Сергей Тинт / Лента на эшафот / Драматургия

ЛЕНТА НА ECHAFAUD!

Моноспиральная tour lent пьеса

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а

Г и м н а с т и ч е с к а я л е н т а………говорящая
Г и м н а с т к а………………………….………. молчащая

/На сцене в артистичной финальной позе выступления на спине лежит гимнастка, скрытая лёгкой полупрозрачной накидкой. Постепенно гимнастка в правой руке над собой поднимает палочку с гимнастической лентой. Палочка подрагивает в ритме человеческой речи./

Л е н т а (слегка задыхаясь): Устала… Устала… Как я устала… Боже мой, на одном дыхании. Без пауз. Без вздоха. И без выдоха. Ну и полетала я сегодня. Ну и зажгла своей огненной вибрацией языки пламени в руках моей волшебницы грации и ритма. Да. Она - фея! Настоящая фея! А я – её волшебная палочка!

/Рука гимнастки делает акцентированное движение палочкой с лентой. Голос воодушевляясь./

То есть палочка – лишь рычаг управления, а волшебство, которое творила фея – это я! Гимнастическая лента!

/Вращение палочкой, за которым следует раскрытие ленты./

Спортивный атрибут – самого сложного, самого зрелищного, самого захватывающего взгляды и воображение требовательной аудитории вида художественной гимнастики. Посмотрите на меня. Посмотрите! Я – безвольная, молчаливая, неброская…

/Лента обвивает руку гимнастки./

Но как я преображаюсь в руках волшебницы спортивного помоста!

/От движения палочки лента разворачивается и опять обвивает руку. Голос с восторгом./

Помост! Это те же самые театральные подмостки! Почти двести квадратных метров гимнастического ковра на щитах, уложенных на невидимые редуты пружин, но ощутимые гимнастками, совершающими на эффекте их жёсткого сжимания и разжимания свои ак-кробатические этюды… Нет, пьесы… Нет, спектакли! Спектакли! Представляете? Моя фея. Сама грация. Само достоинство в позе и взгляде. И я. В её руках. Гибкая. Послушная.

/Гимнастка выбрасывает руки вверх. В правой – палочка. Левая, как плакат, растягивает ленту. Торжественно./

И сотни… Нет. Тысячи! Нет! Миллионы глаз у экранов телевизоров и в онлайне интернета смотрят, ждут, надеются. Трепещут! Как? Как она выступит? Какая трагедия сейчас нам будет представлена? Кто станет драматургом этого гимнастического спектакля? Сама гимнастка? Или её тренер? Или безжалостные судьи? Или случайность? Падение? Заступ? Ошибка? Или тоненькая волшебная палочка, на которой будет нервной диаграммой извиваться заряженная красотой и победой лента, вдруг безвозвратно для безупречного исполнения выпадет из рук гимнастки и безвольно падёт к ногам обезумевшего от катастрофы тренера?

/Гимнастка медленно водит вправо-влево ленту, растянутую на руках. Напряжённо./

Партер нервно сжимает подлокотники кресел… то есть локти соседей: не ошиблась бы! Тренер мысленно крестится обеими руками: не заступила бы! Судьи заведомо нервно делят баллы между фаворитами и статистами: не прогадать бы! Все замерли в предвкушении! И…

/Гимнастка опускает руки с палочкой и лентой, накидка соскальзывает. Гимнастка грациозно поднимается, хотя видно, что грациозность – это не её. Гимнастка угловата, возможно, полновата, даже неуклюжа. Не прима. Но с творческим подходом./

Гул затих… Я вышла на подмостки…

/Всматривается в темноту зала./

Знал бы Шекспир.., да что там этот их Вильям, понимаете, наш Шекспир… Знал бы наш Пастернак.., понимаете, Борис Леонидыч.., что как Отче наш! я буду вспоминать его Гамлета перед каждым выходом на гимнастический помост. Я – простая гимнастическая лента из полоски трепетной волнующейся ткани... Но такая ли простая? «О, женщины, коварство ваше имя!» (Иронично в сторону). Гамлет. Бываю ли я коварной? Ай-яй-яй… Нехорошо… Нехорошо задавать такой вопрос уже немолодой гимнастической ленте.

/Гимнастка гордо и решительно встряхивает лентой, пуская волну./

Да! Бываю! Ой, бываю. Особенно в групповых состязаниях. Конечно, я подставляю коллектив... ай-яй-яй-яй-яй, компанию, но чего не сделаешь ради... справедливости. Иногда не мешает сбить спесь. Да. Но... и делаю это я не на финалах и не в зарубежных воя’жах... Тот уровень, конечно, не для актов воспитания. Но на отборочных, когда наш отрыв уже обеспечил выход в финал, и даже сбой ни на что не повлияет, то можно умерить меру гордыни у новичка команды или, наоборот, у зазвездившейся партнёрши... Это норм. И это тоже... искусство. В тот момент, когда звезда (делает жест пальцами «кавычки») в состоянии самореализации, исполняя pirouette, некорректно приближается к моей фее и небрежным взмахом своей ленты перед её лицом демонстрирует свою неповторимость, в тот момент – даже не по инициативе моей владычицы, а по моему ленточному чутью – кто здесь кто – я на мгновенье превращаюсь в ленточную паму – райскую летающую змею, самую ядовитую после кобры! Обвиваюсь вокруг надменной ноги самозванки и выбиваю её из коллектива, заставляя встать на колени и распутывать… меня – адскую летающую ленту, снимать, обвившуюся вокруг её ноги, дрожащими руками низврженной. На коленях! На колени! Девчонка. Это спорт! И ты в команде! Кто виноват? Вы спросите кто в этом срыве виноват? На разборе полётов, уже потом... после подиума, после слёз победы и прикушенной губы узнавшей своё место, тренер скажет ей: Никогда не старайся подняться выше всех. Стремись подняться выше себя!

/Взмахивает палочкой, вызывая волновое движение ленты, сопровождающее монолог, в паузах между фраз гимнастка совершает pirouette./

Тренер! Наш тренер. Наша? Тренерша? Тренерка? Нет ребята, всё не так! Это спорт. Жёсткий. Жестокий. Наши жаворонки выходят на помост в одиннадцать – тринадцать – пятнадцать лет. Девочки... Девчонки... Им бы… Барби наряжать. Да по первым дискотекам бегать. Но нет! Всё не так, ребята! Помост жесток. Помост бессердечен. Помост – зол. И пол помоста – ж-жёсткий. И пол помоста – муж-жской. Это наша грация – женского рода, наша улыбка, наша смазанная по жуткому макияжу слеза за пределами помоста. А всё, что внутри – род мужской. Он мой. Он – внутри нас. Он – наш. И тренер – наш! А когда-то наш тренер была такой же одиннадцатилетней девочкой и первый раз выходила на помост городских соревнований. А потом – в тринадцать – первый раз на помост всероссийских. А потом в пятнадцать – первые международные. Меня тогда ещё не было. Век ленты короток: поблекла, потёрлась, подряхлела (вздыхает), эх, но легенды на то и легенды, чтобы передаваться от поколения лент новым поколениям. Я – новое, но знаю прошлое тренера – нашего тренера.

/Звучит аккорд «Танца» Чайковского. Гимнастка вступает в диалог с музыкой. Ad libitum./

В те самые пятнадцать лет она вышла с программой «Золушка». Танец с лентой Ad libitum. А прообраз? Помните музыкальный мультфильм «Щелкунчик», новогодняя ёлка, большеглаза девочка и её танец с метлой? Странная аллегория танца с лентой? Прекрасная! И образная! Тогда – конкурентки стремились передать эмоции девушек, грацию женского тела, опыт взрослеющей гимнастки. Наша Золушка стремилась… победить? Да. Но нет… Наша Золушка стремилась покорить? Да. Но тоже. Нет. Рассказать!

/Скрипичные аккорды. Legato./

Свою историю. Свои мечты. Свои сомнения. Искренне. Живо. Доверчиво. Наивно. Девочка… С детскими эмоциями. Угловатой грацией подростка. И без опыта… этой будущей взрослой жизни – на помосте, на восьмичасовых тренировках, на слезах и обещаниях никогда… ни-ко-гда больше этим не заниматься, к этому не приближаться, и это не любить! А потом… Заниматься, заниматься, заниматься. Приближаться, приближаться… И любить. А… разве бывает иначе? Кровь. Пот. И слёзы. Уж я-то знаю. Уж я-то, обвивая юный стан, повпитывала в себя и кровь разбитых коленок. И упавшие на меня капли пота. И слёзы. Прозрачные. Тёплые. Чистые.

/Скрипичная тема. Giocoso./

Ой-ёй-ёй… Ой, уж эти детские слёзы… Великая Раневская в Чеховской «Драме» не рыдала так, как мои девочки. Упала… Проиграла… Засудили… Это несправедливо… Ой, как много причин для этих слёз. Сколько я их видела. И вытерла… То есть… мною… вытерли: шмыгая носом, хлюпая глазами, скуля, как котята, несправедливо обделённые молоком и вниманием. Во мне столько этих слёз, что я… (шмыгает носом) вот видите, (ещё раз) то есть… слышите? Это их слёзы. И мои! Но ведь это могут быть и слёзы радости. И слёзы победы! И слёзы счастья! И слёзы удовольствия! И были! Были! .

/Оркестр mf. Andante./

И были они и в тот, первый раз. Когда пятнадцатилетняя Золушка под музыку Петра Ильича покоряла зал. Не играя. А проживая себя в глазах и сердцах зрителей, конкуренток и судей. Да, судей. Если бы вы тогда смогли заглянуть в их глаза, вы бы увидели в них отражение танцующей Золушки. Если бы прислушались к их сердцам, вы бы услышали биение её пульса: нервного, возбуждённого, сбивчивого… А как иначе? Это её первое выступление на международных… И как зрителям хотелось защитить эту угловатую девочку. А может, и конкуренткам? А может и судьям? Но они же все! – судьи. Но была ещё гимнастическая лента. И ей хотелось. Защитить. Как я её понимаю. Как сверкала она в руках Золушки! Как переливалась волнами прибоя, дрожала рябью волнения, освежала россыпью брызг из капель блёсток на волне играющего атласа! И как бы я хотела тогда оказаться в руках играющей Золушки! И я представляю… Она - играет. Играет со мной. Играет мною. Играет зрителям. И – со зрителями. Играет для судей. И – судьями. Это была невинная детская манипуляция.

/Оркестр. Crescendo./

Золушка была наивна, но с детской хитринкой. Золушка была доверчива, но знала, что мир – взрослый. Золушка была легка, но у неё была цель. Рассказать. И быть услышанной. Показать. И быть признанной. И её признали!

/Оркестр ff. Agitato!/

Зрители при каждом её En tournan привставали с мест, словно вместе с ней взлетали над помостом, раскинув руки с парящей лентой. Конкурентки – с каждым её прыжком приседали вместе с ней, и чуть глубже, словно пытаясь посадить, поприжать ритм яростного танца. Но разве пружину можно поприжать? А судьи? Судьи тоже приподнимались, но… мотив был иной: разглядеть – чистоту приземления, постановку стопы, выход за край границы помоста… А ведь это – искусство: после взлёта в группировке прогнувшись остановиться не за метр до края, и не за полметра, а за сантиметры. За один сантиметр! Интрига! Использовать на всю длину диагональ помоста. На всю его стремительную гипотенузу воображаемого треугольника и показать судьям, как ты владеешь собой: Tour lent! Как ты владеешь помостом: Rondade! Как ты владеешь самими судьями: упругая вертикальная спираль! И ещё один En tournan в шпагате, в изгибе тела запрокинув голову так, что она касается ноги! И! Ты стрелой вонзаешься в помост! Но в глазах, что вокруг тебя, продолжается полёт Золушки! С упругой, как спираль пружины, вращающейся лентой!

/Финальный аккорд. С трудом сохраняя равновесие, замирает. Тяжело дышит./

Исчез помост. Исчезли судьи. Только она и я – безмолвная гимнастическая лента. (Пауза). В мире не так много явлений, которые по-настоящему поражают воображение. И среди этих явлений ещё меньше таких, в создании которых принял бы участие – человек. И совсем уже малая доля среди этих явлений это та, создав которую сам человек представляет её миру. Одно из таких явлений – художественная гимнастика.

/Успокаивается. Мечтательно./

Художественная. Как художественное кино. Художественный спектакль. Полотно художественной живописи. И даже люди совершенно далёкие от спорта, оказавшись в визуальном соприкосновении с этими художественными явлениями, попадают под магнетику антигравитационной пластики человеческого тела! Скользящего, вращающегося, изгибающегося! Взлетающего против всех привычных человеческому глазу законов прямолинейного падения яблока на голову естествоиспытателя, стремящегося познать природу падения тела и взлёта мысли. Но что может сравниться со взлётом блестящей атласом ленты! Вы представляете? Волна длиной шесть метров! Или шестиметровая мелкая морская рябь! Или лениво перемещающийся песчаный бархан! Бесконечная фантазия гимнастической ленты в руках царицы гимнастического помоста!

/Сказанное гимнастка иллюстрирует движениями тела и ленты. Тяжело./

Да… А моя-то – уже не сеньорка. Уже возраст. Что смотрите? На вид тридцать пять? Нет? Тридцать? Нет, дорогие! Это мне может быть сколь угодно. Пока не поизношусь. Я же лента. Посмотрите на меня. А моей фее двадцать восемь! И это уже возраст. Да, дорогие мои, да. Другие, вон, уже в двадцать шесть заканчивают. Если элита, конечно. И есть спонсоры, пресса… А рядовые… Куда им… Они уже и в двадцать три уходят. На пенсию. Ну, не совсем. В балет, например. Ну-ну, милые примы, Жизели и Одиллии. И Золушки! Не обижайтесь. Я же про спортивный балет. Или там… эстетическую гимнастику. Шоу там всякие… Да хоть номера цирковые. Жизнь гимнастки на арене не столь кратка. Но арена это ведь что? Harena! Песок! Это с латинского. Всё в его уйдёт. Да и сам он между пальцев исчезнет. А помост? Это – театральные подмостки! А с французского – это эшафот! Echafaud! Место казни проигравших: если вы проиграли. Место свергнутых: если вас сбросили с пьедестала. Место отвергнутых: если вас не признала толпа! Но и место взлёта! Место бросивших вызов! Место испытанных в пытках болью, в склонении к компромиссу, в сдаче своих идей. И в этих пытаниях – взошедших выше себя, презрев ценность своей жизни, выше толпы, ликующей у их ног, выше конкуренток, жаждущих вашего поражения, и выше сторонников, жаждущих вашего торжества. И если спросите меня, простую гимнастическую ленту, что есть мой выбор? (Пауза). Лучше умереть на эшафоте, чем завязнуть в песке арены! Вверх… Вверх... Вверх... Шаг за шагом. По восходящей. По спирали!

/Гимнастка имитирует восхождение на эшафот. Три шага – три ступеньки. «Поднявшись на эшафот», бросает палочку с лентой вверх, где они исчезают./

Выше... Выше... Выше… Выше себя! В бесконечность!

З А Н А В Е С