⁣⁣
Мы с Ниной Васильевной поехали в пансионат с Финляндского вокзала, хотя ближе было с Удельной. Но к Удельной свободных мест в электричке уже не бывало. Сели сразу у дверей, здесь можно было удобно поставить нашичемоданы. В углу двухместной скамьи, у окна, сидела маленькая сухонькая старушка, божий одуванчик. Рядом она расположила две светлые льняные сумки-шопперы, на одной из них была надпись «Счастье в мелочах». Нина Васильевна любила ехать по ходу поезда и потому примостилась на небольшомпространстве рядом со старушкой, немного потеснив ее.


Старушка, улыбнувшись, водрузила одну сумку на колени, а вторую пристроила в ногах со словами: "Сейчас на Удельной много людей сядет", и зачем-то добавила:

— Я никогда не спорю с людьми, никогда.

Я села напротив и стала потихоньку ее разглядывать. На вид ей было под 90, блекло-белое лицо покрылось сетью мелких морщин, над бровями, до переносицы, прорезались вертикальные линии, соединясь в одну глубокую короткую черту точно посередине, веки, совсем без ресниц, розовели, прикрывая серые ввалившиеся глаза. Когда-то большие пухлые губы сейчас опали и смялись, но улыбка была мягкой, доброй. Оказалось, старушка ездила в гости к сестре и возвращалась в Выборг.


Вполне возможно, что они были ровесницами с Ниной Васильевной, но моя коллега выглядела лет на 15 моложе, была стройной, подтянутой, и, не видя лица, ее вполне можно было принять за моложавую женщину. "Сзади пионер, спереди пенсионер", подшучивала она над собой.


Над головой Нины Васильевны, в деревянной некрашеной рамке, висела фотография погибшего молодого героя СВО Никиты Кожемякина. Я вспомнила былину о богатыре с таким же именем, и на душе стало тоскливо. Ходили слухи о второй волне мобилизации.


Публика в вагоне была самая разная: держа в руках черные пакеты с очертаниями картошки, спали стоя два измученных работой узбека-гастарбайтера, подростки с самокатами обсуждали последний клип Моргенштерна, красивая блондинка с турецкими золотыми цепями вкруг шеи, читала какой-то роман, маленький мальчик выпрашивал у мамы мороженое. Освобождающиеся места тут же занимали дачники с пустыми корзинками. Обратно повезут их полными черники, малины, смородины.


Пансионат прилегал к берегу залива, располагаясь на землях, отошедших после революции Финляндии и вернувшихся в СССР после советско-финской войны, в 1939-м. В советские годы здесь отдыхала партийная номенклатура, а теперь 4 отремонтированных корпуса принимали стариков и инвалидов, которых там так и называли, не стыдясь. К каждому старику прилагался родственник-сопровождающий. Мы с Ниной Васильевной преподавали искусствоведение, и она предложила поехать с ней, чтобы вместе написать, наконец,методичку, которую надо было сдать еще до отпуска. Андрей, мой муж, уехал до конца августа в экспедицию на Белое море, и я согласилась.


Возле каждого корпуса красовался цветник, и было видно, что устроил его человек молодой, современный, настолько необычным было сочетание растений и расцветок. Молодые могут позволить себе смелость во всем. Рассыпая по ярко-зеленым газонам пустые шишки, высились огромные ели и сосны, с залива тянул теплый бриз.


В помещениях, несмотря на недавний ремонт, стоял неприятный запах, несильно выраженный, но заставляющий инстинктивно сокращать глубину вдоха. Это не был запах больницы или поликлиники, так пахла старость,
помноженная на 460 человек. Въевшаяся в стены, матрасы и подушки, осевшая на занавесках и темно-синих паласах, устилающих каждый номер, она заявляла о себе уверенно и настойчиво. Нина Васильевна тут жезажгла привезенную с собой аромалампу с сандаловым маслом.


Мы попали в царство стариков. Все они казались мне совсем чужими, непонятными, я физически ощущала разность с ними и не могла, да и не хотела представить себя такой же состарившейся, дряхлой, немощной.
Никто не хочет стареть. Старость кажется далекой, и мы думаем "Когда еще это случится, может и не доживем". Но доживаем. Пару лет назад появилось приложение, где можно было, загрузив фото, увидеть себя лет через 30.

Я показала это фото Андрею, и его реакция меня не порадовала: "Какой кошмар". В отместку я обработала наш общий снимок, заставивший мужа хмыкнуть.


Я заметила, что мои представления о возрасте не заходили дальше пяти лет. Нину Васильевну я не считала
старой. Она уверенно пользовалась смартфоном, самостоятельно верстала свои книги в Pagemaker, неплохо фотографировала и этим выгодно отличалась от многих своих сверстников, беспомощных в мире гаджетов. Меня, единственного ребенка в семье, воспитывала бабушка; отца я не знала; мама много работала и ушла
рано, в 55, не дождавшись внучки, о которой мечтала. Я не видела смысла жизни за чертой молодости. Но день за днём старики открывались мне и открывали свои тайны.


Старые люди, стоящие в конце жизненного пути. Когда-то их нянчили и ласкали родители, а потом и сами они растили и любили своих детей, не замечая, как и я, тихого уверенного наступления возраста. Им пришлось принять старость ради продолжения своей жизни, возможно, мало кому нужной, кроме них самих. Меня окружала
живая история.
Я гуляла по тропинкам и слушала обрывки неторопливых разговоров о подлых изменах и сжигающей страсти,
сокрушительных предательствах и безрассудной верности, победных взлетах и бездонных падениях. Здесь каждый имел за спиной огромный бэкграунд, готовый сценарий драмы человеческой жизни.
Я ходила по тропинкам и слушала, слушала, слушала…


"Моя крестная утонула в блокаду на Ладоге. Она и меня хотела взять, но мама не пустила. И я жива. Плохо вижу, плохо слышу, но живу. На Пискарёвке все мои лежат"


"Ах, как он меня любил! Еще дети не родились, а он по холодам всегда рано утром вставал, топил печь, чтобы
я в тепле проснулась. И потом, уже ребят у нас трое было, а он меня всё крепко любил. И я ему ни разу за всю жизнь ночью не отказала. А теперь вот десятый год одна тоскую. И никто мне его не заменит, ни дети, ни внуки. Знаю,
ждет он меня там, в другой жизни, но не торопит. Терпеливый он."


В пансионате тоже никто не торопился и не торопил, Жизнь текла медленно, заторможенно, как в видео на скорости 0, 75. Никто не спешил на лестницах, не пытался обогнать. Даже молодые, попавшие в эту вязкую среду, принимали новый ритм и снижали скорость, придерживая дверь, подавая руку на ступеньках.


Я вспомнила наше с Андреем свадебное путешествие, случившееся в 2012-м. Мы сели на паром в Швеции и обнаружили себя в окружении европейских пенсионеров. Расстроившись, что нам будет бесконечно скучно, мы сожалели о потраченных деньгах: лучше бы в Индию съездили. Но бодрые старички просиживали вечера в барах, танцпол был полон, показывали кино, аниматоры забавляли всех играми, там мы впервые слушали стендаперов. Путешествие оказалось весёлым и запомнилось навсегда.


И только сейчас я поняла разницу между той, европейской публикой, и нашей. Там были пожилые, здесь - старики. Там смеялись и веселились, здесь - тихо радовались возможности выбраться из опостылевших квартир.
В один из первых дней всех нас собрали в киноконцертном зале. Старые, обитые красным велюром, кресла, казалось, принимали в себя еще зады членов КПСС, но вели себя прилично и не скрипели.
Пожарник беседовал со стариками, подтверждая поговорку "Что стар, что млад":


— На каждом этаже в углу стоят огнетушители. Не надо с ними баловаться, трогать. Если вы увидели дым, не надо бегать и кричать, надо сообщить старшему по этажу.


— А куда бежать?


— Бегите в сторону, противоположную дыму, - дал дельный совет пожарник.


Старики ели всё, что могли прожевать, без капризов, гася возмущение тех, ктожил с детьми и видел лучшее меню:


— Потише, Лидия Петровна. Нас бесплатно кормят, и на том спасибо.


Вечером состоялись посиделки, оказавшиеся глубоким провалом в ретро, и было немного странно, что проводником в прошлое оказался веселый кудрявый парнишка, в коротких узких ярко-оранжевых брюках, с
баяном. " Замедлить рааасставание он всей душоооой старается,словечко иииищет нежное, сидит, сердеееешный, мается", - от души пел он и действительно, очень старался, шутил, заводил зал, но зрители сидели мрачные, не поддаваясь на его уговоры. Большой ярко-красный баян был его преданным помощником, раздувал мехи, легко сжимался и вновь расходился во всю ширь, но и его усилия были тщетны. И вот в застоявшейся тишине, среди вздохов и покашливаний, одинокий голос из зала скрипучим, но бодрым голосом запел: "Легко на сеердце от
пеесни весёлой, она скучаать не даёт никогдаа", песню подхватили, баянист не растерялся, вовремя вступил,
и вот уже разноголосый хор заполнил концертный зал, вознеся к потолку гимн своей далекой молодости.

Мне было 40, я не ощущала возраста, но уже почувствовала его первый укол, когда ко мне впервые обратились "женщина", а не "девушка", и с тех пор я все чаще слышала это, очень физиологичное, обращение к себе.
И вдруг здесь я неожиданно ощутила себя очень молодой. "Вы еще молодая!" – часто слышала я, и день за днем во мне крепла уверенность, что так оно и есть.


В пансионате было много больших зеркал, но я отметила, что старики не любят смотреться в них, поправляя на ходу прически. Заметив, что наша соседка по столику, вымыв руки, тоже не взглянула на себя в зеркало у раковины, я решилась выяснить причину.


— Я считаю, что мне сейчас 35, не больше, умом понимаю, и в паспорте фотография старушки, но я не верю этому. Ну не может такого быть. Не люблю, когда мне говорят в транспорте: «Садитесь, бабушка». Не бабушка я. И в зеркало смотреться не люблю, в этого правдолюбца чёртового. Дома все зеркала поснимала и соседям раздарила. Только в ванной оставила, да и то не себе, а дочери и внукам. Они без него не могут.

Каждый день, после завтрака, Нина Васильевна исчезала куда-то на час, и возвращалась посвежевшая и помолодевшая. Я недоумевала и даже заподозрила ее в знакомстве с каким-нибудь мужчиной из пансионата, хотя все более-менее приличные представители паслись в присутствии жён.

Вечером мы сели пить чай в номере, и Нина Васильевна вдруг разговорилась, хотя раньше никогда не лезла в мою жизнь:


— Роди дочь, Стелла, роди. У меня нет дочери, один сын, внуки - мужская семья. И как я жалею, что не
родила дочь, аборт сделала. Она поехала бы сейчас со мной сюда, посмотри, здесь почти все с дочерьми. Нет, я ни в коем случае не сожалею, что мы с тобой вместе здесь, - поняла она свою неделикатность. - Но ведь и тебе придётся искать кого-то лет через 30-40. У тебя впереди большое испытание - старость. Надо быть готовой к ней.


— Не собираюсь доживать до старости, - грубовато ответила я. Разговор о детях мне был неприятен.
Мне некому было надоедать с вопросами о деторождении, но Андрей заглядывался на ребятишек, и видно было, что ребенка он хочет, но не решается давить на меня. Эта тема затабуировалась после выкидыша в первый год нашей семейной жизни, который я пережила тяжело и горько. С тех пор я не беременела, а последние события на Украине и вовсе отбили желание рожать.


— А тебя не спросят. В наших силах лишь немного скорректировать срок нашей жизни. Здоровым питанием,
йогой. Кто мы, старые люди? Шлак, отработанный материал с точки зрения природы, животного мира. Какую ценность представляем мы для эволюции?

Я пожала плечами. Действительно.

— Но он есть. Каждый прошёл свой, ни на чей не похожий путь. Каждый получил своё испытание. Но некоторые узнали больше других. – Нина Васильевна задумалась и посмотрела в окно на высокие корабельные сосны. - Я никогда не рассказывала тебе об этом, повода не было. ⁣— Нина Васильевна помолчала, размешивая длинной ложечкой коричневый кубик тростникового сахара. - В нашем университете верующие люди воспринимаются как такие, знаешь, слегка выжившие из ума. Религия изучается с точки зрения этнографии, не глубже. Мои научные работы не воспринимались бы всерьез, если бы коллеги узнали обо мне правду. – Она снова умолкла. – Дело в том, что я…. ухожу в монастырь.

— Нина Васильевна…Но зачем? – я не могла подобрать слов, чтобы выразить свое изумление и досаду. – Какой смысл в этом?


— Верую я, Стелла. И устала я от этого мира, устала от суеты, забот. Они не заканчиваются, никогда не
заканчиваются.


— Но, Нина Васильевна, Вы – профессор… Вы ⁣— доктор наук..

— И что с того? Что есть наука? Изучение творения создателя, открытие существующего. Вот я всю жизнь изучаю
греческие орнаменты. Какой в этом смысл, Стеллочка? Ты никогда не задумывалась о смысле своих научных работ? Кому они нужны? Что они несут людям? Искусство ⁣— религия атеистов. Не мои слова.

— Объясните мне, что такое вера, я не понимаю увлечения тем, что ты не можешь научно объяснить - повысила я голос, не понимая причины растущего во мне раздражения.
Нина Васильевна задумалась.


— Скажи, у тебя есть музыкальный слух?


— Да, я окончила музыкалкупо классу фортепиано.


— Какой у тебя любимый композитор?


— Пожалуй, Шопен. Нет, всё же Григ. Да, Григ.


— А теперь давай представим, чисто гипотетически, что ты хочешь объяснить красоту сюиты Грига из «Пер Гюнта»
человеку, начисто лишенному слуха. Которому медведь на ухо наступил. – Нина Васильевна взглянула на меня с хитринкой. – Как ты это сделаешь?


— Дам послушать.


— А он через десять секунд скажет: «Не для меня это». Разве не так?


Я вынуждена была согласиться, вспомнив, как тщетно потащила с собой Андрея в Большой Зал филармонии слушать Рахманинова.


— Так вот, вера, это талант. Он или есть, или его нет, но, так же, как музыкальный слух, его можно развить. У меня не было музыкального слуха, но папа нанял мне учительницу музыки, и , представь, я потом, после войны, смогла поступить в музыкальный класс. Вера – это тонкая связь между тобой и какой-то невероятной высшей силой. И я так счастлива, что причастна к этому. С утра в церковь ходила – и как же хорошо на душе!


— Но зачем в монастырь? Живите дома, работайте, вас очень ценят на кафедре.


— Старость, моя дорогая – это большая ценность, если использовать ее правильно. Если стать не просто
физиологически состарившимся организмом, а мудрым, светлым человеком. Осмотрись: здесь, в нашем окружении, есть такие люди. Их не так много, но они есть. Их надо слушать, искать общения с ними. Они научать жить. Остальным надо помогать, они научат доброте. И то, и другое важно. А я должна успеть пройти
последний этап.


«Господи, она совсем выжила из ума», - подумала я. «Возраст даёт о себе знать».
Улегшись в кровать я долго не могла заснуть. Меня мучил суровый когнитивный диссонанс: ученый, доктор наук, профессор – и монастырь с попами и попадьями.

Утром я попыталась посмотреть на стариков так, как посоветовала накануне Нина Васильевна: искала
мудрых. Услышав за спиной: «Страх рождается беспокойством за будущее», я обернулась. У белой колонны, освещенной косыми мягкими лучами солнца, опираясь на палки для ходьбы, стоял худой лысоватый старик в очках с толстыми стеклами. Седовласая женщина рядом с ним улыбнулась.


Через год я родила девочку Нину.