Александр Назаров/Подборка стихотворений/поэзия
Александр Назаров. Подборка стихотворений. Номинация – “Поэзия”
Голоса Аджимушкая
«Кровь горяча, и жить – всего полчаса…»
Не замолчат, звучат во тьме голоса
Сынов земли, единой ставших семьёй,
Что полегли когда-то здесь, под землёй.
Тяжёлый свод держал атлант на плече…
А смерть придёт и тихо спросит: «Зачем?»
Аджимушкай. Тяжёлый каменный свод
Держи, пока смерть за тобой не придёт.
Скажи, тяжка ль та доля, что отыскал?
Аджимушкай. Бессмертный шёпот песка.
Аджимушкай. Камней безжизненный цвет.
Я жив пока, и смерть молчит мне в ответ.
И за плечом молчит, и где-то внутри.
Я обречён, и всё же – поговорим,
Мы победим, ты слышишь, в этой ночи
Я не один. Ты слушай, смерть, не молчи.
От взрывов здесь сочилась кровь из ушей,
Вчера и днесь я лишь живая мишень,
Но я пройду по самым адским кругам,
В своём аду мы ад куём для врага.
Мы в мире тьмы, в чертогах мёртвых камней,
И камень мы долбим четырнадцать дней:
Нужна вода, от жажды сходим с ума,
Скала тверда, непроницаема тьма.
Скала тверда, но твёрже наши сердца.
Нужна вода, - стучит в мозгу без конца,
Слабы, худы, упрямо веруем в жизнь…
И блеск воды на дне колодца дрожит.
Мы промолчим… расскажешь разве кому,
Как свет лучин рассеял адскую тьму
И как вода в дрожащей пела горсти,
Как мы тогда сумели близких спасти.
Мы всё снесём: врага, что смерти лютей,
Что жжёт огнём и травит газом детей,
И хлад, и глад, и жажды тягостный бред,
И трупов смрад… Пусть нам спасения нет.
Аджимушкай. Тяжёлый каменный свод
Держи, пока смерть за тобой не придёт.
Во тьме земной себя уже не сберечь,
Но надо мной непокорённая Керчь.
Молитва
В моём саду луны
созревший плод
сияет над замёрзшими ветвями.
Наверно, ночь, наверно, жизнь, наверно,
заветное случится Рождество.
Но с неба смерть глядит,
и смерть в земле таится,
и в воздухе убитом запах: смерть,
и смерть звонит в ночи по телефону
и дышит в ухо. Что мне делать, смерть?
Когда б мне садом быть, кода б ветвями
тянуться в полночь к медленной луне…
И если умирать, то как деревья,
в безмолвной муке ветви заломив
и в полный рост и после смерти стоя…
А если падать – тоже в полный рост.
Ведь, как деревья, я к земле привязан,
я тоже словно врос в неё корнями,
в ней столько крови праотцев моих…
И наша кровь прольётся в эту землю
пускай не зря…
Но завтра Рождество.
В такие ночи думать бы о жизни,
о вечном мире Господу молиться.
А я… Ну что ж, прости меня, Господь!
Я здесь, в ночи, в саду,
луна сияет
как спелый плод божественной зимы.
Сияй, сияй над нашей грешной жизнью,
оправданной сыновнею любовью
к земле, где появились мы на свет…
Чёрное
Ой, то не вечер, то вечность прогорит грошовой свечой,
то ли речь, то ли речка чёрной кровью течёт,
бередит перекаты, солона навек иль горька,
без вины виноватым, не доплыть нам до берега.
Ой, то не весел ветер слёз не вытер с лица,
как же ты, князь, не светел, льётся боль, да не выльется,
плещется чёрной речкой по пустым рукавам,
в омуты тёмной речи канут твои слова.
Беден удел дурацкий, сила твоя скудна,
кабы тебе сказаться – выговориться до дна,
только ни в чём не волен, чёрной рекой напоён,
исходишь полынным полем, полымем, полыньёй.
__________________
Как первородным белым ложь свою пеленал,
как набухала-зрела, билась внутри война
колоколом соборным, на крови забродив,
да невозможным чёрным вырвалась из груди.
Над бесконечным млечным вечно гореть свечам,
чтобы тебе, человече, черпать ковшом печаль,
грает картавый ворон, чуя далёкий гром,
собственным криком порван, ты ль по урёмам брёл?
Знаешь, не полный-ладный, слышишь – полый-кривой,
мне ничего не надо, но погоди, постой,
чем мы себя ни мерим, нам себя не сберечь,
льётся от веры к вере чёрная наша речь.
__________________
Ой, то не месяц в небе, месяц не под косой,
как схоронили лепет в шёпот речных осок,
чем нам кому ответить, где нам, смирясь, стихать,
сносят река да ветер времени вороха.
Брошен усталый невод, выполоскано бельё,
позарастало небо небылью да быльём,
были с тобой поэты – вылиняли до лжи,
на побережье Леты горькая тень лежит.
Кто, околдован горем, иночески несмел,
белою тенью чёрен, чёрной душою бел,
мукой нечеловечьей выйдя из берегов,
снова исходит речью, напрочь лишённой слов…
Про счастье
вроде бы вышел в мир, да застрял в быту,
тараканьими лапками осень шуршит по листу,
приходил господь, говорил: выбирай, – выбрал я не ту,
неумелую жизнь, а всё же, господь, спасибо.
недалёкий ближний снисходительно учит жить,
говорит: то, что в руки само приплывёт, держи,
а я безруким пугалом у кривой межи
улыбаюсь дарам, что мимо меня проносило.
тонконогий дождик топает вдаль босым,
как на фотосессии тянет ворона: сы-ыр,
и чеширский бог улыбается мне в усы,
накорми меня, жизнь, чепухою на постном масле.
вроде счастье близко, потянешься – далеко,
ловишь рваной сетью тени от облаков,
погляди, тараканья осень, каков улов,
слушай, рыжая, а я ведь, похоже, счастлив.
не снедает зависть, не тянет пустой карман,
в небесах – кармин, в небесах неземной шафран –
я в закатное небо пялюсь, как тот баран, –
кто вверху распахнул на всю ширь ворота?
так находишь главное, а кажется, не искал,
недалёкие ближние крутят пальцами у виска,
и текут сквозь пальцы времени тонны песка,
только тем наверху на совесть наш мир сработан.
я фиговый мастер в истолкованье притч
и немногое в мире сумел для себя постичь,
только тот наверху, только он нас покличь –
мы сорвёмся в небо с птичьим бессмертным писком.
и на сердце так странно ветрено и легко,
и в ладони память завязанных узелков –
на неверное счастье, что, кажется, далеко,
а оглянешься – вот оно: близко-близко.
