⁣ В тихий дворик зайду осторожно.

В тихий дворик зайду осторожно,
Тут повсюду царит тишина.
И свой мир охраняет надежно,
Дремлет в каждом углу старина.

И легко ощущается сердцем,
Если к чувствам его ты не глух,
Что за каждой закрытою дверцей,
Обитает невидимый дух.

В одиночестве старого дома,
Бродит он вспоминая те дни,
Когда жизнь здесь текла по другому,
В беготне озорной ребятни.

А сейчас тут стоять больно, горько,
Опустевший двор тихо молчит,
Его скоро снесет новостройка,
Разберут стены на кирпичи.

Олег Клименко,
К речке на всех парусах

К речке на всех парусах,
Я лечу красотой насладиться.
Вольной природы напиться,
Под звонкие песенки птах.

Увидеть день в ярких цветах,
Несказанная тихая радость,
Ощутить в себе счастья хоть малость,
Что хранится у нас в тайниках.

Посидеть на крутом бережку,
Помечтать о хорошем, высоком.
Под небом большим, синеоким,
Немножечко в белом пушку.

И как надо сердечко прогреть,
Под жаркими солнца лучами,
Чтоб другими совсем смог очами,
На этот мир Божий смотреть.

Олег Клименко,
Хочется солнечного тепла.

Не радует вид неба за окном,
Он солнцем ясным не обласкан.
Растянулся серым полотном,
День пожалел голубенькую краску.

Ну что сказать, печалька на душе
Невольно скорчила унылую гримассу.
Ну там на небе хватит слезы лить уже,
Развейте тучи , лучик пропустите в массу.

Мы ждем , нас много собралось уж у окна,
Смените наконец невзрачную картину.
На горизонте далеко полосочка видна,
Скорей меняйте, что тянуть резину.

Нам надоело по домам сидеть,
Кому там это наверху не ясно,
Пожалуйста сердечко дайте обогреть
Деньком веселым, теплым, ясным.

Олег Клименко,
Ухожу за свободой в поля

Ухожу за свободой подальше в поля,
За спиной городской шум все тише.
Под ногами лежит голым телом земля,
Загарает на солнышке , дышит.

Звонко птицы поют в изумрудной листве,
Жаль язык их я не понимаю.
Но в пол голоса дружной пернатой братве,
Бодро с радостью в такт подпеваю.

Хорошо на душе средь зеленых лугов,
Вот где можно во всю размечтаться,
Полевым насладиться нектаром цветов,
Словно с детством своим повидаться.

И назад возвращаясь уже полным сил,
Их природа дает нам без меры.
Душой понимаю что в раю сейчас был,
Вне тюрьмы городской атмосферы.

11 февраля 2023г.

Олег Клименко,
Глаза не обманут.

Нам часто и не нужно много слов,
И взгляд один все может рассказать.
О том ,чем поделиться не готов,
Но что в душе уже не удержать.

И даже можно поиграть в слова,
И в сторону от правды увельнуть ,
Но их не скроешь посмотрев в глаза,
Они никак не смогут обмануть.

И только важно тут понять одно,
Что если в чью то душу ты залез.
И в твоей так же ей откроется окно,
Таков простой закон небес.

1 декабря 2022г.

Олег Клименко,
Проснулся утром, Слава Богу

Проснулся утром, Слава Богу,
Синь неба за окном.
Мозги на месте , руки, ноги,
И вставай бегом.

Помолись перед иконой,
Что стоишь живой.
И впитай душой просторной,
Божий мир, покой.

И начни день без сомнений,
В сердце , в голове.
Для любых благих свершений
Дал Бог его тебе.

Так что духом не робея
С радостью в глазах,
Из гнезда лети смелее,
На полный крыльев взмах.

1 июня 2023г.

⁣
Дождь лил неделю, а то и больше. Он сожрал все яркие июльские краски, расплескался хлябью по улицам и переулкам. Редкие прохожие бесплотными тенями мелькали в серых утренних сумерках.
“Черт его знает, что за лето, - подумал Сокольников, стоя у зарешеченного окна кабинета. Грязь и мерзость. Сигарет - последняя пачка, и до зарплаты три дня”.
Оперуполномоченный закурил, вновь присел за обшарпанный стол, взял в руки исписанный аккуратным убористым почерком белый лист. Покосился на видеокамеру. Мигает. Пишет.
- Значит, гражданин Кузьменко, - скучно спросил Сокольников, - как следует из явки с повинной, вы сегодня утром убили жену, погрузили ее тело в багажник автомобиля и отвезли в лес, чтобы скрыть следы преступления?
Сидящий напротив оперуполномоченного мужчина, на вид лет пятидесяти, невзрачный, лысоватый, нервический, вздохнул, как всхлипнул.
- Убил. Увез, - уточнил он и, словно с недоумением, посмотрел на свои скованные наручниками крупные руки.
- Почему же решили сознаться?
- Передумал, - пожал плечами мужчина.
Дверь кабинета скрипнула. Заглянул Паша Тягалин. Призывно мотнул квадратным подбородком.
Сокольников затушил сигарету, вышел в коридор. Исписанный лист прихватил с собой.
- Я пробил. В психах твой Кузьменко не значится, - усмехнулся Тягалин. - Участковый съездил по адресу. Дом на замке. Во дворе злющая собака. Соседи жену видели, то ли позавчера, то ли еще раньше, а так ничего не знают и ведать не ведают. Что делать? В КУСП* оформляем?
- А варианты? - поморщился Сокольников. - Явка имеется. Оформляй. Следаку звони. Поедем тело искать.

* КУСП - книга учета совершенных преступлений
Сокольников вернулся в кабинет. Полтора, а то и два часа ждать, пока соизволит пошевелиться следователь, соберутся эксперты. Работка, мать ее.
Кузьменко растекался по стулу.
Оперуполномоченный присел. Опять закурил. Уставился в повинную бумагу. Красивый почерк, разборчивый.
- Утверждаете, что совершили убийство в приступе ревности? Давно этак ревнуете?
- Давно.
- Появился соперник?
- Конечно, - твердо сказал Кузьменко.
- Жена призналась?
- Нет.
- Застукали?
- Нет.
- Тогда с чего ревность?
- Вы человек еще очень молодой.
- Выбирайте слова, - оскалился Сокольников.
- Простите. Это я, конечно, человек немолодой. Мы с Викой вместе почти одиннадцать лет. Были. Мне не надо доказательств, чтобы понять, что у нее кто-то есть.
- И все таки?
- Месяца три как. В четверг. Или все таки в пятницу? Не важно. Она вернулась домой и я заметил на воротнике ее плаща волосы. Два рыжих таких волоса. Не могу сказать, что мужские, просто волосы, но раньше такого никогда не было. Она очень трепетно к таким вещам относилась. Если шла в люди, у нее специальная щеточка была, ролик. Чистила одежду тщательно. А тут вдруг волосы эти. Дальше - больше.
- Продолжайте.
- Она изменилась. Очень быстро. Раньше как. Сидит на кухне в халатике, чай пьет, допустим. Я любуюсь. Если вдруг халатик соскользнет, или распахнется где - поправит машинально и улыбнется, лукаво так. Перестала потом улыбаться. Сидит как мумия нечесаная. Мыслями где-то далеко. Плевать ей на халатик и все остальное. Много еще такого проявилось. Я спрашивал напрямую, мол, что происходит? То смеется, то плачет. То обниматься бросается, то игнорит - на диван с ногами и молчит часами. В гардеробе могла долго копаться, выбирать что надеть. И - как отрезало. Что нашла, в том и пошла.
Человек в наручниках замолчал, приложился к стакану с водой, зашевелил кадыком. Пил.
“Кретин”, - подумал Сокольников.
- Еще, - продолжил Кузьменко, - перестала смотреть мне в глаза. Совсем. И оправдываться научилась. Она с недвижимостью работает. Всякое бывает. Если показы там, домой возвращалась поздно и - ничего. А тут, если последнее время так случалось, она подробно объясняла: где пробка была, где клиент опоздал. Объяснять могла долго и все время при этом куда-то в сторону смотрела.
- Может беременная?
- Нет, детей Бог не давал.
- Кузьменко, - иронически скривил губы Сокольников, - вы что набожны?
Кузьменко не ответил, а все нудел взахлеб о своем.
- Я понял, что у нее кто-то появился. Как озарило меня. Кто-то очень важный. Тот, кто не обращает внимания как она одета, с кем живет. Для него важна сущность, если можно так сказать. Душа там, внутренний мир и прочая карма. Понимающий, типа. Как только допёр - такая ревность и злоба взяла. Я значит не понимающий? Не гожусь?
Сокольников посмотрел на часы. Следователя все не было.
- Допустим, - сказал он. - Ну зачем жену-то убивать? Наваляли бы сопернику.
- А за, что? - изумился Кузьменко. - Не он же мне изменял.
- Ну да, конечно. Расскажите, как убивали.
- Задушил. Руками. Вот этими.
- Почему именно сегодня?
- Последняя капля, наверное. Собрался утром по делам. Гляжу в коридоре сумка. Обычно в кладовке, пустая хранится, а тут битком. Открыл - ее вещи. Я к ней. “Это что?” - спрашиваю и сумкой трясу. Она равнодушно так отвечает не оборачиваясь: “Возьми другую рубашку. Я эту постираю”. При чем тут рубашка?! То есть вообще меня не слышит. Уже там, с ним мыслями. Сумку собрала, стоит у окна спиной ко мне ждет, когда я уберусь уже наконец. И как накрыло что ли. Ну, в общем, подошел сзади, кинулся, и руки разжал на ее шее, когда уже всё.
- Дальше. Тело перенесли в машину?
- Не сразу.
- Почему?
- Понимаете, когда душил, увидел что у нее пробор, прямо перед глазами моими, посередине, на голове неряшливый. Она хрипит, мои руки разжать пытается, а я давлю сильнее и смотрю. Корни волос отросли. Она раньше такого себе не позволяла. Красилась всегда вовремя. И вот я подумал, что это ерунда выходит. Положил ее аккуратно уже мертвую на пол. Потом в магазин за краской съездил. Покрасил волосы. Получилось хорошо. Потом уже в багажник, в лес.
- Стоило ли стараться?
- Конечно стоило.
Мужчина в наручниках поднял глаза на опера, и взгляд его Сокольникову совсем не понравился. До такой степени, что захотелось прессануть этого “убивца” до кишок отбитых. Но лень, и дождь, и - смысла никакого.
В дверь кабинета постучали.
Два “бобика”**, взрёвывая моторами, месили грязь, ныряли в лужи, торили раскисшую лесную дорогу. В первом подрёмывал следователь и травили анекдоты эксперты. Во втором Тягалин залипал в смартфоне, а Сокольников думал о хорошей дозе правильной согревающей нутро водки. Кузьменко был надежно пристегнут наручниками к бдительному молодому патрульному.
Ехали.
- Забавно вспоминать, - вдруг сказал Кузьменко. - Вика же моложе меня была. Мы познакомились, я бизнес делал, а она в оркестре на домре играла. На концерты к ней ходил. Да ну же - ерунда, тренькает. Но я все равно ходил. С цветами. И улыбался все время, так снисходительно. Мол, балуйся, чего там. А она как-то это все понимала. И вот однажды, женаты были уже, дома дождалась меня и с порога встречает с домрой этой. Смеется и домру, раз, и об стену. Только тренькнуло и щепки полетели. Я ошалел. А она меня обняла и кричит: “Все хорошо! Хорошо же?!” За домру стыдно мне. Нравилось ей.
- Слышь, - осерчал вдруг Тягалин, но наткнулся на взгляд
** “бобик” - УАЗ-469, или УАЗ-3151, грузо-пассажирский автомобиль повышенной проходимости
Сокольникова и смолчал. И правда. Не время. Вот предъявят обвинение - тогда.
- Здесь, - вдруг тускло обронил Кузьменко.
Машины остановились. Дальше люди вязли в промокшем насквозь мхе, запинались о коряги и колдобины, ломились через кустарник.
Наконец добрались до поляны, ровной, как утюгом разглаженной. Картину портила лишь большая куча свежесрезанного елового лапника.
- Там, под ветками - клацая зубами заявил Кузьменко. - Не могу, не пойду дальше.
Не обращая внимания на патрульного, к которому был прикован, остановился, заскулил, привалился к мимоходной сосне. Лбом бился до крови. Патрульный растерянно моргал.
На поляне уже сверкали вспышки фотоаппарата, бубнил в диктофон следователь. Сокольников вздохнул, прикурил очередную сигарету, сделал несколько шагов по направлению к куче веток. Услышал за спиной судорожный выдох.
Обернулся.
Молодой бдительный патрульный оседал на мокрый мох, то ли оглушенный, то ли раненый. Неузнаваемый и опасный как загнанный волк Кузьменко уже успел выудить из кобуры патрульного пистолет и нашаривал в кармане его формы ключ от наручников.
Сокольников остолбенел.
Щелкнуло.
Кузьменко освободился.
Сокольников было потянулся за пазуху, где в кобуре таился штатный “макаров”, но Кузьменко прижал палец к губам, а ствол его оружия неотлучно следовал за опером.
- Тсссс!
Кузьменко нахально подмигнул Сокольникову, отвернулся и побежал, куда-то к обрыву, где шумела налитая дождем река. Еще чуть-чуть и исчезнет в перелеске.
Он ни разу не оглянулся и не видел, как Сокольников сначала прицелился ему в ноги, а потом ствол резко порскнул вверх.
“Не хрен, мудак, подмигивать” - подумал Сокольников и нажал на спусковой крючок.
Поздним вечером двое курили в коридоре райотдела.
- Да - “прициндент”, - не первый раз уже за сегодня повторил Тягалин. - Когда мы эту кучу веток разворошили и нашли футляр с балалайкой, то есть с домрой этой, я думал со стыда сгорю. Второй раз так думал, когда свежеиспеченной вдове, которая вечером дома объявилась жива-живехонька, рассказывал, что ее мужик провернул и что мы с ним устроили. Но она как-то без истерик. Только все повторяла: “Зачем? Зачем?”. Так я ее и оставил, автоответчиком сломанным.
- Дурацкая история, - согласился Сокольников. Один идиот себе напридумывал. Вторая идиотка разлюбила первого идиота и не сочла нужным ему разъяснить, что не в сопернике дело. Третий идиот - я, на все это повелся. Получите жмура, служебное расследование, преступления и наказания. Хрен мне, а не капитана. Лучше бы этот влюбленный идиот сам повесился. Но - набожный оказался все-таки, сволочь.
- А знаешь, - в доме ее фотографий много. И нигде в объектив не глядит. Все в сторону глаза. Что думаешь? Может чего и было?
Сокольников помолчал.
- Думаю, займи мне пару тысяч до получки. Курить ну совершенно нечего.

⁣Ученики кадетских классов Камчатского края готовятся к Международному Кремлёвскому Благотворительному Кадетскому Балу во Дворце детского творчества

⁣Вероника Воронина
КРАЙ ЗЕМЛИ, ГДЕ ГУСИ ГОВОРЯТ С УШЕДШИМИ
Третий день что-то неясное тяготило и беспокоило. Словно неладное уже случилось, но еще не узнано.
А потом мне приснился дед-помор. Я наконец-то приехала к нему в гости в деревню под Архангельском, в которой не была со смерти бабушки. Встреча наша полнилась радостью и печалью. Дед обнял меня, щекоча бородой, и я чувствовала привычный запах моря и табака.
Мы были на его карбасе. Большая лодка покачивалась под ногами. Долго плыли сквозь туман. У руля сидел незнакомый молчаливый старик. В вязаной рубахе, портах и бахилах с длинными голенищами он выглядел выходцем из далекого прошлого.
— Товарищ мой, вож корабельный, — представил его дед. — По-вашему лоцман.
Я поздоровалась.
— И ты путем-дорогой здрава будь, — ответил он.
Туманная дымка на море становилась гуще. Мелкие капли мороси оседали на одежде. Убаюкивающе плескалась вода. Где-то в вышине кричали гуси.
— Не в Гусину ли Землю подалися? — сказал дед.
— Не иначе, — кивнул вож.
— Я знаю, — оживилась я. — Это полуостров в Архангельской области.
Дед фыркнул.
— Много ты понимаешь, дитя! Та Гусиная земля это одна, тутошняя. А эта совсем другая — тамошняя.
— Что за тамошняя земля?
— А вот что! — Дед продолжил, как песню запел. — Поморам Студёно море испокон веку кормилец и поилец, начало и конец. Неогляден простор морской. Есть дальний северный край, что зовется Гусиной Землей — туда уходят души хоробрых и добрых людей. Туда прилетают гуси, чтобы говорить с ушедшими. И доставлять о них весточки живым.
— То есть это поморский рай такой, а гуси — ангельская почта?
— Дурёха ты! — беззлобно сказал дед.
— Как думаешь, баба Нина там сейчас?
— Там, — уверенно и спокойно ответил дед. — Где еще ей быть родимой?
Мы все плыли и плыли. Сложно было представить, как старики ориентировались в таком тумане. Будто услышав мои мысли, дед проговорил:
— Хмаря такая, точно Варлаам жену везет.
— Что?
— Присловье такое, дитя, когда густой туман сходит.
— И куда Варлаам везет жену?
— Попотчую тебя былиной-стариной. То наш — сталбыть, и твой — поморский святой, покровитель мореходов. Вот послушай-ко что раньше люди говорили…
Отец Варлаам родился в Керети, на Лопском берегу, был настоятелем в Коле. Жил там в мире и любви со своей хозяюшкой, был добрым пастырем прихожанам. Как-то изгнал беса с Абрам-мыса. Да бес тот, уходя, проклял его. Пришла беда. Сказывают, будто хозяйка Варлаама бесноваться стала, он пытался изгнать нечистого да и убил ее нечаянно.
Дед помолчал.
— И так сокрушен был Варлаам этим деянием, что сам себя наказал непомерно: плавать по морю с гробом убиенной доколе тело не истлеет, моля Бога об отпущении греха. — Дед раскуривал трубку. — Быстро срядился Варлаам и отворил паруса. Путь его лежал от Керети до Колы и обратно. Так сокрушалось сердце его, что путь этот был всегда против обуревания, через непогоду. Посему присловье бытует: "Пошел, как Варлаам против ветра". Много лет он скитался, покуда не искупил грех и не вымолил у Бога прощения. Кой-кто сказывает: и доныне карбас тот плавает. Будто подвластны Варлааму ветра и туманы, — проговорил дед со значением. — Отсюда давношное поверье: коль сгущается марево, то Варламьева лодья подходит.
Дед продолжил совсем тихо, после долгой паузы.
— В моем детстве старики баяли: Варлаам пособляет дорогу найти и живым и тем, кого море взяло. Одним домой, другим на тот свет. — Поблизости снова прокричали гуси. Старый помор кивнул в ту сторону. — Знамо, в Гусиную Землю. Деды так сказывали.
— Ты в это веришь? — спросила я.
— Нешто не верить! — ответил он. — Наше море-то Студёное уж больно норовисто да переменчиво. Тут иначе не скажешь: кто в море не плавал, Богу не молился.
Мы плыли еще какое-то время прежде, чем белесое марево стало постепенно рассеиваться. Сквозь прорехи уже открывалось небо. Вож сказал:
— Уже близко.
Дед вдруг заторопился.
— На-ко, смотри-ко, дитя, что у меня тебе припасено.
И осторожно вынул из-за пазухи сверток.
Я развернула его и залюбовалась. Там была деревянная поморская птица. Та, которую подвешивают под потолком на счастье. Длинной шеей и изящно выточенным корпусом фигурка походила на звонкую да ладную летучую ладью с ажурными крыльями-парусами. Птица-ладья!
— Для тебя сделал.
Как я любила этих птиц в детстве! Казалось, подбрось, и взлетят, трепеща крыльями. Но они были слишком хрупкими для моих пальцев. Так что мне позволялось лишь смотреть, как они кружились под потолком от легчайшего ветерка.
— Спасибо, дед!
— Здоровья тебе на всех ветрах!
Он обнял меня, снова уколов щеку бородой.
— Ты что, прощаешься?
Дед не ответил. Туман продолжал расходиться. Неясно проявлялся берег.
— Где это мы?
На показавшемся берегу сквозь белые клочья проступала фигура пожилой женщины.
— Ой, неужто это…?
— Негоже тебе туда смотреть! — прикрикнул вож. Я отвернулась без возражений.
— Теперь пойду, — вымолвил дед и, не дожидаясь, пока лодка подплывет ближе, прыгнул за борт и поплыл. Вож разворачивал карбас прочь от берега…

Под утро меня разбудили непривычные для города звуки — крики пролетающих диких гусей. Они звучали как прощание и благословение.
Тревожное ожидание беды растворилось. Я лежала, нежась в остатках сна.
Лишь долгую минуту спустя до сознания дошло: у меня никогда не было деда-помора!
За окном начинало светлеть. В высоком небе плыли громады облачных птиц-кораблей. Они неслись к северу на всех парусах.

Получилось прикольно))

автор ⁣https://youtube.com/@filmhubgo

⁣Выйти замуж мечтает каждая девушка. Обычно она представляет себе принца на белом коне и обязательно такого, который будет носить её на руках. Но что делать, если выйти замуж невтерпёж, а принц не торопится делать предложение руки и сердца? Вот и приходится девушкам изворачиваться, придумывая всевозможные уловки, чтобы затащить избранника в ЗАГС.
Читает автор Алина Загайнова
Ознакомиться с текстом можно на моём сайте по ссылке
⁣https://heart-brain-soul.com/e....sli-vyjti-zamuzh-nev

Песня о суженой

⁣Видео канала UDALTSOV fitness - https://www.youtube.com/@udaltsovfitness8773

В этом видео - ⁣советы о том, как придумывать свои миры. От начала до самого конца на примере создания собственной реальности ведущего. Немножко про фэнтези, про магию и про то, с какой же лёгкостью из скучного и никому не нужного мира, сделать настоящую конфетку.

____________________
Видео канала ⁣WertGast - ⁣https://www.youtube.com/@wertgast5225/about

⁣Художник "не для всех". Он слышал цвет и видел музыку. В конце 19 столетия великий абстракционист Василий Кандинский совершил путешествие по Вологодской губернии, с которого - уверены историки - зародилось новое направление в искусстве. Почему Вологодчину можно называть родиной абстракционизма в живописи? И какую роль в становлении Кандинского как художника сыграли вологжане? Журналисты "Русского Севера" отправились по следам человека, чьи картины сейчас стоят десятки миллионов долларов.

____________
Видео канала ⁣Русский Север - ⁣https://www.youtube.com/@news35

⁣Прогулка по Кабардинке в сентябре.

⁣ВИА "СЛАВЯНЕ" (2009 год)
1. I Love You Much Too Much (инструментал) (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
2. Голубой вальс (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
3. Восточная песня (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
4. Europe (Earth's Cry Heaven's Smile) (Инструментал) (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
5. И не то, чтобы да, и не то, чтобы нет (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
6. Ива (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
7. Storie Di Tutti I Giorni (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
8. Клен (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
9. Ключи (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
10.Moonflower (Инструментал) (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
11.Papa (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
12.Прощаясь с осенью (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
13.Город детства (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
14.Городок Рассказово (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
15.Скажите, девушки (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
16.From Souvenirs To Souvenirs (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
17.Зеленоглазое такси (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
18.Инструментал (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
19.The Shadow Of Your Smile (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
20.Ямщик, не гони лошадей (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)
21.Emmanuel (Инструментал) (ВИА "СЛАВЯНЕ" '2009)

Оригинал видео https://youtu.be/eoIq3vfUP8Y?si=5TC9eIKMSX3JkLTQ

Стихотворение
Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Читает: Михаил Киселёв

⁣"Дорогая... у нас есть 15 минут!" - семейно-развлекательный проект о любви и о еде!

В каждой программе — интерактив со зрителями на одну из самых острых и насущных тем: любви, человеческих отношений, семьи и брака, отцов и детей — телевизионные «соцопросы о главном».

Ведущие: Амаду и Галина Мамадаковы.
В гостях: актриса, сценарист, режиссёр, ведущая Ольга Непахарева.
Готовим: буррито по-русски.
Тема: Как жить: вместе или раздельно?

Великая Отечественная война

⁣Донатерам есть возможность попросить тему следующего расклада на канале.

1) USDT TRC: TCESjTWfzMuVLVg9hP8pz5Fhn3nw8fkphs
2) ВК - https://vk.com/razumnoesiyanie
3) 2200 7001 4449 5487 - мир
4) https://www.donationalerts.com/r/ExclusiveRacurs

Канал в Телеграм - https://t.me/razumnoesiyanie

Чат канала ТГ - https://t.me/joinchat/Hcq_EOVQ6o0wYTVi
ВВЕСТИ КАПЧУ АНТИБОТ ПРОВЕРКУ

Годовые прогнозы, прогнозы на месяц, неделю, личные консультации.

Все вопросы через Телеграм
t.me/YagaVievna

#imoex #долларпо120#сапсан

Работаем, солнце ещё высоко

стихи Владимира Фирсова, читает Дмитрий Пиковой

⁣***

Так мёдом недозрелый чернослив
в вечернем полумраке поливая,
болеть воспоминанием трамвая,
какого след десятки лет простыл.
И разобрали рельсы. И раздали
не по размеру платья, свитера…
Я вырастаю из себя и исчезаю,
заглядывая в дальнее вчера,
в медвяные такие вечера.

Там счастье – меж высоких фонарей,
где синее разбавлено пунцовым,
а «папа» не звучит еще отцово
и «мама» – обреченно, как теперь.
Или цедить сквозь грушевую крону
текущее по небу молоко,
в нем бусинки мерцают и не тонут
разбросанных в прорехах огоньков.
Нетленно лето и компот фруктов.


И я смотрю внимательно туда:
в замшелое бессрочное тогда,
что ныне, присно и вовеки будет.
В меня оттуда смотрит человек,
наивный незнакомый человек,
что верил в наилучшую из судеб.

Ему ложились в ноги чудеса,
хотелось изучать и осязать,
худое таяло, а лучшее сияло.
Но где-то состоялся перелом,
и смутное бесцветное «потом»
разбухло в непроглядную усталость.
Так павшим в Лету имя легион:
прозрачноглазым, вечным, золотым,
густы их чащи, реки глубоки,
и солнце светит с четырёх сторон.

То были окончательно не мы,
но ясные стремительные сны
о том, как дети в мир вовлечены,
стихийно влюблены.
В осипший ветер, в сломанный забор,
в осенний неприкаянный простор…
И присно, и вовеки, до сих пор.

***

Красота в глазах смотрящего.
И я вспоминаю, как смотрела
на загорелых, проворных, смелых,
в волейбол, по щиколотку в песке увязая, играющих.
Для них это было самое важное дело,
принципиальное дело.
Уникальный в своём ритме счастливый танец.
Танец юности, беззаботности, бликов солнца,
расплескавшихся по глянцевито лоснящейся коже.
На десятки таких же по сути – ни капельки не похожий,
потому что запечатан в моменте:
каждой клеткой прочувствован, запечатлён и прожит.
Ах, какая была в них животворящая сила,
звонкоголосая неопалимая сила.
Господи, как красиво…

А я подавать умела разве что в аут,
и на приёме больно звенели предплечья,
расцветая назавтра бескрайними синяками.
Потому в волейбол я почти никогда не играла,
исподлобья взирая на торжество человечье.

В такие моменты они запасали энергию.
В такие моменты я запасала энергию.
Они – умножая чувство собственного всесилия,
я – принимая прекрасным чуждое, невыносимое.
От этого взахлёб колотилось сердце,
хотелось объять, раздать и обратно впитать сторицей.

И так раз за разом, из поколения в поколение…

Но, пожалуйста, Господи, не обувай их в берцы,
не выстраивай вдоль границы,
не стирай лица,
не прерывай поток.
Умов отмени затмение
или экономическую целесообразность
самого страшного, самого уродливого явления.
Ведь красота не утратит своё значение,
только если для неё останется место,
если продолжимся мы,
если не будет войны…

***

Арестовали парк до выяснения…
Но мирно улыбается осеннее
седое солнце тёплым воскресеньем:
мол, не беда, никто не виноват.

А в листопадно-траурные салочки
охряные пронзительные бабочки
гоняют на подсоленном ветру
и сиротливо грудятся в углу.
Снаружи за решёткой бродят парочки
и с завистью, с досадой смотрят, как
среди клеёнок и шпатлёвки баночной

торчат петрово-водкинские мальчики
(чугунные, возвышенные над!)
за перекрашенными прутьями оград.

***

Полое солнце дремлет в озябшем воздухе:
белая-белая-белая даль без просини…
Чёрная сеть наброшена на рыжину.


Мне бы молочную стынь киселя небесного
в пригоршню зачерпнуть.
Мне бы собрать про запас золотого, медного,
чтобы оно до весны истекало светом бы
в выпотрошенном дому.
Но я стою посредине безлюдной улицы
и ничего из этого не пойму.

И ничего не могу. Только ждать и щуриться,
как бы оно само разошлось во мне –
полое солнце, простёртое бледным куполом –
в начисто обескровленной глубине.

***

серафимовое просо
зябь чернильную прошило
из бессонного пространства
смотрят острые глаза

ёжится простывший воздух
робко в чёрном переулке
слякоть мнётся то ли таять
то ли насмерть замерзать

далеко ещё до лета
далеко ещё до правды
ждёт-не-ждёт пока безликий
теневой промозглый тыл

одиночество планеты
одиночество свободы
сиротливо стонет эхом
выхолощенных квартир

я войду включу рубильник
пискнет жалобно духовка
в окнах гаснущих напротив
жизни нет и смерти нет

ночь безлунная стерильна
ткань небесная непрочна
серафимовое царство
проступает на просвет

серафимовое царство
распоров закрытый космос
лученосно обозначит
прохудившийся восток

и почудится что снова
через омертвелый остов
выпустит душа наружу
уцелевший лепесток

***

Нет, мне тебя не нужно –
раз и два –
опаздывают верные слова,
жужжат натужно

в надтреснутой коробке
черепной.
Лети-лети с горы, бескрылый мой,
легко и кротко.

Твой уроборос непреодолим:
расплавленное станет ледяным
и снова день – полным-
полынно-полон...

Не мнимым размыканием сквозным,
а данностью, распятой в треугольник.

CARPE DIEM

1.
Бабочка-однодневка
успевает так много:
возникнуть, повзрослеть,
увидеть мир и принять его в себя,
передать эстафету.

Или не успевает,
смотрел ли кто-то ее глазами?

Мой день длится десятилетия,
и я не успеваю.

2.
Отпеваю сны, не умея петь –
неустанная плакальщица
над гробом памяти,
над горькой заводью
неосмысленного,
несказанного,
выдуманного на треть,

невозможного на две трети.

3.
Спичечный коробок,
сожженный мартовской ночью
за воротами храма,
сдавший излет зодиакального лета
желтому пламени
почти без боя,

в который раз отпускаю
в грязную урну,
но все еще больно.

4.
Рано или поздно
случится жаркое, сенокосное.


Босыми ногами
чуя песок и камушки,
прорасту макушкой в звезды.
Все будет,
и ничего не останется:
ни страха, ни памяти…

Только космос.