⁣ОБОЖЁННЫЕ

О, если бы ты смотрел на других женщин,
говорил с ними,
улыбался им,
трава под моими ногами
превратилась бы в горящий песок,
египетской пустыней накрыв всё вокруг.

Проще жить легендами,
верить в страшных богинь
с головами животных,
обратить их в пепел
и добиться своего счастья,
чем признать
твоё право
жить вне моего тела.

Пусть высохнут грязные воды Нила
и погибнут священные крокодилы,
если они попробуют защитить тебя
от моей любви.

Пусть песчаные бури Великой пустыни
засыпают золотые города,
где ты найдешь своё место,
оставив меня.



Пусть Вечные небеса разойдутся
и льдом накроют опустевшие земли,
если ты будешь говорить
с другими.



О, я хотела бы стать прекрасной и настоящей,
как египетская царица -
с жёлтой короной,
с зелёным кайалом вокруг глаз,
и поверив, что подчинила тебя своей воле,
не подчинить, а сдаться.
И преклонившись перед тобой,
коснуться
обожженными кончиками пальцев земли
и разрушить всё.

Оставив только египетскую пустыню.



ЗАПОТЕВШИЕ СТЁКЛА

Стучат колеса. Поезд едет прямо.
Спрямляет все дороги, сквозь холмы.

Внутри – такие крохотные мы
глядим на золотые пятна храмов,

зелёные – лесов, и голубые
разводы неба, что простёрлось там,

где нас не ждут. А ночью пустота
зияет, превращая жизнь в дорогу

бесцельную, внутри и понемногу
в рассказ о снах, где мы совсем слепые -
не видим правды в мире. Правду смыли.

Но мы размажем конденсат по стёклам,
прильнём к ним лбом и тишиной внутри,

а проводник предложит чай, по три
рубля пакетик сахара. Поблёкла

вдали луна. Всё - тушью, как набросок.
Туман укрыл весь мир. Всё стало просто –
осталась только звёзд скупая россыпь.



МАРА

Мара-Мара,
кромешная хмарь вокруг
засыпает нас пеплом сухого снега.

Мара-Мара,
когда будет новый круг?
Добрый Сириус или мёртвая Вега.

Знаешь-знаешь,
глухи в пустоте шаги,
ветром бьёт на чёртовом перекрестке.

Знаешь-знаешь,
все люди для нас - враги.
Прячь лицо моё чёрным горячим воском.

Правда-правда.
Нам бы свою Маат,
научиться боль отличать от правды.

Правда-правда.
Сил не осталось спать,
полыхает душа от чёрной жажды.

Мара-Мара,
гулом вокруг зима,
хрупкий снег рвётся с чёрных мёрлых веток.

Мара-Мара,
морозит внутри меня
пустота неродного лета.



РУКОТВОРНА

Ты знал, каждый день я боюсь не успеть
пожить и признаться в любви или грусти,

насытиться солнцем, чтоб тёплая медь
рассыпалась с плеч - так тревоги отпустят.

Успеть прогуляться по мокрой траве,
когда долгий дождь изошёл пузырями

на тёплом асфальте. И встретив рассвет,
пойти танцевать со своими друзьями.

Быть чистой, быть верной, быть только собой,
когда каждый миг как последнее чудо:

и в поле - рассвет, а вокруг - зверобой,
овсянки звенят, улетая отсюда.

Ты знал, каждый день я боюсь не успеть
в глазах твоих серых спастись от погони

за временем, модой, где нас нейросеть
научит любить. Ну а внутренность стонет.

Мы знали, что смертны и всё не успеть.
Прожить бы нам жизнь. Хоть одну. Но достойно.

Разлучит нас, верю я, только лишь смерть.
Обнимем детей. Наша жизнь - рукотворна.

ВСЁ СТАНЕТ МОРЕМ

Море
синими горбами китов
взмывает
там, где грохот и тишина,
простираясь,
расползаясь по миру,
покрывает запылённые города,
проникает в каждое окно.
Так, что море в каждом окне
вздымается,
вздыхает
неровными выкриками чаек,
солью остаётся на коже,
высушенное ветром.

Наверху то, что и внизу,
но когда всё станет морем
и море будет в каждом,
посредине -
не останется
никого.

MORE

More
звучит, как море
-
созвучьем желанию жить.

Представь
стихию в плену,
в затворе
под кожей
застрявшую.
Боже!

Какое же
это
море?
Несчастное
это
море.
Бьётся,

кружит, ворожит
внутри стеклянного тела
за стенами вечная жизнь
и

хочется морю
бури
в покое
нет вечности.
Всё - миражи.
И сбудется шёпот о большем -
ещё
и ещё
и ещё
бьётся
сквозь рёбра
сквозь серые стёкла
пробьётся
вдребезги стены
вернётся
в большое море
и станет
чем-то, что more.


АМАРАНТОВОЕ НЕБО


В тёмной спальне
на белой стене
синий маяк -
две красные
и две белые полосы,
маленькие синие окна.
За ними
ночное небо (без огней),
глубокое море (без земли).

Маяк
ненастоящий,
как у Корвина в темнице
(в королевстве Амбера).

О, великий и сумасшедший
Дворкин (курсивом),
архитектор(зачеркнуто),
Создатель ( ),
прошу
нарисуй на моей стене
маяк из других земель.

Ожившие линии
и я -
на берегу,
усеянном
обглоданными море ькамнями.

В воздухе -
оглушающий гвалт чаек.
Вокруг
от горизонта до горизонта -
расчерченное облаками
амарантовое небо.

Под ногами
от горизонта до горизонта -
синяя галька
и синие волны.

Линии размыты.

Белоснежный маяк
высоко надо мной.

В темной коробке
в бесцветном муравейнике
держу последнюю спичку,
обжигая пальцы.
Только рисуй.
Чтобы я поверила.