⁣Мой город
Игорь Лысый
Этот город, по меркам истории, молод.
Он раздроблен районами фабрик и шахт,
Вскормлен он нашей кровью, но чувствует голод
Этот город, где песней звучит даже мат.

Этот город прощать ничего не намерен,
Коль обидел его, то ответишь за всё.
Он подросток и так же в любви неумерен
Этот город, что может быть преданным псом.

Этот город в наколках от угольной пыли,
Что под кожей храним мы до судного дня.
Он не сказка, но чёрт побери, ярче были
Этот город, что принял и любит меня.

Этот город ещё вызывающе молод,
Не скупясь, дарит всем он букеты из роз.
Пусть бездарной войны наковальня и молот
Подтвердят наш характер и статусный рост.

Консервная банка
Рассказ

⁣Витька лежал на чердаке и рассуждал о прожитом дне. А день выдался на редкость удачным - у него появился велосипед!
Утром, по пути на рыбалку, он обнаружил его в березняке. Совершенно новый, с блестящими ободами, и даже с насосом на раме, он стоял прислонённый к дереву.
"Грибник, наверное, или травник какой в лесу" - резонно подумал Витёк и продолжил путь к озеру.
Поклёвка была не очень, мальчишка глядел на неподвижный поплавок, а перед глазами всё стоял этот велосипед.
"Эх, мне бы такой!" - подумал он и закинул удочку в другое место, но не удачно - вскоре крючок за что-то зацепился. "Коряга же там под водой, как это я забыл?" - злился на себя Витёк и зная, что запасного крючка на этот раз у него с собой нет, всё же так резко потянул удилище, что поплавок с обрывком лески со свистом улетел в камыши.
"Ну, не задалась сегодня рыбалка" - как бы оправдываясь перед кем-то, вслух произнёс Витька и, смотав удочку, споро поспешил по тропинке домой.
Велик, как он втайне и надеялся, по-прежнему стоял на том же месте. Смятение в душе тринадцатилетнего подростка было не долгим - такое вряд ли ещё повторится, а значит он не должен упустить такой счастливый случай.
Нет, Витька не сразу вскочил на седло - он с минуту тренькал звонком, затем, сложив ладони рупором, несколько раз аукнул. Тишина. И вот, когда уже хотел трогаться в путь, то неожиданно босой ногой нащупал какой-то предмет, прикрученный к одной из педалей. Это оказалась обыкновенная консервная банка, вертикально закреплённая за дно проволокой. К чему была эта нехитрая конструкция, мальчишка размышлять не стал и по-быстрому открутив помеху, погнал по тропинке. Велик был удивительно лёгкий на ход и Витька, ликуя от восторга, уже скоро подкатил к заднему двору дома.

И вот он лежал на набитом соломой матрасе и рассуждал о своём поступке. Вернее, искал ему оправдание:

- Ну, взял. Не украл же. Завтра ещё перекрашу и велик мой! Попробуй, докажи!. Да любой бы так поступил. Даже мой дед...
Дед? Своего деда, прошедшего всю войну, он очень любил. В их семье так сложилось, что Витькиным воспитанием занимался исключительно дед. Рукастый и смекалистый, он приучал внука к крестьянскому труду, ненавязчиво прививая понятия мужской ответственности и заботы. И теперь Витька пытался представить его на своём месте: вот возбуждённый дед приносит в дом какую-нибудь чужую вещь. Допустим, коромысло. И заговорщически шепчет:
- Глянь, Витёк, что принёс! У колодца кто-то забыл. Ишь, какое ладное - наше будет! Перекрасим только.

Нееет! Не похоже на деда совсем. Значит, что-то не то.
- Ладно,- уже засыпая, решил Витька,- завтра ещё подумаю.

- А, вот ты где затаился, - дед вошёл в сарай, когда Витька размешивал загустевшую от времени синюю краску с олифой, - Дай-ка покурю тут, присяду в тенёчке. Жара такая с утра.
На удивление дед ничего не спросил о невесть откуда появившемся велосипеде. Он присел на чурку и, закурив самокрутку, вдруг сказал:
- Вот, какая, Витёк, история однажды у меня на фронте случилась. Нашёл я в окопе зажигалку.
Из бойцов кто-то обронил. Хорошая такая, немецкая. Трофейная, явно. И так она мне приглянулась, что я не стал расспрашивать товарищей - мол, не терял ли кто? Прибрал к рукам, короче. И вот как-то идёт бой - вялый такой. Постреливаем одиночными из окопов по немцам, а они по нам. Вдруг из другого конца траншеи, пригнувшись, подбегает ко мне боец и просит прикурить. Зажигалку, - жалуется, - потерял где-то.
Я без задней мысли протягиваю ему свою недавнюю находку. Товарищ повертел её в руках, прикурил. Потом посмотрел мне в глаза и, чувствую - что-то сказать хочет.
Но он, сделав пару затяжек, похлопал меня по плечу, улыбнулся и побежал на позицию. Да вот только не добежал. Немецкий снайпер всё-таки улучил момент.
Вот я до сих пор и мучаюсь думкой - а будь у него зажигалка, то не бежал бы солдатик ко мне и, глядишь, жив бы остался. И почему он не забрал у меня свою потерю? Ведь, по глазам было видно - признал вещицу! Может, смерть свою скорую почуял, да решил мне на память зажигалку оставить? Или в назидание?
Это я к чему тебе, Витёк, рассказал - найденное добра не приносит. Нашёл - не торопись присваивать, поищи растеряшу. Дед встал, и уже выходя из сарая, как бы между прочим, сказал:
- Хороший велосипед. На одну пенсию, небось, не купишь. Я днями на деревне конюха Василия повстречал. Тоже велосипед купил. А вчера вечером жалуется : уже утерял. Поехал, говорит, на счёт грибов разведать, а велик пока к берёзке притулил. Ходил, ходил, да чуток заблукал - памяти-то ничего не осталось после контузии. Пока вышел из лесу, а конь-то мой железный - тю-тю! Новый хозяин, видать, лучше кормит!

Витька приподнял голову:
- Дед Василий? Так он же одноногий! Как он на велике-то?
- Как... Коленка-то цела, нога гнётся - освоил! Банку только к педали приторочил, чтобы протезный набалдашник в неё вставлять - и вперёд! Ну, ладно, Витёк, по двору управляться надо... Пойду!

Потрясённый новостью, Витька не замечал, как краска тонкой струйкой стекает с кисти на босую ногу.
Перед глазами у него стоял старый конюх дед Всилий. Любимец детворы. Фронтовик, потерявший на войне ногу. "За мою жизнь воевал ведь тоже... А я у него велосипед... Как я не мог сообразить про эту банку на педали!" - Витька ещё долго сидел и размышлял: то о рассказе деда про зажигалку, то о велосипеде, но он уже точно знал, как поступит дальше.

Когда он керосином смывал несколько мазков свежей краски, которые только и успел нанести, в сарай вновь заглянул дед и протянул пустую консервную банку:
- На вот... должна подойти...

⁣Пропавший без вины

«Пишу тебе письмо, родная!
Скоро вернусь, Берлин без двух минут:
Война теперь с другого края,
Недели, как часы, для нас пусть пробегут.

Ты моё счастье, лучик света.
За вас, за Родину мы рвёмся в бой!
Я уже рядом, миг долог до ответа,
Хоть до него подать можно рукой...»

Она читала, слов не различая.
Войны уж нет: «Твой Витя! Всех люблю!»
И Вити нет. Он смотрит возвышаясь,
Лишь с фотографии, где он стоит в строю.

Бумага мокрая от слёз её душевных,
Размыты строчки полные любви,
И среди тысячи посланий совершенных
Милее этого ей писем не найти.

"Мама, не плачь", — раздался голосочек. -
"Мы не одни, на папу посмотри!"
Она ответила: "Мой маленький сыночек,
Папа герой, пропавший без вины!"

Они сидели в тёмной комнатушке,
Обнявшись ласково, средь мёртвой тишины.
"Я вас люблю! Ты поцелуй Ванюшку..." -
Она шептала, как запретные стихи.

2020—2021 гг.

подростковый роман. научная фантастика

а что такое жизнь?
задумывались ли вы об этом
и какая цель?

⁣Рассмотрим подробно методику неинвазивной прогнозируемой
AI-коронарографии. Как ее можно использовать в медицине? Коснемся
истории создания. Определим точность обученной нейронной сети. Также
ответим на вопрос, как и где можно практически использовать приложение.
Поговорим про практическую реализацию обучения нейронной сети на Python и
написание приложения на React Native.

Ссылка на приложение для IOS: https://apps.apple.com/id/app/....coronarography-ai/id
Ссылка на приложение для Android: https://apps.rustore.ru/app/co....m.ai.coronarography.

Мы в интернете:
Telegram: https://t.me/atp_cardiology_news
Boosty: https://boosty.to/atpcardio
VK: https://vk.com/cardiologynews

Светлана Горева


Эффект бабочки



⁣2 января

Вчера она узнала мою тайну. Саня рассказал по моей просьбе. А сегодня я держу её за
руку. Неужели ей всё равно на моё прошлое? Я боюсь спросить. Утром перечитал
все письма, что отправил сам себе на электронку. Может, и ей отправить, чтобы
ничего не объяснять?

Мы гуляем с Мелиссой по парку. Я
произношу её имя тихо-тихо, одними губами:

– Ме-ли-сса.

От её имени во рту послевкусие, как
после мятной конфетки. Красивое имя. Вкусное.

Я улыбаюсь, как дурак. Есть такое
выражение: рот до ушей, хоть завязочки пришей.

Утром она позвонила мне, а сейчас
взяла за руку. Надеюсь, не заметила, как я покраснел. Или сделала вид, что не
заметила. Никогда раньше не держал девушку за руку. Хотя нет, вру. Держал. Но
тот раз не считается. Весной на соревнованиях мы всей командой стояли и
держались за руки. Это не то.

Сегодня солнечно. Снег слепит глаза.
Я жмурюсь.

– Ты похож на моего Арчибальда,
когда он объедается сметаной, – говорит Мелисса.

У неё и голос с нотками пряных трав.


– Как же ещё могут звать кота у
девушки по имени Мелисса?

Она улыбнулась. Ну, и ладно,
Арчибальд так Арчибальд, подумал я.

– И запомни: никакой он ни Арчи!
Приходи завтра в гости. Сметаны только купи. Арчибальд любит.

Прямо посреди тропинки стоял фонарь.
А тропинка огибала его с двух сторон. Какой умник догадался фонарь поставить здесь?
Или летом тропинка только с одной стороны, а зимой кто-то решил пошутить? Так
не хочется отпускать руку Мелиссы.

Секунда (как долго она тянулась!), и
мы снова держимся за руки. Не отпускай меня, Мелисса! Обратно пойдём другим
путём. А пока я рассказываю ей, как исправил алгебру.
Снова отличник.

В конце тропинки какой-то парень
машет нам рукой. Брат! У меня теперь есть брат! Брат, я столько всего тебе расскажу.



1
января



За окном мельтешат снежинки.
Странно, никогда раньше не смотрел на них. Это меня мама научила. Мама Наташа в
смысле. Я сижу в её квартире за столом, рядом с
окном, и улыбаюсь. После вчерашнего нет повода улыбаться. А я всё
равно улыбаюсь, потому что успел.

Мы рассматриваем с тётей Оксаной
детские фотографии. Мои. Таких я не видел.

– Смотри, смотри, вот ты только
родился. Мама показывает тебя в окошко роддома. Ой, какой ты был смешной. Нос
курносый, три волосёнки торчат в разные стороны, а глаза-то, глаза… Папа тогда
ещё был жив… Знаешь, он тебя так ждал.

Тётя Оксана отворачивается в
сторону, поджимает губы. Думает, я ничего не вижу и не слышу по голосу.

– Я ведь похож на неё, правда?

– Одно лицо! – тётя Оксана уже не
плачет. – Ванька, ты копия!

Я уже привык к этому имени. И даже
иногда откликаюсь. Пусть, мне не жалко. Для мамы Наташи и тёти Оксаны я
навсегда останусь Ваней.

Я их люблю. Ещё два дня назад не
знал об этом, а сегодня уже уверен. Когда только успел? Знакомы всего ничего.
Всё-таки кровь решает многое. Зря я вспомнил про кровь, голова сразу
закружилась. Не люблю я анализы эти, иголки. А мама Наташа была медсестрой.
Странно, в этом мы с ней не совпали, хотя и родная кровь. А вот брат Егор пошёл
по маминым стопам. Стал врачом. Работал в обычной поликлинике, а потом уехал в
Гватемалу лечить местных жителей. Он и про аварию не знал, и на похороны не
успел. Плохо там, в Гватемале, со связью. Завтра должен прилететь.

Тётя Оксана опять отвернулась. Нет,
всё-таки тяжело видеть чужие слёзы. А у меня нет слёз. Только ком в горле. И
руки трясутся, как перед контрольной.



31
декабря



Смёрзшиеся комья земли гулко
ударяются о свежеструганные доски. Я считаю про себя: один, два, три. Больше
нет. Мамы Наташи нет. И комков больше нет. Я, Санька и тётя Оксана. Три комка.
Пошёл снег. С Новым годом!

Странно, ещё в начале года я был
уверен, где и с кем буду отмечать праздник. Многие в этом году вообще решили не
праздновать. В школе концерт и дискотеку тоже отменили. Странная всё-таки штука
жизнь. Саня сказал, что вчера написал письмо в «Жди меня». Будет искать своих
родителей. Он их простил. Я плохо помню вчерашний день.

Я не плачу. Даже когда заплакала
тётя Оксана, я сдержался. Это первые в моей жизни похороны. Нет, я, конечно,
понимаю, что люди не вечны. Привет Адаму и Еве. Я не знаю, как себя вести.

А у меня даже
не осталось фотографий мамы.

Зато с других памятников смотрят на
меня разные люди.

Я подхожу ближе к одной плите.
Большая такая, метра два в высоту. На ней фото мужчины в тёмных очках, а снизу
подпись:

– Ты заходи, если чё.

Сразу видно, весёлый был человек.



29
декабря



Мама Наташа всё держала и держала
меня за руку. У меня уже и рука затекла. И сидеть на краешке кровати то ещё удовольствие. Как воробей на жёрдочке. Но я потерплю. Я всё понял, я всё простил. А мама всё гладила и
гладила меня по руке. Мягкая у неё рука, но ужасно холодная. Как будто положили
руку, как рыбу, в лёд и забыли забрать. Мама смотрит в одну точку за моей
спиной. Я хочу повернуться, посмотреть, что она там увидела. Я ведь не был
никогда в этой больнице. Может, картина? Или часы? Да, интересно, сколько времени
я тут сижу.

Зашла тётя Оксана и позвала меня
выйти, а сама пошла сидеть с моей мамой. Это ведь её родная сестра, им надо
побыть вдвоём. Понимаю.

Я сел в коридоре на старый,
протёртый диван, положил на спину подушку. Всегда так делаю. Так удобнее. Пока никого
нет, ещё и ноги под себя поджал. Тоже так люблю. Хоть родители и ругают, что
осанку порчу. У хорошего пловца осанка не испортится. А я хороший. Почти КМС. В
каникулы соревнования будут, надо не подвести тренера. Зря я тогда треснул в
школе по доске почёта. Могли бы и снять за такое. Но не сняли.

Вышла из палаты тётя Оксана. Тихо
прикрыла за собой дверь. Свет горел только в конце коридора у стола медсестры.
Я плохо видел в потёмках тётино лицо. Встал, подошёл ближе. Она молчала. Но не
надо было ничего говорить.

– Всё, – прочитал я по губам.

Я отвернулся к окну. Недалеко от
больницы храм. В заходящем зимнем солнце кресты на куполах похожи на зажжённые
свечки. Спи спокойно, мама.




28
декабря



Осталось два дня до конца четверти. Алгебру я так и не исправил. Мама больше об этом не спрашивает. Мы
вообще не разговариваем. Папа в командировке и приедет только 31-го вечером.
Когда он позвонил вчера, тоже ничего не сказал.

Утром я увидел, что у меня
семнадцать пропущенных за ночь от тёти Оксаны. Я начинаю немного привыкать к
ней. После разговора с Саней я понял, что я не один такой. Он вообще знал это с
самого детства, а я узнал это только сейчас.

Интересно, если мы с родителями не
обсуждаем эту тему, они будут против, если я всё-таки пойду туда? Пишу Сане записку.

Он на меня уставился, как
ненормальный.

– Ты тоже?!

Я кивнул. Потом спросил у него,
пойти мне или нет.

Он тоже кивнул.

– Богатырёв, может, хватит записки
кидать? – выстрелила
фальцетом в меня русичка.
Это она с виду такая строгая, но весь класс её обожает.

После урока Саня схватил меня за
локоть так, что я чуть не взвыл от боли.

– Ты ещё сомневаешься? Конечно, иди.
Это же твоя мама.

Я вышел на улицу и взял в руки
телефон. Изо рта шёл пар. Странная в этом году зима. Снега почти нет, а город
украшен, как обычно, только ледяных горок не хватает. Стою, мнусь на крыльце, а
время идёт. Скоро уже звонок, а я никак не могу позвонить. Снег за шиворот
падает. Холодно. Наконец решился.

За десять минут я узнал всю короткую
двухмесячную жизнь Вани Зюзикова. Он родился в хорошей семье, где его очень
ждали. У него был старший брат Егор. Однажды мама пошла за молоком, а Ваню
оставила в коляске рядом с магазином. А потом его забрали. Нет, не мама. Чужие
люди. А мама закричала, когда увидела, что сын пропал. Она так кричала, что
тётя Оксана, её родная сестра, долго слышала этот крик. А потом Ваню нашли в
другом городе. Случайно. В лесу грибники. А маму не нашли. И папу не нашли. Или
плохо искали. Вот так бывает. И отправили Ваню в дом малютки. А потом он попал
к новым родителям, которые по иронии судьбы переехали в его родной город.

А настоящая мама Вани попала в
аварию и сейчас умирает. А папа уже умер. Не выдержало сердце. А теперь Ваня
нашёлся. Волонтёры искали и нашли. Мама всегда говорила, что он найдётся.

– Я п-приду, – сказал я тёте Оксане.
– Не н-надо плакать.

Я всегда заикаюсь, когда волнуюсь.



27
декабря



Не помню, как вчера дошёл до дома.
Помню только густой снег. И как хлюпало в новеньких ботинках. Утром я радовался
с родителями первому снегу. А днём и снег почти растаял, а с ним и родители. В
голове было пусто, как в заброшенном колодце. Кричи, сколько хочешь, не
докричишься.

Очнулся ночью на своей неразобранной
кровати в школьном костюме. Луна ярким апельсином заглядывала в окно.

Я разделся и лёг спать.

Утром разбудила мама, сказала, надо
поговорить. Я смотрел на неё, как будто первый раз. А она на мой немой вопрос
ответила, что всё знает. Ей тоже звонила противная тётка. Это я её так называю.
А мама назвала её тётей Оксаной.

Мама тяжело дышала. Вся какая-то
опухшая. Глаза, как у жителя страны восходящего солнца.

Мы молчали.

– Илья, что бы ни случилось, это
твой дом.

Так сказала мама.

Она всегда называет меня Ильёй. Папа
– Илюхой. А для бабушек-дедушек я, само собой, Илюшенька.

Я пожал плечами. Четырнадцать лет я
входил и выходил из квартиры с коричневой входной дверью. Я могу, кажется,
отличить её даже закрытыми глазами от всех остальных. А сейчас думаю, что и
дверь мне врала.

Мама сказала, что знает, как мне
больно, но это пройдёт. Что должно пройти? Я смотрел на маму.

– Всё-мне-пора-опаздываю! –
скороговоркой выпалил я, схватил школьную сумку и вышел из дома. Опять снег. В
этом году была какая-то аномалия, как сказали учёные. Снег пошёл только в конце
декабря. Зато какой.

Даже снег зависит там от чего-то. Что уж говорить про человека. Мы
все от чего-то зависим. Или нет? Родился, например, в семье короля, будь добр,
готовься принять трон. А если не хочешь? Ну, мало ли что не хочешь, надо! Были,
конечно, случаи в истории, когда отказывались от трона. Но это, скорее,
исключение, подтверждающее правило. Я тоже не выбирал, где родиться. За меня
всё решили.

У школьных ворот меня ждал Санька.
Ладно, хоть он остался прежним. Санька – мой лучший друг. Самый начитанный
человек, которого я знаю. Своё любимое выражение «есть преступление хуже, чем
сжигать книги, например – не читать их» он вставляет к месту и не к месту. Но
именно он научил меня их любить.

Как я рад был его был видеть!

Он стоял и ковырял облупившуюся
краску с железных прутьев ворот. А она осыпалась прямо в лужи, покрытые
полупрозрачной корочкой льда. Вот так и моя жизнь осыпается прямо на глазах.

Мы поздоровались. Саня сразу понял, что что-то
случилось.

Я ему сказал:

– Завтра в школу не иду!

Саня подмигнул:

– Заболел, понимаю.

А я сказал, что умер, а завтра
похороны. И молчал.

Сашка перестал подмигивать. Всё-таки
у него есть чему поучиться. Молчу, значит, не хочу говорить. А он всё понимает
и ни о чём не спрашивает.

Когда у меня зазвонил телефон, я не
сразу поверил, что это Мелисса. Она самая красивая девчонка во всей параллели.
И, как я, отличница. Но мы не соревнуемся, потому что учимся в разных классах.
Говорят, мы были бы хорошей парой. Но только она не смотрит в мою сторону. Дала
номер телефона, а на звонки мои не отвечает. А тут сама позвонила. Я тормоз. Не
успел взять трубку.

На моём лице, видимо, всё было
написано.

– Похороны отменяются, – снова
подмигнул Сашка.

Люблю его юмор.

Потом мы опять пошли молча. Решили
прогулять два первых урока. Физру можно.

Забрели в какой-то проулок и оказались
перед серым двухэтажным зданием. Муниципальное образовательное учреждение для
детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Детский дом №2. Это
табличка рядом с входной дверью.

И тут Саня вдруг выдал, что он
приёмный ребёнок. Его взяли из этого детского дома, когда ему было три года.

Я так растерялся, что не нашёл
ничего лучше, чем сказать, что по нему не скажешь. А он ответил, что на лбу ни
у кого не пишут, приёмный или нет.

– А почему раньше не говорил?

– Не знаю… Зачем? Я привык.

Саня сказал, что раньше его фамилия
была Светловский.

– Красивая, – кивнул я.

А сейчас он Кощеев. И, правда,
тощий, как Кощей. Его так и называют в школе. А он не обижается. Говорит, хотел
найти родителей, но потом передумал. Они, пьяные, бросили его на остановке
зимой замерзать, а сами пошли дальше гулять. Зачем таких искать?

А я молчал про свою тайну.

Может, ему всё рассказать?



26
декабря



Придумал классную фишку. Пишу
электронное письмо и отправляю его сам себе. Получается такой электронный
дневник. И места не занимает и хранится по датам. Сегодня первый день. Решил
записывать всё, что со мной происходит.

Семь уроков. Четыре дня до окончания второй четверти. По алгебре между «4» и «5». Решающая контрольная. Хотелось плюнуть на
всё, но маме обещал исправить. Она меня во всём всегда поддерживает, жалко было
потерять её доверие.

Тайная опора – голос мамы в моей
голове. Где-то я читал, что с каждым годом связь, как невидимая пуповина, между
матерью и ребёнком становится всё тоньше и тоньше. А потом – бац! – рубанул
пуповину и упорхнул из родительского гнезда.

А после шестого урока перед этой
самой царицей, которую я так
люблю, перед алгеброй, я пропал,
можно сказать, умер. Оказывается, так бывает. Живёшь себе живёшь, а потом –
бац! – и умер. Как там говорил Воланд в «Мастере и Маргарите»? «Человек
смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен,
вот в чем фокус». Так вот сегодня внезапно, сам не ожидая от себя такой
выходки, я взял и умер. Надо же, был человек и нет человека.

Был Илья Богатырёв, а теперь нет
его.

А тут появилась какая-то тётка и
уложила меня одним звонком. Нокаут!

Так вот повалил меня сегодня не
мастер спорта международного класса, а Оксана здрасьте-я-ваша-тётя! И голос
такой противный.

Я залез с ногами на заляпанный
подоконник в мужском туалете и ковырял облезающую краску на косяке окна. Под
краской проступила надпись: «Будь собой! Остальные роли уже заняты. Верь в
себя!» Легко сказать.

Между двойными рамами в паутине
запуталась муха. Она дёргала лапками и пыталась освободиться. Жить хочет. А кто
же не хочет?! Я тоже хочу, представляешь, муха? А меня только что без ножа, без
суда и следствия взяли и убили! Одним телефонным звонком! Такое под силу только
отъявленным преступникам или сумасшедшим тёткам! Они звонят и объявляют, что я
никакой не Илья Богатырёв, а Ванька Зюзиков! Зю-зя!



Приёмыш!


Ноу комментс!



Видел я когда-то передачу по телику,
там рассказывали про брошенных детей. Я тогда ещё подумал, как хорошо, что я
родной. А один ненормальный задвигал что-то типа этого:

– Моя душа выбрала родиться у
родителей-алкоголиков.

Что за бред! Кто бы в здравом уме
такое выбрал? Зачем? А он, чудак, ещё им и
благодарен. Говорит, спал в подвале, чтобы не видеть, как родители пьют и
дерутся, потом попал в тюрьму, чуть не умер. А сейчас освободился, вылечился и
учит других жить.

– Я, – говорит, – благодарен 24 часа
в сутки 365 дней в году!

Даже родную мать научил жить без
алкоголя. Посмотрел бы я на него, если бы он тоже оказался приёмным. Я сидел и
думал, что лучше: быть приёмным или родиться у алкоголиков? Так и не решил.

Мои ботинки покрылись облупленной краской,
как яичной скорлупой. А я всё ковырял и ковырял. Из пальцев на правой руке
потекла кровь. Мне хотелось расковырять эту чертову стену до самого кирпича, а
потом пробить его насквозь, выглянуть на улицу и закричать, что все вруны!

Все!

Мама!

Папа!

Баба Катя и дедушка
Толя!

Бабушка Ира и дед
Генрих!

Да, дед Генрих. И мама (или как
теперь её называть?) Алиса Генриховна.

Как можно было мне врать
четырнадцать лет!

Но пробить стену не удалось. Из
туалета меня вытащила Тамара Михайловна. Завуч. Генрих в юбке. За
шкирку, как котёнка нашкодившего.

– Ты не оправдал доверия! Тебе
«пятёрку» по алгебре хотели поставить, – кричала она. – А ты контрольную
прогулял.

Ещё что-то кричала, я не слышал.
Видела бы она своё лицо, когда я ей сказал,
что умер. Наверное, она решила, что я переучился и отпустила меня домой.

«Четвёрка»? Ну, и пусть. Мне теперь
всё равно. Приёмыши хорошо не могут учиться.

И я пошёл домой. Невозможно воняло в
коридоре из столовой. Что они там готовят? Рыба давно сыграла в ящик. Остановился у доски почёта. На меня уставился белобрысый
пацан. Отличник, победитель олимпиад, первый взрослый по плаванию. Как там
говорит русичка? Пронзительный взгляд? Романтичный вид?

– И-ль-я Бо-га-ты-рёв, – по слогам,
как маленький, прочитал я. А потом взял и стукнул по доске. Кулаком. Сильно.
Попал прямо по пронзительному взгляду. Доска завибрировала, но выдержала.

Из столовой выглянула повар. Баба-Яга.
Вечно всем недовольна.

– Сейчас к директору пойдёшь,
хулиганьё, – закричала она.

И чего взрослые всё время кричат,
думают, дети глухие что ли? А я ей ответил, что не пойду, потому
что умер. Её лицо стало похоже на лицо завуча. Сразу видно, что мёртвых ни разу
не видели. Охранник пропустил без вопросов, когда я сказал, что у меня умер
родной человек. Знал бы он, насколько родной.

Всё, больше не могу, допишу завтра.
На сегодня меня нет. Вне зоны доступа. DELETE Илья Богатырёв.

Постигать мгновенье
Осень
Письмо художнику

скачать приватку в тг #zakimcpe

⁣ХАНУМ НА СКОВОРОДЕ
ДЛЯ ТЕСТО
1. ВОДА- 60 МЛ
2. ЯЙЦО - 1 ШТ
3. СОЛЬ - 1 Ч.ЛОЖКА
4. МУКА - 200 ГР

ДЛЯ НАЧИНКИ
1. МЯСО - 350 ГР
2. ЛУК - 2 ШТ
3. МОРКОВЬ - 1 ШТ
4. КРАСНЫЙ ПЕРЕЦ- 0.5 ШТ
5. ЗЕЛЕНЬ
6. СОЛЬ ЗИРА ЧЕРНЫЙ ПЕРЕЦ (ПО ВКУСУ)

ДЛЯ ПОДЛИВКИ
1. ЛУК - 1 ШТ
2. РАСТИТЕЛЬНОЕ МАСЛО - 60 МЛ
3. АДЖИКА - 1 СТ.ЛОЖКА
4. КИНЗА
5. КАРТОФЕЛЬ - 4 ШТ
6. ВОДА- 400 МЛ
7. СОЛЬ ЧЕРНЫЙ ПЕРЕЦ

ТУШИМ
40 МИНУТ
ПРИЯТНОГО АППЕТИТА!!!

⁣Где располагалось древнерусское государство?


Игра "РУСЬ МОЯ" - вспоминай и узнавай, ищи и сомневайся... радуйся открытиям, сохраняй в себе знание - иди на РУСЬ, иди на СВЕТ!

сатирическая сказка Сергея Досаева, читает автор

Заяц и лиса
Сказка в стихах
Автор:Виктор Шамонин-Версенев
Читает: Александр Водяной

⁣Авто-подбор Смоленск

автор музыки и исполнитель Владимир Сидоров-Свет, автор слов и монтаж видео Сергей Досаев

⁣Рассказ Ориби Каммпирр "Судьбоносная Орхидея" написанный в 2013 году читает автор.

Он просто любил цветы... и они случайно ли спасли ему жизнь.

Рассказ / Мистика, Реализм
Теги: орхидея, цветы, поезд, мистика, катастрофа

⁣Мудак
монопьеса
Героиня – Елена, 26 лет.
Начну, пожалуй, с предыстории. Просто как бы понять, как я к этому пришла. Произошло это 8 лет назад. В 18 лет. Был у меня парень. Ну, узнала я, что он гуляет направо и налево от меня. Расстались, но вот как же тебе отомстить-то? Я же девочка нестрашная. Я раньше занималась бальными танцами профессионально. И к этому моменту пару лет уже не занималась. И списалась со своим старым-старым другом с танцев. Он на 10 лет меня старше. Он как старший брат, Пашка. Привет как дела, давай встретимся, сходим в наш коллектив, на тренировку там. Ему уже тогда было 28, получается. Грубо говорят под 30. А он сам по себе такой нарцисс. А возраст такой, лысинка начала проявляться, кожа проблемная, но постоянно чисточки, масочки, а духи… Там один костюм, такое чувство, что на заказ. Карие глаза, жгучие, мини приподнятая бровь, кошачья улыбка, взгляд этот оценивающий. Ну, там был грех не повестись!


Собственно, встретились, потанцевали, ну и как-то так… В такси поцеловались, потом встретились, сходили в кино. И собственно – отомстила. Всё, моя душа успокоилась. А всё закрутилось. Я уже представляю, что я там в свадебном платье. Он мне говорит: «Вот тебе через неделю 18 лет, переезжай ко мне, будем жить вместе». А я: «Ммм, как все прекрасно». И тут внезапно он начал как-то юлить от меня. То он якобы уехал в командировку в Москву, у него украли документы, он долго не мог вернуться, то он попал в аварию, и у него ребра отбиты, поломаны. Продолжалось это буквально пару недель. У меня день рождения в ноябре. Как день рождения прошел 18 лет, вот до нового года, где-то к 20-м числам он начал юлить. А мы же все бабы такие Шерлоки Холмсы. Я смотрю всю его страницу, нашла какую-то бабу. И у них там фотосессия перед новым годом. Совместная. Всё. Остапа понесло. У меня истерика, я писать ей: «Здрасте, а кем он вам приходится?». И он как бы долго ждать меня не заставил. Он начал писать мне, зачем я лезу в его личную жизнь. И он пропадает. Это конец ноября, а в 20-х числах декабря у нас всегда на танцах проходила новогодняя елка. Там и взрослые, и дети, и родители, и можно всегда прийти. А мы после нашего этого разговора мы не общаемся.


Всё. Проходит месяц и я на этих нервняках, вся такая расстроенная… Я тут пошла, у меня карэшечка такая была, я пухлик была, и я как резко всхуднула, я вот такая вот, под мальчика подстриглась. Я иду на этот корпоратив, и думаю, что он придет. Я знаю, что он придет, я же буду конфеткой, походка от бедра, юбка короткая, платье красивое. И вижу: эта сука приехал. Ну, думаю, подойдет или не подойдет. Подошел. И как-то он так: «Хорошо выглядишь, стрижку сменила». Я: «Спасибо, да».


И вот мы пришли к этому дню. Он подошел, вот это вот сказал, он там с кем-то танцует, то есть не обращает внимания на меня… ну, у меня была ревность. Я раз шампусика глотнула. А у нас на елках всегда приглашается Дед Мороз, Снегурочка, Баба Яга. Тут я смотрю, че-то он куда-то уходит. Ну а мне тоже больше тут ловить нечего. Что мне здесь делать? Поехала я, наверно, домой. Выхожу… Время было, наверно, где-то около часов 10-ти вечера. Я выхожу, походка от бедра, куртка расстегнута, юбочка. Выхожу, сигаретку в зубы, и смотрю, как он выводит Снегурочку, сажает в машинку. Дверку ей открыл, посадил ее. Я думаю, ах ты собака просто. И он садится в тачку, разворачивается и уезжает. Не то, чтобы у меня обида была. Была такая злость. Вот был бы кирпич, я бы схватила и в него! Выхожу, может быть, знаете ДК «Машиностроителей» И там вот чуть пройти и там типа кафешки тире магазин. Справа. Ну, вот нормальный человек как, вызвал бы такси. Ну, я же нифига. Зачем мне это? Я психанула. Я иду, каблуками топаю, у меня сигарета дымится одна за одной. Я думаю, ах ты сука, ах ты такой. И вот я подхожу к этому магазину тире кафешка, и стоит там, то ли 6-ка то ли 7-ка, что-то такое, бежевого цвета. С шашечками. Я дверь: ты, говорю, на вызове? А он, то ли кавказец, ну… то есть нерусской национальности. Восточной внешности. Чуть-чуть там щетинка, темненький, ему где-то 30 с чем-то. Ну не старый и не молодой. Ты, говорю, на вызове? «На вызове». – « До Придонского сколько?» - « Ну, 200». Я говорю – поехали. Ну, я села. Сумку по привычке на эполет застегнула, чтобы она не соскакивала с плеча, в руках у меня мешочек с танцевальными туфлями. Еду. Едем в Придонской. И тут я понимаю, что номер машины, если что, я не посмотрела. Я же сначала на этих психах села, а номер-то я и не посмотрела… Ну, думаю, сейчас я маме позвоню. Скажу, что еду. А деньги на телефоне кончились. Обещанный платеж – не получается. И я с ним просто сижу, общаюсь, на переднем сидении. Еще, как на зло, на ремень пристегнулась. Еду, а сама думаю: блин, машина как у бывшего. Только у него вишневая. Мы с ним пообщались, я там: «Ой, у меня там у молодого человека машина такая». И ля-ля-ля. А ты там, учишься, работаешь? Разговорились. А я помню, я тогда в колледже училась. Едем-едем. А я пытаюсь маяковать, что бы мне хоть кто-нибудь позвонил. Мама – нет, этот дебил – нет, бывший, даже ему умудрилась… и никто мне не перезванивает. Я еду и начинаю дергаться. Ладно, поворачиваем, значит, на Придонской. А разговоры главное, пустые и ни о чем. Поворачивает на Придонской, а там такие просеки и линии электропередач. Мы первую просеку проезжаем. На второй он резко заворачивает. То, что я сообразила в этот момент сделать, это… я старалась не нервничать. И я только руку за ремень. А он меня за затылок и об эту панель. Бум! Я не отключилась, я была в сознании, но то, что удар прилетает и вот эти искры из глаз. В глазах темно. Я вообще не пойму, что происходит. Я понимаю, что я хотя б отстегнулась. Я ремень стаскиваю, а он как раз думает, как бы подальше заехать. Там идет лес, а дальше, знаете, такая просека и линии электропередач. И вот он туда свернул. Было не особо холодно, снег когда-то там выпал. Я испугалась… Ну, у меня какая-то сдержанность была. Я была не удивлена, это предвещало. Ну, что я не просто так сюда попала. Я сама была в этом виновата. У меня была только одна мысль: я знаю эту машину, я знаю, как из нее выбраться. Но когда он меня ударил, меня это дезориентировало. Я реально сначала потерялась. Он остановился резко. Когда кинулась за ручку, чтобы ее открыть, он меня вот тут за клок волос и прижал головой к панели. Попытался задирать юбку, драть колготки и вот это вот всё. Дальше, знаешь, как вот в фильмах показывают вот эти вот вспышки: чух, чух. Я помню, что в этом состоянии я пыталась вырываться, я его схватила как-то очень сильно за лицо. А у меня ногти нарощенные были. И я так поняла, что я его очень сильно схватила то ли за глаз, то ли куда, но очень сильно надавила. Я помню: «Ах ты, сука». Он схватился за лицо. А я открыла дверь, чтобы просто выпасть из машины. Я поворачиваюсь. Он еще в машине, пытается отстегиваться, и светят боковые фонарики машины, знаете, когда дверь открывается. Я это просто вижу, и всё, драпом! Я не знаю, как я побежала, у меня была вот такая платформа, вот такая шпилька. Я летела, дальше, чем видела. Я бегу, а дальше лес, сосны. Я лечу, вот куда глаза глядят. И слышу сзади визги: «Сука, иди сюда, я тебя сейчас убью!». Темнота… Лечу, и понимаю, что я куда-то проваливаюсь. Просто плашмя: бух! Понимаю, что это не овражек, а яма такая.


Я улетела. Я лежу. Я просто стараюсь не шевелиться. У меня темная куртка, земля черная. Волосы темные, я не шевелюсь. Я слушаю: может, шаги какие-то рядом. Ничего. Я перевернулась в другую сторону. Я понимаю, что там есть свет какой-то. Я помню, вот реально вспышками. Убегала, упала, лежала. Я повернулась, просто вот так вот, чуть подняла взгляд. Фары увидела, двери открыты. Увидела, как он ходил, искал. Я не прям его четко видела, ну вдалеке машина. Вижу силуэт, что он ходит. Свет фар перекрывает. Всё, он попсиховал, походил, поорал. Я уже просто лицом в землю уткнулась и лежу… Я сумку же пристегнула, она у меня вот тут бултыхается. Он сел в машину и уехал. Я просидела там минут пять. Ну, фиг его знает, может, он щас вернется. Может, он щас отъедет специально, машину поставит, развернется и пойдет пешком. Я лежу, пока лежу, я опять хоть маяки хоть какие-нибудь, ну, хоть кто-нибудь! И никто не перезванивает! Вообще! Я лежала, лежала. Я поняла, что уже замерзла. Ну а че делать, лежать замерзать? Тут я начинаю понимать, что у меня болит вот тут лицо. Болят ноги, ну, как он драл вот, пытался. Как идти? Выходить к дороге? Чтобы не дай бог наткнуться, может он там колесит? Может, он вообще меня сейчас собьет. И время как бы уже 11 час. Встала. Постояла. Курить? В вдруг этот щас увидит уголек? Блин, ну думаю, пойду. И мелкими перебежками по этому лесу. Прям чуть пробежала, встала, послушала. Пробежала, встала.


И в итоге, ну вот дорога по Придонскому идет, там заворачивает, есть кафе «Дозор». Я с этого леса перебежала в этот «Дозор». Ну, думаю, тут уже не страшно! Тут хотя бы люди ходят. Я иду по дороге. Че самое обидное, я пока шла… я понимаю, что я была похожа на проститутку, потому что у меня было такое короткое платье, порванные колготки, сбитые ноги, грязное вот это вот всё, куртка и все на свете, лицо в крови. Ну, у меня нос не был сломан, ну рассечение было и из носа кровь. Все опухло. Я иду, покуриваю сигаретку. Ну, думаю, может, меня хоть кто-нибудь встретит? Хоть кто-нибудь из знакомых. Предложит помощь. Ну, я иду к этому кафе, а там - рядом школа 55, вдоль дороги, и тут навстречу два парня. Я даже не поняла, кто это. И тут: «О, Ленок, привет, как дела?». Это были знакомые. Ну, значит, наверно, заслужила… Тут я начинаю осознавать, что происходит, пока иду. У меня слезы крокодильи, у меня всё болит, у меня страх. Я поняла, что могло произойти. Меня могли в лесу по частям или там… и пока всё это происходит, думаю, а где же мои туфли. Ну, нашла о чем думать! Где мои туфли танцевальные! Единственная память о танцах, которая у меня и осталась. Хорошая пара танцевальных туфель. Я заглядываю в сумку, а там кроме пачки сигарет, денег, а туфлей нет. И я вспоминаю, я садилась в машину, у меня этот мешок был в руках. То есть он остался в лесу. И у меня опять эта обида. И тут мне начинают звонить все! Мне начинает звонить бывший, сильно пьяный. «Че ты мне звонила?» - «Да уже ниче. До свидания». Мне звонит мама: «Ленок, ты звонила, солнышко?» - «Мам, да я скоро дома буду».


Я пришла домой. Она сидела с подружкой, они меня увидели: «Что случилось?» - «Всё нормально». Я зашла в ванную, все сняла. Помылась. Посмотрела, у меня уже вот так вот лицо залито, начинается красное… Я зашла, а мамка, ну, как… она подозревала, что я курю, а я тут в наглую достала сигарету, достала из морозилки кусок курицы, положила себе на лицо и сижу. «Че случилось» - «Я пока не хочу об этом говорить». Сижу и столько гавна крутиться. У меня вертится в голове, как этот сажал Снегурку в машину, у меня крутится в голове переписка с той бабой. У меня крутиться как этот таксист меня лицом и как прижал к перекладине. Ну что ж так глупо-то получилось? Я же знала, чем это может закончиться. Зачем я села в эту тачку? Просто я обиделась. Просто я психанула. Почему я не посмотрела элементарно номер машины? У меня были деньги. Почему я не положил себе деньги на телефон? Ну ладно. И тут перезванивает этот мудак. «Лен, ну я же сказал, меня попросили отвезти Снегурочку, что тебе надо?» - «Да не, Паш, ничего не надо, все хорошо. Спасибо тебе большое» - «За что спасибо?» - «За вечер прекрасный, за его окончание» - «Что ты мне хочешь предъявить? Что я тебе сделал?» - «Паш, да потому что ты повел себя как последний мудак. Ты не нашел в себе смелости, гордости со мной, сказать всё как есть. Ты со мной погулял, поигрался, и все. Вешал лапшу на уши, и в итоге поступил как мудак. Я психанула, и знаешь, чем это закончилось?». Ну, я рассказала. А он: «Что ты вызываешь к себе жалость, что ты врешь, прикалываешься, да не может такого быть. Да у меня друзья есть в ФСБ, я сейчас подниму за 5 минут, все камеры прочекаю» - «Паш, сделай доброе дело прочекай и найди. Кто и че. Я даже не знаю, что это за мужик был. Я вот щас сижу, похожа на последнюю шмаромойку». И всё, у меня слезы накатывают. Я ему: «Ой, все тебе удачи». Ну и всё. После этого я так разочаровалась в мужиках.


Зато мне очень понравился момент. Прям бальзам на душу. Был конец августа/сентябрь. Мы уже с мужем женаты, я уже глубоко беременная, с пузиком. Мне беременность шла. Я иду с супругом под ручку, он меня трогает за животик, и идет он. В темноте я его увидела. Я его просто по глазам узнала. Он уже полулысый, идет, сумка спортивная, футболочка, джинсики. И самое главное, прям рядом с этим, сука, ДК! Мы шли пешком с ним. И идет мудила… я иду, себя по животу глажу, ну и завидуй! Чтоб у тебя булки заплесневели!

⁣Очень
вкусное жаркое с овощами. Блюдо настолько простое, что его может сделать каждый. Приготовьте, и у вас получится потрясающий ужин на всю семью.

Ингредиенты:
Ø Свинина – 1кг
Ø Картофель – 1 кг
Ø Перец болгарский – 2 шт
Ø Морковь 1-2 шт
Ø Лук – 3 шт
Ø Помидор – 2 шт
Ø Чеснок – 3 зуб
Ø Специи к мясу – 2 ст. л.
Ø Паприка – 2 ст. л.
Ø Зелень – по вкусу

⁣Пасхальный сувенир

Каждый год в нашей любимой «рисовалочке» мы готовимся к выставке «Пасхальный сувенир».
Я занимаюсь уже второй год. В прошлом году рисовали пасхальный натюрморт, а в этом уже учились яйцо расписывать, как это делали раньше перед Пасхой.
Снова Татьяна Михайловна нам много рассказывала про этот праздник.
На занятии выяснилось, что во многих семьях Пасху не отмечают. Некоторые дети даже не знают, что в других домах пекут куличи и красят яйца.
Мы обычно отмечаем у бабушки с дедушкой. Накануне праздника я остаюсь у них ночевать, чтоб с бабулей украсить яйца, поговорить о Боге, и о воскресшем сыне его — нашем Иисусе Христе.
Ещё я люблю смотреть, как бабушка готовит пасху из творога. Бабушке всё время не нравились те формы для пасхи, которые продавались. Она ворчала: «Одно мученье». Дедушка, когда это слышал, говорил, что готовить, особенно к празднику, нужно только в хорошем настроении. И поэтому в этом году сам форму деревянную вырезал и заранее бабуле подарил, чтоб она успела к празднику всё, как ей нужно приготовить.
Бабушкины дети и внуки — «самые желанные гости», она постоянно это повторяет. А нам от этого всегда радостно, хоть и слышали всё это уже раз сто, наверное. Я люблю, когда мы все собираемся за празднично накрытым столом. Люблю своих двоюродных братиков, да и тётю с дядей тоже люблю.
Перед каждой Пасхой возле Воскресенского собора прямо на улице батюшка обряд освящения проводит. Я однажды с бабушкой ходила на такое. Народу много, все с корзинами, в которых яйца и куличи с любовью каждой хозяйкой разложены. Все радостные, разговаривают. Довольные и нарядные. Настроение у всех предпраздничное.
А сегодня мне уютно вдвоём с бабулей на кухне. В луковой шелухе большой кастрюли варятся на завтра яйца. Бабушка считает, что это самая лучшая покраска, самая пасхальная. Другие яйца для нас, детей, мы будем украшать наклейками. Ну, это чуть позже.
Мне не терпелось рассказать то, чем я занималась и что нового узнала, пока мы не виделись. Обычно про Бога мне бабушка рассказывает, а тут и мне есть, что сказать про светлое Христово Воскресенье.
— Мы вот с тобой, бабуля, настоящие яйца украшаем, а я на рисовании училась деревянное яйцо расписывать.
— Сувенирное что ли?
— Точно, сувенирное! Так вот я так хорошо расписала, что его на городскую выставку отправили. Может, даже какое-то место займу, — я мечтательно закатила глаза.
— Как же ты его так расписала? — спросила бабушка.
— А там всё просто. Нам Татьяна Михайловна показывала, нужно было только аккуратненько всё повторять. У нас было необычное занятие. Мы играли. Будто бы мы дети — подмастерья пришли в мастерскую к мастеру учиться расписывать яйцо так, как это делали люди, жившие до нас. Забыла это слово, когда каждый год одно и то же делают и гордятся тем, что сохраняют… Как же это?
— Традицию? — спросила бабушка.
— Да! Яйцо расписывали, соблюдая традицию. Раньше почти все люди были крестьянами. А земля — их кормилица. Что нарастёт, то и ели весь год. Не было же столько магазинов, где всё можно купить. И для людей самое главное было, что? — я хотела, чтобы бабушка догадалась.
Но мимо кухни проходил дедушка и сказал:
— Урожай.
«Ага, значит, он всё слышит, о чём мы тут с бабулей разговариваем».
— Думали люди раньше о том, чтоб в году был хороший урожай. Иначе есть было бы нечего. И когда расписывали яйца, то молились. Но не словами, а росписью.
— Как так росписью? — бабушка даже дела делать перестала.
— Ну, вот брали деревянное яйцо, насаживали его на шило. Помнишь, я у деда недавно брала. Так вот для этого! Собирались в какой-нибудь избе, и начинали рисовать полоски по окружности яйца.
Я взяла варёное яйцо и начала водить по нему пальцем, чтоб бабушка всё поняла.
— Вот здесь, — я обвела вокруг яичка двумя пальцами, — по центру — широкая жёлтая полоса, она означает божественный солнечный свет. В самом низу тёмно-коричневая полосочка — это земля глубоко, там, куда семечко сажают. По коричневому рисовали маленькие кружочки беленьким, чтоб хорошо было видно. Это были семена, посаженные в землю. Над коричневой полоской по всему яйцу рисовали охристую полоску.
— Какую-какую? — не поняла бабушка.
— Ну, охра, бабушка, есть такой цвет жёлто-коричневый, дети называют его песочным.
— Ишь, чего! — бабушка дернула вверх подбородком.
— Вот на этом слое земли уже рисовали кружочек на палочке тоже беленьким. И было понятно, что в это время мысленно молились о том, чтоб зёрнышко начало прорастать. Через землю пробиваться к солнечному свету. Выше над охристым слоем рисовали полоску зелёного цвета, — я провела вокруг яичка пальцем. — И там рисовали уже всходы, на которых потом вырастало много зёрен. Из них делали муку для того, чтобы весь год печь хлеб до следующего урожая. В самом верху рисовали жёлтым солнышко и лучики, молились о том, чтоб хватило всходам света тёплого. Голубая полоска — это небо, по ней — белые облака, как скобочки делали. Снизу синяя полоска — это дождевая тучка. На ней белые полоски — это означало дождик. Молились, чтоб не было засухи.
— Да, без дождика ничего не вырастет, — подтвердила мои слова бабушка.
— Рисовали символами. Но все люди понимали значение каждой точки и каждой полосочки. Вот тут солнышко, вот тут дождик. А для хорошего урожая нужно и то, и другое.
— Мудрые были наши предки, — бабушка подняла вверх указательный палец, — ничего просто так не делали. Всё было продумано.
— А вот здесь, — я показала в самый центр яйца, — на жёлтом фоне — в божественном свете рисовали птицу в полёте. Она как бы соединяла небо и землю. Её рисовали очень красивой. Птица была символом светлой Души. А ещё вестником весны. Она будто на крыльях своих весну приносила после долгой зимы.
— Да, — улыбнулась бабушка, — вон, как птицы заливаются на все голоса, только солнышко выглянет. Так расчирикаются с утра, если проснёшься, больше не уснуть. Так и приходиться вставать с рассветом.
— Но, самое-то главное я ещё не сказала.
— А что же важнее Души? — бабушкины брови показали удивление.
— Самое главное, что над птицей и чуть ниже облаков оранжевым рисовали пояс вечности.
— Ишь ты! Я никогда не слыхала о таком.
— А это как раз о том, о чём Иисус приходил людям напомнить. Что жизнь вечная, что Душа человеческая живёт и после земной жизни. И чтоб люди помнили об этом. Всё нарисованное как бы говорило о том, что земные дела нужно делать и делать вовремя. Но нужно помнить и о том, что Душа вечна. И если Душе суждено жить на Земле, то жить нужно по божественным законам. И всегда помнить о своём божественном начале, о своей бессмертной Душе. Пояс вечности старались очень красиво украсить листиками зелёными — символами жизни. Будто веночек на яичко надевали.
— А ты знаешь, внученька, что яйцо и есть символ жизни?
— Это потому, что из него детёныши птиц и некоторые животные появляются?
— Да. Жизнь происходит из яйца.
— Вот почему яйцо — символ Пасхи! — я закружилась по кухне.
— А ты знаешь самую главную библейскую историю? — стараясь утихомирить меня, задала вопрос бабушка.
— Когда Мария Магдалина пришла к царю сказать о том, что Иисус Воскрес? Да-да, помню, она была очень бедная и принесла царю куриное яйцо. Больше у неё ничего не было.
— И, самое удивительное, — продолжала мой рассказ бабушка.
Она вообще-то сама очень любит поговорить. Я даже удивлялась, что она меня так долго слушала. Наверное, ей было по-настоящему интересно. Ладно, думаю, пусть рассказывает. Она перед каждой Пасхой мне напоминает эту историю, а я её уже всю наизусть знаю. Но посижу и помолчу.
— Так вот когда Мария пришла к царю и рассказала, что она видела живого Иисуса, это после того, как его распяли! — бабушка снова подняла вверх указательный палец. — Она принесла эту благую весть, а царь ей не поверил! Он сказал, что верит в то, что кто-то может воскреснуть, так же как это яйцо красное. И тут же яйцо в руках Марии Магдалины стало красным.
— Так вот почему крашеное яйцо стало символом Пасхи, — прокричала я, соскочила с табуретки, схватила яичко и поскакала с ним к дедушке, чтоб рассказать и ему о символе вечной жизни.

Автор: Татьяна Малашина

⁣Аптека на углу

Октябрь в Петербурге 1912 года выдался относительно теплым: 10е число, а заморозков еще не было. Молодой, но уже известный и состоявшийся поэт неторопливо и задумчиво шел по Офицерской улице к своему дому на углу набережной реки Пряжки, куда совсем недавно переехал с женой. Река называлась Пряжкой оттого, что в середине 18го века на ее берег перенесли прядильные амбары и слободу мастеровых. Мало кто помнил, что до Пряжки крохотная речушка звалась Чухонской...
Вот уже 9 лет, как они были женаты, и, хотя супруга по-прежнему оставалась для него прекрасной дамой, он давно понимал для себя, что весь этот излишний романтизм слишком натужен, что чувства чересчур напыщенны, поскольку, неоднократно воспетые в стихах, они стали жить словно бы сами по себе...

Он шел привычным маршрутом, мысли были невеселыми. На прошлой неделе в газетах появилась заметка об очередном самоубийстве. Молодая барышня 17-ти лет отравилась уксусной эссенцией. В оставленной записке она сообщала, что не в силах перенести "любовный жар" после того, как ее возлюбленный признался ей в "охлаждении" чувств.
Последние несколько лет в Санкт-Петербурге творилось нечто невообразимое. Количество людей, сводивших счеты с жизнью, было так велико, что об этом стали писать в газетах, предлагая всевозможные объяснения. Поскольку довольно часто самоубийцы не скрывали причин суицида, журналистам даже удалось обобщить наиболее частые причины трагедий. В одной газете он прочитал итоги неутешительных подсчетов: самыми распространенными были: "неудача в жизни", "нужда и безработица", "разочарование", а лишь затем ⁣– "несчастные в любви", психоз и алкоголизм.
Всякий раз, читая заметки о самоубийствах в Петербурге, число которых было столь велико, что стали даже поговаривать об «эпидемии самоубийств», поэт думал о скоротечности жизни, а еще о том, мог ли он помочь каждому из этих несчастных людей. Он писал стихи с детства и позднее неоднократно размышлял, что искусство вообще и поэзия в частности предназначены для того, чтобы возвышать души людей, одухотворять их, показывать им, что мир по-своему и по-прежнему прекрасен. И все же окружающая его действительность жила по каким-то своим законам, которые, как ни пытался, он не всегда способен был постичь.

Вечер наступал с неотвратимой безнадежностью, как обычно и бывает осенью. Поэт приближался к Крюкову каналу, ветер стал ощутимо холодным и еще более промозглым. Он любил гулять, часто и помногу ходил, но, как правило, днем. Вечерние часы обычно были заняты составлением писем, светскими визитами, театром или кулуарными разговорами в кругу друзей – таких же, как он, поэтов, журналистов и литераторов.
Народ все более исчезал с улиц: редкие экипажи провозили припозднившихся горожан, мягко наползал туман, в подворотнях сгущались мрачные тени.

Подходя к Офицерскому мосту через Крюков канал, поэт заметил одинокую мужскую фигуру посередине моста. Что-то было неправильно. Мужчина стоял за оградой, держась руками за перила позади него, и от его фигуры веяло такой осязаемой безысходностью, что казалось, человек уже не принадлежит этому миру. Поэт все приближался и через несколько шагов понял, что перед ним матрос, одетый в характерную форменку, в темноте казавшуюся черной, хотя была она синей, черные штаны и высокие сапоги. Фигура не двигалась. Поэт подошел еще ближе и остановился в нескольких шагах от матроса.
- Эй, братец, да ты никак прыгать собрался?
Внезапный вопрос заставил матроса – на вид молодого парня не старше 30ти – очнуться, вынырнуть из глубин своей черноты, с которой уже сроднился.
- Не могу я больше...сил нет.
- Чем же тебя так придавило?
Матрос вдруг огрызнулся:
- Тебе-то какое дело? Шагай себе мимо, куда шел.
- Да мне-то дела особого нет, тут ты верно заметил. Вот только много ли чести в том, чтобы помереть трусом?
Матрос обиделся:
- И вовсе я не трус! Думаешь, не страшно мне сейчас в воду бросаться? Еще как страшно, ноги вон трясутся! А все равно прыгну!


Поэт подошел еще немного, оказался рядом, облокотился на перила рядом с матросом.
- А ты что же думаешь, это смелость – отказаться от жизни, перестать бороться, признать, что все твои обстоятельства сильнее тебя?
Матрос сник:
- Тяжко мне.
- А ты не сдавайся. Сам не заметишь, как все, что нынче давит на тебя, в тумане растает.
Матрос вздохнул, устало, но без былой обреченности:
- Твои бы слова да богу в уши.
Поэт усмехнулся:
- Считай, уже передал.
Поднял повыше воротник пальто и пошел дальше. Он не обернулся – знал, что не нужно. Он сделал все, что мог, остальное – в руках самого парня. Если не совсем дурак, авось передумает.

Будучи человеком, много размышлявшим о смерти, он многое мог бы сказать этому матросу. Более того, по его собственному убеждению, возможность "прекратить себя" является неотъемлемым правом каждого человека. И все же, что-то сегодня заставило его поступить вопреки своим убеждениям.
Поэт шел и думал о том, что скепсис – суть его жизни, и что его собственная смерть, как и любая другая – происходит в нужный момент, но никто не знает, для чего именно...
Он шел и думал, что будет, если матрос все же решится прыгнуть. Случалось, таких незадачливых самоубийц спасали прохожие, вытаскивали, несли в аптеки, где по ночам дежурили фармацевты – ну а куда же еще? Нередко спасенные снова пытались утопиться.
Печальная ирония жизни была вечной, как сама жизнь.
Как всегда бывало, слова родились в голове сами собой и сложились в строки:

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века.
Все будет так. Исхода нет.

Умрешь, начнешь опять сначала,
и повторится все, как встарь.
Ночь. Ледяная рябь канала.
Аптека. Улица. Фонарь.

Поэта звали Александр Блок.