ЛЕНТА НА ECHAFAUD!

Моноспиральная tour lent пьеса

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а

Г и м н а с т и ч е с к а я л е н т а………говорящая
Г и м н а с т к а………………………….………. молчащая

/На сцене в артистичной финальной позе выступления на спине лежит гимнастка, скрытая лёгкой полупрозрачной накидкой. Постепенно гимнастка в правой руке над собой поднимает палочку с гимнастической лентой. Палочка подрагивает в ритме человеческой речи./

Л е н т а (слегка задыхаясь): Устала… Устала… Как я устала… Боже мой, на одном дыхании. Без пауз. Без вздоха. И без выдоха. Ну и полетала я сегодня. Ну и зажгла своей огненной вибрацией языки пламени в руках моей волшебницы грации и ритма. Да. Она - фея! Настоящая фея! А я – её волшебная палочка!

/Рука гимнастки делает акцентированное движение палочкой с лентой. Голос воодушевляясь./

То есть палочка – лишь рычаг управления, а волшебство, которое творила фея – это я! Гимнастическая лента!

/Вращение палочкой, за которым следует раскрытие ленты./

Спортивный атрибут – самого сложного, самого зрелищного, самого захватывающего взгляды и воображение требовательной аудитории вида художественной гимнастики. Посмотрите на меня. Посмотрите! Я – безвольная, молчаливая, неброская…

/Лента обвивает руку гимнастки./

Но как я преображаюсь в руках волшебницы спортивного помоста!

/От движения палочки лента разворачивается и опять обвивает руку. Голос с восторгом./

Помост! Это те же самые театральные подмостки! Почти двести квадратных метров гимнастического ковра на щитах, уложенных на невидимые редуты пружин, но ощутимые гимнастками, совершающими на эффекте их жёсткого сжимания и разжимания свои ак-кробатические этюды… Нет, пьесы… Нет, спектакли! Спектакли! Представляете? Моя фея. Сама грация. Само достоинство в позе и взгляде. И я. В её руках. Гибкая. Послушная.

/Гимнастка выбрасывает руки вверх. В правой – палочка. Левая, как плакат, растягивает ленту. Торжественно./

И сотни… Нет. Тысячи! Нет! Миллионы глаз у экранов телевизоров и в онлайне интернета смотрят, ждут, надеются. Трепещут! Как? Как она выступит? Какая трагедия сейчас нам будет представлена? Кто станет драматургом этого гимнастического спектакля? Сама гимнастка? Или её тренер? Или безжалостные судьи? Или случайность? Падение? Заступ? Ошибка? Или тоненькая волшебная палочка, на которой будет нервной диаграммой извиваться заряженная красотой и победой лента, вдруг безвозвратно для безупречного исполнения выпадет из рук гимнастки и безвольно падёт к ногам обезумевшего от катастрофы тренера?

/Гимнастка медленно водит вправо-влево ленту, растянутую на руках. Напряжённо./

Партер нервно сжимает подлокотники кресел… то есть локти соседей: не ошиблась бы! Тренер мысленно крестится обеими руками: не заступила бы! Судьи заведомо нервно делят баллы между фаворитами и статистами: не прогадать бы! Все замерли в предвкушении! И…

/Гимнастка опускает руки с палочкой и лентой, накидка соскальзывает. Гимнастка грациозно поднимается, хотя видно, что грациозность – это не её. Гимнастка угловата, возможно, полновата, даже неуклюжа. Не прима. Но с творческим подходом./

Гул затих… Я вышла на подмостки…

/Всматривается в темноту зала./

Знал бы Шекспир.., да что там этот их Вильям, понимаете, наш Шекспир… Знал бы наш Пастернак.., понимаете, Борис Леонидыч.., что как Отче наш! я буду вспоминать его Гамлета перед каждым выходом на гимнастический помост. Я – простая гимнастическая лента из полоски трепетной волнующейся ткани... Но такая ли простая? «О, женщины, коварство ваше имя!» (Иронично в сторону). Гамлет. Бываю ли я коварной? Ай-яй-яй… Нехорошо… Нехорошо задавать такой вопрос уже немолодой гимнастической ленте.

/Гимнастка гордо и решительно встряхивает лентой, пуская волну./

Да! Бываю! Ой, бываю. Особенно в групповых состязаниях. Конечно, я подставляю коллектив... ай-яй-яй-яй-яй, компанию, но чего не сделаешь ради... справедливости. Иногда не мешает сбить спесь. Да. Но... и делаю это я не на финалах и не в зарубежных воя’жах... Тот уровень, конечно, не для актов воспитания. Но на отборочных, когда наш отрыв уже обеспечил выход в финал, и даже сбой ни на что не повлияет, то можно умерить меру гордыни у новичка команды или, наоборот, у зазвездившейся партнёрши... Это норм. И это тоже... искусство. В тот момент, когда звезда (делает жест пальцами «кавычки») в состоянии самореализации, исполняя pirouette, некорректно приближается к моей фее и небрежным взмахом своей ленты перед её лицом демонстрирует свою неповторимость, в тот момент – даже не по инициативе моей владычицы, а по моему ленточному чутью – кто здесь кто – я на мгновенье превращаюсь в ленточную паму – райскую летающую змею, самую ядовитую после кобры! Обвиваюсь вокруг надменной ноги самозванки и выбиваю её из коллектива, заставляя встать на колени и распутывать… меня – адскую летающую ленту, снимать, обвившуюся вокруг её ноги, дрожащими руками низврженной. На коленях! На колени! Девчонка. Это спорт! И ты в команде! Кто виноват? Вы спросите кто в этом срыве виноват? На разборе полётов, уже потом... после подиума, после слёз победы и прикушенной губы узнавшей своё место, тренер скажет ей: Никогда не старайся подняться выше всех. Стремись подняться выше себя!

/Взмахивает палочкой, вызывая волновое движение ленты, сопровождающее монолог, в паузах между фраз гимнастка совершает pirouette./

Тренер! Наш тренер. Наша? Тренерша? Тренерка? Нет ребята, всё не так! Это спорт. Жёсткий. Жестокий. Наши жаворонки выходят на помост в одиннадцать – тринадцать – пятнадцать лет. Девочки... Девчонки... Им бы… Барби наряжать. Да по первым дискотекам бегать. Но нет! Всё не так, ребята! Помост жесток. Помост бессердечен. Помост – зол. И пол помоста – ж-жёсткий. И пол помоста – муж-жской. Это наша грация – женского рода, наша улыбка, наша смазанная по жуткому макияжу слеза за пределами помоста. А всё, что внутри – род мужской. Он мой. Он – внутри нас. Он – наш. И тренер – наш! А когда-то наш тренер была такой же одиннадцатилетней девочкой и первый раз выходила на помост городских соревнований. А потом – в тринадцать – первый раз на помост всероссийских. А потом в пятнадцать – первые международные. Меня тогда ещё не было. Век ленты короток: поблекла, потёрлась, подряхлела (вздыхает), эх, но легенды на то и легенды, чтобы передаваться от поколения лент новым поколениям. Я – новое, но знаю прошлое тренера – нашего тренера.

/Звучит аккорд «Танца» Чайковского. Гимнастка вступает в диалог с музыкой. Ad libitum./

В те самые пятнадцать лет она вышла с программой «Золушка». Танец с лентой Ad libitum. А прообраз? Помните музыкальный мультфильм «Щелкунчик», новогодняя ёлка, большеглаза девочка и её танец с метлой? Странная аллегория танца с лентой? Прекрасная! И образная! Тогда – конкурентки стремились передать эмоции девушек, грацию женского тела, опыт взрослеющей гимнастки. Наша Золушка стремилась… победить? Да. Но нет… Наша Золушка стремилась покорить? Да. Но тоже. Нет. Рассказать!

/Скрипичные аккорды. Legato./

Свою историю. Свои мечты. Свои сомнения. Искренне. Живо. Доверчиво. Наивно. Девочка… С детскими эмоциями. Угловатой грацией подростка. И без опыта… этой будущей взрослой жизни – на помосте, на восьмичасовых тренировках, на слезах и обещаниях никогда… ни-ко-гда больше этим не заниматься, к этому не приближаться, и это не любить! А потом… Заниматься, заниматься, заниматься. Приближаться, приближаться… И любить. А… разве бывает иначе? Кровь. Пот. И слёзы. Уж я-то знаю. Уж я-то, обвивая юный стан, повпитывала в себя и кровь разбитых коленок. И упавшие на меня капли пота. И слёзы. Прозрачные. Тёплые. Чистые.

/Скрипичная тема. Giocoso./

Ой-ёй-ёй… Ой, уж эти детские слёзы… Великая Раневская в Чеховской «Драме» не рыдала так, как мои девочки. Упала… Проиграла… Засудили… Это несправедливо… Ой, как много причин для этих слёз. Сколько я их видела. И вытерла… То есть… мною… вытерли: шмыгая носом, хлюпая глазами, скуля, как котята, несправедливо обделённые молоком и вниманием. Во мне столько этих слёз, что я… (шмыгает носом) вот видите, (ещё раз) то есть… слышите? Это их слёзы. И мои! Но ведь это могут быть и слёзы радости. И слёзы победы! И слёзы счастья! И слёзы удовольствия! И были! Были! .

/Оркестр mf. Andante./

И были они и в тот, первый раз. Когда пятнадцатилетняя Золушка под музыку Петра Ильича покоряла зал. Не играя. А проживая себя в глазах и сердцах зрителей, конкуренток и судей. Да, судей. Если бы вы тогда смогли заглянуть в их глаза, вы бы увидели в них отражение танцующей Золушки. Если бы прислушались к их сердцам, вы бы услышали биение её пульса: нервного, возбуждённого, сбивчивого… А как иначе? Это её первое выступление на международных… И как зрителям хотелось защитить эту угловатую девочку. А может, и конкуренткам? А может и судьям? Но они же все! – судьи. Но была ещё гимнастическая лента. И ей хотелось. Защитить. Как я её понимаю. Как сверкала она в руках Золушки! Как переливалась волнами прибоя, дрожала рябью волнения, освежала россыпью брызг из капель блёсток на волне играющего атласа! И как бы я хотела тогда оказаться в руках играющей Золушки! И я представляю… Она - играет. Играет со мной. Играет мною. Играет зрителям. И – со зрителями. Играет для судей. И – судьями. Это была невинная детская манипуляция.

/Оркестр. Crescendo./

Золушка была наивна, но с детской хитринкой. Золушка была доверчива, но знала, что мир – взрослый. Золушка была легка, но у неё была цель. Рассказать. И быть услышанной. Показать. И быть признанной. И её признали!

/Оркестр ff. Agitato!/

Зрители при каждом её En tournan привставали с мест, словно вместе с ней взлетали над помостом, раскинув руки с парящей лентой. Конкурентки – с каждым её прыжком приседали вместе с ней, и чуть глубже, словно пытаясь посадить, поприжать ритм яростного танца. Но разве пружину можно поприжать? А судьи? Судьи тоже приподнимались, но… мотив был иной: разглядеть – чистоту приземления, постановку стопы, выход за край границы помоста… А ведь это – искусство: после взлёта в группировке прогнувшись остановиться не за метр до края, и не за полметра, а за сантиметры. За один сантиметр! Интрига! Использовать на всю длину диагональ помоста. На всю его стремительную гипотенузу воображаемого треугольника и показать судьям, как ты владеешь собой: Tour lent! Как ты владеешь помостом: Rondade! Как ты владеешь самими судьями: упругая вертикальная спираль! И ещё один En tournan в шпагате, в изгибе тела запрокинув голову так, что она касается ноги! И! Ты стрелой вонзаешься в помост! Но в глазах, что вокруг тебя, продолжается полёт Золушки! С упругой, как спираль пружины, вращающейся лентой!

/Финальный аккорд. С трудом сохраняя равновесие, замирает. Тяжело дышит./

Исчез помост. Исчезли судьи. Только она и я – безмолвная гимнастическая лента. (Пауза). В мире не так много явлений, которые по-настоящему поражают воображение. И среди этих явлений ещё меньше таких, в создании которых принял бы участие – человек. И совсем уже малая доля среди этих явлений это та, создав которую сам человек представляет её миру. Одно из таких явлений – художественная гимнастика.

/Успокаивается. Мечтательно./

Художественная. Как художественное кино. Художественный спектакль. Полотно художественной живописи. И даже люди совершенно далёкие от спорта, оказавшись в визуальном соприкосновении с этими художественными явлениями, попадают под магнетику антигравитационной пластики человеческого тела! Скользящего, вращающегося, изгибающегося! Взлетающего против всех привычных человеческому глазу законов прямолинейного падения яблока на голову естествоиспытателя, стремящегося познать природу падения тела и взлёта мысли. Но что может сравниться со взлётом блестящей атласом ленты! Вы представляете? Волна длиной шесть метров! Или шестиметровая мелкая морская рябь! Или лениво перемещающийся песчаный бархан! Бесконечная фантазия гимнастической ленты в руках царицы гимнастического помоста!

/Сказанное гимнастка иллюстрирует движениями тела и ленты. Тяжело./

Да… А моя-то – уже не сеньорка. Уже возраст. Что смотрите? На вид тридцать пять? Нет? Тридцать? Нет, дорогие! Это мне может быть сколь угодно. Пока не поизношусь. Я же лента. Посмотрите на меня. А моей фее двадцать восемь! И это уже возраст. Да, дорогие мои, да. Другие, вон, уже в двадцать шесть заканчивают. Если элита, конечно. И есть спонсоры, пресса… А рядовые… Куда им… Они уже и в двадцать три уходят. На пенсию. Ну, не совсем. В балет, например. Ну-ну, милые примы, Жизели и Одиллии. И Золушки! Не обижайтесь. Я же про спортивный балет. Или там… эстетическую гимнастику. Шоу там всякие… Да хоть номера цирковые. Жизнь гимнастки на арене не столь кратка. Но арена это ведь что? Harena! Песок! Это с латинского. Всё в его уйдёт. Да и сам он между пальцев исчезнет. А помост? Это – театральные подмостки! А с французского – это эшафот! Echafaud! Место казни проигравших: если вы проиграли. Место свергнутых: если вас сбросили с пьедестала. Место отвергнутых: если вас не признала толпа! Но и место взлёта! Место бросивших вызов! Место испытанных в пытках болью, в склонении к компромиссу, в сдаче своих идей. И в этих пытаниях – взошедших выше себя, презрев ценность своей жизни, выше толпы, ликующей у их ног, выше конкуренток, жаждущих вашего поражения, и выше сторонников, жаждущих вашего торжества. И если спросите меня, простую гимнастическую ленту, что есть мой выбор? (Пауза). Лучше умереть на эшафоте, чем завязнуть в песке арены! Вверх… Вверх... Вверх... Шаг за шагом. По восходящей. По спирали!

/Гимнастка имитирует восхождение на эшафот. Три шага – три ступеньки. «Поднявшись на эшафот», бросает палочку с лентой вверх, где они исчезают./

Выше... Выше... Выше… Выше себя! В бесконечность!

З А Н А В Е С

⁣Надя Делаланд. Ма, это я

(пьеса)



Действующие лица:

МАТЬ (80 лет)

ДОЧЬ (55 лет)



Действие 1.

Эпизод 1.

Обычная советского вида комната (стол
посередине (на нем графин с водой и стакан), около него два стула, сервант,
радиоточка на стене, старый холодильник, диван), на диване свесив ноги в
толстых вязаных носках сидит пожилая женщина. Тихонько работает радио,
холодильник дрожит и утробно урчит. Слышится звук проворачиваемых в замке
ключей, захлопывающейся двери, раздается женский голос: «Ма, это я!». В комнату
входит дочь. Она в осеннем пальто, сапогах и с пакетами в обеих руках.



ДОЧЬ (ставя пакеты на стол и начиная
раздеваться – снимать пальто, сапоги, шарфик, оставляя все на стуле и около).
Никак не могла сегодня уехать. Представляешь, простояла на остановке минут
двадцать – ни одного 98-го. (Делает несколько шагов по направлению к матери.)
Ты как сегодня?

МАТЬ (глядя
вниз на свои ноги в носках). Я-то нормально. Для начала скажите мне,
мадмуазель, кто вы? Как вы попали в мою квартиру?

ДОЧЬ (мрачно).
Ясно. (Подходит к ней близко, садится рядом на корточки, кладет руки ей на
колени). Я твоя дочь, Нина, я прихожу к тебе каждый день, приношу тебе еду,
лекарства, убираю здесь.

МАТЬ.
Какой бред! Что вы такое несете? У меня нет дочери!

ДОЧЬ. Господи!
Мама!

МАТЬ.
Откуда у вас ключ от моей квартиры, милочка?

ДОЧЬ.
Ладно. Ты приняла утренние лекарства?

МАТЬ.
Разумеется.

ДОЧЬ. Вот
еще прими вот это (достает из сумочки пузырек, извлекает из него две капсулы).
Это ноотропный препарат, улучшает память, мозг будет лучше работать.

МАТЬ. Мой
мозг работает великолепно.

ДОЧЬ (протягивает
ей капсулы на ладони). Возьми, пожалуйста.

МАТЬ. Ну
уж нет, зачем же это я, позвольте, буду брать всякую отраву.

ДОЧЬ. Ну
что мне тебе силком что ли запихивать?

МАТЬ.
Только попробуйте ко мне притронуться! Я буду кричать, так и знайте! Моя
соседка сразу услышит и вызовет…кого надо вызовет.

ДОЧЬ (кладет
капсулы на стол). И как зовут твою соседку?

МАТЬ. Ее
зовут… А не ваше дело. Вы просто хотите выведать у меня…всю информацию узнать.
Дудки!

ДОЧЬ.
Мамочка, нет никакой такой соседки тут. Рядом с нами снимает квартиру молодая
семья. Второй месяц. Но они не услышат, как ты будешь кричать.

МАТЬ.
Отчего же это они не услышат?

ДОЧЬ. А
оттого, что у них двое маленьких детей. Шум, гам.

МАТЬ. А
соседка?

ДОЧЬ.
Соседка умерла.

МАТЬ. Не
может быть такого! Вы врете! Я вчера с ней разговаривала, вчера…

ДОЧЬ.
Умерла полгода назад. А год лежала парализованная.

МАТЬ. А-а-а-а…Я
поняла…Вы специально это говорите, чтобы я начала сомневаться в себе. В своем
рассудке. Чтобы я допустила, что ку-ку.

ДОЧЬ (пытается
ее обнять). Мамочка, ты не ку-ку, это пройдет…

МАТЬ (отбивается).
Не трогайте меня! Говорите, зачем пришли и убирайтесь!

ДОЧЬ. Я
пришла накормить тебя и оставить тебе новое лекарство. Инесса Марковна сказала,
чтобы я проследила, как ты его выпьешь.

МАТЬ.
Может, перестанете мне тыкать? В конце концов, я старше вас.

ДОЧЬ. Да,
мамочка, старше, старше.... Ты годишься мне в матери.

МАТЬ.
Оставьте лекарство и уходите.

ДОЧЬ.
Выпей его, поешь немного, и я уйду.

МАТЬ.
Опять двадцать пять! Как мне вас отсюда выпроводить-то?

ДОЧЬ (нервно).
Ладно, что я разговариваю с тобой?



Молча достает
из сумки пластиковые контейнеры с едой, один из них открывает, кладет в него
ложку, ставит на стол. Наливает в стакан воду из графина, берет стакан и две
капсулы и решительно направляется к матери. Происходит короткая молчаливая
борьба, в результате которой капсулы выпадают, вода расплескивается, дочь со
стуком ставит стакан на стол, садится на стул, кладет голову на руки и плачет.



ДОЧЬ (не
поднимая головы, сквозь слезы и всхлипывания). Не могу уже… Ну как…Ну как
это можно выдержать…Просто не понимаю…За что мне это? (поднимает заплаканное
лицо). Почему ты мучаешь меня так? Чем я заслужила? Хотя…ты всегда меня не
любила. Зачем только родила? В детстве я была на бабушке, я не видела тебя
неделями. А как я мечтала, чтобы ты просто посидела со мной рядом, когда я
засыпаю. Просто подержала меня за руку. И после этого… И теперь еще…Ты не
хвалила меня, только требовала, чтобы я была какой тебе было нужно. Это из-за
тебя я даже не попробовала поступить на худграф! А ведь я могла бы, и, может
быть, ну а вдруг, а? была бы счастлива. Ты меня заставила учиться на
бухгалтера. Зачем? Это же тоска смертная! Ты не разрешила мне встречаться с
Юркой. А я любила его. И, может быть, он бы не погиб потом. Если бы мы были
вместе. Ты нас познакомила с Платоном. Сразу было ясно, что мы разные, но ты
давила, давила, давила на меня, мне просто пришлось сдаться, чтобы ты отстала.
Ну и что? Все равно мы разбежались через полгода, только нервы друг другу
попортили. Ты мучила меня всю жизнь! Почему и сейчас? Ну сколько можно?! Ну
хватит уже!

МАТЬ.
Давай свои лекарства.



Дочь, не веря
в свое счастье, вскакивает, наливает воду в стакан, достает новые капсулы из
пузырька, подносит матери. Мать берет капсулы, кладет в рот, запивает водой,
закидывает голову, хватает себя за горло, начинает задыхаться. Падает на
кровать.



Эпизод 2.



Та же
комната. Мать бездыханная лежит на кровати. По комнате туда-сюда ходит дочь,
держа около уха телефон.



ДОЧЬ (нервно).
Алло! Ну наконец-то! Почему ты не берешь трубку?! Приезжай! Она мертва. Что?
Да. Что? Не знаю ничего, приезжай. Нет, мы так не договаривались. Я свое дело
сделала. Старуха мертва, дальше уже ваши с Захаром задачи. Стоп. Это мы не
обсуждаем. Просто приезжай или давай я ключ где-то оставлю и поеду. Все, я
кладу трубку.



Сбрасывает
звонок. Оглядывается на старуху, та лежит в той же позе. Подходит к серванту, начинает
искать что-то, достает какие-то документы, просматривает их. В этот момент
звонит ее телефон.



ДОЧЬ (прижимая
плечом трубку, продолжая разбирать документы). Да. Да. Да. У нее никого
нет, повторяю тебе. Да. Да, я еще здесь. Конечно, она все подписала. Еще в
прошлый раз. Да. Ну вы как хотели? Ну? Она вас вызвала? Это отмечено в базе?
Ну? В чем проблема, я не понимаю? Давай, жду! Да. Ну звони Захару. Да.



Сбрасывает
звонок, продолжает любовно перекладывать документы. Тем временем старуха тихо
поднимается, аккуратно сплевывает капсулы в кулак и кладет их в карман.
Поднимается с дивана, подходит к столу, берет графин, полощет рот, сплевывает в
стакан, дочь оборачивается, мать швыряет графин в голову дочери. Промахивается.



ДОЧЬ.
Мамочка… Мама!

МАТЬ (вооружается
стулом). Не называйте меня так. Я вам никакая не мама.

ДОЧЬ (пятясь,
чтобы быть поближе к выходу). Ты все не так поняла!

МАТЬ (подбираясь
со стулом все ближе). Да чего уж тут не понять! Все ясней ясного.

ДОЧЬ.
Только не бросай его!

МАТЬ. Не,
не буду, я так…не выпуская из рук.

ДОЧЬ.
Тебе нельзя поднимать тяжелое!

МАТЬ (размахиваясь
стулом) Я аккуратно!



Дочь ойкает и
выскакивает из квартиры. Дверь за ней захлопывается. Мать тяжело опускает стул,
тяжело садится на него. Берет графин, пьет из горла, выдыхает.







Действие 2.

Эпизод 1.



Та же комната,
на диване свесив ноги в толстых
вязаных носках сидит пожилая женщина. Тихонько работает радио, холодильник
дрожит и утробно урчит. Слышится звук проворачиваемых в замке ключей,
захлопывающейся двери, раздается женский голос: «Ма, это я!». В комнату входит
дочь. Она в осеннем пальто, сапогах и с пакетами в обеих руках.



ДОЧЬ (ставя пакеты на стол и начиная
раздеваться – снимать пальто, сапоги, шарфик, оставляя все на стуле и около).
Никак не могла сегодня уехать. Представляешь, простояла на остановке минут
двадцать – ни одного 98-го. (Делает несколько шагов по направлению к матери.)
Ты как сегодня?

МАТЬ (глядя
вниз на свои ноги в носках). Я-то нормально. Давление ночью поднималось, но
я выпила те таблетки, и потом спала.

ДОЧЬ.
Какие таблетки?

МАТЬ. Ну
те, как их? Которые Инесса мне прописала.

ДОЧЬ.
Мамочка, какая Инесса?

МАТЬ (начиная
раздражаться). Инесса Марковна. Не те, конечно, которые для улучшения
памяти, а которые от давления. Для улучшения памяти не работают совершенно (разворачивается
на кровати, что-то перекладывает, кряхтя, достает альбом с фотографиями).

ДОЧЬ (доставая
из пакетов еду). Впервые слышу про Инессу Марковну. Надеюсь…

МАТЬ (открыв
альбом на нужной странице). Нина! Вот погляди, что я нашла. Подойди-ка
сюда.

ДОЧЬ (подходит,
садиться рядом, вынимает фото из альбома, всматривается с растерянной улыбкой).
Ого!



На фото,
которое крупным планом видно на экране, запечатлены мама с маленькой дочкой. Фотография
старая черное-белая, с небольшим желтоватым пятнышком сбоку и со следом
небольшого загиба справа наверху. Все могут видеть, что это фотография Нины с
каким-то ребенком. Пока Нина рассматривает фото, мать встает, подходит к столу,
любопытствует, что ей принесли.



ДОЧЬ.
Мам, удивительно, как ты на этой фотографии похожа на меня! Мне всегда
казалось, что я больше в папину породу. Надо же!

МАТЬ (открыв
одну из банок с супом и уже целясь в нее ложкой). Да, поразительно!

ДОЧЬ (не
отрывая глаз от фото). Слушай, а я совсем не помню, как мы с тобой
фотографировались. Странно. Сколько мне здесь лет?

МАТЬ (с
аппетитом уплетая из банки). Двадцать пять.

ДОЧЬ (не
расслышав). Пять? А на вид уже школьница. Лет семь?

МАТЬ (проглотив
все, что она жевала, отчетливо). Двадцать пять лет, 8 месяцев и 6 дней. Я
отлично помню тот день.

ДОЧЬ (понимающе
кивая). А, ну так это тебе двадцать пять.

МАТЬ
(холодно). Нет, это тебе. Мы долго собирались, ты вплела мне в косы два белых
банта, похожих на хризантемы. По дороге ты пообещала мне пломбир. Сказала, что
лучше после, вдруг я заляпаюсь. В принципе логично (она с сожалением
посмотрела в пустую баночку и закрыла ее). А знаешь, почему ты этого не
помнишь?

ДОЧЬ (тупо).
Почему?

МАТЬ (разразившись
ненормальным хохотом). Потому что ничего этого не было.

ДОЧЬ (эхом)
Ничего этого не было… (как бы очнувшись). Допустим! А откуда фотография?

МАТЬ (открыв
новую коробочку с картофельным пюре и котлетой). Так вот и я все утро
голову ломаю!

ДОЧЬ.
Странно. Вот смотрю и понимаю, что эта девочка – это же не я… Мам, как это?

МАТЬ (наворачивая
второе). Ну ты, мать, даешь! Конечно, это не ты – это я.

ДОЧЬ.
Погоди… Ты хочешь сказать, что на этой фотографии вот эта женщина – я, а эта
вот девочка – это вот ты?... Что это – фотошоп?

МАТЬ. Не
выражайся, пожалуйста, ты знаешь, я этого не люблю. Это просто то, что могло
быть, но не случилось.

ДОЧЬ. Как
они хорошо все подогнали, очень натурально. Ааааа, ну я поняла, это, наверное,
Шурик пошутил!

МАТЬ. Кто
такой Шурик?

ДОЧЬ.
Внук твой!

МАТЬ. Как
у меня может быть внук, если я не родилась даже? Ну ты скажешь! (фальшиво
смеется).

ДОЧЬ. Мамочка,
ну я же твоя дочь. Ты же не могла родить меня, не родившись сама?

МАТЬ. Да
нет, Ниночка, это я твоя дочь. Только ты решила меня не рожать. Ну 18 лет, все
дела. Зачем тебе обуза?

ДОЧЬ. Что
ты такое говоришь?! Как ты можешь мне такое в лицо говорить?! Да я бы никогда…

МАТЬ. А
чего ж молчать-то? Смотри, как оно повернулось. Ты вот пожить для себя хотела,
а живешь для меня. Каждый день ко мне приходишь, кормишь, убираешь.

ДОЧЬ (вскакивает
с дивана и внезапно останавливается). Что-то мне нехорошо… Тошнит…

МАТЬ (флегматично).
Сейчас отпустит, подыши глубоко. Не беспокойся, это токсикоз. Он теперь у тебя
всегда.

ДОЧЬ (подходит
к столу, садится рядом, молчит некоторое время). Мама, откуда ты узнала,
что я в 18 лет сделала аборт? Тебе Полина рассказала? Никто, кроме нее не знал же…

МАТЬ (облизывая
ложку). Нина, милая… Ты меня видишь?

ДОЧЬ. Да,
отлично вижу.

МАТЬ. А
слышишь?

ДОЧЬ. Да.

МАТЬ. А
понимаешь?

ДОЧЬ. Не
совсем.

МАТЬ (наливая
себе из графина воду в стакан). Я зла на тебя не держу. Я же тоже –
как это? – заложница обстоятельств. Будешь? (протягивает Нине, та легко
мотает головой, мать пожимает плечами и выпивает залпом, как водку, занюхивает
кусочком хлеба). В целом, я ведь даже тебя не знаю. Если бы меня кто-нибудь
спрашивал, допустим, хочу ли я, чтобы ты ко мне приходила каждый день, то я бы
сказала, что не хочу. Но меня никто не спрашивает. Все идет как-то само (она
аккуратно складывает грязную пустую посуду в пакет, встает из-за стола,
покряхтывая, идет к кровати, ложится спиной к зрительному залу). Я посплю.

ДОЧЬ (вздохнув).
Да, мамочка, поспи (подходит к ней, поправляет и подтыкает одеяло, целует в
висок). А я с тобой посижу (садится на пол рядом с кроватью, поглаживает
по плечу мать и тихонько напевает колыбельную).



Занавес.



Эпизод 2.



Та же комната,
но в ней никого нет. Тихонько
работает радио, холодильник дрожит и утробно урчит. Слышится звук
проворачиваемых в замке ключей, захлопывающейся двери, раздается женский голос:
«Ма, это я!». В комнату входит старая женщина (но она выглядит существенно
моложе, чем раньше). Она в осеннем пальто, сапогах и с пакетами в обеих руках.



МАТЬ (ставя пакеты на стол и начиная
раздеваться – снимать пальто, сапоги, шарфик, оставляя все на стуле и около).
Никак не могла сегодня уехать. Представляешь, простояла на остановке минут
двадцать – ни одного 98-го. (Делает несколько шагов по направлению к кровати.)
А ты где? (оглядывается).

ДОЧЬ (голос
из ванной). Я сейчас… Уже одеваюсь… Душ принимала…

МАТЬ.
Мам, не спеши, все в порядке. Аккуратнее там.

ДОЧЬ (входит
в комнату в махровом халате, вытирая голову полотенцем. Когда она убирает
полотенце от лица, видно, что она намного старше, чем раньше. Да и по фигуре
тоже видно, по осанке). Прости, забыла, что ты ко мне сегодня должна
прийти.

МАТЬ. Я
каждый день к тебе прихожу (достает из сумки банки, пластиковые коробочки с
едой). Как ты себя чувствуешь?

ДОЧЬ. В
общем, терпимо. Ночью давление поднималось, но я приняла таблетки, которые мне
Инесса Марковна прописала.

МАТЬ.
Какая Инесса Марковна?

ДОЧЬ. Ну
та, твоя знакомая, у нее еще сын заикается.

МАТЬ.
Ааааа, Инесса… Она не Марковна, а Майкловна. У нее отца звали Майкл, он
американец. Был.

ДОЧЬ. Да-да,
что-то припоминаю (вешает полотенце на спинку стула, садится за стол). Ты
не знаешь, когда меня отсюда выпустят?

МАТЬ. Мам,
тебя тут никто не держит, сколько раз повторять. Ты сама себя не выпускаешь.

ДОЧЬ. Как
же сама? Вы меня тут и заперли. Вот ты ко мне можешь зайти, а я выйти не могу.

МАТЬ.
Мам, ну что ты такое придумываешь. Смотри, вон в коридоре ключи висят на стене,
запри дверь и гуляй себе сколько хочешь, только далеко слишком не уходи от
дома.

ДОЧЬ.
Дверь-то открыть я могу, а переступить через порог – нет. Это все ваши фокусы,
я знаю.

МАТЬ. Наши,
наши. Мы ходим и шепчем «алохомора», чтобы заколдовать твой порог.

ДОЧЬ. Не
выражайся, пожалуйста, ты знаешь, я этого не люблю.

МАТЬ.
Мам, смотри, я тебе принесла от Шурика кое-что (достает из сумки фотоальбом).

ДОЧЬ. Положи,
пожалуйста, на кровать, я позже посмотрю.

МАТЬ. Ага
(кладет на кровать).

ДОЧЬ. А
кто такой Шурик?

МАТЬ. Ох,
что ж нам делать-то? (садится рядом с ней за стол, поправляет ее волосы, упавшие
на лицо). Твой сын, мой брат.

ДОЧЬ.
Что-то припоминаю, да... А у тебя своих детей нет что ли?

МАТЬ.
Какие дети в моем возрасте?

ДОЧЬ. А
сколько тебе лет?

МАТЬ. Нисколько.


ДОЧЬ. На
такие вопросы леди не отвечают, потому что джентльмены их не задают?

МАТЬ. Мам, я хотела с тобой поговорить. Это серьезный разговор, я очень хочу,
чтобы ты меня услышала.

ДОЧЬ. Говори, конечно.

МАТЬ. Понимаешь… тут такое дело. Мне месяц назад предложили работу, о которой
я много лет мечтала.

ДОЧЬ (радостно) О, я поздравляю тебя!

МАТЬ. Спасибо большое. Спасибо… Дело в том, что эта работа… в общем, мне
придется переехать. Я буду жить далеко отсюда.

ДОЧЬ. Но ты сможешь приезжать ко мне?

МАТЬ. Конечно! Но редко. Раз в месяц, наверное.

ДОЧЬ. Раз в месяц? Ну… (растерянно) а Шурик?

МАТЬ. А что Шурик? Ты же его знаешь. Он вроде и здесь, но постоянно в
разъездах.

ДОЧЬ. А как же…

МАТЬ. Вот об этом я и хочу… Об этом я и хотела поговорить. Мама! Ты знаешь,
что в Европе давно уже принято пожилых людей помещать в специальные дома.
Подожди… Не перебивай меня. Им там веселее. Они там в компании. Потом – уход.
Там же круглые сутки дежурит врач, если что – он поможет. И медсестра. Там
кормят. Трехразовое питание. Супы всякие, я узнавала. Соки дают. Мамочка, тебе
там будет лучше. Ну посмотри, ты же все дни здесь сидишь безвылазно. Как сыч!
Сыч и есть… Мамочка, там с тобой гулять будут. Специальные люди, я узнавала.
Волонтеры.

ДОЧЬ (сидит, опустив голову). Я никуда не уеду из своей квартиры.

МАТЬ. Мамочка, ну как ты себе это представляешь? Если ты даже из дома выйти
не можешь? А кто тебе еду будет приносить? (распаляясь) А? Вот такую еду
(поднимает и ставит обратно на стол банки и коробочки). Хоть какую-нибудь еду,
а? А если тебе плохо станет? Кто тебе поможет? (заглядывает ей в лицо).

ДОЧЬ (еще упрямее). Я никуда не уеду из своей квартиры.

МАТЬ. Умереть здесь хочешь?

ДОЧЬ. Да, хочу умереть здесь.

МАТЬ. От голода?

ДОЧЬ (поднимает лицо наконец, смотрит на нее). Ты никакая мне не дочь (медленно
поднимается со стула) Кто вы вообще? Как вы проникли в мою квартиру?

МАТЬ (устало). Мама, ну
давай вот без театра.

ДОЧЬ. А ну убирайтесь отсюда пока я полицию не вызвала!

МАТЬ. Господи, как же я устала! (Берет одежду, идет к двери).

ДОЧЬ (швыряет ей вслед пластиковый контейнер с едой). И забери свою
поганую еду! Она отравлена!



Слышно, как захлопывается входная дверь. Дочь
остается стоять посреди комнаты как бы ожидая продолжения.

Занавес

Эпизод 3.



Та же
комната. Мать сидит на стуле за столом, смотрит в одну точку. Тихо работает
радио, урчит холодильник. Раздается звук проворачиваемого в замке ключа, хлопок
закрываемой двери. Голос из коридора: «Ма, это я». В комнату входит дочь. Она в
пальто, сапогах, в руках у нее пакеты с продуктами.



ДОЧЬ.
Представляешь, пришлось сегодня на работе почти на час задержаться. Мы
реставрировали весь день икону (ставит пакеты на стол, разбирает их), ну
я рассказывала тебе, а в последний момент Юрка капнул на нее растворитель. Вот
(снимает пальто, уходит в коридор, по голосу слышно, что она там разувается).
Как ты сегодня? (Возвращается в домашних тапочках).

МАТЬ.
Я-то нормально. Для начала скажите мне, мадмуазель, кто вы? Как вы попали в мою
квартиру?

ДОЧЬ. Ох,
ну что ты будешь делать?

МАТЬ.
Откуда у вас ключи?

ДОЧЬ.
Мамочка, ключи у меня были всегда. Я твоя дочь, Нина.

МАТЬ. У
меня нет детей.

ДОЧЬ. А
куда же они делись?

МАТЬ. Я
не могу сказать это незнакомому человеку.

ДОЧЬ. Так
мы уже познакомились. Я Нина.

МАТЬ. Ну
это какое-то шапочное знакомство.

ДОЧЬ. Так
давай узнаем друг друга поближе. Что тебе рассказать обо мне?

МАТЬ.
Честно говоря, было бы неплохо, если бы вы просто ушли.

ДОЧЬ.
Увы, не могу. Придется тебе потерпеть меня.

МАТЬ.
Долго?

ДОЧЬ.
Пару часов. Потом Шурик придет с тенниса, я ему обещала помочь с презентацией.

МАТЬ. Какой
такой Шурик?

ДОЧЬ.
Внук твой.

МАТЬ. Как
же у меня может быть внук, если у меня нет детей?

ДОЧЬ. А
где твои дети?

МАТЬ. Вы
уверены, что хотите это знать?

ДОЧЬ.
Конечно.

МАТЬ. Я
их убила.

ДОЧЬ.
Господи!

МАТЬ. Я
предупреждала.

ДОЧЬ. А
за что ты с ними так?

МАТЬ. Не
могу сказать.

ДОЧЬ. Ну
и ладно, и не говори. В любом случае, у меня для тебя хорошая новость.

МАТЬ. Да?
Какая же?

ДОЧЬ.
Тадам!

МАТЬ. Что
значит – тадам?

ДОЧЬ. Я
выжила. И брат мой тоже жив-здоров. Правда, он далековато, в Канаде. Но по
скайпу можно и с ним поболтать.

МАТЬ. Это
все чушь. Я знаю, что вам нужно.

ДОЧЬ (открывая
один из контейнеров с едой, доставая ложку). И что же?

МАТЬ. Вы
хотите убить меня и забрать мою квартиру.

ДОЧЬ.
Почему ты так решила?

МАТЬ. Я
слышала разговор по телефону.

ДОЧЬ. Какой
разговор?

МАТЬ. По
телефону. И Захар там был.

ДОЧЬ.
Какой Захар?

МАТЬ (злится,
начинает кричать). Не знаю, какой Захар, это вам лучше знать, какой Захар!

ДОЧЬ.
Ладно, ладно, не нервничай. Давай, я покормлю тебя, а ты мне расскажешь.

МАТЬ. И
капсулы принесла?

ДОЧЬ.
Какие капсулы?

МАТЬ. Ну
эти, новые, от Инессы. Для мозга.

ДОЧЬ. Нет
никаких капсул.

МАТЬ. А
что? Прямо в еду подсыпала?

ДОЧЬ.
Чего подсыпала?

МАТЬ.
Ясное дело чего – яд!

ДОЧЬ.
Господи! Из яда здесь только соль и немного черного перца. Но вот прям совсем
чуть-чуть. Могу в следующий раз не класть, но ты же сама ругаешься, когда
пресно.

МАТЬ. А
что это?

ДОЧЬ.
Борщ, твой любимый. Давай ложечку съешь, не понравится – не будешь. Я еще пюре
с паровой котлеткой принесла и рис с курицей.

МАТЬ (осторожно
пробует, морщится). Пресное!

ДОЧЬ. Ну
давай я немного досолю (встает, берет солонку из серванта, досаливает) А так?

МАТЬ (пробует).
Так лучше.

ДОЧЬ. Ну
вот и славно. Сейчас покушаем с тобой и фильм посмотрим. Ты какой хочешь
сегодня посмотреть?

МАТЬ.
Фильм? А какой есть?

ДОЧЬ. Да
мы сейчас почти любой можем найти в интернете.

МАТЬ.
Правда что ли? И «Римские каникулы»?

ДОЧЬ. И
«Римские каникулы».

МАТЬ.
Тогда их.

ДОЧЬ. Вот
и хорошо, вот и славно, сейчас мы с тобой докушаем…вот молодец…ты моя хорошая…



Продолжает
кормить ее и приговаривать. Мать с удовольствием ест.



Занавес.

Пьеса «Миллион роз» посвящена
судьбам женщин Донбасса. Пять сцен - пять женских судеб. Женская тема в
приложении к войне чаще говорит о трагедии больше, чем рассказ о боевых
действиях.



Ирина
Ордынская




Пьеса «Миллион роз» (2019 год). Посвящена войне в Донбассе.
«Городом миллиона роз» называли Донецк.



2019 год пьеса стала победителем Международного
конкурса современной драматургии «Время драмы» и лауреатом Международного
конкурса русской драмы «Автора — на сцену!». В 2021 году – лауреатом
Всероссийского драматургического конкурса «Сила слова».



Опубликована в литературных журналах «Литература», «Алтай»,
«Наш современник», в театральной библиотеке Сергея Ефимова.



Миллион
роз



драма



Пять монологов с линии огня



На
сцене стол, стул и шкаф с открытыми полками, на которых разложены вещи.



1 полка: женская
элегантная шляпка, чёрные гипюровые перчатки, завядший букет роз.



2 полка: очки в роговой
оправе, шёлковый платочек, книга.



3 полка: резинка для
волос, банка солёных помидоров, открывалка.



4 полка: настольное
зеркало, полоска для волос, косметика, яркий браслет и кольца.



5 полка: чёрный шёлковый
шарф, детская мягкая игрушка, мужские чёрные часы с кожаным ремешком.



На сцене никого нет. Полутьма. Сначала тихо, потом постепенно нарастает
звук военного обстрела. Свист снарядов, мин, грохот взрывов.



На заднике медленно проявляется
фотография красивого города, бульвар с множеством клумб, на которых растут
розовые кусты, целые поляны разноцветных, пышных роз.



Грохот обстрела
стихает. На сцене включается свет.





Сцена
1



К шкафу подходит
актриса (первой героине восемьдесят лет).



Актриса надевает
шляпку, натягивает на руки перчатки.

Любуется своими руками
в перчатках.



Моя любимая актриса – Людмила
Гурченко. Какая элегантная была женщина, какая красивая!



Кладёт на стол букет
роз. Садится. Смотрит в зал.



Я пришла вам сказать,
чтобы вы не смели ругать мой родной город! Не говорите о нём плохо! Вы же
ничего о нём не знаете!



Мне восемьдесят лет.
Думаете, это много, и старушка ничего не понимает?! Нет, я всё понимаю и помню!




Я всю жизнь прожила в
единственном городе: родилась, училась в школе, окончила институт, вышла замуж,
родила сына и дочь, дождалась внуков, здесь похоронила мужа, а ещё раньше…
родителей и сестру.



С детства для меня наш
город самый красивый! Да у нас такие зелёные бульвары, каких нет нигде, –
Пушкина, Артёма, Богдана Хмельницкого… в общем, их у нас много. Зелени столько
– улицы в ней утопают. Но главное! Первое, что рассказывали раньше гостям: у
нас везде на бульварах, улицах, в парках – растут розы! У нас же летом тепло –
юг, такие кустищи вырастают (встаёт, раскидывает руки), вот такие
огромные.



Миллион жителей –
миллион роз! Да представьте же вы – целый миллион розовых кустов! Хотя,
наверное, представить трудно… (снова
садится к столу).



Я даже стихи об этих
розах писала. Да, я сочиняю стихи…. Ну не такие чтоб очень серьёзные, когда
работала – в горном техникуме преподавала – шахтёров учила, мы готовили горных
мастеров, (с гордостью) так писала стихи
каждому коллеге ко дню рождения, и для коллектива – к праздникам…



Не представляю, как
люди переезжают из города в город. В родном месте всё дорогое, знакомых
пропасть, воспоминания разные.



Маленькой папа часто
водил меня в центральный парк – имени Шевченко. Мороженное, карусели – ну вы
знаете…. Шли мы с ним по мосту длинному-длинному через речку, красота вокруг, у
берега утки плавают, они и тогда плавали. Он меня за руку крепко держит, а я и
не думаю вырываться – с ним рядом идти хорошо, я как взрослая.



Папа у меня такой
необыкновенный был, всё умел, дом сам построил, и даже на пианино сам научился
играть…. Мне жаль, что не могу сейчас у них с мамой, ну и у сестры, и мужа, …
на могилах побывать. Наверное, там их холмики позарастали травой, и оградки
некрашеные стоят.



Хотела навестить
дорогих моих покойников на Пасху, убрать там всё, да поплакать, пожаловаться
им, но нельзя. Не пускают туда. И то… правильно, там кладбище простреливается,
и растяжки, ну вы знаете, с гранатами такие, ставит кто-то. Мне это объяснили
ребята, которые оцепили в праздник кладбище. Они не пускают туда никого, чтоб
не пострадали люди. Там ведь бывало, что приедут кого-то хоронить, да сами и
погибнут. Пришлось мне домой вернуться…, а я краску купила, кисточки, пирожки
испекла.



Я ведь раньше в церковь
не ходила, а сейчас, когда никого родных в городе не осталось, помолюсь, постою
на службе, и будто не одна.



У меня ведь сын давно в
Москве живёт, по работе в молодости перебрался. Там внучка растёт. А дочь, как
обстрелы начались, в Киев с мужем и сыном уехали. В машину вещи погрузили,
какие смогли, и поехали. Ну и я с ними.



Мне восемьдесят лет,
жить на квартире, у чужих людей, ох как было несладко. Не привыкнуть мне уже к
чужому месту, не то, что в родном городе, где кругом всё знакомое, близкое. Через
два месяца вернулась назад – домой! Да какая мне разница, где умирать и от
чего? Мне восемьдесят лет!



Две подруги здесь у
меня остались, тоже вдовы…, в театр, на концерты ходим, вы не думайте, что
комендантский час, значит, не ходим никуда. Да и праздники вместе отмечаем. Мы
с ними у меня собираемся, квартира у меня хорошая, двухкомнатная, перед самой
войной дети ремонт сделали. Дети и сейчас помогают, деньги, посылки передают. Это
одиноким плохо – соседка у нас есть, совсем одна, так голодала бы, если бы люди
не помогали. А есть и такие, что голодают…



Думаете, вот какая
молодец – ничего не боится! Нет…. мне страшно бывает. Ещё как. Хорошо, если
сразу убьёт. А если покалечит? Знаете, как громыхает иногда… Кошмар…



Вскакивает. Испуганно смотрит куда-то вдаль.



Когда из дома выхожу,
так на соседний дом смотреть боюсь. Там дыра! (долго крутит пальцем в пространстве). Дом девятиэтажный, панельный,
обычный, а в середине второго подъезда круглая дыра – снаряд пробил…



Медленно садится.



Мои родители ведь из
Полтавы, переехали после той – Отечественной – войны, я украинка. Там у меня
под Полтавой тётки были, умерли уже, сёстры-братья двоюродные остались. (Мечтательно). Мы раньше туда часто
ездили летом, молочка парного попить, а какой хлеб домашний тётки пекли, какие
борщи варили…. Я вот чувствую, только не подумайте, дорогие, что из ума выжила…
– ну не должно в меня попасть… то, что оттуда с родной Украины прилетает… и
убивает. Не может такого случиться. Бог не попустит! (Смотрит вверх).



Начинает бахать, а я
давай молиться. И вдруг кажется, что со мной и все мои детки и внуки в
опасности. Ничего не могу с собой поделать, не о себе прошу Бога, а их имена
повторяю. Защиты им прошу.



Встаёт. Выходит на
авансцену. Обращается к залу.



Никуда я не уеду
отсюда, в родном городе хочу умереть. Мне же восемьдесят лет. Жизнь прожита….
Да и где на земле есть ещё такой город … с миллионом роз… Красавец!



Каждый день думаю о
своих детях, вот тут они у меня (прижимает
руки к груди). Сердце надвое не разделишь. Я люблю своих детей.



Берёт букет завядших
роз, разрывает его пополам, долго на них смотрит, аккуратно кладёт снова на
стол оба букета.



В этот момент начинают
звучать выстрелы, взрывы.



Задник меняется – на
нём разрушенная войной улица.



Старушка поднимает
голову, с печалью слушает выстрелы, с осуждением качает головой.



Оставляет на полке
шляпку, перчатки, розы.



Уходит.

Сцена
2



Задник: меняется фотография
города, но снова на ней много роз.



Выходит актриса (второй
героине шестьдесят лет) надевает очки, на шею повязывает небольшой яркий
платок, берёт в руки книгу.



Выходит на авансцену.
Обращается к залу.



Нам очень нужны деньги!
Очень-очень! Вы не думайте, для себя я бы не попросила и копейки!



Но студенты мне, как
дети родные. Им учиться нужно. Представьте, у них вся жизнь впереди. Как же они
останутся без образования, без дипломов? Нельзя их так подвести.



Я всю жизнь в институте
английскую филологию преподаю, мне уже шестьдесят лет, на пенсии, но как
студентов бросишь. У меня семьи нет, детей нет…. Институт – это вся моя жизнь.



Сначала хотя бы два
учебных корпуса нужно отремонтировать, чтобы занятия начались. Вы не знаете,
что такое прифронтовой город…. В
нашем институте ни одного целого стекла ни в корпусах учебных, ни в общежитиях
не осталось. А скоро осень…



Знаете, у нас в
институте бомбоубежище хорошее, в нём не только студенты и преподаватели во
время обстрелов укрывались, а и горожане у нас прятались. Люди спаслись…. А здания как от снарядов сохранить?



Нам очень деньги нужны!
Мы просили всех друзей института. Вы только не подумайте, что мы сами ничего не
делаем! Все преподаватели написали заявления на бесплатные отпуска, на этом
институт сэкономил 700 тысяч. На эти средства мы начали ремонт. Но этих денег
мало…



Открывает книгу,
достаёт из неё лист бумаги, смотрит в него, начинает читать.



Нужно восстановить:
актовый зал, спортивный зал, крышу над библиотекой, деканат факультета
английского языка, кафедры педагогики, практики и фонетики английского языка,
романских языков, лекционные аудитории первого и второго корпусов…. Это чтобы
дети могли заниматься. И общежития восстанавливать придётся…



Нам бы окна вставить до
октября! Для этого нужны две с половиной тысячи квадратных метров стёкол!
Помогите нам! Сами не справимся!



Я ведь не для себя
клянчу эти проклятые деньги! Для себя никогда бы не стала просить …. Хотя у меня в квартире, живу в Горловке рядом
с институтом, нет ни одного стекла, и даже рамы вылетели. Но так у многих в
городе. Фронт рядом. Обстрелы были страшные….



Студенты помогли - пока
плёнку натянули в оконных проёмах, ничего… живу. Вы не подумайте! Мне не нужно
помогать! Вы детям помогите, у нас замечательные ребята…, сейчас они завалы
разбирают, стёкла битые убирают…



Гордо поднимает
голову.



У нас ведь выдающийся,
превосходный институт! Институт иностранных языков в Горловке вся страна знала!
Мы суперспециалистов выпускали.
Переводчиков высочайшего класса. Обмены студентами были со всей Европой. В 1949
году наш институт открылся… Нас весь мир
знает.… (Показывает книгу в зал).
Научную работу и сейчас ведём!



Друзья стараются нам
помочь, благотворительные вечера устраивали во многих городах, где нет войны, поэты
стихи читали, музыканты выступали. Мне кажется, что и в вашем городе такой концерт
был…. Да? (вопросительно кивает головой,
протягивает руку в зал). Жаль, что в итоге собрали мало денег…. Билеты на вечер люди покупали. А вот в
ящики для помощи почти ничего не бросали.



Дальше говорит задумчиво.
Рассуждает вслух.



Иногда я думаю, как же
так, люди слышат, знают, какое у нас тут горе – война. Много говорят умных
вещей о прошедших войнах, так правильно рассуждают…. Но у нас-то эта беда происходит теперь, в эту
минуту. Это в нашей республике погибло восемьдесят детей, не много лет назад –
недавно, прямо сейчас…. Неужели вам нас совсем не жалко? Ни капельки? Почему?



Снова гордо поднимает
голову.



Ну деньги мы всё равно
соберём! И сделаем остекление! И будем учить наших детей!



Вздыхает.



Вот никогда не думала,
что оконные стёкла такая ценность. Без них не сохранить тепло, не провести
занятия – это свет. Но какие они хрупкие…. Засвистит снаряд, взорвётся с диким
грохотом – будто душа из тебя вылетает, вмиг уши закладывает, земля вокруг гудит,
трясётся, … вот от нежных стёкол только осколки и остаются.



Мне очень неловко
просить, но поделитесь с нами деньгами, пожалуйста! Вас здесь много, не
жалейте, соберите хотя бы по сто рублей.



Главное в жизни
человечества – это подрастающее поколение. Так ведь считается? Очень мне жаль
выпускников, они столько лет учились, в дипломах их будущее…



Сто рублей – это
немного. Правда?



Достаёт из кармана сто
рублей, показывает зрителям. Кладёт сторублёвку на стол.



В этот момент начинает
звучать грохот обстрела.



Задник меняется – на
нём разрушенные войной дома.



Устало снимает очки, долго
не может развязать узел на платке, наконец, снимает его с шеи. Несёт вещи к
полке.



Оставляет на полке очки,
шёлковый платочек, книгу.



Закрывает руками уши.



Уходит.



Сцена
3



Задник: меняется
фотография города, но снова на ней много роз.



Выходит актриса
(третьей героине сорок пять лет) собирает волосы резинкой в хвост, ставит на
стол банку с помидорами и открывалку.



Садится у стола. С
улыбкой рассматривает помидоры в банке.



Как же я люблю солёные
помидоры! Ничего вкуснее на свете нет! Бывало, каждый год заставляла полный
шкаф на кухне трёхлитровыми баллонами с помидорами. У меня рецепт свой,
особенный, делаю их в томате с укропчиком, перцем, сельдереем. Помидоры
получаются бесподобно вкусные: в меру кисленькие и немного сладкие, чуть
остренькие. Хороши! Мы с подругой могли вместе сразу целую банку съесть!



Но теперь подруга далеко,
ещё до войны уехала жить в Россию… Повезло… Она замужем. Муж их с дочерью и
увёз. У меня мужа никогда не было, а мне сорок пять лет, когда поняла, что уже
ничего не светит, … родила себе дочку. Теперь хотя бы она у меня есть.



Открывает банку и ест
помидор с удовольствием, с наслаждением.



Мы жили с подругой по
соседству в новом районе. Какой же чудесный был у нас район на окраине города –
лесок, пруд, луга. Воздух чистый. В центре города, где металлургический
комбинат или рядом терриконы, воздух не всегда хороший, да и пыльно. А у нас
красота. Особенно, когда дочь моя Машенька маленькой была, я радовалась. Для
прогулок с детишками район идеальный. У нас с подругой детки одногодки, на
детской площадке мы с ней и познакомились.



Я так радовалась, когда
переехала сюда из Мариуполя. Квартирка у меня здесь небольшая однокомнатная, но
своя. Областной центр мне сразу понравился – ухоженный, чистый, снабжался
хорошо. А уж какой красивый. Миллион роз! Наш новый район с аккуратными домами,
весь в клумбах с розами, бутоны крупные – всех цветов – красные, белые, жёлтые….
У кого поднялась рука его обстреливать? Что же это за человек такой? Зачем в
такую красоту стрелять?



Какое-то время молчит.
Потом встаёт. Обращается к залу, пытается объяснить.



Я бы уехала, кому охота
в войне, на линии огня жить, но не к кому ехать, некуда… у меня родных не
осталось, мама недавно умерла от рака, а отца много лет как похоронили. Совсем
мы с Машей одни на свете. Я фармацевт, в аптеке работала, дочь в школу пошла,
как-то выживали.



Когда обстрелы
начались, у кого машины были, те в первые дни уехали. Хорошо тем, у кого
родственники где-то есть, к ним отправились. А мы с оставшимися соседями от
снарядов в подвале ЖЭКа прятались. Собрались женщины, дети, старики. Мужики
семьи постарались увезти. А у кого машин нет, мужей нет, тот и остался. Сидели
почти всё время в темноте. Готовили на керосинке туристической. Вместе выжить
легче.



Садится. Ласково
гладит банку с помидорами.



Как в квартире жить без
света, воды, газа? Да ещё на моём седьмом этаже… Пока с ведром воды поднимешься,
на каждой лестничной площадке отдыхаешь. Хорошо, пруд
недалеко. Для питья воду купишь, но её ж не хватает, а посуду помыть, а себя и
ребёнка искупать, вот пруд и пригодился...



В подвале жить
оказалось легче. Во-первых, в подвале безопаснее, и не так страшно, да и с
людьми проще с домашней работой справиться: кто-то воды принёс, другой еду
готовит, третий детей помыл…, так коммуной и выжили.



Свет, газ, вода почти
сразу в районе пропали, от первых обстрелов сгорели подстанции,
газораспределительные станции… Мы думаем, их специально обстреливали. И вода
сразу в кранах исчезла.



Первое время войдёшь в
свой подъезд – там вонь такая, жуть. Как обстрелы начались, люди самое ценное
похватали и уехали. А из холодильников им некогда было продукты выбрасывать, да
и свет вначале был, это потом подстанция сгорела, электричества долго не было.
Вот и стали у всех уехавших соседей пропадать продукты в холодильниках, я
свой-то вычистила.



Какое-то время молчит.
Потом складывает руки у себя крестом на груди. Начинает говорить с болью.



В
подвале, пока обстрелов нет, ничего, сносно, жить можно. Принесли матрасы,
столики небольшие, стулья, даже пару кресел, посуды натащили. Но как стрелять
начинают, страх такой, как животное, боишься. Если
рядом взрыв, прям, кричать от страха хочется, а нельзя, дети рядом (закрывает себе рот рукой).



Встаёт. Покачивается
из стороны в сторону. Говорит громко.



Дочь в меня вцепится,
аж пальчики у неё белые, плачет, дрожит. А я глажу её и успокаиваю словами
ласковыми. Приговариваю – не бойся! А сама боюсь – аж зубы стучат! А маленькие
детки пугаются прямо до истерики – пищат! Рыдают! Матери успокоить не могут. Малыш
трёх лет у нас там был, как взрыв – писался от страха. Горько так плакал, мать
трусики и колготки ему меняет, а сама тоже плачет. Старухи были две – те
молитвы читали, а как взрыв – так в два голоса воют: «Господи! За что?!!» (последние слова почти кричит).



Садится. Какое-то
время молчит. Потом говорит доверительно, с болью.



Знаете,
после обстрела так страшно из подвала наверх выходить. Думаешь, а вдруг это в
твой дом попали! Какой-никакой, а свой угол единственный, квартира. Там вещи
все, фотографии, одежда – как этого лишиться? Остаться бездомным…. Идёшь из
подвала на улицу, а сам думаешь – только б не мой дом!! Пожалуйста, не мой!!! (со
слезами в голосе).



Вскакивает.



Однажды взорвалось
прямо рядом с моим подъездом, воронка – яма глубокая. Я в подъезд зашла,
поднимаюсь по лестнице, смотрю: стёкла на лестничной площадке валяются – окна
повылетали. Поднялась к себе на седьмой этаж, квартиру ключом открываю, а самой
так страшно – что там за дверью? Ключом в замок не могу попасть, руки дрожат (показывает руки, которые у неё дрожат).



В коридоре и гостиной
ничего, всё в порядке оказалось, а на кухне стекло треснуло на несколько
крупных кусков, но они не выпали, а торчали острыми краями в сторону комнаты.
Потом я их осторожно поправила (показывает это руками) и заклеила
трещины лейкопластырем…



А вот помидоры мои
любимые… все погибли (покачивается
из стороны в сторону). В шкафу до одной… все банки разбились!




Смотрю, сок красный
томатный сочится из-под дверцы шкафа.

Распахнула дверцу (делает движение руками – будто резко открывает
дверцы шкафа и делает шаг назад): осколки стеклянных банок, как
посыпятся с полок, и красный томатный сок ручьём на меня полился! Красная лужа
на полкухни растеклась…



Я стою, смотрю на неё –
оцепенела. И так мне жалко мои помидоры, слёзы из глаз ручьём сами полились (готова заплакать). С продуктами и
так плохо стало, а тут столько закрутки пропало. Да ещё помидоры…



Наплакалась (вытирает
слёзы)…. Убираю. Осколки острые стеклянных банок
выбираю из лужи, а сама рыдаю…. Мысли страшные в голову лезут, вот так попадёт
снаряд в подвал, и мы с дочей вдребезги…. Много ли и нам с ней надо? Бах! И нет
нас…. Убрала на кухне по-быстрому и бегом к Машеньке в подвал.



Садится. Молча смотрит
на помидоры.



Говорит устало,
покачав головой.



Повезло нам. Живы. Я
ведь тогда не знала, как много людей в те дни погибли. С девочкой вместе
работали в аптеке, дочь её, восемь лет всего, во дворе дома играла, снарядом
накрыло, погибла. У знакомой муж телефон в машине забыл, побежал забрать, и
вместе с машиной сгорел…



У нас теперь так –
никто своего завтра не знает…



В этот момент начинают
звучать выстрелы, взрывы, свистят мины.



Задник меняется – на
нём разрушенная войной улица.



Обнимает руками банку
помидоров. Думает. Достаёт один помидор – ест его.



Бережно относит банку
на полку.



Смотрит вокруг и наверх,
как будто ищет откуда звуки, с досадой плюёт.



Сцена
4



Задник: меняется
фотография города, но снова на ней много роз.



Выходит актриса
(четвёртой героине сорок лет) надевает на руку большой красочный браслет и
несколько ярких колец на пальцы. Потом натягивает полоску на голову, аккуратно
прячет волосы под неё.



Ставит на стол зеркало,
раскладывает косметику. Садится. Начинает рассказывать, накладывая на лицо
крем.



За собой нужно следить,
какие бы времена не были. Уход за лицом каждый день – это обязательно! А уж
косметика для женщины вообще нужна непременно! Короче, ухоженная женщина всегда
привлекательна! Мне сорок лет. А все думают, что тридцать. Я слежу за собой,
потому всегда нравилась мужчинам! И не только (хихикает) мужу.



Похвастаюсь вам, муж
меня очень любит, так меня добивался, так красиво ухаживал. И сейчас балует, на
руках носит. Бывает, что и поругаемся, но не часто. Очень я жалела до войны,
что детей у нас с ним нет, а сейчас думаю, это хорошо. Под обстрелами с
детишками несладко.



Короче, живём мы с
мужем в частном доме, хотя и в областном городе. Место очень удобное – это
несколько кварталов малоэтажной застройки между Донецком и Макеевкой. В доме
все удобства, и газ давно провели. Ванную комнату сделали большую, таких в
квартирах не бывает (хвастается).
Недавно террасу пристроили к дому, теперь на улице летом ужинаем и с гостями
сидим. Вокруг террасы виноград посадили – изабеллу и лилию. Осенью кушаем виноград,
и даже вино своё делаем.



В частном доме жить
удобно. У меня сад, не только яблоки, груши, черешня, сливы, а даже персики
есть. Не крупные персики (показываем
пальцами небольшой круг), но сладкие.



Когда блокада началась,
нас обстреливать стали, скажу вам, цены как вверх подскочили. Мама не горюй!
Особенно на продукты. А нам хоть бы что! Вы не подумайте, я не белоручка, у
меня огород – засмотришься! Короче, у нас всё своё – огурцы, помидоры, кабачки,
перец, капуста, зелень любая… всё на грядках есть. Да что там… мы даже кур и
уток завели. При ценах в войну, когда своя еда есть, намного легче жить.



По образованию я химик,
в НИИ работала, в отделе, скукотища – одни бабы. Только кому сейчас у нас
химики нужны? НИИ прикрыли. Да и вообще в городе с работой плохо стало. Заводы,
шахты или совсем закрылись или стоят. А как без зарплаты прожить? Короче, муж
меня устроил работать завхозом в одну контору. Ничего… я быстро привыкла, дело
нехитрое. Начальство попалось понимающее, если сильный обстрел, то разрешают даже
несколько дней не приходить.



Говорит с гордостью.
Немного кокетничая.



Мы с мужем подвал
оборудовали, чтоб всё там удобно было. Прямо гостиную там сделали и со
спальными местами. Знаете, очень люблю, чтобы всё красиво было, чтоб везде занавесочки
в рюшичках, статуэтки разные, коврики – это у меня по всему дому отменный
порядок. Класс!



Короче, первое время
как снаряд рванёт недалеко, так мы пулей в подвал. А потом, знаете, ко всему
начинаешь привыкать…. Если стреляют изредка, то и надоедает сидеть в подполье
без дела. Конечно, нужно быть осторожным. Но ведь и неожиданно прилетают
снаряды. И захочешь, не успеешь спуститься в подвал… тут главное быстро
подальше отбежать от окон, осколки очень опасные.



Начинает поучать.
Строгим тоном.



Сейчас скажу вам
главное, а вы на всякий случай запомните (поднимает руку, строго машет
указательным пальцем)! Слушайте внимательно! Короче…. Самое надёжное место
во время обстрела – это дверь в несущей стене в глубине дома! Ну, в смысле
дверной проём. Становишься в таком дверном проёме, или можно присесть.
Замираешь и ждёшь! Важно дождаться, пока
обстрел не закончится, не нужно думать, что прилетело несколько снарядов и всё.
Тут самое опасное запаниковать, если метаться начнёшь, из дома выбежишь, то от
любого взрыва по соседству может осколок тебя достать. Сиди тихо в дверном
проёме, жди, пока тишина надолго установится, не высовывайся раньше времени.
Поверьте, так безопаснее всего. На себе много раз проверено…



Смотрит в зеркало,
снова мажет лицо кремом.



Первый раз, когда улицу
нашу обстреливали, видели бы вы, как мы с мужем паниковали (хихикает). Взрывы недалеко
гремят, а мы по дому бегаем, то вещи хватаем, то документы. Я психую – ору не
своим голосом…. А как рядом взрыв бухнул, так мы с ним из дома выскочили во
двор. И тут сразу снова где-то на улице недалеко взрыв. Мы бегом за ворота.



Становится серьёзной.
Начинает вспоминать обстрел. Будто озвучивает то, что вспоминает.



Встаёт. Прижимает руки
к груди.



У нас улица дружная,
соседи хорошие, все друг друга знают. Смотрим, соседи тоже повыбегали из домов,
мечутся. Многие плачут, бегают туда-сюда, не знают, что делать, куда детей
прятать. Тут прямо у всех на глазах в один из домов, Наташки-соседки, через два от нашего
двора, снаряд попадает. Бах!!! Дом горит! Все кричат! Кто-то за вёдрами побежал
– люди орут, что тушить пожар надо. А куда там тушить – дом загорелся, как
спичка, на глазах быстро выгорел. Огонь из окон, крыша с грохотом обвалилась.
Отошли подальше – жар от него пышет. Наташа так в одном халате на улице и
осталась. Она даже не заплакала, как мёртвая была. Её бабушка одинокая, другая
наша соседка, к себе забрала.



Устало садится к
столу. Какое-то время рассматривает себя в зеркале, трогает морщины.



Говорит печально.



Короче, на следующий
день рано утром наша улица, считай, опустела, соседи бегом грузили машины,
попрыгали в них, разъехались кто куда. У кого дети, те все уехали. Остались
люди только в нескольких домах.



Какое-то время притихли
обстрелы, мы уже успокоились. Они постреляют обычно ночью, мы в подвале
переночуем, а с утра работа, домашние дела…. Так, бывает, устанешь, что редкие
выстрелы тебя разбудят. И вдруг…. Не
знаю, что там у них случилось. Только в одну из ночей, бить стали прицельно по
нашей улице, так кучно, один снаряд за другим. В подвале всё гудит, трясётся, и
тут мы с мужем дрогнули. Выбежали на улицу, а там…. Не описать вам, что
творится.



Снова встаёт. Разводит
руки, крутит головой.



На нашей небольшой
улице восемь домов горят, как свечки пылают. В пожарах что-то стреляет, искры
сыпятся, и куски чего-то вылетают из пламени. Короче, не дай Бог такое увидеть
(искренне)! Восемь домов-костров, жарко нестерпимо, хоть
осень, хоть я была в одной пижаме и ботах на босу ногу. А соседний с нашим
домом уже догорает, у него крыша
обвалилась….



Начинает туда-сюда
ходить по авансцене.



Соседний дом от нашего
далеко, но смотрим, а угол нашего дома начал дымиться. Хорошо, мы у сарая
бассейн небольшой выкопали, до войны летом в нём купались, а теперь наши утки в
нем плавают, быстро хватаем вёдра и давай водой стену нашего дома, ту, что
рядом с соседским участком, поливать. Два часа с вёдрами бегали. Потушили.
Спасли дом.



На улице никто не
погиб, в пустые дома снаряды попали, повезло. Хотя ведь осталось нас мало –
несколько семей и старики одинокие. Гарью долго тянуло со всех сторон, пока
снег не выпал, а может, мы к ней со временем привыкли…. У нас ведь теперь
половина стен дома – закопченные…



Останавливается.
Начинает говорить медленно, задумчиво.



Вот я думаю, соседи
наши, что теперь живут неизвестно где, наверное, мечтают вернуться. Живут
где-то в чужих городах, надоели, наверное, родственникам. Вспоминают свои дома.
Скучают. А не знают, что их дома уже давно сгорели…. Теперь им жить негде,
некуда возвращаться, здесь у них только пепелище осталось. Не сообщишь им
никак…. А может, не нужно им ничего знать….



Иногда я думаю, ну как
же так всё могло случиться? Можно ли было сделать так, чтобы осталось всё
по-старому, был мир? Или это уже было невозможно…. Ведь долго молчали. Терпели.
Никто, ничего не делал.



Молчуны…. Школы русские
закрывали, русский везде запрещали – в институтах, на радио, телевидении, в
документах…, а все молчали. Короче, тут вот недалеко школа была (куда-то в
пространство показывает пальцем), русская, их под конец мало осталось. 1
сентября, праздник, дети в красивой одежде, родственников полный двор. Дети
поют, танцуют, директор всех поздравляет! А на фасаде плакат: «Добро пожаловать!»
И тут трое взбираются на сцену, вырывают у директора из рук микрофон. Требуют
убрать плакат на русском языке. Дескать, плакат по закону может быть только на
государственном языке!



И все, кто стояли во
дворе, промолчали…. Никто этим троим не дал отпора! Полный двор людей – но
никто не ответил. Дали этим троим сорвать плакат. Молчуны! Чё молчали? Думаете,
эта история перед войной была? Нет! В 97-м году! Дотерпелись!



Печальная,
снова садится к столу. Смотрит на себя в зеркало. Вздыхает.



Простите…, опять я
вспылила. Устала очень. Эта война кого хочешь измотает. Усталость такая
накопилась, что сил никаких нет. Так я обычно весёлая, хорошие компании люблю,
чтобы выпить и посмеяться. Раньше каждые выходные, когда тепло, шашлыки в нашем
дворе с друзьями жарили, после полуночи расходились.



Короче, начали у меня
нервы сдавать, выхожу из себя без повода, кричу на мужа, он тоже не смолчит,
ругаемся. Недавно он решил меня в гости к родственникам в Белоруссию отправить.
Говорит: отдохнёшь, выспишься в тишине, купишь себе что-нибудь новое из одежды.




Говорит со счастливой
улыбкой.



Меня родственники от
всей души принимали, старались порадовать. Хоть к ним оказалось трудно попасть,
ехала долго – через блок посты, где очереди дикие, обыски. А пока пропуск для
проезда оформили, столько натерпелись, что несколько раз думала плюнуть на эту
поездку. Но она того стоила!



Тишина, покой, драники
(хлопает в ладоши),
грибы, сало домашнее, баню топили. Думала, что вот оно счастье, отдохну от
войны…. Родственники так трогательно меня жалели, старались все желания
выполнять.



Снова становится
печальной. Встаёт. Выходит на авансцену. Смотрит на людей в зале. Пытается им
объяснить, что произошло.



Короче, потом собрался
фестиваль у них в городе, большой праздник. На улицах людей тьма. Я платье
новое надела, туфли на шпильке, причёска классная, знаете, перья такие светлые
на голове в парикмахерской мне сделали – мастер меня уговорила, отлично
получилось, ну… и маникюр, педикюр. Вышли мы на площадь, на сцене поют, люди вокруг
кричат, радуются… а я почти сознание теряю от страха! У меня паника!!



Боюсь!! Не могу
выбросить из головы, что когда людей много – опасно! Ноги у меня подкашиваются
(приседает ненадолго), задыхаюсь.
Прошу их: давайте домой пойдём! А они не понимают, что со мной… Мороженное мне
предлагают, потанцевать…



Становится на самый край сцены.
Наклоняется в зал.



Понимаете?! Фестиваль,
праздник, а я не могу расслабиться, хочется быстрее уйти, спрятаться. Где много
людей, туда могут стрелять!!



Быстро
возвращается к столу. Садится.



Короче, думала, что
отдохну от войны. А в конце уже и по улицам боялась ходить…. Вроде бы и понимаю
всё, а боюсь…



Инстинктивно сильно
сжимает в руках тюбик с кремом и сначала не замечает, что выдавила часть крема
из тюбика на стол. А когда видит, то быстро достаёт салфетку и начинает
вытирать стол.



Извините. (Вытирает
крем салфеткой). Простите.



Сгребает косметику,
снимает полоску с головы и быстро, беспорядочно бросает косметику на полку.
Снимает кольца и браслет, тоже бросает на полку.



Берёт зеркало, смотрится
в него.



Издалека слышны звуки
взрывов, вой мин, стрельба – звуки боя.



Задник меняется: на нём
фото горящих домов.



Какое-то время женщина слушает
звуки обстрела, опустив голову, потом грозит кулаком кому-то невидимому.



Относит зеркало на
полку.

Сцена
5



Задник: меняется
фотография города, но снова на ней много роз.



Выходит актриса (пятой
героине тридцать три года) повязывает чёрный шёлковый шарф на голову.



На стол ставит детскую
игрушку, ласково потискав её, и, аккуратно поглаживая, раскладывает наручные
мужские часы с черным кожаным ремешком.



Всё делает правой
рукой, движения левой руки ограничены.



Садится на стул не у
стола, а рядом с ним.



Мой муж – человек
потрясающий, настоящий мужик, таких в наше время поискать. Я намного моложе
его, мне всего тридцать три года, рано за него замуж выскочила. Муж старше
меня, у него наш брак второй.



Мы из посёлка -
пригород Донецка. Считай, деревенские жители. Знаете, какое крепкое хозяйство у
нас было: корова, поросята, куры, гуси, индюки …. Яйца продавали. Огород 20
соток. Сад. Всё своё!



У мужа руки золотые,
нет ничего из транспорта, чего бы починить не мог! Такого хорошего автомеханика
в округе больше не водилось. У него своя автомастерская была. К нему машины
чинить люди в очередь записывались…



Мечтательно.
С улыбкой.



И мы с ним жили душа в
душу. Не поверите, никогда не сорились. Он такой спокойный, из себя не выйдет.
Если проблемы какие, всё на себя возьмёт. А если я злиться начинаю, он так всё
повернёт, что своей уверенностью успокоит, не замечу, как забуду, что меня
расстр

"Коробка с секретом"⁣, монопьеса для детей
⁣Колокольчик
Бим Бим Бом…

Кто ко мне
стучится в дом,

То ли
радость, то ли грусть,

Может
дождик, ну и пусть

Краски есть в моей руке,

И живу я
налегке,

А коробочка
с секретом –

Там, где
краски ночью спят,

Прячутся
зимой и летом

Сто историй для ребят…

Нарисую
счастье – вот!

И
мальчишечку родного,

Нарисую
утром снова,

Он в чужом
краю живёт –

Вот мой кроха -
глазки, рот

Вытри-ка
слезинки

Глядя на
картинки,

Выбирай любую краску,

Нарисуем
сейчас сказку,

Кот улёгся
под бочок

Слушать
сказку и молчок

Под чудесный
звук Бим-Бом…

Постучался
ночью в дом

К нам
волшебный светлячок,

Плащ повесил
на крючок

И достал
свой лучик,

Чтобы видеть
лучше

⁣Записки из дома видений и распада

Замешано на оригинальном соусе из раздумий, иронии и страхов, бушующих исключительно в воображении одного из тех, кто населяет дом распада и видений.



Тишина. Давно забытая тишина.


Да-да, согласен. Неуютно как-то. Выходит к людям и молчит. Не знаешь, что и ожидать. Ладно, если просто тупой и забыл, с чем шел к народу. А то, вдруг очнется и расскажет что-нибудь, и живи потом как хочешь со всем услышанным.
Дико извиняюсь, но я к вам надолго. Так что располагайтесь поудобнее. Приготовьте подушечки, одеяльца теплые. Запаситесь попкорном, лучше чем-то посъедобней. Ведь эмоции угощенья просят.
О, уже занавес открывается, и с каждым сантиметром нарастает шум. Теперь, увы, как изнутри, так и снаружи.
А я, привычно, остаюсь на месте. И жду, пока…

– Что за бредово-заунывное вступление?
– Кто его, вообще, делегировал сюда?
– Пока не поздно, отправьте его назад в дом тишины и грез потухших.
– Старик, забей на них. Можешь даже плюнуть. И не забудь, что Гений среди нас один.
– Я предчувствую провал. Все будет плохо.
– Да, вы что, ошалели? Что о нас люди подумают? А ну затихли все! И чтобы до конца ни звука!


Ой, извините, доктор, я отвлекся. Вообразил, что скоро занавес и выхожу один я перед всей планетой. Та в ожидании замедлила вращение свое… Увы, в реальности я в вашем кабинете. В пси…, извините, в сума…, виноват, пусть будет в замке, где наяву фонтан из сновидений и чудес, а ночь уколами приносит облегчение.
Меня зовут… Для простоты называйте меня Гением. Я тот, кто нашел убежище в этом доме страхов и иллюзий. Впрочем, что я. У вас же все в истории моей боле…, простите, усталости и непорядка в мыслях.

Доктор, вы, правда, хотите знать, что привело меня сюда? Это до безумия смешно. Видите ли, я вступил в тот странный промежуток жизни, когда с головы опавший волосок превращается в кусочек брюха. В переводе на русский, доктор, стремительное облысение порождает не менее резвое утолщение. Такое чувство, что организм достиг совершенства. Ничего его покидать не хочет. Но вот парадокс: вопреки повальной моде на атлетично-не употребляющий образ жизни, на сияющую на радость домохозяйкам лысину и на живот – гордость Колобка, я вдруг почувствовал явно возросший интерес со стороны молодых и не очень, красивых и даже очень. Здравствуй лето, ты ли это? А может, как перефразируя, говорилось в одном бессмертном романе: «А изменился ли этот гражданин внутренне?».

Первой на горизонте показалась брюнетка. Чуть полновата, но как поет! Повсюду и без ненужных перерывов. Несмотря на разные музыкальные пристрастия, воспылал к ней не на шутку.
Но тут в мою биографию тайфуном ворвалась блондинка. Стройная, стремительная. Делает бизнес. То здесь, то там. Никак не могу поймать момент между ее приветом и пока.
Последней объявилась рыжая. Из ниоткуда. Рыжая. Да, рыжая.
Все нравились. Я был готов жениться. Но на ком? И, как назло, никого не оказалось рядом, кто, как раньше маменька, одобрит или наоборот. Что было делать мне? Как выбирать одну?

Тогда впервые, доктор, я услышал Их.

Да, что там женщины. На меня вдруг работодатели объявили настоящую охоту. Вспомнили. И сразу все, как будто у них на всех один будильник. И предложения на вкус любой.
Работа по душе (кажется, впервые в жизни). Но денег, только чтобы государство и желудок отвязались.
Хорошая зарплата. Даже сверх. Но, как подумаю, что каждый день я буду заниматься тем, от чего воротит.
И гонорар приличный, и любимое занятие, но с этими людьми я не готов к совместному труду на одной планете.
Ну почему я должен делать выбор каждый раз? Не нужен ангел мне, пусть маменьку заменит одобрятель!

В тот момент, доктор, Они все более раскрываться стали со мной или, точнее, у меня.

Одновременно с атакой на мое холостое и безработное пребывание поступили весьма заманчивые предложения: отдых вдвоем на склоне гор; отдых вдвоем (или как придется) на склоне лет; под водой и над землей; среди людей или разумный отдых.
Как можно одному все это выбрать – куда, с кем и на деньги за какую из работ? Я более не буду толерантен – это просто сумасшедший дом. Маменька, что ж ты не оставила записку: что делать, когда возможность не одна?

Доктор, Они меня перестали слушать. Заявили на все свои права.

Как мне тогда казалось, я смог найти решение. Да так удачно. Не зря же так много времени потратил на посещение лекций и различных практик. Я, наконец, стал автором своей прекрасной жизни… Мне тогда казалось.


Представьте небольшой домишко. Да почему же небольшой? Огромный дом на берегу. После того как спас от гибели дочку олигарха, могу себе позволить. Каждую неделю дом наполняется веселыми и шумными голосами. Все меняется, но уже много лет никто не пропускает обед в гостиной по воскресеньям. Необъятный стол, дружная семья. Вот старшая черноволосая наследница (как на мать похожа!) что-то тихо напевает. По-детски беснуются мои дочурки. Их светлая и рыжая головки мелькают на дальней стороне стола. Как на мать похожи! Со мною рядом жена любимая. Как ни посмотрю, всякий раз иная. Кормит грудью малыша. Лысенький такой. Даже не знаю, кого напоминает. И за столом всегда такая благодать. О чем нам ссориться, ведь все так прекрасно.
Облепленный патокой с ног до головы, выхожу из дома, пробегаю по горячему песку и с наслаждением окунаюсь в море. Оно заключает меня в объятия как родного. Дельфин заныривая, подмигивает мне. Акулы образуют коридор из уважения и страха. Через мгновение я над землей парю в компании
орла. Он высматривает жертву, я наслаждаюсь ощущением свободы. В саванне наперегонки бегу с гепардом. В недоумении отставший, он бредет назад с одной лишь мыслью: «Ну, это слишком. Все, завтра ухожу я в зоопарк».
Торможу у деревушки перед замком. Народ с поклонами встречает как героя. То ли оживил красавицу принцессу, то ли чудотворно дождик намолил. И далее на всей Земле восторги, крики: «Браво» и шепот: «Смотрите – это он». Я спас планету от Третьей мировой, открыл звезду похлеще Солнца, покончил с раком, а заодно с алкоголизмом и верой в лотерейные билеты. Посредственности наблюдают за забором.
Сижу, ожидаю награждения. Весь мир за этим наблюдает. Кто получит Оскар, сегодня предсказать легко. Во всем, на что номинировать возможно, один лишь существует автор – я. Все снял, смонтировал, сыграл. А уж кто ведущим приглашен, излишне задавать вопрос.
Куда ни взглянешь, всюду я. Бога больше нет, вернее изменился лик.
Смущение окончательно поселилось на моем лице.
За самый читаемый роман. Издан на всех известных языках. Цитируют в пивных и на орбите.
За самую поющую мелодию. С ней просыпаются и засыпают от младенцев до глубоких стариков. Медведица напевает медвежонку.
За самую искусно написанную картину. В борьбе за это полотно музеи заложили все, что доселе считалось культурным достоянием. Из галереи выходя, хочется не открывать глаза до следующих визитов.
И, наконец, смущение достигло апогея за самый необъятный Мерседес! Человечество обреченно курит в стороне. А какой я гол забил в финале, вы это видели?!

Я не справился. Просто не справился. Террариум фантазий непобедим.
Не правда ли, доктор, очень смешная история? Гадкий утенок так страстно желал и так сильно боялся оборотиться в прекрасного лебедя, что теперь… Теперь превращается и превращается, превращается и воплощается. И надо признать, воплощается в невесть кого.

– Доктор, а ничего, что я разлегся на диване?
– ...
– Отлично. Но почему от вас я никакой реакции не вижу? Вы чем-то озабочены или устали? А может, слышали все это много раз? Или вам просто не смешно?
– …
– Доктор, а вас не смущает, что вы всю дорогу молчите, а я, выходит, сам с собою неспешную веду беседу? Вдруг, вы решите, что я их тех, кто нынче завтракал с Сократом?
– …
– Что ж, вам виднее. Продолжаю?

Каждый раз, как закрываю глаза, вижу необъятных размеров поле. Передо мной развилка.
Какой камень, доктор? Вы в каком веке застряли? Ну что вы.
Дорожка слева ведет к почему-то знакомым очертаниям дома видений и распада. Туда стремиться я не вижу смысла: одинокие умозаключения вкупе с тревожной обстановкой позволят обойтись без моего на то желания.
Справа две тропинки, как будто взявшись за руку, ведут по кем-то предопределенному маршруту. Та, что левей – к цинизму или порядку, смотря, откуда наблюдать. Впрочем, мне не по этому пути: говорят, не в той семье родился. Правее на расстоянии всего десятка страхов тропа приводит сразу на конюшню. Что ж, унизят, выпорют, но и без хлеба не оставят.
Еще одна дорога лишь недавно открылась взору. Куда ведет, не знаю. Притягивает,
соблазняет и ничего не обещает.
Но, доктор, и во сне я остаюсь на месте. И жду, пока…


– Да когда уже прекратится этот философский бред? Развел тут, понимаешь, вселенскую тоску.
– Кто, вообще, его сюда позвал? И, наконец, почему из нас именно его?
– Засуньте емукляп, загипсуйте руки.
– Отправьте его срочно в дом фантазий и упадка.
– Пирожки. Чай, кофе, пирожки. Кому пирожки?
– Я ни грамма не поняла. Но, кажется, ничего так. Томненько.
– Старик, забей на них. Можешь даже плюнуть с наслаждением. И не забудь, что только ты отзываешься на имя Гений.
– Я обещал провал. Он и случился. Все плохо.
– И что, теперь, о нас люди подумают?
– Большинство этого не хочет, – оборвав внезапную полифонию, проговорил низким голосом, по-видимому, главный.
– Ты кто? А, ну да. И что многоголосье не желает?
– Соп лей и жевания,печали и страдания, – торжественным басом заключил старший по голосам.
– А хотят чего?
– Плясать и веселиться. Веселиться и плясать.
– Так отправь их к Джокеру.
– А…?
– Лучше передай этим отголоскам интеллекта, что могут стройным шагом идти в известном направлении.
– Они удивятся.
– Тогда пусть разведают другие цели.
– Они сильно удивятся.



Знаете, доктор, спорить с собой как с авторитетным лицом, да в придачу бодаться с табуном внутренних недоумков, чересчур даже для моего изнеженного мозга.
Всё, всё. Подушечка, одеяльце теплое. Как хорошо. Завершаем на сегодня мысли. Засыпа…
– А сказку на ночь про доктора?
– Заткнись. Спать. Всем.

Елена Крюкова. Монопьеса "Сожженный дневник Нади". Номинация "драматургия"
⁣


Дорогой
мой человек, дорогой мой Ильич! Ты прости,
что я к тебе так поздно пришла на важный
разговор. Да это и не разговор даже, а
молитва. Я - тебе - как Богу - молюсь! Вот
лежишь ты тут, так тебе покойно и хорошо,
и не знаешь, что делается с нами со всеми,
с твоей родной страной. Ты боролся за
ее счастье. Ты жизнь положил за ее
счастье! Зачем же в революцию ты убил
столько людей? И в гражданскую войну -
убил? Спросишь, почему я так говорю: ты
убил! Да потому, что это правда! Ты
приказывал - и люди шли штурмовать старые
дворцы. Ты приказывал - и бойцы строились
в ряды, и вздергивали винтовки на плечи,
и шагали сапогами по грязи - убивать
своих братьев. По твоему приказу брат
убивал брата! Или не по твоему? Милый,
дорогой мой человек! Нужно ли было так
это все делать? Неизбежно ли все это
было? Ты нас всех учил: да, неизбежно!
Только так и делаются революции! Но ведь
из лучших чувств ты сгубил полстраны.
Народ тебя любит, да, и как ни убивай
народ во имя твое, он все равно будет,
умирая, повторять твое имя. Он умрет с
Лениным на устах!

Ты
стал великим, ты стал божеством! А я стою
вот сейчас тут перед тобой, и мне до боли
хочется припасть к твоим ногам. Они еще
теплые, ты еще жив. Ты смотришь на меня,
искры бегают в твоих прищуренных добрых,
полных света глазах, искры сыплются из
твоих глаз, и я счастлива: ты посмотрел
на меня, и жизнь опять полна, и хочется
жить и свершить много важных, прекрасных
дел! Во имя твое? Да, во имя твое! Всегда
во имя твое! Ты первый. За тобой пошли,
а ты шел впереди. Ты не боялся того, что
ты оступишься и свалишься в грязь; не
боялся, что тебя убьют. А тебя и убивали.
Та эсерка, Фаина Каплан! На заводе
Михельсона! У нее рабочие вырвали из
руки пистолет. Чуть не растерзали на
месте. А на суде оказалось, что Каплан
звали другим именем. Женским или мужским?
И она оказалась совсем другим человеком.
Все равно расстреляли. Владимир Ильич,
дорогой, я знаю теперь, расстреляют
всех! Иосиф сказал мне: хороший кавказский
хозяин всегда режет своих баранов, чтобы
они правильно размножались и не заболели
бешенством. И смеялся, и спрашивал меня:
ты когда-нибудь видела бешеного барана?
о, это страшное дело! (Тихо,
безумно смеется.)
Ленин,
Ленин! Почему ты лежишь один посреди
нашей огромной земли в этом маленьком
каменном склепе? Зачем тебя сюда положили,
заморозили ужасными веществами, впрыснули
в тебя лед и железо и оставили так лежать,
почему не погребли, как всякого русского
человека? И нет теперь креста на твоей
могиле. И нет у тебя могилы, как у всех.
Ленин! Может, тебя заморозили и положили
здесь, посреди всей страны, только лишь
для того, чтобы все, вот как я сейчас,
могли тебе молиться? Но времени нет у
людей побыть тут наедине с тобой. Их
пускают сюда на минуту, и они идут мимо
тебя быстро и тоскливо, еле успевая
схватить глазами бархатный блеск знамен,
тьму гранита, синие вспышки внутри
черного лабрадора. И скользнуть взглядом
по твоему спокойному лицу, и каждый идет
мимо гроба и думает: а вдруг сейчас он
откроет глаза!

Открой
глаза, Ильич! Открой, я посмотрю тебе в
глаза! Ты видишь, отсюда, из-под красного
гранитного потолка, меня на коленях, я
на коленях перед тобою, и я не знаю, зачем
я говорю с тобой и плачу. Плачу, потому
что надо оплакать всех, кто погиб! Плачу,
ведь только слезами можно отмыть грязь
со всех грязных людей, кто по приказу
твоему поступал подло, мерзко! Ты видишь,
Ильич, все можно извратить! Любое учение!
Любую мечту! Нет ничего чистого в мире!
И мы живем после тебя, наблюдая то, что
тебе и не снилось! Ты, может, не хотел
того, что случилось. Но ты всему этому
дал толчок! Ты толкнул нашу землю к
пропасти, и вот она туда летит, катится
как шар, и я не могу ее остановить! И
никто не может! (Поднимает
кулак вверх.)
А
знаешь, дорогой Владимир Ильич,
драгоценное, горячее сердце мое, как я
вспоминаю наш побег! Я стараюсь не часто
вспоминать его. Но это самое дорогое,
что у меня есть на земле. Я еще рожу
детей. Я еще какое-то время буду красивой,
и буду с радостью смотреться в зеркало,
и наряжаться, и нацеплять на шею бусы,
и обвораживать людей улыбками. Улыбка
у меня еще белоснежная, зубы хорошие. Я
ведь еще молодая! А ощущение у меня часто
такое, будто мне три тысячи лет. Что
будет с тобою, с твоим Мавзолеем через
три тысячи лет? Разве мы с тобой знаем
об этом? Может, вся земля сгорит в огне
чудовищной войны. Налетят самолеты и
все разбомбят. И уже никто ничего не
отстроит. Люди будут сидеть на обломках
и плакать. Как я, я плачу сейчас.

Наш
побег... Ты тоже помнишь его? Лежишь,
молчишь! Конечно, помнишь! Какое ясное
небо сияло тогда! А усадьба вдали
исчезала, как призрак! А помнишь мужика
с подводой? Вовремя он нам попался! Ты
лежал в подводе и глядел в небо. И так
ясно, чисто все было кругом, и пахло
грибами и сухими листьями, и соломой, и
навозом, и куревом, и медом. Пахло
настоящей жизнью, а мы все, в наших
господских хоромах, жили - ненастоящей.
Игрушечной и подлой. Ты знаешь, Ильич,
я сейчас тоже живу такой жизнью. Мы с
Иосифом живем как господа: нас катают
на машинах, нам шьют шубы и шапки в лучших
ателье, мы едим дорогую еду с красивых
чистых тарелок. Нам все подают и приносят,
и все уносят прочь, мыть, чистить,
перебирать и выбрасывать, мы и пальцем
не шевельнем. Мы только пользуемся.
Значит, Ильич, господа остались? Значит,
революция не уничтожила господ как
класс? Убили одних господ, явились
другие. И стоило проливать кровь!

Ты
учил: все равны! Ты учил: делай все сам,
никого не эксплуатируй! А мы, кто наверху,
без зазрения совести помыкаем теми, кто
ниже нас. Кто делает за нас всю грязную
работу. Иосиф не раз говорил мне о том,
что люди - стадо. Значит, избранные -
пастухи? Есть архитектор, и есть каменщик.
Архитектор Щусев придумал твою гробницу,
но клали гранит и лабрадор простые
каменщики. Нет жизни без каменщиков!
Без крестьян! Нет, ты помнишь, помнишь
нашу избу, где ты лежал на лавке?

Ты
лег на лавку, тебя укрыли теплой шубой,
и я сидела на полу, взяла твою руку в
свои и смотрела на тебя. Мне неважно
было, смотришь ты на меня или нет, спишь
ты или нет. Я сидела на полу, и твоя рука
в моей руке. Знаешь, вот я стою на коленях,
я как перед судьей перед тобой, как перед
Богом, и сейчас мне ничего не выдумать
и не скрыть перед тобой, и перед собой
тоже, я держала твою руку в своей руке,
и из твоей руки в мою перетекала вся
твоя жизнь. И я тогда, я не понимала
этого, теперь понимаю, молилась твоей
жизни, благословляла ее и любила ее. И
я теперь понимаю, что любовь - это вера,
важно верить в святое, я свято верила в
тебя, и я любила тебя, и такой любви в
мире нет, она есть только между теми,
кто убежит от мира.

Мы
убежали от мира, от людей, мы убежали от
твоей смертельной болезни, от твоей
жены и сестры, от армии, от флота, от
чугунных домен, от массовых казней, от
пыток и заговоров, от браунингов и
маузеров, мы опускались на дно этой
крестьянской нищей избы, как опускается
рыба в реке на дно зимой и вмерзает в
лед, мы были с тобой одни, и мы могли
думать вместе, молчать вместе, и ты спал
на лавке, а я любила тебя. Так молчать,
ведь это больше, чем спать вместе!
Женское, мужское убегает прочь, и больше
не вернется, остается лишь любовь. А
любовь всегда убегает от ненависти. И
от рабства. Она не терпит хозяев. Она не
ложится под кнут. Эта нищая изба той
дурочки стала нашей лодкой, и мы уплывали
в ней навстречу любви, мы вместе плыли,
мы вместе ели и молчали, а это будто
молились вместе, ты, атеист, и я, атеистка,
и эта лодка помогала нашему побегу, мы
плыли на ней в иное время и в иное море.


Милый!
дорогой человек! единственный на всю
жизнь мою! Прости меня, меня, что ты тут
лежишь. Я должна была убежать с тобой
так, чтобы нас не схватили. Не нашли
больше никогда. Я плохая. У меня не
удалось. Слишком много людей вокруг
нас. Я бы хотела убежать с тобой на остров
в далеком море. Море сияло бы красной
кровью на закате. Мы бы ловили в сети
рыбу. Я бы варила на костре уху. Белые
рыбьи глаза вылезали бы из орбит. Мы бы
ели и нахваливали. Я бы целовала тебя.
Я помню, как я тебя целовала. Я сумасшедшая!
У меня память сейчас хорошая! Небесная!
Я всё помню. И прошлое, и будущее, всё. Я
собирала бы с деревьев фрукты, садилась
бы на песок и смотрела бы, как ты ешь. Ты
бы помолодел, много плавал, растирался
полотенцем. Мы вместе гуляли бы по
мокрому песку и смотрели вдаль. Через
бездну, на тот свет, откуда мы убежали
в нашу с тобой единственную жизнь.
Тосковали бы мы? Или нет? Иногда я ловила
бы тоску в твоих глазах, глядящих вдаль.
А вместе бы спали мы или нет? Ты ведь еще
молодой. Ты и умер молодой. И лежишь тут,
молодой... ты...





(Оглядывает
комнату. Трогает пишущую машинку.)





Все
вещи на месте, они все те же самые, что
и всегда. Это я другая.

Мне
надо снова убежать.
Так.
Сосредоточиться. Надо собраться. Что с
собой взять в дорогу?

Мне
больно. Я иду по комнатам. За дверьми
спят мои дети. Спит моя жизнь. Плохая?
Хорошая? Я не знаю. Мы хотели сделать
Васечке слесарную мастерскую. Он просил.
Да и Сосо хочет учить его ремеслу. Он не
хочет, чтобы Васечка вырос белоручкой.
Зачем я плачу? Все время плачу? (Плачет.)
А это что? Телефон? И можно позвонить?
Правда? Правда?
Ах,
какие в трубке гудки! Они поют мне
аллилуйю.

Что?
Лейтенант Саврасов у телефона? Это
Надежда Аллилуева. Товарищ Сталин на
даче?

Так
точно? Ах, так точно! Один? Ах, не один. С
кем? С женщиной? Какое чудо! С женщиной!
Ее имя! Да имеете вы право! Имеете! Ее
имя! Вера Давыдова? Вера Давыдова! Кто
она?! Певица! Какая прелесть! Что они
делают? Беседуют и едят фрукты? Вранье!


Это
моя рука, сама, швырнула трубку на рычаги.


Другая
моя рука сама, закрыла мой беззвучно
орущий рот.





(Закрывает
себе рот рукой. Так долго стоит. Молчит.)




Тем
более. Тем более надо убежать. Убежать
навсегда. Насовсем.

Чтобы
не догнал.

Ни
с овчарками; ни с ищейками; ни с таблетками
от головной боли, заботливо врученными
кремлевским врачом, которую засунешь
под язык - и через полчаса твой труп
увозят в морг; ни с обедом у товарища
Ягоды, с бифштексами с кровью и с
запеченной в духовке стерлядью, после
которого ты корчишься в диких муках,
потом исчезает дыхание, и тебя, холодную
и синюю, опять же увозят в морг при
Бутырской тюрьме. Туда увозят всех,
убитых по приказу твоего мужа. Ты есть,
и вот тебя нет. Сталин не сильно огорчится,
если сам убьет тебя. Детей ты ему родила;
хорошо, не пятерых, но он еще свое
наверстает. После тебя.

После
меня. Что значит после? Я убегу, и сама
для себя я буду. Останусь.
Меня
не будет только для него.

А
правда, где дети? Какая разница, где.
Может, нянька повезла их в детский театр.
На спектакль Натальи Сац. А после театра
они поехали к Ворошиловым, доедать
остатки праздничного обеда, да там и
заночевали; у Климента квартира большая,
что тебе особняк.

А
я вот здесь. Дома. Ненавижу этот дом. Это
несчастный Сенат. Не хочу жить в Кремле.
Но живу! Вот хожу, хожу, хожу, хожу по
комнате из угла в угол. (Ходит
туда-сюда, нервно, дико.)
Натыкаюсь на мебель. О! Посуда! Она еще
не разбита? Надо ее разбить.

Подхожу
к шкапу. Распахиваю застекленную дверцу.
Вынимаю тарелки, хватаю с полок,
размахиваюсь, швыряю тарелки на пол,
швыряю об стену. (Вынимает
из шкафов и методично и яростно разбивает
посуду.) Певица!
А может, и мне спеть? Я знаю такую
прекрасную песню! Грузинскую! Сосо мне
пел, когда в хорошем настроении бывал!
Сакварлис саплавс ведзебди, вер внахе
дакаргулико, гуламосквнили втироди,
сада хар чемо Сулико? Я могилу милой
искал, но ее найти нелегко. Долго я
томился и страдал! Где же ты, моя Сулико?
(Обрывает
пение.) Муж
мне все время твердил, революцию не
делают в белых перчатках, и добавлял:
меня так сам Ленин учил! ну, если сам
Ленин, так что же тут и говорить, все
слова исчезают! Исчезают, вместе со
словами, и крестьяне с немытого, грязного
лика земли! Исчезают, плача в голос,
трясясь на подводах, и подводы увозят,
увозят их от родных мест туда, где они
сразу умрут - в тайгу, в тундру, в холодные
горы! Хозяина убивают из аккуратного
нагана у семейства на глазах. Семья
сидит в подводе, а куда поедут без лошади?
ее тоже убили! Ревут, глотки надрывают!
И, чтобы не слышать криков, люди в черных
тужурках стреляют и тех, кто в телеге.
Кровь? да что кровь! мы ее навидались!
мы к ней привыкли! Я сама стреляла, я ж
вам говорю! Сама убивала! Кровь, это
всего лишь варенье из клюквы! Это красная
камчатская икра на званом обеде у
товарища Ворошилова! У хитрого лиса
Климента!
Убежать.
Это хорошо я придумала. (Улыбается.)
Надо
всегда убегать от ужаса.
От
гадости. От пошлости. От грязи.
От
грязи?! А если эта грязь - твоя родная
земля?!
(Бормочет.)
...ты от земли не убежишь. Ты - по ней
побежишь. И ты на нее упадешь. И ты в нее
ляжешь.

В
эту, родимую, скользкую, холодную, дикую
грязь.
А
Сталин... вчера приказал подать нам на
обед камчатских крабов, солянку из
свежей телятины, ананасы дольками и
ястычную икру, а еще байкальских омулей,
ему прямо с Байкала в корзинах со льдом
привозят, летит на всех парах курьерский
поезд. А на Украине голод! А на Волге
голод! Люди как мухи мрут! Нянька, она
из Енакиева, шептала мне с ужасом,
прижимая ладонь к губам: на улицах по
городам и станицам трупы лежат, не
успевают убирать, и смердят. Эпидемии
пошли. Матери - детей едят!

Матери?
Детей? Едят...

Ах,
последняя чашка? Вот, у меня в руках?!
Разбить! (Швыряет
чашку об пол. Смотрит на осколки.)
Убежать,
да. Я все помню. Убежать.

Только
это одно и осталось.

Руки
мои ищут, ищут... вот здесь... и еще здесь
поглядеть, в этом ящике... ну вот же...
здесь... где-то здесь... был... я же помню...
помню... Пистолет, игрушечный? может,
сына? настоящий!

(Сжимает
в руке пистолет.)
Чей
пистолет? Иосифа? Мой? Кто его мне подарил?
Где моя память?

Память
убежала, а я еще здесь? Надо торопиться.
Страшно?
Да! Страшно! Нет! Я не боюсь! Ничего не
боюсь! Чтобы не было страшно, надо...
надо... спеть. Вот! да! спеть! песенку
спеть, какую-нибудь!.. модную песню Петра
Лещенко. (Поет.)
Проходят дни и годы, и бегут века. Уходят
и народы, и нравы их, и моды, но неизменно,
вечно лишь одной любви вино! Пускай
проходят века, но власть любви велика...
она как море бурлит... она сердца нам
пьянит... Любви волшебной вино... Как это,
дальше, забыла...

А
как стрелять... забыла... давно не
стреляла... ничего, сейчас вспомню...
Снять
пистолет с предохранителя. Взвести
курок. Какой горячий спусковой крючок.
Обжигает палец!
Вспомнила!
(Поет.)
На радость людям... дано... Огнем пылает
в крови!.. вино... любви!.. Та-ра-рам,
та-ра-рам... пам-пам... (Танцует.)
Я
все приготовила к побегу. Все вещи в
сумку уложены. Вся еда покоится, завернутая
в промасленную бумагу и в фольгу, в
старом отцовом ягдташе. Владимир Ильич,
мы завтра бежим! Зачем завтра? Надо
сегодня! Хорошо, сегодня! Сейчас! Дайте
мне руку. Мне страшно одной. Я не хочу
быть одна. Что вы кричите мне?! Что?! А!
Слышу! Надя, держи мою руку! Надя, да ты
и не одна, я с тобой! Надя, с тобой целая
страна! Бежим! Вперед!


Сюда
спусковой крючок... где тут у меня
сердце... где...


Вино...
песни... роды... аборты... выстрелы...
застолья... парады... пощечины... поцелуи...
клавиши пишущих машинок... пулеметные
очереди... знамена... знамена... как много
знамен... все красно от знамен... мои ноги
в сапожках на шнуровке... ножки, бегите,
бегите по дорожке... а потом и без
дорожки... ноги мои бегут по земле, палая
листва шуршит... маленький лысый человек...
великий вождь... сердце маленькое,
птичье... неужели я воробей... а птицам
больно, когда их стреляют... а зверям...
больнее всего людям... Сердце, неужели
ты вмещаешь весь мир... всю свободу... всю
землю, все небо... одно только движение,
нажать, и я убегу... с вами, В. И. ...
насовсем... навсегда...


(Поет.)
Я
твою могилу искал... но ее найти нелегко...
Долго я томился и страдал... где же ты..
моя... Сулико...






(Сухой
хлопок выстрела. Женщина падает на пол.)








Занавес.






p { margin-bottom: 0.25cm; direction: ltr; color: #000000; line-height: 115%; orphans: 2; widows: 2 }p.western { font-family: "Liberation Serif", "Times New Roman", serif; font-size: 12pt; so-language: ru-RU }p.cjk { font-family: "Noto Sans CJK SC Regular"; font-size: 12pt; so-language: zh-CN }p.ctl { font-family: "Lohit Devanagari"; font-size: 12pt; so-language: hi-IN }

⁣Странно, что вы меня выбрали. Я обычный человек, сама я башкирка, параллельно у меня башкирский язык в одном классе, но по башкирскому языку не удалось мне много проработать. Стала работать по русскому языку и литературе, ну, может быть, у меня неправильно что-то предложение строю, но вы на это не обращайте внимание, когда надо, у меня все правильно. Общение на башкирском языке тоже след оставляет. Если честно, да, я даже в другой сфере себя не представляю, много раз думала уйти со школы, ну потом уже после 30-ти лет уже думаешь совсем правильно, я вот хоть маленькую, но свою частичку, наверное, внесла, чтобы поставить некоторых детей на правильный путь, прямо смотришь в глаза ребенку и говоришь, если у тебя вопросы возникнут, на которые ты не можешь найти ответы или не можешь спросить у своей мамы, ты можешь задать этот вопрос мне, я тебе, если смогу, отвечу. Были дети, которые потом приходили, они говорят, вы были правы.
Единственное, что тяжело – это огэ-егэ. В этом году, конечно, уже несколько лет егэ не касается меня, потому что здесь девятилетка. Моя родная деревня, до этого я много лет работала в разных деревнях, так как здесь не было места, потом появилось место, и вот меня приняли сюда на работу. К огэ, ну естественно, прежде чем подготовить ребенка учитель сам должен знать хорошо материал… Во-первых, наверное, нужно сказать, что наш нездешний коллектив, а тех руководителей, которые нами руководят, они хорошие наставники. Много большое количество часов работы с детьми, только так можно достичь нормальных результатов, надо говорить чисто на русском языке, двойную работу проводить приходится, потому что дома разговаривает на башкирском языке, когда я начинаю на русском тратратата, уже все. Самое главное в жизни, это способность человека, должен стремиться, быть нормальным человеком. Вот так вот.
Остаемся до 4 до 5, получает на 2-3 тысячи больше 20-ти часов, 5 тысяч ежемесячно как классному руководителю. В общем, вот так вот, если честно, этого требуют, есть индивидуальный план работы с неуспевающими детьми, с одаренными детьми. В этом году лично в моем классе двое: одна моя дочь и одна нашего директора. Ну вот, ну все, знаете, нужно сказать, 70% от способностей ребенка. Трудных, конечно, больше, детей из неблагополучных семей вырвать очень тяжело, потому что они в школе только получают нормальное общение. Не всегда можно хорошо покушать дома, где-то там пьяный родитель, где-то, например, жену бьет, из них получаются не о чем-то хорошие люди, потерянные они. Я влезать в жизнь не имею права никакого. Был случай, начала кричать, какое твое дело, я, говорит, как хочу, так и буду воспитывать. Ради бога, ради бога, пожалуйста, ребенок-то твой. Ну я просто, им отвечать это же совсем не педагогично. Никак не поможет учитель. Вот так.
С семейной жизнью у меня не сложилось, у меня очень сложный характер, вытерпеть меня непросто, наверное, временами бывает невозможно, это я признаю, потому что, оказывается, надо уступать. Но я долго биться не могу. Ну все люди устают, естественно, в голове все время: а как я сделаю завтра, как этот ребенок будет сдавать экзамен? Естественно, мужчины бывают разные, отношение к своим женам, вообще к жизни, но вот личное в моем случае, так, значит, не нравится то, не нравится это, допоздна сидишь проверяешь тетради, все должно быть так, как он диктует. Поэтому, извините, пожалуйста, я не могу ради каких-то этих поменять профессию. Вот так. Просто наши взгляды не совпали. Просто его не очень хорошо воспитали, он как ребенок, а я не в силах перевоспитывать его, он не хотел ни в какую, он говорит, чтобы моя жена была дома и все свое время посвящала только мне, он, как танк, ну я решила отпустить его, раз он так рвался на свободу. Это не мой ребенок. Вот так.
Отношения – это же обоюдное, но моя вина в том, что я не стала это терпеть, не была настолько мудра, и я решила, чтобы не было скандалов дома всякой грязи, грязной ситуации, если я правильно выражаюсь, ну избивания, туда-сюда. Ну это почти в каждой…нет-нет, неправильно, хотя такое не должно быть. Я 2 раза в школу ходила с синяком. Ребенок ⁣мне говорит: зачем вы его терпите?! Мне было очень-очень стыдно перед ним.
Отец у меня добрый, заботится обо мне, он меня ругает: у тебя ума не хватило, говорит. Быть замужем – это ежедневный труд, это не просто там любовь, это да, возможно вначале, это уговаривание себя, а у меня, видите ли, не хватило. Отец не согласен, и он полностью прав, я, наверное, себя пожалела, чтобы тратить себя на другого человека, у меня столько минусов, ну не знаю…Человек должен быть, ну мало ли что должен быть, хорошо было бы увидеть свои ошибки и, хотя бы больше их не совершать.
Один ребенок в 6 классе, ну, дети – это святое, конечно, как же без них. Я никогда не подчеркивала, что ее отец плохой, чтобы не ранить ее душу. Пусть его образ сохранится хорошим. Зачем? Это же ее отец, может, он станет хорошим когда-нибудь. Роль матери в жизни девочки огромна, даже самую непослушную можно превратить в послушную, заставить. Школа – это же только начало жизни, а там еще ой-ой-ой. 70% времени в молодости на переживания, в итоге не очень хорошо полученные знания, в итоге не такой хороший работник, в итоге мало денег. Вот этот период надо пересмотреть, чтобы жизнь была более продуктивной у детей.
Я больше с нее спрашиваю, дома я ее гоняю, она меня боится и должна бояться, потому что маму надо уважать, и даже я предупредила, была первая влюбленность у нее, я давить не стала, чтобы не переломить душу, в класс зашла, в обобщенном виде сказала: девочки мои дорогие, значит, вам рано еще влюбляться, если я узнаю, что вы, это, более нормальным языком, строите глазки, я вас буду ругать. Спокойным тоном, вам еще рано. И я сразу замечаю, что не смотрит на его сторону, все такое. Послушная. Должна быть. В голове мысли должны быть в порядке, я этого не позволю ни за что, пусть сразу лучше уступает. Ерундой заниматься не нужно, мало ли какие мысли могут появиться у ребенка в голове, я посмотрела в первый раз, я ужаснулась, так у нее там слезинки появились, еще раз узнаю, говорю, отбираю телефон, обратно ты не получишь. Вот так вот. Каждая мать желает прежде всего для своего ребенка самое лучшее, иначе зачем жить?
Никакого туши, никакой помады. Как же так? Мы каждый год новую одежду не покупаем, если все в меру, то зачем? Мы же не где-то красоваться, надо учиться, я не говорю, что она в обносках ходит, нет-нет, все нормально.
Деревенские дети –это совершенно другой взгляд на мир, это, знаете, как в старинку, ничего не изменилось: ободранные коленки, быстренько поел хлеб со сметаной, разве что вот этот вот тикток, а душевное состояние - вот это его не изменить. Курящих нет, пьющих нет, вот эти вот, которые употребляют различные препараты, таких тоже нет. У нас ведь деревня маленькая, деревня очень дружная, да, мы все друг друга знаем, и у нас дети максимально простой душой, нет такого, чтобы они травили друг друга, бывают исключительные случаи, были-были-были, конечно, но это было очень давно. Есть даже, допустим, из неблагополучной семьи молчит на уроках, но зато в тиктоках снимается, зато никто никого не травит…Вот городские дети приезжают, у них душа более черствая, ну, детям деревенским придется тяжелее, поэтому некоторые возвращаются в деревню, лежат дома, не смогли они себя показать, здесь работы нет, куда, пустующих домов у нас очень много. Дети должны знать насчет профессий, поэтому надо отдельно какие-то там занятия, чтобы обучить реаль жизни, поверит он учителю, да ведь. Дети больше смотрят ненужное, заполняют свою голову ненужной информацией, учатся плохо, но некоторые, знаете, зависит от способностей. Вот так.
Вот самое интересное, двоечники уезжали, они работают, как, я не знаю, с чем сравнить (показывает руки, под ногтями земля) …вы не смотрите, я человек рабочий, вы же не снимаете меня... Возможно, здесь роль играет также генетические данные. Вот конкретно скажу, насчет отличников, допустим, добиваются они каких-то высот благодаря родителям, значит, это личное мое мнение, их должны вести, кого ведет родитель до конца, то да, заканчивают университет и работают.
Ну в чем заключается воспитание? Воспитание – дома, конечно, воспитанием занимаются ⁣родители. А конкретно в школе - это, например, литература, каждое произведение чему-то учит. Вот ребята смотрите как, выскажитесь, пожалуйста. А как должно быть правильно? Один такой вот интересный момент был, я вот значит все комментирую, девочки были в классе, пришли домой рассказали, а вот Земфира Фаттиховна не права. Если уж, конечно, родитель решил, что конфликт произошел, то этот родитель, я думаю, должен подойти к руководителю классному и объяснить ситуацию, а скандалить куда-то, жаловаться на учителя, но в моем опыте такого не было, но наши руководители всегда умеют достаточный опыт, чтобы обойти этот конфликт, и родители всегда остаются благодарными школе.
Может быть, я, конечно, глупости говорю, будете потом смеяться.
Значит так, ну что, во-первых, была проблема с тем что не у всех были телефоны, не все семьи одинаково хорошо живут, я уже не говорю, что были ноутбуки - это другая проблема, ладно кое-как приобрели, с каждым созваниваемся, домой же нельзя было ходить, все до мелочей, потом проблема с подключением в зум, учишь по телефону, у кого дома интернет, опять не получается, так они решили через бумажные кейсы, вот им хорошо, лежат до обеда спят, потом работы делают, отправляют нам кое-как, по гдз делают все равно, я сразу уже говорю: «Это не твое». Интересный случай, дети же маленькие, та которая не занимается, в общую группу отправила, а та которая скинула раньше, говорит ей: ты что мою работу за свою отправляешь, смотри, говорит, клеенка на столе моя. (смеется) Дистанционка нам не нравится, это очень сильно отразилось на качестве образования. Когда вышли обратно в школу – выдохнули.
Вон какая жизнь, ну что я могу дать одна? Учитель простой. Уже я не молода, до пенсии долго еще, но, не знаю, я вот хочу работать, чтобы получать нормально. В финансовом плане на средний уровень вывести не смогу, финансов не хватает, жизнь такая стала. Знаете, вот вроде бы немалые деньги, и скотина, с огорода все. Продукты купил, телевидение интернет оплатил, электричества-газа у нас нет, и денег нет, везде нужны деньги. Вот так вот.
У всех жизнь нормальная, как бы, нет, нельзя так, ну, чуть неправильно выразилась, есть ведь некоторые явления в жизни общепринятые, отношение к женщине незамужней одинокой, это все угнетает, тем более в маленькой деревне, тяжело все. Думала в одно время, потом поняла, в какой бы момент ни попался кто-то, все равно к одному и тому же явлению вернулось бы, потому что у меня сложный характер, я терпеть не буду. Я уже немолодая, 44 года, и физически никак. Я вон 77-го года, когда была моя молодость?.. уже после 25-ти человек начинает стареть, потому что новых молодых красивых много, так что за 40 это уже бабушка, ну что еще надо женщине за 40? Чтобы в жизни у своих детей было все нормально. Я была слиииишком с большой буквы, все буквы были большие, доверчивая, наивная. Как раз в этом году я махнула на все рукой. Мне племянница говорит, ой, ты не понимаешь, не парься. Вот это вот слово мне нравится. Я не парюсь, говорю.
Я не такой интересный собеседник, интонация, тембр голоса, язык у меня хромает, в моей жизни ничего такого интересного не было, я неяркая личность. Но экзамены, у меня ни одного двоечника никогда не было.
Пожалуйста, никому не давайте слушать.

⁣Алексей Щипанов

ЭЛЛА


Квадратная комната с
белыми стенами. В центре комнаты железная кровать с панцирной сеткой. На сетке
матрас, заправленный белой простынёй. На кровати сидит Элла. На вид ей далеко
за сорок. Может и больше, но она не выглядит на свой возраст.



Элла Я никогда не
хотела сыграть Джульетту. Никогда. Это может показаться странным

для
студентки первого курса театрального вуза, но это факт. Почему? Так

спрашивали
мои однокурсники и конечно однокурсницы. А активнее всего

спрашивала
Ирка. Она мечтала сыграть Джульетту, но получила роль кормилицы.

Да, наш
дипломный спектакль был «Ромео и Джульетта». И догадайтесь кто

Джульетта…
Я! Моя первая главная роль, о которой мечтают практически все

актрисы,
кроме меня. И вот эта роль моя. Неплохое начало в карьере. Но это


действительно было только начало. Во время репетиций я, конечно же,
влюбилась.

Конечно же в Ромео. В Ромку.
Втюрилась, как дура. Ой, дура! Все же знали, что наш Ромка-Ромео уже второй год встречается с
кормилицей. Да-да! с той самой Иркой, которая мечтала сыграть Джульетту. Короче
страсти кипели не только на сцене. И надо отдать должное, что это пошло только
на пользу нашему спектаклю. На премьере был ошеломляющий успех! Овации. Вызовы
на поклон. Цветы. Море цветов и поклонники. Всё по-взрослому. Как в настоящем
театре. И тогда я поняла
окончательно. Я рождена быть актрисой. Я молода, красива, талантлива. Я
смогу сыграть любую роль. Я стану украшением любого театра. Его примой. И на
всех афишах люди будут искать спектакли с моим именем. Элла Равинская!



Элла встаёт на пол.
Заправляет кровать.



Элла Но вернёмся
в институт. Выпускной вечер. Все изрядно выпили, ну это и понятно.

Пришло время
расставаний. Уровень откровений зашкаливал. Объятия, слёзы,

поцелуи.
Опять слёзы. Опять поцелуи. Объятия и поцелуи. Поцелуи и… В ту ночь я,

как и
Джульетта, стала женщиной. Ромка, мой Ромео. А ты потом сбежал. Сбежал за

своей Иркой.
Она прошла кастинг в какой-то крупный проект в столице. Сериал или

что-то там
ещё…не важно. Важно, что позвали её. Её! Не тебя! А ты поехал вслед за

ней, как
жена декабриста! Ну, так любовь же у тебя! А у меня? У меня что? Не

любовь? Так…
Стоп! Я обещала, что больше никогда не буду на тебя злиться.

Ирка стала
популярна и знаменита, а у Ромы не сложилось. На очередных съёмках,

кстати, это
был международный проект, совместно с американцами, Ирина


познакомилась с их продюсером и укатила с ним в Америку. Ромка остался
один.

Его
по-прежнему никуда не приглашали. Он стал пить. Много пить. И однажды его

сердце не
выдержало…



Элла Что он в
руке сжимает? Это склянка.

Он, значит, отравился? Ах,
злодей,

Всё выпил сам, а мне и не
оставил!

Но, верно, яд есть на его губах.

Тогда его я в губы поцелую

И в этом подкрепленье смерть
найду.

Какие тёплые!...



Элла Звонок. Я часто его слышу. Тот
самый звонок ранним утром. Слипшиеся глаза. Мозг ещё цепляется за прекрасный
сон, но уже усилием воли направляет вялую руку на ощупь найти телефон. А та, в
свою очередь, ждёт команды – разбить в дребезги этот маленький, звонящий кусок
пластика или всё же проявить милосердие и ответить? Ну, что ж, сегодня его
день. Ответить.



Элла разыгрывает телефонный разговор.



- Алло!

- Равинская Элла Станиславовна?

- Да… Это я…

- Вас беспокоит дальневосточный
драматический театр…



Элла Теперь понятно, почему звонят в
такой час! У нас раннее утро, а у них день. Самый разгар рабочего дня. И вместо
того, чтобы внимательно слушать, что мне предлагает приятный голос с дальнего
востока, я почему-то увлеклась подсчётом разницы во времени. Интересно, если у
нас сейчас почти шесть утра, то у них сейчас сколько? Очнулась я только, когда
услышала на том конце: «Как вам моё предложение? Вы согласны?»



Элла разыгрывает телефонный разговор.



- Да! Я согласна! Конечно, я
согласна!

- Замечательно! Завтра с вами
свяжется мой секретарь, и вы обсудите все нюансы. До встречи, Элла
Станиславовна!

- До встречи…



Элла Короткие
гудки оповестили о конце разговора и я, отключив телефон, отрубилась.

Очнулась часа через три с мутным
вопросом в голове: «А что это было? Сон?» Рука стремительным броском кобры
схватила телефон. Пальцы, проворно бегая по экрану, сделали свою работу и, я,
отыскав принятый вызов, убедилась, что это был не сон. На следующий день, как
мне и было обещано, позвонила секретарь дальневосточного театра. Мы обговорили
все условия. И уже через неделю я летела в огромном самолёте к Тихому океану.
Меня пригласили на роль Анны Карениной. Я была на седьмом небе от счастья в
прямом и переносном смысле. Я сидела возле иллюминатора и смотрела на
проплывающие подо мной облака. Мысли мои бурлили, а в груди катастрофически не
хватало воздуха. Мне хотелось открыть это маленькое окошко и вдохнув полной
грудью прокричать. Наконец-то сбывается моя мечта! Я буду играть на
профессиональной сцене! Я Актриса!



Элла Долгое время я была одна. Никого
не подпускала к себе. Вернее нет, не так. Это не я не подпускала, это моя
первая любовь меня не отпускала. Была верна своему Ромео. Даже когда его не
стало, хранила обет верности. Но так долго продолжаться не могло. Если цветок
не поливать, он завянет и, в конце концов, умрёт. Нет. Не хочу увядать. Время
для актрисы бежит гораздо быстрее, чем для актёра. Ещё вчера ты была
Джульеттой, а сегодня ты Кормилица. И вот твой Ромео уже лезет на балкон к
другой Джульетте. Отпусти меня мой Ромка-Ромео! Я всегда буду помнить тебя и
любить! Отпусти меня! Прошу! Отпусти! И он отпустил. Отпустил, как только шасси
самолёта коснулись земли у берегов Тихого океана. Там, где восходит Солнце.
Там, где рождается новый день. Там, где вновь рождаюсь я.



Элла Первые впечатления они самые
сильные. Самые запоминающиеся. Вот он – его величество Театр! Служебный вход.
Ручка двери. Берусь за неё с лёгкой дрожью внутри. Приятное тепло дерева
покрытого, наверное, не одним слоем лака, приветствует мою руку. Открываю.
Дверь едва слышно скрипит мне в ответ нотой «Ля». Вхожу. Слева вахта. Справа
расписание репетиций и спектаклей. Здесь будут писать мою фамилию. Далее вверх
по лестнице, мимо актёрского буфета, поднимаюсь к сцене. Кстати в буфете, в тот
день, так вкусно пахло едой, что у меня даже заурчало в животе. Вход на сцену.
Святая святых. Сцена. Кулисы. Занавес. За ним зал. Темно, но я отчётливо вижу,
что в зале кто-то сидит. Да, почти в центре зала сидит человек. И смотрит на
сцену. Смотрит на меня. На меня смотрит мой первый зритель в театре. Мурашки
пробежали по спине, и внутри я почувствовала лёгкое волнение. «Доброе утро,
Элла Станиславовна! Не ожидал вас увидеть так рано. До репетиции почти час», -
произнёс мой первый зритель. Его голос сразу овладел мной. Моим телом. Моим
сознанием. «Доброе утро…» - выдавила я и замерла, как кролик перед удавом.
«Волков Владимир Константинович, главный режиссёр дальневосточного театра. Это
я вам звонил. И вот вы здесь. Я очень рад!» - продолжал гипнотизировать меня
голос. «А я то, как рада!» - пронеслось в моей голове пассажирским экспрессом.
Но вместо этого я вновь выдавила из себя: «Доброе утро…» Интересно, какой он?
Обладатель магического голоса. Главный режиссёр дальневосточного театра. И, как
будто услышав мой вопрос, он встал и направился ко мне. Сердце застучало, как
колёса поезда по стыкам рельс. Стук ускорялся с каждым его шагом. Третий ряд…
Второй… Первый… Он поднимается на сцену и идёт ко мне. Ко мне. О, боже! Я,
кажется, влюбилась! «Доброе утро, Элла! Вы позволите мне вас так называть? Элла».
- сказал он с улыбкой и протянул мне руку. «Доброе утро…» - сказала я в третий
раз отдавая ему руку и сердце.



Элла Владимир. Владеющий миром. Он
действительно им владел. В такого человека невозможно не влюбиться. Да я особо
и не сопротивлялась. Влюбилась с первого взгляда. Точнее с первого звука его
голоса. Я где-то слышала, как можно проверить: истинные у тебя чувства к
человеку или нет. Итак. Если в момент первого знакомства ты понимаешь, что
смогла бы отдать себя этому человеку, вот прямо здесь и сейчас, то это значит,
что чувства истинные. А если этого не происходит, то это означает только одно,
что это не твой человек, не твой мужчина. Всё просто. Природу не обманешь. Мне
хватило мгновения, чтобы понять, что он мой. Мой мужчина. Владеющий миром должен
стать моим. И он стал моим! Я поняла смысл фразы «Репетиция - любовь моя».
Эфрос ошибся. Он поставил тире между словами репетиция и любовь, а надо было
поставить там точку. Точку! Я ставлю эту точку. Отныне для меня театр это
«Репетиция. Точка. Любовь моя. Точка».



Элла Сплетни это поганая штука, а
сплетни в театре хуже чистилища. Никто не верил в истинность моих чувств. Она с
ним из-за ролей! Каренину сыграла. Сейчас Медею репетирует. И всё в одном
составе. Никто не верил. Никто, кроме него! Эта вера помогла мне выжить. Выжить
и играть! И я играла! Я не просто играла, я летала! Воспаряла над сценой! Да! У
меня выросли крылья! Благодаря любви я научилась летать. Я действительно
талантливая актриса. В театре зритель голосует либо руками, либо ногами. Если
зрителю нравится – он хлопает. Если нет, то он встаёт и уходит. Всё просто. На
моих спектаклях зритель вставал и…и стоя аплодировал. Нет, я не талантливая
актриса, я гениальная актриса!



Элла Когда всё хорошо с работой и в
личной жизни, то время летит незаметно. Вот уже пятый сезон я в дальневосточном
драматическом. Мой маленький творческий юбилей. И я готовлюсь к своей новой
роли. Наверное, к самой важной, к самой главной роли в моей жизни. Я стану
мамой. Волнение зашкаливает, но я безумно счастлива. Дети должны рождаться от
любимых. Дети должны рождаться в любви. И сегодня, после репетиции, я скажу
ему. Владеющий миром скоро станет отцом! Скоро на свет появится новый человек!
Наследник! Я назову его Александр. И он тоже станет великим, как и его отец. Владимир
– владеющий миром. Сын Александр, как Македонский, Александр - завоеватель. Да!
Господи! Спасибо тебе! Я самая счастливая женщина на свете!



Элла Я всегда любила репетировать, но в
этот день я считала минуты, секунды до окончания. Никак не могла сосредоточиться
на материале. Мысленно представляла, как я скажу ему эту радостную новость.
Представляла его реакцию, как его задумчивый от репетиции взгляд, вмиг
просветлеет и его глаза, наполнятся счастьем и любовью. Как он обнимет и
поцелует меня. Или нет. Сначала поцелует, а потом обнимет. И мы так будем
стоять в обнимку. Долго-долго… «Элла, с тобой всё в порядке? Ты не заболела?» -
услышала я родной голос, который мгновенно вернул меня из моих мыслей в
реальность. «Я в порядке. А, что, репетиция уже закончилась?» - спросила я,
обводя взглядом пустой зал. «Да, я всех отпустил. Кстати, о репетиции, что это
было?» - поинтересовался он, включая режиссёра. «Милый! Мне надо тебе кое-что
сказать…» - начала я переводя тему. «Я не понимаю, что ты играла! Всё мимо!
Мимо цели! Мимо задачи! Напрочь забыла предлагаемые, а когда ты стала путать
мизансцены!...» - не унимался он. Набрав побольше воздуха я продолжала: «Милый.
Ты только не волнуйся…» «Элла! У нас через две недели премьера!» - прокричал
он. «И через сорок недель ребёнок!» - торжественно объявила я. Ну, же! Милый
мой! Любимый! Поцелуй меня! Обними меня! Ну, же! Ну, же… Ничего? Ничего. Мы
стоим, напротив друг друга, как две фигуры на шахматной доске и ничего не
происходит. Как будто кто-то задумался перед очередным ходом. Всё замерло.
Движения, звуки, время… Остановилось сердце. Не слышно дыхание. Мысли исчезли.
Ход сделан! Он ушёл. Ушёл, ничего не сказав. Слон бьёт ферзя! Шах! Белые
отвечают. Конь бьёт слона! Ход за чёрными. Ладья бьёт коня! Шах и мат!



Элла Не знаю, сколько я там ещё
простояла в одиночестве, но когда я вышла из театра, было уже темно. Не
понимала, что мне делать и как реагировать. Оставалось только ждать. Ожидание -
худшее из пыток, но я была готова. Ноги сами понесли меня в неизвестном
направлении. Я бродила по вечернему городу и ждала. Ждала от него звонка. Ну,
же, милый, позвони! Я очень жду! Очень! Иногда мне кажется, что я до сих пор
его жду. Тот звонок. Но… Он так и не позвонил. А на утро меня вызвали к
руководству, где мне было сказано, что такие вещи надо согласовывать с
дирекцией театра. Что репертуарная политика театра подразумевает планирование постановок
с конкретным пониманием, кто будет из актёров в них занят. В связи с этим, мой
поступок нарушает чётко спланированную работу театра и руководству придётся
вносить изменения в уже утверждённый план работы. Вы серьёзно? Что я должна
согласовывать? Какие такие вещи? Мою личную жизнь? Мою любовь? Моего ребёнка?
Вы вообще о чём? Я уже была на грани бунта, но следующие слова из уст директора
подействовали, как холодный душ, вмиг охладив мой пыл: «Элла Станиславовна,
если вы оставите ребёнка, то какое-то время сможете продолжать играть, но мы
будем искать вам замену и параллельно вводить актрис на ваши роли». Так! Стоп!
Как это вводить на мои роли?! Это мои роли! Я их вымучила, выносила, родила!
Это мои дети! Мои!!… О, Боже! Мой ребёнок! Мой сын! Я рожу его! Рожу! Он мой!
Мой!!



Элла заматывается в
простынь так, что она становится похожа на тогу.



Элла Нет!
Гордость мне не в помощь.

Я позвоню сама, отцу моих детей.

Да, именно детей. Ведь роли это
дети,

А я их мать! Я всех их родила!

А он отец. Творец и созидатель.

Я позвоню сама. Молю, чтобы
ответил.

И рассказал, как есть. И защитил
меня.



Элла Алло! Ты почему ушёл? Ушёл и
ничего не сказал, и даже не позвонил! Ладно… не важно… Скажи мне только одно,
ты хочешь ребёнка? Нашего ребёнка! Твоего сына! Или ты тоже считаешь, что я
делаю что-то не так и такие вещи надо согласовывать с руководством театра!
Такие вещи! Да как они посмели назвать любовь такой вещью! Почему ты молчишь?
Не хочешь отвечать? Или не хочешь быть в ответе? Я поняла. Ты главный только
режиссёр, по должности, а по жизни ты совсем не главный. Можешь ничего не
говорить. Тебе не надо мне отвечать. Тебе вообще не надо больше отвечать. Я всё
решу сама.



Элла О дети,
дети! Есть у вас и город

Теперь и дом, - там поселитесь вы

Без матери несчастной… навсегда…

А я уйду в изгнание, в другую

Страну и счастья вашего не
видеть,

Ни разделять не буду, ваших жён

И свадеб ваших не увижу, вам

Не уберу и ложа, даже факел

Не матери рука поднимет.

О, горькая, о, гордая Медея!



Элла Нет, я не ушла из театра. Я продолжала
играть. Играть столько, сколько могла. Пока меня не увезли в роддом. И я
родила. Мёртвого. Мне даже не показали моего ребёнка. Моего Сашу. Моего
Александра Великого. Не дали увидеть. Не дали прикоснуться. Не дали проститься.
Они просто унесли его… Куда вы его унесли! Где он! Где мой ребёнок! Я хочу его
увидеть! Ну, пожалуйста! Дайте мне его! Это мой ребёнок! Слышите! Мой! Отдайте
мне моего ребёнка! Отдайте мне моего сына!...



Элла Говорят, что работа отвлекает,
помогает справиться с депрессией. Говорят, что время лечит. Стирает из памяти
всё плохое, всё неприятное. Помогает забыть. Видимо это не мой случай, не мой
вариант. Со временем я только острее ощущала боль от потери ребёнка, от разрыва
с Владимиром. Эта боль постоянно терзала меня, грызла изнутри. Медленно и
методично пытала меня, словно орёл прилетающий клевать печень Прометея.
Антидепрессанты и алкоголь прописались в моём доме. Но и они ничего не могли
изменить, не могли справиться с этой болью. Боль оказалась сильнее. Правда была
у этой медали и обратная сторона. Мои роли. Теперь я их играла не одна. Моя
боль играла вместе со мной. Публика рукоплескала. Критики восхищались.
Поклонники не давали прохода. Режиссёры выстраивались в очередь. Успех стал
моим вторым именем. Вот только счастье…



Элла Мои родители расстались, когда мне
не было и трёх лет. Я не знала и до сих пор не знаю, почему они расстались.
Впрочем, даже если бы и узнала, что бы я поняла в том возрасте. Ничего. Я очень
скучала по папе. Когда же я спрашивала маму, почему так долго нет папы, и когда
он вернётся? Мама спокойно отвечала мне, что папа уехал далеко и надолго. И что
она не знает, когда он вернётся и вернётся ли вообще. Так что не стоит больше о
нём спрашивать и ждать его, а лучше прибери в своей комнате и съешь конфету. И
я шла, и молча убирала разбросанные игрушки, и ела конфету. Ела конфету и в
глубине своей детской души надеялась и ждала, что он когда-нибудь вернётся. Шли
годы, я ела конфеты, но папы всё не было. Может и счастье моё, как мой папа,
уехало далеко и надолго и больше не стоит о нём спрашивать и ждать его. С тех
пор я не ем конфеты. Нет, не потому что я их переела. Просто вкус их для меня
стал горьким. Мне сейчас кажется, что они где-то рядом, мой папа и моё счастье.
Шагают, вместе держась за руки. Весело болтают, смеются. Вот и хорошо. И пусть.
Пусть хоть кто-то будет счастлив. Будь счастлив папа.



Элла Это случилось на генеральном
прогоне, за два дня до премьеры. Мой первый приступ. Я даже не поняла, как всё
произошло и почему это случилось. Почему именно в этот день. Я была на сцене.
Не помню, что я делала и что говорила. Помню только, что все замерли и смотрели
на меня. И я не понимала, почему они все стоят и просто смотрят на меня и
молчат. Эй! Зачем вы так смотрите на меня? Я всё сказала. Почему вы молчите? Дайте
мне реплику! Эй! Очнитесь! Идёт генеральный прогон! Я же не могу говорить за
вас ваш текст! Да что происходит?! Послезавтра премьера! Вы не хотите играть? А
я хочу! Я буду играть! И если надо, то буду играть одна! Без вас! Мне никто не
нужен! Слышите, вы?! Никто! Пошли вон со сцены! Она моя! Слышите? Только моя!



Элла Я очнулась в каком-то кабинете.
Глаза плохо фокусировали происходящее. Во рту всё пересохло. В голове шумело.
Сквозь этот шум я едва различала чьи-то голоса. Я стала к ним прислушиваться.
Нет, они мне не знакомы. Мне не знакомы эти голоса. Кто эти люди? Я их не знаю.
Кто они? Мне стало страшно. Я попыталась закричать. Позвать на помощь, но
горло, как высохший колодец, смогло лишь не внятно что-то просипеть. «Она
очнулась» - вдруг, как гром с ясного неба, прозвучал знакомый голос. Да! Я не
могла ошибиться. Это он! Мой Владимир! Теперь я спокойна. Теперь всё будет
хорошо. Он пришёл ко мне. Моё счастье вернулось.



Элла разыгрывает диалог.



- Доктор, что с ней?

- Сильное психическое расстройство.
Вероятнее всего вызвано мощным стрессом. У неё что-то недавно произошло?

- Она потеряла ребёнка. Родила
мёртвого.

- И сколько времени прошло с того
момента?

- Почти два года, доктор. Что с
ней? Это серьёзно?

- Боюсь, что да.



Элла Меня положили на носилки. Что вы
делаете! Куда вы меня несёте? У меня завтра премьера! Не трогайте меня! Я
попыталась вырваться, но мне тут, же что-то вкололи, и моё тело перестало меня
слушаться. Нет! Не уносите меня! Прошу! Оставьте меня здесь! В театре! Это всё,
что у меня есть! Всё, что у меня осталось! Но носилки продолжали равнодушно
парить над землёй, унося меня в неизвестность.



Элла Сегодня ночью мне приснился мой
сын. Он уже стал взрослым. С отличием окончил школу. С красным дипломом окончил
академию. Он у меня стал врачом. Мой сын! Мой Саша! Я так горжусь тобой! Прости
меня. Прости, что не вкусил молока матери. Прости, что не повела тебя в первый
класс с новеньким портфелем и огромным букетом. Прости, что не научила тебя
кататься на коньках и ездить на велосипеде. Прости, что не ходили в зоопарк.
Прости за не съеденное мороженое и конфеты. Прости, что не было подарка под
ёлкой и Деда Мороза с ледяным посохом. Прости за книжки, за игрушки, что так и
остались, не тронуты. Прости меня за всё, сыночек. Я очень сильно тебя люблю.
Люблю сильнее всего на свете. Я знаю, что ты меня простишь. Знаю, что ты тоже
любишь меня и ждёшь. Ждёшь свою маму. Мы скоро будем вместе, сын мой! Я скоро
приду к тебе! Твоя мама уже рядом. Подожди ещё немного. Люблю тебя. До встречи.



Элла берёт подушку, как младенца. Прижимает
к груди, качает. Поёт колыбельную.

За дверью в палату
Эллы слышны шаги и голоса.



Медсестра Палата двадцать восемь. Здесь
находится Элла Равинская. Заслуженный работник культуры. Наша театральная
звезда. Вот её медицинская карта. А вот последнее заключение лечащего врача.
Вашего предшественника. Александр Владимирович, хотите прямо сейчас с ней
пообщаться?



Подушка падает из рук Эллы.



Элла Саша…



Произнеся имя своего
сына, Элла бросается к дверям, но резко замирает, схватившись рукой за сердце,
затем медленно оседает на пол.



Режиссёр Так.
Стоп. Давайте остановимся. Элла, всё хорошо, но ты слишком быстро побежала. За дверью что-то происходит. Надо переключиться. Выйти
из приступа материнства. И услышать, что там? Кто там? Голоса вдруг её
прервали. Как это у душевно больных, они на мгновение теряются. Не сразу
вникают в происходящее. Понимаешь? И, вот уже сделав усилие, переключив
сознание на звуки за дверью, она медленно движется на голос. И только здесь,
уже вплотную, руками прильнув к холодному дверному железу, она слышит имя сына.
Подушка просто выпадает из рук - она уже забыла про неё. Она сосредоточена на
происходящем за дверью. Поняла? И только потом текст: "Саша". И всё.
Да?



Элла Да. Я
поняла.



Режиссёр
Тогда давайте ещё раз пройдём финальную сцену.



Элла С
какого момента?



Режиссёр С
колыбельной. Все на исходные. Элла, готова?



Элла Я
готова. Репетиция. Точка. Любовь моя. Точка.





КОНЕЦ





Алексей Щипанов

+7 904 38
02 176

[email protected]

⁣⁣Жду ответа
пьеса


Застенчивая – двенадцатилетняя глухая девочка с красными ушами и выразительной мимикой.

♣​
Застенчивая. Да вы не обращайте внимания на мои красные уши. Они всегда такие. Горят как светофор. Просто стесняюсь немного. Давайте покажу, как меня зовут. Один жест. Ну чтоб быстрее было. Прозвище. А то пока скажешь имя, потом фамилию. Руки отсохнут. Интересно? Ну вот. Указательный палец, тыкающий в щеку. Туда, где ямочки. Застенчивая. Приятно познакомиться. Так говорят. Всегда. Даже если неприятно. Мама говорит: «Так надо». Я ей верю. Вы ищете маму? Она на работе. Давно бы вас встретила и пригласила к столу. Любит гостей.
Застенчивая протягивает руку.
Застенчивая. Давайте повешу?
Застенчивая убирает руку.
Застенчивая. Раньше нам писали смски: «Мы у двери, откройте нам». Папа соединил лампы с дверным звонком. Мигают, когда звонят. Так вижу, что к нам пришли. Осталось с домофоном решить. Гости звонят соседям. Ну а те злятся. Сосед из 51-й не здоровается. Раньше кивал, когда в лифте ехали. Теперь отворачивается, глаза отводит. А сегодня не придержал двери лифта. Они захлопнулись прям перед моим носом. Ну я не обижаюсь, привыкла. Говорящие странно реагируют. Да, мы вас так называем. Говорящие.
Тапочки надо? На прошлой неделе приходила папина подруга. Лика. Слабослышащая. Ну это значит, что она не так хорошо слышит, как вы, например, но лучше, чем я. У нее плавные жесты как у кошечки. Она мягко кладет руку папе на плечо или трогает за локоть, когда хочет ему что-то сказать. Ко мне так не обращается. Лика может говорить по телефону. Поэтому мы составляем список номеров, которые звонили. Лика узнает, что нужно. Ну, чтобы не пропустить важное. Мало ли. С одного номера почти тридцать раз звонили. Так звонят, если что-то случилось. Мы попросили Лику узнать, кто. Она позвонила, сказала, что от Руденко Степана Семеновича. Это мой папа. Ей ответили: «Мэр подписал указ, скажите номер карточки. Начислим пособие». Папа обрадовался, принес карточку. Лика назвала номер, сообщила данные, даже код на обороте. Ну так сказали. И сняли все деньги. Мы думали дадут, а они забрали. Наше пособие по инвалидности. Лика потом папу гладила, прощения просила. Она как лучше хотела. А я так удивилась, почему они воруют у инвалидов? Но по-моему родители сами не знают.
Пауза.
Застенчивая. Вы смеетесь. Но это не анекдот. Правда, так и было.
Застенчивая поправляет волосы.
Застенчивая. Пока Лика была на кухне, я танцевала перед зеркалом. Потом взяла круглую расческу и представила, что на сцене. Пела, а в рот лезли намотанные на расческу волосы.
Застенчивая морщится. Вытаскивает изо рта невидимые волосы.
Застенчивая. И вот Лика сказала, что у меня голос как у Алсу. Красивый. Певица такая, знаете? Мне кажется, у нее добрый голос. Представьте, я тоже могла бы петь? Вам спеть?
Застенчивая пританцовывает и издает нечеткие протяжные глухие звуки. Внезапно останавливается.
Застенчивая. Опять смеетесь? Песня не нравится? Нет, ну если хотите, буду молчать. Может вам и не нужны мои истории. Ой. Осторожно, не уроните. Это факс. Ну, письменный телефон. Родители пишут сообщение, а в конце обязательно приписка «Ж.о.». Знаете что это? Это значит «жду ответа». А мамина подруга обычно пишет «жду ответа, как соловей лета». Забавно, да? Лист вставляешь сюда, сверху. Вот так, чтобы не вверх ногами. Набираешь номер, кому отправить, потом «старт». У другого человека тоже должен быть факс, чтобы получить письмо. Если нам присылают факс, нужно дождаться, пока он выползет и оторвать. Меня ругают, если рву не по линейке. Этот лист бумаги все время в трубочку сворачивается. Как свиток древнегреческий. Я потом на нем рисую. Чаще всего приходят факсы с рекламой. Коммерческие предложения. Прескуранты. Папа злится. «Бумага дорогая, тратится впустую». Просит нажимать на «стоп», каждый раз, когда реклама. Но я не нажимаю. Интересно же, что там.

♣​
Застенчивая идет в ванную. Моет руки.
Застенчивая. Здесь можете помыть руки. А этим полотенцем вытереть. Сейчас. Подвину папины джинсы. Чтобы не мешали. Сушатся со вчерашнего вечера. Папа был на даче. Ездил пилить сухие ветки, полдня провозился. Бензопила у него старая и тяжелая. Наверное громкая. Не знаю. Пока пилил, к забору подошел сосед. Папа не обратил внимания. Большой веткой занят был. А через несколько минут увидел, что льется вода. Прямо на него. Из шланга сосед поливал. Специально.
Застенчивая закрывает кран.
Застенчивая. Папа сильно испугался. Быстро выключил бензопилу.
Застенчивая вытирает руки.
Застенчивая. Мама говорит, что если бы не его реакция, мог бы погибнуть. Ток, знаете? Я могла остаться без папы. Из-за соседа. Непонятно, почему он так поступил. Он знает папу. Знает, что он не слышит. Про короткое замыкание наверное знает. Он же на скорой работает. Каждый день людей спасает, лечит их. А моего папу чуть не убил.
Пауза.
Застенчивая. Потом я плакала. От злости. И на соседа, и на всех. Ушла в свою комнату. Сгрызла ногти. А полумесяцы обгрызенные стряхнула на ковер. Открутила крючок у вешалки. Он похож на вопросительный знак. Валяется и спрашивает. Прошла по ковру. В пятку впился полумесяц от ногтя. Больно. Решила, что всем докажу. Что докажу? Вот увидите.
Пауза.
Застенчивая. Еще смеётесь? Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Мама так говорит.

♣​
Застенчивая шумно высмаркивается.
Застенчивая. Тесно в прихожей. Пойдемте на кухню. Раньше по телевизору программа была. Гости приходили домой к известному человеку, он что-то рассказывал, водил по всем комнатам. Не помню, как называлась. Вы наверное смотрели. Я тоже проведу экскурсию.
Пауза.
Застенчивая. Обои нравятся? Это мы с мамой в «Леруа Мерлен» выбирали. Папа ругался, что вся квартира «в цветочек». А мне кажется уютно. Мама приносит из «Леруа» всякие рамочки, коробочки, штучки для ванной. Она там работает. Уборщицей. А я представляю, что Леруа Мерлен - французская булочная, где она закручивает круассаны. И эклеры кремом наполняет. Там пахнет булочками и наливают кофе.
Пауза.
Застенчивая опускает голову.
Застенчивая. Кто-то из девчонок увидел маму в «Леруа», и всем рассказал. Теперь во дворе меня дразнят уборщицей. Смеются и изображают, как стоят на карачках, моют полы. Не понимаю, почему дразнятся. Хорошо, когда чисто. Мне кажется, ее работа совсем не стыдная.
Пауза.
Застенчивая. Кухня у нас небольшая.
Застенчивая отодвигает стол от стены.
Застенчивая. Садитесь. Чай-кофе будете? Вот пряники, сушки.
Застенчивая тянется за кружками, достает несколько. Одна чашка выскальзывает из рук и разбивается.
Застенчивая. Ну вот... Моя любимая. Ладно, на счастье. Мама всегда так говорит. Она столько пословиц знает.
Застенчивая веником заметает осколки в совок.
Застенчивая. Например:
Терпение и труд – всё перетрут.
До свадьбы заживет.
Поспешишь – людей насмешишь.
Делу - время, а потехе – час.
Любишь кататься – люби и саночки возить.
Мне они не нравятся. Не понимаю, для чего вообще говорить пословицами? Взрослые как будто хотят отделаться. Ну, чтобы ничего не объяснять. Вот зачем пословицы нужны? И почему они грустные? Нельзя придумать другие? Веселые. Ну, не знаю...
Кто улыбается – у того все получается.
Любишь смеяться – люби и смешить.
Если будешь стараться – в жизни всё будет удаваться.
Застенчивая наливает чай в кружки. Садится за стол.
Застенчивая. Но больше всего не люблю эту пословицу: когда я ем, я глух и нем. Обидная. Зачем так говорить глухим? Мы ведь и так не слышим. Издевательство какое-то. Знаю. Ее говорят, чтобы за столом не отвлекались. Но и скажите, когда я кушаю, то никого не слушаю. Зачем глухих сюда приплетать? А потом напоминать про эту пословицу каждый раз перед едой. Бесит.
Застенчивая жует пряник.
Пауза.
Застенчивая. А знаете, что еще заметила? Вы когда говорите, можете делать несколько дел. Сразу. Сидеть в телефоне, есть суп, чесать ногу. У меня так не получается. Ничего не могу сказать, когда заняты руки. Не могу ничего понять, когда не вижу глаз. Мама говорит, глаза – зеркало души. А вы замечали, как их прячут? То в сторону отводят, то рукой отгораживаются, то смотрят под ноги, то надевают солнечные очки, а некоторые вообще кепку на лоб натягивают. Мне зрение заменяет слух. И бывает трудно общаться с теми, кто не смотрит. Я всегда смотрю в глаза. Знаю, что многих это раздражает. Как будто они боятся, что я увижу их секреты. А может и увижу. Мама сказала, что если нет одного, усиливается другое. Вот у меня так. Знаете, какое зрение? Как у орла. Даже спиной могу видеть.
Застенчивая смотрит в сторону.
Застенчивая. О чем вы шепчетесь? Вам скучно? Попробую рассказывать интересно. А может вы обсуждаете мои красные уши? Они вас смешат? Я сниму заколку, чтобы спрятать их за волосами. Только не уходите.

♣​
Застенчивая снимает заколку, распускает волосы. Встает и ведет гостей в свою комнату. Подходит к окну. Долго вглядывается вдаль. Резко поворачивается. Показывает рукой на вид за окном.
Застенчивая. Видели какой ливень? Хорошо, что гулять не пошли. А вообще я часто гуляю. Во дворе. Как вы поняли, девчонки со мной не дружат. Шепчутся всегда, смотрят хитро. Убегают, как только я подхожу. Зато все они дружат с Костей. Он живет в соседнем подъезде. Скажу, по секрету, очень мне нравится. Всегда внимательно смотрит, но не подходит. Конечно, над ним весь двор будет смеяться, если он так сделает. А в этот раз Кости не было, девчонки что-то обсуждали. Одна из них, Саша, была в красивых сережках в форме сердца. И мне наверное тоже похвастаться захотелось. Встала рядом с ними и запела тихонечко. Чтобы услышали, что я пою как Алсу. Мелодию сама придумала. Закрыла глаза, открыла рот и вот прям изо всех сил тянула гласные, которые мне приходили. Мелодия без слов. Так пела моя душа. Правда. А когда я открыла глаза, они смеялись. Вышел Костя, тоже смеялся. Когда заметила, вся покраснела. Стояла как дура. Девчонки показывали на меня пальцем. Саша вообще изобразила на голове какие-то рожки. Стала тыкать в меня, кричать «муууууу-муууууу». С такими вытянутыми губами. Они сказали, что я мычу. И что я не Алсу, а корова. Получается, Лика меня обманула?
Пауза.
Застенчивая поливает цветы на подоконнике. Поворачивается.
Застенчивая. А, вы нашли программку на моем столе? С концерта моего дяди, он музыкант. Играет классическую музыку. Бах, Моцарт, Шопен, знаете? Жалко, что на концертах не пишут, о чем. Ну, как на балете. О чем Моцарт? Он какой? А Шопен? Вот и я не знаю. Нас с мамой пригласили из вежливости. Мы из вежливости пришли. Посадили в первый ряд. Как будто чем ближе к роялю, тем вероятнее, что мы услышим. Скучно просто так сидеть два часа, когда ничего не происходит. Видишь только пальцы, которые врассыпную скачут по клавишам, отскакивают, пересекаются в некоторых точках и разбегаются в разные стороны, не догнав друг друга. Наверное слушать интереснее, чем просто смотреть на танцующие пальцы.
Пауза.
Вы любите классическую музыку? Не очень? На концерте некоторые сидели с закрытыми глазами. Может быть, они заснули, а может зажмурились от удовольствия. Я так и не поняла. Ближе к концу что-то произошло. Руки дяди стали мощнее бить по клавишам, как будто он пытался укротить непокорный инструмент. Эта сила передалась мне. Ногами, спиной, всем телом ощутила как сквозь меня идут волны. Завибрировало всё тело. Как будто удар током. И я почувствовала музыку. Её ритм. Темп. Представляете? Не знала, что так бывает.
Застенчивая мечтательно улыбается.
Застенчивая. По пути из туалета заглянула в соседний зал. Там танцевали латиноамериканские танцы. Я застыла. Худенькие девочки извивались как змеи. Так красиво и плавно. Гладкие пучки, яркий макияж, а какие у них были платьица! Как у звезд на ковровой дорожке. С трудом уговорила маму отдать меня на танцы. Все так удивились, я же не слышу, как это я буду танцевать? Но я попросила дать мне шанс. Я буду стараться. Изо всех сил.

♣​
Застенчивая идет к книжному шкафу, ведет пальцем по корешкам книг. Садится на пол у шкафа.
Застенчивая. Знаете иностранные языки? А если бы в семье говорили на другом языке, выучили? Я тоже. А моя бабушка не хочет учить язык жестов. Даже пару жестов. Хотя бы один жест, чтобы понять меня. Ну правда. Ну не могу же я ради нее вернуть слух…
Пауза.
Застенчивая. Меня привозят к ней на выходные. И начинается наша жизнь в стиле ребус. Как в игре «Крокодил». Я показываю ей жесты, а она в ответ недовольно шелестит губами. Прочитать по губам нереально. Ну, говорит быстро, не очень четко. Потом начинает кричать. Я вижу это по венам, вздувшимся на шее. Вы думаете, что мы услышим, если громко говорить или кричать. Неправда. Не люблю, когда кричат. Взгляд такой появляется. Пугающий. Бабушка долго кричит и беспомощно машет руками. Как будто случайно хочет угадать какой-нибудь жест. Бабушка, ты не угадала.
Пауза.
Застенчивая. Мы не понимаем друг друга и бесимся. Каждый по-своему. Я убегаю в комнату и плачу. Собираюсь домой к маме. Бабушка раздраженно намывает посуду, а потом полы по всей квартире. И так несколько часов. Вечером мы миримся. Она подходит, обнимает меня, наливает какао и ставит тарелку с печеньем. Мы садимся и смотрим «Ледниковый период». Ну, фигурное катание. А через неделю все повторяется.
Пауза.
Застенчивая. Иногда так хочется пожаловаться ей. Наябедничать на девочек тупых во дворе, спросить совета, как-то смешно пошутить. Чтобы ее глаза стали от смеха хитренькими щелочками. Чтобы она узнала, что я умею шутить. Но не получается. Так что просто съедаю всё, что на тарелке, ношу шапку, которую она связала, и собираю волосы в хвост. Так опрятнее.

♣​
Застенчивая присаживается на край кровати.
Застенчивая. На кровати всегда расставляю игрушки. Это мои друзья. Папа называет пылесборниками. Танцую перед ними, представляю, что на сцене. Конечно, можно. Играйте, берите, мне не жалко. Закрываю глаза. В блестящем платьице кружусь по танцполу. Зрители смотрят на меня с восторгом, улыбаются и долго-долго хлопают. А я смеюсь и плачу от радости. Мне нравится быть в центре внимания. Только смотрят на меня не с восхищением, а с отвращением. Как будто я человек, который всё портит. Пришла и машу руками. Выделяюсь. Раздражаю. Веду себя не как все. Они шепчутся, показывают пальцем, обсуждают и смеются. А чего тут смеяться? Просто вам повезло чуть больше, чем мне. Я за вас рада, правда. Но зачем так ко мне относиться? Сразу обзываться, толкаться, на ногу специально наступать? Лучше бы просто не замечали.
Пауза.
Застенчивая. На танцах тоже шушукаются. Вижу, как радуются, когда я ошибаюсь и двигаюсь невпопад. Никто из мальчиков не хочет со мной танцевать. Встаю в конец зала и танцую одна. Иногда с учителем. Мне включают музыку погромче. Вибрация передается к ногам. Помогает держать ритм. Еще зрительный контакт помогает. Но я стесняюсь. После занятий репетирую дома. Я очень стараюсь. Быть такой же, как вы. Только я как кофе в вакуумной упаковке, туда не проникает звук. Но в остальном-то я такая же. Передайте им.

♣​
На прикроватной тумбочке начинает вибрировать будильник. От сильной вибрации он постепенно сдвигается к краю тумбочки и падает. Все это время Застенчивая наблюдает за его траекторией. Застенчивая поднимает будильник, отключает его, кладет рядом со слуховым аппаратом на тумбочку.
Застенчивая. Показать? Это слуховой аппарат. Сейчас. Вот, видите прозрачный вкладыш? Он вставляется в ухо, а этот полукруг за ухо. Многие думают, что если я с аппаратом, то все слышу. Но это не так. Когда надеваю слуховой аппарат из мира полной тишины попадаю в мир разных звуков. Слышу шум. Громкие и резкие звуки. Непривычно. Слышу голоса, но не понимаю, что говорят. Болит голова от шума. Невозможно разобрать слова. И я все время боюсь его потерять. Один раз после занятий гуляла во дворе, пыталась понять, что кричат девчонки. Бесполезно. Потом все стихло. Думала, все разошлись, а оказалось, потеряла аппарат. Он выпал из уха, а я не заметила. Вкладыш неплотно прилегал. Так расстроилась. Искала везде, где только можно. Нигде нет. Села на бордюр и заплакала. Ругала себя. Он очень дорогой. Обидно. Сижу сопли пускаю. Вдруг приходит Костя, протягивает аппарат. Я вся покраснела. Так неловко было, что он его нашел. Слуховой аппарат старенький, невзрачный. И вкладыш пожелтел. Наверняка Костя заметил. Еще подумает, что я неряха.
Застенчивая смотрит вдаль.
Застенчивая. У Кости очень умные глаза. И красивые руки. И вообще он красивый.
Пауза.
Застенчивая. Я рассказала маме про Костю. Мама грустно улыбнулась и сказала, что Костя мне не подходит. «И вообще говорящие никогда не будут встречаться с глухими, забудь. Слабослышащие еще может быть, а вот говорящие – никогда». Я спросила: «Даже если любят друг друга?» Мама помотала головой и вышла из комнаты. А потом рассказала бабушке. Хотя это был секрет. Она всегда рассказывает бабушке мои секреты. Бабушка сказала, чтобы я не выдумывала. А я и не выдумываю. Может вы знаете, почему Костя не будет со мной встречаться?
Пауза.
Застенчивая. Что вы обсуждаете? Почему прикрываете рот рукой? Не хотите, чтобы я прочитала по губам? Вам тоже кажется, что Костя мне не пара? Почему молчите? Ответьте. Ну пожалуйста.

♣​
Застенчивая выходит из своей комнаты.
Застенчивая. А вот комната родителей. Заходите.
Застенчивая заходит в комнату родителей. Встает у дивана.
Застенчивая. Тут смотрю телевизор. Мама рассказывала, что раньше в новостях слева была сурдопереводчица. Она показывала, о чем говорит ведущий. Многие неслышащие от нее узнавали про новые жесты и термины. А потом на телевидении решили, что размахивающая руками женщина всех отвлекает. Ее заменили на бегущую строку внизу экрана. За бегущей строкой не успеваю. Она бежит быстрее, чем мои мозги. Хотя если бы в жизни у людей на лбу была такая строка, было бы проще. Тогда смогла бы дружить с Костей, с ребятами на танцах и во дворе, сразу понимать, что говорят, а не додумывать через детали. Но пока каждый раз собираю детскую пирамидку. Красный круг - смотрю на лениво двигающиеся губы. Они торопливо чавкают или небрежно выплевывают слова? Синий круг - ловлю взгляд и рассматриваю все его оттенки. Злой? Добрый? Заинтересованный? Равнодушный? Насмешливый? Желтый – изучаю мимику и настроение. Оранжевый – наблюдаю за жестами. Вы тоже их используете. По ним вижу робкий человек или смелый. Зеленый – сравниваю, как он общается с другими. После этого могу понять чуть больше. Но не на 100%. Наверняка вы не цените, но слышать - настоящая суперспособность.
Пауза.
Застенчивая подходит к тумбочке, на которой лежит кипа журналов.
Застенчивая. Здесь, под журналами, нашла письмо от бабушки. Она часто пишет письма маме. Рассказывает, как всем надо жить и что делать. Мама учила, что нехорошо читать чужие письма. Но там мое имя, значит и для меня. Бабушка пишет, что я совсем от рук отбилась. Как это? Разве я плохо себя веду? Что маме нужно обратить внимание на мое поведение. Что у меня в голове одни мальчики. Что надо про учебу думать. Что все из-за танцев. Что это не для меня. Что нужно реально смотреть на вещи. Что мной серьезно нужно заняться. Ааа, так вот о чем говорит бабушка, когда быстро шевелит губами и напрягает шею!
Пауза.
Застенчивая. Девочки в студии думают как бабушка. Они тоже считают, что на танцах мне не место. Подговаривают свободных мальчиков не выступать со мной в паре. Скоро мой первый отчетный концерт в студии. Мечтаю оказаться на сцене и увидеть, как мне хлопают.

♣​
Застенчивая подходит к большому зеркалу, которое висит на стене. Всматривается в свое отражение.
Застенчивая. Глухие машут руками. Мы так разговариваем. А замечали, какой это объемный язык? Некоторые жесты показывают одной рукой, некоторые - двумя. Еще к рукам подключаются движения лица, корпуса, всего тела. Эти разговоры напоминают танец. Когда плавный изящный вальс, когда быстрый эмоциональный джайв, а у некоторых - загадочную румбу. Каждый танцует свой. Зависит от настроения и ситуации.
Застенчивая поворачивается к гостям.
Застенчивая. Знаете, как можно, не зная жестового языка, сразу понять, что мы ссоримся? Жесты становятся резче, на лице - неприятная гримаса, появляются обидные жесты оскорблений. Я их знаю, но не покажу. Так нельзя говорить.
Пауза.
Застенчивая. Помните, я сказала, что готовлюсь к отчетному концерту? На него пришли родители, позвали бабушку. Я переживала. Хотелось показать всё, чему я научилась за эти несколько месяцев. В ночь перед выступлением не могла уснуть, повторяла движения. Платье для концерта попросили у дочки маминой знакомой. Голову покрыли липким желе, которое мама зачесала в гладкий пучок.
Застенчивая садится на пол.
Застенчивая. Перед выступлением узнала, что танцую с новеньким Пашей. Заволновалась еще больше. Просто Паша двигается так, как будто линейку проглотил. Когда начался концерт, мы с Пашей встали позади всех. Во время танца повторяла про себя «ча-ча-раз-два-три» «ча-ча-раз-два-три». Ну, чтобы не сбиться с ритма. Но сбивал Паша. Он путал все движения, наступал на ноги и невпопад двигался. Я пыталась направлять его, но он не понял. Сопротивлялся больше. Потом его так занесло, что он оттолкнул меня. Я не удержалась и упала на пару впереди. А они завалились на соседнюю. Остались танцевать только пары в первом ряду. Было так стыдно! После выступления всю вину свалили на меня. А Пашу пожалели. За кулисы прибежали родители с бабушкой. Им было неловко за меня. Бабушка извинялась перед тренером. Мама с папой сказали, что выглядела я нелепо. И что бабушка права, надо выбрать другое увлечение. Поспокойнее. Вышивать, шить мягкие игрушки. Так они решили. И запретили ходить на танцы.
Дома я закрылась в комнате. Долго водила пальцем по вышивке и блестящим пайеткам на платье. Потом стояла, прислонившись горячим лбом к холодному окну. Моя мечта так и осталась мечтой.
Пауза.
Застенчивая вскакивает.
Застенчивая. Просто я ни при чем. Ну правда. Если бы вы увидели этого Пашу, то все поняли. Ну, что я не виновата. Он даже ходит как робот. На прямых ногах.
Пауза.
Застенчивая. Я тогда перестала чувствовать музыку. Включала на полную громкость. И ничего не чувствовала. Не понимала, что происходит. Музыка исчезла.
Пауза.

♣​
Застенчивая одевает теплые шерстяные носки.
Застенчивая. Через несколько дней вышла во двор. Гуляла там одна. Мимо меня прошла маленькая худенькая старушка. С двумя огромными пакетами. Я не сразу решилась подойти. Уже было такое, когда хотела помочь, но не понимала, как. В такие моменты еще больше злишься на себя и свою глухоту. Думаешь, ну почему я не могу помочь? Например, вызвать скорую, когда это необходимо. Один раз было такое. Я пошла в магазин за молоком. Увидела мужчину у холодильника с готовой едой. Прошла дальше, взяла пакет молока, вернулась. Смотрю, а мужчина лежит на полу, дергается, изо рта пена. Потянулась за сотовым, но скорую по сэмээс не вызовешь. Побежала к охраннику, он вызвал. Страшно.
Пауза.
Застенчивая. Я подошла к бабушке с пакетами. Улыбнулась и протянула руку. Бабушка дала мне пакет и мы пошли. Она разговаривала со мной, а я шла, улыбалась. Ничего не понимала и кивала. Минут через десять мы подошли к культурному центру. Не была там ни разу. Хотела отдать пакет и убежать, но бабушка позвала с собой. Мы зашли в актовый зал. Там танцевали пожилые люди. Я увидела, что у нас есть общее. У некоторых тоже слуховые аппараты. Один дедушка пригласил на танец. Я застеснялась. Но согласилась. Дедушка хорошо танцевал. Мои ноги сразу вспомнили шаги. Было так здорово снова танцевать. Стала бегать туда через день. Смотреть репетиции. Часто участвовала в них. Снова почувствовала музыку. И танцевать стала увереннее. Меня хвалили. На занятиях бабушки и дедушки угощали то конфетами, то булочками. Если мы не понимали друг друга, писали записочки. Они готовились к выступлению на 9 мая. И я вместе с ними. Маме с папой говорила, что иду гулять, а сама бежала на репетиции. Только не рассказывайте им, ладно? Я просто делюсь с вами секретиками.

♣​
Застенчивая идет в коридор. Останавливается у рамки с фотографией, пальцем смахивает пыль с рамки, достает из кармана бумажный платок и протирает стекло.
Застенчивая. Вы торопитесь? Погодите, не уходите. Остался только коридор. Хотела вам показать нашу фотографию, где я, мама и папа. Мы тут счастливые. Это еще до развода. Папа потом к Лике ушел. А мама устроилась работать еще в одну смену. Я ее теперь почти не вижу. Незадолго до их развода, я шла после репетиции домой. Во дворе никого уже не было. Иду и вижу сережка валяется. Красивая, в форме сердца, с камушками. Вспомнила, что Сашкина сережка. Она же у нас главная модница. Громче всех надо мной смеется. Взяла я эту сережку, завернула в листовку. Чтобы никто не нашел. И выбросила в мусорку. Так тебе и надо, Саша. Ходи теперь без своих красивых сережек. Одну-то она вряд ли будет носить. А мне ее сережка и подавно не нужна.
Застенчивая садится на пол.
Застенчивая. На следующий день мы с дедушкой выступали в моей школе. Вообще я в школу редко хожу, на домашнем обучении. Там учатся все девчонки с моего двора. И Костя. Поэтому я сильно переживала. Но в этот раз всё получилось! Мы отлично станцевали. От восторга у меня перехватило дыхание и закружилась голова. Нам хлопали, некоторые даже стоя. В том числе Костя. В глазах учительниц блестели слёзы. Они просто в первом ряду сидели, поэтому я заметила. Никогда еще я не была так счастлива, как тогда.

Поворачивается ключ во входной двери. Входит мама. Видит Застенчивую, которая сидит у двери, смотрит перед собой и прижимает к груди рамку с фотографией.


Конец
ноябрь, 2020 г.

Екатерина Исаченкова

⁣Познавши жизнь - все грани и добра и зла
и тьмы и света, никчемность жизни суеты -
устал
в смятении ума нашёл дорогу, что вела
в миры иные и под покровом темноты
я нож достал
осталось в нужном месте полоснуть
и на траве под звёздами уснуть

Чтоб навсегда!

И не проснуться больше никогда
в этом безумии уже и не людей.

Животный мир страстей.

Но расступилась тьма и на пути возник
неясный силуэт
И филина тревожный крик
и вроде человек, а вроде нет
лишь карие глаза под капюшоном
почудилось - мы с ним давно знакомы
неясный след из памяти моей
когда бродил я в опьянении угаре.

Не помню - много было этих дней
когда в душе гнездились твари

Глаза его внимательно тревожны
манят, как цветик придорожный
рукой взмахнул - возник игорный столик
Давай сыграем, дальше нет пути
не обыграв меня. Собрав остатки воли
я сел играть - предельно осторожно

И сразу начал он мутить

Зашёл я с благородства - бьёт обманом
и правду ложью покрывает
Карт доброты и милосердия - не знает
он сразу их в отбой - таких карт не бывает
среди людей лишь зло во козырях
Я понял - проиграюсь в прах.

Два козыря остались у меня - любовь и честь
они бьют всё, но как стерпеть мне эту боль
души - как можно мерзость честью покрывать?
Нельзя, если в душе святое есть,
любовью против похоти сражаться
Нет, никогда - уж лучше сдаться

Хотя...хотя остался джокер - жизнь
ведь я судьбой не дорожил
Я понял - он шайтан
ведь это он во мне блажил

Такого он не ожидал
но ставку принял - жизни рок
нахмурился, вновь карты сдал
потом, задумавшись, изрёк:

"потоки зла с вершины славы
в пропасть забвения сметают
и там, истерзанные лавой
своих грехов - все исчезают

И ты пойми , среди людей
нет больше белых лебедей,
лишь вороньё
Но жизнь - не старое тряпьё
Ты возжелал себя убить
и во сырой земле лежать
за то, что всех сумел простить
за то, то всё сумел понять

Ты шёл туда, где больше света,
упорно, в поисках ответа.
Пришёл во тьму
и пусть страдал ты неумело,
познавши боль души и тела -
ты жизнь познал
себя постиг,
своей судьбы последний миг
предназначение твое...своё
ты сохранил любовь и сердце
любовь и есть печать бессмертья"
***
И тут как шулер он достал
судьбу из рукава
и возложил на жизнь мою
а я ещё не понимал,
что не шайтан меня переиграл

Играть мне дальше не с руки,
жизнь разлетелась на осколки.
судьбы разбитые куски

А сверху новая судьба

***
Рассвет поёт надеждой и любовью,
закат несбывшейся мечтой,
а жизнь - это и небо голубое
и отблеск тучи грозовой....
во чистом поле снегом заметает,
мне зимний ангел наморозил путь
я знаю, что к весне душа моя оттает,
вот только этой встречи не вернуть...

Достав Судьбу из рукава, Господь меня переиграл!

⁣РОМАН О ВЕРОНИКЕ, ИЛИ ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ РЕДАКТОРА СИНИЧКИНА


Действующие лица:
Синичкин – редактор книжного издательства.


Комната в коммунальной квартире. Тусклая лампа под потолком. Заправленная кровать, обеденный стол с тремя стульями, компьютерный столик с компьютером, сервант, шкаф. Синичкин сидит за обеденным столом
СИНИЧКИН. Вот и суббота прошла. Все нормальные люди, вроде Тамары Сергеевны и дяди Грини уже спят, и только мы с Надькой и Мишкой даже не ложились... Кстати, где они? Чего так долго моют посуду?
Синичкин оглядывается на входную дверь, зевает
Нет, правильно Надька говорит: я идиот. Только идиот будет все выходные дни редактировать чужую рукопись, вместо того чтобы еще на прошлой неделе вернуть её главному с небольшими правками и словами одобрения… Главному, знаю, это бы понравилось – ему нравится, когда мы, простые редакторы, нахваливаем тех, кому он не смог отказать.
Синичкин вздыхает, пересаживается к компьютеру
Как же мне надоел этот роман... Нет, ну что это такое?
Насмешливо читает с монитора
Расставшись с Вероникой, Ярослав понял, что уже никогда не будет счастлив в этой жизни. И еще понял он: любить так, как любил ее – свою единственную и неповторимую – никого не сможет.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера, хихикает
Как я сегодня Надьку разбудил этой фразой! А! Надька вздрогнула, открыла глаза, пролепетала: «Синичкин, ты что-то сказал?»
Синичкин оборачивается к пустой кровати
Я сказал, что...
Утыкается в монитор компьютера, читает
…он брел по ночным улицам города, и его измученная душа обливалась светлыми очищающими слезами.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Надька, конечно, заинтересовалась: «Кто это он?» Я объяснил: он – это Ярослав, плейбой, с кем только что рассталась Вероника ради другого плейбоя – Альберта, с которым у нее в прошлой главе возникла духовная связь и, и... как там её?
Утыкается в монитор компьютера, читает
А! Редкое родство душ.
Отстраняется от монитора компьютера
Это так считает автор. Мне же кажется: главная причина заключается в том, что Ярослав – просто плейбой, а Альберт – плейбой-фабрикант... Тут Надьке стало еще интересней. «То есть, – спросила она, – ты хочешь сказать, что Вероника ушла ради денег?»
Синичкин хихикает
Какая же Надька у меня прямолинейная! Всё-то у нее просто и понятно... Нет-нет, Вероника не такая. Ее не деньги интересуют – мужчины, с которыми она могла бы не думать о деньгах... Надька помолчала, посопела и вдруг выдала ни с того ни с сего: «На месте Вероники я бы тоже ушла к фабриканту».
Пауза
Удивила. Я бы, может, тоже ушел, было б к кому. Надька, как это услышала, с кровати слетела, подбежала и начала: «Давай, Синичкин! Вперед, Синичкин! Только перед этим, Синичкин, ковры не забудь выбить, а то в комнате – пыль столбом!» Ну, прямо детский сад... Ладно, вернемся к роману.
Синичкин удрученно машет рукой, утыкается в монитор компьютера
Где я остановился-то? Ага. Вот.
Читает
Ярослав понял: только труд, только тяжелый умственный труд способен отвлечь его от мысли о той, которую так бешено любил. Сесть за письменный стол, взять ручку, окунуться в океан фантазий – что может быть благотворней для человека, чье сердце день и ночь кровоточит от бесчисленных ран!
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Пока Надька соображала: что да как, я быстренько перевел разговор на другую тему – попросил угадать чего мне сейчас больше всего хочется. И сам же ответил: «Супчика! Горячего такого, с мяском, с дымком. Чтоб дух от него витал по всей коммуналке, чтоб ложка блестела серебром на накрахмаленной салфетке, чтоб мерзавчик с беленькой, запотев от страха, стоял поодаль в ожидании минуты, когда я недрогнувшей рукой возьму его за горло!» Надька от такой наглости на секунду-другую опешила, но быстро опомнилась, спросила: что это было – плач Ярослава по несостоявшемуся семейно-кулинарному счастью из романа о Веронике или робкие попытки редактора Синичкина в очередной раз увильнуть от исполнения супружеских обязанностей.
Пауза
Эх, кто бы только знал, как с ней скучно, – ни поговорить по-человечески, ни выпить по-людски! Целыми днями только и слышишь язвительные замечания вперемешку с горестными причитаниями о пыльных коврах, домашних делах, высоких ценах и низкой зарплате – моей, естественно, поскольку другой зарплаты бог нашей семье пока что не дал... А Надька продолжала: «Дорогой! Не хочу показаться назойливой, просто напомню, что в нашем обществе просить может лишь тот, кто что-то дает»... Ну да. А так как я, по ее мнению, ничего не даю, то и супу с водкой мне, по-видимому, сегодня опять не будет... Ну и ладно. Я, как можно вежливей, поблагодарил ее за то, что она со мной обошлась по справедливости – обругала, но на паперть не отправила – и согласился на пиво с сосисками. Тут Надька взбеленилась. Приняв мои слова за намек на то, что, по справедливости, идти на паперть должна она сама, поскольку, в отличие от нее самой, я хоть какие-то деньги в дом всё же приношу, в красках передала то, что якобы слышала обо мне от неких хорошо знакомых нам людей. Что я глупый, ленивый, бездарный, что я ничего не знаю, не хочу, не умею и что ей – страстотерпице, посвятившей всю себя заботам о муже и семье, по справедливости, давно бы следовало выгнать меня взашей, а не кормить супом из поблескивающей серебром ложечки.
Синичкин вздыхает, поворачивается к монитору компьютера
Нет, не успею я отредактировать роман, ни за что не успею... А кто в этом виноват? Тот, кто дал обещание его напечатать. Тем паче что тот, кто дал обещание его напечатать, хоть и главный, но тоже какой-никакой редактор.
Пауза
В общем, пообещал я Надьке уволиться. Надька в ответ презрительно хмыкнула, но – удивительное дело – успокоилась. Посмотрела на меня так, словно по моему виду хотела определить, что я там опять задумал, какую свинью в очередной раз решил ей подложить, и, махнув рукой, принялась одеваться... Поведение жены, признаюсь, слегка озадачило. Может, она испугалась того, что мне не удастся найти другую работу, как это случилось с нашим соседом Мишкой Чертковым? Хотя чего пугаться? С моими-то талантами я всегда найду себе дело. Что же касается Мишки, то, по словам нашей соседки Тамары Сергеевны, это не он не может найти работу, работа не может найти его. А что? Очень может быть. Найти того, кто прячется на митингах с манифестациями, думаю, действительно непросто. Впрочем, я Мишку не осуждаю, точнее, перестал осуждать, когда узнал, какие бабки ему и его коллегам прошлой осенью отвалили за одну удачно проведенную акцию протеста.
Синичкин вздыхает
Ладно, что об этом говорить. Надо работать – читать, редактировать, переписывать.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Ярослав пахал как каторжный. Раздумывая над сюжетом романа, он по нескольку часов в день бродил по парку. Разглядывал лица прохожих, стараясь увидеть в них то, чего они сами в себе не замечали, следил за облаками, пытаясь разгадать, какие силы движут миром, а ближе к полуночи, когда большинство горожан, поужинав, отходили ко сну, бесстрашно опускался на городское дно и часами учился у его обитателей новой, доселе недоступной мудрости.
Пауза
Может, мне этого Ярослава убить на фиг? А что? В чем проблема? Напишу, что он надорвался на ниве тяжелого писательского труда и скоропостижно скончался в объятьях Вероники.
Синичкин печатает на клавиатуре, говорит
Вероника, понятное дело, от такого удара прозреет и, прозрев, бросит своего фабриканта – дескать, я теперь порядочная девушка, а не какая-то там профурсетка. Ну и, само собой, заявит тем, кто по достоинству не сумел оценить ее душевного порыва: так, мол, и так, пусть отныне я буду жить в труде и бедности, зато в гармонии с собой и своей совестью... В общем, всё у нас закончится хеппи-эндом: читатели будут лить очистительные слезы, автор – купаться в лучах славы, главный редактор – выписывать себе премии, а я...
Синичкин убирает руки с клавиатуры
А я, кажется, опять заврался. Нет, идея, конечно, хорошая, спору нет, вот только воплотить её вряд ли удастся – рукопись, будь она неладна, должна быть сдана не позже, чем через два дня.
Пауза
Ладно, пусть живёт. Читаем дальше.
Синичкин читает
Первыми, кому Ярослав показал свой роман, были обитатели городского дна. Успех был феерическим…
Отстраняется от монитора компьютера
Да. А еще сегодня приходил дядя Гриня за деньгами. Я вместо денег предложил водки. Дядя Гриня отказался. Я достал из-за шкафа заначку, которая у меня осталась – початую бутылку перцовки – и сказал: «Это всё, что у меня есть». «Синичкин! – взвыл дядя Гриня. – Имей совесть! Ты мне уже два месяца...» Не дав ему договорить, я твердо сказал: «Стоп!». Подождал, когда он успокоится, и предложил выбрать что-то одно – либо деньги, либо совесть. Объяснил: я не банк, всего сразу не осилю. Тем более что ни в одном даже самом распрекрасном банке не бывает то одного, то другого! И если, продолжил я, даже в самом распрекрасном банке не бывает то одного, то другого – то денег, то совести, – откуда всему этому взяться у меня, тем более столько и сразу?
Синичкин встает из-за компьютера, подходит к серванту, достает початую бутылку перцовки
Дядя Гриня выбрал деньги – три тысячи рублей, которые дал мне взаймы два месяца назад... Я спорить не стал. Достал из серванта рюмки...
Синичкин достает из серванта рюмку


…наполнил перцовкой...
Наполняет рюмку перцовкой
…и выказал сожаление по поводу того, что между деньгами и совестью он, дядя Гриня, выбрал деньги. И снова предложил выпить.
Синичкин выпивает
В этот раз дядя Гриня принял мое предложение – опрокинул в себя стопочку, не побрезговал...
Синичкин передёргивает плечами
Эх, хорошо пошла... Мне бы, идиоту, закончить на этом, а я начал сетовать по поводу того, что когда-то, совсем недавно, мы жили как друзья – по любви и совести.
Синичкин наполняет рюмку перцовкой
Дядя Гриня расстроился. Отодвинув пустую рюмку, спросил: что я хочу этим сказать – уж не то ли, что он, зная, что у меня нет денег, всё же пошел за ними? Потом пркачал головой и добавил: «Всё так, парень. Верно говоришь: знал и пошел... знал и пошел... Против совести своей пошел».
Синичкин выпивает
В общем, дядя Гриня ушел ни с чем... Он ушел, а настроение, и так неважнецкое, окончательно испортилось.
Синичкин открывает ящик серванта
Не зная, чем порадовать себя, я открыл ящик серванта, в котором хранилась зарплата, полюбовался на купюры, дважды пересчитал их. Не повеселело. А ведь вроде всё вышло по-моему, так, как хотел: и деньги сохранил, и отношения с соседями по коммуналке не испортил. И всё равно грустно отчего-то стало. Несчастливо. Плаксиво.
Синичкин садится за компьютер
Надька вернулась из магазина сразу после того, как за дядей Гриней закрылась дверь. Выложила на стол продукты, подошла ко мне и, опершись локтями на плечи, спросила: как дела. «Нормально, – ответил я. – Работаем». Надька рассмеялась. Сказала, что не про меня спрашивает – какие, дескать, у меня могут быть дела? – про Веронику с Ярославом. «Не сошлись ли еще?» Я ответил: нет. «Правда Ярослав подкараулил ее у салона красоты, навязал свой роман с посвящением и назначил свидание на мельнице. Надька не поверила. Спросила: «На какой такой мельнице?» Я тоже не поверил, когда в первый раз прочитал об этом. Но мне что, у меня есть рукопись, а значит, в любой момент я могу убедиться в том, что глаза и разум меня не обманывают. А вот Надьке пришлось объяснять. «Дело было так, – начал я. – Ярослав, став известным писателем-романистом, купил за городом старую мельницу. Зачем купил, не спрашивай, автор, похоже, этого сам не знает. Я, конечно, приписал от себя, что, случайно увидев ее, мельницу, за городом, он испытал острый приступ ностальгии – тоски по малой родине». Тут испугался, что Надька опять начнет задавать дурацкие вопросы – как например, где у Ярослава малая родина, и если я не знаю, где у него малая родина, как могу утверждать, что именно по мельнице, а не по какому другому сельхозобъекту ностальгировала его душа, – и добавил, что вероятно он приобрел ее за тем, чтобы водить туда романтически настроенных баб... Надька посмотрела на меня с отвращением. Процедила сквозь зубы: «Какая мерзость!» – и, высоко подняв голову, вышла из комнаты... А я потер ладони и, радуясь редкой минуте покоя, принялся за работу.
Синичкин утыкается в монитор компьютера. Отстраняется от компьютера
Однако довольно скоро выяснилось: не покоя мне в этот час хотелось – соучастия. Едва прочитав новую главу, я горько пожалел о том, что рядом нет моей Надьки. Ей бы эта глава, знаю, понравилась: ее хлебом не корми – дай послушать, посмотреть, подсмотреть за любовным свиданием. А особенно за таким.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Схватив Веронику, Ярослав бросил ее в стог сена. Вероника прошептала: «Я твоя!». Он глухо прохрипел: «Я твой!». Она добавила: «Делай со мной всё что хочешь!». Он пообещал сделать с ней то, что хочет и не хочет, а также то, о чем им впоследствии будет стыдно вспоминать, и решительным движением сорвал с себя рубаху.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Жаль, конечно, что я не позвал Надьку. Но бегать и звать было некогда – Ярослав приступил к активным действиям.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Как прижатая носком ботинка ящерица, Вероника извивалась под его могучим телом. Она стонала, кусала, визжала: «Да! Да! Да!», потом выскальзывала и уже не пугливой ящерицей, но страшной в своей неудовлетворенной страсти самкой богомола бросалась на него... Так, стоп!
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Что-то тут не то. Экспрессии много, а вот правды жизни – кот наплакал. Нет, я, конечно, понимаю: любовный роман не подразумевает полной идентификации сюжета со скудной на яркие краски российской действительностью, но где это, интересно, автор видел таких женщин? Я лично – нигде. Надька, сколько помню, в минуты близости вела себя с глубоким чувством собственного достоинства – резких движений не делала, напрасно не шумела. Тамара Сергеевна – вроде тоже... Кстати! А как вела себя в постели Тамара Сергеевна? Надо же, не помню.
Синичкин поворачивается к монитору компьютера
Впрочем, чему тут удивляться. Трезвым я её никогда не посещал, и, стало быть, помнить все интимные подробности изначально не мог... Итак, на чем я остановился?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Как прижатая носком ботинка ящерица, Вероника извивалась... М-да.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Решив, что сравнение с ящерицей никуда не годится, я стёр весь абзац, закрыл глаза и, представив Веронику такой, какой она была в минуты первых свиданий с Ярославом и Альбертом – чистой, целомудренной, невинной – начал с красной строки.
Синичкин говорит и печатает на клавиатуре, что говорит
Как непорочная девица, Вероника извивалась под его могучим телом. Она стонала, кусала...
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Нет. Это тоже не то. А что хуже всего: «не то» и «не так» будет у меня, видимо, до тех пор, пока я еще раз не увижу постельную сцену собственными глазами... Я встал. Раздумывая над возникшей проблемой, вышел в коридор. Послушал, о чем болтали на кухне Надька с Мишкой Чертковым, – они болтали о старой говядине, которая, по их мнению, будет вариться ещё как минимум час, – и подумал, что Надька не отстанет от бедной говядины до тех пор, пока та не обретет необходимую кондицию. И еще подумал: это хорошо, что говядина старая, хорошо, что в ближайший час жена меня не хватится – это мой шанс. Более не раздумывая, я решительным, но вместе с тем тихим шагом направился к Тамаре Сергеевне. Постучал в её дверь и, услышав «Да-да, войдите!», переступил порог... Как я и думал, в реальной жизни всё выглядело совершенно иначе.
Синичкин быстрым шагом подходит к серванту, наливает в рюмку перцовки, выпивает
Когда минут через десять-пятнадцать, вежливо поблагодарив соседку за неоценимый вклад в создание нового литературного произведения, я вышел в коридор, Надька с Мишкой по-прежнему болтали о говядине. Я хотел зайти на кухню разогнать их, но побоялся, что за досужими разговорами растеряю полученные от соседки впечатления, и поспешил к компьютеру.
Синичкин подходит к компьютеру, садится, говорит и печатает на клавиатуре то, что говорит
Вероника замерла, точно вспомнила нечто неимоверно важное и часто задышала. Всё, что ее недавно беспокоило – плохо сбритые на ногах волосы, синяк на бедре, запах перцовки изо рта любимого – мгновенно отошло на второй план. Ее чувства, ее сознание сконцентрировались на охватившим тело возбуждении. Ей стало жарко. Она распахнула объятья, потом притянула меня к себе – то есть не меня – счастливчика Ярослава, выгнула спину и сладко застонала.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Ну вот, совсем другое дело! А то, понимаешь, ящерица! Лучше б про змею подколодную написал, герпетолог хренов! У нас в России нет такого мужика, на груди которого эта гадина не свила б себе гнездо... В общем, дальше пошло как по маслу. Из-под моих пальцев со скоростью звука вылетали буквы и, совершив невидимый глазу путь по печатным платам, как лыко в строку ложились на монитор компьютера. Единственная, и то небольшая, заминка вышла по окончании второй части романа, где Ярослав признался Веронике в ревности.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Вероника! – воскликнул Ярослав. – Мы с тобой вместе полгода, и все эти полгода ты изменяешь мне с Альбертом. Ты не любишь меня!
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Вероника сначала никак не могла взять в толк, о какой измене идет речь. И лишь потом, когда до нее дошел смысл терзаний Ярослава, объяснила, что не с Альбертом изменяла ему – а Альберту с ним. А чтобы он всё как надо понял и больше не донимал ее подобными глупостями, строго добавила, что она – девушка честная, высоконравственная, и если изменяет, то только из-за великой любви к нему – её милому дурачку... Судя по описанию автора, Ярослав дурачком не был, но постичь ход мыслей Вероники долго не мог. А я вот сразу постиг. Впрочем, невелика мудрость – читать мысли того, у кого их раз-два и обчелся. Сохнет она, как и многие ей подобные, по одному, жизнь отравляет другому, встречается с третьим, рожает – от кого получится. В общем, всё тут более-менее нормально. Идём дальше.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Ярослав дико ревновал.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
И тут я вспомнил о Надьке. Час прошел, говядина должна уже свариться, а жены всё нет. Как так? Не зная, что и думать, вышел в коридор. Посмотрел на кухне – никого, в туалете, в ванной комнате – тоже. Спросил встретившуюся Тамару Сергеевну: не видала ли она, часом, мою Надьку. Та отчего-то вдруг смутилась и, стараясь не глядеть мне в глаза, сказала, что вот, дескать, беда – синяк на бедре никак не проходит... Не понравился мне ответ Тамары Сергеевны, очень не понравился. С чувством, будто от меня скрывают то, что всей коммуналке давным-давно известно, подошел к Мишкиной двери и что есть силы, толкнул плечом... Дверь открылась. Тяжелой походкой Командора я переступил порог. И что увидел! Надька – моя Надька! – сидела на кровати рядом с Мишкой и глядела на него так, словно в придачу к тем, по ком сохла, кому столько лет отравляла жизнь, нашла, наконец, того, с кем можно зачать ребенка. Я, конечно, вспылил. Потом вернулся к себе в комнату и, густо замазав разбитую губу зёленкой, снова сел за компьютер. «Супружеский долг на сегодня исполнил, ухажеру жены рожу начистил, теперь можно и поработать». Итак, что тут у нас?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Осенью Вероника родила девочку.
Отстраняется от монитора компьютера
Интересно: от кого?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Вероника назвала ее Азалией.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Эй, автор! Алло! Ты нам не имя девочки – на фиг нам её имя! – ты нам, читателям, отчество назови!
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Узнав о рождении дочери, Альберт подарил Веронике бриллиант чистой воды.
Отстраняется от монитора компьютера
Круто. А Ярослав?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Ярослав, крепко прижав к груди своего первенца, заплакал от нахлынувшего счастья.
Отстраняется от монитора компьютера
И тут, не дождавшись от автора ни имени отца девочки, ни ее фенотипических особенностей, по которым можно было бы самим догадаться, что к чему, я окончательно разуверился в романе.
Пауза
М-да... А все-таки здорово я всадил Черткову – правой через руку! Шик!
Синичкин выходит из-за компьютера, подходит к столу
Только я помянул Черткова, как Чертков явился сам, да не один – с Надькой, фингалом под левым глазом и бутылкой водки. Сел, многозначительно помолчал, барабаня пальцами по столу, и предложил поговорить как мужчина с мужчиной. «Ты, – говорит, – чего на меня наехал? Ты, – говорит, – Синичка, может, подумал, что я с женой твоей трали-вали развел? Да?» Я ответил: да.
Синичкин бьет кулаком по столу
Хотел еще раз въехать по его наглой роже, чтоб уж, значит, окончательно закольцевать тему нашего конфликта, но тут подошла Надька. Молча расстелила на столе скатерть, бросила на нее три ложки, хлебницу, а потом... Осторожно, так, чтобы не расплескать, поставила передо мной наполненную до краев тарелку супа. Такого, как я любил – горячего, с мяском, с дымком, с ароматом, от которого кружится голова, и томительно сосет в желудке. Не успел я опомниться, как рядом с тарелкой появилась рюмка – одна, вторая, третья. Мишка тут же наполнил их водкой из принесенной с собой бутылки – одну протянул мне, другую Надьке, и со словами «Будем здоровы!», выпил. Я тоже выпил – куда деваться? Занюхал терпко пахнущей тмином корочкой черного хлеба и, стараясь не обращать внимания на зазвучавшие в мою честь дифирамбы с панегириками, принялся хлебать суп и думать о героях редактируемого мной романа. «Что ждет их в будущем? Да ничего хорошего. Вероника, дав дочери отчество Альбертовна, окончательно уйдет к фабриканту. Ярослав или сопьется, или утешится в объятьях какой-нибудь богатой старухи. Нет. Сначала, думаю, сопьется, а уж затем, с пьяных глаз, утешится. Альберт всю жизнь будет изводить Веронику подозрениями в том, что ребенок зачат не от него, и когда-нибудь доведет её до психического расстройства... Нехорошо, конечно, подозревать жену в подобном свинстве, я понимаю. Но и жену тоже надо понять – она бы, может, и сказала, кто приходится отцом ребенку, да ведь, наверняка, сама этого точно не знает... Водка быстро кончилась. Не успел я огорчиться, как Мишка принес еще бутылку. Сам разлил – рюмку мне, полрюмки себе – и, провозгласив тост за дружбу, предложил выпить до дна.
Пауза
Вот так незаметно пролетел еще один субботний вечер. Пока мы пили, а пили мы долго, полночи, Надька как заведённая ходила от меня к Мишке, от Мишки ко мне, гладила нас по плечам, по головам и, казалось, не могла нарадоваться тому, что в нашей коммунальной квартире наконец-то воцарился мир да лад... А потом они ушли мыть посуду. И вот я сижу, смотрю в монитор компьютера и умираю от страха. Мне кажется: стоит дотронуться до любой его клавиши, как из бездонных глубин дисплея вылезет калека-звереныш – мой стыд, мой срам, мной недоработанный роман о Веронике. Окинет плотоядным взглядом комнату, увидит меня – беззащитного, одинокого, пьяного – сядет на шею и заявит свои права на жизнь, на качественное редактирование, рекламу, достойный тираж. И что я ему, убогому, дам? Кто я? Никто. Идиот. Не был бы идиотом – не стал бы тратить на него свои выходные, а еще в зародыше придушил собственными руками... Но коль не придушил – выходил, значит, ничего не остается, как снова сесть за компьютер и за оставшееся до сдачи рукописи время постараться сделать его, уродца, менее уродливым... Это всё, на что я, редактор Синичкин, способен... Ты прости меня, автор. Это всё.

⁣ЗОНКА-ВЫПИВОНКА


Фантасмагория
для балаганных кукол
в трёх глюках


Злодействующие лица:


Блатной Пегас. Битый досиня, несудимый с осени. Завсегдатай зон да тюрем — то в ШИЗО, то в БУРе, то на нарах, то на шконке, то в КПЗ, то в осуждёнке... Мотать срок задолбался — и в бега подался.

Генерал Наднамный. Важняк-милиционер, начальник контрразведки Системы спецмедвытрезвителей МВД СССР. В гастроном направлен — по заданию вышестоящего по званию. Цель задания проста: проникнуть в злачные места, среди народа покрутиться, по-свойски в очередь внедриться, купить бутылку водки и обстановку отразить в оперативной сводке.

Капитан Нержавейка. Генеральский адъютант — служака, карьерист, педант.

Рыжий Опер. Сыскарь — супер. Под бандюгана шифруется, на погоняло
«Ржавый» отзывается.

Продавщица Клавка. По блату водку продаёт из-под прилавка.

Васька Подтёркин. Он легче Родину предаст, чем взаймы копейку даст. Филки в свинью-копилку заначивает, капиталец сколачивает; приторговывает чем придётся. В миллиардеры рвётся.

Илюха Неврубон. Кряжистый, будто из дуба топорами тёсаный — детина, ломом подпоясанный. Пролежал пластом он тридцать лет на печке — самогонку пил, при свечке. Послан деревенской сходкой ходоком в Москву за водкой; паспорт, кошелёк по пьянке потерял; угораздило — застрял. Не врубится — как извернуться, чтоб в деревеньку возвернуться.

Старец Калькутта. Марьинорощинской заточки старичок! Греет зоны: за колючку уркаганам наличман шлёт с воли — на чифир, водяру, табачок... В фуре, на «Камазе», мешки с баблом по кичманам развозит. Первым жиганами был на Соловках коронован! Для тех, кто с понятием, — навроде священной калькуттской коровы: за то, что впрягся сидельцев кормить и поить, не моги его ни резать, ни доить.

Зомбуша. Кто он — и сам не знает, дурик: живоглот или жмурик.

Банда Белых фильтров:
пахан Ворохан. Карак казанский. Смотрящим за Москвой ордынцами
поставлен, братвой татарской. Козырный, с весом! Под гжель расписан.
Брательники Боковички. Засовывают фраерам в носы бычки; изредка, из уважухи, — сигареты целые, фильтры — белые; не всем подряд, а кто в дымину пьян — свалился, где отруб застал — до хаты не дотопал. Плачь по мужу, Пенелопа!.. Хохмачи. Ещё и не такое горазды отмочить.
Качок. Старший Боковичок.
Сморчок. Младший Боковичок.

Мальчик Филипок. Этот маленький шалун опасен, как медведь-шатун.
Всюду шатается с косяком — папиросина в зубах, с прикушенным мундштуком. Что мены, что урки — ему до фени по обкурке: кому бы ни забил он стрелку, разборка кончается перестрелкой.

Девочка Роза. Из «Кама-сутры» знает позы. За грины она путанит, на шару трахаться не станет; её дрючат интуристы — герр, месье и даже мистер.

Растерзайка. Шмара из кошмара.

Старушка Пердушкина. Спекулирует водкой и тем, на что был спрос, когда была молодкой.

Полемист Демагогиевич Балаболкин. Эталон горячечного демократа: краснобай, обожатель дебатов; доводят словопрения до умоисступления — предпочтёт под пытками загнуться, нежели заткнуться.

Шурка Местнота. Шуропан, домушник; на сотни краж одна отсидка, прушник.

Ванька-остаканька. Шахтёр, бугор; глазомер — барменам пример. Под видом ремонта теплотрассы, подкоп мастырит под сберкассу.

Шахтёры. Бригада горняков, пятеро сутулых мужиков.

Товарищ Синюгин. Председатель колхоза имени «70-летия Летящего
в коммуну паровоза».

Колхозники-продотрядовцы. В Москве крестьянский продотряд сметает с полок всё подряд: спиртное, съестное, штучное, развесное... Штурмуют кассы под транспарантом красным: «ДаёшЪ колбАсы в массы!»

Кулак Шматок. При Ленине раскулачен, подался контрик в лес. Про Перестройку от геологов прослышал. Вышел. Злобствует! Под полой — обрез. Поквитаться с коммуняками грозится, за коллективизацию. В очередях ведёт махровую антисоветскую агитацию.

Зубилыч. Стахановец, фронтовик — сталинской закалки большевик.

Сявка Бескликушный. Бормоглот — ещё тот! Пьёт — что течёт: любая влага — на спирту — ему во благо, слабоумный доходяга.

Хаим Фрайерман. Ни в мать еврейку, ни в еврея, своего отца, в кошаре иудейской паршивая овца — запойный пьяница.

Доктор Айбодун. Экстрасенс, шаман, колдун. Эскулап из греков… не голова — аптека! Рукоприкладством лечит, бубном, палочкой с огнём бенгальским, волшебными финиками, себя — в поликлинике. Пациенты, кто не протянул ноги, чудом повыздоравливали — правда, немногие.

Кроме говорливых артистов, участвуют горластая массовка и бессловесные статисты: крики -- цивилизованные и дикие, дворник, чистоты поборник, снующие прохожие, на нас с вами похожие, горцы в кепках-аэродромах, пара, с носилками четверо санитаров, в рыцарских доспехах металлист, балалаечник-плясун -- колченогий солист, торгаш с детской коляской, в белом халате, столпотворение покупателей, милицейский патруль — ретивая тройка, на Блатного Пегаса облава, полувзвод, двое дружинников и демонстранты — орава.

Помимо персонажей, очеловечиванием титулованных, шелупонь задействована, дрессированная: Тузик, рыбка, мухи, кошки, чёртики, воробушки и мандавошки.

Время. Соответствует галлюцинируемой теме. Междусобойчик кремлёвских важняков правит толпенью крезанутых глупняков. По всей стране проходят митинги и шествия, налицо симптомы массового сумасшествия.



Глюк первый



Штрафной изолятор. Меблирован казённо. На цементных подмостках шалый архаровец в зебристой робе. Сиделец окрылён Блатной Музой. Бенефис.


Блатной Пегас декламирует от решётки вертухайскому глазку:

— Из тюрьмы
спецом для вас
стишок прочтёт
Блатной Пегас.
Забубённого, меня
повязала ментовня.
Налетели кодлой –
и запинали, падлы.
Повод веский, а выпить не с кем. Крытка! Лафе кранты — отсидка... Скоротаю-ка облом воспоминанкой о былом.
У зэка в думках что? Свобода!.. За себя базарить буду… Что пятерик на зоне, что десятка: откинешься, воля — в непонятках.
Помню, ходу дал я в мае. Чуть не сошёл тогда с ума я!.. Государила в те годы партячейка — Политбюро ЦК КПСС, четырнадцать кремлёвских важняков, семейка. Союзом коноводить Горбачёва выбрали они — послушный, приглянулся он. Снизошёл на Мишаню закидон; по центру постоял на мавзолее — и закосил под Моисея: колоннами, походным строем, народ советский выводить стал из запоя; без карты вёл, без компаса — в коммунизм, по наводке Ленина-Маркса: «Ищи у-у-устье, где исто-о-оки, а запад — где-то на востоке».
Чтоб до вас домчало — не с конца начну, с начала.
По утряне — с бодуна — просыпается страна. У народа — отходняк. Поправится? Верняк! Кто чем — пивком или поллитровичем; сгонял -- и нормалёк… Теперь прикиньте-ка: толпень подваливает за бухлом, а там — голяк, отовариться — непрохонже. Перестройка! Забодяжена уже.
Кирнуть, при горбачёвской власти, — не то что зэку, вольняшкам было за счастье. Прессовал — внаглянку, подлянка за подлянкой! — бормотушку упразднил, прикрыл шалманы... вилы! в магазинах что было: за водярой, за винищем — очередищи; после обеда стали продаваться — прививали нам отвычку по утряне похмеляться. Чем попало дерзали мы взбодриться! — аптечная микстура, парфюм, денатура... не залеживались на прилавках;
тоже самое в продуктовых с шамовкой: враз сметалось — всё, что выставлялось!.. И от Бреста до Курил самосад народ курил — неделями в продаже нет ни папирос, ни сигарет… Зато повсюду — уйма лозунгов призывных; с плакатов — кумачовые понты: «Вперёд к победе коммунизма!»… Загнали если б нас туда — кранты… Э? Ништяк житуха! — ни в стельку, ни под мухой — сбылась ленинская заморочка, коммунизм — настал, народ дошёл до точки: ни в бу-у-удни не бухает он, ни в пра-а-аздники — подшился, заделался в отказники. Э?
Повеселиться хочется, да что-то не хохочется. Ей-ей! Такое может — лишь приглючиться.
Заветы Ленина не в силках был народу навязать Горбач, с коммунизмом пролетел Ильич: кое-что недотумкал, воплощёнка не срослась с задумкой. Мы, бывшие совки, откипешили послабуху — право быть, когда угодно, пьяными. Важняки в Кремле прогнулись перед нами, россиянами! Продажа — круглосуточно. Чего только нет в вино-водочных! От трёхлитровой — до чекушки, от вискаря — до бормотушки. Ну такая красотища! чем в Америке почище…
Заглянем-ка в прошедший век, где жи-и-ил советский человек...

Короче, так: сачки вам в руки — и ловите глюки.
Баю-баю, свет я вырубаю.
Эх, было времечко! -- пять копеек стакан семечек…

Заинтригованы? Э?.. Интересно? Э?...
Прокурору тоже интересно. И что?
Перетопчется!

⁣ Баллада о витязе
* * *
В то утро, когда кончится война,

На диком поле, под засечною чертой,

Сниму с коня узду и стремена

И отпущу в дол, с сочною травой.



Сам встану под палящее рыжьё,

Под небо, что теперь казалось выше,

В цветастое, бескрайнее рябьё

Я воскричу! Чтоб ангел мой услышал.



Рванув кольчуг сермяжные ремни,

На землю сброшу в вмятинах доспех,

Сниму с груди кровавые бинты,

Израненной души моей поверх.



Блестящего зерцала яркий блик,

Упав на землю, высь отобразит...

И меч издаст металла звонкий вскрик,

И рухнет оземь мой пробитый щит.



Я так давно вдыхал золу костров,

На выжженной земле я спал в пути,

Секущий звук секир и топоров,

Фантомно бьёт в мой череп изнутри.



Теперь же, в безмятежной тишине,

Раскинув руки навзничь упаду,

Забуду о безжалостной войне,

В последней, в этом мире, на счету.



Забуду, как на поле, после сеч,

Нашёл я, труп мальчишки, распростёртый...

Под шею вогнанный, в зарубах, ржавый меч,

Отсвет зубов и бельм, белёсо-мёртвых...



Он первый бой свой, с честью проиграл.

Но если честь в войне, для юных тевтов?..

Он ложью древней, здесь, обманутый лежал,

Что "смерть за фатерланд сладка, а честь бессмертна".



Эй, вы, скажите это мёртвому юнцу!

Скажите прямо в уши, наклонившись...

Приблизив губы к посиневшему лицу,

В гримасе смертной, чёрный рот открывший.



Так не прельстит врагов их воинский задор,

И смерть за королей и алчности их требы,

Где погребальный, всё-сжигающий-костёр

Им отравлял всю суть от призрачной победы.



Но если Бог дарует милость нам,

И даст нам с ней, великое прощение,

Мы милость обретём к своим врагам,

И не запросим крови отомщение.



Лазурь небесная слез`я мой взор благой,

Глазами ангела смотрела на меня,

Я благодать приму, как дар земной,

Когда закончится последняя война.



Я буду петь о мире, о любви,

В которой я судьбу свою приму.

Мне б только раны залечить от той войны,

В последней, в этом мире, на счету.



От – все бесчинства, видевшей – луны

В полночный час я взор не отведу,

Когда спадёт мор`ок от той войны,

Я так надеюсь, что в последней на счету.



Избавь, о Боже, отчий край от жадных королей

Что в приграничье вороньём кружат

Дай мне надежду, добрый путь, свободу и друзей,


Рассвет и ветер, солнце и закат.
*********************************************



Словарь используемых слов.

Зас`ечная черта; — система оборонительных сооружений из деревянных засек, применявшаяся с X века у славян. Использовалось для защиты, а также в качестве опоры при наступлении на противника.

Зерц`ало (старославянск.) — название зерцального (зеркального) доспеха, а
также его главной детали располагавшейся по центру груди воина.
Дополнительный доспех, который надевали поверх кольчуги или брони для
усиления их защитных функций.

Тевт, тевтон, тевтонец, тевтонский рыцарь. Синоним - воин. Тевтоны - общее название древнегерманских племен.

⁣Старый деревянный дом, в распахнутое окно светит ранее солнце, ветер колышет занавески.
Утренняя прохлада ласкает лицо, пробудившееся ото сна.
Птицы поют свои дифирамбы новому дню, а где-то за речкой пастух погнал стадо и слышится далёкое мычание коров и блеяние овец.

Так не хочется вставать с постели. Ещё немного, чуть-чуть понежиться. Укрыться по самое горло одеялом и оставить только стопы и лицо на воле, чтобы ветерок нежного летнего утра пробудил тебя не спеша.

Бабушка заходит в комнату. Она такая светлая, на голове пушистые седые волосы, скрученные в мелкие спиральки. Она достаёт из шкафа платок и покрывает им голову.
– Вытурнулась, булочка! – смешно говорит она и это значит, что можно не притворяться спящей, секрет раскрыт.

Бабушка накрывает на стол, наливает, ароматный чай из белоголовника и подвигает блюдо с горячими пирожками.
В дом заходит дед, садится рядом с бабушкой. Их седые пушистые шевелюры так похожи, будто напоминают всем о том, что жизнь у них, одна на двоих.

Так забавно наблюдать, как они старательно прячут свою любовь за быт этой деревенской жизни.

А потом, непременно к озеру. Там ждут ребята!
Плыть на самодельном плоту по маленькому озеру, полному глины и тины. Толкать этот плот, когда он сядет на мель, по колено, застревая в глиняной жиже. Радостно её кидать друг в друга, а потом догонять уплывающий плот.

А ночью костёр! Огромный, который все называют «пионерским». Взрослые мальчики и девочки собирают его целый вечер, складывая сухие деревья, друг на друга, вертикально. Если не разжигать огонь, то в этом вигваме, вполне может поместиться путник, и дождливым днём переждать непогоду.
Но сухие деревья обливают горючим, и они вспыхивают, словно огромный факел.

Как же это красиво и романтично!

Стоя у костра, соседский парень снимает с себя кофту и накидывает на твои хрупкие плечи, которые от переполнения чувств первой любви, покрываются мурашками.

Потом сидеть в объятиях этого парня, вдыхать волнующий запах любви, дожидаться пока догорит костер и смотреть в звёздное небо.

Да! Небо! Оно провисает до самых макушек деревьев, словно гамак под тяжестью тела. И, кажется, звёзды можно достать рукой. Яркие, крупные, блестящие алмазы, светят радостными надеждами в будущее и обещают, что всё всегда будет хорошо.

⁣"Прости меня мама"

Мама.
Как много заложено в этом слове.
Мама.
Прости меня, я твой нерадивый сын.
Мама.
Прости меня Господи!
Не уж то не быть мне другим.

Нам суждено страдать при родах
И боль терпеть, учась ходить,
А повзрослев, любовь подарит нам природа,
Но далеко не каждому её удастся сохранить.

Изменчива всегда будет погода,
Глубокие обиды и утраты никогда не позабыть.
Пройдут века, пройдут и наши годы,
От нас зависит, будут ли нас помнить и любить.

Мама.
Как много заложено в этом слове.
Мама.
Прости меня, я твой нерадивый сын.
Мама.
Прости меня Господи!
Не уж то не быть мне другим.


Я буду пьян, я буду слеп,
Я буду брошенный судьбою,
На дне, в кану исхода своих лет,
Оставив след написанный рукою.

Пусть говорят – он был нелеп.
Пустяк. Я был и буду сам собою.
По чести жил трудясь за хлеб,
Не думая, что большего достоин.

Укутаюсь один в свой тёплый плед,
Что раньше мать давала мне зимою.
Придёт тот день, погаснет свет,
Останусь в тишине томимый болью.

Дешёвого вина возьму пакет,
Напьюсь и слёз своих не скрою.
Мой друг, мой собственный портрет,
Ему я душу и открою.

Любовь хотел постичь без бед,
Но та обходит стороною.
Зачем красавицам поэт?
Когда вокруг богатых вдоволь.

Не в те века рождён на свет
Ранимый, ласковый до боли.
Уйдя в века оставлю след
Хранимый Божьей волей.

Мама.
Как много заложено в этом слове.
Мама.
Прости меня, я твой нерадивый сын.
Мама.
Прости меня Господи!
Не уж то не быть мне другим.


Скорбью…Скорбью наполнено сердце и болью.
Вспомню всё самое светлое, что было с тобою.
Мною исколоты пальцы были до крови
Вышит ковёр, что всю стену закроет.

Пусть всегда пребывает твой образ со мною,
На лодке плывём мы вслед за мечтою.
Одна на двоих преисполненной воли
Быть вместе всегда в плену этой боли.

В ненастье я настеж все окна открою,
Чтоб слёзы с небес омывали мне горе.
Выставлю руки, чтоб мокли ладони
Закончатся муки моей горькой доли…

Мой разум ослеп от тягот немыслимой боли,
Душа распахнула объятья для воли.
Делаю шаг в пустоту, но что-то хватает за пояс.
Я взгляд поднимаю и вижу тебя пред собою.


Мама.
Как много заложено в этом слове.
Мама.
Прости меня, я твой нерадивый сын.
Мама.
Прости меня Господи!
Не уж то не быть мне другим.