***
Когда лицо саднит шершавый ветер
И кожу продирает до кости,
Сумей простить того, кого не встретил,
И потому не смог его спасти.

Переживи все зимы Петрограда,
Усыпь дорогу розами ветров,
Пока стенают ветхие фасады
Обветренными стенами домов.

Проснись от ослепительного света,
Преодолей квартирный неуют
И выйди к людям солнечного ветра,
Что песни лебединые поют.

С балкона, по традиции, послушай
Барочные бараки натощак
И собери облупленную душу
В усталый и безрадостный кулак.

***

Гуляю на заброшенном заводе –
На пятки давят чёрные машины,
И голову – не мозг, но что-то вроде –
Чудно дурманит воздух керосинный,
И я брожу пространственным кроссвордом,
Там – корпус Б, за поворотом – О.
Найти бы Г, но знак, должно быть, содран,
И если снизойдёт, то как-нибудь само.

Отсюда не уйти, обратный путь заказан,
Не выберешься прежней – ну так что ж?
Покоцанную кровлю скроет саван,
В разбитое окно устало взглянет бомж.
Невнятными намёками на солнце
Прорежется натянутая серь,
И кто-то сверху шепчет мне: "Дотронься".
Дотронулась – и нет меня теперь.

Одиссея

Иду я домой: темнота опустилась на темя,
А в лужах то светится пыль, то горят фонари –
Сквозь вакуум космоса мёртвые звёзды, как тени,
Мне призрачно шепчут: ещё далеко до зари.

Иду я домой, надо мною сгущаются тучи,
И ноги, и руки мои тяжелы, как металл,
И я, безусловно, хотел бы быть лучшим из лучших,
Но радует, что обещаний я так и не дал.

Иду я домой, где – должно быть – тепло и уютно,
Где каждый любим сантиметр и угол прекрасен,
Но я дохожу до дверей и стою с полминуты;
Ключи не подходят... Я молча иду восвояси.

***
Стылая молодость скомкана в страх –
Наледью скован старик:
Юркий и жгучий, как искры в глазах,
Стал побледневшим и сник.

Высосан, выжжен безжалостно. Впредь
Пользы он не принесёт –
Выплюнут зло на промозглую твердь,
Вкинут в прожорливый рот.

Белый боец спит на белом снегу,
Спит обескровленным сном.
Плюхнулся навзничь в слепую пургу,
Слипся в заснеженный ком.

***
Грушу боксёрскую я не съем –
Лучше пусть светит груша.
Ей бы повеситься, только зачем,
Если не станет лучше:
Свет озарит полумесячный мрак
(Но не зиндан кровати),
Он различит двухнедельный бардак,
Что не придётся кстати.

Лампа продолжит висеть и гореть,
Как ты её ни хули –
В будущем, прошлом, отныне и впредь,
Будто маяк вдали.
Если висеть, то гореть до конца:
Так же гореть, как Бруно.
В этом и видеть свой путь борца,
Если вдруг стало трудно.

Пусть от тоски закоптились реи,
В бурю ковчег несёт –
Станем огнём, побежим быстрее,
Чтобы сгорело всё.
Море затушит огонь, и дымкой
Заволочёт прибой:
Судно – на дно; как свинья-копилка,
Нас поглотит покой.

***
Как бы дожить до того момента,
Чтоб время, лицо спеленав в морщины,
Состарив бегущего дня киноленту,
Мальчика сделало в ней мужчиной?
Сцилла, Харибда? Пока я – между,
Так и несу коромыслом дым,
Всё же храня в глубине надежду
На то, что увижу себя седым.
Когда-нибудь тело моё расплетётся
В отдельные нити моей ДНК,
Исчезнет фотонами, светом солнца,
Который рассеют в себе облака.

Первая строчка вдруг станет последней –
Сирень расцветёт русской сакурой,
На фоне померкнут былые бредни:
С какого взглянуть бы ракурса
На детство с привкусом мукалтина,
Юность эстетства и зрелости нить,
Связавшую всё, что ни есть, воедино –
И то, что, казалось, не соединить?
Всё будет равно незажившей ране,
Какое решение было верным,
Когда Прометей Геростратом станет,
А строчка последняя станет первой.

Офелия, солдат и шарики

Послушная Офелия плыла на восток,
Ей вряд ли бы кто-то помог;
Не важно в конечном итоге,
Что там решили Боги.
Над небом взрывались звёзды,
Их пыль уходила в разгул –
О чём-то жалеть уже поздно,
Да вот не жалеть не могу.

А вот отдельному солдату перестало умирать:
Он вернулся домой и рухнул в кровать
Вавилоно-Пизанскою башней,
И больше не будет, как раньше.
Ему что планеты, что космос –
Абстракция, если не меньше:
Давно не мерещатся грёзы,
И нечем питаться надежде.

> Янур Василиев:
А сегодня я воздушных шариков купил:
Лечу от Кёнигсберга до Курил,
По одному их вручая душам,
Погибшим без выбора и причин,
Чтоб легче летелось им –
Их тоже никто не слушал.
Я отпускаю последний шарик,
Оставив сотню небесных прорех,
И падаю вниз, а после –
Тоже лечу наверх.