"⁣КоЛидор"
Монопьеса (в сокращении)

На сцене Женщина средних лет, в одном из кризисных периодов. А кризис, как известно, в женской судьбе может быть абсолютно в любом возрасте.

Сцена напоминает кабинет психолога, хотя может быть абсолютно абстрактным пространством. Кроме главной героини на сцене может быть
столько персонажей, сколько их допустит воображение режиссёра.

⁣
Сеанс четвёртый

Нет, про колидор я больше не буду. Я вам не сериал пересказываю, чтобы с того же места, на котором закончилась предыдущая серия… И я не компьютер, чтобы можно было на паузу поставить. У вас много пациентов, я понимаю. Но про колидор я больше не буду. (Пауза.) Сегодня я расскажу про Эльвиру. (Пауза.) Какая же она была красивая! Какие оборочки на платье! Какие туфельки с бантиками! А глаза? А волосы? Всё, как настоящее! Вот-вот заговорит… Я так на неё восхищённо смотрела. Мы с бабушкой часто ходили в магазин, как в музей – смотреть. Там много чего было красивого. Но Эльвиры раньше не было. А в этот раз, про который я рассказываю, я как увидела, замерла, даже, наверное, рот открыла.
Там такая приветливая продавщица, она заметила, куда я смотрю и ласково
предложила: – Показать?

А бабушка испуганно стала отказываться – Нет-нет! Не надо, это слишком дорогая вещь.
– Да! Да! Казать! Хочу!!! Хочу!!! – Это я.
Продавщица достала куклу с витринной полки и аккуратно её наклонила. Красавица томно опустила веки с пушистыми ресницами и мелодично пропела «ма-а-ма-а». Ах, как красиво пропела!!! «Ма-а-ма»…
У меня дома были куклы, я с ними часто играла. Одну звали Наташа, другую Ира, третью просто Кукла. А почему я ей не дала имени?.. А… так эта кукла была просто пупс, и не понятно какого пола, а как можно дать имя, если не знаешь, кто у тебя, мальчик или девочка. Хотя ведь можно была назвать Саша или Женя?.. Почему я тогда не сообразила? Гм… Наверное, думала, что малыш подрастёт, я пойму его половую принадлежность и тогда уже назову. Но все мои куклы ни в какое сравнение не шли с этой… принцессой! У Иры и Наташи вместо волос было что-то мочалкообразное, глаза нарисованные, вместо «ма-ма» они жалобно скрипели невразумительное «и-игд», а вместо платья у Иры был кусок бабушкиного халата. А у Наташи была магазинная одёжка, но из ткани, очень
похожей на бабушкин халат.
А продавщица тем временем поправила кукле волосы, повертела её в руках, оборки на платье заколыхались.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Это не для нас… – Бабушке кукла почему-то не нравилась.
– Очень хорошая кукла, немецкая, их совсем немного привезли.
Я погладила кружевную юбочку игрушечной модницы, я правда помню это ощущение восторга. Ну как бабушке может не нравится это чудо?! Затаив дыхание от предчувствия счастья, я перевела горящие глаза на бабушку.
– Ну… Может быть, потом… На день рождения…
– Берите сейчас! Расхватают! Потом не будет.
Я почувствовала, что идут переговоры, и что неземное чудо может стать моим, я просто опьянела от восторга, и, осмелев, потянулась к самозакрывающимся волшебным глазам. Но продавщица отодвинула куклу, – Осторожнее, можешь поломать. Вещь действительно не дешёвая.
– Хо-чу-у! – У меня от волнения губы пересохли… Я так хорошо помню, как это было… Надо же, ведь сколько лет прошло… (Пауза.) Можно, воды? А то правда пересохли, как тогда (Смущенно улыбается, пьёт.) Я вдруг поняла, что именно о такой кукле всегда мечтала. Видела её во сне. Ждала и надеялась на эту встречу. Я назову её Эльвира. И буду с ней дружить. Я сама буду стараться стать похожей на неё, буду такой же красивой… Мы вместе станем рассматривать картинки в книжках и смотреть на прохожих в окно. Я расскажу Эльвире про все свои игрушки, и про всех бабушек-тёть-соседок, и про все свои секреты, и нам вдвоём совсем не будет скучно и страшно, пока бабушка вечно на кухне, а папа с мамой всегда на работе.
Эльвира совсем как живая, она не просто кукла, она – самая настоящая подружка. А потом мы пойдём в гости ко всем бабушкам-тётям-соседкам, и каждую в отдельности я познакомлю со своей Эльвирой. А если какая соседка вдруг начнёт ругаться, то это тоже будет теперь не страшно, ведь я буду не одна, у меня будет самый лучший, самый близкий, самый любимый друг – красавица Эльвира! И ночью Эльвира будет спать в моей кроватке,
и ей будет не страшно засыпать и просыпаться. А если она ночью проснётся,
я её покачаю.
(Задумчиво качает воображаемую куклу.)
– Берите сейчас, смотрите, как внучке нравится, как глазки сверкают! – Это продавщица.
А что тогда ответила бабушка? Сейчас вспомню… бабушка стала такая грустная… И сказала:
– Да, глазками сверкать, это она умеет.
Именно так. Да, мне и потом часто говорили, что у меня глаза светятся, горят… Я не хвастаюсь, просто так говорили… Раньше. Сейчас уже, наверное, нет… или бывает? Вы не обращали внимание?.. А вот у вас
иногда загораются… Или блестят, я в прошлый раз вам говорила. Загораются и светятся, или блестят, не знаю, как правильнее про глаза сказать… Да, у вас вот это самое. Особенно, когда вы говорите, что время истекло, и мне пора заканчивать… Вы, наверное, представляете, что, сейчас
будет перерыв, и вы выпьете чашечку кофе… Или что вам сейчас позвонит… или хоть сообщение пришлёт… Кто? Ну, этого я не знаю, это вы должны знать, чьего звонка вы ждёте. Я же вижу, вы всё время на айфон смотрите, он на вибро режиме стоит, и вы дёргаетесь от каждого шороха, вдруг сообщение… Да вы не мучайтесь. Мы можем сегодня пораньше закончить, я
вам за час заплачу, как обычно. Или давайте про вас поговорим, о том, о чём
вам сейчас хочется. А то ведь целыми днями про чужие проблемы слушать, так и с ума сойти можно. Опасная у вас профессия… Давайте, говорите, а я буду слушать и понимающе кивать. А?.. Врачебная этика. Ну да. Условия игры. Ладно. Тогда давайте просто помолчим. Смотрите на свой айфон. А я на вас посмотрю. И помолчим.

⁣Сеанс пятый
Да, я решила дорассказать ту историю про Эльвиру. В прошлый раз не вы меня прервали, а я сама, по собственному желанию. А это совсем другое дело. Так что… продолжим. Хотя я не уверена, что мне хочется об этом рассказывать… Вы, когда говорили, нужны воспоминания «из раннего», вы обратили внимания… Это ведь не случайно, что так похоже звучит «из раннего» – «изранено»… Рано и рана… корень один! Вы то, наверное, давно об этом знаете? Да?.. А я вот только открыла. Ладно, продолжим.
Вы помните, на чём мы остановились?.. Краткое содержание предыдущей серии не нужно?..
Так вот, продавщица сказала, сколько стоит эта моя мечта – кукла Эльвира. Названная цифра ничего не значила для меня, но бабушка побледнела. Или даже позеленела, схватила меня за руку и, ничего не говоря, потянула к выходу. А продавщица, пожала плечами, наклонила Эльвиру ещё раз, извлекая на свет песенное «ма-ма». Затем поправила и без того идеальные кукольные локоны и развернулась вместе с игрушкой к витринной полке.
И тут я поняла, что меня хотят разлучить с только что обретённым лучшим другом.
– Не-е-ет! – Я вырвалась из бабушкиных рук и бросилась обратно.
А другая продавщица в этот момент показывала рыжеволосому мальчику пожарную машину, и недовольно заметила
– Какая невоспитанная девочка.
Вот опять, как в истории про торт, опять меня назвали невоспитанной. Но в тот момент я об этом не думала, я орала
– Нет! Пожа-аста! Не уходи! – Я прилипла к прилавку, и честно старалась не заплакать, но губы дрожали, в животе горячим острым спазмом шевелился страх. Страх потери.
Продавщица с куклой вздрогнула от моего крика, обернулась, застыла… ещё раз посмотрела на меня, на бабушку, поняла, что покупка всё же не состоится, и поставила Эльвиру на место. А бабушка что-то вкрадчиво стала нашёптывать и пыталась оттянуть меня от прилавка.
Женщина говорит, изображая то девочку, то бабушку.
– Пойдём посмотрим другие игрушки в другом отделе, там мишка и зайчик, и мы вообще не собирались ничего покупать, мы же сразу договорились только смотреть. А договор дороже денег…
– Ни хочу мишку, хочу Элвилу!
– Ну ты же мне обещала ничего не выпрашивать!
Конечно, обещала, да, я и не выпрашивала: ни мишку, ни зайчика, ни ведёрко с лопаткой и формочками, ни яркие кубики со сказочными героями, ни даже переводные картинки, но… Эльвира... это совсем другое! Это не просто игрушка! Это… друг… ну разве можно сравнивать! Я не могу отсюда уйти без Эльвиры…
Кукла смотрела с полки своими безмятежными голубыми глазами, и, казалось, всё понимала. Мне даже почудилось, что Эльвира тоже не хочет расставаться.
– Ну пойдём же! Хватит. – Бабушка обхватила меня за талию и постаралась оттащить.
– Нет! Нет! Нет! – Я стала топать ногами, а руками ухватилась за край прилавка.
– Какая капризная нехорошая девочка!
Пауза.
Можно ещё воды?.. Спасибо. Про нехорошую девочку это продавщица с пожарной машиной подтвердила свой диагноз и добавила: Таким плохим детям вообще никто ничего дарить не будет!
И в этот момент она как раз упаковала машину и отдала её рыжему мальчику.
- Пожа-аста, пожа-аста, пожа-аста… – Как заклинание твердила я волшебное слово. (Пауза.)
Что?.. Нет, воды больше не надо. Со мной всё в порядке…
Там на полке было много кукол. Они все были разные, и все красивее Иры и Наташи, но они не имели никакого значения. Я на них много раз любовалась, и, наверное, хотела какую-то из них себе, но всегда уходила спокойно, когда бабушка объясняла, что это купить сейчас нельзя. Все те куклы были красивые, но только Эльвира – совсем другое.
Пауза.
– Да уведите же этого ребёнка, она сейчас витрину разобьёт.
– А какой пример другим детям… Ай-яй-яй…
– Безобразие! Совсем не умеют детей воспитывать…
Осуждающие голоса из собирающейся вокруг толпы заставили бабушку дёрнуть сильнее, острый край стеклянного прилавка впился в ладони. Было очень больно, но я не отцепилась. Лицо Эльвиры стало таким родным за те несколько мгновений, пока я фантазировала, как хорошо будет вместе в долгие-долгие часы одиночества, когда все взрослые заняты своими делами. Я была уверена, что Эльвира в глубине своей кукольной души тоже плачет, но она, Эльвира, хорошая, не капризная и воспитанная, настоящая принцесса, поэтому в отличие от меня она не плачет и не кричит, а страдает молча.
Пауза.
– Какой ужас, да таких детей пороть надо … – Раздалось из толпы.
– Смотри, какая упрямая, уже кровь на руках, а всё держится… – Ахнул кто-то.
– Милицию надо вызвать…
– Ну а что вы хотите, еврейское отродье…
Пауза.
На последнюю реплику бабушка замерла, напряглась. И вдруг со всех сил ударила меня по попе. Никогда раньше она этого не делала. Мама иногда шлёпала, но не больно, и, конечно, только дома, не на людях. А бабушка… Никогда… Бабушка всегда защищала и выгораживала, и перед родителями, и перед соседками… бабушка была почти такой же любимой, как Эльвира… Хотя, конечно, кормила ненавистной кашей… Бабушка… Я так удивилась, что она меня ударила, что разжала руки. То есть, не удивилась… это другое… Не знаю… Но руки разжались. И, бабушка тут же, подхватила меня и выбежала из магазина. А вдогонку я услышала:
– Вот не зря их Сталин не любил, ой не зря… Пострелять бы их всех, нормальные люди смогли бы жить спокойно… Жиды проклятые…
Пауза.
Какой это был год?.. Официально в СССР антисемитизма не было. И дома никогда об этом ничего не говорили… И бабушки-тёти-соседки меня любили… Да, они меня любили! Хотя… Сейчас… да, вспоминаю, одна очень милая бабуля, Анандревна, Анна Андреевна, как Ахматава… она меня чаем поила, вареньем угощала, а потом по голове, бывало, гладит и говорит: бедный ребёнок, ни в чём вроде ещё не виновата, а уже еврейка…
К зрителю.
Доктор, а вы антисемит?.. Или еврей?.. А ни то, ни другое не бывает… Ну или у вас жена еврейка, или друг. Так бывает, сначала подружились, а потом оказалось, что у него бабушка по материнской линии еврейка, и он такой весь светловолосый, голубоглазый, а еврей, и что теперь делать… Ну да, толерантность, это сейчас модно… В Израиль?.. Не знаю, почему-то никогда не собирались. Почему?.. А у меня, как у вашего друга, по маминой линии евреи, а по папиной – православные… к тому же украинцы, то есть, по нынешним временам тоже выходит, будто враги… вот они две стеночки, а между ними – колидор.

⁣Сеанс шестой.
Нет-нет-нет, на еврейскую тему больше не будем! Может вам и интересно, а я не хочу. А по правилам мы должны говорить о том, о чём хочу я, а не вы. Лучше я дальше про Эльвиру, то есть, что там дальше, когда мы из магазина игрушек выскочили… Бабушка, наверное, тогда думала:
– Ну что сегодня напало на эту девочку? Напасть какая… Она обычно хороший, спокойный ребёнок, никаких с ней хлопот. И приготовить, и постирать, и в магазин сбегать можно, сидит себе на диване с книжками и игрушками, сама себя развлекает, газеты рвёт, в окошко смотрит, бормочет что-то себе под нос. Даже плачет редко, а тут вдруг… такое…
Хотя я не знаю, что думала бабушка, она меня на руках тащила и дышала тяжело; у неё сердце, а я в пальто, и вырываюсь… Короче бабушка заскочила в соседнюю кондитерскую, начла меня успокаивать, тут мы заметили, что у меня руки все в крови, ладони; я же за край витрины держалась, а она стеклянная. Ни йода, ни одеколона с собой, платок только… но я совсем не помню, чтобы мне больно было… Платок в крови помню, а боли нет. Мне вдруг показалось, что Эльвира, там в магазине на полке, улыбается своим идеальным ртом и хвалит меня за послушание. И я тогда сразу перестала и плакать, и вырываться. Эльвира… Она была такая спокойная, когда меня унесли... Она с достоинством принимала неизбежное. И я должна научиться также, теперь я смогу. Ради своей единственной подруги, Эльвиры. Смогу. А бабушка тут спросила:
– Очень больно?
– Сосем не боно.
Пауза.
– Пирожное хочешь?
Вообще я очень любила пирожные! И торты. Ну про торт вы уже знаете… Я и сейчас люблю сладкое… Слушайте, а как жалко, что мы с вами не можем разговаривать за столом со сладостями! По-моему, сеансы должны проходить на фоне сладкого стола, тогда результат будет достигаться намного быстрее! Попробуйте!.. Ну хотя бы как эксперимент… А?.. Ну, как хотите. Да, так вот, обычно я пирожное хочу всегда, но тут не хотела, я вообще в тот момент ничего не хотела, кроме возвращения Эльвиры. Но зачем расстраивать бабушку? Конечно, после шлепка, там, в магазине, бабушка уже никогда не будет той, прежней, родной, но расстраивать её всё равно не надо, она и так сама переживает, губы синие. Надо вот что сделать: быстрее вырасти, пойти работать и самой себе купить Эльвиру! Это замечательное решение. Хотя, конечно, к тому времени, пока я сама заработаю денег, Эльвиру уже купит кто-нибудь другой. Но бабушку расстраивать всё равно не стоит, и я сказала: «Хочу. Хочу пирожное.» Хотя совсем его не хотела.
Далее Женщина разыгрывает в лицах диалог с бабушкой.
– Какое тебе пирожное? Выбирай. Розочку? Картошку? Эклер?
– Да.
– Что «да»? Эклер?
– Да.
– Эклер за 15 копеек.
Это бабушка уже продавщице. А та ей в ответ:
– Деньги в кассу, только за 15 кончились, а эти побольше за 22.
Бабушка тихо ойкнула. А я смотрела на продавщицу, у этой тётеньки были большие голубые глаза, почти такие же, как у Эльвиры. И эта схожесть… Как же вам это объяснить… продавщица была совсем молодой женщиной, и она была похожа на красивую куклу, на мою обретённую и тут же потерянную подругу. В этом было какое-то таинство.
– Какие грустные глаза у вашей девочки, – тихо сказала продавщица, –- первый раз вижу такой взгляд у маленького ребёнка. – И громче, уже ко мне: Тебе эклер какой, шоколадный? Или ванильный?
– Любой.
А бабушка почему-то начала советовать взять картошку или розочку. А продавщица с глазами Эльвиры улыбалась:
– По-моему, шоколадный вкуснее, я бы взяла шоколадный. Меня тётя Нина зовут. А тебя?
– Вика. – Я не знаю, зачем я соврала. Наверное, если Эльвиру зовут тётянина, то и меня должны как-то иначе звать, чем на самом деле. А бабушка как-то виновато зашептала почти на ухо этой Эльвире-тётенине:
– Простите… но… эклер в другой раз. У меня только 19 копеек с собой.
Бабушка очень нервничала: к отделу подходили другие покупатели. А я совсем не хотела вообще никакого пирожного, и я начала уверять бабушку, что сладкое вообще вредно для зубов… Откуда я это взяла, не помню, от стоматолога что ли… Зубных врачей боюсь до одури: что тогда, что сейчас… А вы боитесь зубных… Ладно, не отвлекаюсь, тем более, что сейчас начнётся самое интересное!
Похожая на Эльвиру тётя Нина вдруг заговорщицки подмигнула:
– Ты очень хочешь эклер?
– Да. – Зачем-то второй раз соврала я. И тётя Нина крикнула в сторону кассы:
– Зина! Пробей 22 копейки за 19, 3 я добавлю.
Пауза.
Но это ещё не всё! Когда бабушка вернулась от кассы с серым билетиком выбитого чека, тётя Нина протянула мне целых два эклера.
Пауза.
Попытавшейся протестовать бабушке она объяснила:
– Второй от меня в подарок. – И снова подмигнула. - За красивые глаза.
А после бабушкиного неловкого «спасибо» совсем тихо сказала: Если будет опять не хватать, всё равно приходите, я всегда дам. И в другой смене у меня подруга на кассе, я ей передам, она вам тоже пробивать будет…
А потом тётя Нина посмотрела на меня Эльвириными глазами и сказала очень серьёзно:
– Вика! Только ты ТАК не грусти, ладно? Договорились?
– Да. – В третий раз соврала я. Потом поняла, что вру, и добавила: Я поплобую.
И это была правда. Я решила попробовать забыть свою Эльвиру. И весь магазин с соблазнительными игрушками, и рыжего мальчика с пожарной машиной, и недовольную толпу, и еврейское отродье, и бабушкин шлепок… Всё, всё, всё… Я буду помнить тётю Нину, которая дарит эклеры, чтобы я не грустила. А всех, кто считает, что я капризная и невоспитанная, я забуду! Я попробую забыть.

* * *
⁣Мы с вами не были у моря.
Вы мне не предлагали кофе в постель.
И дождь с начинкой рома
нам не дарил своих упреков.
По набережной не гуляя,
среди толпы мы не терялись.
От расставанья нет печали,
когда еще не повстречались.
И ваш причал мне чуждый порт,
но …
слишком близок угол зренья:
пустынный пляж в иную пору
куда страшнее обнаженья
при полном зале...
Не молчите!
Мы не были у моря, верно,
но ваш прибой – мне утешитель.
Моя волна – вам верный нерв, и –
случайности закономерны.
А море - островок нирваны –
мы выдумаем... Купим соль
морскую,
набросаем в ванну...
Я к вам пишу. Чего же боль...


* * *
⁣Прошли тут многие, но мало кто остался.
От времени стал старым Новый мост.
В воде извечно юной отражался
Герой, чей монолог предельно прост:
«Я – кто? Какой? Куда иду? Откуда?»
Здесь, на мосту, встречавшийся с собой,
Он ждал не женщину – судьбу,
точнее – чуда.
Стояли – многие, но ждал – один Герой.
От женщин он бежал, их пыл опасен,
Их нервность на мосту – излишний риск.
Он в постоянстве был, как мост, прекрасен!
И непреклонен был, как обелиск.

Другие парами склонялись над водою,
Шептали возбуждённые слова
И сладкой занимались ерундою.
Он ждал судьбу, которая права.
Он ждал – как шёл: направленно и внятно.
Он шёл – как ждал: не изменяя путь.
А мост под ним, вздыхая многократно,
Звал прыгнуть вниз, точнее – отдохнуть…
……………………………………………………
Она же на мосту была впервые,
Шла подшофе, ещё не так стара;
Бросала взгляды, будто чаевые,
Надеялась, что всё вокруг – игра.

Закат включил багровую подсветку,
День утекал с рекой в проёме рук,
Бродяга под мостом нашёл монетку,
Она как будто оступилась вдруг…


И мост затих всей каменной душою.
Невстреча или встреча впереди?
Все звуки поглотились тишиною,
И только сердце падало в груди.



* * *
⁣В которую из зим Тебя я встречу?
Зимой – не летом, знаю наперед,
В толпе лицо знакомое замечу,
И встреча эта мир перевернет.

Все рушится, выстраиваясь внове…
Среди зимы пылающий пожар!
В твоей любви, как в праздничной обнове,
Я выхожу на солнечный бульвар.

И Ты, походкой легкою плененный,
Захочешь смену зим остановить.
И весь бульвар безвременно зеленый
Вдруг по-французски станет говорить.

Смеясь витринам, лавочкам и детям,
Последние часы мы разобьем.
И наше время вылетит на ветер!
И станем мы безвременно вдвоем!


* * *
⁣Мой глобус умещается в письмо,
Как жизнь спектакля в корпус декораций.
Ты – день восьмой, в неделе день восьмой,
Тот день, в котором я учусь сдаваться.

Мой мир застыл на побережье сна,
Как парусник на берегу залива.
Ты – время новое, новее, чем весна,
Где я учусь быть слабой и красивой.

Мой глобус разломался на слова,
Но карта мира стала многомерной.
Ты – не земля, ты – только острова
Или мираж… Но я учусь быть верной.


* * *
⁣Мы с Вами будем. И у моря тоже.
Я подарю Вам карту побережья
И крестиком отмечу все лагуны,
Заливы, дюны, лодки и отели,
Где будем мы разгадывать секреты.
А после будем пить и чай, и кофе,

И прочие приятные напитки.
Малиновый закат окрасит берег,
И сумерки проглотят расстоянье,
И время растворится в поцелуях,
Как сахара кусочек в чашке чая.
Есть много слов, что я сказать могла бы,
Когда бы Вы хотели их услышать.
Но Вы боитесь показаться щедрым,
Вам нравятся не женщины – кроссворды,
Которые ненужной бумажонкой
Бросают, разгадав наполовину.
Я подарю Вам карту побережья.
Что с нею делать – Вы решите сами.



* * *
⁣Она была собой в любое время суток:
Страсть к перемене мест при постоянстве тем,
Где между двух пустот есть малый промежуток –
Загаданный судьбой букетик теорем.

Она была собой, она была природой.
Слабела по ночам, мужалась в свете дня.
В букете теорем есть аксиома рода.
Ей дан был женский род, он был её броня;

Он был её закон, он пустоту заполнил.
Был каждый новый день рожденьем снов и слов,
Где чувств переполох всё должное исполнил.
Был краток миг любви и долог стон стихов.

Она была собой в любое время года,
Строптивый божий мир казался ей игрой.
Но впереди зима, зима без перевода
На свет весенних лет, и надо стать другой.


* * *
⁣О, логика наоборот!
Путь в путы чувства так изведан.
Мы любим тех, кто предает,
И предаем того, кто предан.
Не ценим данное, пока
Не потеряем безвозвратно.
Нас бьет любимая рука,
Мы любящей мстим троекратно.
О, смилуйся! О, не затронь!
Будь милосерден! Но – по кругу:
Целуем бьющую ладонь,
И бьем протянутую руку.


* * *
⁣Не слишком много, не слишком мало –
Всего нам в меру судьба давала.
А если очень о чем просили –
То получали. И – получили.
И потеряли. И все забыли.
И яд искали. И ядом были.
И оказалось, что счастье – это:
Когда есть повод дождаться лета,
Когда есть руки поставить свечку
И ноги, чтобы сходить на речку.
И это много... И это мало...
И даже больше судьба давала.
А нужно было на самом деле
Совсем не то, чего мы хотели.

⁣рассказ из цикла «Записки без корсета»

Хирург был – женщина. Крупная. С хриплым голосом, короткой стрижкой и прищуренным глазом.
Казалось почему-то, что в карманах её просторного, не слишком чистого халата лежит по пачке папирос «Беломорканал». Хирург смотрела на ноги сидящей перед ней женщины и тяжело молчала. Пациентка
уже сказала всё, что могла, причём дважды. И теперь тоже молчала, не зная, что делать дальше. Молчание затягивалось.
- Э-то ко-сточ-ки? – Наконец, протянула врачиха так медленно, как только возможно.
- Ну да, и болят. Не постоянно, но часто. Особенно от каблуков.
- Маша, – процедила сквозь зубы врач медсестре, – ты это видела? И она заявляет, что это – косточки?!
Маша невнятно кивнула, проявляя полное отсутствие интереса и к косточкам, и к врачу, и к пациентке, и вообще ко всему окружающему миру.
Хирург угрожающе набрала в лёгкие воздух, подняла на ожидающую диагноза даму два глаза: один обычный, другой прищуренный, и завопила:
- Да с такими ногами на подиум летнюю обувь демонстрировать! Косточки у неё! Во-о-он отсюда!!!
- То есть как… – Женщина растерялась. – Но ведь вылезли вот… и болят. – Впервые в жизни её так однозначно выгоняли из медицинского кабинета. – Болят, понимаете?.. Вы что?.. - Мадам доктор встала
и нависла над ней всей громадой своей великанской фигуры.
- Вот из-за таких, как эта, настоящие больные в очередях маются! А государственные деньги в трубу вылетают!
- Доктор, я сейчас уйду, но может хоть, мазь какую… Пожалуйста! Болят ведь…
- Э-эх… Да чтоб вас всех…– Сменила, наконец, гнев на милость тётя врач. – В таком возрасте почти у всех и вылезают, и болят. Смирись. Мази – чушь! Массаж – дерьмо. Можно. И то, и другое. Но всё равно
болеть будут. Сильно вылезут – прооперируем.
- Но мне, понимаете, танцевать надо. На каблуках…
- Что-о-о?! Тан-це-вать?! – Снова задохнулась от возмущения хирург. – Маша! Маша! Уведи её, или я за себя не отвечаю…
- Но мне по работе… – Жалобно пискнула болезная танцовщица.
Флегматичная Маша показала глазами на дверь, давая понять, что аудиенция окончена.
- Ко-осточки… та-анцевать… на-а по-одиум… – Громыхала защитница госбюджета с гиппократовой клятвой, данной и тут же забытой в далёкой советской юности.
Пятясь задом, в страхе, что в неё полетит сейчас какой-нибудь тяжёлый предмет, пациентка
выскочила за дверь. Тяжело дыша, опустилась на ближайший стул.
- Что, милая, уже и резать поздно? – Вздохнула сердобольная бабулька, подавая платок. У женщины слёзы хлынули градом, превращая тушь в грязные лужицы под глазами.
- Обидно! За что? Я же к ней за помощью, а она…
- Ну так, бесплатная медицина… – Утешила старушка и тоже вхлипнула за компанию.
Слёзы из перепачканных тушью глаз лились и лились, и лились… А в голове взволнованной
дамы в ритме лёгкого вальса крутились слова: «с такими ногами на подиум летнюю обувь… с такими ногами… с такими…»

Пока она доехала до дома обида немного поутихла, а вот фраза про подиум продолжала звучать.
«Ну что я понимаю в ногах, в суставах? – Думала женщина. – Ну двигать ими могу красиво, и всё. А она – врач высшей категории, даже, кажется, кандидат наук… Эх, зря я табличку на кабинете невнимательно прочла. В любом случае, она – доктор, специалист, а я так, танцовщица почти на пенсии. Да конечно
же, она лучше знает! Даже и сомневаться не надо!»


В ближайшую неделю было много репетиций, и некогда было подумать ни о враче, ни о своих косточках. А через месяц, вернувшись как-то с трудного спектакля, довольная и уставшая актриса вдруг поняла, что ноги-то… не болят… Вот это да!!! Вот это доктор! С одного приёма вылечила! И без мазей! Вот это новейшая терапия!
Надо написать ей благодарность…

С нуля, для начинающих. Первое знакомство. Урок иврита от профессионального педагога. Буквы иврита. Звучание. Написание. Особенности каждой буквы.