неведомую даль.
В селе гуторит люд всерьёз и в шутку, мол,

нам-то не впервой глотать печаль.


Глотаем мы сполна, на всю катушку, у

русских с "поля боя" не беги.
И решетим из «калашей» друг дружку, как будто мы

заклятые враги.


Моя мечта – жила бы деревенька, не зарастала б

сонною травой,
Не убегали б в город Галки, Веньки, сияло б

солнышко над головой.
Жила б Земля и жили б в мире люди под чистым

небом дружбы и любви,
Без «калашей» и грохота орудий, и без тельца

златого на крови.

Я Родину помню


Я Родину помню сквозь радуги сны, со старого дома в посёлке,
С дыхания ветра, капели весны и хлеба ржаного в

кошёлке.
С черёмухи белой, запевки скворца и первой

прочитанной книжки,
Когда на войну провожали отца, ходил я в

коротких штанишках.

Я Родину помню, восторг детворы, - отцы
возвращались с победой,
Когда оживали дома и дворы, пройдя сквозь

невзгоды и беды.
На склоне горы молодой первоцвет смотрел из-под

талого снега.
Ещё занимался в проулке рассвет, а я по росе уже

бегал.

Я Родину помню с кудрявых берёз, что косы до пят
распускали,
С покоса на Липовой, бусинок рос, блестящих,

огнистых и алых.
С околицы, помню, духмяной травы, куда заходили

туманы,
С поляны, где в вечных трудах муравьи, с ромашек

на дивной елани.

Я Родину помню на тёплой земле, где тучная спела

пшеница,
Где вдаль улетающий клин журавлей готов по весне

возвратиться.
Где запах груздей и слепого дождя, где солнышко

красного лета,
Где в поле трудился, себя не щадя, и полнился

радостью света.

Я Родину помню с крылатых ракет, что в космос

мечту уносили,
Как Юрий Гагарин был в песне воспет, став

гордостью нашей России.
Мозолистых рук не забыть земляков, костёр... да

с печёной картошкой!
Теперь только снится, даруя покой, забытая в

доме гармошка…