⁣Сценарий короткометражного фильма
КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? или ОБЩИЙ ЯЗЫК

1. НАТ. ДОРОГА.
Останавливается дрон-такси. Звуки аэропорта. В расфокусе множество машин.


2. ИНТ. САЛОН ТАКСИ.
Звучит электронный сигнал. На смарт-часах приличный молодой мужчина одетый в дорогую, но простую чёрную молодёжную одежду (ЛИОН), подтверждает прибытие такси, за ним плавно захлопывается дверь. Он на заднем сидении с полностью белым салоном наисовременнейшего дрон-такси без водителя, но с возможностью ручного подключения.
С другой стороны распахивается дверь и в такси на заднее сидение, рядом с молодым человеком, плюхается шустрый пузатый армянин в возрасте (ЛЕВОН).


ЛИОН
Excuse me. It`s mine..
(Извините. Это моё…)


ЛЕВОН
Э! Это моё такси!


В салоне загорается приятный свет. Звучит музыка.


ТАКСИ
Добро пожаловать, мистер Кюрегян. Welcome, mister Curigan. Пункт назначения «Яндекс.Отель.Зарядье». Destination point is «Yandex.Hotel.Zaryadye».


ЛИОН
(наперебой)
Yes! Yes! That is my point. I booked a room.
(Да! Да! Я о чём. Я арендовал там номер.)


ЛЕВОН
(наперебой)
Да! Спасибо. У меня там номер. Вылезай давай.


Такси трогается с места.


ЛИОН
Get out!
(Выметайся)


ЛЕВОН
Да сам ты кидала!


3. ИНТ. ТАКСИ.
Такси. Левон вольготно располагается в салоне, вытянув ноги между передними сиденьями. Лион внимательно рассматривает свои смарт-часы. С опаской косится на Левона.


4. ИНТ. ТАКСИ.—НАТ. ДОРОГА
Лион клюёт носом, прислонившись к стеклу. Левон подался вперед, с тревогой наблюдает за дорогой. Лион засыпает. Левон лезет через салон на водительское место. Усаживается.


ТАКСИ
Это противоречит условиям лицензионного соглашения. That is consistent with my terms of the license agreement.


ЛЕВОН
(из-под руля)
Чего там у тебя противоречит.




Левон надрывает проводки. В машине внезапно гаснет весь свет, она глохнет.


5. НАТ. ПОВОРОТ НА ЛЕСНУЮ ДОРОГУ.
Дрон-такси на развилке между гигантской пробкой и съездом в тёмный лес. В машине загорается свет, слышится звук двигателя, и загораются фары.


ЛЕВОН З/К
Ну, поехали.


Машина резко рвет вперед. В боковом окне видно, как Лион просыпается и беспокойно оглядывается по сторонам. Машина сворачивает в тёмный лес.


6. ИНТ. ТАКСИ.-НАТ. ЛЕСНАЯ ДОРОГА
Лион испуганно, но вежливо улыбается. Левон скалится в зеркало.


ЛЕВОН
Я отработал в Москве таксистом пятнадцать лет. Вот, ввели они этих дронов четыре года назад, и много хороших ребят осталось без работы. Почти все наши ушли в прокат сигвеев. Но ты не переживай. Мы сейчас всех обманем и объедем эту пробищу. Ты знаешь они там в семнадцатом стояли, в восемнадцатом и в двадцатом, в двадцать третьем стояли, и до сих пор стоят.


Лион пытается панически открыть дверь.


ЛИОН
(сначала шёпотом, потом всё громче, одновременно с Левоном)
Stop the car! I’m asking you! Please! Stop the car! It`s your car. I understood that. Take it back. I don’t need it. For the name of God! Please! Let me go!
(Остановите машину! Я прошу Вас! Пожалуйста! Это ваше такси. Я всё понял. Забирайте его на здоровье. Оно мне не нужно. Христом Богом вас заклинаю! Прошу! Выпустите меня!)


ЛЕВОН
Что ты? Что? Остановить? Зачем? Что? Да стою я. Стою.


Лион открывает дверь срывается с места прям в чащу тёмного леса. Бежит. Ветка дерева бьёт его по лицу и Лион падает.


ЛЕВОН
Ты что? Эй! Писать что ли?


Тишина. Левон сидит в машине. Лиона нет. Левон выходит.


ЛЕВОН
Эй. Окай?… Ты что? Писаешь? Или что ты делаешь?


Тишина. Левон идёт по лесу. Приближается к ветке. На ней кровь.


ЛЕВОН
(с ужасом, наклоняется)
Эй! Чёрный?..


Хлопок закрывающейся автомобильной двери. Левон вздрагивает.


7. ИНТ. ТАКСИ.
Лион наклоняется над динамиком.


ЛИОН
Let’s go.
(Поехали)


Машина не реагирует. Лион пытается сам понять, как завести машину. У него весь лоб в крови. Пауза. Лион соединяет оборванные Левоном проводки.


8. НАТ. ЛЕСНАЯ ДОРОГА.
Машина трогается. Едет. Тишина. Лион облегченно выдыхает и смотрит в окно. В свете фар на дороге внезапно появляется Левон. Лион смотрит через лобовое стекло на Левона. Машина резко останавливается. Лион закрывает глаза.


ТАКСИ
Сохраняйте спокойствие. Удалите помеху с пути и машина продолжит движение. Stay calm. Remove the obstacle to keep on moving.


9. ИНТ. ТАКСИ.
Лион открывает глаза. Рядом сидит Левон.


ЛЕВОН
Чуть не уехала — шарманка, ты моя армянка. А чего у тебя всё лицо в крови?


Лион в шоке. Молча смотрит на Левона. Закрывает рукой рану.


ЛЕВОН
Ладно. Подожди. Заразу занесёшь. Надо ранку продезинфицировать и забинтовать. Сейчас в багажнике посмотрю. Я быстро.


Левон открывает дверь. Оборачивается на Лиона.


ЛЕВОН
Вот мы с тобой попали… Только ты без меня не езжай. Ноу ехать…! Окей?


Лион неуверенно и неловко кивает.


ЛИОН
Ok-okay.
(Д-да)


Левон вылезает из машины. Лион сидит, напряжённый, как пружина. Тишина. Левон смотрит на Лиона через заднее стекло, и улыбается. Левон скрывается за открывшимся багажником. Лион, выдержав паузу, наклоняется к приборной панели.


ЛИОН
Move on.
(Двигай)


Дрон-такси трогается. Багажник захлопывается. Машина едет.
Лион выдыхает. Смотрит на смарт-часы. Сеть не ловит.


ЛИОН
Twenty one century for God sake…
(Тоже мне — двадцать первый век…)


Вдруг стук. Лион вздрагивает. Стук сильнее. Прям здесь, в машине. Снова стук ещё громче. Лион испуган — это за спиной. Много стуков. Лион перелезает на переднее сиденье, и панически долбит по кнопке SOS над зеркалом заднего обзора.


ЛИОН
(одновременно)
Hello! Hello! I need a police! My name is Leon Curigan! I’m a citizen of United States of America! I’m in danger! There is a men, he stole this car! I don’t even know where are we! He will kill me! Help! I don’t even want to know what he want! Help me! Please!
(Алло! Алло! Полиция! Я Леон Кариган! Гражданин Соединённых Штатов Америки. Мне угрожает опасность! Здесь какой-то мужчина, он украл машину! Я даже не знаю где мы находимся! Он наверняка убьёт меня! Помогите! Не хочу даже знать чего ему надо! Спасите меня! Пожалуйста!)


Спинка заднего сиденья грохается вперёд, и из багажника вылезает Левон. В руке у него бинт и перекись.


ЛЕВОН
(одновременно)
Ты зачем это сделал, а? Ты там нормальный? Это мне полицию?! Правильно! Давай! Будут две полиции! Меня зовут Левон Кюрегян! Я армянин! Гражданин Российский Федерации! Какой-то америкос сбил меня и в багажнике запер!


Тишина.


ЛЕВОН
Сейчас приедет полиция. Понял?!


ТАКСИ
Обработка запроса. Request is processed.


Левон и Лион тяжело дышат. Лион прижался к лобовому стеклу, и сидит на приборной панели.


ТАКСИ
Такси заблокировано. Полиция прибудет через три минуты семь секунд. Your car has been blocked. The police car will arrive in a three minutes and seven seconds.


ЛЕВОН
Ты…


ТАКСИ
Такси заблокировано. Полиция прибудет через семь минут шесть секунд. Your car has been blocked. The police car will arrive in a seven minutes and six seconds.


Лион и Левон молчат.


ТАКСИ
Такси заблокировано. Полиция прибудет через восемь минут пять секунд. Your car has been blocked. The police car will arrive in a eight minutes and five seconds.


10. ИНТ. ТАКСИ.
Лион крутит ленту часов. Сигнала нет. Он уже сидит на кресле, но лицом к Левону. Левон хмуро смотрит на Лиона. Лион отводит глаза.


ТАКСИ
Время вашего ожидания увеличено. Полиция прибудет через девятнадцать минут, сорок секунд. Waiting time is expended. The police car will arrive in a nineteen minutes and forty seconds.


Оба, пихаясь, тянутся к приборной доске и колотят по ней. Такси замолкает. Пихания на пути к приборной доске перерастает в потасовку. Лион и Левон сосредоточенно пихаются и дерутся. Левон отталкивает Лиона ногой. Оба тяжело дышат.


ЛЕВОН
Стоп! Хорошо! Хорошо! Я уйду и не потому что боюсь, а потому что я Русский, а русские за мир во всём мире!


ЛИОН
Douchebag…
(Придурок…)


Левон копается в проводах. Открывается дверь. Левон вылезает из машины, громко хлопнув дверью. Какое-то время в машине тихо. Лион ждёт. Затем дверь открывается со стороны Лиона. Лион без удивления смотрит на Левона.


ЛЕВОН
Как ты сказал тебя зовут?


ЛИОН
I can’t understand. And never will understand. Got it? You though you took me to the forrest and nobody find me at all? Russian hacker! I heard about you at school! You can break the wire but never break me! FBI is comming for me! With the helicopters! I will pop this door off and will pop your head too! Who do you think you're dealing with, you old grump!
(Я ничего не понимаю. И понимать не хочу. Ясно? Думаешь увёз в лес и никто меня не найдёт? Русский хакер! Я в школе про вас читал! Проводки он ковырять умеет — меня не ковырнёшь! Да за мной всё ФБР явится! С вертолётами! Я тут дверь отколупаю и голову тебе снесу! Ты на кого полез вообще, дед!)


Во время монолога Левон подносит к носу часы. Щурится. Достаёт очки из нагрудного кармана, протирает об рубашку, надевает их и снова смотрит на часы. Тыкает в «Био». Листает «Древо». Пауза. Левон поджав нижнюю губу, жмёт Лиону руку.


ЛЕВОН
Это я понимаю. Ватэзанам?


ЛИОН
My name is Freddy Kruger, for God sake, you douchbag!
(Фредди Крюгером меня зовут, бога ты ради, козлина ты такой!)


Левон кричит. Лион замолкает.


ЛЕВОН
ДА подожди ты.


Левон Показывает Лиону его же портрет.


ЛЕВОН
Это… ты?


ЛИОН
Yes it`s me…
(Да, это я)


Лион присматривается.


ЛЕВОН
Подожди подожи!


Левон хватает вырывающегося Лиона за руку, и проделывает те же манипуляции с его часами. Показывает Лиону свой портрет. Лион замирает.


ЛЕВОН
Дурак!


Даёт Лиону подзатыльник.


ЛЕВОН
Ты убить меня хотел?! Дядю родного! Троюродного!


ЛИОН
But how that possible?!
(Так вообще бывает?!)


Левон отвешивает Лиону ещё один подзатыльник.


ЛЕВОН
Ты как со старшими разговариваешь!


ЛИОН
(на ломанном русском)
Извини.


11. ИНТ. ТАКСИ
Левон протирает бинтом смоченным в перекиси лоб Лиона.


ЛЕВОН
Я до такси медиком был. Знаешь сколько раз такие головы макал.


Лион смеётся.


ЛЕВОН
Что не так? Что я как ветеринар неправильно сделать могу?


Левон перебинтовывает голову Лиона. Лион благодарно улыбается.
Сидят молча. Левон поднимает руку со своими смарт-часами. Открывает фото-галлерею. Прокручивает «ленту» и показывает фотографии из Краснодара.


ЛЕВОН
А как Петрос-джан? Папа твой? Фазер твой? Фантазер был! Когда уезжал, сказал: счастливым буду! Умру, а буду!


ЛИОН
(со слезами)
Он умер.


Пауза. Лион откидывается в кресле.


ЛЕВОН
Меня всю жизнь все хотят научить плавать. И мама и папа и все родственники. И жена кстати. Но я не умею плавать. Меня вода не держит. И он, как старший брат решил меня научить тоже. И бросил меня с лодки. А сам стоит и хохочет. А я почувствовал такой холод в груди, и стал тонуть. Он понял, что я сейчас просто утону, бросился и вытащил меня. Потом как упрямый человек тоже пытался научить меня плавать, но так и не научил. Но сам он плавал как бог. Он так… Я лежу, загораю, он уходил на час, на два, на три, и плавал там где-то, а потом приходил усталый, но счастливый. Вот такой у тебя папа был.


Лион обнимает Левона. Левон прячет слёзы. Лион отстраняет Левона и показывает ему свои часы..


ЛИОН
(усмехается сквозь слёзы)
Vartush. Вартушик. My daughter…
(Вартуш. Моя доченька…)


Лион листает на смарт-часах видео и открывает запись, где его дочь поёт армянскую песенку. Лион мычит песенку вслед за дочкой.
Левон со слезами на глазах начинает подпевать. Поют втроём.


12. НАТ. ЛЕС.
В такси всё гаснет. Темнота.
Треск. Копошение.


ТАКСИ
…не соответствует…


Звук электрического тока, треск, ковыряния.


ЛЕВОН
Подожди ты, щас…


Звук электрического тока, треск, ковыряния.


ТАКСИ
(звук плывёт)
Это противоречит условиям лицензионного соглашения. That is consistent with the terms of the license agreement.




ЛЕВОН З/К
Сейчас к тёте Вартануш поедем, слава Богу она жива. Она так рада будет!


ТАКСИ
(звук плывёт)
Полиция прибудет через минуту и пять секунд. Police...


Звук двигателя. Поёт кавказский хор.
Такси едет. Такси стремительно едет по большой бесконечной лесной дороге.
За такси гонится полицейская машина. Вторая. Над машиной тень от вертолета.

⁣Лера Манович

Ты же помнишь, что ты мне сказал тогда? Ты сказал – теперь нам ничего не остается, как быть очень крутыми.



ДОМ МЁДА
(рассказ о 90-х, эскиз монопьесы)

Пока брела в мороз, когда и хозяин не выгонит собаку, от Павелецкой до Новокузнецкой хорошенько обдумала фразу о том, что в сорок лет жизнь только начинается. Непонятно, с какой стати жизнь начинается с середины, а не сначала. Впрочем, никого не жалко, абсолютно никого не жалко, даже себя не жалко, не говоря уже про других. От этой мысли стало тепло, в трамвае и вообще было тепло. Он был старый, с узкими проходами и снежной грязью на ступеньках, от этого стало совсем уж хорошо как в детстве, когда посадят тебя к окошку и, вообще, на всех плевать: на старых бабушек, на висящих на подножках, сплющенных теснотой и жизнью. Едешь как царь, как главный, смотришь на желтые огоньки. Хорошо. В детстве на всех плевать, на себя – нет. Вечный Дом мёда на новокузнецкой. Он всех пережил, мужей, любовников, и меня переживет. Дом мёда .. бред какой-то. Зачем мёду дом, он липкий и тягучий. Дом нужен мне, но его нет. Есть ключи от разных квартир, дома нет. Согревшись, бодро и почти весело выскакиваешь из трамвая. Замоскворечье, кондитерская фабрика, макдак. В горле першит от радости и комбинированного жира, ты уже ходила тут двадцать лет назад и сейчас идешь и ума ни капельки не прибавилось. Знакомый жену вообще расчленил шесть лет назад и разложил по пакетам, и все сказали - жизнь сломана. Но в этом году уже выходит по амнистии - и ничего, а что с тобой случилось за это время? Да в общем-то ничего. Человек расчленил человека разложил по пакетам и в итоге ничего особо не пропустил. Нет, ну как ничего, было же весело, конечно было весело, нельзя обесценивать, так психолог сказал: чего вы все обесцениваете? У вас что родители были абьюзеры? Все ценно, особенно детство. Родителей простите они уже в маразме, что вы до них докопались.. обесценили и обесценили, нормальное не обесценишь, а то у самих ума нет, так всё на родителей валят. Холодно, блин, но весело как в детстве, ритмично так шагаешь по улице вспоминаешь, вспоминаешь как хорошо все начиналось: трамвай, у окошка желтые огоньки, плевать на всех и вот — раз-два-три жопу подотри!



***
Помню как мама в день зарплаты купила Марс. Маленький батончик. Один. Мы после ужина поделили его на три части, не совсем равные, мама себе поменьше отрезала, и съели с чаем. Какая-то просто невероятная была вкуснота. Нравился ли мне Ельцин? Да не очень, а что в нем такого , что может нравиться? Опухший какой-то и пальцев нет на руке. Мне не нравилось, что у него нет пальцев. Понятно что всякое бывает, ему на станке каком-то отрезало, но если у тебя пальцев нет, так зачем все время руки растопыривать? Не особенно приятно на это смотреть.
Еще пуховики на рынке продавались, точнее, это были перьевики. Все перья падали в итоге вниз. Получалось как будто две подушки подвешены, и когда идешь, по ногам бьются. Все бегали в этих подушках как идиоты, ужас, стоило бешеные деньги. Мне еще ангорский берет отец купил по дешевке, потому что он был бракованный с такой вытянутой сиськой на лбу, но я его сиськой назад носила.. и ботинки тоже отец заклеивал и прижал на ночь кирпичом так ботинок так перекособоченный и остался а что делать так ходила кривой ботинок подушка и сиська на лбу, но отец сказал что молодость это лучшее украшение. Молодость и честь, так и сказал. У него тоже в пуховике все перья вниз упали, а потом он с кем-то на остановке подрался и ему рукав оторвали. Перья летали вокруг, как будто подрались две огромные птицы.. красиво .. Люди от этой нищеты были злые, но смешные. Зарплату давали миксерами.. смешно. А я однажды купила теплые колготки, а у них пятки в разные стороны. Как ни надень - все равно одна колготина перекручена. А отцу зарплату в деревне дали поросятами, которые от свиного гриппа умерли. Прямо целая гора поросят была. Помню эту картину. Зеленое поле – и гора дохлых поросят. Отец и остальные их там делили. Наверное их нельзя было есть, но мы всю зиму ели. Бабушка научилась делать рулет из свиной головы и делала ко всем праздникам. Это было фирменное блюдо. Однажды к маме на день рождения один модный московский поэт пришел, и бабушка рассказала ему как делается рулет из свиной головы. Поэту стало дурно, он сказал, что думал, что мы интеллигентные люди, а у нас свиные головы варят. Еще у нас негры на этаже квартиру снимали. Я с ними как-то ехала в лифте, и один негр мой берет из ангоры погладил и сказал, что я как киви. Это было нежно. Предлагал зайти в гости, но я не пошла. Мама не пустила. Она сказала: нам только негров не хватает, и так полная жопа.
***
Я так и сказала по телефону знакомой, что это очень страшно, когда тебе сорок три, и ты вдруг обнаруживаешь, что никого не любишь. Ладно еще, мужа, но ты уже не любишь и мужчину, к которому хотела уходить от мужа. А потом еще и другого мужчину, к которому ушла от мужчины, к которому хотела уйти от мужа. А потом тебе вдруг сорок пять, и ничего, кроме издерганного сексуального объекта для мужчин, между которыми ты бегаешь, ты из себя не представляешь. То есть, это просто какой-то холодный космос эти сорок пять. А подруга: - Ну какой холодный космос: у тебя и квартира есть, и мужчин целых три, сама никак не выберешь. Ну ладно, говорю я, ты права. Это не космос. Это просто полная жопа.
***
Осенью ко мне хронически прижимались в автобусах. Школа была в центре города, час езды в час-пик. Иногда трудно было в автобус влезть, и вот ты висишь как сарделька в дверях, сзади пристраивается какой-то мужик, двери автобуса начинают закрываться, стремясь его отcечь, и мужик характерными толкательными тазовыми движениями начинает пропихивать тебя, а заодно и себя в салон. И потом вы уже такие едете, как будто между вами все было, такие усталые и как будто друг другу родные, хотя в основном были противные мужики в пыжиковых шапках. Тогда и зарплату выдавали пыжиковыми шапками, смех один зимой. Я зимой переодевалась в пуховик-подушку, и мужики в автобусе переставали прижиматься до весны, хотя однажды и зимой кто-то долго елозил сзади, я и смотреть не стала: лучше уж думать, что там кто-то приятный, чем обычное мурло. А потом оказалось, что мне порезали сумочку и сперли деньги. Бабушка продала какой-то старый хлам и дала мне деньги на колготки их, и их украли. И сумку к тому же порезали. Мама с бабушкой долго причитали по этому поводу, а мне было все равно, у меня было что-то типа депрессии и все время закладывало уши как в самолете. Они там что-то кричали и возмущались, как будто за толстым стеклом, потом стали спрашивать: неужели я не заметила когда мне сумку резали? И что им сказать: что я думала, что это просто извращенцы, а это извращенцы-воры? Зима в тот год была какая-то особенно холодная, и я стала носить старую отцовскую кроличью ушанку, в которой меня все почему-то принимали за мальчика. Так и говорили – молодой человек, передайте деньги за проезд.

***


Мне стало неинтересно покупать себе одежду. Деньги есть, времени полно. В дорогих магазинах бесят продавцы, в дешевых – покупатели. Я никого не люблю, и мне ничего не идет. Меня даже не радует, что я худая. Женщины и мужчины годами бьются за то, чтоб потерять лишний килограмм. Муж похудел за последний год на пятнадцать кг и сообщил, что больше меня не любит. Такое ощущение, что любовь ко мне содержалась в его жировых клетках.
***
Двадцать третьего февраля в школе была дискотека. У меня была идиотская юбка цвета морской волны с двумя воланами и совершенно не было никакой обуви, кроме зимних сапог. За день до дискотеки мама с победным лицом вручила мне даже не знаю, как это назвать: бареточки из зеленой клеенки. Клеенка была пришита по периметру пластиковой подошвы и держалась на ногах с помошью шнурков, которые затягивались на щиколотках. Полагаю, это были тапочки для усопших, так как ходить в них было почти невозможно. Когда начались танцы, ноги в этой клеенке взмокли и стали ездить по подошве туда-сюда, пытаясь оторвать клеенчатый верх. Я еле доковыляла в этих баретках до стула. Переобулась в свои сапоги с облупленными носами и пошла домой.
***
Любовник покупает себе бесконечные ботинки и кроссовки. Каждый раз, когда мы встречаемся, он говорит, что это очень удобные ботинки, в тысячу раз удобнее всех предыдущих. Но на следующую встречу приходит в новых. Удивительно, что он так постоянен в выборе меня. Хотя, как это проверить.

***
С мамой у нас был один размер обуви. Но считалось, что у мамы стопа узкая и легкая, а у меня полная, поэтому я за ней донашивала, а надеть что-то более красивое, чем облупившиеся сапоги на один вечер мне запрещалось — растопчу.
Как-то я пошла на свидание в ботиночках, которые были на размер меньше, но зато немецкие, из тонкой белой кожи и тех времен, когда маме посчастливилось однажды съездить в Германию. Cвидание происходило на улице, и в какой-то момент я думала, что упаду в обморок, так давили ботинки. Но это не только от бедности, в четырнадцать лет я была жуткая дура.
Раз в неделю вечером приходила бабушка, мамина мама по прозвищу “Медведь”. Он открывала холодильник, доставала испорченные продукты: заветренный сыр, старый кефир, суп и долго и терпеливо ела. Бабушка пережила послевоенный голод, они суп из березовой коры варили. Так что доесть испорченные продукты для нее был сущий пустяк. Потом она, ругаясь, перемывала всю посуду, хромала на остановку и уезжала в свою квартиру на синем троллейбусе (она жила от нас в трех остановках). Я представляла, как она едет в троллейбусе и везет внутри себя испорченные продукты.
Бабушка была диабетиком и ей по специальной книжке раз в две недели выдавали в магазине ДИЕТА докторскую колбасу, которую съедали мы.
***
- Ба, а ты замуж по любви выходила?
- Мне тридцать лет было. Какая любовь.
- А раньше никто не предлагал, что ли?
- Предлагал один.
- И что? Не нравился тебе?
- Очень нравился.
- А чего отказала?
- Только война кончилась, ничего не было. Белье все старое, штопаное-перештопанное. Как раздеваться-то? Неприлично. Отказала.

***
Каждый раз, когда мы встречаемся вечером, мы покупаем кучу жратвы. Приносим домой. Не съедаем и половины. Через неделю первое, что я делаю, когда прихожу к нему – выкидываю испорченные продукты из холодильника и кладу туда новые. Однажды я перепутала и начала искать лимон в другом холодильнике, когда вернулась домой. Лимона не было. Я отчетливо помнила, как клала его на полку. У меня случилась истерика. Муж сказал, что я долбанутая.



***


Любовник любит покупать мне очень дорогое белье. Оно хранится в дубовом комоде в его спальне. Прихожу и надеваю его, как униформу.
Интересно, если я уйду от него, он отдаст мне бельё?

***


Все что я помню про погоду в моей юности – это очень холодно или сразу очень жарко. Приятное межсезонье проносилось совсем незаметно. Либо ты потеешь, либо трясешься от холода. Наверное, тут еще дело в особой влажности. Воронеж стоит на водохранилище. На Воронежском море.

***
Мы перестали отдыхать вместе. Муж ездит с дочерью на Крит, мы с любовником на Майорку. Мы живем в прекрасном отеле и каждый день ужинаем в шикарном ресторане над морем. Там не холодно и не жарко, там прекрасный вид, но я почему-то ничего не чувствую. Вечером, когда мы ложимся в постель, я тоже ничего не чувствую.
Как-то бабушка лежала в больнице через дорогу от отца. У нее в палате была свободная койка и отец ходил к ней спать в обеденный перерыв. А иногда и съедал ее обед. Потом отец стал уезжать на все праздники под видом того, что он подрабатывает на такси. Когда маме стало точно известно, что у отца любовница, она, человек от природы интровертный и сдержанный, собрала все силы и все слюни во рту и плюнула ему в лицо. Плевок вышел жалкий, с кривой и коротенькой траекторией. Отец засмеялся и сказал: “Недолёт”.

***
Наткнулась на романтические письма любовника к какой-то юной особе. Там он говорит много нежного и что было бы здорово забраться на крышу августовcкой ночью и есть там арбуз. Романтично и не банально, но не вызывает у меня даже ревности. Я не хочу ни на крыше, ни арбуз. Мне даже на Майорке скучно.
Наткнулась на письма мужа к разным бабам. Банально и противно. С такой стилистикой ему никто никогда не даст. Надо посоветовать написать про арбуз на августовской крыше.
***


Потом приходила весна. У нас не было дачи, а очень хотелось загорать. И мы с соседкой Светкой, старой девой, брали покрывала и лезли на крышу нашей панельной шестнадцатиэтажки. Оттуда открывался офигенный вид, но в остальном это было мало похоже на курорт: смоляное покрытие разогревшись на солнце дико воняло, и однажды нас даже чуть не изнасиловали какие-то придурки, которые залезли на крышу вслед за нами.
Но этот эпизод прошел как-то незаметно, потому что почти сразу за этим умерла бабушка. Не та, которая всё доедала, а вторая. Бабушка-праздник. Она отсидела в тюрьме за хищения в особо крупных размерах. Вернулась по амнистии, никаких богатств у нее не осталось, так как они еще до тюрьмы спустила все деньги на своего любовника – бурильщика Володю. Он был на пятнадцать лет моложе.
Отчетливо помню ее маленькую захламленную хрущевку, продукты для поминок, наваленные на столе, и руки с аккуратными ногтями, сложенные на груди. В квартире было жарко, и под гроб поставили ведра.
Но и этот эпизод тоже прошел почти незаметно, потому что вслед за бабушкой погиб Виктор Цой, и я стала оплакивать по вечерам сразу их обоих, а заодно и свою никудышнюю жизнь, впереди которой после смерти Цоя, очевидно ничего хорошего не было.

***

Может, и не было ничего хорошего. Разве хорошо быть богатой иждивенкой, курсирующей между мужиками, скучающей в квартире с видом на Третьяковскую галерею и выпрыгивающей в истерике на ходу из автомобилей? Можно ли это считать счастьем, тем, ради чего было все предыдущее, включая сухари с Рамой и пуховики-подушки? Тем, что звало и манило, помогая выжить в этом дурдоме? Хотя ничего и не звало, мы выживали в этом дурдоме просто так, потому что были очень живыми. Выживали и радовались. А теперь мы унылые и мертвые. Вечно одинаковые, как Дом меда. Мы сложные и замысловатые, мы очень на любителя, как странные чугунные чайники и экзотическое варенье в банках редкой формы. Мы не подходим никому, и нам тоже никто не подходит. И хорошо нам было только в детстве, в ночном трамвае, в ожидании счастья. Аминь.

⁣7 женщин и мужчина-змея. Монологи


Девочка. Страх


Сегодня я полдня просидела в маслобойне за кадкой. Ковыряла ногтем щепки в стенке кадки и плакала. Соседские девчонки, узнав, что я видела тебя в священной роще, сговорились и дразнят меня змеиной невестой. Я оправдывалась и твердила им, что видела тебя лишь мельком, а потом бежала быстрее ветра, потому что испугалась твоего голоса и твоей тени, но они вбили себе в голову, что осенью ты явишься и унесешь меня под землю.
И ведь ты мне совсем не нравишься, ты - грозный древний царь, хоть твои лик и тело будут вечно молодыми. Я - совсем еще девчонка, которая шьет платья куклам, и от обиды и страха ковыряет ногтями щепы в стенках кадки, чтобы никто не увидел слез. Если отец поверит, что я - змеиная невеста, он проклянет меня или выдаст замуж за того некрасивого богатого купца, который видел уже тридцатую весну. А еще он может связать меня и бросить в роще, в месте, где корни деревьев сплелись так туго, что непонятно, где кончается кора и начинается почва. Говорят, именно там в древние времена они пытались умилостивить твой гнев и спасти детей от твоего яда.


Мать. Любовь


Сегодня особенный день. Тайком от всех я ушла в чащу, где долгие часы бродила твоими тропами и собирала твою мертвую кожу. Я думала о том, какой нежный у тебя теперь покров, как уязвим он для острых камней и для лучей солнца. Я думала о тебе. Твой облик - страх, твое тело - мрак, твое имя - тишина темноты. Только я тебя не боюсь. Если есть в тебе злоба, то лишь потому, что ты - дитя этого мира, и способен сердиться, как и любой, отвечая злом - на зло. Для них ты - могучий царь, изрыгающий яд, чудовище, гибкое мыслью и телом. Ты причиняешь боль и отнимаешь жизни их детей, вот почему они сторонятся тебя. Они не знают, что раз в год ты становишься слабее младенца, и уходишь под землю, чтобы солнце не сожгло твое тело в пепел. В этот день, как мне кажется, ты ничем не отличаешься от всякого мужчины, который мнит себя твердокаменным, но на деле остается ребенком, который теперь играет в другие игрушки.


Охотница. Движение


Я знаю, где тебя встретить, а потому каждое утро обещаю себе, что никогда не окажусь там. С рассветом я запрягаю ветер, и мы несемся сквозь напитанные светом рощи. Я приветствую каждый дневной звук, меня радует танец животных, чьи тела по велению древних законов жаждут стать единым целым. Я чувствую запах опадающих смокв, вижу, как где-то на опушке бродят кудрявые козы. Пастушья флейта отзывается пению их колокольчиков. На лугу жужжат пчелы - там растет чабрец, и я знаю: скоро в деревне будет праздник меда.
Солнечный мир безмятежен. Но вот где-то двинулся камень, зашуршала сухая листва. Тогда все звуки на секунду замирают, и лишь сердца живых существ стучат, как тимпаны. Из тишины приходит мелодия страха, мрака и смерти, от которой кровь густеет в жилах.
А я хлещу ветер что есть мочи - чтобы поскорее миновать напоминание о твоем незримом присутствии. Чтобы забыть, что тень твоя таится под каждым камнем и упавшим стволом, а в самой чаще леса темнота сплетается в кольца и становится твоим телом.
Я бегу тебя, но ты настигаешь, хотя не спешишь. Тебе даже не нужно совершать движения: ты всегда здесь, в моих мыслях, на вздох впереди.


Царевна. Свобода


Все знают, что я холодна к тебе. Я холодна к тебе, и чем жарче горит мое тело от твоей близости, тем холоднее я становлюсь. Мне кажется, я могла бы задушить тебя холодом, а ведь ты - холоднее меня. Твои плечи, покрытые чешуей, мне омерзительны, и чем сильнее я жажду их прикосновения, тем большим презрением я одаряю тебя. Ты скользишь между влажных камней, ты пахнешь землей и стоит мне вспомнить об этом, как я сама становлюсь влажной и податливой, словно земля.
У меня все секунды наперечет, и тебе я не дам ни одной!
И чтобы ты перестал быть ценным, я надеваю уродливую маску на твое темное лицо. Я присваиваю себе все твои занятия, и на состязаниях в любых искусствах превосхожу тебя. Ты слабее меня! А значит, ты мне не нужен.
Сегодня я повелела истребить змей - всех и каждую. Я знаю, ты умнее, и ты уйдешь в землю. И я изрыла бы землю до самого чрева ее, если б могла. Если бы я могла.


Хозяйка. Подчинение


Женщины! Воительницы, охотницы, ткачихи, музыкантки! Художницы, монахини, танцовщицы, пастушки, ныряльщицы за жемчугом! Что можете вы знать о нем?
Ты великий царь! Твое тело струится из тьмы - в тайну, из тайны в смерть. Дети босыми пятками топчут твою тень, надеясь остаться безнаказанными, а потом их глупые матери стенают, что ты - чудовище. Твоя власть - казнить или миловать, освобождать или забирать в земные недра.
Я не колдунья и не лунная монахиня, я не могу воплощать ни твоих, ни своих желаний. Но будь у меня эта сила, я бы отдала все, чтобы быть твоей. Рядом со мной твоя корона еще громче засияла бы мраком, а яд сгустился бы и сделался еще могущественнее. Если только возможно большее могущество!
Я надену лучшее платье, вплету бусины в волосы и лягу у корней деревьев, которые сплелись так туго, что уже непонятно, где кончается кора и начинается почва.
Я отдам свое теплое женское чрево, чтобы в нем поселились тысячи и тысячи змей. И когда я извергну их из себя - бойтесь, художницы, воительницы, ростовщицы, ныряльщицы за жемчугом! Бойтесь пастушки, гоните прочь от лесов козьи стада, бегите, охотницы и охотники, прячьтесь голые человечьи младенцы, великое племя великого царя хлынуло в мир, и вам не спастись от его яда!
Выбери меня, великий царь. Позволь мне быть твоей царицей.


Монахиня. Отречение


Я слышала, они говорят о тебе, когда я выходила ночью, чтобы сцедить лунное молоко. Я была одета в шерстяной плащ, но могла бы этого не делать: их громкий шепот колол кожу не меньше, чем острые ворсинки шерсти. Пока я доила луну, я думала о том, почему мне непонятен их путь - мечтать о тебе, прекращать есть, терять сон и ночи напролет трогать свое тело под платьем, когда ты далеко. Я служу луне, я возжигаю на ее алтаре синеватое пламя, я молчу в ее честь древние гимны. У тебя лицо цвета земли, и даже серебро луны не способно очистить его от черной, странно пахнущей чешуи. Женщины говорят, так пахнет похоть. Похоть - это нестерпимое движение соков под кожей, дрожь ума и трепет сердца.
Единственное, чего мне хочется, это покоя и серебряного голоса луны внутри моего тела. Когда я входила в дом, что-то гибкое, незримое коснулось моей ноги. Меня кинуло в дрожь, и я спешно вошла в дом.


Любовница. Наслаждение


Ты приходишь ко мне ночью, когда мне некого больше таиться. Днем я прячусь в оливковых норах, украшаюсь апельсиновым цветом, а жужелицы и черви щекочут мне пальцы ног. Я купаюсь в соленых волнах, и запахи моего лона и кожи сливаются воедино. На завтрак я ем сыр и персики, на обед - каракатиц, а вечером пью золотое масло садящегося в синеву солнца. Я брожу среди нагретых камней, и знаю, что в каждой тени, в каждом землистом пятне моего солнечного мира прячешься Ты. Твоя кожа сухая и звонкая, от звуков твоего голоса с предгорий бегут в ужасе тонкорунные стада. Матери пугают тобой детей, а отцы грозят дочерям бросить их в лесу, у корней, связанными, если те тайком лишатся девства.
Все говорят, что единственного укуса достаточно для того, чтобы солнце померкло навсегда, но я столь сильно желаю тебя, что страх отступает. Что мне солнце - золоченый прах, танцующий в прахе! Что мне завтра, если в нем может закончиться моя любовь к тебе! Я не боюсь ни тебя, ни твоего яда. Солнце умирает каждый день. Каждый день навсегда засыпают люди.
И в час, когда жрицы доят луну, когда девчонки мечтают о богатых женихах, когда матери молятся за своих детей, когда белые кобылицы становятся синими, когда наши тела - мое и твое - сливаются в единое целое, мне до изнеможения хочется ощутить твой жалящий, самый последний поцелуй.

⁣— Всё,хватит, натерпелась. Подаю заявление на развод!— в сердцах кричала Петровна. Хозяйственная женщина, успевающая следить за собой.
— Да подавай ,подавай ,испугала. Я ,может, всю жизнь только об этом и мечтал , — сося папироску , махал рукой подвыпивший Семёныч.Худощавый мужчина с загорелым лицом.
— И подам ,думаешь, не подам ? Завтра же пойду в суд и отдам лично Валентине Ивановне.
И они развелись. Написали объявление о размене трехкомнатной квартиры. Петровна была на пенсии. Семёныч ещё работал и зарабатывал неплохо.
На следующий день после развода он пришёл , как обычно , на обед домой. И только дома вспомнил , что они ведь развелись , а он для себя обеда , конечно, не приготовил.
— Дай поесть-то, — по-свойски сказал он.
— А кто ты такой, чтоб тебя кормить ? — с гордостью ответила она.
— Ну хотя бы старый знакомый.
— Ой, у меня ,может, старых знакомых не один десяток. Так что ж, прикажешь мне их всех кормить, так что ли ? Рассмешил.
— Ну, а если я тебе заплачу , накормишь ?
— Заплатишь? — не ожидала такого поворота Петровна. — А что, одной мне, пожалуй, всё не съесть, уж лучше я тебе продам, чем выбрасывать за так.
Только цены будут ресторанные. Я не хуже их готовлю.
— Ресторанные так ресторанные. Наливай, только побыстрей, а то время идет.
— А, что это вы мне тыкаете , гражданин ?
— Да, ладно, совсем уж разошлась, — сказал Семёныч, быстро уплетая суп, который почему-то показался намного вкуснее, чем раньше , может, потому ,что заплатил за него.

Так он и приходил каждый день домой обедать и платил. как в ресторане. И ему было хорошо- не надо возиться с этими продуктами, кастрюлями. И ей хорошо - всё лишние денежки. А готовить всё равно надо, что для одной, что для двоих - какая разница.
Кроме обеда,он пользовался кухней-рестораном на дому и утром, и вечером. Благо денег было много.

Петровну всё дальше увлекала идея домашнего ресторана. Она специально сходила в единственный ресторан в их небольшом городке. Посмотрела, как оформлены столы, написано меню , как подают , во что одеты официантки. В общем, запомнила всё,что могла.
Однажды Семёныч пришёл домой и застыл у дверей на кухню. На столе белая скатерть, ваза с цветами,около тарелки лежат салфетка и ещё какая-то бумажка. Он подошёл к столу, взял бумажку и прочитал : "Меню".
— Тьфу, ты, ну выдумала бабка.
Однако прочитал его, и на последней строчке взгляд остановился : водка, -100 грамм - 40 рублей.
— Что будем кушать ?— спросила Петровна, войдя на кухню.

Семёныч поднял глаза и слегка оторопел, не узнав своей жены. Нарядное платье облегало откуда-то взявшуюся фигуру,поверх был надет аккуратный белый фартук ,волосы убраны в "причёску". А главное, лицо её озаряла улыбка.
— Мне, пожалуйста, всё самое дорогое и,пожалуй, водки 100 граммов, нет 200 граммов.
Но Петровна долго не могла выдержать своей новой роли.
— Ага! — обрадовалась она,— значит, всё-таки не бросил, а я уж подумала: неужели образумился ,дай, думаю, проверю.
— Проверю. Эх ты! Опять за своё — начинаешь заводиться. А я, может быть, с тобой на брудершафт хотел .
— Ой, стала бы я с тобой на брудершафт пить. Больше мне делать нечего.
А самой почему-то стало немного жаль Семёныча.
Как-то раз Семёныч пришёл домой,но на кухне его никто не встречал. Петровна приболела. Вечером она говорит :
— Хоть бы поясницу натёр.
— За деньги ,пожалуйста.
— О, изверг. Ладно заплачу. На ,помажь.
— А что это вы меня на "ты" называете ,гражданка?
— Смеёшься?
Так они и жили. По объявлению о размене квартиры никто не обращался. Вечерами они смотрели телевизор, а на ночь расходились по своим комнатам.
Однажды длинным зимним вечером они сидели и играли в карты.
Семёныч говорит :
— Послушайте ,Петровна, а что это вы всё одна да одна ?
— А вам ,Семёныч, не скучно — всё один да один?
— Да, скучновато немного.
— Да и мне вроде как тоже немного скучновато.
— Слушай, ,Петровна,а выходи ты за меня замуж.
— А что, надо подумать — кокетливо ответила она.

⁣ИМЯ МОЁ - СОФИЯ.

Монопьеса.

Действие, описываемое в пьесе, происходит, в конце июня 1704 года в Москве, в Новодевичьем монастыре, в келье царевны Софии Алексеевны Романовой, дочери царя Алексея Михайловича Романова (второй русский царь из династии Романовых) и его первой жены Марии Ильиничны Милославской.
После подавления стрелецкого бунта (1689) и поражения в борьбе за власть с Петром I (братом по отцу Алексею Михайловичу Романову и его второй жены Натальи Нарышкиной) София Алексеевна была заточена в монастырь и пострижена в монахини под именем Сусанна.
Через четырнадцать лет заточения, царевна решает принять схиму и, тем самым, вернуть себе имя София. Она трепетно готовится к священному таинству, вспоминает жизнь, взвешивает свои деяния, анализирует отношения с современниками.
Особое внимание в думах она уделяет отцу Алексею Михайловичу, самодержцу Российскому и своему фавориту князю Василию Голицыну, фактическому главе русского правительства во время её регентства при младших братьях Иване и Петре, в 1704 году находящемуся в ссылке. Так же вспоминает она и активного сторонника её идеи восшествия на престол, Главу Стрелецкого приказа Фёдора Шакловитого, казнённого Петром Первым при подавлении Стрелецкого бунта (1689).
Пророческий сон Софии рассказывает о шутовской свадьбе князя Михаила Голицына (внука Василия Голицына, фаворита Софии), на тот момент придворного шута Анны Иоановны, с придворной шутихой Авдотьей Бужениновой. Свадьба по велению императрицы Анны Иоановны была устроена в Санкт-Петербурге на берегу Невы в доме изо льда. (1740). Анна Иоановна, племянница Аннушка - дочь единоутробного брата царевны Фёдора Алексеевича Романова, с которым София шесть лет практически разделяла управление государством от самого его помазания на царство до кончины (1682).

Пьеса написана современным русским языком с вкраплением старорусских слов в такой степени, чтобы можно было легко понять их смысл, так как старорусский язык значительно отличается от современного.

При невозможности сделать запись голосов внесценических персонажей, данный текст может произносить артистка, исполняющая роль Софии.

Словарь прилагается.






ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

СОФИЯ, царевна София Алексеевна Романова (17 сентября 1657 - 3 июля 1704) , дочь царя Алексея Михайловича Романова, сестра Петра (I) Алексеевича Романова.
ГОЛОС ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ, царя Алексея Михайловича Романова (9 марта 1629 - 29 января 1676), отца царевны Софии.
ГОЛОС СИМЕОНА, Симеона Полоцкого (1629 – 1680), наставника царевны Софии.
ГОЛОС ГОЛИЦЫНА, князя Василия Васильевича Голицына (1643 - 1714), государственного деятеля, соратника царевны Софии, её фаворита.
ГОЛОС ПЕТРА I, царя Петра Алексеевича Романова
(30 мая 1672 - 28 января 1725) , брата царевны Софии.

Сцена первая.

Богато обставленная монастырская келья с зарешечённым оконцем. Одна стена увешана дорогими иконами, вторая – многочисленными полками с книгами. На одном краю большого стола лежат рукоделье, листы бумаги, чернильница с перьями. На другом - на золотом подносе яства. В углу у двери небольшой комод с принадлежности для умывания.
На кровати спит СОФИЯ.
По нарастающей начинает звучать какофония из звуков бубенцов, людских выкрикиваний и смеха, блеяния овец, мычания коров, ржания лошадей - и всё это под мажорный аккомпанемент балалаек, труб и барабанов. На заднике появляются беснующиеся тени людей и животных.
СОФИЯ мечется в постели, протяжно стонет.
Неожиданно звуки обрываются, СОФИЯ вскакивает, панически размахивая руками.


СОФИЯ (кричит). Изыди! Изыди, нечистая!

Тяжело дыша и прижимая руки к сердцу, испуганно оглядывается, присматривается и, наконец, облегчённо выдыхает.

Сон. То был сон… (Растерянно.) Морока…

Покачиваясь, тяжело идёт к столу, наливает в кубок воды.

Ох и страшный. А к чему? (Пьёт, смотрит в окно.) Светает уж… Вон и брезг заалел… Что погружаться в думу, что зазря голову трудить? Забыть! Куда нощь – туда и сон. (Устало вздыхает, качает головой.) Ох и шугающий, выстращающий… Вресноту страшный сон.

СОФИЯ идёт к комоду, наливает из кувшина в таз немного воды, заглядывает в кувшин, недовольно качает головой, открывает дверь, кричит.

Ульянка! Опять воды не нанесла! Где ты там?! Скокмо можно тебе выговаривать?! На заступника своего обнадеиваешься? Тьфу, пакость! Дрянная девка!

СОФИЯ возвращается к комоду, умывается, приглаживает волосы, задумывается.

А не спокойно, видать, на сердце, раз такое привиделось… Вот к чему?! Мура, а в голове всё крутится и крутится – не выместь! (Вспоминает сон.) Сын его, что ли?.. Васеньки моего ненаглядного, зельного князя Голицына… Или не сын - не возьму в толк… Но точно не он сам, не Васенька. Сидит сизый такой, понурый… в клетке железной и во льду весь… А рядом… то ли карлица – шутиха смердящая, то ли нежить – страхолюдна-угрёбищна… и дрожит вся, и жмётся к нему… А вокруг нелюди беснуются, твари-гады и животины прочие мычат-блеют-мекают да шипят злобно… И трубы трубят на погибель им. А над ними над всеми бабища саженная глазами сверкает да грохочет-заливается… И зубы так страшно скалит, и стрелы огненные от них отскакивают и в ледяной дом зашвыриваются.
В ледяной дом? Что за виденье такое?.. Но истинно – в ледяной. То ли над рекой какой замёрзшей, то ли над канавой… Не разберу… Где ж такой может быть?.. Нет, не ведаю. Расспросить надо будет…
Ледяной дом. Фу, страх какой - прямо холодом повеяло.

Берёт со стула платье и, повернувшись к двери, кричит.

Ульянка, девка нелепая, да где ж тебя носит?! Вчера говорила тебе, чтоб платье мне отпарила! Вот не в келье б я была сейчас, а в тереме, так поумничала бы ты у меня, паскудница.

Вздыхая, рассматривает платье со всех сторон, вертит его, наконец, надевает. Снова задумывается, вспоминает сон.

А вот бабищу ту словно знаю… Постой, постой… Так голос же был: то дщерь Ивана, брата твоего, племянница твоя родная - Анна…
Анна? Анна Иоановна?! Братика моего единоутробного Иванушки доцерь? Дщерь Иоанна V, красавца и добрейшей души человека? Накануне только ж вспоминала её – одиннадцать годочков ей этой зимой минуло. Славный пупышек, цветинка! Прибегала тут ко мне намедни под оконце, девкой сенной прикинувшись, чтоб не узнали. Слава Богу, царь наш Пётр, братец мой Петруша, не сторожит царевен так, как нас когда-то сторожили. Упросила, видать, Аннушка маменьку свою, вдовствующую царицу Прасковью Фёдоровну, в такой дальний путь сняться! Это ж подумать - из самого Измайлова да в Новодевичье... А, может, и не упросила, может, мимоездом. И скорее даже мимоездом, потому как ох и тяжёлая на характер матерь Аннушки, вдова брата моего Ивана… (Снимает икону, на которой изображён Алексей Михайлович Романов, оглаживает её, целует.) Вот икону с ликом батюшки Алексея Михайловича передала тайно через послушницу. Как сумела? Чрез отдаривание, конечно. Чрез откуп. Благодарствие тебе за это, Анна Иоановна. (Умилённо.) Аннушка… (Удивляется воспоминаниям.) Про неё, что ли, во сне мне указали? Да она ж мала совсем, а в муровине моём видалась бабища! И дом ледяной у речки. Вот что это значица?.. (Задумывается, поднимает указательный палец вверх.) А вот токмо что сейчас ещё припомнилось: карлица, что жалась к тому сизому, что в железной в клетке, шептала ему что-то тихохонько… А что ж шептала-то?.. Да что ж она шептала… О, разобрала: «Мишенька, - вот как сейчас слышу, - Мишенька, князь мой яхонтовый Михаил Ляксеич…»
Ляксеич… Так не сын тогда Васеньки… А похож на Голицына - не отличить совсем… Ляксеич… Кто ж тогда такой будет?.. Сродник какой-то его, Василия Голицына, что ли? А к чему тот дом ледяной предстал? И люд со зверьём пляшущие… (Берёт шаль, укутывается.)
Боязно мне - зачем пригрезилось эдакое?! (Смотрит вверх.) Зачем, Боже, решил пугать меня перед схимою? Иль знак какой хочешь подати? Случилось что с Васенькой, другом милым моим, в ссылке дремучей? Или с потомством его? (Изумляется своей тревоге.) А мне это знать зачем?! Душу токмо тревожить… Ни я к нему теперь из кельи монастырской, ни он ко мне из ссылки северной… не приедем больше друг к другу… (Достаёт спрятанный на груди медальон, открывает.) Васенька мой… Василий Васильевич… Князь Голицын… Боярин… Не посмел-таки ослушаться брата своего Бориса, явился на поклон в Троицу к Петру, к брату моему, от меня же там тогда в Лавре и хоронящемуся… (Стоит спиной к окну, оглядывается, вздрагивает, шарахается, испуганно крестится.) Фу, свят, свят… привиделось… То моя же тень в оконце отразилась, а мне уж вновь стрельцы показались… Как вспомню – мороз по спине продирает! (Поднимает глаза вверх.)
Господи, да что ж со мной сегодня! С ночи всё скребёт-смущает! То предвещание какое-то про людей неведомых, а будто сродников, снится; то былое, что поминать не хочется, в оконце заглядывает да расправу Петрушину над стрельцами мне снова кажет… (Смотрит на икону с изображением царя Алексея Михайловича Романова.) Что, батюшка, смешна твоя доцерь сейчас? Всё трясётся да пугается… А потому что страшно мне. Чего страшно – сама не знаю, но сердце борзо трепышет. А был бы ты рядом… Разве б не приголубил?
Эх, рано без матушки я осталась… Двенадцатый годок мне шёл, когда Мария Ильинична Милославская, супруга твоя, преставилась… (Вспоминает.) О, так вот ровно столько же, как сейчас Аннушке, доцери Ивана. Ах, Боже ж ты мой! Так ведь она, Анна-то, уж осемь годков, как без батюшки. Ну так у неё зато матушка жива. Хоть и крут нрав её, а всё ж не отодвинет дитятко своё.
А моя матерь, Мария Ильинична, мученица святая, доброй-предоброй была. Тринадцать чад народила, а с последней, Евдокией младшей, и отошла. (Обращается к иконе.) Помню, горевал ты, батюшка, сильно. Вот тогда-то горе горькое сцепило нас с тобой, связало. Беседовать ты часто со мной стал, слушать, хвалить… Отмечал, что разум имею не по годам. На собирания разные стал с собой брать, а после потом расспрашивать: о чём на том совете речь шла? Кто из бояр верно говорил, а кто нелепо? Теперь только и осознала, что ты, батюшка, царствовать меня обучал. И теперь только осмыслила, зачем… Чтоб братов моих опекать на их царствовании да приучать к делам государственным. Али нет?
А помнишь, как спрошала я тебя, самодержца Алексея Романова:
-Разве ты не видишь, что я лучше учусь, чем все братья мои и сёстры? И умом здорова, и телом… И в житие уже понимаю. Разве сможет так кто из братьев моих? Почему не отмечаешь это? Почему не признаёшь?
Улыбался ты, гладил голову мне, вздыхал и говорил, что по закону предков живём, что не можешь подобное про царевен объявлять…
ГОЛОС ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ (тихим эхом). Да, не хозяин я в этом был.

СОФИЯ удивлённо смотрит на икону, прислушивается, поднимает глаза кверху.

СОФИЯ. Да, батюшка, так тогда ты и сказал мне.... Так и было! Не хозяин, мол… А я же опять к тебе липла:
-Разве не зришь, как понимаю дела державные? Разве не зришь, как братьям помогаю? С послами уже говорить могу – ты же знаешь… И понимают меня, и принимают меня, и бумаги доверяют. И бояре ко мне ходют, и купцы. И любят все. И сильно благодарные. Разве не ведаешь того? И что опять отвечал ты мне, батюшка? (Прислушивается.)
ГОЛОС ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ (тихим эхом). Помню. «Не забивай светлу голову свою, – говорил тебе, - ты девка. Девки всегда глупее отроков. Учись, коль охота есть, живи, радуйся. Но супротив братов не смей…»
СОФИЯ. Да, мы с сёстрами - девки, а науки ведь постигали лучше. А я - ещё и лучше всех сестёр. Сам наставник мой Симеон Полоцкий говорил тебе про ум мой острый. Разве не помнишь? Он оды мне посвящал.
ГОЛОС СИМЕОНА (нараспев тихим эхом).
«О благороднейшая царевна Софиа,
Ищещи премудрости выну небесныя.
По имени твоему жизнь свою ведеши:
Мудрая глаголеши, мудрая дееши.
Ты церковныя книги обыкла читати
И в отеческих светцех мудрости искати…
СОФИЯ (прислушиваясь). Слышишь, батюшка? Помнишь? А я помню, как ты тогда взялся смеяться…
ГОЛОС ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ (тихим эхом). Не смеялся. Но предрекал. И ныне настаивал бы: не обольщайся, царевнушка, угодила ты в ту пору Симеону Полоцкому - задумку ума его одобрила. И боярам про академию Славяно-греко-латинскую рассказала. Вот он и подольстился.
СОФИЯ. Несправедлив ты, ай как несправедлив! Ведь не один раз Симеон в честь мою писал, и не один он… Философ Сильвестр Медведев ещё, что университет в Москве просил утвердить. И почтенный пиит Карион Завулонский. И даже служка монастыря Новодевичьего Осип Титов славил меня.
А помнишь, я и сама вирши творила. Ах как я любила это! Да, славно было у нас в ту пору. С тобой, батюшка, славно. Ты просвещение любил. И искусство. Даже театр настоящий устроил нам. (Гладит и целует икону.) А я пиесу сама написала. И ведь играли её. И хвалили все. Помнишь, как хвалили-то?
ГОЛОС ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ (тихим эхом). Помню… Я всё, царевнушка, помню… Но, видать, много хвалили - меньше надо было. И говорил я тебе, и предвещал, да ты не вняла… А Симеон Полоцкий славный был просветитель. Жаль, ушёл рано, без подсобки тебя оставил. Сколько было тебе тогда, Софиа?
СОФИЯ (продолжает разговаривать с иконой). Двадцать два. А тебя на ту пору уже, почитай, годка четыре как не было с нами... И была я круглой сиротой.
Симеон же гороскоп мне составил - ты уже не застал того. Обещал он, что вскоре вспыхнет звезда моя на небе, и вознесусь я на высоту небывалую.
Усомнилась я тогда. Разве есть путь, на котором царевна может вознестись и прославиться?!
Усмехнулся Симеон и рассказал мне историю Пульхерии Августы, дочери греческого кесаря Аркадия. Она после смерти отца своего стала править греческой империей вместо брата, скорбного главою.
Успел предсказать мне это Симеон и отошёл тихо. А тут вскоре и засияла моя звезда - комета-«хвостушка»!
ГОЛОС СИМЕОНА (нараспев тихим эхом). И вспыхнет звезда твоя. И будет она ярче всех звёзд…
СОФИЯ. И ведь вспыхнула! А сияла как долго! Моя звезда. Мне предсказанная! Благодарствую! И вот как тогда, скажи, было не поверить старцу? Не раз вспоминала потом и о правительнице греческой Пульхерии. Поверяла её судьбою собственную жизнь. Да видно, из сходного семени на Руси другие совсем цветы вырастают. (Горько усмехается.) Ведь на Руси законы старины великой славятся более всех законов. Потому ты, видать, самодержец Алексей Михайлович, и не хотел надежд моих поддерживать? Девка – вот и не мечтай.
ГОЛОС ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ (тихим эхом). Потому, царевна… Раз положено жить так – так и живи. Как и я сам жил, как и детям своим завещал.

СОФИЯ согласно кивает, гладит икону, целует, ставит на место.

СОФИЯ. А разве не мог он исправить закон тот древний? Разве не самодержец был? Вон как Петруша, отпрыск его, всё свернул-повернул – и что ему те законы предков далёких?! А батюшка наш родной, выходит, не осмелился. Пусть бы не про власть для нас, царевишен, пусть бы хоть токмо про волю - как скрасил бы житие наше. Повелел бы позволить нам замуж итить за принцев да рыцарей заморских – где б убыло? Нет, вера не та. Да и нельзя, чтоб плодились - чтоб потом во власть шли… Да… Власть…
По обычаям нашим древним самодержцем стать можно, токмо ежели ты у самодержца уродился, ежели он, самодержец, сам благословил на царство, и самое первостепенное - ежели ты не девка… Девке, царевне, ход во власть заказан. Будь ты хоть семи пядей во лбу, будь хоть сильно любимой царской детятей – заказан.
Матерь ещё может к сыну пристать и от имени его править, а царевна никогда. Царевна жить житиё своё будет укрытой в тереме. А потом укрытой в монастыре… И всё. Вот и вся красна царевешна жизнь. Да, я знала: с нарождения самого путь цесаревны определён. Но такое житие казалась мне хуже, чем даже у девки–простолюдинки, потому что у неё хоть какая-то свобода да была. У нас же либо терем, либо монастырь. А это ли ни есть полон? (Указывает на свою келью.) И зачем нарождаться нам надо было, коли наперёд уже известно, что не пригодны мы в царстве нашем?! А ведь мы могли бы служить верой и правдой Отечеству равно как и мужи…

Сцена вторая.

Келья СОФИИ.
СОФИЯ подходит к столу.

СОФИЯ. Сколько яств… Поисти, что ли? (Вертит поднос, горько усмехается.) Кто на скудной пище живёт, тот о сытых и смачных обедах мечтает – видит счастие в том. Кто в лохмотья одет, тот боярским завидует шубам. Кто совсем одинок, тот без устали ждёт – не дождётся, что в сплочённую задругу кликнут. Кто покинут, тот верит, что вернётся покинувший и уже не уйдёт…

Идёт к креслу, поднимает облачение схимника, прикладывает к себе.

Кто ж прошёл это всё, тот цены в этом больше не видит. Кто прошёл это всё,
тот к Богу склонится, тот в Боге покой свой найдёт… (Поднимает глаза к небу.)
Господи мой, вот я вся пред Тобой, как есть…
Что Ты про меня не знаешь – не ведаешь? Вся жизнь моя у Тебя на ладони – от зарождения до сегодняшнего моего заточения. Скажешь, что монастырь – не полон, а обитель-приория для духовного возвышения и исповедания православной веры? Для единения свято верующих? Так это для добровольно избравших сию стезю, а меня ж насильственно постригли! Да ещё Сусанной нарекли! Но ты знаешь - не покорилась я, не приняла того имени. Не моё! Софией я родилась, Софией я и к Тебе уйду. Много думала я об этом, выход искала, смириться пыталась – не возмогла! Уж почти пятнадцать лет я тут… София я! Софией и уйти должна!
И ведь пошёл-таки Ты мне навстречу – подшепнул-надоумил схиму принять и имя своё возвернуть! Ведь это же Ты надоумил, Боже? А кто ж ещё, если не Ты… Ты, конечно… Благодарствую от души всей моей, от сердца и от разума тоже.
Завтра! Завтра всё это свершится – на ступень стану выше и ближе к Тебе - говорить с Тобой станет мне легче. И Тебе видней будет в душу мою заглянуть. Готовлюсь. День и ночь думаю, что скажу тебе, как схиму Софией приму… Ох как ожидаю уже… Ох как чаю…

Кладёт облачение назад, оно соскальзывает за кресло, но
СОФИЯ не видит этого.

И вот что скажу Тебе попервой: грешна я, Боже… От пути цесаревны, искони всем понятным-известным, признаюсь - отступить хотела. Верно наказывал ты меня. Но потом ведь зачем-то поднимал, возвышал, власть великую мне над людьми вверял. Зачем же, если снова тут же своим повелением меня на расправу им и бросал? (Вскидывает вверх руки.) Но спасибо, не покидал – всегда был со мною, всегда был во мне!
Заступничество Твоё в мои младые лета я как-то должна была растолковать и к жизни допустить, но не сумела. Безумная ещё тогда была, бестолковая. Теперь-то всё осознала. Тебя почитаю, голову свою склоняю, мудрость Твою восхваляю.
И всё же не ведаю, как можно было бы мне смириться? Учили меня смирению да не доучили – и в чём же тут моя виновность? Знать, Ты сам меня такою создал – так такой и примешь. Хоть и много грешна была… (С наслаждением вспоминает.) Много, отрицать не стану. С Васенькой вот моим хороводилась… Признаюсь. С дружком славным, соколом ненаглядным… Любилась… (Целует медальон, прижимает к груди.)
Как глянул он на меня в первый раз взором своим пронзительным, как усмехнулся хитро, но по-доброму, так и не смогла я уже зрак оторвать от лика его небесного. По-польски он со мной заговорил - я ответила. На латинский он перешёл – я ответила! По-немецки тогда ещё затарантил – я смолчала… Ох, и смеялся он. Как сейчас слышу…
ГОЛОС ГОЛИЦЫНА (бодрый, весёлый). Что, царевна, не одолела ещё язык неметчины?
СОФИЯ (смеётся). И посмотрел так, словно в самое сердце заглянул и место себе там умостил. Вася. Васенька… Да что я тебе, Боже, представляю его – ты и сам всё знаешь: Василий Васильевич Голицын, потомок известного литовского князя Гедимина. Своеобычный, живописный. Не князь, а картина. А образован как... Языками разными владел, в музыке разумел, в искусстве. Но, правда, на держав западных сильно заглядывался – считал, умению их и нам надобно учиться. Так же живо пытливость свою и на их культуру направлял. А сам-то был – щёголь! Головерт… Как к такому было не прикипеть?! Скажешь, венчаный он был, отец семейства. Знала. Но поделать с собой ничего не могла. Ещё и старше он намного был, а мне казалось, что моложе молодых… Но так ведь и он же прилепился ко мне! Взрослый и мудрый, а совладать с собой не смог – вот и что ты предъявишь мне, девке, в первый раз тогда возлюбившей…

СОФИЯ снова целует медальон, прижимает его к сердцу, кружится, задевает таз, он падает, вода разливается. СОФИЯ резко открывает дверь, кричит гневно.

Ульянка! Девка поганая! Где тебя носит?! Немедля объявись! (Возмущённо грозит пальцем.) Ну, ничего-ничего, явишься – куда денешься. Вылизать тебя всё здесь заставлю, куроедка подкупленная…

СОФИЯ возмущённо хлопает дверью, но она вновь приоткрывается.
В это же время падает икона с ликом Царя Алексея Михайловича.
СОФИЯ подбегает, осторожно подхватывает её, прижимает к сердцу.

Батюшка мой родимый! Ну чего так полошиться? Всё обыденно, присущно… Завтра избавлюсь уже от девки этой. Да и от всех других постывших, обрыднувших… Завтра. Всё будет завтра, батюшка мой родимый. Всю жизнь тебя поминаю – взгадываю. За науку благодарю. За доброту твою. Милостивый ты был, сердобольный. Вниклый... Покуда не затосковал вдруг мужескою своею тоскою да вскоре жену молодую в дом не привёл. Она ж на шесть годочков старше всего от меня была. А Евдокия, дочь твоя первая, ижно на год старше самой мачехи получалась – молодицы нашей Натальи Кирилловны, урождённой Нарышкиной... что из (иронично) «великих» мелкопоместных дворян.
А до Евдокии, сестры моей, ведь у вас с матушкой ещё дитя было - первенец Дмитрий. Правда, до годочка он не дожил, помер. А так бы на целых три года старше нашей мачехи был, сам бы женихом ходил.

На мгновенье задумавшись, СОФИЯ вздыхает, разводит руками, идёт к столу рассматривает продукты, наполняет свою тарелку.

Так вот как оженился ты во второй раз, батюшка мой, царь-самодержец, так на том и кончилось моё дочернее счастье сиротское. Нарышкины Кремль заполонили, в Коломенское набились. Это при живом-то самодержце! (Задумавшись, всхлипывает.) Так тебя на пять годков с ними только и хватило… (Крестится.) А когда преставился ты, они и пошли править именем царя Ляксея Михайловича… Мне тогда осьмнадцать было. А Натальи Нарышкиной, вдове царя российского, двадцать четыре. Я - царевна-сирота, гелот бесправная. А она царица, вдова Князя Великого. Да и троих деток уже успела народить. И среди них сын Пётр. Наследник царя Руси. Пётр Ляксеич…

Сцена третья.

Келья СОФИИ.
СОФИЯ берёт кусок пирога, откусывает, довольно качает головой.
Продолжает разговаривать с иконой с ликом царя Алексея Михайловича.

СОФИЯ. Вот это истовый пирог! Постный - с капустой, а до чего ж хорош! Умеют в монастыре печь. (Смакует.) Петруша раньше тоже пироги любил. А вот теперича не знаю... Ныне, может, только заморское и отличает.
Братец Петруша… На тебя, батюшка, не похож совсем – в Нарышкиных пошёл, лупоглазенький. Не любила я его – что греха таить, но себя смиряла, понимала: брат. Да и ты, батюшка, упреждал, чтоб супротив не была… Я и не была. Но с самого его малолетства чуяла – будет править. Да он ведь и сам сызмальства это знал. А как он это себе думал? Как сбирался во власть попасть при двух других старших братьях Фёдоре да Иване? Знать, что-то ведал... Так ведь одно дело попасть во власть, а другое удержаться на царском троне. Петруша, видно, сразу понял: чтоб устоять – тут не только родовитость да ум-разум нужен, да вёрткость, да здоровье, да твёрдость, да жёсткосердие - тут лютость нужна. Тут не на словах – на деле про сродников своих да содружеников позабыть надобно будет. И думать уже только за державу да за власть свою. А порой и убить… Ведь и убивали. Может, кто мнит, что царевич Дмитрий, Дмитрий Иоанович, последний Рюрикович, играючи, сам ножичком себя порезал? Да ещё ловко так – сразу насмерть. Э-э-э… Канонизировали нонеча благоверного царевича за муки его – Дмитрий Угличский теперь он. Но за что убили-то? За злато-серебро? Аль мошна у кого не полна была?.. Нет, не за это… За власть.
Петруша с детства это понял, с десяти годочков. С того самого стрелецкого бунта. Ох, как он тогда смотрел на стрельцов, что с Нарышкиными расправлялись… Сразу стало ясно – всё запомнит. И никогда уже не забудет. А если править будет, так уже ничего не побоится – со всеми расправится. (Снова обращается к иконе.)
Да, тяжелые то были времена - усобица с Нарышкиными. Они ж считали, что после твоего ухода, батюшка, царство ихним стало. Словно не было у тебя больше сыновей…
А с какого-такого испугу Нарышкины решили править да на царский престол сразу малолетнего Петра садить? Допустить того было нельзя! Наталья Кирилловна хоть и доброго нраву была, добродетельного, токмо не прилежна и не искусна в делах. Потому что ума была легкого – ей только «править». Но она лазейку нашла - вручила правление брату своему, боярину Льву Нарышкину, и другим своим министрам. И началось «правление» от судей её - и мздоимство великое, и кража государственная... А ведь вывесть эту язву трудно. О, сколько недовольства было и обид - и от бояр, и от народа. Вот стрельцы и пошли требовать.
Да, много тогда Нарышкиных и родичей их убито было… Но после бунта стрелецкого смирились они. Перед силой-то куда денешься? Вот тогда и повенчали на царствование обоих братьев Ивана V и Петра I. А из-за малолетства оных поставили при них меня, царевну Софию, а не мать Петра Нарышкину. Я сама и предложила это, а стрельцы поддержали. Так и сказали, чтоб правила, раз Нарышкина, мачеха наша, умом не вышла. (Смеётся.) А у меня к тому времени уже и опыт был, и задруга крепкая. Я же после упокоения батюшки с Федей вместе правила. Вот как повенчали его, наследника Феодора Ляксеича Романова, на царствие в четырнадцать лет, так и позвал он меня советницей. Любила я Федора, да и он меня. Он не был силён здоровьем, но и немощным тоже не был – и в царской охоте участвовал, и на богомолье ездил. Эх, если б не то несчастье… Неловко однажды седлал коня да и упал под полозья. Эх… А духом и умом Федя был здоров. Во многих науках толк знал, читать зело любил, музыку сам вельми складно слагал. Братик мой единоутробный Федя.
Времена те были тяжёлыми, но мне моя жизнь сказкой казалась. Мне, опёршейся на руку сильную и тёплую, чего было бояться?! В сущности, Русью правила я. Пусть повенчаны на царствование Пётр с Иваном, но я приставлена к ним была в законном порядке. Царский титул наш гласил так: «великие государи и великая государыня царевна и великая княжна София Алексеевна».
И что, мало я сделала за это время? Мне тут всё про атлас да бархат вспоминают да восхваляют – благодарствую, а про то, сколько обновлений я повелела учинить, не помнят. А расколу в церкви положила конец! А народ российский переписать повелела. Петруша забыл об этом… А может, и намеренно не вспоминает – чтобы принизить. Хотя один только «Вечный мир» с Польшей чего стоит! По нему же навсегда закреплены были за Россией все земли Левобережья, Киев и Смоленск. Ещё в восемьдесят шестом. Все довольны были, говорили, что по-царски свершено. А ведь этого я добилась. С князем Голицыным. По-царски.
А первый русско-китайский Нерченский договор? Уже в восемьдесят девятом. Были и тут разговоры, что, мол, с уступкой подписали, так зато раздоры на границах прекратили, торг вести начали. Дружить… А это не по-царски?
Почему же тогда мне было не закрепить свой царский титул указом? Потом уже Пётр в вину мне ставил, что, мол, и указ я самочинный неправосудный вымыслила да самодержецей себя в указе том объявила, и что монеты повелела чеканить с ликом своим на них… Так самодержецей я и была.

Сцена четвёртая.

Келья СОФИИ.
СОФИЯ трапезничает. Неожиданно слышится шорох. СОФИЯ оборачивается, прислушивается, видит, что дверь открыта. Стремительно идёт к двери, распахивает её, выглядывает.

СОФИЯ. Кто тут?! Что надо?! (Гневно.) Подслушивали! Так это ты объявилась, Ульянка-гнусь, Петрушина наймитка, позорянка мутная?! Ты прислужница моя Колужина со своей подружкой Васютинской! Знаю, брат Петруша указал вам следить за мной да наушничать, сквернавки бездомовные! Ничего, скоро кончится ваш подгляд – в схиму вас ко мне не допустят! А что с вами дале будет – Бог весть. (Оглядывается на кресло, не видит схимнического облачения, приходит в ярость.) А облачение где? Облачение где?! Ах, дьявольское отродье! Одеяние моё выкрали?! Мерзавки поскудные! Да это ты, Ульяшка, ты! Девка мерзкая, я же всё про тебя знаю-ведаю! Мне сам Пётр указал, что повелел тебе надзирать за мной да ушанить! А я ж тебя брезела-берегла! От отца твоего бутыльщика прелютого хоронила. Где была б ты ныне, коль не я? Так ты мне за всё уплатила! Ты ж меня, псица лупленная, как оговорила перед Петром тогда! Ты ж измыслила, будто кто-то зрел, как я стрельцам грамоту писала да потом от них челобитную получала… А теперь вот одеяние моё заветное выкрала! Чтоб имени мне своего не воротить! Ничего, всё мне возвернёшь – деться тебе некуда! На загибинах ко мне заползёшь! В кровушку их издерёшь! А я ещё солью присыплю! Не обнадёживайся, что Пётр заступником будет – что ты для него?! Мшица-блошка. Перстом шевельнёт – и нет тебя.

СОФИЯ швыряет в открытую дверь, что попадается под руку.

Возверни одеяние, девка! Всё равно в схиму уйду! Не в этом облаченье, так в другом – ещё сошьют. А прикажу, так и дюжину изготовят. Я царевна София! Была, есть и ко Всевышнему Софией уйду. Не получится Петруше вымарать имя моё, вычеркать дела мои, словно и не было меня. (Вдруг до чего-то додумывается, гневно взмахивает руками.)
А Сусанной меня ведь, как пить дать, по его наущению нарекли, когда постригли! Знал, антихрист, что ненавистно имя мне это. Сусанна, Сосанна, Шушаника – тьфу! (Плюётся.) На всех иконах она святая мироносица. Но про Сусанну - мироносицу упоминает только один евангелист Лука и только единожды. А вот про Сусанну-«несчастницу» из греческого Ветхого Завета кто только не поминал… И картин, где она обнажённа-нага сидит, видимо-невидимо! А не сама ли она себе вырей-рай земной устроила и гола там хаживала, нечестивых старцев блазнила? (Крестится.) Свят, свят, свят… А братец -поганец Петруша блудливый меня принизить захотел! Да и весь народ московский! Бояр праведных, служилых верных как поругал! Стольный град Москву, землю предков великих в грязь втоптал: увесил замученными стрельцами, уставил кольями с головами на них бояр честных! В буйвище-гнойвище град превратил. И хоть он сам диавол богомерзкий, но жить в геенне невмоготу стало, так вот и подался себе новую столицу строить, а вы, мол, оставайтесь – майтесь, томитесь, мыкайтесь... И бойтесь: а ну как возвернётся ваш царь да ещё казни тмотмущие учинит. Тихохонько сидите и не ропщите! А то и вас как тех стрельцов-бунтарей замучат да повесят. А спросите, за что? Да не за что! Скажете, что, разве не бунтари? И те, что повешены, не бунтари? А вот и не бунтари! Вы хоть ведаете, был ли тот бунт?! Его-то и не было вовсе. Стрельцы, что в боях да в походах пустых на Азове да в Луках Великих вымучились, волочились к Москве, чтоб к семьям вернуться да правду найти у царя. Так не только правды, самого царя в то лютое время на Руси не было. Ещё в пути прознали они об этом. А когда пошёл слух, что онеметчился, мол, Пётр, а может, и вовсе сгинул, встревожились они, заспешили… Так ведь перехватил их шотландский Гордон, лизоблюд Петрушин, с армией у Новоиерусалимского монастыря да расправу там и учинил. И что? Был бунт?
А когда летом вернулся Петруша из неметчины, тут и доложил ему лиходей-шотландец Гордон неправду свою, как правду. Извратил помыслы стрельцов измученных – и взвился царь! И пошёл крушить! Знаю, почему! За страх свой перед отважными витязями! С малолетства ведь лязгал зубами, вспоминая силу стрельцову, что не дали Нарышкиным править.
Да! Не дали Нарышкиным править! Так вот и решил Пётр поквитаться со стрельцами за страх да за расправы над родственниками да Артамоном Матвеевым. А вместе со стрельцами и меня наказал… Да так, что до сих пор вспоминать тошно. Спасибо, голову не отрубил. Всё признания требовал в том, что, якобы, грамоту стрельцам писала, чтоб на царство меня саму вызвали… Не было грамоты! Не было! И челобитной от них не было! А лиходей Петруша верить мне не стал и в устрашение троих стрельцов прямо под окнами моими повесил, а у среднего к рукам челобитную привязал. Ясно, что не сама челобитная, а свиток пустой. Потому что не могло быть у Петеньки той челобитной.
Полгода в окно смотрели на меня те стрельцы. Да гремели друг об друга замороженые.
По-христиански это?! Власть хотел свою показать, антихрист! Людей, что скотину безмозглую рубил! Сам рубил да прислужников своих лизоблюдов принуждал. И те рубили! Рубили! А потом в карнавалы наряжались да пили беспробудно! Да бесчинства творили. Или скажете, не измывался Петруша над супружницами своих прихвостней? Ещё как! Их ведь тоже пить-плясать принуждал. И блудить понуждал. И не смотрел, хворые они, иль тяжёлые – выполнять волю царя – и всё тут. И помирали прям там на балах-карнавалищах, и плоды недоношены из материнского чрева от натуг-страданий выкидывались – вот до чего доводил.
Я с детства знала – волчонком вырастет! Чуяла, мстить будет. А смерти ему не желала. Боле того, учила и опекала, ведь брат мой, сын отца моего. Нет, не будет тебе прощенья ни у Бога, ни у наследков!
И Васеньки, дружка милого, меня лишил! Где теперь свет мой ясный, сокол ненаглядный? Помнит ли про меня, про дни наши сладкие? Любил ведь! Любил…
И ведь сколько великих дел мы с ним сотворили! Для Руси, для Родины, для народа! Кто Киев, мать городов русских, откупил?! Мы с Васенькой! А кто Чернигов да Смоленск вернул?! Мы с Васенькой! И «Вечный мир» подписал канцлер и начальник Посольского приказа князь Василий Голицын. И никто другой. А Грамота та в веках сохранна будет! И все последки знать об этом будут – не вымарать нас из бытописания Руси! (Негодующе.) Вот каким был князь мой! Великим и прекрасным! И этот великий человек любил меня. Любил! (Замирает, всхлипывает.) Любил, а продал ведь, аспид проклятущий, змей ненавистный, Васенька мой! (Бросает в угол медальон, закрывает лицо руками, всхлипывает.)
Вот Шакловитый, сторонник наш, до конца со мною был. Глава Стрелецкого приказа! Не какой-то там стрюцкий пустой. Федя… Вот с кем любиться надо было! Вот кто заслужен был! Казнил его Петя. Казнил…

Сцена пятая.

Келья СОФИИ.
Неожиданно раздаётся звук разбивающегося тяжёлого стеклянного предмета. СОФИЯ вздрагивает, оглядывается.

СОФИЯ. Что это? Что это было?! Разбилось что-то? Где?

СОФИЯ подбегает к окну, выглядывает, потом бежит к двери, дёргает её, но видит, что та плотно закрыта. Тяжко вздыхает, смотрит вверх, обращаясь к Богу.

Это ты, Боже? Ты знак подал? Разгадала я: Ты! Давно знака Твоего ждала… За Шакловитого это Ты мне, знаю… Поняла, что хотел сказать: не прощаешь, что я сама выдала Фёдора…
Да, сама я выдала его. Сама. Фёдора Леонтьевича. Споборителя своего…
Но ты же, Боже, видел всё – всё и знаешь: мне пришлось… Стрельцы, что перекинулись к Петру, требовать его ко мне явились. Помнили они строгость Шакловитого, не забыли. Озлобились так, что злоба эта в них клокотала и из горла выплёскивалась! Я одна тогда совсем осталась – некому меня было ни заградить, ни сохранить. А как стрельцы расправляться могут, я знаю. Помню, как кидали на копья князей Нарышкиных, когда погромы чинили в защиту Милославских... Но тогда-то кидали в мою защиту. А теперь вот за Петрушу… И что ж мне было делать? Испужалась я, Господи! Ох, как испужалась! Такой жах на меня напал, что ни охнуть, ни вздохнуть… В кутёнка малого дрожащего превратилась тогда, не владела собой. Потом вельми жалела, слезами умывалась… Теперь понимаю, у кого прощения мне просить надо было – у самого Фёдора. Да не решалась я, не смела… (Крестится, смотрит вверх.)
Федя… Фёдор Леонтьевич… Прости ты меня, друг мой верный, собрат любезный! Не раз уже я вымаливала за это прощения у Бога – вот теперь решилась у тебя просить - прости! Прости… Дня не было, чтоб не думала о тебе, ночи не было, чтоб не мучилась… Прости! Слаба оказалась, оробела… (Вдруг задумывается.) Так вот и Васенька мой тогда, видать, тоже оробел. Тогда к Петру в Лавру и поехал. В чём же тогда его вина передо мной? (Становится на колени, ищет медальон.) Мне можн

⁣Сказочница



Федот – на коня: цалуй, Маня, меня!

Маруся за стремя – хвать, а Федота уж не видать:

Испарился с конём – не сыскать днём с огнём.

…………



А пока наш Федот к Яге ищет подход,

Во дворце

забыли уж о стрельце.

Да где упомнить:

царю брюхо приспело наполнить.

Царь чарку за чаркой – хлоп да хлоп.

Уж и рожа скрасела и взмок лоб.

Корону сгрёб
на затылок

и лоснится середь бутылок.

Царица молчит да томится.

А нянька ворчит да ярится.



Нянька



Ох, и хлещет, и частит…

Прям не царь, а троглодит!

Волю дай, так всю державу

Без закуски причастит.



На хмельную-то гульбу

Ишь, как вывернул губу!

От, на энтих поллитровках

Русь и вылетит в трубу!



Царь



Ты чего сидишь, как мышь

И себе под нос бубнишь?

Чем бурчать, так лучше б спела

Про лучину и камыш.



Нянька



Только полный идиёт

В кризис глотку-то дерёт!

Ты б послушал по трезвянке,

Что народ сейчас поёт.



Уж созреет к ноябрю

Недоверие царю.

Коль ишо не сабражаешь,

Так нюхни нашатырю!



Царь



Ты за энтот нашатырь

Загремишь под монастырь!

Я тебя, как диссидентку –

По этапу да в Сибирь!



Больно стала ты смела

У царёва-то стола.

Вечно нос суёшь без спросу

В государевы дела.



Сеешь злостный негатив

В мой дворцовый коллектиф,

Что всея Руси ни сделат –

Всё в штыки, всё супротив!



Что монарху, чёрт возьми,

Делать с энтими людьми!

От, прям пучит от желанья

Отодрать тебя плетьми!



Царица



Выпей, Гриша, девясил,

Он уму прибавит сил,

Деспотизьм ишо ни разу

До добра не доводил!



Ты в политике не зрел,

Наворотишь спьяну дел!

Доведёт народ до бунта

Твой монарший беспредел!



Чем слюной-то брызгать тут,

Почитал бы тятькин труд:

Он-то знал ковды назначить

Кому – пряник, кому – кнут.





Царь



Прямо слова не скажи!

Всё мне в пику, всё в ножи!

Ох, и ждёт вас тульской пряник,

Из архангельской вожжи!



Да от самой от Москвы

Нет светлее головы!

Вы мне славу не пятнайте!

И отныне к нам – на вы!



Нянька



Тот был глуп, и энтот то ж.

Их величия не трожь!

Как башку в корону сунут –

Вынь им славу да положь!



Царь



Марш, в светлицу прясть да шить!

Сплетни бисером крошить!

Мне нужно уединенье,

Чтоб историю вершить!



Да велите там прислать

Вятской бражки литров пять.

Раз в политике не зрел я,

То и буду созревать.



Сказочница



Царица с нянькой, как вобла с шаньгой.

Поднялись в покои, злые обои.

Царица злится: опять светлица!

А вышла за посла бы, в Европе была бы!

Там, поди, балы, с люстрами залы.

Мерсикают кавалеры,

Кругом – сплошные манеры.

А тут супруг гонит взашей:

поди в
светлицу, пори да шей!

Уж энти светлицы, тошней темницы.

А у няньки от злости аж свербит в ноздрях.

А у ей свербит при любых царях.

«Ни дна, ни покрышки бы окаянным!

Что ни царь, то с большим изъяном.

Прежний был охочий до баб,

А энтот, вишь, на винишко слаб».

………..

Пока они бранятся да тешатся,

Федот – у ворот, с коня спешился.

Пыль с усов сдул, шапку смахнул,

В дверь постучался – в избе оказался.



Музыка «Раздувай меха, гармошка».



Баба
Яга



Ёлки-сосны! Ёшкин кот!

Да неужто ль – Сам? Федот?

Аль чума пришла в Рассею?

Аль в Кремле – переворот?



Федот



Я с визитом... лично сам…

Миль пардон и наше – вам,

То есть, просим извиненья

У присутствующих дам!



Как по паспорту вас звать,

Не могу покуда знать,

Только рад вас несказанно

Видеть, слышать, обонять.



И ишо, прошу учесть:

Для себя почту за честь

Через ваше соучастье

Пользу обчеству принесть.



Баба
Яга



Видно, в лесе кто-то сдох,

Видно, солнце пало в мох,

Аль от власти притесненье,

Аль от органов – подвох?



Эт, какого ж я рожна

Соучаствовать должна?

А по мне – хоть камни с неба,

Хоть китайская война!



Федот



Мне, конечно, не резон

Лезть с порога на рожон,

Но, однако ж, обстановку

Довести до вас должон.



Царь из разных волостей

На неделе ждёт гостей,

То есть, сродников по духу

Разных наций и мастей.



Будут, что ни говори,

Сплошь – султаны да цари!

(Хоть иные их величья

С виду – чисто дикари).



Наш-то крендель, вздумал ить

Иноземцев удивить,

То есть вплесть под ентот соус

Политическую нить.



И подать для тех царей

Ни селёдку да курей,

А зажаренных вампиров

И копчёных упырей.



А ишо каких-то бар

На десерт под самовар.

Не исполнишь, так раздует

Мировой войны пожар.



Наше дело, стало быть,

Энту нечисть изловить

И в субботу в свежем виде

Государю предъявить.



А поскольку вы у нас

В аномальях – спец и ас,

Государственную ноту

Понимайте, как приказ.



Баба
Яга



Чёрт не сдаст, свинья не съест!

Я – легенда здешних мест!

И кладу на вашу ноту

Мой существенный протест!



Да хоть сам бы генерал

От царя приказ прислал –

Я вапще отдельна особь

И секретной матерьял.



Я бесценный индивид:

Исчезаюший подвид,

Кандидатка в Красну Книгу,

Первой группы инвалид.



Мне давно, коль хочешь знать,

Энтой нечисти не нать.

Я нашла в себе призванье

Малый бизнес развивать.



Нонче я посредством клизьм

Поднимаю оптимизьм.

Очищаю организьмы

И веду экотуризьм.



Превращаю нашу грязь

В чудодейственную мазь!

Коль её на плешь натяпать –

Выйдет волос в чёрну масть.



Всякий сор мелю в муку,

Что ни лыко – всё в строку.

Натурально и полезно,

Так сказать, в своём соку.



Вот настойка из мышей

И провяленых клещей.

Натощак рекомендую

Пить от чирьев и прыщей.



Вот волшебный амулет,

В нём – тритоновый скелет:

Лет на сто, а то и боле

Укрепит иммунитет!



Из хвостов крысиных взвар

Утолит любовный жар.

У тебя, Федот, как с жаром?

Нет? Тогда оревуар!



Федот



Ты сорокой не трещи

Про мозоли и прыщи,

Нонче наша сверьхзадача –

Не попасть, как кур во щи.



И меж нами говоря,

Лучше б нам не злить царя.

У него не заржавеет –

На костёр аль в лагеря!



Вопчем, думай, мать, сама:

Аль свобода, аль тюрьма.

Али пензия да льготы,

Али посох да сума.



Баба
Яга



Ишь, страстей нагнал до звёзд.

Впору сразу на погост!

Но учти, что в энтом лесе

Я одна на тыщу вёрст



Акушерка и дантист

И хирульг и окулист,

Общих практик земской фершал,

Молодой специалист.



Упечёте в лагеря –

Лес зачахнет без меня,

От чесотки да от язвы

Зверь загнётся за три дня!



И на кой вам купорос

Политический вопрос?

Ведь ко мне, а не к министру

Все бегут, ковды понос!



Федот



Хоть приказ мне властью дан,

Я ить тоже – не тиран,

Мне ить тоже дорог сердцу

Твой сушёный таракан!



Я из тех, кто миру – мир!

Но сейчас важней вампир!

Ты мне дай хотя б наводку,

Хоть какой ориентир!



Где хоть водится, скажи,

Путь-дорожку укажи,

А уж там я, знай, охоться

Да вяжи его в гужи!



Мне одно – башку снесут,

А тебе за энтот труд –

Может, премию назначат,

Может, грамоту дадут.





Баба
Яга



Эх, давно я не брала

Ни вороньего крыла,

Ни свечу, ни чудо-блюдо,

Ни картишки из угла.



Музыка колдовская.



Колдуй, баба, колдуй, дед,

Трое сбоку – ваших нет,

Туз бубновый, гроб сосновый,

Про вампира дай ответ! 2



Вот лопух, а вот бурьян,

Путь за море-окиян,

Вот Буян и вот туземец:

Ишь, как скачет! Видно, пьян.





1.
Цитата
из сказки Л. Филатоваа

Вот ишо: то ль хряк, то ль бык.

Но по признакам – мужик.

Коль такой во сне наснится –

Прям во сне тебе – кирдык!



Твари, паря, – хоть куды!

Вшивы, грязны и худы!

Срамота и тихий ужас,

В обчем, дуй, Федот, туды!





Федот



Ты сейчас без всяких клизьм

Подняла мой оптимизьм.

Мой тебе решпект, мамаша,

За профессионализьм!



Уж какой, не знаю, бес,

Произвёл такой процесс,

Но отныне я поклонник,

Оккультизьма и чудес!



Стало быть, благодарю,

Полагаю, что царю

Энту нечить с потрохами

Я к субботе предъявлю!



Фанфары



Сказочница



Федот Ягу в щёчку – чмок,

В седло – скок,

Без лишних слов –

Был таков!

⁣ Берег Маклая.



Действующие лица:

Николай Миклуха-Маклай – русский путешественник, натуралист и этнограф.
Ульсон – шведский матрос, помощник Маклая.

Миклуха-Маклай появляется из-за кулис, он приближается осторожно к зрителям с поднятыми руками, как будто опасаясь нападения. В его руках бусы и куски красной ткани, он жестами предлагает их зрителям, кладет на пол перед креслами.
Миклуха-Маклай. Пар ле ву франсе? Фрекен зи дойч? Компре не ву?! (показывает на себя) Миклуха. Николай Миклуха-Маклай.
Маклай отходит в глубь сцены, снимает со спины свертки со снаряжением. Ульсон тянет на канате из-за кулис груженую лодку, Маклай помогает ему. они разгружают ее около хижины с навесом и флагштоком.

Миклуха-Маклай. в сентябре 1871, года ,спустя почти год после отплытия из Кронштадта, военный паровой корвет «Витязь» доставил меня на остров Новая Гвинея в залив Астролябии, который впоследствии переименованновали в Берег Маклая.
Громадные деревья, росшие у окраины бухты опускали свою листву до самой поверхности воды, бесчисленные лианы цобразовывали занавесь между ними, и только северный песчаный мысок был открыт.

Слышны Звуки моря, боцманский свисток или ещё что то подобное.

Высокие горы тянулись цепью параллельно берегу. Их вершины скрывали облака, ниже по скатам гор чернел густой лес, более темный в отличии от береговой полосы, которая возвышалась уступами. В двух местах на берегу виднелся дым, свидетельствовавший о присутствии человека.

Миклуха-Маклай. Это и не удивительно, ведь я потому и выбрал такую локацию для своих изысканий, где я был бы первым европейцем, которого повстречают туземцы.


Все свои мысли и наблюдения я буду стараться беспристрастно фиксировать в дневнике, который очень пригодится для отчетов о проделанной работе перед Российским Географическим Обществом. Дневник и ценные научные материалы я закопаю в герметичной капсуле в определенном месте на случай моей смерти. Судно должно вернуться через год после высадки либо за мной, либо за моими бумагами и коллекциями. Капитан считает мою затею самоубийственной, он не хочет меня высаживать без предварительно составленного завещания. Действительно, в губительном климате Новой Гвинеи, ревматизм и тропическая лихорадка, приобретенные мной в северной Африке тут же присоединились к морской болезни, которая почти год терзала меня во время плавания.
Маклай снова в заливе Астролябии.
Миклуха-Маклай. Русские моряки сделали все возможное, чтобы облегчить мою участь: расчистили участок и построили хижину, оставили съестные припасы, лекарства и спасательный шлюп. Но время их якорной стоянки тут было весьма ограниченно – у многих членов экипажа начались приступы малярии. Тем не менее, на второй день пребывания корвета в заливе Астролябии мы успели познакомиться с туземцами, вот как это случилось…
В одном месте берега, между деревьями, я заметил белый песок, место оказалось очень уютным и красивым; высадившись тут, я увидал узенькую тропинку, проникавшую в чащу леса. Я с таким нетерпением выскочил из шлюпки и направился по тропинке в лес, что даже не отдал никаких приказаний моим людям, которые занялись привязыванием лодки к ближайшим деревьям. (Хотя капитан пытался отправить с нами вооруженный конвой, я настоял на своем и отказался от него). Пройдя шагов тридцать по тропинке я увидел площадку, вокруг которой стояли хижины с крышами почти до самой земли.

Деревня имела очень опрятный и приветливый вид.

Хотя тут не было ни души, но повсюду виднелись следы ее обитателей: здесь валялся недопитый кокосовый орех, там — дымился костер. Лучи заходящего солнца освещали теплым светом красивую листву пальм; в лесу раздавались незнакомые крики каких-то птиц. Было так хорошо, мирно и вместе чуждо и незнакомо, что казалось скорее сном, чем действительностью.

Обернувшись на шорох, я увидал как будто выросшего из земли человека, который кинулся в кусты. Я пустился за ним по тропинке, размахивая красной тряпкой, которая нашлась у меня в кармане. Оглянувшись и видя, что я один, без оружия, и знаками прошу подойти, он остановился. Я медленно приблизился к дикарю, молча подал ему красную тряпку, которую он взял и повязал себе на голову. Я привел его обратно в деревню. На площадке я нашел моих слуг Ульсона и Боя, которые недоумевали, куда я пропал.

Маклай достает из кармана газету, и как будто переносится в стены лекционной аудитории.
Миклуха-Маклай. Как я выжил один среди канибаллов в тех местах, где впоследствии проваливались многие торговые или миссионерские экспедиции? Ведь никто не чаял застать меня в живых и судно, пришедшее полтора года спустя привезло газеты со следующими заголовками: «Экспедиция Миклухо-Маклая и его кончина», «Господин Миклухо-Маклай - редкий тип мученика науки». Эти статьи не так уж были далеки от истины, только то, о чем они писали случилось несколько позже. Впрочем, я думал о возможности такого исхода и был к нему готов.
Маклай показывает пальцем на зрителя и хохочет, светит солнечным зайчиком от зеркала им в глаза, показывает их отражение.
Миклуха-Маклай. После ухода корвета пришел мой первый знакомец Туй и показал знаками что мне тут опасно оставаться, потому что придут люди из соседних деревень убьют и ограбят меня.
Рядом с Маклаем пролетает копье, втыкается в навес. Тот спокойно осматривается, затем снимает шляпу с головы, вешает на копье и ложится под навес, уложив под голову свои башмаки.
Миклуха-Маклай. И действительно, папуасы как будто испытывали меня, пытаясь вызвать страх. Они стреляли из луков совсем рядом со мной, разжимали мои зубы копьями и так далее, но я всегда встречал их безоружным, боясь что мои нервы не выдержат, и я отвечу на агрессию. А при таком исходе дела долго мы бы здесь не протянули – многочисленные аборигены так или иначе нашли бы способ отомстить, несмотря на преимущество огнестрельного оружия.
Поэтому однажды во время очередной психической атаки папуасов, а я в тот раз был крайне утомлен болезнью и дневной работой, я не нашел ничего лучше, чем лечь и заснуть, на глазах у беснующихся папуасов. Мой поступок видимо произвел на них сильное впечатление, потому что вслед за тем, подобного рода нападки постепенно прекратились.
-Маклай достает дневник и делает в нем записи.
Ульсон поднимает на флагшток Российский флаг, который затем приспускает при упоминании смерти.
Миклуха-Маклай. Чтобы не пугать туземцев я долгое время вообще избегал стрельбы, поэтому не мог охотиться, и мы стали вынужденным вегетарианцами.
Скудное питание и болезни послужили причиной быстрой смерти одного из моих слуг - малайца по имени Бой. Это произошло буквально через пару месяцев после нашего прибытия. Благодаря лихорадке у него развился отек лимфатических желез в паху, несмотря на применение хинина и своевременную операцию, исход этой истории вы уже знаете... Малярия также уложила в постель почти на все полтора года, что мы здесь пробыли и другого моего напарника – шведа Ульсона. Поэтому вместо помощника он превратился в обузу, так как теперь я вынужден был не только лечить и обслуживать сам себя, но и ухаживать за больными, что очень отвлекало от научных работ. Но помимо бытовых сложностей добавились и сложности морального характера – постоянные стоны и жалобы моих товарищей действовали на меня весьма удручающе.
Маклай снова делает записи в дневнике, мы видим их на экране видеопроектора.
Миклуха-Маклай. Начинался сезон дождей и это было одно из самых серьезных и изнурительных испытаний со стороны стихии, пожалуй, даже опаснее землетрясений, которые нам тоже довелось пережить в Новой Гвинее.
Теперь ежедневно дождь, который начался при заходе солнца, будет идти, вероятно, часов до 3-х утра.
Иногда поневоле приходится рано ложиться спать, так как писание дневника и заметок постоянно прерываются потухающей от ветра лампой. Щелей и отверстий всякого рода в моем помещении так много, что защититься от сквозняка нечего и думать.
В октябре было еще сносно, но в ноябре дождь шел чаще. В декабре каждый день Дождь. Он барабанит по крыше, протекает во многих местах, даже на стол и на кровать, но так как поверх обычного одеяла я закрыт еще и непромокаемым, то по ночам мне до дождя дела нет.
Рассказ сопровождают световые и звуковые эффекты, соответствующие описанию.
Той ночью была гроза и юго-западный ветер порывистый и очень сильный. Лес кругом стонал под его напором; по временам слышался треск и звуки падения, и я раза два думал, что наша крыша слетит в море. В такие ночи спится особенно хорошо: почти нет комаров, и очень прохладно. Был разбужен, однако ж, очень рано шумом сильного прибоя.
Миклуха-Маклай. Было 5 часов; начинало только что светать, и в полумраке я разглядел, что что площадка перед моим крыльцом была покрыта черною массою, выше роста человека; оказалось, что большое дерево было сломано ночью ветром и упало перед хижиною, только чудом не задев наш дом.
Когда здесь падает дерево, то оно не валится одно, а волочит за собой массу лиан и других паразитных растений, ломает иногда ближайшие деревья или их сучья. Это очень опасно, и нам крупно повезло, что жилье и вещи от этого не пострадали.
Весь день прошел в пустых, но необходимых работах. Пришлось отправиться за водой, разложить костер и сварить чай, потом очистить немного площадку от поломанных ветвей, чтобы свободно ходить вокруг дома.
Миклуха-Маклай. Надо заметить, что вот уже второй месяц, как у нас нет сахара, и недель пять, как были выброшены последние сухари, которые вместо нас изъели черви. Все более переходим на местный рацион, например, вместо сахара – сладкий тростник и т.д. Я размерил оставшиеся рис и бобы на следующие 7 месяцев; порции оказались очень небольшими, но все-таки, имея этот запас, приятно чувствовать, себя независимым от туземцев.

Но довольно о пище. Она несложна, и ее однообразие даже нравится мне; кроме того, все неудобства и мелочи эти вполне сглаживаются кое-какими научными наблюдениями и природою, которая так хороша здесь… Да, впрочем, она хороша везде, умей ею только наслаждаться.

Маклай проделывает при помощи блюдца и других необходимых предметов эксперимент, о котором рассказывает.
Миклуха-Маклай. Однажды, я вздумал сделать опыт над впечатлительностью туземцев, которые в тот раз были особо назойливы. Выпив чай, в блюдце я налил немного спирта, и позвал гостей. Взяв затем стакан воды, сам отпил и дал попробовать аборигену то. Присутствующие с величайшим интересом следили за каждым движением. Я прилил к спирту на блюдечке несколько капель воды и зажег спирт. Туземцы полуоткрыли рот и, со свистом втянув воздух, подняли брови и отступили шага на два. Я брызнул тогда горящий спирт из блюдечка, на лестницу и на землю. Туземцы отскочили, боясь, что я на них брызну огнем, и, казалось, были так поражены, что эффект был неописуемый: большинство бросилось бежать, прося меня "не зажечь моря". Многие остались, но были так изумлены и испуганы, что еле стояли на ногах. Другие стояли как вкопанные, озираясь кругом с выражением крайнего удивления. Я всех успокоил и в итоге, уже уходя, все наперерыв приглашали меня к себе в свои деревни, так что мы расстались друзьями.
Конечно тут следует кое что прояснить: уверенность туземцев в том, что белые люди могут зажечь море основывалась на том факте, что до появления на горизонте силуэта парового судна предварительно виден столб дыма из его трубы, океан как будто горит.
А вот как или точнее почему мы можем это делать, с точки зрения папуасов? Потому что мы такие особенные люди? Хотя если говорить точнее, то я для них был вовсе не человек…
Сперва они приняли меня за своего доброго духа Ротея, но после пушечного салюта передумали и решили, что я злой дух, только вот они спорили какой именно.
О переменах в отношении ко мне папуасов красноречивее всего скажет эволюция моего имени в их обиходе. Первоначально они меня звали «гаре тамо», что означает человек в футляре, то есть в одежде.
Вот тогда-то они и окрестили меня Каарам-тамо, что означает человек с луны. Но это было далеко не последнее мое наименование среди туземцев.
Маклай держит в руках планшет с бумагой, карандашом на ней делает зарисовки.


Миклуха-Маклай. 16 ф е в р а л я. Я был занят около шлюпки, когда пришел впопыхах один из жителей Горенду. Он передал, что Туй звал меня к себе домой, с ним случилась беда.
Туй рубил дерево, и при падении оно сильно ранило его в голову, а теперь он лежит и умирает. Собрав все необходимое для лечения, я поспешил в деревню; раненый полулежал на циновке и был очень обрадован мои приходом. Видя, что я принес с собою разные вещи для перевязки, он охотно снял свою повязку из трав и листьев. Рана была немного выше виска, с длинными разорванными краями. Волосы, испачканные кровью, слиплись в плотную корку, и чтобы зашить рану и сделать перевязку их следовало срезать. Но Туй продолжал противится стрижке.
Маклай срезает прядь своих волос, подает зрителю, перевязывает его голову.
Миклуха-Маклай. Я подумал, не примет ли он в обмен на свои волосы несколько моих, и, отрезав пучок своих волос, предложил ему взять их. Это удалось, и я успешно сделал операцию. Просто удивительно насколько терпеливо Туй перенес штопку его кожи без обезболивания.
После всех манипуляций, я завернул образчик его волос в бумагу и подписал пол, приблизительно возраст и место головы, откуда они были срезаны. Туй также завернул тщательно мои волосы в лист, который он сорвал недалеко.
Таким образом в дальнейшем, т. е. способом обмена на собственные волосы, моя коллекция волос туземцев значительно увеличилась. Черепа же своих предков они легко обменивали на гвозди или ножи, так что составить обширную краниологическую коллекцию не составило труда.

Маклай двигается с трудом перебирая ногами.
Миклуха-Маклай. 10 сент я б р я. Трудно выразимое состояние овладевало мною в это время. Частая лихорадка и преобладающая растительная пища так ослабили мускульную систему ног, что взойти на возвышени для меня очень трудно, и даже идя по гладкой дороге, я еле-еле волочу ноги. Хотя к исследованиям желание и есть, но здесь я устаю, как никогда не уставал. Не могу сказать, что при этом я скверно себя чувствую; иногда только посещают меня головные боли, но они, главным образом, находятся в связи с лихорадкою и проходят, когда прекращаются пароксизмы.
Маклай перебирает свои запасы.
Миклуха-Маклай. 20 сентября 1872 года: Сегодня исполнился ровно год, как я вступил на берег Новой Гвинеи. В этот год я подготовил себе почву для многих лет исследования этого интересного острова, достигнув полного доверия туземцев, и, в случае нужды, могу быть уверенным в их помощи. Я готов и рад буду остаться несколько лет на этом берегу.
Но три пункта заставляют меня призадуматься, будет ли это возможно: во-первых, у меня истощился запас хины, во-вторых, я ношу последнюю пару башмаков, и, в-третьих, у меня осталось всего две сотни патронов.

Миклуха-Маклай. 25 о к т я б р я. Решил сохранить остатки бобов и риса исключительно на те дни, когда буду не в состоянии отправляться на охоту, а Ульсон, также по случаю нездоровья, не сможет идти за провизией в деревню.
Последнее время приходилось серьезно заниматься охотою, так как наша дневная пища (утренний стакан кофе вприкуску с бананами, немного бобов, и чашка чаю за обедом) стала недостаточною. Иногда, если нет дичи, приходится голодать, и уже не раз я видел во сне, что роскошно обедаю или ужинаю.
Тем не менее, я бы с удовольствием остался здесь навсегда...
Но описанные выше обстоятельства, вынудили меня покинуть берег Маклая при первой возможности. Судно пришло тогда, когда мы его уже отчаялись дождаться, на полгода позже обещанного срока. Отъезд был поспешным, но кое-что до отбытия я сделать успел.
Маклай упаковывает свои вещи, связывает узлы из одеял и т.д.
Миклуха-Маклай. 27 февраля. Размышляя о судьбе туземцев, с которыми я так сблизился, я задавался вопросом: окажу ли я туземцам услугу, открывая доступ европейцев в эту страну? Чем более я обдумывал подобный шаг, тем более склонялся я к отрицательному ответу.
Ведь Берег Маклая станет целью посещения судов работорговцев!.
по здравому размышлению рассудив, что моя научная слава будет куплена ценой жизней туземцев, я уничтожил множество научных материалов. Кроме того многие мои коллекции пропали вследствии многочисленных переездов, Так что мой вклад в науку мог бы быть гораздо весомее....

⁣Алексей Фоменко

Я ТАК ХОЧУ ОТ ТЕБЯ РЕБЕНКА

(мини-пьеса в одном действии)

Действующие лица

Марта – 45 лет, состоявшаяся, успешная женщина, 25 лет в браке. Сын – студент, учится в ВУЗе в другом городе.
Муж Марты – (непосредственно не участвует в пьесе. Слышен только его голос) мужчина 54-х лет, основательный, реализовавший себя; с предопределенным его возрастом, опытом и графиком работы укладом жизни.

Дом Марты и её мужа. Большой зал с камином, отделанным в классическом стиле. Окна «в пол». На улице льёт сильный дождь. В зале приглушенный свет. Овальный белый обеденный стол. На столе стоит полупустая бутылка красного сухого вина, почти опустошенный бокал, пустая пепельница.

М а р т а (подпирая рукой подбородок, напевает мотив песни «Un dernier mot d’amour» Мирей Матье. Поднимает бокал, смотрит на него на свет. Нервно смеется) Боже-е, как избито-то все это! Наполовину пуст или полон? Что вообще можно говорить о пустоте предметов, если о себе-то нет однозначного ответа…
Пуста или полна?.. Полна или пуста?..

(Резко поднимается со стула, идет с бокалом к окну, вглядывается в темноту идущего дождя.)

Почему принято считать, что во время дождя человеку особенно тоскливо? Когда кто-то чувствует себя опустошенным – важна ли погода за окном? Нелепо думать, что помочь могут солнечные лучи, на самом деле адресованные кем-то там совсем не нам?.. И при чем здесь вообще не зависящая от тебя смена погоды и твои жизненные обстоятельства со своими необъяснимыми метаморфозами?
Вот так живешь размеренно, предсказуемо, понятно… и вдруг осознаешь, что за этими размеренностью и пониманием распорядка следующего дня кроется совершенно непредсказуемая порой пропасть. (По слогам произносит.) Не-пред-ска-зу-е-ма-я…
Нет, ну, вот где ты взялся на мою голову, а? Я же такой взвешенный и спокойный человек. Под стать мужу-то. Вот уж – два сапога… Вовремя замуж, вовремя сын, вовремя свое дело, вовремя все… все…
(Раздается раскат грома.)
И в этой размеренности вдруг с тобой происходит то, что переворачивает с ног на голову все твои представления о любви, об отношении к мужчине, о возможности жить дальше привычной жизнью. Точнее, ты понимаешь внезапно дальнейшую невозможность продолжать все, как прежде.
А фоном этого – его серые, бездонные, умопомрачительные глаза. О-о-о, если, когда и существовал дьявол – это был бы его взгляд. Нет, это не взгляд человека – это что-то потустороннее. Это взгляд через него в себя саму, где ты неожиданно понимаешь, что твои установки летят в тартарары от одного только движения его ресниц.
(Нервно смеется.) Дура! Боже, какая дура! Заметив как-то на одном из совместных мероприятий, что он тер от усталости глаза, и его ресница, скользнув, оказалась на скатерти стола – незаметно для всех, озираясь, украла ее. И, придя домой, спрятала, чтобы раз за разом, оставаясь наедине со своими мыслями, открывать пудреницу и смотреть, смотреть на это самое малое воплощение своей впервые полностью осознанной любви.
(Марта, отойдя на полшага от окна, видит свое отражение в нем и резко отворачивается)
Осознание… Вот это самое жуткое. В один момент ты осознаешь то, что до этого не жил, не дышал… ничего с тобой не было. Не было ни-че-го!
Что мужчина рядом – какая-то нелепая случайность длиною в четверть жизни, что твои интересы, работа, домашняя суета – это пустое. А наполненной ты себя чувствуешь только рядом с ним. Робко наблюдая за тем, как он улыбается, как берет передаваемые ему бумаги. Радуясь каждой новой, надетой им жилетке поверх рубашки на следующий день. Такие мелочи, возведенные в ранг культа.

Никто никому ничего не обещал, да. Никто никому… (Марта нервным шагом подходит к кухне, достает с верхней полки пачку сигарет, несколько раз неловко пытается подкурить, руки заметно дрожат. Делает глубокий вдох и резко выдыхает сигаретный дым, возвращается к столу, садится.)
Что вообще значат обещания, если мы любим изначально по-разному. По-разному чувствуем друг друга. Я когда-то сказала ему: «Знаешь в чем отличие между моим отношением к тебе и твоим ко мне? В том, что я готова в любую секунду все променять на тебя, а ты не готов ни к этому, ни к чему-либо иному…». Да, семья, да, у всех сложившийся уклад, да, любовь на расстоянии... концентрированный рай мимолетных встреч. Но я готова была тогда, я готова и сейчас – зачем себя обманывать?

Как-то в одной из книг героиня по имени Камари пересказывает своему наставнику его же историю про птичку-медовинку. Это миниатюрное очень дружелюбное создание может прилететь к тебе и позвать за собой. А когда ты отправишься за ней, она приведет тебя к улью с медом. И будет терпеливо ждать, пока ты соберешь сухую траву для костра, чтобы можно было выкурить пчел. Но ты всегда, безусловно должен оставлять ей немного меда. Потому как если ты возьмешь себе весь мед – в другой раз, когда она позовет тебя за собой, она приведет тебя к погибели…
В такой безмерной, безотчетной, всепоглощающей любви нужно все то же, как бы нелепо это ни звучало – делиться медом с тем, кто дарит тебе возможность почувствовать его вкус сполна. Иначе эта любовь уничтожит, съест, раздавит…

Я постоянно думаю, что стала катализатором этих отношений. Говорят, так всегда нынче – женщина берет инициативу, даже в этом.
Но, черт побери, каков он в любви! Это ядерная смесь ангела и демона, этот человек дал мне понять, что значат слова из песни Синатры «I’ve got you under my skin». (Почти кричит) Я узнала, будь ты проклят, что значит чувствовать тебя у себя под кожей… (Закрывает глаза рукой. Курит.)

Бог есть любовь. Он же, он заменил мне Бога, всех святых и всех чертей вместе взятых! Он стал моей религией, моим воздухом, моим наваждением…
Я-то думала, что подростковая влюбленность является пиком эмоциональности при подобных чувствах. Я была абсолютно уверена в том, что все возможные синусоиды ощущений мной пройдены. Что предусмотренные размеренностью графики в работе, быту, отношениях с мужем, приезды на каникулы сына – это и есть дальнейшая моя понятная, предсказуемая и выверенная до минуты жизнь. Но нет же! Кто-то (устремляет взгляд сквозь окно в хмурое небо) очень настырно решил меня разубедить! Что ж, кто бы ты ни был – у тебя получилось! Слышишь?!

(Тушит сигарету о пепельницу. Встает, наливает остатки вина в бокал, подходит с бокалом к окну, опирается о раму.) Я научилась жить во лжи. Она, ложь, окутала меня целиком. «Мы могли бы служить в разведке; мы могли бы играть в кино…», да? Я уже и не знала, где я настоящая, а где нет. Но всегда ли ложь плоха?..
Муж… Не мог не чувствовать. Отстраненность нельзя не ощутить после такого количества прожитых вместе лет. Да, секс до этого всего уже не был чем-то необыкновенным, да, все было тривиально просто. Но тягучую холодность, которую я пыталась спрятать, укрыть – ее невозможно было не заметить.
Ревновал, скрывал, что понимает, да… Но сам же, сам во всем виноват! Я же так просила ребенка! Мне было мало одного. Ему же было достаточно. Достаточно нашего замечательного, милого мальчика. Самого лучшего в мире… но одного.
Когда сын вырос, я вздрагивала порой, проходя мимо детских площадок от заливистого звонкого смеха незнакомых малышей. И понимала, что моему отчаянию не будет никогда и никакой реализации с мужем. Он не хотел больше детей…
А ты их так любишь! Боже, как ты рассказывал о своих! Как горели в эти моменты твои глаза. Ты забывал обо всем, и я видела, что и меня в эти минуты не было для тебя. Любовники, которые были любовниками непосредственно во время любви.

(Подходит к столу, упирается в него обеими руками, смотрит в пустоту комнаты.) И в один момент я стала одержима. Я заболела мыслью, что, если я не могу не отпускать тебя раз за разом, если мне не суждено быть с тобой столько, сколько я хочу – я сделаю так, чтобы неземное твое проявление было бы со мной. (Срывается в рыдания.) Я так хочу от тебя ребенка! (Выдыхает, берет себя в руки.)
Нет-нет, ты бы не узнал! Это осталось бы моей тайной. Только моей. И она (я уверена, что это была бы девочка) стала бы только моей! Твоей моей девочкой...
Со светлыми длинными волосами, невероятными голубыми глазами, самой веселой в мире улыбкой! Она бы так же заразительно смеялась, как ты.
Вечерами я бы читала ей сказки про воздушные замки и принцесс, которые там живут. Про честных, смелых принцев, которые не боятся ничего. Про любовь, настоящую, неподдельную любовь без разлук. Как в сказке… Она засыпала бы, а я целовала бы ее эти твои глаза и тихо бы лежала рядом, наблюдая, как она улыбается во сне. Твоей улыбкой.
Она была бы…

(Слышен звук отпираемой, открывающейся и закрываемой входной двери. Лицо Марты изменяется, как будто бы удлиняясь и становясь абсолютно безэмоциональным.)

Г о л о с м у ж а М а р т ы. Дорогая, это я! Я – дома! Ты не слышишь – вроде бы твой телефон звонит?
М а р т а. Да, привет! Сейчас бегу!
(На мгновение выходит из зала в соседнюю комнату. В момент, когда открывается дверь слышен тихий звук мелодии мобильного телефона. Марта входит в зал со смартфоном в руке. Подносит телефон к уху. Нетвердым, осипшим вдруг голосом, медленно, с расстановкой отвечает.)
Да, доктор! Да, доктор, да. Да, я все обдумала еще и еще. Нет, не передумала. Я не передумала!
Завтра я буду, как мы договаривались. До встречи…

(Свет постепенно гаснет, неслышно, постепенно повышая звук, играет «Un dernier mot d’amour» Мирей Матье.)

⁣Мудак
монопьеса
Героиня – Елена, 26 лет.
Начну, пожалуй, с предыстории. Просто как бы понять, как я к этому пришла. Произошло это 8 лет назад. В 18 лет. Был у меня парень. Ну, узнала я, что он гуляет направо и налево от меня. Расстались, но вот как же тебе отомстить-то? Я же девочка нестрашная. Я раньше занималась бальными танцами профессионально. И к этому моменту пару лет уже не занималась. И списалась со своим старым-старым другом с танцев. Он на 10 лет меня старше. Он как старший брат, Пашка. Привет как дела, давай встретимся, сходим в наш коллектив, на тренировку там. Ему уже тогда было 28, получается. Грубо говорят под 30. А он сам по себе такой нарцисс. А возраст такой, лысинка начала проявляться, кожа проблемная, но постоянно чисточки, масочки, а духи… Там один костюм, такое чувство, что на заказ. Карие глаза, жгучие, мини приподнятая бровь, кошачья улыбка, взгляд этот оценивающий. Ну, там был грех не повестись!


Собственно, встретились, потанцевали, ну и как-то так… В такси поцеловались, потом встретились, сходили в кино. И собственно – отомстила. Всё, моя душа успокоилась. А всё закрутилось. Я уже представляю, что я там в свадебном платье. Он мне говорит: «Вот тебе через неделю 18 лет, переезжай ко мне, будем жить вместе». А я: «Ммм, как все прекрасно». И тут внезапно он начал как-то юлить от меня. То он якобы уехал в командировку в Москву, у него украли документы, он долго не мог вернуться, то он попал в аварию, и у него ребра отбиты, поломаны. Продолжалось это буквально пару недель. У меня день рождения в ноябре. Как день рождения прошел 18 лет, вот до нового года, где-то к 20-м числам он начал юлить. А мы же все бабы такие Шерлоки Холмсы. Я смотрю всю его страницу, нашла какую-то бабу. И у них там фотосессия перед новым годом. Совместная. Всё. Остапа понесло. У меня истерика, я писать ей: «Здрасте, а кем он вам приходится?». И он как бы долго ждать меня не заставил. Он начал писать мне, зачем я лезу в его личную жизнь. И он пропадает. Это конец ноября, а в 20-х числах декабря у нас всегда на танцах проходила новогодняя елка. Там и взрослые, и дети, и родители, и можно всегда прийти. А мы после нашего этого разговора мы не общаемся.


Всё. Проходит месяц и я на этих нервняках, вся такая расстроенная… Я тут пошла, у меня карэшечка такая была, я пухлик была, и я как резко всхуднула, я вот такая вот, под мальчика подстриглась. Я иду на этот корпоратив, и думаю, что он придет. Я знаю, что он придет, я же буду конфеткой, походка от бедра, юбка короткая, платье красивое. И вижу: эта сука приехал. Ну, думаю, подойдет или не подойдет. Подошел. И как-то он так: «Хорошо выглядишь, стрижку сменила». Я: «Спасибо, да».


И вот мы пришли к этому дню. Он подошел, вот это вот сказал, он там с кем-то танцует, то есть не обращает внимания на меня… ну, у меня была ревность. Я раз шампусика глотнула. А у нас на елках всегда приглашается Дед Мороз, Снегурочка, Баба Яга. Тут я смотрю, че-то он куда-то уходит. Ну а мне тоже больше тут ловить нечего. Что мне здесь делать? Поехала я, наверно, домой. Выхожу… Время было, наверно, где-то около часов 10-ти вечера. Я выхожу, походка от бедра, куртка расстегнута, юбочка. Выхожу, сигаретку в зубы, и смотрю, как он выводит Снегурочку, сажает в машинку. Дверку ей открыл, посадил ее. Я думаю, ах ты собака просто. И он садится в тачку, разворачивается и уезжает. Не то, чтобы у меня обида была. Была такая злость. Вот был бы кирпич, я бы схватила и в него! Выхожу, может быть, знаете ДК «Машиностроителей» И там вот чуть пройти и там типа кафешки тире магазин. Справа. Ну, вот нормальный человек как, вызвал бы такси. Ну, я же нифига. Зачем мне это? Я психанула. Я иду, каблуками топаю, у меня сигарета дымится одна за одной. Я думаю, ах ты сука, ах ты такой. И вот я подхожу к этому магазину тире кафешка, и стоит там, то ли 6-ка то ли 7-ка, что-то такое, бежевого цвета. С шашечками. Я дверь: ты, говорю, на вызове? А он, то ли кавказец, ну… то есть нерусской национальности. Восточной внешности. Чуть-чуть там щетинка, темненький, ему где-то 30 с чем-то. Ну не старый и не молодой. Ты, говорю, на вызове? «На вызове». – « До Придонского сколько?» - « Ну, 200». Я говорю – поехали. Ну, я села. Сумку по привычке на эполет застегнула, чтобы она не соскакивала с плеча, в руках у меня мешочек с танцевальными туфлями. Еду. Едем в Придонской. И тут я понимаю, что номер машины, если что, я не посмотрела. Я же сначала на этих психах села, а номер-то я и не посмотрела… Ну, думаю, сейчас я маме позвоню. Скажу, что еду. А деньги на телефоне кончились. Обещанный платеж – не получается. И я с ним просто сижу, общаюсь, на переднем сидении. Еще, как на зло, на ремень пристегнулась. Еду, а сама думаю: блин, машина как у бывшего. Только у него вишневая. Мы с ним пообщались, я там: «Ой, у меня там у молодого человека машина такая». И ля-ля-ля. А ты там, учишься, работаешь? Разговорились. А я помню, я тогда в колледже училась. Едем-едем. А я пытаюсь маяковать, что бы мне хоть кто-нибудь позвонил. Мама – нет, этот дебил – нет, бывший, даже ему умудрилась… и никто мне не перезванивает. Я еду и начинаю дергаться. Ладно, поворачиваем, значит, на Придонской. А разговоры главное, пустые и ни о чем. Поворачивает на Придонской, а там такие просеки и линии электропередач. Мы первую просеку проезжаем. На второй он резко заворачивает. То, что я сообразила в этот момент сделать, это… я старалась не нервничать. И я только руку за ремень. А он меня за затылок и об эту панель. Бум! Я не отключилась, я была в сознании, но то, что удар прилетает и вот эти искры из глаз. В глазах темно. Я вообще не пойму, что происходит. Я понимаю, что я хотя б отстегнулась. Я ремень стаскиваю, а он как раз думает, как бы подальше заехать. Там идет лес, а дальше, знаете, такая просека и линии электропередач. И вот он туда свернул. Было не особо холодно, снег когда-то там выпал. Я испугалась… Ну, у меня какая-то сдержанность была. Я была не удивлена, это предвещало. Ну, что я не просто так сюда попала. Я сама была в этом виновата. У меня была только одна мысль: я знаю эту машину, я знаю, как из нее выбраться. Но когда он меня ударил, меня это дезориентировало. Я реально сначала потерялась. Он остановился резко. Когда кинулась за ручку, чтобы ее открыть, он меня вот тут за клок волос и прижал головой к панели. Попытался задирать юбку, драть колготки и вот это вот всё. Дальше, знаешь, как вот в фильмах показывают вот эти вот вспышки: чух, чух. Я помню, что в этом состоянии я пыталась вырываться, я его схватила как-то очень сильно за лицо. А у меня ногти нарощенные были. И я так поняла, что я его очень сильно схватила то ли за глаз, то ли куда, но очень сильно надавила. Я помню: «Ах ты, сука». Он схватился за лицо. А я открыла дверь, чтобы просто выпасть из машины. Я поворачиваюсь. Он еще в машине, пытается отстегиваться, и светят боковые фонарики машины, знаете, когда дверь открывается. Я это просто вижу, и всё, драпом! Я не знаю, как я побежала, у меня была вот такая платформа, вот такая шпилька. Я летела, дальше, чем видела. Я бегу, а дальше лес, сосны. Я лечу, вот куда глаза глядят. И слышу сзади визги: «Сука, иди сюда, я тебя сейчас убью!». Темнота… Лечу, и понимаю, что я куда-то проваливаюсь. Просто плашмя: бух! Понимаю, что это не овражек, а яма такая.


Я улетела. Я лежу. Я просто стараюсь не шевелиться. У меня темная куртка, земля черная. Волосы темные, я не шевелюсь. Я слушаю: может, шаги какие-то рядом. Ничего. Я перевернулась в другую сторону. Я понимаю, что там есть свет какой-то. Я помню, вот реально вспышками. Убегала, упала, лежала. Я повернулась, просто вот так вот, чуть подняла взгляд. Фары увидела, двери открыты. Увидела, как он ходил, искал. Я не прям его четко видела, ну вдалеке машина. Вижу силуэт, что он ходит. Свет фар перекрывает. Всё, он попсиховал, походил, поорал. Я уже просто лицом в землю уткнулась и лежу… Я сумку же пристегнула, она у меня вот тут бултыхается. Он сел в машину и уехал. Я просидела там минут пять. Ну, фиг его знает, может, он щас вернется. Может, он щас отъедет специально, машину поставит, развернется и пойдет пешком. Я лежу, пока лежу, я опять хоть маяки хоть какие-нибудь, ну, хоть кто-нибудь! И никто не перезванивает! Вообще! Я лежала, лежала. Я поняла, что уже замерзла. Ну а че делать, лежать замерзать? Тут я начинаю понимать, что у меня болит вот тут лицо. Болят ноги, ну, как он драл вот, пытался. Как идти? Выходить к дороге? Чтобы не дай бог наткнуться, может он там колесит? Может, он вообще меня сейчас собьет. И время как бы уже 11 час. Встала. Постояла. Курить? В вдруг этот щас увидит уголек? Блин, ну думаю, пойду. И мелкими перебежками по этому лесу. Прям чуть пробежала, встала, послушала. Пробежала, встала.


И в итоге, ну вот дорога по Придонскому идет, там заворачивает, есть кафе «Дозор». Я с этого леса перебежала в этот «Дозор». Ну, думаю, тут уже не страшно! Тут хотя бы люди ходят. Я иду по дороге. Че самое обидное, я пока шла… я понимаю, что я была похожа на проститутку, потому что у меня было такое короткое платье, порванные колготки, сбитые ноги, грязное вот это вот всё, куртка и все на свете, лицо в крови. Ну, у меня нос не был сломан, ну рассечение было и из носа кровь. Все опухло. Я иду, покуриваю сигаретку. Ну, думаю, может, меня хоть кто-нибудь встретит? Хоть кто-нибудь из знакомых. Предложит помощь. Ну, я иду к этому кафе, а там - рядом школа 55, вдоль дороги, и тут навстречу два парня. Я даже не поняла, кто это. И тут: «О, Ленок, привет, как дела?». Это были знакомые. Ну, значит, наверно, заслужила… Тут я начинаю осознавать, что происходит, пока иду. У меня слезы крокодильи, у меня всё болит, у меня страх. Я поняла, что могло произойти. Меня могли в лесу по частям или там… и пока всё это происходит, думаю, а где же мои туфли. Ну, нашла о чем думать! Где мои туфли танцевальные! Единственная память о танцах, которая у меня и осталась. Хорошая пара танцевальных туфель. Я заглядываю в сумку, а там кроме пачки сигарет, денег, а туфлей нет. И я вспоминаю, я садилась в машину, у меня этот мешок был в руках. То есть он остался в лесу. И у меня опять эта обида. И тут мне начинают звонить все! Мне начинает звонить бывший, сильно пьяный. «Че ты мне звонила?» - «Да уже ниче. До свидания». Мне звонит мама: «Ленок, ты звонила, солнышко?» - «Мам, да я скоро дома буду».


Я пришла домой. Она сидела с подружкой, они меня увидели: «Что случилось?» - «Всё нормально». Я зашла в ванную, все сняла. Помылась. Посмотрела, у меня уже вот так вот лицо залито, начинается красное… Я зашла, а мамка, ну, как… она подозревала, что я курю, а я тут в наглую достала сигарету, достала из морозилки кусок курицы, положила себе на лицо и сижу. «Че случилось» - «Я пока не хочу об этом говорить». Сижу и столько гавна крутиться. У меня вертится в голове, как этот сажал Снегурку в машину, у меня крутится в голове переписка с той бабой. У меня крутиться как этот таксист меня лицом и как прижал к перекладине. Ну что ж так глупо-то получилось? Я же знала, чем это может закончиться. Зачем я села в эту тачку? Просто я обиделась. Просто я психанула. Почему я не посмотрела элементарно номер машины? У меня были деньги. Почему я не положил себе деньги на телефон? Ну ладно. И тут перезванивает этот мудак. «Лен, ну я же сказал, меня попросили отвезти Снегурочку, что тебе надо?» - «Да не, Паш, ничего не надо, все хорошо. Спасибо тебе большое» - «За что спасибо?» - «За вечер прекрасный, за его окончание» - «Что ты мне хочешь предъявить? Что я тебе сделал?» - «Паш, да потому что ты повел себя как последний мудак. Ты не нашел в себе смелости, гордости со мной, сказать всё как есть. Ты со мной погулял, поигрался, и все. Вешал лапшу на уши, и в итоге поступил как мудак. Я психанула, и знаешь, чем это закончилось?». Ну, я рассказала. А он: «Что ты вызываешь к себе жалость, что ты врешь, прикалываешься, да не может такого быть. Да у меня друзья есть в ФСБ, я сейчас подниму за 5 минут, все камеры прочекаю» - «Паш, сделай доброе дело прочекай и найди. Кто и че. Я даже не знаю, что это за мужик был. Я вот щас сижу, похожа на последнюю шмаромойку». И всё, у меня слезы накатывают. Я ему: «Ой, все тебе удачи». Ну и всё. После этого я так разочаровалась в мужиках.


Зато мне очень понравился момент. Прям бальзам на душу. Был конец августа/сентябрь. Мы уже с мужем женаты, я уже глубоко беременная, с пузиком. Мне беременность шла. Я иду с супругом под ручку, он меня трогает за животик, и идет он. В темноте я его увидела. Я его просто по глазам узнала. Он уже полулысый, идет, сумка спортивная, футболочка, джинсики. И самое главное, прям рядом с этим, сука, ДК! Мы шли пешком с ним. И идет мудила… я иду, себя по животу глажу, ну и завидуй! Чтоб у тебя булки заплесневели!

⁣

КАК ПЕРВУША ОРЕХ НА МАМАЯ ХОДИЛ

Читает Алексей Фомин


Действующие лица

Первуша Орех – служивый человек при дворе великого князя Владимирского и Московского Дмитрия Ивановича.

События происходят в августе-сентябре 1380 года, накануне и во время Куликовской битвы.

1.

Москва.
Маленькая комната. По углам мешки и другие вещи. В шкафу многочисленные свитки. Небольшой стол. Перед иконами лампада.
В комнату входит Первуша. Вынимает из-за пазухи небольшой мешочек. Развязывает его. В мешочке рис. Он насыпает рис себе в руку, рассматривает.

ПЕРВУША. Ай хорошо сарацинское пшено!

Завязывает мешочек. Подбрасывает мешочек в руке, чтобы прикинуть, сколько в нем веса.

Курочка по зернышку клюёт. А от князя не убудет.

Выглядывает за дверь, проверяя, нет ли там кого. Вытаскивает из дальнего угла мешок побольше и пересыпает туда рис. В этот момент из-за мешка раздается кошачий писк. От неожиданности Первуша просыпает рис.

Ах ты ж... (Отодвигает мешок и вытаскивает из угла облезлого кота.) ...Аспид какой!

Кот вырывается у него из рук и прячется в другом углу комнаты. Первуша ищет, чем бы ударить кота. Хватает кочергу, отодвигает вещи из угла комнаты, где прятался кот, но тот уже в другом месте. Первуша бросает кочергу и возвращается к мешку с рисом. Собирает крупу с пола.

Супостат хвостатый. Вот только вылези. Пришибу.

За дверью людские голоса, топот. Первуша быстро собирает остатки риса с пола и выглядывает за дверь.

ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Выходи во двор. Князь людей собирает.

ПЕРВУША. Иду-иду. (Ссыпает собранный рис в свой большой мешок. Отряхивает одежду.) Чего там еще удумали...(Выходит из комнаты).


2.

Первуша возвращается в комнату. Садится на табурет. Некоторое время сидит молча, обхватив голову руками.

ПЕРВУША. Вот беда-то, беда. Эх, князюшка, Дмитрий Иванович. Дурак. Как есть дурак.

Резко встает. Ходит по комнате. Говорит раздраженно.

Великий князь Владимирский и Московский. Уж деды и прадеды в князьях ходили. Вот гордыня то и взыграла. Ох, вырежут нас татары. Как есть всех вырежут.

В углу раздается мяуканье кота. Первуша хватает кочергу, замахивается на кота, но в последний момент останавливает удар. Кот, сжавшись в комок и перестав мяукать, смотрит на Первушу. Первуша смотрит на кота. Бросает кочергу на пол.

Вот как перед силой склоняться надо. Умная животинка. И нам бы так перед татарвой. Иди уж сюда, убогий. НА тебе молока.

Наливает молока в миску. Ставит на пол перед котом. Рукой манит кота к себе.

Кыс-кыс! Ешь, горемычный. Недолго тебе осталось. Затопчут тебя кони татарские. Иль свои, как назад побегут. А в щель забьешься, как запалят всё кругом, так и сгинешь. Как в писании сказано: «И не останется здесь камня на камне. Все будет разрушено». А я-то, только жену себе присмотрел. Надоело мне вдовствовать. Чего- то мрут они у меня, жены-то. Вот, третью беру. Добро собираю. А князь на Мамая в поход собрался.
Да в своем ли он уме? Как с силищей несметной напрямую совладать? РОдит и рОдит степь собак безродных. Где ж такое видано, что б Орде дань не платить? Полтора века под ней живем. Хоть и без радости, а все ж богатеем по маленьку. Землишку Московскую приумножаем. И дедЫ наши, и прАдеды платили. Тем и живы пока. А он, видишь, на Воже татарву посёк, а теперь со всей Мамаевой ордой браниться решил. И князей созвать. Что б вместе всем навалиться. Слыханное ли дело? Что, уж допил всё? На ещё. А мне, слышь, за невестой два дома на посаде дают. Место хорошее, да чего уж теперь...Все прахом пойдет. (Ходит по комнате.) А коль князь в поход с собой призовёт? Может, бежать? А за добром кто присмотрит? Нет, не призовёт. Я ж по хозяйству служивый человек. Да и стар я уже. Пятьдесят пятый годок идет.

Стук в дверь. Первуша подходит к двери, приоткрывает ее.

ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Князь тебя кличет. Со списками.

ПЕРВУША. Сейчас принесу. (Закрывает дверь.) Гонцов к князьям послать – дело не хитрое. На Переяславском собрании все в дружбе клялись. На крестины молодого князя чего б и не приехать. С подарками. А в поход на Мамаеву Орду? Ой ли... Дружину собрать. Да что б все ратники о дву-конь. Да с бронёю не простой. В обозе что б овса и сена в достатке. (Смотрит на кота.) Вот ты заморыш, а за четверых ешь. А то конь боевой! Ему четверть пуда овса да сена еще поболе в дён вынь да положь. Ну, положим, соберем мы обоз. А вот что б под Дмитрия Ивановича знамя одним войском все встали...(Гладит кота.) Хороша сказка, а? Не бывало еще такого на Руси, что б в изобилии князья на общее смертное дело собрались. Всяк о своей выгоде печется. Почитай каждый год между собой бранятся. (Подходит к столу, находит длинный свиток, разворачивает, читает имена.) Князь Храбрый, Владимир Андреевич в Серпухове. Суздальский князь Дмитрий Константинович и сын его Семён. Ростовские князья. В Смоленске, Иван Васильевич. Ярославский князь. Белозёрские. Кашин тож. Мологский князь. Стародубский. Роман Михайлович в Брянске. Оболенские. Тарусский. Андрей и Дмитрий Ольгердовичи из Гедиминовичей которые. Муромские. Поглядим, кто из них с нашим князем на смерть пойдет.
(Коту.) Оно, конечно, тяжко Орде платить. Да бесчинства всякие от гадюк злобных терпеть. Да только доля уж у нас такая. Христос терпел и нам велел. Орда-то сама в междоусобице увязла. Не ровен час и пожрут друг друга. Или Господь мор какой лютый на безродных нашлет. Пусть другой кто с Ордой бранится. А мы б к Мамаю со всем почтеньем. Делов-то, на коленях перед нехристями безбожными постоять. И заплатили бы уж как-нибудь. Платить то всегда лучше, чем воевать. (Собирает свитки со стола. Идет к двери, открывает, отдает свитки человеку за дверью.) Неси! Сам сейчас приду. (Молится перед иконами.) Прости, Господи, мне, слабому и убогому, словоблудие моё, да видать я поумней многих буду как есть.

Выходит из комнаты.

3.


Троицкая святая обитель.
На заднем фоне конные ратники, монахи, крестьяне. Все это шумит и шевелится под звон колоколов. Первуша стоит перед храмом Пресвятой Троицы.

ПЕРВУША. Господи, благодарствую, что сподобил меня посетить святую Троицкую обитель. (Крестится и кланяется, глядя на храм Пресвятой Троицы.) Хоть и не по своей воле я здесь. А по княжеву указу. Велено мне вместе с ним в поход на Мамая идти, временнИк каждый день писать. А ведь я по хозяйственной части человек. Страшно мне, Господи, хоть я и при обозе. Я ж не воин, не ратник обученный, страха не ведающий. Спать не сплю уж почитай как из Москвы отправились. Разобьет нас Мамай, ох разобьет. Никого, Аспиды, не пощадят. Спаси и сохрани раба своего, Ореха Первушу, Господи! Не дай ему смерти лютой изведать. Видать, согрешил я в чем пред тобою, Господи, что посылаешь меня с князем на погибель. Только вот в чём, в толк не возьму. Невеста-то молодая, не хочет за меня. Уж я проведал. Да кто ж их спрашивает? Или пшена сарацинского княжеского я слишком взял? Так ведь детки от первых жён заботы требуют. В чем промысел твой, Господи?

Продолжает молится молча. Заканчивает. Внимательно осматривает место.

Троицкая святая обитель, на всю Русь известная, а как-то худостно тут. Всё нищетно, всё сиротинско. Прости меня, Господи, за такие слова. Подправить бы старцу Сергию своё хозяйство. Почитай вся Русь помолиться и за благословением сюда идет. Я спросил у одного из братии, что ж, мало несут-то вам? А он говорит: много, да всё нищим и убогим раздаём. Непонятно мне это. ЧуднО. А все спокойные, смотрят ласково. (Всматривается вдаль, подходит ближе к храму.) Что это там? Преподобный старец говорить будет. Записать-то я запишу слова сии святые, да будет ли кому прочитать...

Садится на землю перед маленьким раскладным столиком. Достает из сумки перо, чернила и свиток. Пишет, проговаривая слова вслух.

Писано Первушей Орехом, служивым князя Дмитрия Ивановича человеком в лето августа двадцать третьего дня в Троицкой святой обители.

Внимательно слушает речь старца, записывая и повторяя его слова.

«Печальна земля русская. Не имеет в своем доме ни мира, ни радости. Разоряют ордынцы города русские в дым и пепел. Убивают, уводят в полон людей и скот. Переполнилась чаша терпения. Час отмщения настал. Объединимся же, други, по образу Святой Троицы. Забудем распри и обиды старые. Восстанем на поработителей под знаменами Москвы. Да не оставит нас Бог. Сыны русские, твердо сражайтесь за веру Христову и за православное наше Отечество!»

Прекращает писать.

Отечество...Много добра оно мне дало, это Отечество? (Оглядывается по сторонам.) Эка силища воинская собралась. Не бывало еще такой на Руси. Ошибся ты, Первуша. Господи, хоть и неохотно, но каюсь я пред тобою. Наговорил я на князей, а вон, пришли то все. Со своими дружинами отборными. С нашим князем на Орду идут.
Господи, я хоть и не воин, да по хозяйственной части не дурак. Ведь все тяжелая конница у нас. Доспехи богатые, да только супротив татар пустое это. Как набегут они легкой своей конницей, юркой как змея подколодная и давай с боков противника стрелами осыпать. Лучники они все знатные. А что ж, почитай в седле родЯтся. Каждый монгол по два лука возит. В двух колчанах по тридцать стрел. Только за ними погонишься, а они в рассыпную. Лови их потом в чистом поле. Погонишься, а они уж по сторонам ударяют, строй разбивают. Никто еще их не побеждал в таком раскладе, разве что отряды маленькие, разбойные. А тут войско целое татаро-монгольское на нас идет. Господи, ну я то в чем провинился, что на Мамая иду? Сидел бы сейчас на посаде, да пшено сарацинское продавал. Спал бы сладко с третьей женой, да пиво пил. Вот где мое Отечество. (Пауза.) А все же старец хорошо говорил. Аж душа затрепетала. (Первуша прикладывает руку к своему сердцу, потом к животу.) Вот тут. К чему бы это, не пойму.

Первуша видит, что все люди на площади перед храмом встают на колени. Звонят колокола. Преподобный Сергий осеняет всех крестным знамением и кропит святой водой. Первуша крестится вместе со всеми, встает на колени. Через некоторое время продолжает записывать и проговаривать записанное вслух.

Преподобный старец Сергий Радонежский окропил Великого князя Владимирского и Московского священной водой и все войско его. Осенил их крестом Христовым. И сказал: «Идите на поганых. Смерть вам ныне не смерть, но жизнь вечная. Во славе войдете в Царство Божие, ибо нет больше той любви, как если кто положит душу своя за други свои».

Первуша складывает свой столик, убирает письменные принадлежности.

Господи, сумятица у меня в душе. Тягостно мне. Вижу я, что все, как один, по благословению Преподобного Сергия с князем Дмитрием Ивановичем на Мамая идти хотят. О своей судьбе не помышляют. И князья, и ратники простые. А я, черная душа, о животе своем думаю. О невестушке третьей. О пшене сарацинском, что из княжеских закромов крал по маленьку. Как букашка неразумная, без смысла живу. Только о тепле да о пропитании забочусь. Сердце стучит, словно вылететь из тесной груди хочет. Помилуй меня, Господи. Вразуми. Избавь от уныния и мыслей черных, в коих я ныне пребываю.

4.

Утро перед Куликовской битвой. Первуша сидит на телеге и записывает события во временник, как обычно, проговаривая написанное.

В утро восьмого сентября тысяча триста восьмидесятого года от Рождества Христова рать русская единая под знамёнами Великого князя Владимирского и Московского Дмитрия Ивановича стоит на поле Куликовом, что в устье Непрядвы у Дона простирается.

Первуша встает на телегу и смотрит вдаль, на поле Куликово, комментируя то, что видит.

Как сердце то колотится. Не ровён час из груди выпрыгнет. И побежал бы я, Господи, назад, да дороги нет. Князь Дмитрий Иванович, как Дон перешли, повелел все переправы разрушить, что б знали православные: нет к отступлению пути. А поганые-то каким числом стоят...Нас много, а их и не пересчитать. А князь то наш умно рассудил. Поле узкое подобрал. Не разбежится татарва по сторонам с боков нападать. Между Доном и Непрядвой поле зажато. Придется им на лобовой удар с нашей тяжелой конницей идти. А в дубраве полк засадный стоит. Господи, помоги войску русскому праведному. Ведь все тылы в Отечестве оголили, вся русская доблесть здесь стоит. Если не сдюжим...(Первуша зажимает себе рот рукой.)

Записывает во временнИк и проговаривает.

Многие сыны русские возрадовались радостию великою, чая желанного своего подвига, о котором еще на Руси мечтали. Другие же люди печалятся, предвидя смерть свою скорую. И будет сие Куликово поле как судное место: быть ли русской земле по воле Божией или сгинуть навеки.
Привезли же сей час из Святой Троицкой обители Богородичную просфору и личное письмо святого игумена Сергия Радонежского с благословением русского воинства на битву. Теперь и слабые духом мужеством воодушевились и приготовились положить душу своя за святую Веру православную да за дорогое своё Отечество.

Наблюдает за происходящим и комментирует.

Господи, в изумлении наблюдаю я зрелище сие невиданное. У русской рати доспехи как солнце горят, знамя алое, великокняжеское со Спасом Нерукотворным на ветру полощется. Хоругви как живые колыхаются. А супротив темная сила татаро-монгольская стоит непоколебимая. И вОроны над ней кличут. (Первуша трет глаза, хлопает себя по щекам.) Уж не привиделось ли мне от страха?

Ишь, богатырь языческий на поле выехал. Красуется свирепый. Челубеем кличут. Похваляется, копьем потрясает. Русских витязей на бой вызывает. Великан поганый. А копьё-то у него...

Первуша вытаскивает из обоза обычное копье. С трудом держит его в вытянутой руке. Роняет.

А у поганца на два с половиной локтя еще длиннее. Кто ж такую тяжесть в руке удержит? При сшибке он тебя таким копьем раньше прошибет, чем ты его своим достанешь для удара. И на землю свалит. Батюшки, кто-то вперед выходит. На верную смерть. (Пытается разглядеть.) Да это Пересвет - монах! Из обители Троицкой с нами на битву пошел. Господи, прости мне любопытство моё. Вчера как вечеряли, подсел я к Пересвету и спрашиваю: как же ты, монах, на битву идешь, хоть и по благословению Сергия, старца нашего святого? Ведь повелел нам Христос любить врагов своих, щеку другую подставлять. А он мне и говорит: так то про своих врагов сказано. А кто Отечеству враг, того насмерть бей.
Неужто он на Челубея пошел? Воин то он знатный. Боярский сын, во многих сражениях прославленный. Так ведь не молодой, а уж почитай что старик как и я.

С волнением наблюдает за происходящим.

Что это он задумал, не пойму...Кольчугу снимает...И шлем...Да как же это...Слово последнее говорит.

Слушает и записывает во временнИк.

Пересвет же, инок из Троицкой обители выехал наперед к войску на боевом коне и сказал такие слова: «Велик Бог наш и велика крепость его! Гордый татарин не мнит найти среди нас равного себе витязя, но я желаю с ним переведаться. Снял я кольчугу. И шлем со щитом кладу на землю, ибо на мне оружие нетленное пребывает: благословенные слова игумена нашего Сергия Радонежского, на сию битву меня пославшего. Готов воспринять венец царства Небесного. Отцы и братия, простите меня грешного».

Комментирует происходящее.

Господи...Пощади...От ужаса смотреть туда не могу...Зачем, зачем так, Пересвет? Всю броню снял. Только копье простое себе оставил. В одной тонкой монашеской рясе на поле, к Челубею поскакал. А тот то весь в железо зашит, да с копьем своим длины немерянной.

Первуша руками прикрывает глаза от страха, но все же подглядывает за тем, как проходит поединок Пересвета и Челубея. Встает на мыски, чтобы по лучше видеть происходящее.

Господи! Ни о чем земном больше думать не буду. Ни о чем тебя не попрошу. Только помоги Пересвету как ты в древности помог Давиду Голиафа одолеть. Ибо, без чуда твоего тут уж ничего не случится. (Комментирует происходящее на поле.) Печенег Пересвета увидел. Дивится на его одежу черную с белыми крестами. Думает, что кольчуга под ней...Эх, Пересветушка, бедовая голова. Разъезжаться начали для сшибки. Несутся навстречу друг другу. Ревут мамаева полчища, предвидят Челубееву победу, супостаты. А наши все молятся. На колени встают.

Первуша не замечает, как подходит к краю телеги и падает с нее. Поднявшись, он снова смотрит на поле.

Господи, ты есть! Пересвет скачет назад, к войску нашему, а Челубей на земле валяется, насквозь копьем пронзенный. Радуется рать наша, победными криками кричит. Чудо, чудо произошло! С нами Бог! Спасено будет Отечество наше!

Первуша бежит к войскам, чтобы разузнать, как все произошло. Прибегает обратно к телеге, берет перо и свиток, но от возбуждения не может писать, рука у него дрожит. Он перессказывает то, что собирался написать, чтобы лучше запомнить.

Упокой душу раба твоего Пересвета, Господи. Челубей поганый его тож копьем насквозь пронзил. А все ж он в седле усидел и со смертной раной доскакал до своих, с коня не сшибленный. Победил безбожного и умер на руках у своих товарищей. Вот ведь голова человек! Все правильно рассчитал. Затем и кольчугу снял. Копье то Челубеево легко прошло сквозь тело слабое. Он и в седле усидел, и приблизился к поганому на удар своего копья короткого. Была бы на нем броня, сшибся бы сразу на землю. А так сам успел Челубея ударить. А на том броня крепкая. Хоть и прошиб ее Пересвет копьем, а супротивилась она удару, и упал с коня Челубей. Упал, да копье свое из руки не выпустил. Так и выдернул его из груди Пересвета. И сдох, как собака, на земле прямо перед войском Мамаевым.

Господи, до чего ж люди великие промеж нас живут. Я и рассказать то о том без дрожи не могу. (Плачет. Смотрит на поле.) А душа моя радуется, Господи! И сердце успокоилось. Ровно в груди бьется.

Первуша вынимает из телеги шлем, надевает его на голову, берет меч и щит.

Нет больше той любви, как если кто положит душу своя за други свои. Господи помилуй. Господи помилуй. Господи помилуй.

Идет к полю, откуда уже вовсю доносятся звуки сражения.

5.


Первуша сидит на телеге. Правая рука у него перевязана, писать он не может.

Как же мне временник-то писать...Буду повторять многократно увиденное. Авось, исцелится рука с Божьей помощью и память не подведет.

Повторяет по памяти.

Увидев, как победил Пересвет-воин Челубея поганого, возрадовалось русское войско. Сшиблось с ратью басурманской. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей. Кровь лилась как вода и пали мертвыми бесчисленное множество с обеих сторон. И некуда было ступить коням от мертвых тел, лежащих на земле. Не только оружием убивали, но и руками душили друг друга. А кто падал на землю, тот умирал под конскими копытами, а другие задыхались от великой тесноты, потому как не могло вместить поле Куликово всё множество воинов, сошедшихся между реками.

И час, и другой, и пятый бьются неослабно христиане с Мамаевым полчищем. Когда же настал седьмой час, по Божьему попущению и за грехи наши начали поганые одолевать. Много сынов русских сокрушено было. Не выдержал Великий князь Дмитрий Иванович. Достал крест с частицами Животворящего древа, поцеловал его и сам в битву ринулся. Ранили его, и с коня сбросили. И не мог он биться. Инок ОслЯбя, Пересветов брат, вынес его с поля и положил под березою.
Князь же Серпуховской, Владимир Андреевич, в засаде стоял. Видел, как погибает войско русское, но твердо сказал воинам своим: «Велика беда, да не пришел еще наш час. Начинающий раньше времени вред себе принесет. Потерпим еще немного до времени удобного и воздадим по заслугам противникам нашим. Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, убиваемых погаными. Непрестанно порывались на бой, словно званые на свадьбу вина сладкого испить. И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул князь голосом громким: «Настало наше время и час удобный пришел! Братья мои, друзья, смелее: сила Святого Духа помогает нам!» И выскочили они из дубравы зеленой и бросились на великую силу татарскую. Точно волки лютые на овечьи стада напали. Половцы же, увидев погибель свою, повернулись и побежали. Сыны же русские рубили их будто траву косили. И многие раненые наши, и те помогали, рубя поганых без милости. И побежал поганый Мамай в излучину с горсткой людей своих. И многие погнались за ними, да не догнали, потому что кони их утомились, а у Мамая были свежие.

Страшно было смотреть и видеть человеческое кровопролитие. Кони не могли скакать, а брели, в крови по колено. А реки три дня красной водой текли. После побоища Мамаева долго князья и ратники искали Великого князя Владимирского и Московского и, нашед его живым под берёзою, возрадовались. И встал Великий князь Дмитрий Иванович, Донской теперь по прозванию, и стал обходить поле ратное. И много слез пролил по братьям погибшим за Отечество своё. Дорогой ценой Великая победа русскому воинству досталась. Восемь дён хоронили героев, за Веру и Отечество живот свой положивших. Там же, над братской могилой срубили церковку Рождества Богородицы у реки Непрядвы. А Пересвета повезли хоронить в Симонов монастырь, что близ Москвы.

Первуша замолкает. Он уже давно плачет.


6.

Москва.
Маленькая комната. По углам мешки и другие вещи. В шкафу многочисленные свитки. Небольшой стол. Перед иконами лампада.
В комнату входит Первуша. Рука у него на перевязи. В другой руке меч. Он кладет меч на полку, садится. Из угла выходит облезлый кот.

ПЕРВУША. Ну, здравствуй, убогий. Жив еще?

Кот подходит к нему, мяукает и трется об ноги.

А меня, видишь, Мамай покалечил. А Господь спас. Временник-то я левой рукой кое-как писать приноровился.

Наливает коту молока. Находит в углу мешок с рисом. Вытаскивает его одной рукой, развязывает, смотрит, сколько там риса. Берет горсть риса и ссыпает обратно в мешок.

Пустое.

Подтаскивает мешок к двери, приоткрывает, зовет человека.

Эй, иди сюда! В княжевы закрома отнеси. Скажи, Первуша Орех незаписанный мешок сарацинского пшена нашел.

Садится за стол. Пишет временник левой рукой, как всегда проговаривая слова вслух.

Великий князь Владимирский и Московский Дмитрий Донской пробыл на Москве четыре дня и поехал в Святую Троицкую Обитель, к Преподобному старцу Сергию Радонежскому. В субботу отслужили поминальную Великую панихиду обо всех убиенных в Куликовской битве.

(Коту.) Допил молочко? И я закончил. Тяжеленько мне левой рукой временник княжий писать. Кому половчее передам. И князю уж про то сказал. А жениться я передумал. Не то теперь сердцу надобно. Поеду-ка я в святую обитель. Я ж по хозяйственной части служивый человек. Опыт большой имею. Помогу им хозяйство наладить. Что б и сирым, и убогим дать, и братии достоинство внешнее хоть какое приобресть. (Гладит кота.) Вот как оно, Куликово поле нас всех перевернуло. На битву с Мамаем пошли рати разрозненные: москвичи, владимирцы, суздальцы, ростовчане, муромчане, белозёрцы, смоляне и другие многие, а вернулись мы единою ратью русской, невиданный доселе подвиг совершившей. Одна у нас теперь судьба.

Кот мяукает и трется об его ноги.

Да возьму я, возьму тебя с собой, животинка ты безродная.

Первуша берет кота на руки и выходит из комнаты.

Конец. 2023

Жидкие шторы не спасают от слепящего солнца, а математик нудно объясняет новую тему. Механически переписываю теорему с доски,параллельно витая в облаках, мечтая о лете, пионерлагере с переплётным кружкоми знакомствах с интересными мальчиками…

Скорее бы лагерь! Мне хочется отдыхать: купаться,играть, читать. Осенью 83-го наш 7 «А» избрал меня старостой, и к концу года очень устала.



Мои витания в облаках прервал вежливый стук в дверь.Вошла наша классная руководительница — Ирина Маратовна со своей объёмной сумочкой и спросила у математика:

— Игорь Олегович, позвольте сделать объявление?

— Ради бога. О! Вот и звонок. Ребята, до свиданья!

Учитель быстро собрался и вышел. Ирина Маратовна замялась, подбирая слова:

— Ребята! Завтра вы, наверное, проведете со своими родными, радуясь отдыху среди недели, а ведь это — День Победы. Поэтому сегодня нам доверили поздравить с наступающим праздником ветеранов, живущих близко от школы.

Она взяла в руки тетрадный лист.

— Вот имена и адреса пяти фронтовиков, нужно от имени класса поздравить их. Понимаете? Но это ни в коем случае нельзя делать формально, а только прочувствовав, что совершили ветераны для каждого из нас.Это почётное поручение мы должны выполнить хорошо…

При слове «почётное» Розалия, сидящая впереди меня,фыркнула и вскинула руку, заявляя с места:

— Ирина Маратовна! Мне нельзя в музыкальную школу опаздывать. Мама говорит: «Вся семья из-за пианино по одной половице ходит! Не подведи!»

— Ну… иди, — неуверенно разрешила учительница.

Я ждала: кто из одноклассников отзовётся, чтобы помочь. Учительница, выложив на стол альбом и дефицитный набор фломастеров,продолжила:

— Ребята! Нужно нарисовать открытки, они будут для ветеранов гораздо дороже печатных картинок. Вы согласны со мной?

Я подумала: «Ещё не легче! Так, по рисованию у меня — шаткая “четвёрка”, значит, каждый второй ученик справится лучше меня. Но даже интересно, чем дело закончится?»

Розалия, выходя из класса, успела махнуть подружкам,намекая: «А вы что ждёте?» Тут же над партами взлетели три руки.

— Вы пойдёте к ветеранам? — в голосе Ирины Маратовны звенела радость.

— Мне тоже в музыкалку…

— А нам в изостудию бы…

— Да… Конечно, это тоже важно. Идите.

Девочки быстро выскользнули за дверь.

— Мальчики! Может быть, именно вам, как будущим воинам, лучше поздравить?

Рыжий Вадим встал и серьёзно сказал:

— А у нас в хоккейной школе последний раз в сезоне — лёд. Тренер сказал, что прогульщики пусть пеняют на себя. Мы пойдём, ладно?

— М-да. Ну, идите. Не привязывать же вас.

Грохот отодвигаемых стульев вызвал шушуканье и переглядывание, словно Ирина Маратовна превратилась в учителя-новичка,неумеющего держать дисциплину. Она переминалась у доски и переводила взгляд с одного на другого ученика. Учительница остановилась рядом со мной, а я демонстративно стала разглядывать свои наручные часы, думая: «Было бы чем поздравлять там: цветы, конфеты, книги — я бы пошла… Но почему так поздно?» Она будто услышала меня и с трудом произнесла:

— Ребята, прошу прощения, что такое поручение — и в последний день. Я… отвлеклась из-за оформления больничного листа, хотя должна была всё раньше подготовить.

В классе на пару секунд воцарилась гулкая тишина, а потом все оживились и стали тянуть руки. Не дожидаясь, пока спросят, ученики называли причины срочного ухода:

— У нас пудель старенький. Не может долго без прогулки.

— Мы на кросс готовимся.

— К зубному!

— Папа ждёт. Едем могилы родных обиходить.

Ещё десяток разных секций, по словам одноклассников,непременно лишат воспитанников бесплатного спортивного инвентаря и посещения бассейна, если опоздать на тренировку.

Я понимающе усмехнулась: раньше была в такой секции,где абонемента на бассейн лишали за прогул.

Двое пацанов с галерки улизнули в дверь, на секунду оглушив нас шумом школьного коридора. Наверное, спешили в туалет.

Ирина Маратовна переводила потухший взгляд с одного ученика на другого и растирала висок — прямо как моя бабушка, когда у неё болит голова. Вдруг встал Эдик — кудрявый самоуверенный сын профессора — и развязно спросил:

— Зачем так лезть из кожи? Давайте подождем год, и на 40-летие Победы поздравим, как следует.

Я растерялась от этих слов. А Ирина Маратовна, смерив Эдика долгим взглядом, посмотрела на оставшихся ребят и заговорила проникновенным, но властным голосом. Голосом комиссара.

— Ты прав, Эдуард, сегодня есть лишь мои фломастеры и альбом. И что? Может, через 20 лет поздравить? Или лучше через 40?.. Да поймите же вы! Они… они для нас всю войну, каждый день из 1418-и жизнью рисковали!И представить не могли, что под пулями ходят для таких… малоблагодарных.Нам же это самим необходимо: поздравить Победителей. А через год… не все старики доживут. Так давайте сделаем доброе дело вместе и сейчас!

— А я разве против? — смущённо прошептал Эдик и выскользнул из кабинета во время звонка на вторую смену.

— Ничего не успеваю, — горестно вздохнула Ирина Маратовна, — придётся самой после работы обойти ветеранов. Ты, Яна, иди тоже: и так субботники и дежурства подстраховываешь…

Но я всё сидела, думая: «Кто, кроме меня?» И одновременно прокручивая собственных «планов громадьё»! Так, завтра, 9 мая, мы с родителями поедем в деревню: поздравим дедушку-фронтовика и посадим картошку.А сегодня хочу отреставрировать бабушкин сборник Пушкина с засушенной незабудкой. Иначе совсем развалится, а бабушка им дорожит, не знаю пока,почему, может, какая-то любовная история?..



Когда ушли последние ребята, Ирина Маратовна вдруг распахнула окно. На её лбу блестел пот.

Я уже понимала, что обходить ветеранов буду сама, и пошутила любимой фразой, прибавлявшей мне смекалки в трудностях:

— Ирина Маратовна, а знаете, «Чапай думать будет!» — и добавила. — Давайте адреса, фломастеры и альбом!

Она обняла меня и погладила по спине. Я смутилась от неожиданной нежности и скороговоркой выпалила:

— Правда, сегодня хотела быть дома. Но это ничего! Для бабушки сборник переплету в другой день. Он лежит и есть не просит.

Я отчеркнула ближайший адрес ветерана. Села за партуи, убеждая себя, что «не боги горшки обжигают», нарисовала в альбоме салют и тюльпаны. На обороте красной ручкой написала самые добрые слова: «Дорогой Виктор Макарович, Воин, защитивший мир. Мы желаем Вам здоровья, счастья, любви близких и вечно мирного неба». Остальные открытки решила рисовать, сидя на лавочке у дома следующего ветерана.

До нужного дома добралась быстро и, чуть поколебавшись, вошла в тёмный подъезд. Сразу противно запахло кошками,оказалось, тянуло из зарешёченного входа в подвал. Потом я чуть не поскользнулась, наступив на что-то. Мелькнула мысль: почему мы в подъездах мусорим? Площадку первого этажа пробежала, задержав дыхание. Нашла!

На двери табличка «Здесь живёт Победитель — Виктор Макарович Троицкий». Как хорошо назвали участника Великой Отечественной войны —Победитель! Жму на звонок. Тишина. Ещё раз жму, смотрю вокруг и замечаю, что на полу от этой двери вниз идёт пунктиром красно-зеленая тропа… из тюльпанов. Он что… умер… я опоздала?!

У меня пересохло в горле, и побрела домой. По дороге думала: зачем мне такое выпало? Догадалась про Ирину Маратовну и подумала: так это же здорово! Это правильно, что именно я узнала эту скорбную весть, а не она. Если бы она поскользнулась на тюльпане и упала? Или ей бы открыли дверь, а она бы расстроилась и… Я не стала додумывать эту мысль.

Вечером мы с девочкой из параллельного класса поигралив бадминтон во дворе. Она убежала домой со своими ракетками, а я сидела на скамейке в рождающихся сумерках и думала: почему последние минуты игры — самые сладкие? Хорошо бы намазать воланчик фосфором, чтобы видеть его в темноте!

Вдруг в окошке первого этажа зажёгся свет, и Розалия,распахнув раму, крикнула:

— Яна, как там ветераны? Если б хоть за день знать,помогла бы с открытками. Я же рисовать люблю.

— Розали! Ещё не поздно. Завтра всё вручим! Можно, сейчас альбом и фломастеры передам?..

Она отпрянула от окошка, но через минуту вернулась:

— Хорошо. Давай, приноси.

Пока я шла домой, всё думала о Розалии.

Мало знаю её и завидую! Её бабушка и дед — известные в городе музыканты, и она к музыке способная!

Розалия — вовсе не «сухарь», но на обучение игре на фортепиано у неё уходит море времени.

Розалия открыла дверь, и я тихо выпалила:

— Розали, только по-честному, ты правда хочешь мне помочь?

— Хочу. Но завтра в музыкалке отчётный концерт…А кто тебе ещё поможет?

— Знаешь, у нас дома всегда в запасе пара купленных открыток. Я их заполню. Две нарисуешь?

— Легко! Яна, а когда вручишь? Вы же из деревни обычно затемно приезжаете.

— Постараемся вернуться раньше.

Пообещав это, я вышла во двор с ощущением восторга и желанием выплеснуть энергию. У меня так бывает: что-то не получается, а потом вдруг начинает удаваться, и в эти минуты я лезу на крышу родной пятиэтажки и любуюсь городом или спешу на школьный двор, разбегаюсь и прыгаю в яму с песком— «бух», почти визжа от мышечной радости.

Вот и сейчас я приземлилась и заметила в свете фонарей, что напротив ямы скоро расцветут сибирские ирисы. Вдруг жгуче захотелось их сорвать, и решила: «От двенадцати цветов не убудет! А зато ветеранов порадую не только открытками!»

Бережно сорвав цветы, опять прибежала к Розалии.

— Ух ты! Дай порисовать ирисы! — загорелась она.

— Держи… Ого, до чего открытку сделала красиво!А утром можешь ветерану сама вручить? Хоть одну из четырёх?

— Погоди, Яна, я не обещала разносить! Мне ещё костюм гладить.

— Хочешь, помогу? Руки помою и…

— Здорово! Я уже марлю увлажнила. Утюг поставь на«шерсть».

Мы занялись делом: я погладила юбку и блузку, а из-под кисточки Розалии, как живые, родились фиолетовые ирисы.



…Когда мы с папой и мамой посадили картошку, то поставили праздничный стол прямо в огороде, между колодцем и баней. Благодаря бабушке, на нём было много еды: окрошка, разносолы и пирожки с разными начинками! Главным за столом был дедушка — отец моей мамы, чьими руками было построено здесь всё. Только скворечник сколотил папа с моим братом Олегом,который служит в армии.

Последние три года из-за инсульта деда плохо слушалась правая сторона тела, и речь была нарушена. Бабушка и сейчас ласково ухаживала за ним, кормила с ложечки, а он благодарно гладил её по руке.

Мы все — папа, мама, бабушка и я — спели «Землянку».(Как здорово, что наш класс разучил её год назад!) Дед смахнул слезинку, а на этих строках даже попытался подпевать:



Бьётся в тесной печурке огонь.

На поленьях смола, как слеза.

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза…



Вскоре он устал, и мои родители, доведя его до кровати, ушли поздравить своих друзей, живущих на соседней улице.

Бабушка уложила деда.

Она вышла ко мне, и мы вдвоем стали рыхлить землю в цветнике, где росли тигровые лилии и мальва. Немного поработав, бабушка, охнув,распрямилась и села на открытую веранду, с которой было видно и деда в доме, и меня.

— Ты о чем задумалась, внученька? Или мне показалось?

— Я дома старый сборник Пушкина нашла. Помнишь,бабушка, он ведь твой, да? А почему он у нас в шкафу лежал?

Бабушка пристально посмотрела на меня, будто решаясь на что-то важное, позвала сесть рядом и тихо сказала:

— Яночка, я ведь уже доживаю. Когда-то закроются глазоньки мои. Вот и захотела все самые дорогие мне вещицы наперёд добрым людям отдать. Вот и старшей дочке книжку Пушкина, как от сердца оторвала, ведь там…

Бабушка сверкнула глазами, щёки покрылись румянцем; я замерла в предвкушении истории, но её позвал дед. Попросив меня полить клумбу с астрой и календулой, она ушла в дом.

Я и не представляла, что пять минут могут показаться вечностью!

— Ведь там между страницами, — продолжила она, вытирая влажные руки о фартук, — первый шаг Паши ко мне… отразился.

— Как это? — выпалила я, неравнодушная, как говорит папа, «к душещипательным историям».

— А так. Мы днём тракторный завод строили… Вам в школе рассказывали: он в войну танки Т-34 выпускал? (Я кивнула.) А вечерами, как могла, молодёжи грамотёшку подтягивала: вместе писали, читали. Дак Паша на ночь книжку попросил, а вернул с закладкой, со значением. Ты, Яна, видела, что там?

— Незабудки?

— Точно! «Не забывай меня», значит. Ты бы знала, к какому стихотворению положил!.. У меня прям душа распахнулась.

— К какому, баб?

— А ты книжку сама прочитай да догадайся!

— Не могу, бабулечка. У меня сегодня поручение, и к школе надо готовиться. На неделе прочитаю… Знаешь, ба, я же умру от любопытства, пока не приеду сюда в воскресенье и не проверю догадку! Ты скажи,не томи, а?

— Экая проныра! Верёвки из меня вьешь! — засмеялась бабушка. — Сначала ты расскажи: какое поручение?

Я кратко рассказала бабушке про вчерашний день, не забыв сорванные ирисы, но умолчав о приходе в подъезд покойного ветерана.Бабушка покачала головой и, наконец, спросила:

— А в прошлом году вы как справились?

— Тогда Ирина Маратовна попросила меня проводить её в школу, чтобы донести тюльпаны, привезённые из сада. Она приглашала ветерана…Павла Петровича на встречу с классом.

— Вот оно как, — задумчиво произнесла бабушка и,вздохнув, посмотрела на меня. — Волнуюсь за тебя, Яночка. Не обижают ли тебя соученики, мол, «белая ворона» перед учителем хочет выслужиться?

В первую минуту я растерялась, как ответить, не расстроив бабушку, а потом нашлась:

— В пятом классе меня немного дразнили: «деловая колбаса»… Потом дома кааак навалилось! Олежку забрали в армию. Папа — как говорит мама — не сразу одолел беса в ребре.

У меня вдруг комок подступил к горлу, не давая говорить. Я убежала в дом, хлебнула кваса, погладила рыжего Ваську с рваным ухом, отдыхавшего на сундуке, услышала ровный храп деда и, успокоившись,вернулась к бабушке.

— Вот стала здесь за троих ведра таскать, копать и окрепла… А когда на уроке дальше всех прыгнула с места и выжала кистевым динамометром 28 кило, мальчишки чуть шеи не вывихнули, глядя из-за спины физрука в журнал на результаты!

Бабушка обняла меня и заплакала. Тут мне показалось,что синоним грибного дождя у людей — это радостные слезы.

Улыбаясь и гладя меня по голове, она сказала:

— Запомни же, каким стихотворением Пушкина привлек меня твой дед:



Пустое ВЫ сердечным ТЫ

Она, обмолвясь, заменила,

И все волшебные мечты

В душе влюблённой возбудила.



Я так обрадовалась, что мне показалось: могу свернутьгоры!..

Попрощавшись, я поспешила на автобус.



В тот вечер у нас с Розалией получилось застать и поздравить ирисами и открытками всех оставшихся ветеранов: медсестру, двух танкистов и сапёра. Кстати, сапёром воевал и мой дед.

К счастью, все они жили в семьях и ходили на своих ногах. В квартире медсестры нас напоили чаем. Она, Анна Ивановна, рассказала нам про вагон-госпиталь, где служила. Я вспомнила про инсульт деда, и получила совет, как уберечь бабушкину спину…

Потом мы гуляли с Розалией по скверу, где горели фонари. Я была счастлива, что все четверо ветеранов оказались живы и приятно удивлены поздравлением. А ещё эти беспокойные сутки помогли нам, таким разным девчонкам, подружиться!

— Знаешь, Яна, по сей день я не понимала слова: «Это радость со слезами на глазах». Подпевала, а не чувствовала, — шепнула подруга и зажмурилась.

— То же самое, — сказала я, чуть не заплакав, когда за мгновение пролетел перед внутренним взором сегодняшний день: мой дед с наградами на пиджаке, слёзы и объятия бабушки; эти четверо стариков, которых я уже никогда не забуду и, наверное, поздравлю через год. Или не успею?

Потом мы бросили две копейки в телефон-автомат и,дозвонившись, рассказали Ирине Маратовне, как выполнили поручение.

— Девчата, какие же вы всё-таки!.. — воскликнула она и добавила. — Мне придётся в больницу лечь. Держитесь все дружно, ладно?

Через неделю я сидела в кабинете вожатого. Активисты школы планировали День пионерии, когда прозвенел телефон. Это Павел Петрович,выступавший в нашем классе год назад, просил помыть окна и срезать клёны-самосейки.

Я сразу сообщила классу о просьбе. Волшебные слова — «в любое время» — помогли наиболее занятым ребятам откликнуться на этот раз. Две подружки Розалии и хоккеист Вадик не подвели!



* * *

А спустя полгода, у Ирины Маратовны родился сын, и она дала ему имя Виктор. Скорее всего, в честь родственника, а я хочу верить — в память того Победителя, навестить которого мы не успели.

⁣Дмитрий С. Бочаров


Встреча

(самая
невероятная история Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена)


На караул! Смирно! Примкнуть штыки! Прекратить разговоры! Разболтались тут без меня. Лишь бы
языками молоть, а ни слова дельного… Кирасир Феофан Томилов, выйти из строя!
Что глядишь сподлобья? Улыбнись. Тебе разрешено жениться. Бога благодари. И
меня – твоего командира, ротмистра Брауншвейгского кирасирского полка Карла Фридриха
Иеронима фон Мюнхгаузена, лично начальству прошение об тебе подававшего. На свадьбу
позовёшь? Что орёшь, словно труба иерихонская? Повтори тише. Ещё тише. Ещё. Что
говоришь? Понял. Приду. Можешь вернуться в строй. Кирасир Василий Сердунов, шаг
вперёд! Твоё прошение об отставке удовлетворено. Отправляйся хоть сейчас на
заслуженный отдых. Стой! Не забудь сдать амуницию. Всю – по описи! А то не
погляжу на былые геройства – сядешь в холодную вместе с Фёдором Лебедевым,
коий, подлец, бывши на конюшне на карауле, украл овса – целых четыре
четверика. Что замер? Иди. До свидания, дорогой. Остальным – смирно!! Равнение
на будущую Императрицу!!! Чему смеётесь, идиоты? Я сказал что-то смешное? Ах,
не видите Императрицу? Слепцы.



Это произошло шесть лет назад, в семьсот сорок четвёртом. Здесь, в Риге. Ох, какая это была встреча!...



Но началось всё за двадцать четыре года до того. Акушерка, не помню её имени, но дама была
дородная… шлёпнула меня, только что появившегося на свет младенца, ожидая
привычного плача. И чуть не выронила из рук, услышав… смех. Так с тех пор и
повелось. Смеюсь. Потому, что смею смеяться!



Мой род берёт своё начало в двенадцатом веке. Род, как род. Один из многочисленных рыцарских родов. Вместе с другими уважающими себя рыцарями, мои предки ходили в крестовые
походы, героически погибая там, во славу Господа. И однажды погибли все… кроме
единственного, оставшегося в Европе, монаха. Беднягу, специальным указом Папы
Римского, выдернули из монастыря, дали фамилию Мюнхгаузен, и велели продолжить
род. Что он с успехом и сделал. С тех пор, на моём гербе – изображение монаха.
Того самого, который, выполнив возложенные на него обязанности, вернулся
обратно в монастырь. Кстати, фамилия моя (для тех, кто не в курсе) так и
переводится – дом монаха.



Ах, какие у неё были глаза! Неуловимо-изменчивые. И неотвратимо-влекущие. Одни их ощущали карими… другие – иссиня-небесными. Я же утверждаю: ни то, ни другое! Точнее… и то, и
другое одновременно: карие… с голубым оттенком! Если бы мне случилось быть
монахом, я бы тотчас отказался от духовной карьеры – лишь бы иметь возможность
погружаться в русалочий омут её иссиня-чёрных зрачков! Но я не был монахом. Я
руководил почётным караулом, встречавшим Фике на границе России. Она улыбнулась
мне, кинув быстрый, как выстрел, взгляд, и я… я… ощутил себя… нерешительным
юношей. Что я?! Мой геройский конь, прошедший через ад сражений, неожиданно
застеснялся и… покраснел!



Что ржёте, словно кони?! Как смеете смеяться, идиоты?! Во-первых, я ваш командир! А во-вторых – речь идёт о будущей священной персоне Её Императорского Величества!! Смиррррно!!!!
Вольно…



Будущая Екатерина, тогда ещё просто Фике, была в карете не одна. Рядом сидела мать – невзрачная дама с неприятной, какой-то лисьей физиономией. Она выглядывала из окна кареты, тихо нашёптывая что-то на ухо своей дочери. «Что-то» – для всех, но не для Мюнхгаузена!
Мой острый слух, различающий полёт птицы ещё до того, как та расправит крылья,
чтобы вылететь из гнезда… Что ржёте, сволочи?! Да! Вашему командиру случалось и
не такие вещи проделывать! Однажды я выстрелил в оленя вишнёвой косточкой
(просто потому, что пули под рукой не оказалось!) – и что бы вы думали? Через
год встретил того же самого оленя с огромным вишнёвым деревом на голове! Из
чего следует вывод: если у тебя есть вишнёвая косточка – сажай её… Смирррно!!!
Кто посмел неприлично хмыкнуть?! Шаг вперёд! Нет смелых? Это оттого, что в ваши
пустые головы бесполезно сажать даже самую простую мысль – ничего путного не
вырастет. Вольно! А ещё… Ну об этом позже.



Вернёмся к дамам, сидевшим в карете. Мой острый, как у охотничьей собаки, слух уловил взволнованный шёпот матери: «Фике, обрати внимание на командира встречающих нас гвардейцев.
Какой статный рыцарь! Не удивлюсь, если он окажется бароном и немцем. Ох,
девочка моя, будь я помоложе…» Что именно «помоложе», я так и не узнал,
поскольку в тот же момент торжественным залпом взревели пушки! О, Россия умеет
встречать своих гостей… Кого салютом, кого – картечью. И этот снег… эти
невообразимые морозы…



Когда я первый раз въехал в Россию, тоже была зима. Много снега, много мороза. Слова замерзали в воздухе, не успев слететь с языка. Так и оставались висеть инеем на бородах с усами. И
как же смешно они потом оттаивали, попав в тепло! Перебивая друг друга,
пускаясь в бесконечные бессмысленные споры… примерно так же, как это, порой,
делаем мы – каждый кричит о своём, не слушая собеседника. Так трудно найти
того, кто услышит тебя в этом мире… Быть может, мы все… отморозки? Кто сказал:
«Холодно?» Гвардейцы не смеют мёрзнуть!



О, как она глядела на меня! Не взгляд – огонь! Два пламени встретились, возбудив пожар сердец… под хоровод сверкающих, словно серебряные звёздочки, снежинок. Как же это было
красиво, искренне! И по-хорошему сентиментально.



А, тем временем, во дворец Петра Первого, расположенный в самом центре Риги, коий предназначался для отдыха высоких гостей, забыли подвезти дрова! Здесь, в России, такое
случается сплошь и рядом. Однажды… Василий Сердунов, почему до сих пор в
строю?! Напоминаю – твоё прошение об отставке удовлетворено. Ты можешь идти на
все четыре стороны! Ах, хочешь дослушать рассказ своего боевого командира? Ну,
слушай-слушай… Что бы тебе такого геройского рассказать?.. Как-то раз, я
атаковал турок и первым ворвался в город, воспользовавшись тем, что враг не
успел закрыть передо мной ворота. Бедные турки! Они думали, что, если их будет много
против меня одного, это им поможет. Не прошло и получаса, как гарнизон вывесил
белый флаг, моля о пощаде. Не могу сказать, что мне это легко далось. Я изнывал
от жажды. На счастье, прямо посреди городской площади бил фонтан, к которому я
и пристроился. Вместе со своим боевым конём. Что бы вы думали?! Мой конь пил,
пил, пил… и никак не мог напиться! Оказалось, отрезанная воротами, в город
смогла прорваться только его передняя часть. Вот вода и выливалась наружу –
целая река образовалась! Какой вывод из всего этого следует? Пока есть, чем
пить – пей! Пока есть, чем жить – живи! А там – как Бог даст… Ну-ка, дружно:
«Кирасиры Ея Величества не страшатся вин количества!» Молодцы! Орлы! Ура! Вот
это грянули, так грянули! Пьём, аки кони, за волосы из болота сами себя
вытаскиваем. Что случилось с задней частью коня?! Всё это время она преспокойно
щипала траву на лужайке возле города, ожидая моего победного возвращения.



Кстати, с этим конём связана ещё одна удивительная история. Представьте себе, в молодости своей, он был настолько дикий, что никто не мог объездить его. Не то, что объездить –
приблизиться боялись! Но стоило мне, барону Карлу Фридриху Иерониму фон
Мюнхгаузену, посмотреть в его глаза (о, вы знаете этот мой взгляд!), дикарь
склонил голову и покорно преклонил колени. Мне оставалось только сесть в седло.
Что я и сделал. После чего, устремил коня через окно прямо в комнату, где за
длинным столом сидели многочисленные гости. Повинуясь моему желанию, конь
вспрыгнул на стол и сплясал менуэт, не разбив ни единого предмета посуды. Затем
сделал книксен и спрыгнул вниз, на паркет. Восторг присутствующих дам был
неописуем! Мужчины же, все, как один, закусили губы от зависти – так, что у
некоторых даже потекла кровь.



Но возвращаюсь к рассказу… Как стоим?!! Почему зады отклячили?!!!! Гвардейцы, находящиеся в
строю, должны быть обозначены ровными линиями, как дрова в поленнице! Всем
выпрямиться!!!

…А дров во дворец не привезли. И холод стоял жуткий. Пришлось разместить высокую гостью в частном доме советника Беккера, богатого купца, получившего дворянство. Шестнадцать
лейб-гвардейцев, в парадной форме, стояли у входа. Со мною во главе! Наконец-то
я смог поговорить с красавицей. «Кто Вы, богиня?!» «Всего лишь принцесса… Фике
– Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская» - вздохнула она. «Карл Фридрих
Иероним фон Мюнхгаузен – к услугам Вашего Величества! Увы, я не принц, а всего
лишь бедный барон…» «Принц у меня уже есть. Он ждёт в Санкт-Петербурге. И это
меня ничуть не радует. Его зовут Пётр, и он наследник русского престола. Вы
давно в России?» «Изрядно. Шесть лет. Вечность. В этой удивительной стране
каждый день стоит года» «Я боюсь России. Но матушка считает, что это шанс. И
огромная удача для меня. Мы тоже очень бедные, у нас не всегда есть деньги на
прислугу, у нас даже нет приличной кареты!» «Но вы прибыли в карете?» «Матушка
одолжила её у Фридриха Великого. Очень старую, всю в щелях. И в ней ужасно
холодно». «Когда-нибудь, когда Ваш муж станет Императором всея Руси, а Вы
Императрицей, у Вас будет своя огромная карета, в несколько огромных зал
размером! Представьте, я прямо сейчас вообразил себе удивительную картину: Вы –
Императрица, и Вам нужно преодолеть овраг, через который забыли построить мост.
Несколько тысяч солдат бросаются вниз и встают на плечи друг другу. Когда Вы со
своими лошадьми и санями въезжаете по железным, покрытым снегом щитам, которые
они держат над головами, раздаётся такой грохот и шум, что кони почти что
сходят с ума… Однако солдаты не позволяют себе изменить предварительно занятое
положение. Вы мчитесь сверху, а они радуются снизу: «Да здравствует наша вечно
боготворимая Екатерина!» Не знаю, почему они, в моих фантазиях, решили назвать
Вас Екатериной, но… почему бы и нет? Пусть именно так всё и будет! Вы станете
ездить по своей стране – из края в край. На Вашем пути будут строиться новые
города. А все встречные станут кричать: «Ура!» и молиться в церквях за Ваше
здравие, под непрерывный колокольный звон. Знаете, русские очень любят свои
колокола, и звонят в них по всякому поводу!» «Вы такой фантазёр, Карл… -
улыбнулась принцесса, - Но я устала. Мне нужно отдохнуть» «Я слышал, государыня
Елизавета Петровна прислала за вами собственную карету: на саночных полозьях,
всю застланную мехами. В ней можно путешествовать, даже лёжа! Разрешите
охранять Ваш сон?» Она улыбнулась и протянула мне свою руку для поцелуя. Вот
этой рукой – видите? Вот этой самой рукой я прикоснулся к её августейшим
пальчикам! Вот этими губами – этими самыми губами…



Какая жена? Ах, моя жена! При чём тут Якобина? Ах, просила узнать, когда буду к обеду? Когда освобожусь, тогда и буду. Что значит, хозяйка требует ответа? Уйди вон, ты мешаешь
проводить учения! Ох, эти служанки такие бестолковые. Да и моя жена ничуть не лучше…
Томилов, насколько я помню, ты собрался жениться? Знай: семейная жизнь – не
только мёд, но и жалящие тебя пчёлы. А ты, наивный, думал, что тебя произвели в
медведи, и все ульи мира теперь твои? Ха! Ха! И ещё раз – ХА! Знаете ли вы
историю моей схватки с медведем? О, это была удивительная битва! Огромный
медведь напал на меня, и растерзал бы непременно. Но я крепко сжал его лапы –
так, что бедняга взвыл от боли! Три дня не отпускал я медведя, покуда он не
испустил дух от голода – поскольку не мог сосать свои лапы! …У каждого из нас
есть такие тайные «лапы», не пососав которые, можно умереть. У Антея это была
необходимость приложиться к земле. У кого-то – ностальгия по Родине…



К чему я рассказываю? Фике ушла спать, а я попал в лапы хандры. Мне стала вспоминаться история моей службы в России. Такие огромные надежды. И такой неожиданный результат… Каково
это: после геройских битв с турками, блестящих перспектив в Санкт-Петербурге –
завершать карьеру в скучной провинции?! Начать путь пажом самого герцога Антона
Ульриха Брауншвейгского… коий успел побывать генералиссимусом и отцом
императора всея Руси – младенца Иоанна… а ныне заточён в Рижском замке – так,
что я теперь каждый день прохожу мимо стен его темницы… И что далее? Чего
ожидать мне, простому барону, если даже великих мира сего настигает
безжалостная судьба? И что ждёт в огромной России бедную маленькую принцессу?..




С утра начались визиты. Каждый мало-мальски значимый человек города стремился быть представлен важной особе. Первыми явились: губернатор и… моя невеста, притащившая, завёрнутый в тёплый пуховой платок, глиняный горшочек с куропаткой, тушённой в сливочном
соусе. Я обожаю вкусно поесть, но попросил унести горшочек обратно – не люблю,
когда смешивают службу с маленькими семейными радостями. Якобина, вздохнув,
ушла. А я вспомнил, как однажды, выстрелив из ружья шомполом, подстрелил сразу
семь куропаток! Которые тут же изжарились на раскалённом металле шомпола!
Гости, тем временем, шли один за другим, напоминая мне куропаток, нанизанных на
шомпол учтивости… Я постоянно сглатывал слюну!



Успокоились только к вечеру. Уставшая Фике вышла из дому – подышать свежим морозным воздухом. Увидев меня, подошла. «Как же я измучилась, Карл! - вздохнула она, - Представьте себе,
я в этой стране – никто, всего лишь претендентка на сердце наследника престола.
А всем вокруг от меня уже что-то нужно! Что же будет, если я действительно
стану кем-то?» «Вы обязательно станете кем-то. Возможно, даже больше, чем
просто «кем-то» – в этой стране возможно всё!» Фике доверчиво посмотрела на
меня своими огромными глазами и тихо произнесла: «Расскажите мне о России,
Карл» «Что именно?» «Всё, что знаете. Мне предстоит жить здесь. И я хочу быть
готова… ко всему». «Хорошо, попробую… - я ненадолго задумался, - Вы
спрашиваете, что такое Россия? Однажды я скакал по её бескрайним просторам.
Всюду, куда бы не кинул взгляд, был снег. Ни кустика, ни деревца – ничего!
Огромная белоснежная пустыня! Снег искрился под солнечными лучами и был такой
белый, что слезились глаза. Я скакал, скакал, и конца пути не предвиделось. Но
дело близилось к вечеру, следовало подумать о ночлеге. Наконец встретился
одинокий столбик, к которому я привязал коня, а сам лёг спать рядом. Каково же
было моё удивление, когда я, проснувшись, очутился на городской площади, рядом
с церковью. Я ничего не мог понять. И в этот момент с небес раздалось лошадиное
ржание. Нет, то был не Пегас, столь любимый поэтами! Ржал мой конь, привязанный
к кресту высокой колокольни. И тут я догадался! Город, как это часто бывает в
России, занесло снегом. Пока я спал, снег растаял, я очутился на земле… Но
конь-то был привязан к столбику, оказавшемуся крестом церкви! Такова Россия.
Вам кажется, будто вы изучили её вдоль и поперёк, но тут… тает снег, и на месте
белой пустыни появляется город. Никогда не угадаешь, какие сюрпризы можно ждать
от этой удивительной страны! Что было с конём? Один меткий выстрел, и,
освобождённый от верёвки, он плавно спрыгнул ко мне». Восхищённая рассказом,
Фике восторженно захлопала в ладоши, но я продолжил: «Вы спрашиваете, что такое
Россия? Пожалуй… так: это – огромная страна, в которой тесно исконно-русской
сущности. У неё недостигаемые горизонты и необъяснимые границы. Нам,
европейцам, никогда не понять, как вообще можно жить, не имея границ в поле
своего зрения? Если честно, границы – это вообще не про русских. Они не могут
остановиться, если начали. И не могут начать, пока не остановились. У них
широкая натура, но узкие возможности. На необъятных просторах, они привыкли
разговаривать с Небом… при этом, рабски покорны земному государю. Они
православны – до самозабвения. И язычески-неудержимы. Когда всё хорошо, им
плохо – они совершают подвиги, им становится ещё хуже. И тогда они начинают
бунтовать».



Сердунов, что глаза вылупил? Ты хоть что-нибудь понял из того, что я говорю? Что-что ты спросил?!
Что?!!! Скоро ли будет бунт? Сам-то хоть осознаёшь, что спросил? Будем считать,
я ничего не слышал. Кто-нибудь ещё слышал? Нет? Молодцы! Орлы!! Смирно! Выше подбородок,
грудь вперёд! …Бормашёв, а ты почему в строю? Я разве ничего об тебе не
объявлял сегодня? Извини, дорогой, рассуждая о судьбах России, забыл о
заслуженном ветеране. У нас такое случается. Вот твой приказ. Слушать всем!
«Кирасир Пётр Бормашёв, за старостию, дряхлостию и долговременной службой,
кирасирскую должность далее нести не может. Но может в драгунском полку
унтер-офицерскую должность понести – в связи с чем, туда и переводится».
Поздравляю тебя, дорогой. Не забудь сдать амуницию. Постой… помнишь, Бормашёв,
как мы с тобой однажды спасались от бешеной собаки, ты её застрелил, но она
успела укусить мою шубу – а потом шуба взбесилась в платяном шкафу? Вот также и
жизнь нас покусала… Мы бесимся, ничего не можем поделать… и только пуля
оставляет хоть какую-то надежду. Но вернёмся к рассказу.



«Карл, - воскликнула принцесса, - Вы так восхитительно всё описали. Благодаря Вам, я поняла, что в
этой стране ничего не понятно. Но я не поняла, что мне делать?» «Запомните,
Фике! Главное для русских – вера. Вера их едина и разнообразна. Для начала,
постарайтесь принять их православие Вашим сердцем… и сердца православных примут
Вас. Помните, помимо этого, Россия сильна верой в милостивого государя. Поэтому
не уставайте заботиться о справедливости. Но и плёткой не забывайте
пользоваться – русские спины привычны к ней с младенчества. Всегда доверяйтесь
логике, но действуйте, как Вам заблагорассудится – чем труднее Вас будет
понять, тем больше потаённого смысла станут изыскивать в Ваших поступках. А ещё
запомните главное: как бы Вы ни верили в себя, как бы Вас не убеждали, что
именно у Вас самые законные права на трон – всё это ничто, если гвардия считает
иначе». «Но как я могу справиться с гвардией?» «Завоюйте их сердца. И Россия –
у Ваших ног! Поверьте, это не сложно – ведь моё сердце Вы уже завоевали…» На
этих словах я запнулся, поняв, что сказал лишнее. Фике ничего не ответила.
Только пристально посмотрела на меня, улыбнулась и… приложила пальчик к губам.
«Я мог бы сопровождать Вас в пути! - осмелел я, - Здешние дороги таят в себе
множество опасностей!» «Дороги к трону всегда опасны – что здесь, что в
Европе…» «Да, но местные дороги – это что-то невообразимое! Они настолько
узкие, что совершенно невозможно разминуться. Как знать, может быть, поэтому
Россия столь склонна к дворцовым переворотам? Все постоянно друг с другом
сталкиваются! И никуда невозможно проехать! Как-то раз, мне пришлось, подняв
руками лошадей и взгромоздив карету на спину, прыгать в придорожный сугроб и
обратно, дабы пропустить встречный экипаж!» «Вы такой сильный, Карл?» «А
однажды мою карету преследовал огромный волк. О, это был настоящий русский
волк! Мохнатый, со светящимися глазами – похожий на волосатого непричёсанного
раскольника. Он догнал карету, перепрыгнул через меня и начал заглатывать
лошадь, прямо во время движения!» «Боже, какой ужас! И чем всё закончилось?»
«Проглатывая лошадь, волк нечаянно влез в её упряжь. Я стал хлестать его плетью
– мы так и въехали с ним в Санкт-Петербург!» «Бедный раскольник – Вы обуздали
его!» - засмеялась принцесса. «Волков и раскольников обуздать невозможно – они
яростны и не поддаются приручению. Позвольте мне сопровождать Вас!»



Сердунов, что ты мнёшься? Невтерпёж? Можешь выйти из строя, если тебе так уж приспичило. Не хочешь? А что хочешь? Задать вопрос… Опять?!! Я уже боюсь твоих вопросов. Что ни слово –
прямая дорога в пыточную Тайной канцелярии! Лучше молчи… не можешь? Подожди…
Гвардейцы, слушай мою команду – всем закрыть уши!!! Говори тихо – чтобы слышали
только я и ты. …Что говоришь?! Всего-то? А уж напугал-то… напугал… Всем открыть
уши!!! Вольно! Ложная тревога. Ваш товарищ Василий Сердунов просто
интересуется, что было дальше… Рассказываю.



«Вы так и не узнали меня, Карл. А ведь мы давно знакомы!» - немного помолчав, неожиданно произнесла Фике. «Ах, у меня ощущение, будто я знаю Вас целую вечность!» - ответил я вежливым,
но неуклюжим комплиментом. «Не вечность, Карл. Шесть лет. Помните восьмилетнюю
девочку, которая сказала, что не такой уж Вы и красивый, а сама потом бегала с
Вами наперегонки у нас, в Штеттинском парке, возле дома моего отца? Я ещё тогда
упала и сильно ободрала коленки. А Вы, такой могучий и благородный, подхватив
меня на руки, отнесли прямо домой!» «Так это Вы?! Как же, припоминаю… Очень
забавной девочкой Вы были тогда. Вы ещё спросили у маман, отчего король Фридрих
Великий ходит в коротких штанах? Ведь у него так много денег, неужели не может
купить себе ткань подлиннее? Помню, я очень смеялся!» «А когда Вы несли меня на
руках, я прижалась к Вашей щеке, и она была такая колючая… а я была такая
счастливая! Противный! Вы обещали научить меня кататься на коньках, как только
наступит зима, а сами куда-то уехали…» «Я уехал в Россию. Боже мой, какая же Вы
выросли красавица! А ведь Вам всего четырнадцать!» «Мне ЦЕЛЫХ четырнадцать!»
Маленькая принцесса уморительно задрала вверх подбородок и топнула ножкой.
«Конечно же – целых! Не обижайтесь, дорогая Фике… » «Да, Фике! - перебила она
меня, - А знаете, Карл, что так меня позволено называть только очень близким
людям… и тем, кого я… люблю? Да, я люблю Вас. Давно. С тех пор, как первый раз
увидела. А теперь – прощайте. Я и так слишком много сказала…» Она убежала в
дом. А я остался собирать разбитый на мелкие кусочки рассудок.



Почему никто не смеётся? Ведь это так уморительно: барон Мюнхгаузен, рассказывает небылицы! Вот вам ещё одна история – очень смешная. Случилось мне как-то раз на охоте встретить лису
с таким изумительным мехом, что жалко стало портить его пулей. Поэтому я
выстрелил… иглой, пригвоздившей роскошный рыжий хвост к дереву. После чего,
достав ремень, я начал хлестать им добычу. От боли и ужаса, лисица выскочила из
собственной шубы и убежала, как была – голой! Лисий мех достался мне абсолютно
целым! Ха-ха-ха!!!



…После разговора с Фике, я почувствовал себя той самой лисицей. Только игла судьбы вонзилась не в хвост, а… в самое сердце. Шуба моего здравого смысла осталась пригвождённой к древу
отчаяния. Я был гол и беззащитен! Что делать?! Моё венчание с Якобиной
назначено ровно через месяц! И, как честный человек, я не имею права обмануть
её ожидания! С другой стороны – не смею обидеть влюблённую в меня принцессу!
Если бы я был турком, можно было бы подумать о гареме! Но я не был турком…



С утра снова начались визиты важнейших людей города. На этот раз, прощались с отъезжающими высокими гостьями. Обязанности начальника караула отвлекли меня от тяжёлых переживаний,
заставив, наконец, взять себя в руки. Я вспомнил, как однажды, во время
турецкой компании, провёл удивительную разведку вражеских позиций – сел на
пушечное ядро, вылетевшее из нашей мортиры, подлетел к расположению неприятеля,
всё рассмотрел, запомнил, а потом перепрыгнул на пролетающее встречное ядро и
вернулся обратно. Но разве в жизни – не так? Разве однажды выбранный путь
нельзя изменить? Как знать, может любовь принцессы – то самое «встречное
пушечное ядро», сев на которое я вернусь «к своим»? Чего же я опасаюсь?!



Я стоял в карауле, пропуская к Фике посетителей – одного за другим… И в этот момент вновь пришла Якобина, принеся дымящий ароматным паром горшочек… с ещё горячей едой! Это было
совершенно невыносимо!! И даже немножко трогательно. Но я находился при
исполнении. Поборо́в искушение и решительно отвергнув предложенный мне бифштекс
с кровью… вместе с запечённой в соусе ароматной фасолью – я прогнал Якобину!
Хотя сердце обливалось кровью – мне было жалко бифштекс, мне было жалко
Якобину…



Что молчите? Не желаете задать вопрос, как я сумел пережить всё это? Правильно не желаете… Потому что – я убью каждого, кто посмеет спросить об этом!!!!! Смирно! Задержать дыхание! Только
попробуйте выдохнуть!

…Что, трудно? Вот так же и я мучился. Сдавило что-то в горле и… ни туда… ни сюда…

И надо было принимать решение.



Всё в этой жизни имеет конец – поток посетителей иссяк! Фике вышла из дому, вдохнуть свежего воздуха. Я стремительно подошёл к ней. «Ну наконец-то! Я думал, этому конца не будет!»
«Будет, Карл. Через час я уезжаю». «Фике, дорогая моя, - решительно воскликнул
я, задыхаясь от волнения, - у Вас жених, у меня… не скрою – у меня есть
невеста. Она только что приходила сюда. Она живёт здесь, в Риге, и у нас
назначено венчание. Но имеет ли это значение, если двое избранных любят друг
друга? У меня родовое имение в Германии, в Боденвердере. Мы могли бы жить там
вдвоём, как Адам и Ева – до их изгнания из рая. И никто, слышите, никто и
никогда не сможет изгнать нас оттуда, не будь я барон Мюнхгаузен! У нас бы
родились дети. Много детей. Мальчики – все, как один, воины и фантазёры.
Девочки – красавицы, как Вы. Соглашайтесь, Фике!» «Ах, Карл, Вы искушаете меня,
подобно змею. Я отвечу Вам позже» «Когда – позже? Вам уже запрягают лошадей!»
«Позже» - повторила она и ушла к себе. Я остался ждать.



Вы спросите, на что я надеялся? Кто – я, и кто – она? Я – барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен. Человек, для которого не существует невозможного… герой, которого неудержимо
влечёт к себе самое невероятное! Я победил тысячу турецких янычар, вывернул
наизнанку волка, догнал и подстрелил восьминогого зайца, вытянул себя за волосы
из болота, при этом удерживая ногами коня… Да, в конце концов – дважды побывал
на Луне и вернулся обратно!

…Конечно, я понимал, что Луна гораздо доступнее.

Но, всё-таки, надеялся…



И вот этот час настал. Фике с матерью вышли из дому и, под прощальные крики провожающих, сели в карету. Ударила дробь барабанов, выстрелили пушки… «Позовите ко мне начальника
караула! - неожиданно воскликнула Фике, - Я хочу поблагодарить его за безупречную
службу!» На ватных ногах, строевым шагом подошёл я к карете. Фике протянула
руку для поцелуя. «Ах, Карл, - прошептала она мне, склонившемуся в поклоне, -
это тяжёлый выбор для меня. Но, между Вами и Россией, я выбираю… Россию.
Простите!» И отдёрнула руку. По её щеке скатилась одинокая хрустальная
слезинка. Дверь кареты закрылась, кучер закричал страшным голосом, кони
взвились и рванули вперёд! Больше я свою Фике не видел. Смирно! Равнение на
будущую Императрицу!! Подбородки выше!!! Носки выровнять!!!! Животы втянуть, спины вытянуть и напрячь!!!!! Фиксируем стойку, как собаки, учуявшие добычу!!!!!!... Молодцы. Вольно!
Разойдись… Кто сказал, будто я плачу? Я смеюсь…



Потому, что смею смеяться!

Монопьеса Елены Коллеговой "Соловей НКВД" о трагичексой судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Читает заслуженная артистка Астраханской области Екатерина Cпирина. #Левитанский #драматургия #соловейнквд #еленаколлегова #екатеринаспирина #монопьеса

Соловей НКВД (монопьеса для актрисы).

⁣Действующие лица:

Плевицкая – Надежда Васильевна (29. 01.1884, д. Винниково, Курская губерния – 1.10.1940, Ренн, Франция), знаменитая русская певица и агент советской разведки.

Франция.1940 год. Женская каторжная тюрьма. г. Ренн.

Плевицкая ходит по камере, держа в руках карандаш и блокнот, изредка делая пометки.


ПЛЕВИЦКАЯ. 14 декабря 1938 года в Парижском Дворце Правосудия прокурор вынес приговор мне, Надежде Плевицкой: двадцать лет каторжных работ за похищение генерала Миллера… которого я не совершала.

Процесс был громким, длился четырнадцать месяцев. Его освящали во всех газетах мира. Скандал был неслыханный! 22 сентября 1937 года в центре Парижа, генерала Миллера, главу Русского общевоинского союза похитили средь бела дня. И с тех пор его никто не видел.

Мой муж, генерал Скоблин, которого обвинили в похищении генерала Миллера, исчез. Его неизвестные помощники тоже. Судить оказалось некого.

За неимением другой подходящей кандидатуры, перед судом предстала я. Меня привлекли к ответственности за то, что как верная жена, была сообщницей мужа и знала о его планах.

До процесса мой адвокат говорил, что меня не осудят, что французское правосудие очень гуманно к женщине – перед судом предстанет мой муж, а я пойду, как свидетельница. На деле оказалось иначе.

Теперь ясно вижу, что лукавая жизнь угораздила меня прыгать необычайно: из деревни в монастырь, из монастыря в шантан, из шантана – в Царское село перед светлые очи Государя Николая II.

А сейчас, после стольких лет славы и успеха, я – знаменитая русская певица стала каторжанкой № 9202 женской тюрьмы города Ренна. Сижу с воровками, наркоманками и убийцами.

Сегодня, гуляя в тюремном дворе, я слышала, как одна воровка обсуждала с другой местные новости: в тюрьму прибыла женщина, убившая трёх человек и за это она получила два года тюрьмы. Я думала, вот она европейская мораль, двойные стандарты, француженка за убийство троих получила два года тюрьмы, а я получила двадцать
лет каторги только потому, что являюсь бесправной русской эмигранткой!

Мой адвокат не теряет надежды, написал кассационное письмо, но суд его отклонил. И в моём прошении о помиловании, обращённое к президенту Франции, также было отказано.

Мой адвокат не теряет надежды, оставил блокнот с карандашом, просил записывать всё, что я вспомню, любые подробности, даже самые незначительные, чтобы найтиоснование для пересмотра дела.

Факты, факты… Вот вам факты.

На суде меня обвиняли в том, что у меня было много мужей и любовников, что я была слишком порочной, что именно я была «злым гением» своего мужа-генерала Николая Скоблина. Господи! Ты же знаешь, я всегда была верной женой. Так меня воспитали мои набожные родители-крестьяне. Ведь блуд в деревне считался большим позором.

Я рано познала всенародное признание. А женщине – певице моего уровня, соответствовать очень сложно. Ни каждый мужчина справится с бременем славы своей жены.

Первым моим мужем был польский танцовщик Эдмунд Плевицкий, мы с ним встретились в балетной труппе Штейна. Он был очень элегантен и галантен, красиво ухаживал, но я чести своей женской не забывала. Как только моя матушка дала разрешение на брак, мы поженились, и я взяла фамилию мужа. Так девятнадцатилетняя Надя
Винникова стала Надеждой Плевицкой.

Первые годы были очень счастливыми, мы выступали с мужем на одной сцене вместе. Но всё изменилось в один миг, когда на мой концерт пришёл знаменитый оперный певец Леонид Собинов послушать меня, а потом пригласил выступить вместе с ним на благотворительном концерте. Успех был настолько ошеломительным, что после этого на меня посыпались новые контракты и вскоре я уже выступала в Царском селе перед царём Николаем II.

Да, он любил слушать, как я пою русские народные песни, называл меня «курским соловьём», а журналисты окрестили меня «царёвой любимицей».
Так в одночасье я стала модной знаменитостью и самой высокооплачиваемой певицей России. Однако первый брак мой оказался несчастливым. Вот она обратная сторона успеха! Эдмунд вместе со мной на сцене уже не выступал, даже на мои концерты не сопровождал и вскоре вообще прекратил творческую деятельность.

Зачем мужу зарабатывать, когда он всё равно не сможет заработать больше, чем жена? Зачем мужу видеть успех жены, когда он сам не сможет повторить такой успех?

Кто из артистов это выдержит? Я не встречала ни одного.

Эдмунд нашёл себя в другом: он стал играть в рулетку и карты. Много играл и большей частью проигрывал.
Я терпеливо оплачивала все его долги и содержала его. Мы отдалились, детей у нас не было.

Господи! Я так хотела ребёнка! Клянусь, ради него, я бы сохранила наш брак. Но ты мне его не дал! Я стала размышлять почему и решила, что виной всему ложь, в котороймы живём с мужем.

У меня было всё: слава, богатство, поклонники, но не было любви. А мне ещё не было и тридцати. Я была молода, хотела любить и быть любимой.

Господи, разве можно за это обвинять женщину, как это сделали присяжные на суде?..

Благодаря личному покровительству государя стало модным ангажировать меня на всевозможные
светские рауты.

Однажды я получила приглашение от великой княгини Ольги Александровны приехать к ней во дворец и встретила там того, кто должен был стать моим вторым мужем – молодого красавца-поручика кирасирского Её Величества полка, кузена великой княгини, Владимира Антоновича Шангина. Я влюбилась, и он ответил взаимностью.

В глазах света это был мезальянс: аристократ-офицер и дочь крестьян из Курской губернии, хотя знаменитая, богатая, да, к тому же ещё замужняя.

В те времена развод не считался серьёзным нарушением приличий, в высшем свете уже разводились, но браки между офицерами и певичками были запрещены. Нарушивших этот запрет офицеров тотчас же отправляли в отставку. Однако Шангина это не смутило, он хотел жениться на мне. Его не отправили в отставку только потому, что мой развод и разрешение на новый брак лично благословил Николай II.

Но накануне нашей свадьбы летом 1914 года грянула Первая мировая война. Поручик Шангин отправился на фронт, а я не могла сидеть и ждать его в неизвестности. Хотя официально ещё не была его супругой, я, как верная жена, отправилась вслед за будущим мужем на фронт, сестрой милосердия, в составе 73–й пехотной дивизии, в которой он служил.

Удивлялась, как легко я переносила все тяготы войны. Любовь меня окрыляла. Я терпела всё: холод, голод, грязь, отсутствие удобств и средств гигиены.

Мне приходилось отстаивать своё право находиться на линии фронта. Меня, знаменитую певицу, хотели отправить в тыл, но я не могла жить без Володи. Я была единственной женщиной на передовой, и даже не подозревала, что о моём подвиге во имя любви слагались легенды.

Я просто знала, что жена должна быть рядом с мужем всегда и везде. Помогала раненым, чем могла, перевязывала, успокаивала, писала за них письма родным, устраивала маленькие праздники и пела…

В январе 1915 года мой жених погиб в Восточной Пруссии. Так я стала вдовой, ещё не будучи женой. А меня в бессознательном состоянии вывезли с линии фронта. Мы чуть не оказались в плену у немцев.

Рассудок мой не выдержал и меня уговорили полечиться в дорогой психиатрической клинике для благозвучия называемой «водолечебницей». Докторам удалось подлечить мои нервы, но исцелить душу было не в их силах. После перенесённых ужасов войны привыкнуть к мирной жизни было трудно.

Мой импресарио предлагал мне новые контракты, говорил, что в концертном турне я забуду постигшие меня утраты, что мне станет легче. Легче мне не стало, но я снова принялась гастролировать.
Жизнь только начала налаживаться, но случились новые беды.

В начале 1917 года произошла Февральская Революция… В марте было объявлено об отречении Николая II от престола. К власти пришло Временное правительство… Затем грянула Октябрьская Революция...Потом началась Гражданская война...

Я ничего не понимала в происходящем. Всегда говорила: «Я – артистка, вне политики, я пою для всех. Меня не убьют». Самонадеянно верила, что меня такую знаменитую певицу никто не посмеет тронуть.

Но, как и все граждане нашей страны, попала в кровавый водоворот событий, из которого каждый выбирался как мог.

Тогда же, в Москве, я встретила Леонида Собинова, он сказал мне: «Надежда Васильевна, раз закрыта казённая сцена, езжайте за границу. Время бежит, а голос – хрупкий инструмент и не долговечный, спасайте его». Я его не послушала, хотела жить в России. Я так гордилась своей страной, такой огромной, великой державой. А что с ней стало? Во что превратило её налетевшее чёрное вороньё?

Я была в растерянности и не знала, как жить. Без пения свою жизнь не представляла, но кому петь? И главное – что петь?
Я уехала на родину в Курск, чтобы переждать ситуацию в спокойной обстановке. Курск вскоре заняли большевики. Мне поступило предложение выступить перед красноармейцами.

Я была в руках красных, на их территории. Как я могла отказаться петь для них? Отказаться и героически умереть? Во имя чего? Когда мои песни, мой талант были всегда для всех. Не делила я людей ни на партии, ни
на расы, ибо песни все слушают и все любят!

На суде меня обвиняли, что я ещё тогда, в тот страшный период, продалась Советам и пела для красных. Они на афишах печатали «наша красная матушка Надежда Плевицкая». Никому я не продавалась, просто была молодой женщиной, запутавшейся в происходящем. Кто втом хаосе мог разобраться? Власть постоянно менялась!

Красные – белые! Белые – красные! Кто свой? Кто чужой? Если все мы русские!

Наступили голод, разруха, противоречивые известия шли со всех сторон. Нужно было на что-то жить и мой импресарио уговорил меня поехать с гастролями на юг, где ещё были дешёвые продукты.

Так я оказалась в Одессе, в которой власть менялась с калейдоскопической быстротой…

Как я выжила в тех условиях? Да так, что не хочется вспоминать.

Однажды, когда в Одессе, ко власти вновь пришли красные, после моего выступления, мы с моим импресарио вышли из клуба. К нам подошёл революционный матрос Шульга, заместитель самого Домбровского, коменданта Одессы, направил револьвер на импресарио и сказал: «Она идёт со мной», – и взял меня под руку.

Что мне оставалось делать? Я пошла. Импресарио был перепуган до смерти и сбежал.

Когда мы пришли к Шульге, он, играючи, направил на меня револьвер и сказал: «Теперь ты будешь моей женой. Раздевайся.» Такого унижения я не испытывала до этого ни разу. Я стала вещью, модной вещью, обладанием которой можно было хвалиться, как трофеем.

Он мной и хвастался – перед всеми своими товарищами, что это певица-буржуйка, которая пела перед самим царём, теперь живёт с ним.

Кто меня мог от него защитить? Только такие же! Он был страшным человеком. Я это знала, но хотела жить. Шульга меня отводил на выступления и после окончания приводил обратно домой. Как-то раз он отсутствовал трое суток, вернулся в совершенно возбуждённом состоянии, грязный, его одежда была в каких-то бурых пятнах. Не сразу поняла, что это. Он мне сказал, что был с товарищами на деле и они в расход пустили сто белогвардейцев за одного убитого чекиста. Приказал снять с него сапоги и отмыть. От
сапог шёл такой сладкий запах запёкшейся крови, что меня чуть не вырвало. Я изменилась в лице. Шульга спросил меня: «Тебе, что, жалко своих? Я смотрю в тебе ещё буржуйская кровь играет. Ты не думай, если ты со мной… Если что – мы и тебя к стенке поставим. Гнида!».

Страх парализовал меня. Беспрекословно стянула с него кровавую обувь. Шульга сразу уснул, а я выбежала во двор к колодцу, чтобы вымыть сапоги. Посмотрела на свои руки, они были в крови, отшвырнула сапоги подальше и стала отмывать руки в ведре из колодца. Приведя себя в порядок, с тоской посмотрела на дом Шульги и решилась! Бросилась бежать в чём была…
Удрав из Одессы, я встретила молодого красного комиссара Юрия Левицкого, своего довоенного поклонника. Я не спрашивала его по какой причине бывший поручик перешёл к красным и стал их командиром. Мне нужна была защита и опора в это смутное и непростое время, хотя бы на какой-то срок, чтобы прийти в себя от потрясений. Мы поженились.

Потом мы оказались на территории белых, Левицкий перешёл на их сторону, сохранив чин поручика и был включён в состав Корниловской ударной дивизии. Я следовала за вторым мужем всюду. Помогала, как сестра милосердия и пела. Конечно, же я пела, чтобы подбодрить бойцов.

Левицкий поначалу был галантен и учтив. А я простодушно думала, что муж-военный – это гораздо лучше, чем муж-артист, самовлюблённый и ветреный, что на мужа-офицера можно положиться во всём и, если он дал клятву верности перед Богом, она для него не пустой звук.

Как же я ошибалась! Я ему хранила верность, а он завёл себе любовниц. И где он их только находил среди боёв? Я попросила у Левицкого объяснений. Он обозвал меня «деревенщиной» и отказался говорить. Куда делся тот галантный поручик, который вскружил мне голову? Я приняла решение развестись…

Однажды во время боя я оказалась в плену у красных, и в числе других была приговорена к расстрелу. Я уже стояла под прицелом и прощалась с жизнью…

И вдруг, в последний момент, перед расстрельщиками на лихом скакуне появился он! Полковник русской армии Николай Скоблин! Схватил меня, перекинул через седло и ускакал прочь! Коля был храбрым, статным, ниже ростом, моложе на девять лет и… давно влюбленным в меня… Я ответила ему взаимностью…

Ситуация складывалась двусмысленная. Я имела – одного мужа, с которым ещё не развелась, и другого мужа, с которым ещё не обвенчалась. Но шла война…

Лишь только когда с остатками Корниловской дивизии мы покинули Россию и оказались в турецком Галлиполи, я получила развод от Левицкого. И в сентябре 1921 года обвенчалась с Колей.

После того, как мы с мужем получили нансеновские паспорта – международные документы для беженцев без гражданства, мы обосновались во Франции.

Я вновь начала гастролировать благодаря поддержке моего супруга.

Мой третий муж, в отличие от предыдущих, сопровождал меня на всех концертах, куда бы я ни отправлялась, и был кем-то вроде моего импресарио. Его частые отлучки раздражали соратников по Корниловской армии, они считали, что генерал преступно пренебрегает своими обязанностями в ущерб своей карьере в белой армии, которая преобразовалась в РОВС – Русский общевоинский союз.

Естественно, Скоблину завидовали. Офицеры-корниловцы прозвали его «генералом Плевицким», «подкаблучником жены».

Не мог им быть человек в двадцать шесть лет ставший генералом-майором, командующий дивизией, имеющий георгиевский крест и золотое наградное оружие. Уж если кто и был «под каблуком», то это я у мужа, так как обожала его и делала всё, что он хотел.

Именно потому, что была старше мужа, я панически боялась быть брошенной им и соглашалась на любые его авантюры. А как же иначе? Жена должна во всём поддерживать своего мужа. Детей Господь нам не дал, и Коля стал для меня всем.
После моих успешных гастролей в Америке у нас появились деньги. Коля решил заняться бизнесом и вложил их в виноградники на юге Франции. Но в тот год случился неурожай, и мы потеряли всё.

Мои гастроли по странам Европы улучшили наше материальное положение, но не настолько, чтобы покрыть все наши долги. Более того, мы купили в рассрочку на десять лет дом в пригороде Парижа и хорошую машину для Коленьки. Денег катастрофически не хватало…

В один из сентябрьских дней 1930 года у нас на пороге появился бывший сослуживец мужа по Корниловской армии, Пётр Ковальский, с письмом из России от брата Николая.

Мы не догадывались тогда, что Коля давно попал в разработку для вербовки советской разведки. Внимание советского правительства привлёк мой «странный поступок», когда во время моего турне по Америке – деньги от
одного из своих концертов из милосердия я передала советским беспризорникам. Тогда газетчики подняли шумиху: «Плевицкая продалась Советам».

Мой жест милосердия извратили. Все эмигранты отвернулись от нас. А генерала Скоблина в РОВСе отправили в отставку. И хотя впоследствии его восстановили в должности, это подкосило его веру в товарищей…

И, конечно же, решающим фактором для вербовки стало личное знакомство Петра Ковальского с Николаем Скоблиным. Но тогда мы ни о чём не подозревали…

А с радостью встретили своего соотечественника. Пётр Ковальский передал письмо от брата Николая, служившего в органах: «Россия в опасности, иностранцы хотят поделить её между собой. Коля, брат, служили мы с тобой в белой армии, а в общем-то воевали на пользу Англии и Франции. Теперь французы укрывают у себя белых, ещё раз надеясь использовать их против России. Я перешел на сторону Красной армии, о чём не жалею, амнистирован и работаю в органах. 70 % офицеров генерального штаба перешли от белых, создали Красную армию, укрепили её и выгнали из России интервентов. Коля, ты способный офицер. Ты должен работать с нами. Ты нам очень нужен. Любая помощь от меня и нашего правительства гарантирована…»

Письмо содержало то, что о чём мы и так давно догадывались… Белое движение проиграло…

Пётр Ковальский стал часто появляться у нас и, как «змей-искуситель», вести беседы на тему, что как хорошо было бы вам, Надежда Васильевна, с триумфом вернуться на Родину и петь для своей публики, вас там любят и помнят.

Я понимала, что одна не смогу вернуться в Россию, а если с Колей – его расстреляют. Но «змей-искуситель» говорил, что выход есть, если Николай Владимирович обратится в штаб Красной Армии и попросит об амнистии, его простят и разрешат вернуться на Родину, такой ценный кадр нужен стране.

Муж отвечал, что связан присягой и тесной дружбой со своими подчинёнными по Корниловскому полку. Они сочтут его переход к красным, предательством.

Ковальский ловко разбивал все «но», много говорил о том, что патриотизм – это верность Родине, а не группе сограждан, разбросанных по всей Европе, что русский офицер давал присягу не царю, которого нет, а народу, значит, он не нарушает присяги, напротив, следует ей, порывая с врагами народа. И за это Родина поможет с возникшими финансовыми трудностями.

Как я сейчас понимаю, Коля был обманут, ибо не предполагал, на что его толкает Ковальский и на какую страшную организацию он работает. А я, в силу того, что имела лишь три класса церковно-приходской деревенской школы вообще мало что понимала в происходящем.

Коля устал быть только моим импресарио. Он был кадровым военным и всегда хотел служить на благо Родины, а уж как она называлась теперь, не столь важно.

Николаю обещали высокий пост в генштабе Красной Армии, если он выполнит ряд важных поручений в РОВСе.

Генерал Скоблин написал заявление в ЦИК СССР, что раскаивается в своих поступках против трудящихся СССР, просит о персональной амнистии, даровании прав гражданина СССР и поставил свою подпись.

Муж был для меня всем и что скажет он, то нужно делать. Я поставила свою подпись рядом с его. Так мы оказались в ловушке НКВД: Коля выполнял задания спецслужб, а мои гастроли служили для него хорошим прикрытием.

Мне не нужна была политика, а меня в неё втянули. Я, рождённая для песни, для красоты, была вынуждена заниматься жестоким делом. Так «курский соловей» стал «соловьём НКВД».

На суде меня обвиняли, что я знала о похищение генерала Миллера моим мужем с неизвестными сообщниками. Но в том-то и дело, что это было неправдой. Похищение генерала Миллера стало неожиданным для меня.

Я только знала, что 22 сентября 1937 года Коля должен был встретиться с каким-то важным человеком. Я обязана была на время его полуторачасового отсутствия создать ему алиби в модном магазине «Каролина» на авеню Виктора Гюго.

Он привёз меня в магазин и уехал. А я всё это время примеряла платья и делала вид, что муж ждёт меня в машине снаружи. После встречи он должен был приехать, забрать меня из магазина, и мы должны были поехать на вокзал провожать дочь покойного генерала Корнилова.

Но что-то случилось непредвиденное и Коля за мной не заехал. Я взяла такси и в беспокойстве отправилась одна. Лишь спустя пять минут после моего прибытия на вокзал, на перроне, появился, озабоченный чем-то, Коля. Объясняться на виду у всех было опасно. А потом его вызвали в РОВС и предъявили обвинение в похищение генерала Миллера. Миллер, на всякий случай, оставил на столе записку с просьбой немедленно вскрыть её,
если он спустя некоторое время не вернётся обратно.

В записке Миллер указал точное время и место встречи с генералом Скоблиным и двумя немецкими офицерами. Мужу из РОВСа удалось бежать до приезда французской полиции и с тех пор его никто не видел.

Коля, Коля… Куда же ты исчез, Коля?

Вот она, лукавая жизнь моя, трагическая сказка, в которой двадцать лет оглушительного успеха, где-то там, на небесах, приравняли к двадцати годам каторги...

Все обвинение против меня строилось на косвенных уликах. Придя к неопровержимому выводу о причастности моего мужа, генерала Скоблина, к похищению генерала Миллера, следствие оказалось бессильным доказать моё
пособничество.
Но суд поставил вопрос ребром: виновный должен быть наказан по всей строгости французского закона в назидание всем этим наглым русским эмигрантам, осмелившимся на такое злодеяние в центре Парижа средь бела дня.
Чтобы Колю больше не искали и дать ему возможность спастись, я взяла его вину на себя. Для этого достаточно было просто отказаться отвечать на вопросы судьи. И в похищение генерала Миллера обвинили меня. Молчит, значит, виновна. Это её рук дело.

И сразу же нашлись свидетели обвинения. Они кричали на суде: «Плевицкая умная, сильная, всё знала, хорошо жила с мужем, подстрекала его, а он совершил злодеяние по её наущению. Судите её. Пусть гниёт в тюрьме.»

И маховик правосудия закрутился. Суд обвинил меня ещё в одном нераскрытом преступлении: в похищении генерала Кутепова, предшественника Миллера. Виновника же не нашли. Плевицкая молчит. Значит, тоже к этому причастна.

Сразу нашлись доброжелатели, которые подтвердили, что Плевицкая давно работает на Советы, её во время Гражданской войны завербовали, большевики называли её «нашей красной матушкой», она виновна.

Мой адвокат говорил мне, что я потеряла разум, необходимо дать показания против мужа и тогда меня освободят. Как я могла обвинить того, кто мне был дороже всех на свете? Осознавала, что в сложившейся ситуации меня уже ничто не спасёт. Я стала жертвой обстоятельств. Но ведь Колю я ещё спасти могла.

Господи Всемогущий, молю, спаси раба божьего Николая! Я буду и дальше безропотно нести свой крест до конца своих дней! А этим людишкам на суде, обвинявшим меня в преступлениях, которых я не совершала, вот, что могла бы сейчас сказать в своё оправдание: вы не можете осуждать меня за верность мужу. Потому что любить мужа в болезни и в здравии, такого каков он есть, чтобы он не совершил – это не грех, а счастье, которое выпало мне.

Апостол Павел говорил о супругах: «Друг друга тяготы носите». И я несла их столько лет. А сейчас хочется улететь из этой тюрьмы в светлое прошлое и снова быть вместе с Коленькой, и больно – больно думать о нем, о моем счастье, думать и рыдать.

Коля, я верю, ты сейчас в России! Живи, ради меня, живи. Я знаю, что моя жертва не напрасна! А мы обязательно встретимся там, на небесах!

Не плачьте над участью каторжанки № 9202. Но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: «Блаженны неплодные и утробы неродившие».
К счастью, в жизни я знала две радости: радость славы артистической и радость духа, приходящую через страдания. А я к вам вернусь. Я обязательно к вам вернусь со своими песнями.

⁣ГОЛЫЙ КОРОЛЬ


Ночь…Окна в доме все темные. Спят люди. А у меня депрессия, и ни одной родственной, души, даже для того, чтобы просто посмотреть на неспящее окно и успокоиться – не ты один такой …

Говорят, от депрессии можно вылечиться, если сорок часов не спать. Наверняка чушь. Но, когда доходишь «до ручки», готов на что угодно. А у меня, как раз, та самая «ручка», за которую дернешь, и все – пятый десяток! Кризис среднего возраста, самое депрессивное время.

Вопрос: с чего вдруг?…

Пятнадцать часов уже не сплю. Вообще-то, я «сова», так что, по идее, страдать особо не должен. Может, ближе к утру начнется, так, для этого, и в рецепте сказано - нужно уйти из дома и ходить. На улице морозец, хорошо! Начну замерзать – попрыгаю. Может, мозги на место встанут.

Вот ведь черт, сколько раз смеялся над бабами, когда они заводили своё любимое: «Ах, у меня депрессия!», а теперь сам стал, как баба. Главное дело, с чего? Жил себе, жил, не самый, может быть, успешный человек, но зато не дурак, и талантом бог не обидел. Опять же, бабы любили…, пока в депрессию не впадали. Но это у них свое, женское, мне-то с чего?!

А может, с баб все и пошло? Годами копилось, копилось, а теперь прорвало?

Нет, лет десять назад все они были и девушками, и женщинами, а та, которая теперь «бывшая» - вообще богиней. Я с ней год до свадьбы встречался, все привыкнуть не мог – в дверь позвоню, она откроет – слепну! Внутри все переворачивалось, такая была красавица.

Шесть лет прожили, ни разу толком не поругались. Я шутил, она смеялась, потом перестала, а потом стала раздражаться на все, что прежде считала достоинствами.

Когда уходила, сказала: «Надоело играть в поддавки». Странно, мне казалось, все шесть лет это я в них играл…

Детей она не хотела – беременность, дескать, портит фигуру. Я не возражал, отдал ей эту пешку. В конце концов, портить было что, и не я эту античность создавал. Да и какие наши годы? Еще поумнеем, сменим приоритеты. Мне ведь тоже не сильно хотелось всех этих родительских забот. Творческий зуд одолел. В ту пору каких только планов ни строил, о славе мечтал, что-то там рисовал, писал, пробовал… Картины в голове рождались, как грибы в лесу…

М-да, не надо было жениться.

Как-то гуляли, наткнулись на дерево – ствол словно узлами скручен, по бокам наросты, как морщинистые руки, а центральный выпяченный, гладкий, как живот. И надо всем этим, вроде бы, уродством, цветущая шапка молодых побегов…. Даже Она прониклась. «Ах, - говорит, - какая прелесть! Как необычно!». А я стою и думаю – интересно, наверное, в глазах какого-нибудь кипариса это дерево слова доброго не стоит, а мы любуемся. Зато, человека, такого же корявого, сочтем, пожалуй, уродом… У неё еще спросил: «Будь я таким, ты бы меня любила?». А она плечами пожала, «дурной ты», говорит.

Дома потом картину нарисовал: дерево это, почти без изменений, только в центральный нарост поместил ребенка так, как он лежит в материнской утробе.

Ничего такого в виду не имел. Как понял, так и нарисовал. Но Она расценила иначе. «Намекаешь, - говорит, - хочешь, чтобы я стала похожа на жен твоих приятелей? Не дождешься»… Вот так вот – я ей о любви в самом высоком смысле, а она все о своем.

И, как-то стал замечать, что все у нас разлаживается. У неё свои дела, у меня свои. Даже пустой романчик завел с одной…, никакой. То ли назло жене, то ли себе хотел что-то доказать – не знаю, так и не понял зачем все было. А вскоре и совсем развелись. Она сказала, что жизнь со мной не её уровень. Такой вот шах и мат. Что ж, ради бога. Кто первый доиграл, тому и другой уровень… Встретил её не так давно. Расцвела, ничего не скажешь. Но уже не ослеп. Почему-то шубу запомнил из шкурок таких маленьких печальных зверьков…

Во-от так… В монахи после всего этого, конечно, не пошел, и в депрессию, кстати, не впал. Попсиховал какое-то время – как без этого – самоутвердился за счет пары-тройки женщин, которые, на свою беду, восприняли меня всерьез, а потом заскучал...

То есть, по первости, пока новизна еще будоражила, позволял себе роскошь увлечься. А потом… А-а, что говорить! Стали они все бабами. Какую ни возьми – кипарис… Мне даже друзья больше не завидуют. Переросли. У них давно другой уровень. А у меня вот – депрессия.

Теперь мысли всякие дурные в голову полезли, заболело все… То ли болезни от мыслей, то ли мысли от болезней, поди разберись. В боку где-нибудь кольнет, и все – я уже ни о чем другом думать не могу, кроме как о том, что у меня… Тьфу ты, господи, даже вслух произносить страшно! По врачам не хожу – залечат, вот и ставлю сам себе диагнозы, один хуже другого. Суеверным стал, прямо страсть! На Новый год оказался между двумя Еленами, так, с перепугу, пересел, потому что по Стругацким еще помню – загадать можно что угодно, но сбудется все равно самое заветное. Вот я и подумал, а что если у меня сейчас самое заветное желание сдохнуть и не мучиться…

Нет, это дело требуется перекурить...

И все-таки интересно, почему сорок часов не спать? Почему именно сорок, и почему именно не спать? И, если не спать, то что делать? Ведь что-то же нужно делать! Ходить? Ну, понятное дело, ходить, как иначе не заснуть. Но пока ходишь, от мыслей никуда не денешься, и жизнь твоя так горбом на плечах и останется…

Я как-то картину нарисовал: идет человек, весь согнулся, на посох опирается, а спину черепашьим панцирем покрывает вся его жизнь, с городами, дорогами, лицами всякими - покрупнее и помельче… На шее у человека висели песочные часы, в которых ссыпавшийся песок образовывал вечную пирамиду, а в руке была клетка с открытой дверцей. Птицу я сначала поместил внутри клетки, но потом посмотрел и решил, что, по композиции, будет лучше её выпустить. Так что, в конечном варианте, птица летит перед человеком, чуть выше его головы…

Полюбовался. Сам себе объяснил, что крылатая душа не субстанция, запертая среди костей, а свободный дух, влекущий на подъем. Порадовался, что такой умный и положил рисунок в папку…

Я их много туда сложил.

Художник из меня не вышел, но всю жизнь, с ослиным упрямством, я что-то рисую. Может, таким образом он из меня и выходит?

И ведь все шло хорошо, пока занимался тем, чего душа просила. Даже в школу художественную пошел. А там, что ни выставка – у меня первое место, что ни конкурс – лучшие призы мои… Разбаловался. Решил, что так теперь будет везде и всегда, и, без особых препирательств, двинул дальше, но не туда, куда душа тянула, а туда, куда ткнул военный родительский перст.

Как говорится, есть что вспомнить.

Я, как раз в ту пору, картину нарисовал: висят в пустоте песочные часы, а в них человек, намертво всосанный зыбучей массой, которая наполовину просыпалась…

Тоже в папку спрятал.

Я мало рисовал, пока играл в солдатика. По мнению начальства, художественные навыки годились только для того, чтобы порезать ватман на полуватман, да отобрать на клубную стенгазету снимки «покалорийней». Сначала было смешно, а потом, нет, нет, да и накатывало то самое, неистребимое, от которого выть хотелось.

Уж не знаю, как там у других, а у меня всегда одно и то же – зависнет перед глазами картина, уже сложившаяся, и все, больше не отпускает! Это, наверное, как беременность у женщин– пока не родишь, не освободишься …

Однажды, еще в детстве, придумал себе, что все творческие идеи, гениальные мысли, открытия, мелодии – все это вызревает где-то на деревьях другого, более высокого, духовного мира, а, созрев, разлетаются по белу свету и оседают в головах и мыслях. Кто-то не замечает, кто-то не понимает, но кто-то, как взрыхленный чернозем, не только принимает и понимает, но и дает возможность пустить корни, и прорасти … Мама дорогая, как же это мучительно и здорово носить в себе такое зерно! Тебя толкают изнутри всплесками новых и новых идей, и так азартна становится жизнь! Ростки иного мира тянут за собой из обыденности, и ты, если еще и не изгой, то, все равно, на других уже не похож. И вот тут-то самое время замереть перед чистым листом, чтобы не испугать, не оскорбить торопливостью, мысленно наложить уже написанную в каких-то высших сферах, картину, и попытаться создать максимально точную копию.

Это, как рано утром, перед сонной рекой. Тихо, возвышенно, покойно. И знаешь, что сначала будет неловко и холодно, но небо ясно, солнце уже взошло, и очень скоро ты уже не плывешь, ты течешь этой рекой. И уже не стыдно за нарушенный покой, потому что получилось, потому что тебя приняли частицей в это совершенство, и карандаш скользит по листу, как на спиритическом сеансе…

Я никогда ни о чем не сожалел, складывая свои картины в папку. Истинно моим был процесс, а результат, даже самый удачный, как-то сразу отдалялся, и, через пару лет, самому было странно: неужели это я нарисовал?!

Но хуже всего, когда хорошая идея, понятая и выношенная, прогорала во мне, не найдя выхода. Все заботы, заботы, обыденные тучи на небе, где все было так ясно. И стыдно уже не за свои тяжеловесные попытки пришпилить к листу радугу, а за то, что даже не пытался.

Сослуживцы слегка презирали меня. Бессмысленное хобби рисовать в папку. Только тот, кто удачлив, может позволить себе быть не таким, как все, а я… Карьеру особенно делать не стремился, плыл по течению, слегка барахтаясь. В большие художники тоже не рвался – хватало ума понять, что не пробьюсь. И вряд ли это было от великой скромности, скорее, от тухлого высокомерия. А тухлого, потому что все прогоревшие идеи опали гнилыми лепестками не куда-то, а в меня же! И ощущение причастности к иным мирам трансформировалось в пошлое желание самоутвердиться на пустом, не своём месте. Дескать, «И я бы смог… Просто времени не было. Просто помешали. Да просто не захотел, работы много…». Вариантов масса. Как говорится, кто не может, ищет средства; кто не хочет – сами знаете… Но так хотелось быть Мастером, так хотелось добиться Совершенства! Ведь я его чувствовал, видел, пытался…

А может, складывать рисунки в папку не так уж и плохо? Тоже путь. И, самое главное, никакой очереди на нем! Выходит, я молодец? Всю жизнь, сам того не понимая, далеко от дороги мне уготованной не отходил… Откуда же тогда депрессия? По идее, сейчас самое время для душевного спокойствия и полного согласия с собой. Но я, вместо того, чтобы сладко спать, шатаюсь по холодным улицам и лгу сам себе, что мучаюсь не просто так, а ради избавления от смертной тоски.

А надо ли?

Как-то картину нарисовал – два бесполых профиля словно вытягиваются навстречу друг другу из потоков света, а между ними мрак. Космическая пустота, по которой наощупь пробирается маленький человечек. Один профиль страстный, огненный, обрамлен витками волос, как шлемом. Глаз сверкает яростью, на губах манящая улыбка…

Другой профиль – зеркальное отображение первого – холоден и бесстрастен. Тяжелое веко нависало над безразличным глазом, и только слабые отблески огненного профиля отражались кое-где на геометрическом шлеме и вносили немного живости.

Картину назвал «Жизнь и Смерть». Предполагалось, что смотрящий на неё сам определялся, кто там кто… Смотрящий, правда, был один. Он же автор. Но даже ему так и не удалось окончательно определиться.

Сколько раз бывало, что страстная, чувственная жизнь вдруг оборачивалась холодной эгоисткой. Сколько раз я, всуе, повторял: «все надоело, жить не хочется». О людях, уже умерших, думал со странной завистью – им больше не страшно, и не терзает больше треклятый вопрос: что делать?! Меня-то он уже достал. А главное, дилемма очень достойная: продолжать ли разрабатывать «алгоритм уборки казарменных туалетов», или лучше уволиться и приткнуться дизайнером на фирму к бывшему школьному дружку, где все проекты похожи, как инкубаторские куры, потому что клиенты, сплошь и рядом, деревенские «олигархи», которым надо «круче, чем у соседа, но так же»!

Даже не буду задаваться вопросом – там ли моё место? Я везде не там! Вечный промежуток!

Кто-то мне когда-то рассказал, что больной, умирающий муравей вылезает на высокую травинку и ждет, когда его съедят… Вот, так вот. Всю жизнь трудиться на благо муравейника, и даже собственную смерть обернуть кому-то на пользу… Стоит поучиться у живой природы…

… О, вот, кстати, снег пошел. А я и не заметил, когда он начался.

Люблю, когда такой идет – ленивый, пушистый. Сразу праздника хочется, чуда какого-нибудь. И чего все ноют про глобальное потепление? «Зима плохая, зима плохая…», а чего плохо-то? Мороз. Под ногами снег скрипит, дети дорожки ледяные накатали. Все, как и раньше. Вон, елка стоит – не елка, а новогодняя открытка, вся в снежных шапках…

Как мне в детстве нравилось снежинки рассматривать! Куда что делось?

Повзрослел… М-да… А до сих пор не понял, что за зверь человек? Что такое вся его жизнь?

Как при рождении поддаст она под зад своей ракеткой, так и летишь, как в космосе, обрастая по дороге знаниями, впечатлениями, встречами всякими. Они прессуются вокруг, и лететь все тяжелее и тяжелее. Ты барахтаешься, сбрасываешь все, что кажется лишним, и, за этой возней, не замечаешь, как пролетел всю траекторию до конца. Вжик! И пусто. Но ведь зачем-то тебя подбросили, зачем-то отправили лететь! И куда лететь? К другой ракетке, которую держит Смерть?

А она обратно не отобьет. На черта ты ей сдался? По тем, кто туда-сюда мечется, попасть трудно.

Так, может, весь смысл в полете? Не надо, наверное, барахтаться, изменяя свою траекторию. Лишнего не налипнет. Тебя туда и запускают, где все нужное. Просто рассматривать надо внимательнее то, с чем столкнешься, и знать, что куда, и с чем рядом подлепить. И, когда весь этот пазл соберется, когда все сформируется без дыр и прорех, есть шанс не шмякнуться бесформенным комком где-то, неизвестно где…Вдруг повезет и повиснешь в пространстве, в котором летел, целой планетой! Круто, конечно… Но, если не сразу сообразил, что к чему, хотя бы, чиркнешь короткой, яркой вспышкой на радость случайным зевакам – пусть хоть желание загадают…Может тогда и Смерти, ничего другого не останется, как отбить тебя обратно?

Э-эх, раньше бы о таком подумать. А теперь уже и поздно, наверное. Сорок лет. По году на каждый час бессонницы.

И все-таки, почему сорок?
В сказках, что ни срок, то «сорок сороков»! Моисей своих евреев сорок лет по пустыне водил, душа сорок дней без тела по земле мыкается, зачем?

Ладно, Моисею такого срока хватило, чтобы раба из целой нации выдавить; душа, предположим, успевает все земное с себя отряхнуть, но для чего сорок часов не спать? Что могу я, живой человек, успеть за сорок часов?! Что с себя стряхнуть? Кого выдавить? Сам только что пришел к выводу, что ничего лишнего быть не может.

И всё же, всё же…
Не счесть сколько картин во мне прогорело. Сколько невозвратных часов и дней просыпалось впустую… Дом не построил, сына не родил, слишком много размышлял, отчего ни дизайнер, ни военный. И художник из меня не вышел…

Не вышел?

Значит, сидит еще где-то внутри?

Недавно к матери заехал, помог с антресолей старые чемоданы снять, а там, среди прочего хлама, лежит потрепанный плюшевый мишка. «Зачем, - спрашиваю, - ты все это хранишь?». А она мне: «Как же его выкинуть? Ты маленький так своего мишку любил, разговаривал с ним, брал везде, на санках катал…». Господи, думаю, неужели я был маленьким, неужели кого-то любил? Может, лишний во мне тот взрослый, который сдуру решил, что все уже знает и удивляться больше нечему? Столько лет, как куркуль, раздувал искру Божию для собственного удовольствия, подманивал на неё идеи, созревшие, может быть, для кого-то другого, и складывал в папку! Кому все это теперь нужно? Я ведь даже о славе какой-то непонятной мечтал наполовину - то так хотел прославиться, то этак, но, чем больше смотрел на уже прославившихся, тем чаще себя спрашивал: «а что хорошего?». Время Мастеров прошло, я в него не попал, к эпохе Временщиков Любой Ценой не прибился. Да и не пробиться в ней таким, как я.

Промежуток.

Жуток.

Сам себе жуток, потому что, с каждым часом, убываю не только по буквам.

И вещи страшные представляются. Один, которому в качестве аванса, была дана возможность видеть зерна духовного мира, лениво заглатывал их, насыщал только собственную утробу и сплевывал в папочку. Из-за этого другой, который и мог бы стать Мастером, ничего не получил. А третий, радуясь пустоте и безнаказанности, вбил два ржавых гвоздя в гнилую доску и создал… инсталляцию! Смотрите, восторгайтесь, кто не видит глубокого смысла, тот дурак – это же новое, это развитие! И не важно, что ничья душа не принимает. Вы душу не трогайте – ей в пустоте только молчать в тряпочку…

В пустоте вообще много чего можно!

И стену пробивать не надо. Во-от такущие ворота – что там ограничивать? Любой толпе вход свободный. И занятие есть – вечная игра в «стульчики». Только, вместо стульчиков, троны с коронами, и тронов тех немеряно. Толпа вокруг бегает, и спины уже не спины – ступени. Заскочил по ним, сел, и сиди, пока не скинули. Чего ты там король уже не важно, а то, что голый… Господи, да кто ж на это смотрит?! Те, что ли, которые еще бродят в пространстве чем-то наполненном? Так они не «в стае»…

Между прочим, даже Иисус не докричался до всечеловеческой стаи, что бы там ни говорили!

Я как-то раз в Киеве попал с экскурсией в старый монастырь, где покоилась некая святая подвижница. Прямо на могилке этой несчастной монахиня-экскурсовод разложила брошюры с её жизнеописанием, иконки и крестики, приговаривая, что сколько стоит… Ладно я - человек без конкретной веры - и то ужаснулся. Но другие, истово закрестились, полезли в кошельки, и такая бойкая торговля на могилке началась!

Во что тут верить? В крест, который рано или поздно на все поставится?...
Нет, от подобных мыслей за час свихнешься, не то что за сорок…

Вот! Вот где счастье-то! У сумасшедших депрессий не бывает! А если и случаются, то они, все равно, ничего не понимают!

И выходит всё нам переврали. Бог наказывает не забирая разум, а давая его! Господи, но зачем ты даешь кому-то еще и талант?! Зачем караешь так жестоко?! Ведь житья от него нет - все по себе меряет, как будто кому-то нужен!

А король, как был, так и есть голый, потому что его некому одеть – раз, и потому что некому об этом сказать – два! Те же, кто втихую смеются и считают себя умными и честными, просто забыли, что и сами они, и все будущие поколения, целиком зависят от того короля, которого всем миром в заблуждение ввели! И честнее, и умнее было бы громко объявить о наготе, даже если тебя обзовут идиотом, но нет, они все знают только для себя, прячут ото всех самое ценное, складывают в папочки и притворяются «стаей».

Только дети счастливы в этом мире. Просто, потому что дети, и пока ещё бесхитростны.

Так может мне, за мои сорок часов, то и требуется, что выгнать из себя слишком умного взрослого и удивиться, наконец, хоть чему-нибудь! Хоть вот этой снежинке! Хоть всему их миллиону. Да, не вечные, да растают, но пусть уж лучше они, такие мгновенные, но удивительные и сказочные, чем стабильная пустота вокруг… А еще забрать у этого взрослого то, что было когда-то даровано мальчику, способному любить игрушку. Не умеешь пользоваться – не бери! Поздно, не поздно – не важно.

Сколько там у меня часов осталось? Похоже, достаточно... Еще успею разыскать у себя внутри мальчика, который всегда знал, что Душа не птица, запертая среди костей?

Впереди рассвет и день. Новый день, совсем не завтра…

Господи, как же трудно в себе ковыряться!

Ничего лишнего? Да тут его залежи, и все слиплось в одну большую депрессию…

Но, ничего, мы ведь когда еще знали, что по композиции лучше клетку раскрыть, а птица, чтобы летела впереди и чуть выше…

⁣Ну, здравствуй:
Зритель, Слушатель, Читатель…
Я рад, что мы знакомимся сейчас.
Предупреждаю, я поэт - мечтатель.
Поэма эта - мой, в стихах рассказ.

О паре стариков, вполне обычных,
Доживших, до глубокой старины.
О их воспоминаниях личных…
И взгляд на жизнь их - со стороны…

Надеюсь, что он будет понят всеми.
Мы все, когда-то к старости придём.
Примерно, по одной и той же схеме.
Конечно, если только, доживём…

Здесь каждому, задачи Бог поставил.
Дав нам, возможности, самим решать:
По правилам нам жить или без правил,
И с кем нам быть… И как их выбирать…

Но помни, есть ещё Судьба-злодейка,
И именно о ней - весь мой рассказ.
Как нас испытывает - эта лиходейка
Об этом, Вы узнаете сейчас...

⁣Сказал старик, своей старухе:
“Ну что же, наша жизнь прошла…
Я слеп на глаз, и слаб на ухо,
И ты вот, с костылём пришла...

Мы плохо спим, во сне стоная,
И ходим, с муками, кряхтя…
С трудом, ступни приподнимая,
Переставляем их - частя…

У нас, давно болят суставы,
И ломит мышцы по ночам…
Вся кожа сморщилась коряво.
Всё что-то колит тут и там…

Едим с тобой мы очень мало,
Не ощущая вкус еды…
Любовь к еде, совсем пропала.
Хватает нам, сырой воды…

Давным-давно нет настроенья.
Нас жизнь не радует с утра…
Увы, лекарства от старенья,
Не прописали доктора...

Мы день от дня не отличаем.
Живём, как будто - «День сурка».
Сидим порою и вздыхаем,
Как нелегка - жизнь старика…

Давай-ка, мы в теньке присядем,
В беседке заднего двора…
И долгий разговор заладим,
Нам подытожить жизнь пора”…

“Согрей чайку” - скрипит старуха,
“Поставь на стол: конфеты, мёд…
И тот, кто будет, молча слухать,
Пускай - чаёк пока попьёт”…

И начал дед: “Я вспоминаю,
Как познакомился с тобой…
То ли в апреле, то ли в мае,
Я шёл по мокрой мостовой…

И тут, навстречу ты шагаешь,
В красивом розовом пальто.
К щеке котёнка прижимаешь,
И улыбаешься хитро”…

“Да… в мае, сдав экзамен, точно”-
Сказала бабка, чай налив…
“Я в институт, пройдя досрочно,
Пошла домой, через пролив…

И тут, вдруг слышу, кто-то плачет,
Или мяучит, не понять…
Смотрю, мужик сидит, рыбачит,
А рядом сын: ни дать, ни взять…

И этот малый - жмёт котёнка,
Рыдая, смотрит на отца…
А тот, ругаясь на ребёнка,
Грозится пальцем у лица…

“Нельзя, сынок, там мама дома,
Ты помнишь, что было вчера?!…
Второй раз, этого «Дурдома»
Пусть, не услышит детвора…

Я помню сын, что ты мечтаешь.
И я бы рад тебе помочь…
Но, разве ты не понимаешь?
Для нас, сейчас, важнее - дочь.

Твоя сестра вот-вот родится,
А это - словно в мае снег…
Вся наша жизнь преобразится,
И мы опять начнём - «Забег»…

По магазинам и аптекам…
То по больницам, то в детсад…”

Тут дед, вдруг, пропищал фальцетом:
“Любой мужчина - будет рад…”

“Всё, всё… я больше петь не буду…” -
С ухмылкой, дед свой рот закрыл…
“Да… сын и дочка - это чудо.
И нам такой подарок был”…

“Ну вот…” - сказала снова бабка,
“Услышав тот ответ отца,
Я к ним спустилася украдкой,
И встала позади мальца…

А он, сидит с котёнком жмётся,
Слезу, стирая рукавом…
И кот, мурлыча, нежно трётся,
В ответ, мальцу, крутя хвостом.

Я, тихо обошла мальчишку,
Чуть приподняв свой кашемир.
Достав из сумки свою книжку,
Вслух прочитала: ДИКИЙ МИР…

Тут на картинке есть котёнок,
Ну, прям как твой, смотри, точь-вточь.
Я улыбнулась как ребёнок…
Давай меняться… Я не прочь…”

“Вот так - наш БАРСИК появился...
Ты помнишь дед, какой он был?”
“Я помню, что с ним подружился…
Но, как он выглядел - забыл…”

“Да что ты, старый... БАРСИК, белый,
Ты обзывал его – СНЕЖОК…
Он шустрый был и очень смелый.
Гонял дворняжек - просто, шок”…

“Ну ладно бабка, что пристала,
Ведь сколько лет уже прошло…
Ты много кошек поменяла,
Как тут запомнишь, кто есть кто…

Давай-ка вспомним лучше бабка,
Как мы дружили много лет…
К тебе, я по ночам, украдкой,
В окно залазил.… Как - «Валет»,

К «Червовой даме»… До рассвета,
Мы целовались в тишине…
До той поры, пока луч света,
Не промаячит нам в окне”.

“Мне было стыдно перед мамой,
Но, так хотелось быть с тобой” …
“Девицей - ты была упрямой…
Но, я любил тебя - такой”…

Мне нравилось, быть вместе, рядом.
И обнимать и целовать” …
“Испепелял меня ты взглядом,
Когда ложились мы в кровать...

В те годы, были мы - студенты.
Ты - подрабатывал, уже.
И редкие любви моменты,
Мы проживали в кураже”…

“Как не легка, жизнь у студентов.
И всё же, дни те, хороши…
Там мы, без всяких сантиментов,
Порой - чудили от души…

Я помню - как однажды, батя
Твой, подозвав меня к себе,
Сказал: “Пока не станешь зятем,
Держи-ка ты коня - в узде”…

Подняв кулак мне перед носом,
Он вдруг в глаза мне посмотрел...
Кулак застыл - немым вопросом...
И я, немножко припотел”.

“Да… папа - горячо любимый,
Всегда меня оберегал...
И всех друзей, неутомимо,
Он, кулаком тем отгонял.

Так было, вплоть до института.
Ну, а потом, случился - ТЫ…
И наступила та минута,
Где сбылись и его мечты…

Тебя он сразу заприметил
И по-отцовски полюбил…
Но, чтоб ты это не заметил,
Он кулаком тебе грозил”….

“Ну да, кулак был - аргументом.
Против такого не попрёшь….
Ведь я ему, был - конкурентом.
Он знал, что ты со мной уйдёшь”…

“Он - знал, ты - знал, а я - не знала!
Я молодой ещё была...
И вам бы лучше, для начала,
Меня спросить! Что я ждала?”

“Да я спросил, раз сто примерно,
Как нам с тобою дальше быть???
Ты отвечала – эфимерно:
Дружить... Встречаться... И любить...

Я, это ясно помню - бабка,
Как ты динамила пять лет…
И было мне, порой не сладко,
Когда я слышал – НЕТ…в ответ…

Ведь предлагал тебе жениться,
Примерно: восемь, девять раз…
Я начинал краснеть и злиться,
Когда вновь слышал - твой отказ”…

“А на десятый - встряла мама,
Сказав: “Зови сватов, Федул”…
“Ну, я ведь парень был упрямый”-
Старик, старухе подмигнул…

“Федул… но, то есть, просто папа,
Был самым добрым - для меня...
Но, тут, под маминым нахрапом,
С дивана встал, к себе маня,

И отведя меня в сторонку,
В глаза мне нежно заглянул...
Потом, поправив рубашонку,
Слегка, вполголоса шепнул:

“Маришка, свет очей мой ясный,
Ну хватит в девках быть уже...
Твой Мишка, он парниша классный.
И возраст твой - на рубеже...

Женитесь, что судьбу мурыжить,
Ведь дружите уже, семь лет...
Вдвоём по-жизни легче выжить.
Благословляю ваш дуэт”....

“Да... я настырный был, то точно” -
Налив чаёк, промолвил дед…
“Мы расписалися - досрочно,
И свадьбу отвели без бед”.

“Я помню этот чудный праздник” -
Сказала бабка, швыркнув чай...
“Ты после праздника, проказник,
Меня , как-будто невзначай,

Привел на съёмную квартиру...
А там – шампанское, цветы...
И ты – подобно командиру,
Всё под покровом темноты,

Мне завязав глаза вуалью,
Подал команду, чтоб помочь:
Иди ко мне, на голос, в спальню...
Ах дед... какая была ночььь”...

“О, да… родная, помню, помню” -
Старик, откинулся назад…
“Пусть это прозвучит нескромно,
Но, постараться я был рад...

Мы провалялись до обеда,
Испив блаженства - через край…
Не будь сейчас я старым дедом,
Я окунулся бы в тот рай…

Ведь больше не было такого,
Чтоб кувыркались целый день...
Кусочек счастья неземного,
Накрыла - бытовухи тень…

Всё после свадьбы изменилось.
Предстал пред нами - мир дилемм.
И жизнь наша превратилась,
В поток - решения проблем.

Скажи мне бабка, в чём загадка?
Что Бог устроил жизнь так…
Ну почему - моя касатка,
В семье, всегда - такой бардак???

Как только пара, полюбовно,
Объединяется в семью…
Приходят - катаклизмы. Словно,
Им кто-то «подложил свинью» ”.

“Да хватит, дед!”- сказала бабка,
Нахмурив выцвевшую бровь...
“Про то, что нам жилось не сладко,
Ты повторяешь - вновь и вновь...

Всю жизнь ворчишь на эту тему,
Твердишь как старый попугай…
Лишь портишь нервную систему.
Сиди, молчи уже… Пей чай”…

Послушай мудрую супругу.
Хозяйку - нашего «дворца»…
Ведь в жизни, всё всегда - по кругу,
Нет ни начала, ни конца…

И наши предки все так жили.
И все потомки будут жить…
Все через это проходили:
Родиться, вырасти, родить…

Сначала - дети, после - внуки.
Задача минимум - для всех…
И тот, кто не опустит руки,
Того в «загробной» - ждёт успех!”

Тут бабка палец вверх подняла…
Потом, обратно опустив,
Конфет из вазочки достала…
И замолчала… Чай подлив…

Минуты три молчали оба…
Наверно, вспомнив про детей.
Разволновавшись - до озноба,
От этих мысленных страстей…

Чтоб перебить слегка волненье,
Дед молча встал и в дом пошёл...
Достал таблетки от давления…
В стакан, накапав «Корвалол»,

Плеснул туда сырой водички.
Открыв над раковиной бар,
Достал свечу, стакан и спички…
И свет, включив, зашёл в амбар...

Там дотянувшись до бутылки,
Её тихонько с полки сняв,
Он почесал себя в затылке.
Ещё немного постояв,

Достал из погреба соленья...
На кухню с банками зашёл.
Взяв на себя - приготовленье,
Поставил это всё на стол…

Всё распечатал потихоньку.
По разным блюдцам разложил.
Налил в стакан своей настойки,
И хлебец сверху положил…

Поставив рядом пару стопок,
Взяв «Небилет» и «Корвалол»,
(лекарства против нервотрёпок)
Обратно к бабушке пошёл…

Он плёлся, ног не поднимая...
Держа в своих руках разнос…
Всё вспоминал, идя, вздыхая…
Как много было горьких слёз…

Хоть бабка деда отругала,
Ну, в чём-то, всё же он был прав…
Судьба их сильно потрепала…
Двоих детей - за раз, забрав…

Придя в беседку дед увидел:
Как бабка вся в слезах сидит…
Он это, в общем-то, предвидел,
Но, чтобы так рыдать… навзрыд…

Такого, не было давненько…
Дед поспешил быстрей дойти.
И бабку приобняв маленько,
Он ей шепнул: “Ты не грусти …

Не лей слезу из глаз усталых.
Почти что двадцать лет прошло…
Мы слёз уж пролили - немало…
И, всё равно - не помогло…”

“Людская мудрость - нам гласила:
Слезами - горю не помочь…
И мы старались, что есть силы,
Всю боль на сердце превозмочь”…

“Видать - у нас судьба такая.
Такую карму - Бог нам дал…
И я, молясь, к нему взывая,
Ответа, так и не узнал…

Давай-ка «Корвалолу» выпьем,
Приглушим боль от всех утрат.
И скорби дух - из сердца вынем…
Нам не вернуть детей назад….”

Накануне Дня Победы

Жидкие шторы не спасают от слепящего солнца, а математик нудно объясняет новую тему.Механически переписываю теорему с доски, параллельно витая в облаках, мечтая олете, пионерлагере с переплётным кружком и знакомствах с интересными мальчиками…

Скорее бы лагерь! Мне хочется отдыхать: купаться, играть, читать. Осенью 83-го наш 7«А» избрал меня старостой, и к концу года очень устала.

Мои витания в облаках прервал вежливый стук в дверь. Вошла наша классная руководительница — Ирина Маратовна со своей объёмной сумочкой и спросила у математика:

— Игорь Олегович, позвольте сделать объявление?

— Ради бога. О! Вот извонок. Ребята, до свиданья!

Учитель быстро собрался и вышел. Ирина Маратовна замялась, подбирая слова:

— Ребята! Завтра вы,наверное, проведете со своими родными, радуясь отдыху среди недели, а ведь это— День Победы. Поэтому сегодня нам доверили поздравить с наступающим праздником ветеранов, живущих близко от школы.

Она взяла в руки тетрадный лист.

— Вот имена и адреса пяти фронтовиков, нужно от имени класса поздравить их. Понимаете? Но это ни в коем случае нельзя делать формально, а только прочувствовав, что совершили ветераны для каждого из нас. Это почётное поручение мы должны выполнить хорошо…

При слове «почётное» Розалия, сидящая впереди меня, фыркнула и вскинула руку,заявляя с места:

— Ирина Маратовна! Мне нельзя в музыкальную школу опаздывать. Мама говорит: «Вся семья из-за пианино по одной половице ходит! Не подведи!»

— Ну… иди, — неуверенно разрешила учительница.

Я ждала: кто из одноклассников отзовётся, чтобы помочь. Учительница, выложив на стол альбом и дефицитный набор фломастеров, продолжила:

— Ребята! Нужно нарисовать открытки, они будут для ветеранов гораздо дороже печатных картинок. Вы согласны со мной?

Я подумала: «Ещё не легче! Так, по рисованию у меня — шаткая “четвёрка”,значит, каждый второй ученик справится лучше меня. Но даже интересно, чем дело закончится?»

Розалия,выходя из класса, успела махнуть подружкам, намекая: «А вы что ждёте?» Тут же над партами взлетели три руки.

— Вы пойдёте к ветеранам? —в голосе Ирины Маратовны звенела радость.

— Мне тоже в музыкалку…

— А нам в изостудию бы…

— Да… Конечно, это тоже важно. Идите.

Девочки быстро выскользнули за дверь.

— Мальчики! Может быть,именно вам, как будущим воинам, лучше поздравить?

Рыжий Вадим встал и серьёзно сказал:

— А у нас в хоккейной школе последний раз в сезоне — лёд. Тренер сказал, что прогульщики пусть пеняют на себя. Мы пойдём, ладно?

— М-да. Ну, идите. Не привязывать же вас.

Грохот отодвигаемых стульев вызвал шушуканье и переглядывание, словно Ирина Маратовна превратилась в учителя-новичка, неумеющего держать дисциплину. Она переминалась у доски и переводила взгляд с одного на другого ученика. Учительница остановилась рядом со мной, а я демонстративно стала разглядывать свои наручные часы, думая: «Было бы чем поздравлять там: цветы, конфеты, книги — я бы пошла…Но почему так поздно?» Она будто услышала меня и с трудом произнесла:

— Ребята, прошу прощения,что такое поручение — и в последний день. Я… отвлеклась из-за оформления больничного листа, хотя должна была всё раньше подготовить.

В классе на пару секунд воцарилась гулкая тишина, а потом все оживились и стали тянуть руки. Не дожидаясь, пока спросят, ученики называли причины срочного ухода:

— У нас пудель старенький.Не может долго без прогулки.

— Мы на кросс готовимся.

— К зубному!

— Папа ждёт. Едем могилы родных обиходить.

Ещё десяток разных секций, по словам одноклассников, непременно лишат воспитанников бесплатного спортивного инвентаря и посещения бассейна, если опоздать на тренировку.

Я понимающе усмехнулась: раньше была в такой секции, где абонемента на бассейн лишали за прогул.

Двое пацанов с галерки улизнули в дверь, на секунду оглушив нас шумом школьного коридора. Наверное, спешили в туалет.

Ирина Маратовна переводила потухший взгляд с одного ученика на другого и растирала висок — прямо как моя бабушка, когда у неё болит голова. Вдруг встал Эдик — кудрявый самоуверенный сын профессора — и развязно спросил:

— Зачем так лезть из кожи?Давайте подождем год, и на 40-летие Победы поздравим, как следует.

Я растерялась от этих слов. А Ирина Маратовна, смерив Эдика долгим взглядом,посмотрела на оставшихся ребят и заговорила проникновенным, но властным голосом. Голосом комиссара.

— Ты прав, Эдуард, сегодня есть лишь мои фломастеры и альбом. И что? Может, через 20 лет поздравить? Или лучше через 40?.. Да поймите же вы! Они… они для нас всю войну, каждый день из 1418-и жизнью рисковали! И представить не могли, что под пулями ходят для таких…малоблагодарных. Нам же это самим необходимо: поздравить Победителей. А через год… не все старики доживут. Так давайте сделаем доброе дело вместе и сейчас!

— А я разве против? —смущённо прошептал Эдик и выскользнул из кабинета во время звонка на вторую смену.

— Ничего не успеваю, —горестно вздохнула Ирина Маратовна, — придётся самой после работы обойти ветеранов. Ты, Яна, иди тоже: и так субботники и дежурства подстраховываешь…

Но я всё сидела, думая: «Кто, кроме меня?» И одновременно прокручивая собственных «планов громадьё»! Так, завтра, 9 мая, мы с родителями поедем в деревню:поздравим дедушку-фронтовика и посадим картошку. А сегодня хочу отреставрировать бабушкин сборник Пушкина с засушенной незабудкой. Иначе совсем развалится, а бабушка им дорожит, не знаю пока, почему, может, какая-то любовная история?..



Когда ушли последние ребята, Ирина Маратовна вдруг распахнула окно. На её лбу блестел пот.

Я уже понимала, что обходить ветеранов буду сама, и пошутила любимой фразой,прибавлявшей мне смекалки в трудностях:

— Ирина Маратовна, а знаете, «Чапай думать будет!» — и добавила. — Давайте адреса, фломастеры и альбом!

Она обняла меня и погладила по спине. Я смутилась от неожиданной нежности и скороговоркой выпалила:

— Правда, сегодня хотела быть дома. Но это ничего! Для бабушки сборник переплету в другой день. Он лежит и есть не просит.

Я отчеркнула ближайший адрес ветерана. Села за парту и, убеждая себя, что «не боги горшки обжигают», нарисовала в альбоме салют и тюльпаны. На обороте красной ручкой написала самые добрые слова: «Дорогой Виктор Макарович, Воин,защитивший мир. Мы желаем Вам здоровья, счастья, любви близких и вечно мирного неба». Остальные открытки решила рисовать, сидя на лавочке у дома следующего ветерана.

До нужного дома добралась быстро и, чуть поколебавшись, вошла в тёмный подъезд.Сразу противно запахло кошками, оказалось, тянуло из зарешёченного входа в подвал. Потом я чуть не поскользнулась, наступив на что-то. Мелькнула мысль:почему мы в подъездах мусорим? Площадку первого этажа пробежала, задержав дыхание. Нашла!

На двери табличка «Здесь живёт Победитель — Виктор Макарович Троицкий». Как хорошо назвали участника Великой Отечественной войны — Победитель! Жму на звонок.Тишина. Ещё раз жму, смотрю вокруг и замечаю, что на полу от этой двери вниз идёт пунктиром красно-зеленая тропа… из тюльпанов. Он что… умер… я опоздала?!

У меня пересохло в горле, и побрела домой. По дороге думала: зачем мне такое выпало? Догадалась про Ирину Маратовну и подумала: так это же здорово! Это правильно, что именно я узнала эту скорбную весть, а не она. Если бы она поскользнулась на тюльпане и упала? Или ей бы открыли дверь, а она бы расстроилась и… Я не стала додумывать эту мысль.

Вечером мы с девочкой из параллельного класса поиграли в бадминтон во дворе. Она убежала домой со своими ракетками, а я сидела на скамейке в рождающихся сумерках и думала: почему последние минуты игры — самые сладкие? Хорошо бы намазать воланчик фосфором, чтобы видеть его в темноте!

Вдруг в окошке первого этажа зажёгся свет, и Розалия, распахнув раму, крикнула:

— Яна, как там ветераны?Если б хоть за день знать, помогла бы с открытками. Я же рисовать люблю.

— Розали! Ещё не поздно.Завтра всё вручим! Можно, сейчас альбом и фломастеры передам?..

Она отпрянула от окошка, но через минуту вернулась:

— Хорошо. Давай, приноси.

Пока я шла домой, всё думала о Розалии.

Мало знаю её и завидую! Её бабушка и дед — известные в городе музыканты, и она к музыке способная!

Розалия— вовсе не «сухарь», но на обучение игре на фортепиано у неё уходит море времени.

Розалия открыла дверь, и я тихо выпалила:

— Розали, только по-честному, ты правда хочешь мне помочь?

— Хочу. Но завтра в музыкалке отчётный концерт… А кто тебе ещё поможет?

— Знаешь, у нас дома всегда в запасе пара купленных открыток. Я их заполню. Две нарисуешь?

— Легко! Яна, а когда вручишь? Вы же из деревни обычно затемно приезжаете.

— Постараемся вернуться раньше.

Пообещав это, я вышла во двор с ощущением восторга и желанием выплеснуть энергию. У меня так бывает: что-то не получается, а потом вдруг начинает удаваться, и в эти минуты я лезу на крышу родной пятиэтажки и любуюсь городом или спешу на школьный двор, разбегаюсь и прыгаю в яму с песком — «бух», почти визжа от мышечной радости.

Вот и сейчас я приземлилась и заметила в свете фонарей, что напротив ямы скоро расцветут сибирские ирисы. Вдруг жгуче захотелось их сорвать, и решила: «От двенадцати цветов не убудет! А зато ветеранов порадую не только открытками!»

Бережно сорвав цветы, опять прибежала к Розалии.

— Ух ты! Дай порисовать ирисы! — загорелась она.

— Держи… Ого, до чего открытку сделала красиво! А утром можешь ветерану сама вручить? Хоть одну из четырёх?

— Погоди, Яна, я не обещала разносить! Мне ещё костюм гладить.

— Хочешь, помогу? Руки помою и…

— Здорово! Я уже марлю увлажнила. Утюг поставь на «шерсть».

Мы занялись делом: я погладила юбку и блузку, а из-под кисточки Розалии, как живые, родились фиолетовые ирисы.



…Когда мы с папой и мамой посадили картошку, то поставили праздничный стол прямо в огороде, между колодцем и баней. Благодаря бабушке, на нём было много еды:окрошка, разносолы и пирожки с разными начинками! Главным за столом был дедушка— отец моей мамы, чьими руками было построено здесь всё. Только скворечник сколотил папа с моим братом Олегом, который служит в армии.

Последние три года из-за инсульта деда плохо слушалась правая сторона тела, и речь была нарушена. Бабушка и сейчас ласково ухаживала за ним, кормила с ложечки, а он благодарно гладил её по руке.

Мы все — папа, мама, бабушка и я — спели «Землянку». (Как здорово, что наш класс разучил её год назад!) Дед смахнул слезинку, а на этих строках даже попытался подпевать:



Бьётся в тесной печурке огонь.

На поленьях смола, как слеза.

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза…



Вскоре он устал, и мои родители, доведя его до кровати, ушли поздравить своих друзей,живущих на соседней улице.

Бабушка уложила деда.

Она вышла ко мне, и мы вдвоем стали рыхлить землю в цветнике, где росли тигровые лилии и мальва. Немного поработав, бабушка, охнув, распрямилась и села на открытую веранду, с которой было видно и деда в доме, и меня.

— Ты о чем задумалась,внученька? Или мне показалось?

— Я дома старый сборник Пушкина нашла. Помнишь, бабушка, он ведь твой, да? А почему он у нас в шкафу лежал?

Бабушка пристально посмотрела на меня, будто решаясь на что-то важное, позвала сесть рядом и тихо сказала:

— Яночка, я ведь уже доживаю. Когда-то закроются глазоньки мои. Вот и захотела все самые дорогие мне вещицы наперёд добрым людям отдать. Вот и старшей дочке книжку Пушкина, как от сердца оторвала, ведь там…

Бабушка сверкнула глазами, щёки покрылись румянцем; я замерла в предвкушении истории,но её позвал дед. Попросив меня полить клумбу с астрой и календулой, она ушла в дом.

Я и не представляла, что пять минут могут показаться вечностью!

— Ведь там между страницами, — продолжила она, вытирая влажные руки о фартук, — первый шаг Паши ко мне… отразился.

— Как это? — выпалила я,неравнодушная, как говорит папа, «к душещипательным историям».

— А так. Мы днём тракторный завод строили… Вам в школе рассказывали: он в войну танки Т-34 выпускал?(Я кивнула.) А вечерами, как могла, молодёжи грамотёшку подтягивала:вместе писали, читали. Дак Паша на ночь книжку попросил, а вернул с закладкой,со значением. Ты, Яна, видела, что там?

— Незабудки?

— Точно! «Не забывай меня»,значит. Ты бы знала, к какому стихотворению положил!.. У меня прям душа распахнулась.

— К какому, баб?

— А ты книжку сама прочитай да догадайся!

— Не могу, бабулечка. У меня сегодня поручение, и к школе надо готовиться. На неделе прочитаю… Знаешь,ба, я же умру от любопытства, пока не приеду сюда в воскресенье и не проверю догадку! Ты скажи, не томи, а?

— Экая проныра! Верёвки из меня вьешь! — засмеялась бабушка. — Сначала ты расскажи: какое поручение?

Я кратко рассказала бабушке про вчерашний день, не забыв сорванные ирисы, но умолчав о приходе в подъезд покойного ветерана. Бабушка покачала головой и,наконец, спросила:

— А в прошлом году вы как справились?

— Тогда Ирина Маратовна попросила меня проводить её в школу, чтобы донести тюльпаны, привезённые из сада. Она приглашала ветерана… Павла Петровича на встречу с классом.

— Вот оно как, — задумчиво произнесла бабушка и, вздохнув, посмотрела на меня. — Волнуюсь за тебя, Яночка.Не обижают ли тебя соученики, мол, «белая ворона» перед учителем хочет выслужиться?

В первую минуту я растерялась, как ответить, не расстроив бабушку, а потом нашлась:

— В пятом классе меня немного дразнили: «деловая колбаса»… Потом дома кааак навалилось! Олежку забрали в армию. Папа — как говорит мама — не сразу одолел беса в ребре.

У меня вдруг комок подступил к горлу, не давая говорить. Я убежала в дом,хлебнула кваса, погладила рыжего Ваську с рваным ухом, отдыхавшего на сундуке,услышала ровный храп деда и, успокоившись, вернулась к бабушке.

— Вот стала здесь за троих ведра таскать, копать и окрепла… А когда на уроке дальше всех прыгнула с места и выжала кистевым динамометром 28 кило, мальчишки чуть шеи не вывихнули, глядя из-за спины физрука в журнал на результаты!

Бабушка обняла меня и заплакала. Тут мне показалось, что синоним грибного дождя у людей— это радостные слезы.

Улыбаясь и гладя меня по голове, она сказала:

— Запомни же, каким стихотворением Пушкина привлек меня твой дед:



Пустое ВЫ сердечным ТЫ

Она,обмолвясь, заменила,

И все волшебные мечты

В душе влюблённой возбудила.



Я так обрадовалась, что мне показалось: могу свернуть горы!..

Попрощавшись,я поспешила на автобус.



В тот вечер у нас с Розалией получилось застать и поздравить ирисами и открытками всех оставшихся ветеранов: медсестру, двух танкистов и сапёра. Кстати, сапёром воевал и мой дед.

К счастью, все они жили в семьях и ходили на своих ногах. В квартире медсестры нас напоили чаем. Она, Анна Ивановна, рассказала нам про вагон-госпиталь, где служила. Я вспомнила про инсульт деда, и получила совет, как уберечь бабушкину спину…

Потом мы гуляли с Розалией по скверу, где горели фонари. Я была счастлива, что все четверо ветеранов оказались живы и приятно удивлены поздравлением. А ещё эти беспокойные сутки помогли нам, таким разным девчонкам, подружиться!

— Знаешь, Яна, по сей день я не понимала слова: «Это радость со слезами на глазах». Подпевала, а не чувствовала, — шепнула подруга и зажмурилась.

— То же самое, — сказала я,чуть не заплакав, когда за мгновение пролетел перед внутренним взором сегодняшний день: мой дед с наградами на пиджаке, слёзы и объятия бабушки; эти четверо стариков, которых я уже никогда не забуду и, наверное, поздравлю через год. Или не успею?

Потом мы бросили две копейки в телефон-автомат и, дозвонившись, рассказали Ирине Маратовне, как выполнили поручение.

— Девчата, какие же вы всё-таки!.. — воскликнула она и добавила. — Мне придётся в больницу лечь.Держитесь все дружно, ладно?

Через неделю я сидела в кабинете вожатого. Активисты школы планировали День пионерии,когда прозвенел телефон. Это Павел Петрович, выступавший в нашем классе год назад, просил помыть окна и срезать клёны-самосейки.

Я сразу сообщила классу о просьбе. Волшебные слова — «в любое время» —помогли наиболее занятым ребятам откликнуться на этот раз. Две подружки Розалии и хоккеист Вадик не подвели!



** *

А спустя полгода, у Ирины Маратовны родился сын, и она дала ему имя Виктор.Скорее всего, в честь родственника, а я хочу верить — в память того Победителя,навестить которого мы не успели.

⁣Дачный дроид

Комедийная монодрама для опытного актёра и робопса. 6+

Действующие лица:
ДЕД - человек.
РОБОПЁС - дроид.

Чистейшее ночное сентябрьское небо внезапно пересекает из конца в конец тонкая струя огня - это след от миниатюрной ракеты. Так летит беспилотный реактивный доставщик. Ракета достигла точки назначения, но тормозные сопла у неё - китай, и она на некоторое время повиснув над кустами разнообразных садовых цветов частных угодий на краю опустевшего села, с треском свалилась прямо на ухоженный раскидистый куст красных роз. Получилось драматично. Как на неудачных приземлениях спейс икс у Илона Маска.

Пауза.

Ракета торчит из земли в окружении побитых цветов. Пыль медленно оседает на участке. В соседней деревне остервенело лает собака. Несмело запели ночные птицы. На пруду заквакали лягушки. Из мрака слышен протяжный гудок ночного поезда. Из леса доносится пение кукушки. В окне дома на участке зажёгся свет. Слышно что-то скрипучее и резкое, кажется, старческое брюзжание.
Ну да, это оно.

ДЕД: Твою мать.

Точно оно.
Теперь ясно, что это - дед, которого катастрофа с доставщиком в его цветочном саду заставила утеплиться и выйти из дому.
А вот и он, дед, одетый в телогрейку поверх футуристичной пижамы, резиновые сапоги и шерстяную шапку, вооружённый топором, вышел из дома и смотрит на разбившийся доставщик, высветив его фонарём.

Пауза

ДЕД: Бум пам. Пам пару парам.

Он хмуро напевает.

ДЕД: Бум пам. Пам пару парам.

Кажется это Буланова.

ДЕД: Бум пам. Пам пару парам.

Точно, Буланова.

ДЕД: Пару папу парам... Тьфу.

Он обильно сплюнул.

ДЕД: Какая свинья!

Теперь прочистил нос, зажав пальцем одну из ноздрей.

ДЕД: Неееет... Свинья так мерзко не стала бы поступать... Ну и? Что ты такое?!... (идёт осматривать доставщик) Очень надеюсь, что это злые захватчики из далёкого космоса... Мм. Понятно. Космические доставки яндекс планета... Ну, ты - гадина! Ракета тупорылая! Бьюсь об заклад, ты внутри пустая! Потому что, так неуклюже может приземляться только абсолютно пустоголовый! Пустоголовый как фазан... Как индейка... Как тиктокер! Кретинская турбина! Надеюсь это автопилот, потому что если так ущербно тобой управлял живой человек - то есть повод усомниться в том насколько он живой! Торпеда, скотинская! Космический мусор! Вот-же, ржавая помойка, это-ж ты на... Алых розах валяешься?! Та-а-ак! А кто за это ответит? Меня интересует, за то, что моё имущество пострадало, будет возмещение ущерба?! О-хо-хо! Я вам устрою, корпораты, это будет не возмещение ущерба, это будет возмездие! Я вас в письменных обращениях утоплю! Ваша книга жалоб, благодаря мне, будет толще чем Гарри Поттер и орден феникса, Властелин колец, и все марвеловские омнибусы про парней в трико вместе взятые! Вы у меня на участке будете на коленях ползать, умолять меня о пощаде... Но её не будет! А будет огласка! Будет скандал! Будет разбирательство! Будут расследования, будут посадки, и будет банкротство! Я вас монополистов знаю! Вы лишней копейки на тормозные фарсунки для суб-орбитального двигателя не заплатите! Вам там на яхтах, под палящим солнцем делать нечего, только кремом от загара себе животы свои толстенные натирать! Хоть-бы вы на этом креме поскользнулись, да в воду свалились все, а пузо вас пусть на дно тащит. А на дне пускай вас ваши клиенты ждут, с чеками и вопросами про НДС... Да, да заказчики ваши - донные рыбы, потому-что заказывать у вас - это дно! Заказчики доставок, тоже мне, лодыри, домоседы, легкомысленные неумехи, безответственные транжиры и неспособные повзрослеть инфантилы, дрожащие от страха каждый раз, как оказываются за дверью своих крошечных, недо-отремонтированных, неухоженных и неубранных, взятых в ипотеку, смехотворных, лунных, или что ещё хуже, марсианских квартир в циклопических, убожественных и пыльных колониальных человейниках! Это насколько нужно быть недалёким, чтобы понадеяться, что межпланетная доставка может исправно и без нарушений прав человека, да без сопутствующих разрушений доставить какой либо груз?! И почему я вообще только сейчас узнаю про то, что ко мне на участок уронят чью то ржавую личинку?! Уверен, если это не ошибка, то это какие - то малолетние любители сюрпризов... Сюрпризы... Терпеть ненавижу сюрпризы... Вы там с чего вообще взяли, что знаете меня, и можете без предупреждения мне что-то прислать?! Кто вам сказал, что дымящаяся куча металлолома в моём цветочном саду - это, вот, то, чего мне сейчас не хватает?! Я есть и спать не могу, всё думаю, вот бы на все мои цветы, на каждый бутон отдельно свалилось-бы по одному грузовому космическому фрейтеру с переполненным трюмом! А вот нет!!! Не знаете вы меня, кто бы вы ни были!!! Ничего вы обо мне не знаете! Я ваши сюрпризы в могиле видел! Ни один сюрприз никогда ещё не попал в точку, и, конечно, не попадёт! Сюрпризы придуманы не для того, чтобы порадовать сюрпризом кого бы то ни было! Они придуманы хитрыми барыгами для того, чтобы продавать злосчастным любителям делать сюрпризы, всякий бестолковый мусор, судьба которого - в лучшем случае валяться на полке и собирать пыль, а в худшем - похоронить под собой куст алых роз, которые я как раз только завтра собирался подрезать! Которые росли под моей заботой и под моим присмотром не для того, чтобы быть в одночасье уничтоженными чьим-то максимально нежеланным сюрпризом в моём цветочном саду! Попробуйте, вырастите здесь у нас такой цветочный сад! Попробуйте, а я на вас посмотрю, беспечные фантазёры! Посмотрю, как вы, своими привычными только на кнопки жать пальцами, пытаетесь не уколоться об саженцы, как вы силитесь их уберечь от холода, и от зноя, посмотрю как вы слёзы будете лить в те самые лужи, что образуются во время ливня, который все ваши цветы побьёт о землю, о, да, вы будете стонать, а я буду смеяться! Потому-что невозможно у нас в этих широтах вырастить такие первоклассные цветы! Невыполнимо это! А я вырастил! Потому-что не знал, что не нужно этого делать! Не знал, что на нашей планете нет ни одного безопасного места, где можно вырастить какие либо цветы, нет! Все мои начинания на этой планете, все мои труды будут жестоко растоптаны! Эта планета - слишком маленькая! Невозможно в неё прицелиться доставкой так, чтобы не попасть в продукт моего труда! Или что, там у вас в карте мой участок помечен, как свалка космического мусора?! Я бы не удивился, если-б это оказался один из тех бестолковых обесточенных орбитальных спутников, бесполезно вертящихся со сверхзвуковой скоростью, вокруг этого забытого куска камня, бороздящего убийственные просторы холодного космоса. Потому что все случайности, все законы природы, включая даже притяжение - они будто сговорились сделать всё от них зависящее, лишь бы моя жизнь стала невыносимой и бессмысленной! Но, нет! Тут нет вины физики, нет случая, тут, конечно, вопиющая дешевизна и из ряда вон выходящее несовершенство техники! Обалдеть! Колонизировали марс, клонируем домашних животных, расшифровали к чёртовой матери весь человеческий геном, а почту доставить нормально так и не научились! Так было сто лет назад, так есть сейчас, и через ещё сто лет, руку даю на отсечение, будет такая же чепуха! Такие вот мы! Такую вот хтонь нам завещали наши родители! И в таком-же декадансе нашим детям детей делать... Хотя этим-то всё нравится! Беспечные арендаторы марсианских панелек. Легкомысленные любители дышать искусственным воздухом моногородков марсианских промышленных колоний. Первооткрыватели. Пионерия. Лишь бы подальше от Земли. От природы. От родины. И от меня.

Дед топором слегка толкнул доставщик, и тот внезапно открылся издав громкое шипение. Из открытой крышки наружу выскочил робопёс. Он занял красивую позу, слышна аудиозапись с музыкальными эффектами, лёгкой синтезаторной музыкой и следующим текстом энергично и весело записанным популярными актёрами:
"Ты. Она. Они. Мы. Я. Яндекс.
Яндекс планета. Доставляем по всей солнечной системе.
-Уау, даже на меркурий?
-Да! Даже туда.
-А зачем? Там ведь никто не живёт! -Зачем? Потому-что можем!"

ДЕД: О-хо-хо, табуретка, значит. Ну ничего. Я в своё время без малейшего сожаления айфон выкинул, и тебя сейчас запросто, да какой там, с удовольствием выкину.

В это время робопёс пытается найти пространство для проекции, ищет ровную стену, на деле же сканируя пространство вокруг себя топчет поваленные и недоломанные доставщиком цветы.

ДЕД: Стой! Остановись! Уйди отсюда! Да не сюда! А-а! Подлец, розы уже угроблены, теперь ты мне рододендроны решил поломать?! А вот я тебе сейчас вмажу хорошенько! А-а! Моя гортензия! Хватит скакать как полоумный, остановись! Ты что слепой? Не видишь, на петуньи встал, прочь!

Пёс находит стеклянную стену парника для хризантем, лилий, настурций и тюльпанов, начинает проецировать видео. Первые кадры - это типичный марсианский ландшафт, рыжие скалы. На холме вдалеке стоят две человеческие фигуры и приветственно машут руками.
Дед совершенно не заинтересован в просмотре видео, он заботливо поправив гортензию вскинул двумя руками топор над головой и бежит на робопса.

ДЕД: Не-на-ви-жу! На тебе!

Робопёс ловко отпрыгнул избежав фатального яростного разрубления топором. Дед-же поддавшись очередному предательскому закону природы, на этот раз инерции, пробил стену парника и свалился на стеллаж с цветами, прилично их помяв.

ДЕД: Да ёжтыть! Ты что наделал, а? Ты меня слышишь? Отвечай! Не можешь?! Вредитель какой! Стой ты уже на месте, железка бестолковая!

Дед встаёт, и заботливо приводит в порядок стеллаж с цветами.

ДЕД: Скачешь, ничего не понимаешь, не можешь ответить, ты что, робот - козёл?! Хотя о чём я, от козла польза есть, а ты, как я посмотрю, исключительно вредить запрограммирован, да? Лучше-б ты мне в лоб сразу дал, чтобы я эти руины не увидел! Из-за тебя вот, безмозглого, да что уж там, безголового кобеля, я парник свой проломил! Как они у меня теперь осень-то перенесут?! Ну, что ты смотришь на меня, антагонист?!
(цветку) Стой ты уже... Бестолковый тюльпан, нужно было кактусы здесь растить, они не свалились бы под моим весом. А парник - то! Вот это качество, вот это постройка! Ну, надо же, мизинцем его тронешь, он уже складывается как карточный домик! Не парник, а крекер какой-то! И ведь у всех парники - вон, зиму стоят - и ничего, а этот? Этот даже дыхания моего не смог выдержать! Надо было из бумаги делать, глядишь дольше б простоял! Да что ты скачешь? Это всё из-за тебя, ИИ! Только ты не искусственный интеллект, а искусственный идиот! Всегда бесила эта возня вокруг создания искусственного разума, ну куда вы лезете? Тут в бошках миллиарды лет всё формировалось, и то вон некоторые Дудю лайки ставили, а вы хотите интеллектуальных роботов... Вот, пожалуйста прекрасный образчик интеллекта! Интеллекта навозного жука, видимо. Хотя нет, настоящие кататели какашек - это вот эти программисты, и эти айтишники, которых мы возвели на пьедестал! Мы им зарплаты самые высокие, а они нам баги, глюки и глитчи на лопате под нос! Нате, кушать подано!.. Так, где моя лопата? А ну, уйди!

Дед к этому времени кое-как поправил стеллаж в разбитом парнике. Он вновь поднял свой большой надёжный топор. Подумал. И положил топор на стеллаж, взяв с него тяпку. Она поменьше. Выставив тяпку перед робопсом Дед гонит его прочь от цветов.

ДЕД: Ты! Уходи!

Дед заметил торчащую из земли лопату, бросил тяпку и принялся вытаскивать лопату, которую ночная земля просто так не отдаёт.

ДЕД: Отдай лопату! Ой!

Всё нормально, это черенок сломался и выскочил из полотна лопаты.

ДЕД: А! И здесь предательство! А ну, уйди!

Дед теперь отпихивает суетящегося дроида черенком, тот сопротивляется. Робопёс внезапно проецирует видео ещё раз, прямо на деда. Тот щурится и продолжает борьбу.

ДЕД: Выключи сейчас! Я тебе дам! Сломаю к чертям! Выключи, блин!

Робопёс, похоже, послушался. Проекция выключена. Дед уловчился, открыл калитку, выпихнул четвероногого робота с участка и закрыл за ним.

ДЕД: Вот так. Пшёл вон!

Робот сидит напротив калитки. Дед идёт в дом. Небыстро. Прибирается. Пытается устранить урон нанесённый участку.

ДЕД: Планета Железяка. Электро-скотина. Кибер-тварь. А лопата-Брут. Бр-р-р... Что сделать, чтобы не мёрзнуть в этих сапогах? Почему раньше можно было носить резиновые сапоги на один белый носок, а теперь я мёрзну в двух шерстяных? Ай! (хлопнул по шее) Присосался. Ненавижу вас упырей. Скорее бы вы все замёрзли, шесть месяцев без кровопийц, о, я буду счастлив, я буду все пол года смеяться над вами, ничтожества. Ай, проклятая роса. Весь участок мокрый, сапоги уже не отмоешь, как на стройке побывал. На стройке метрополитена. В низине. В болоте. Ненавижу стройки, строителей, хищения, сроки и жадных прорабов...

Фу-ф, он, наконец, зашёл в дом, теперь его почти не слышно, хоть он и продолжает гундеть. Робопёс встал и принялся сканировать пространство вокруг себя. Он всячески пытается проникнуть за забор. После нескольких попыток он запускает проекцию на забор и делает звук записи громко, чтобы дед услышал. Мы видим лица сына и дочери деда. Это взрослые люди. Слышим их голоса, они хихикают и паясничают.

СЫН И ДОЧЬ(вместе): И-и-и-и-и-и... С днём рождения!!! Ю-х-ху!!!

СЫН: Тсс! Наш дорогой затворник! Наш схимник! Наш дикарь! Человек природы!

ДОЧЬ: Ага, энт!

СЫН: Дауншифтер! Гамлет! Одиночка! Друг всей флоры и враг всего прогресса!

ДОЧЬ: Сбежавший от него на лоно природы! Или сбежавший от него в лоно природы, как правильно?!

СЫН: Одинокий волк, что хоть и не лев, но в цирке выступать не станет!

ДОЧЬ: В общем, папочка мы тебя поздравляем с днём рождения!

СЫН: Да, папа! Ты, конечно, тот ещё олдфаг, но такое дело, день рождения, и мы решили, что нельзя тебя там оставлять одного...

ДОЧЬ: Да, ты у нас борец за свою независимость, все в город - ты из города, все в космос - ты в теплицу...

СЫН: Ну в общем мы осознаём, что подарок, который мы тебе приготовили тебя скорее всего...

ДОЧЬ: Вряд ли обрадует, вряд ли во вселенной найдётся ещё один такой же враг технологий, да, но послушай, сколько можно быть таким олдом?

СЫН: Таким динозавром...

ДОЧЬ: Таким вчерашним...

СЫН: Таким тобой.

ДОЧЬ: Да. В общем поверь нам на слово. Тебе нужен этот дроид.

СЫН: Он, кстати, вот, твой теперь. Это мы тебе его и подарили!

ДОЧЬ: Сюрпри-и-из!

В этот момент дед услышав знакомые голоса уже энергично вышел из дома, открыл калитку, и увидел спроецированную на забор картинку.

ДЕД: Мой день рождения был неделю назад.

Дроид остановил видео.

ДЕД: Вот такой вот подарочек. Хамство и ёрничество. Межпланетный троллинг. Такие вот у меня детишки, гордость моя, ага, сам воспитал, вспомнили про батюшку своего любимого, решили ему всю свою благодарность проявить за счастливое детство, за заботу, за образование, за то, что вот папа спину гнул, лишь бы детки были сыты и одеты. Они вот теперь на Марсе блоги снимают, а отец на даче мёрзнет. Вспомнили. Спустя неделю. Обоим по тридцатке а память хуже чем у стариков с деменцией. Вспомнили. Вовремя, я их как раз СЛЫШАТЬ НЕ ЖЕЛАЮ! Спустя неделю поздравить решили! Да, потому-что им всё равно! У них такое поколение! Им ничего не надо! Они ничего не хотят! Никто никому ничего не должен! Ни отцу, что их на свет родил, на ноги поставил, да в жизнь билет дал, никому вообще! Ну а что я хотел? Не надо было рожать. И рождаться тоже не надо было. А кому вообще нужны эти дни рождения? Что конкретно я праздную в этот день? Свои первые слёзы? Обрезание пуповины? Первый удар по заднице? Что мы сделали вообще, в чём наша заслуга?

Внезапно в траве что-то зашелестело.

ДЕД: Хуже только то, что потом так-же, без нашего участия всё кончится. Вот уж что более дурацкое, чем рождение - это смерть. Эта-а-а-а вообще фаворит. Как явится, так все и ахнули, здасьте! Что? Кто? Куда? Был человек только что, а теперь уже обломки какие-то. И куда их теперь? Соберутся всей толпой и давай слёзы лить... По ком слёзы льют? Какой прок от них? Ой, ну люди эти, безмозглые, одно слово - проза. Пошлость. И ещё зная всё это, всю эту мимолётность, всю эту бессмысленность, весь этот холод, они-ж ещё и Марс поехали покорять. Тяга эта неизведанное изведывать, смешно просто. Ну изведаете, и что? Всё равно же все одинаково кончите. Технологии они создают. Да всё уже создано. Вы и есть самая лучшая технология, в себе сначала разберитесь, технократы... Тьфу ты, что смотришь? Страшилище... Лучше-бы собаку подарили...

Пауза

Шелест внезапно прекратился.

ДЕД: Ну что, робокоп, давай-ка проверим, НУЖЕН-ли ты мне?

Дед закрыл за вошедшим на участок робопсом калитку.

ДЕД: Ну что, эрдва-дэдва, что ты умеешь?

Пауза

ДЕД: Ты меня понимаешь?

Дроид с пониманием кивнул.

ДЕД: Хоть что-то. Ну поехали. Мне нужно воды с колодца натаскать. Справишься?

Дроид отрицательно крутит корпусом.

ДЕД: Правильно. Как ты натаскаешь, там нужно и ручку покрутить, и воду из ведра в ведро перелить, и ведёрко-то с той стороны села до дома донести, это руки сильные нужны, правильно? Правильно. Но у тебя такой радости не имеется. Едем дальше. Мне нужно наколоть дров в печь. Сможешь?

Дроид вновь отрицательно крутит корпусом.

ДЕД: Конечно, куда тебе, там топором нужно помахать, да ещё в процессе желательно парник не добить. Ладно. Мышь поймаешь?

Дроид отрицательно крутит корпусом. Мышь он не изловит.

ДЕД: Вот как, не умеешь на мышей охотиться? Я то думал ты робот-кот. Но, видно, даже самый ленивый, самый толстый, самый вялый и непослушный вредный шумный и вонючий кот полезнее тебя. Правильно? Цветы сможешь полить? Или хотя бы подрезать?

Дроид отрицательно крутит корпусом. Чуть менее энергично.

ДЕД: Ай, какая беда, значит и в саду от тебя проку никакого, да? Ну, про починку парника лучше не спрашивать?

Дроид будто поник.

ДЕД: Слушай сюда, металлолом. Я тебе даю только один шанс. Только одна возможность остаться у меня на участке. Не справишься с заданием - вышвырну тебя на улицу, и пошёл прочь, куда глаза глядят, а только я по тебе горевать не стану. Да. Задание такое: сейчас на моих алых розах лежит доставщик, который тебя как сироту мне под дверь подсунул. Его нужно быстро с моего участка убрать. Задание принял? У тебя времени до утра.

Дед гордо ушёл в дом.

Пауза

Робопёс смотрит на доставщик.

Пауза

Он решился. Он будет бороться. Он ногой нажал на одну из кнопок в обнажившемся интерфейсе доставщика. Нажал, но, вопреки словам великой песни никакого результата не получил. Ясно, интерфейс не работает. Дроид всячески бодает, толкает, и тянет за собой доставщик. Ракета, очевидно, для него тяжеловата. Он, конечно не справился, это невозможно. По крайней мере в одиночку. Робопёс медленно, словно печально, вышел через калитку и лёг на дорогу за забором. Будто, чтобы уснуть. Слышно недалёкое уханье совы. Затем шелест травы поблизости. Потом резко зазвучал далёкий собачий вой. Дроид встрепенулся. Встал. Чтобы отпугнуть угрозу он вновь включает видео-сообщение, проецируя его в сторону шелестящей травы. Снова слышны балагурящие сын и дочь деда:

ДОЧЬ: Сюрпри-и-из!

СЫН: Ха-ха, представляю, как ты разозлился при этом слове!

ДОЧЬ: Ага, а я прям слышу как ты говоришь...

СЫН: Дай я. (парадирует деда) "Сюрпризы? Да я эти сюрпризы терпеть ненавижу!"

ДОЧЬ: (тоже парадирует деда) "Да! Эти сюрпризы были придуманы злыми буржуями!"

СЫН: "Чтобы бедные люди отдавали последние деньги на всякую бесполезную чепуху!"

ДОЧЬ: "А я умный! Я не делаю сюрпризов! И вам не советую!"

СЫН: Хе-хе, да пап. Слушай, ну ты всё равно, постарайся хоть чуть-чуть обрадоваться. Я серьёзно.

ДОЧЬ: Да, эта штука не дешёвая...

СЫН: Ну, это не так важно, главное она адски полезная...

ДОЧЬ: Нам тут было кому помочь, чтобы такого дроида для тебя заполучить.

СЫН: Ну да, но тут теперь есть и кое-кто, требующий к себе и внимания, и финансов...

ДОЧЬ: Пап, правда, лучше ты обрадуйся. Опять, же, когда мы в последний раз общались ты был таким...

СЫН: Ну не только в последний раз, вообще в последнее время ты такой...

ДОЧЬ: Как бы поточнее выразиться... Такой...

СЫН: Ну, такой...

ДОЧЬ: Такой душный...

У деда, который слышал это сообщение из дома лопается терпение, он кричит из открытого окна, дроид сразу выключает проекцию.

ДЕД: Что, что, ЧТО? Ну спасибо, дорогие! Каким, каким я там стал? Душным?! Всего-то навсего! Могла бы и похлеще сказать!

В траве что-то зашелестело.

ДЕД: А что, я-же всего-навсего родной отец! Зачем мелочиться, как его старого назвать? Тупой? Старый? Отсталый? Душный... Ну я вам покажу душного... Душный... Живёте там у себя на Марсе, горя не знаете, думаете только о себе, а на своих, на родню, на меня с высокой колокольни вам плевать. С высоченной, стратосферной колокольни! В стратосфере Марса, блин. Ну, вы конечно детки, порадовали...

Шелест усилился. Есть ощущение, будто в траве что то живое.

ДЕД: Детки - конфетки, цветы жизни, видишь ли, да как ещё легко оскорбляют! Шутя! Подарили какой то кошмар, который не только сад, меня мог угробить! Заслали какую-то бесполезную железную гиену, и хохочут там себе! Конечно, очень смешно, подсунули свинью отцу. Спасибо! Такая видать у меня судьба! Это я и заслужил. СПАСИБО ОГРОМНОЕ!!!

На этих последних словах он открыл калитку, и замахнулся на робота топором. У деда на глазах слёзы, он в ярости. В замахе дед вздрагивает, он роняет топор, хватается за сердце, ему больно, он падает на землю.

Пауза

Дроид сканирует деда. Деду очень плохо, он ослабевший достал из кармана некое футуристическое лекарство, таблетка, она ярко светится, он её демонстрирует и хрипит роботу, что то невнятное.

Пауза

Дроид забежал через калитку в дом.

Пауза

Ослабевший Дед услышал шелест в траве. Этот шелест пугающе приближается к деду.

ДЕД: (хрипит) Кыш отсюда...

Шелест усилился. Трава рядом с дедом шевелится.

ДЕД: (хрипит) Брысь...

Очень сильно слышен шелест. Вся трава, все цветы шевелятся. Звёзды на небе стали ярче, а свет на участке наоборот почти пропал. Звук настолько громкий, что ничего кроме него не слышно, всё пропало, это уже не шелест а оглушающий вакуум. Дед в попытке подняться хрипит из последних сил освещая как фонарём пространство рядом с собой таблеткой в вытянутой над головой руке.

ДЕД: Пожалуйста, не надо...

Внезапно вернулся дроид со стаканом воды. Что-то из тьмы в траве зашелестело прочь. Дед бросил таблетку в стакан, стакан засветился. Дед медленно запивает лекарство и шумно дышит. Дроид делает Деду укол, тот вздрогнул от боли, и глубоко вздохнул. Видно, что ему сильно легче. Дроид помогает ему поудобнее облокотиться о забор. Затем он снова ставит видео. Перемотав то, что дед уже видел дроид проецирует следующую часть сообщения:

СЫН: И это мягко сказано...

ДОЧЬ: Но мы тебя всё равно любим!

СЫН: И очень ждём в гости!

ДОЧЬ: Очень-очень!

СЫН: Есть, видишь-ли серьёзный повод!

ДОЧЬ: Ну, в первую очередь мы тебя очень любим!

СЫН: Да, а во вторую очередь, у тебя день рождения!

ДОЧЬ: А в третью очередь тут кое-кто ещё родился, помимо тебя!

Камера отъезжает и в кадр попадают муж дочери и жена сына, оба с колясками, в которых лежит по одному младенцу.

СЫН: Мы все очень тебя любим.

ДОЧЬ: Раз, два, три, поехали!

Поют вчетвером:

Где ж ты, мой свет, бродишь голову склоня
Дай же ответ, что не позабыл меня
Ведь писем нет вот уже четыре дня
Милый, не греши, напиши

Живу я без тебя, словно во сне
Горю я без тебя, словно в огне
Прошу я - напиши весточку мне
Хоть строчечку ты напиши

Ясный мой свет, ты напиши мне
Слезою дождя на мокром окне
Ясный мой свет, ты напиши мне
Весенним лучом на белой стене

Включилась фонограмма этой песни.

СЫН: Пап, это вот первые в истории марсианские дети, а значит наша система работает исправно, и мы не зря трудились все эти годы!

ДОЧЬ: Да, наши новые технологии - это абсолютный прорыв. По предварительным оценкам теперь можно вообще не умирать!

СЫН: Ну, по крайней мере, тут, у нас мы отогнали смертельные болезни, саму старость победим, я думаю через пару лет.

ДОЧЬ: Поразителен процесс выздоровления... По факту это один укол!

СЫН: Да, на счёт сердца можешь больше не беспокоиться, с твоим дроидом ты в полной безопасности там у себя на Ганимеде!

ДОЧЬ: Вот интересно, получилось-ли у тебя что-нибудь? Там ведь никогда ещё цветы не приживались! Одна трава, да хвоя!

СЫН: Скорее всего не получилось, конечно. Но ты не отчаивайся пап! Мы тут так технологии двинем, что весь Ганимед тебе цветами изукрасим!

ДОЧЬ: Мы теперь знаменитости, и ты тоже! Нам тут и дотация теперь полагается, и всё такое, дети, если что, здоровенькие родились, не волнуйся!

СЫН: И ещё....Мы тут выбрасывали мусор, и нашли твой фильм...

ДОЧЬ: Осенний фильм. Мы там ещё карапузы! Не больше вот этих вот!..

СЫН: В общем, пап, смотри фильм, и выходи на связь, пожалуйста. Договоримся, как тебя привезти, знакомиться.

ДОЧЬ: С днём рождения, папочка!

СЫН: С днём рождения!

Дроид проецирует любительский фильм деда. На заднем фоне играет Буланова. Дед смотрит проекцию и поясняет дроиду содержание.

ДЕД: ...Это вот я и Виктория в Смоленске, у нас двойная коляска. Я не знаю сейчас такие используют, или нет, но тогда было модно, когда близнецы в двойную коляску. Там в лифте было не удобно, но в целом классная вещь...

Пауза. Смотрят.

ДЕД: Хе-хе, надо же...

Пауза. Смотрят.

ДЕД: ...Бабушкина шапка... Мы тогда на антресоли залезли, а там в чемодане меховые шапки в газету завёрнутые. Вон как ей хорошо...

Пауза

ДЕД: ...Виктория спит, а ветка берёзы из окна прямо по её чашке с чаем недопитым стучит. Тут не слышно, однако звук в общем сильный, но чтобы молодую мать разбудить, это надо... Ух ты... Это Виктория идёт на концерт, а я остаюсь с детьми гулять, она меня сейчас целует, тут не видно, но она целует... А вот побежала... Кайф... Это мы уже в Москве, получается... А вот первый снег, и мы с Викторией ходим следы оставляем. Вот и коляска оставляет... Дурные такие... Надо же. Мы с ребятами рисуем осень, для садика. Да, вот мы с ними в парке, зимой... Белка... Сорока, это на пруду... Здесь вот утки не улетели ещё, лунку себе во льду расширяют видишь?.. Тут вот синицы хлеб едят. Им хлеб нельзя, но в кормушку ведь всегда бросят... Здесь вот ручей тёплый, видишь, аж пар поднимается над снегом... А это я по снегу иду, меня наст держит... Тут, видишь-ли больше моей Виктории в кадре не будет... Так бывает в жизни. Что, что-то... Ну, заканчивается...

Дед плачет, и гладит робопса.

ДЕД: Ребята спят... Сурки... Ммм... Этот горшочек я сам сделал... Розочка. Это Виктория моя посадила, я вот ухаживал. За розой - то глаз да глаз... Ага, вот лето, здесь дети ходят уже. Ну я лето не снимал почти, поэтому видишь, снова, хе-хе, осень... Я в лесу один. Тут.. Эм... Тут не слышно... Я в общем тут один погулять пришёл. Ну один, без Виктории и гулял вот. Немножко. Это непросто было, пёсик... И сейчас тоже не просто...

Видео закончилось. Дед гладит робота.

Пауза

ДЕД: Так, подъём.

Дроид помогает деду встать.

ДЕД: Спасибо, дружочек.

Затем дед берёт черенок от лопаты, и начинает откорчёвывать доставщика, пёс показывает ногой на интерфейс. Дед нажимает на большую кнопку. Зазвучал короткий джингл и бодрый голос популярного актёра произнёс:

ЯНДЕКС ПЛАНЕТА: Доставщик ко взлёту готов. Суб-орбитальный прыжок будет совершён при помощи магнитного фулл скроллера, поэтому теперь у вас даже нет необходимости отходить на расстояние ста метров, да можно вообще не отходить, с чем вас и поздравляем! Ну и нас, конечно, тоже!

ДЕД: Тихонько пойдёт?

Дроид утвердительно кивнул корпусом.

ДЕД: Сообщение запишем ребятам?

Дроид утвердительно кивает.

ДЕД: А посылку им можем отправить?

Дроид выглядит счастливым и кивает.

Дед достал нож и подрезал несколько уцелевших алых роз.

ДЕД. Я вот планировал завтра подрезать мамины цветы ребятам, и отправить. Ну а сегодня то ещё лучше! Чего до завтра то ждать. Прямо сейчас и отправим... Тут и доставщик вон есть тихоходный, он знаешь какой продуманный, взлетит, тут даже вон куст не шелохнётся, очень хитрая машина...

Дед встал на одно колено оказавшись с дроидом на одном уровне.

Пауза

ДЕД: Как-же всё-таки хорошо, что ты прилетел!

Дед с букетом алых роз обнял дроида.

Конец.

Москва 2022

⁣

-Всем привет. С вами канал "Идеальный совет". Сегодня, в прямом эфире я проведу для вас тренировку йоги, которая поможет вам найти не только себя, но и свое призвание в жизни.
- Начинаем.
(Прямой эфир прерывается. Телефон отключается)
- нет. Нет. Нет. Это же...
- прямой эфир.
- никаких трансляции на даче. Особенно после дождя!
- живой? Теперь ждать пока врубится. Понятия не имею, что с ним будет после воды или точнее грязевых ванн.
- Ещё и йога, что за бред!
- Яна, это так залипательно смотреть на твои асаны.
- залипательно, но неэффективно.
- никакая поза не поможет найти жизненное призвание, пока не прислушаешься к себе.
- Ещё надо пользоваться единой формулой и превращать жизнь не просто в среду обитания, а в настоящее искусство.
- Кстати... Формула...
- нет. Этим охваты не поднять. Если я в прямом эфире это скажу, все сразу отпишутся. Такое мне не надо! Всем нужно движение, а не промывка мозгов!
- Но так подумать, если будут звучать крутые цитаты, то возможно зайдет. Люди любят цитаты.
- если что-то делаешь, делай это не бесполезно.
- ну, можно попробовать.
- только сначала надо отрепетировать.
- благодаря вчерашнему дождю Вне эфира, как говорится.
- зато можно говорить всё, что хочешь. Например, правду.
- мой совет вставить чупачупс вместо ручки - вообще отстой. Вместо глистов, заработаешь кариес. Но об этом я конечно же вам не расскажу.
- Интересно, а подписчики всё ещё ждут меня в трансляции? Я бы не ждала. Думаю, мобильник не то, что сегодня, он вообще не включится. Надо на новый копить... Ладно. Поехали.
- Вы меня часто спрашиваете, как найти себя в жизни? Ответ прост - используйте специальную для этого формулу. Интересно? Тогда, объясняю. Тут я делаю такой переход рукой.
- итак. Есть две составляющие этой формулы будущего: профессионализм и любовь к делу. Давайте попробуем их сопоставить и найти пользу в полученных результатах. Снова переход.
- если мы умеем делать что-то профессионально, но делаем без любви - это называется ремесло. Скучное, но достаточно прибыльное. Если с любовью...
- и со стремлением, но без профессионализма - это хобби. Веселое, желанное, но к сожалению чаще всего приносящее мало денег. Тут нужно будет добавить звук денег.
- А теперь представьте, если мы соединим эти две составляющие и не будем из них делать переменные, то таким образом, достигнем идеального искусства. Ведь они дополняют друг друга как инь Янь. И вывод прост, необходимо...
- всего лишь понять, что у тебя получается лучше, записать это списком, а затем по этому самому списку, пробовать, пробовать, пробовать... Каждое занятие. И как только к какому-то делу ты почувствуешь любовь, невероятную привязанность, невозможность, то как оно засело у тебя в голове. Ещё если ощутишь что оно приносит невероятное удовольствие и важность не только тебе, но и другим, тогда смело сможешь сказать: я нашел свое призвание! В итоге, вы будете созидать, приносить пользу этому миру, сможете стать частью чего-то большего, чем вы сами, а в конце концов получать взаимностью и наконец жить счастливо!
- Я сказала всё цитаты! Телефон, прошу врубайся.
(Телефон включается во время помогло эфира, но Яна не может поведать людям идеальный совет).

⁣⁣Добрый день!Меня зовут Василий Трофимов,я из города
Астрахань. Моя история называется-ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ. Номинация "Драматургия".



В декабре прошлого года, я работал мастером в управляющей
компании и порой объекты которые мне нужно было контролировать по своей работе
иногда были расположены неподалеку от моего дома.И когда так совпадало, то я
ходил в обеденный перерыв домой на обед.

И вот наступил обеденный перерыв,до этого я прошёл все дома
на своем участке,убедился что все работники при деле и засобирался на обед
домой.Как правило мой путь пролегал вдоль набережной небольшой реки,коих в
Астрахани большое множество-и Волга и Кутум,Царев и Кизань-да просто устанешь
перечислять все названия у нашей Волжской Венеции.

Конкретно я шел вдоль набережной Приволжского Затона.Это
такое красивое место в Астрахани,именуемое в простонародье Эллинг.Рядом с
набережной находится красивый православный храм,множество небольших мостиков
через этот затон.Вообщем прогулка в таком месте вызывает приятные эмоции и
ощущения.И чтобы наполнить свои ощущения от этой прогулки, ещё более яркими
эмоциями,я решил послушать музыку в наушниках,погрузившись в свой волшебный
внутренний мир.

И вот я шёл вдоль набережной,слушал приятную музыку-и тут
неожиданно прозвучало смс сообщение.Я подумал-а вдруг что то важное,может по
работе,а может и просто что то важное.Я остановился,достал наушники из
ушей,достал телефон из кармана,открыл мессенджер сообщений-и там была обычная
рассылка от мобильного оператора.Я даже немного разозлился и подумал про
себя-"И стоило ради этого останавливаться,на холоде доставать наушники из
ушей и телефон,выходить из своего чудесного внутреннего мира."

И только я хотел уже продолжить свой путь дальше вдоль этой
набережной,как вдруг я услышал странные звуки доносящиеся из воды.Я находился
не прям рядом с ограждениями набережной и поэтому не мог понять что это
такое,то ли рыба плещется,то ли что?Звук был такой-как некое бултыхание.

Я подошел вплотную к ограждениям набережной и увидел в воде
собаку средних размеров,которая тщетно пыталась выбраться на берег и все
безуспешно,потому что борт бетонной набережной возвышался над водой где то на
полметра.Собака эта была обречена на гибель,она лишь пыталась хоть как то плыть
вдоль бетонного борта этой набережной и просто хоть как то держать голову над
поверхностью воды.Она не скулила,не кричала,а лишь как то обреченно плыла вдоль
борта.

Зрелище это было конечно крайне грустное и было понятно что
продержаться так она сможет не долго.

Я понял что никак не могу её оставить в таком положении и
надо её как то срочно спасать.Усугублялась ситуация эта и тем,что все это было
в декабре,и купаться в тот день в леденой воде я как то не планировал.

Я начал срочно что то думать,как её вытащить?Накинуть ей
ремень на шею и так её вытащить?Нет-дурацкая идея.Но как,как её вытащить?

Нет-надо действовать более решительно,иначе собака
погибнет.Я перелез через ограждение этой набережной,это было металлическое
ограждение,высотой где то метра полтора.Когда перелез,я оказался на тонком
бетонном бортике,сантиметров может тридцать-и подумал-"Самому бы не
улететь в эту воду".Присел на корточки с большим трудом,на этой узкой
полоске бетона,схватился левой рукой за ограждение,а правой рукой потянулся за
этой собакой.

Тянусь,тянусь за ней и никак не могу её ухватить,достать
рукой.Думаю-"Да чтож такое,давай уже дотянись в конце концов!"И вот
как то уже прям собравшись внутренне изо всех сил,я все таки ухватил её за
холку и вытащил из воды,перекинул её через ограждение и сам тоже перелез назад
на набережную.

Собака была сильно измучена долгим прибыванием в воде,она
буквально падала от усталости и дрожала от холода.Вид у неё был настолько
жалостливый,что я взрослый мужчина,чуть не прослезился.Я присел с ней
рядом,начал гладить по голове её,успокаивать,приговаривая-"Дружок всё
хорошо,ты в безопасности."Я пригляделся к этой собаке-это был чёрный
спаниель,очень доверчивый к человеку,с приятными,большими глазами,но глаза эти
были очень грустные.

И вдруг меня как молния поразила мысль!"Так я же видел
эту собаку в своём частном секторе,у своих соседей!Наверняка она у них пропала
и они её ищут!"

И я отправился к ним домой вместе с этим бедолагой
спаниелем.Он очень доверчиво плелся за мной,а я подбадривал его-"Ну же
дружок,идём,тебя заждались дома твои хозяева,они просто с ума сойдут когда
увидят своего красавчика!"

И вот наконец мы пришли к дому моих соседей,пёс уже радостно
вилял хвостом и я позвонил к ним в дверь.На порог вышел отец семейства.И я
просто обалдел от реакции,на возвращение своего пса домой у этого мужчины.Он
так радовался!Он плакал!Большой взрослый дядька плакал!

Он начал кричать-"Марина,Серёжа-идите быстрей сюда-наш
милый Чак нашёлся!"На его крики выбежали его жена и сын лет десяти.Какой
же это был восторг видеть сияющие от счастья их глаза!Мальчик Серёжа просто
обнял своего любимца и всё никак не хотел от себя его отпускать.Это было так
трогательно,что я сам просто уже не смог сдерживать слёз.

И я сказал Серёже,с улыбкой-"Не теряй больше своего
друга!

И мальчишка мне ответил-"Я обещаю,никогда не потеряю
своего лучшего друга!"



Прошло время,где то месяцев 9-10 после всей той истории,была
осень и вдруг я случайно увидел в электронный почте конкурс от мобильного
оператора.И подумал,а ведь именно смс тогда меня и как бы принудила вытащить
наушники из ушей и услышать то самое бултыхание в воде,если бы не то смс,я бы
просто прошёл мимо этого места,и все закончилось не так хорошо в этой истории.И
я отправил эту историю на конкурс от этого мобильного оператора,где пройдя
много стадий и даже съёмок на камеру,где я рассказываю эту историю-дошёл до
финала этого конкурса,где и благополучно и занял 3 место,со всех историй по
России,коих кстати которых было около 5000 историй.По мотивам пяти финалистов
даже была поставлена театральная постановка,но это уже другая история...

"⁣КоЛидор"
Монопьеса (в сокращении)

На сцене Женщина средних лет, в одном из кризисных периодов. А кризис, как известно, в женской судьбе может быть абсолютно в любом возрасте.

Сцена напоминает кабинет психолога, хотя может быть абсолютно абстрактным пространством. Кроме главной героини на сцене может быть
столько персонажей, сколько их допустит воображение режиссёра.

⁣
Сеанс четвёртый

Нет, про колидор я больше не буду. Я вам не сериал пересказываю, чтобы с того же места, на котором закончилась предыдущая серия… И я не компьютер, чтобы можно было на паузу поставить. У вас много пациентов, я понимаю. Но про колидор я больше не буду. (Пауза.) Сегодня я расскажу про Эльвиру. (Пауза.) Какая же она была красивая! Какие оборочки на платье! Какие туфельки с бантиками! А глаза? А волосы? Всё, как настоящее! Вот-вот заговорит… Я так на неё восхищённо смотрела. Мы с бабушкой часто ходили в магазин, как в музей – смотреть. Там много чего было красивого. Но Эльвиры раньше не было. А в этот раз, про который я рассказываю, я как увидела, замерла, даже, наверное, рот открыла.
Там такая приветливая продавщица, она заметила, куда я смотрю и ласково
предложила: – Показать?

А бабушка испуганно стала отказываться – Нет-нет! Не надо, это слишком дорогая вещь.
– Да! Да! Казать! Хочу!!! Хочу!!! – Это я.
Продавщица достала куклу с витринной полки и аккуратно её наклонила. Красавица томно опустила веки с пушистыми ресницами и мелодично пропела «ма-а-ма-а». Ах, как красиво пропела!!! «Ма-а-ма»…
У меня дома были куклы, я с ними часто играла. Одну звали Наташа, другую Ира, третью просто Кукла. А почему я ей не дала имени?.. А… так эта кукла была просто пупс, и не понятно какого пола, а как можно дать имя, если не знаешь, кто у тебя, мальчик или девочка. Хотя ведь можно была назвать Саша или Женя?.. Почему я тогда не сообразила? Гм… Наверное, думала, что малыш подрастёт, я пойму его половую принадлежность и тогда уже назову. Но все мои куклы ни в какое сравнение не шли с этой… принцессой! У Иры и Наташи вместо волос было что-то мочалкообразное, глаза нарисованные, вместо «ма-ма» они жалобно скрипели невразумительное «и-игд», а вместо платья у Иры был кусок бабушкиного халата. А у Наташи была магазинная одёжка, но из ткани, очень
похожей на бабушкин халат.
А продавщица тем временем поправила кукле волосы, повертела её в руках, оборки на платье заколыхались.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Это не для нас… – Бабушке кукла почему-то не нравилась.
– Очень хорошая кукла, немецкая, их совсем немного привезли.
Я погладила кружевную юбочку игрушечной модницы, я правда помню это ощущение восторга. Ну как бабушке может не нравится это чудо?! Затаив дыхание от предчувствия счастья, я перевела горящие глаза на бабушку.
– Ну… Может быть, потом… На день рождения…
– Берите сейчас! Расхватают! Потом не будет.
Я почувствовала, что идут переговоры, и что неземное чудо может стать моим, я просто опьянела от восторга, и, осмелев, потянулась к самозакрывающимся волшебным глазам. Но продавщица отодвинула куклу, – Осторожнее, можешь поломать. Вещь действительно не дешёвая.
– Хо-чу-у! – У меня от волнения губы пересохли… Я так хорошо помню, как это было… Надо же, ведь сколько лет прошло… (Пауза.) Можно, воды? А то правда пересохли, как тогда (Смущенно улыбается, пьёт.) Я вдруг поняла, что именно о такой кукле всегда мечтала. Видела её во сне. Ждала и надеялась на эту встречу. Я назову её Эльвира. И буду с ней дружить. Я сама буду стараться стать похожей на неё, буду такой же красивой… Мы вместе станем рассматривать картинки в книжках и смотреть на прохожих в окно. Я расскажу Эльвире про все свои игрушки, и про всех бабушек-тёть-соседок, и про все свои секреты, и нам вдвоём совсем не будет скучно и страшно, пока бабушка вечно на кухне, а папа с мамой всегда на работе.
Эльвира совсем как живая, она не просто кукла, она – самая настоящая подружка. А потом мы пойдём в гости ко всем бабушкам-тётям-соседкам, и каждую в отдельности я познакомлю со своей Эльвирой. А если какая соседка вдруг начнёт ругаться, то это тоже будет теперь не страшно, ведь я буду не одна, у меня будет самый лучший, самый близкий, самый любимый друг – красавица Эльвира! И ночью Эльвира будет спать в моей кроватке,
и ей будет не страшно засыпать и просыпаться. А если она ночью проснётся,
я её покачаю.
(Задумчиво качает воображаемую куклу.)
– Берите сейчас, смотрите, как внучке нравится, как глазки сверкают! – Это продавщица.
А что тогда ответила бабушка? Сейчас вспомню… бабушка стала такая грустная… И сказала:
– Да, глазками сверкать, это она умеет.
Именно так. Да, мне и потом часто говорили, что у меня глаза светятся, горят… Я не хвастаюсь, просто так говорили… Раньше. Сейчас уже, наверное, нет… или бывает? Вы не обращали внимание?.. А вот у вас
иногда загораются… Или блестят, я в прошлый раз вам говорила. Загораются и светятся, или блестят, не знаю, как правильнее про глаза сказать… Да, у вас вот это самое. Особенно, когда вы говорите, что время истекло, и мне пора заканчивать… Вы, наверное, представляете, что, сейчас
будет перерыв, и вы выпьете чашечку кофе… Или что вам сейчас позвонит… или хоть сообщение пришлёт… Кто? Ну, этого я не знаю, это вы должны знать, чьего звонка вы ждёте. Я же вижу, вы всё время на айфон смотрите, он на вибро режиме стоит, и вы дёргаетесь от каждого шороха, вдруг сообщение… Да вы не мучайтесь. Мы можем сегодня пораньше закончить, я
вам за час заплачу, как обычно. Или давайте про вас поговорим, о том, о чём
вам сейчас хочется. А то ведь целыми днями про чужие проблемы слушать, так и с ума сойти можно. Опасная у вас профессия… Давайте, говорите, а я буду слушать и понимающе кивать. А?.. Врачебная этика. Ну да. Условия игры. Ладно. Тогда давайте просто помолчим. Смотрите на свой айфон. А я на вас посмотрю. И помолчим.

⁣Сеанс пятый
Да, я решила дорассказать ту историю про Эльвиру. В прошлый раз не вы меня прервали, а я сама, по собственному желанию. А это совсем другое дело. Так что… продолжим. Хотя я не уверена, что мне хочется об этом рассказывать… Вы, когда говорили, нужны воспоминания «из раннего», вы обратили внимания… Это ведь не случайно, что так похоже звучит «из раннего» – «изранено»… Рано и рана… корень один! Вы то, наверное, давно об этом знаете? Да?.. А я вот только открыла. Ладно, продолжим.
Вы помните, на чём мы остановились?.. Краткое содержание предыдущей серии не нужно?..
Так вот, продавщица сказала, сколько стоит эта моя мечта – кукла Эльвира. Названная цифра ничего не значила для меня, но бабушка побледнела. Или даже позеленела, схватила меня за руку и, ничего не говоря, потянула к выходу. А продавщица, пожала плечами, наклонила Эльвиру ещё раз, извлекая на свет песенное «ма-ма». Затем поправила и без того идеальные кукольные локоны и развернулась вместе с игрушкой к витринной полке.
И тут я поняла, что меня хотят разлучить с только что обретённым лучшим другом.
– Не-е-ет! – Я вырвалась из бабушкиных рук и бросилась обратно.
А другая продавщица в этот момент показывала рыжеволосому мальчику пожарную машину, и недовольно заметила
– Какая невоспитанная девочка.
Вот опять, как в истории про торт, опять меня назвали невоспитанной. Но в тот момент я об этом не думала, я орала
– Нет! Пожа-аста! Не уходи! – Я прилипла к прилавку, и честно старалась не заплакать, но губы дрожали, в животе горячим острым спазмом шевелился страх. Страх потери.
Продавщица с куклой вздрогнула от моего крика, обернулась, застыла… ещё раз посмотрела на меня, на бабушку, поняла, что покупка всё же не состоится, и поставила Эльвиру на место. А бабушка что-то вкрадчиво стала нашёптывать и пыталась оттянуть меня от прилавка.
Женщина говорит, изображая то девочку, то бабушку.
– Пойдём посмотрим другие игрушки в другом отделе, там мишка и зайчик, и мы вообще не собирались ничего покупать, мы же сразу договорились только смотреть. А договор дороже денег…
– Ни хочу мишку, хочу Элвилу!
– Ну ты же мне обещала ничего не выпрашивать!
Конечно, обещала, да, я и не выпрашивала: ни мишку, ни зайчика, ни ведёрко с лопаткой и формочками, ни яркие кубики со сказочными героями, ни даже переводные картинки, но… Эльвира... это совсем другое! Это не просто игрушка! Это… друг… ну разве можно сравнивать! Я не могу отсюда уйти без Эльвиры…
Кукла смотрела с полки своими безмятежными голубыми глазами, и, казалось, всё понимала. Мне даже почудилось, что Эльвира тоже не хочет расставаться.
– Ну пойдём же! Хватит. – Бабушка обхватила меня за талию и постаралась оттащить.
– Нет! Нет! Нет! – Я стала топать ногами, а руками ухватилась за край прилавка.
– Какая капризная нехорошая девочка!
Пауза.
Можно ещё воды?.. Спасибо. Про нехорошую девочку это продавщица с пожарной машиной подтвердила свой диагноз и добавила: Таким плохим детям вообще никто ничего дарить не будет!
И в этот момент она как раз упаковала машину и отдала её рыжему мальчику.
- Пожа-аста, пожа-аста, пожа-аста… – Как заклинание твердила я волшебное слово. (Пауза.)
Что?.. Нет, воды больше не надо. Со мной всё в порядке…
Там на полке было много кукол. Они все были разные, и все красивее Иры и Наташи, но они не имели никакого значения. Я на них много раз любовалась, и, наверное, хотела какую-то из них себе, но всегда уходила спокойно, когда бабушка объясняла, что это купить сейчас нельзя. Все те куклы были красивые, но только Эльвира – совсем другое.
Пауза.
– Да уведите же этого ребёнка, она сейчас витрину разобьёт.
– А какой пример другим детям… Ай-яй-яй…
– Безобразие! Совсем не умеют детей воспитывать…
Осуждающие голоса из собирающейся вокруг толпы заставили бабушку дёрнуть сильнее, острый край стеклянного прилавка впился в ладони. Было очень больно, но я не отцепилась. Лицо Эльвиры стало таким родным за те несколько мгновений, пока я фантазировала, как хорошо будет вместе в долгие-долгие часы одиночества, когда все взрослые заняты своими делами. Я была уверена, что Эльвира в глубине своей кукольной души тоже плачет, но она, Эльвира, хорошая, не капризная и воспитанная, настоящая принцесса, поэтому в отличие от меня она не плачет и не кричит, а страдает молча.
Пауза.
– Какой ужас, да таких детей пороть надо … – Раздалось из толпы.
– Смотри, какая упрямая, уже кровь на руках, а всё держится… – Ахнул кто-то.
– Милицию надо вызвать…
– Ну а что вы хотите, еврейское отродье…
Пауза.
На последнюю реплику бабушка замерла, напряглась. И вдруг со всех сил ударила меня по попе. Никогда раньше она этого не делала. Мама иногда шлёпала, но не больно, и, конечно, только дома, не на людях. А бабушка… Никогда… Бабушка всегда защищала и выгораживала, и перед родителями, и перед соседками… бабушка была почти такой же любимой, как Эльвира… Хотя, конечно, кормила ненавистной кашей… Бабушка… Я так удивилась, что она меня ударила, что разжала руки. То есть, не удивилась… это другое… Не знаю… Но руки разжались. И, бабушка тут же, подхватила меня и выбежала из магазина. А вдогонку я услышала:
– Вот не зря их Сталин не любил, ой не зря… Пострелять бы их всех, нормальные люди смогли бы жить спокойно… Жиды проклятые…
Пауза.
Какой это был год?.. Официально в СССР антисемитизма не было. И дома никогда об этом ничего не говорили… И бабушки-тёти-соседки меня любили… Да, они меня любили! Хотя… Сейчас… да, вспоминаю, одна очень милая бабуля, Анандревна, Анна Андреевна, как Ахматава… она меня чаем поила, вареньем угощала, а потом по голове, бывало, гладит и говорит: бедный ребёнок, ни в чём вроде ещё не виновата, а уже еврейка…
К зрителю.
Доктор, а вы антисемит?.. Или еврей?.. А ни то, ни другое не бывает… Ну или у вас жена еврейка, или друг. Так бывает, сначала подружились, а потом оказалось, что у него бабушка по материнской линии еврейка, и он такой весь светловолосый, голубоглазый, а еврей, и что теперь делать… Ну да, толерантность, это сейчас модно… В Израиль?.. Не знаю, почему-то никогда не собирались. Почему?.. А у меня, как у вашего друга, по маминой линии евреи, а по папиной – православные… к тому же украинцы, то есть, по нынешним временам тоже выходит, будто враги… вот они две стеночки, а между ними – колидор.

⁣Сеанс шестой.
Нет-нет-нет, на еврейскую тему больше не будем! Может вам и интересно, а я не хочу. А по правилам мы должны говорить о том, о чём хочу я, а не вы. Лучше я дальше про Эльвиру, то есть, что там дальше, когда мы из магазина игрушек выскочили… Бабушка, наверное, тогда думала:
– Ну что сегодня напало на эту девочку? Напасть какая… Она обычно хороший, спокойный ребёнок, никаких с ней хлопот. И приготовить, и постирать, и в магазин сбегать можно, сидит себе на диване с книжками и игрушками, сама себя развлекает, газеты рвёт, в окошко смотрит, бормочет что-то себе под нос. Даже плачет редко, а тут вдруг… такое…
Хотя я не знаю, что думала бабушка, она меня на руках тащила и дышала тяжело; у неё сердце, а я в пальто, и вырываюсь… Короче бабушка заскочила в соседнюю кондитерскую, начла меня успокаивать, тут мы заметили, что у меня руки все в крови, ладони; я же за край витрины держалась, а она стеклянная. Ни йода, ни одеколона с собой, платок только… но я совсем не помню, чтобы мне больно было… Платок в крови помню, а боли нет. Мне вдруг показалось, что Эльвира, там в магазине на полке, улыбается своим идеальным ртом и хвалит меня за послушание. И я тогда сразу перестала и плакать, и вырываться. Эльвира… Она была такая спокойная, когда меня унесли... Она с достоинством принимала неизбежное. И я должна научиться также, теперь я смогу. Ради своей единственной подруги, Эльвиры. Смогу. А бабушка тут спросила:
– Очень больно?
– Сосем не боно.
Пауза.
– Пирожное хочешь?
Вообще я очень любила пирожные! И торты. Ну про торт вы уже знаете… Я и сейчас люблю сладкое… Слушайте, а как жалко, что мы с вами не можем разговаривать за столом со сладостями! По-моему, сеансы должны проходить на фоне сладкого стола, тогда результат будет достигаться намного быстрее! Попробуйте!.. Ну хотя бы как эксперимент… А?.. Ну, как хотите. Да, так вот, обычно я пирожное хочу всегда, но тут не хотела, я вообще в тот момент ничего не хотела, кроме возвращения Эльвиры. Но зачем расстраивать бабушку? Конечно, после шлепка, там, в магазине, бабушка уже никогда не будет той, прежней, родной, но расстраивать её всё равно не надо, она и так сама переживает, губы синие. Надо вот что сделать: быстрее вырасти, пойти работать и самой себе купить Эльвиру! Это замечательное решение. Хотя, конечно, к тому времени, пока я сама заработаю денег, Эльвиру уже купит кто-нибудь другой. Но бабушку расстраивать всё равно не стоит, и я сказала: «Хочу. Хочу пирожное.» Хотя совсем его не хотела.
Далее Женщина разыгрывает в лицах диалог с бабушкой.
– Какое тебе пирожное? Выбирай. Розочку? Картошку? Эклер?
– Да.
– Что «да»? Эклер?
– Да.
– Эклер за 15 копеек.
Это бабушка уже продавщице. А та ей в ответ:
– Деньги в кассу, только за 15 кончились, а эти побольше за 22.
Бабушка тихо ойкнула. А я смотрела на продавщицу, у этой тётеньки были большие голубые глаза, почти такие же, как у Эльвиры. И эта схожесть… Как же вам это объяснить… продавщица была совсем молодой женщиной, и она была похожа на красивую куклу, на мою обретённую и тут же потерянную подругу. В этом было какое-то таинство.
– Какие грустные глаза у вашей девочки, – тихо сказала продавщица, –- первый раз вижу такой взгляд у маленького ребёнка. – И громче, уже ко мне: Тебе эклер какой, шоколадный? Или ванильный?
– Любой.
А бабушка почему-то начала советовать взять картошку или розочку. А продавщица с глазами Эльвиры улыбалась:
– По-моему, шоколадный вкуснее, я бы взяла шоколадный. Меня тётя Нина зовут. А тебя?
– Вика. – Я не знаю, зачем я соврала. Наверное, если Эльвиру зовут тётянина, то и меня должны как-то иначе звать, чем на самом деле. А бабушка как-то виновато зашептала почти на ухо этой Эльвире-тётенине:
– Простите… но… эклер в другой раз. У меня только 19 копеек с собой.
Бабушка очень нервничала: к отделу подходили другие покупатели. А я совсем не хотела вообще никакого пирожного, и я начала уверять бабушку, что сладкое вообще вредно для зубов… Откуда я это взяла, не помню, от стоматолога что ли… Зубных врачей боюсь до одури: что тогда, что сейчас… А вы боитесь зубных… Ладно, не отвлекаюсь, тем более, что сейчас начнётся самое интересное!
Похожая на Эльвиру тётя Нина вдруг заговорщицки подмигнула:
– Ты очень хочешь эклер?
– Да. – Зачем-то второй раз соврала я. И тётя Нина крикнула в сторону кассы:
– Зина! Пробей 22 копейки за 19, 3 я добавлю.
Пауза.
Но это ещё не всё! Когда бабушка вернулась от кассы с серым билетиком выбитого чека, тётя Нина протянула мне целых два эклера.
Пауза.
Попытавшейся протестовать бабушке она объяснила:
– Второй от меня в подарок. – И снова подмигнула. - За красивые глаза.
А после бабушкиного неловкого «спасибо» совсем тихо сказала: Если будет опять не хватать, всё равно приходите, я всегда дам. И в другой смене у меня подруга на кассе, я ей передам, она вам тоже пробивать будет…
А потом тётя Нина посмотрела на меня Эльвириными глазами и сказала очень серьёзно:
– Вика! Только ты ТАК не грусти, ладно? Договорились?
– Да. – В третий раз соврала я. Потом поняла, что вру, и добавила: Я поплобую.
И это была правда. Я решила попробовать забыть свою Эльвиру. И весь магазин с соблазнительными игрушками, и рыжего мальчика с пожарной машиной, и недовольную толпу, и еврейское отродье, и бабушкин шлепок… Всё, всё, всё… Я буду помнить тётю Нину, которая дарит эклеры, чтобы я не грустила. А всех, кто считает, что я капризная и невоспитанная, я забуду! Я попробую забыть.