⁣Здравствуйте!
Я, Юрий Геннадьевич Александров. Подборка моих стихотворений. Они не связанны
между собой. Номинация «Поэзия».



Стихотворение.
«Любовь и жизнь».

Любовь печальнее монахинь, –

И со свечой, и над мечом;

И доведёт тебя до плахи, –


И станешь в жизни ни при чём.



Любовь – подвигнет на свершенье

И погребёт забытым сном;

И грудь в крестах, и все презренье;

И божество, и рабский стон.



Любовь – не выбирает зелий,

Придёт к любому наугад;

И время даст, и не отмерит,

Преодолению преград.



Любовь – ведёт к заветной цели

Свободой от других забот,

Но омут и тугие мели

Уже придумала и ждёт.



Сопротивляться? – бесполезно!

Бороться с ней? – не хватит сил!

И уговаривать любезно –

Ты ей как мил, так и не мил.



Не думай от неё укрыться.

Живи, как жил и будь собой.

Не выбирай фигур и лица.

Оставь любви её разбой.



Стихотворение. (Верлибр)
«К Вячеславу Куприянову. Откровение».

Эх, послушать бы Вас,

поспорить бы,

За краешком кухонного стола.

Как бы на пару фраз.

И… до утра.

Не без пробирки

с сорокаградусным толмачом.

Соглашаясь с непонятым,

А очевидность – на пики.

Молчá без запинки.

Когда «на бумагу» – потом...



Вот уже сумерки, полночь, заря –

Словно Троица надо мной

И со мною одна на один.

Пачку страниц из архива на стол,

Помятых, продавленных

позабытой мурой.



В руки взяв себя,

как в свинцовом

адском Бискае зимой,

то ли держит сам, то ли держась,

за штурвал рулевой,

От напряженья Начала,

(так каждый раз),

судьбоносного мне пути,

От беспрестранной мозговой маеты

и височной кровяной долботни –

Мгновенья часов не сводя –

Просижу, прохожу, прокурю,

Про- не знаю чего ещё; –

Расставляя-перенося,

Перечёркивая-обводя,

Вызубившись на нелепейший срез,

на свои глухие мозги,

на неуклюжесть и каменность чувств,

на хитрости-каверзы и загадки Небес,

Вдрызг себя измотав,

Не жандобясь и не молясь –

В поисках сути и решительных фраз.

Забыв про заваренный

и не выпитый чай много раз…



И лишь обогнав нескончаемость миль маяты,

Оставив трескучее за кормой,

Лукавство и кривь подперев,

Создав не одну нейронную сеть,

С Благословеньем Небес,

Кровь отштормит,

перестанет рвать мне виски.

Раскрепощусь.



И подсознание моё войдёт:

В бесконечность

нерасшифрованных ранее смыслов

моих неосознанных впечатлений;

В бездну чистых страниц-листов

незаписанных откровений;

В пробуждение растворившихся ранее снов.



Стихотворение.
«Счастье – миг».

Мы ожидаем в нетерпении

Ни испытаниям итог,

Ни гениального решенья,

Ни вдохновения поток,



Ни сновидений воплощенья,

Ни понимания в умах,

Ни всевозможного прозренья,

Ни почитания в веках,



Ни ненаследственного трона,

Ни снисходящий с неба Лик

И ни «блаженственного» стона.

Лишь счастья сокровенный миг.

⁣Здравствуйте! Я, Юрий Геннадьевич
Александров. Прочитаю вам свой рассказ «Золотая рыбка». Номинация – «Проза».



Рассказ.



«Золотая рыбка».



Лето 87-го помню, как вчера.

Были мы на другой стороне Земли – в
Анголе, когда-то стране рабов и рабовладельцев, а тогда уже свободной и
социалистической, но голодной. Ловили рыбу и кормили добрых, приветливых и даже
восторженных своей революционной неизбежностью жителей страны, находившейся в
ленивой, но при этом в смертельной рубке со своими же соседями по стране,
городам, деревням, домам и джунглям, точно такими же, как они сами, но
повстанцами из УНИТА. Улов мы сдавали в разные порты – Луанду, Кабинду, Амбриш,
Лобиту.

В тот раз была Луанда.

Не
знаю почему, но ещё до того, как я в первый раз прогулялся по столице Анголы,
покорившей меня своей южно-европейской красотой, в экзотической интерпретации
первооткрывателей типа Колумба и Бартоломеу Диаша, которую тогда нужно было ещё
суметь разглядеть в полуразбитых, разграбленных особняках и гасиендах сбежавших
колонистов-колонизаторов, в останках проспектов и клумб, зараставшую,
наступавшей природой, восстановив в своём воображении былое величие, её
название – Луанда, да и она сама, стали у меня ассоциироваться с Лаурой из
«Маленьких трагедий» А.С.Пушкина. Может неславянское происхождение нашего
великого русского классика повлияло на меня, может быть по тому, что они обе
были обворожительны. Хотя у непушкинской, после выдворения португальских хозяев,
вся красота была завуалирована неухожестю, нищетой и вынужденным терпением
вынужденного же равнодушия к себе её нового поклонника. А может быть потому,
что это был первый по-настоящему афро-африканский порт, в котором я побывал. Не
знаю! (До этого я был в Дакаре в Сенегале, но это другое – арабо-африканское; к
тому же крайне современный по тем временам прямо-таки портоград.) Но луандийский порт, разоткровенничавшись, прошептал
мне: «Вот такой я – разный. Чёрный континент!»

Ну, так вот.

Швартуемся. Сразу же к нашему пароходу
один за другим вразвалочку, прямо-таки морской походкой, подкатывают крытые
грузовики, подрагивая и качая в дружеском страждущем нетерпеливом приветствии
своими закабинными кибитками, привозя с собой взвихренные ими пылевые облака,
ложащиеся поверх, распластавшейся с утра жары. И, смешавшись с ней, обволакивали
знойным бусом и себя самих, и всё вокруг себя метров на пятьдесят-сто, перекрывая
дыхало, выпрастывая на теле ручейки липкого неизбежного пота, и не спасающее глаза
рефлекторное защитное прищуривание с пулемётным морганием. Глоток холодной воды
усугубляет и обостряет реакцию организма, который сопротивляясь водяной
инъекции, отторгает её, выталкивая через кожу больше влаги, чем в него влили.
От этого тело начинает воспринимать жару ещё острее. А мозг даёт издевательскую
команду – «пей больше». Но местные моряки, которых мы брали с собой на промысел
– обычно трёх-четырёх матросов и моториста – подсказали: «Саня… Юра… Вода – нет. Чай…
горячи… Ти… вери хот… Ноу цукер…». И это действительно помогало. Поначалу, было
непривычно. И рука с эмалированной кружкой всё время тянули весь организм к
сатуратору – судовому аппарату с газированной водой. Но те, кто не хотел перманентно
то мокнуть, то иссыхать, быстро приручились к горячему чаю. С тех пор дежурный
чайник с заваренным эликсиром под всеми парами навершал раздаточную стойку в
салоне судовой кают-компании.

Весы. Трюм нервно зевал, то показывая,
то скрывая свои внутренние затаённые клады – ящики, до краёв заполненные
сверкающей платиной и самоцветными камнями – отборной свежевыловленной рыбой,
чуть прикрытой снежной накидкой, быстро сжимающееся под солнечной яростью, как
шагреневая кожа, и небольшими кусками льда, стремительно дряхлеющими на свету.

У нас на палубе наши матросы, на
причале – аборигены. Два счетчика ящиков – с нашей стороны и с ангольской. Ящики,
в каждом из которых рыбы килограммов по 25-30, по одному на уровень. Фиксация
веса. Сдал! Сданное – в подошедший грузовик до полной загрузки оного. Принял!
Подписи. И так раз 300-400 – десять тонн! – это вам не банка с килькой. Затоваренный
рыбовоз отваливал, поднимая на прощанье клубы привезённой им пыли, оставляя её
остающимся, добавив к ней чёрные, непригодные для дыхания облака дизельного выхлопа,
освобождая погрузочное место такому же, как сам бескультурному нечестивцу,
который и привозил с собой, и увозил в себе тоже и также, что и как его
предыдущий собрат.

На земле весь это процесс охраняли
кубинские камрады, – они воевали в Анголе с теми повстанцами, – так как со всех
сторон перегрузочно-пограничные весы атаковали красноглазые и неугомонные,
словно зомби, голодные босоногие местные. Честно говоря, кубинцы нападавших не
жаловали и в случае чего били тех и прикладами «калашей», и сапогами, не
разбирая возраста, пола, частей тел и последствий.

Я на вахте на капитанском мостике. Наблюдаю.

И тут вижу, как одному из «пиратов» под
сенью загружаемого рыбовоза удалось-таки подкрасться к пограничным весам и
стащить небольшую рыбину. Сразу бежать с трофеем нельзя – кубинцы увидит,
догонят и отвесят тумаков от души, чтобы и другим неповадно было. Прятать!
Куда?! На этом бедолаге лишь туника до пупка да набедренная повязка, как у сумотори.
Разница лишь в том, что у смельчака под этой ветошью только то, чем его одарили
природа и родители. Делать нечего. Сунул он свою добычу под повязку и стоит,
как ни в чём не бывало.

Надо заметить, что мы ловили и сдавали
рыбу ходками: семь дней на промысле в океане ловим и дальше на сутки в порт на
сдачу. И опять, и т.д. Поднимаем трал, сортируем улов в ящики, пересыпаем льдом
и снегом и в трюм.

Я это к тому, что рыба хоть и не
замороженная, а лишь охлаждённая, но около нуля градусов в ней было. И вот
теперь этот «ноль» под набедренной обёрткой везунчика.

Судно у нас небольшое и крыло
капитанской рубки почти вровень с причалом. Рукой до стоящего на берегу не
дотянуться, но при желании посредством черенка лопаты поздороваться можно. Так
что, догадаться, какой «пожар наоборот», просто-таки криогенный процесс происходит
сейчас у этого африканца под повязкой, я мог по его лицу. Я чуть ли не
физически прочувствовал на себе то, что творилось с ним. Мне прям до слёз стало
жалко и себя, и его.

Шаловливый блеск в глазах счастливца от
нежданной радости от удачи, постепенно затухал, смешиваясь с физическими
изменениями его мимики и всего судорожного чернокожего тела, явно
покрасневшего и побелевшего изнутри, всё чаще и резче взбрыкивающегося всеми
конечностями и чреслами. В течение нескольких
минут всё это действо окончательно превратилось в самоговорящий танец – некий
симбиоз из наших лезгинки и казачка в интерпретации местного фольклориста,
рассказывающем о вулкане, который вот-вот взорвётся и накроет ужасом
извергнутого всё и всех в округе, также, как Везувий накрыл Помпею со всеми её
жителями две тысячи лет назад.

«Беги, дурак, отморозишь…!» – крикнул я
ему. Голова парня быстро сделала несколько оборотов, выбирая наименее опасное
для побега направление. Танец «вулкана» подходил к своему апогею. «Бе-еги-и!» –
крикнул я ещё громче. И парень рванул, засверкав своими бело-розовыми пятками,
да так, как подмигивает семафор на железнодорожном переезде своими огнями,
только в несколько раз быстрее. Кубинцы-охранники не то, что растерялись, они
не успели сделать буквально ничего, даже развести руками, чем дали беглецу
значительную фору на старте. Жестами я
показал обделённым и обойдённым соглядатаям причину такого спринтерского
забега. Кубинцы согнулись от хохота и… не стали догонять призёра – они просто
не могли разогнуться, признав тем самым его победу.

Так что к финишу тот счастливчик пришёл
первым... с «золотым» трофеем.