Номинация
Подкатегория
Стихотворения Александа Филатова
ВОПРЕКИ
Спорьте с миром, да хоть с самим дьяволом,
А потом замолите грехи,
Чтобы Бог вам однажды пожаловал
Драгоценные ваши стихи.
И не бойтесь, что вырвется лишнее -
Озарения нынче редки,
Лишь скажите спасибо Всевышнему
За свободу стиха вопреки.
Не подпевки чужому созвучию! -
Жизнь не тратьте на то, чтоб опять,
Продолжая каноны живучие,
Беспрерывно чего-то писать...
Пусть кругом ваш дерзит угол зрения -
Бойтесь всуе себе изменить.
Всем доступно хоть что-то от гениев -
Это принцип писать, чтобы жить...
СПИСАННЫЕ ЛЮДИ
Не знаем их фамилий и имён,
Но эти люди в наших галереях -
Они как будто списаны с икон,
А, может, кем-то списаны на берег…
Как образы больших литератур,
Что с нами рядом могут жить порою -
Они, бывает, списаны с натур,
А, может, просто списаны из строя…
Им нелегко, от лона до креста,
Когда едва заметен штрих эскизный -
Они, должно быть, списаны с Отца,
А, может, просто списаны из жизни...
В земном мельканье самых разных лиц,
И в ежедневном плотном сером гуде,
В слепом движенье всех живых частиц
Мы все немножко... списанные люди…
ТИХАЯ ЛЕГЕНДА
Как много тех, кто без толку шумят,
Кошмарят сеть причудливым окрасом –
На этот счет скептический мой взгляд
Не совпадает с общим реверансом.
Как много тех, кто в смишной чехарде
Наводят шорох собственной персоной -
Сегодня громкий хайп в любой байде
Не признак, как бывало, моветона.
Отчасти вызывая тошноту
В слепом бессилье скрытого протеста,
В кумиры выбиваясь на виду
В большой борьбе за солнечное место.
Нам никуда не деться от него
Такого опостылевшего тренда -
Король теперь, как правило, нагой…
А мне по сердцу тихая легенда!
Чем больше сути, тем она скромней.
Её в обычном нелегко заметить.
Лишь шепотом услышите о ней -
Не все блестит, что золото на свете.
Уйдёт тихонько, как одна из нас,
Чужда любой игре высокопарной,
Но обратятся вслед ей сонмы глаз
За истиной той самой, легендарной.
...Как много тех, кто без толку шумят,
И напоказ слагают небылицы.
Одни легенды снова промолчат,
Ведь настоящих в мире единицы...
ДЕТИ
Дети – это маленькие люди,
Со своими вечными скорбями,
Со своими смыслами и верой,
И попыткой дотянуться к свету,
Даже пусть с поддержкой табуретки…
Дети – это маленькие люди,
В них шторма невиданные плещут,
Есть на всё у них цена свободы,
И своя непонятая правда -
Даже больше правды, чем у взрослых…
Дети – это маленькие люди,
Здесь нога в уменьшенном масштабе,
И рука в уменьшенном масштабе,
Но душе масштаб по барабану,
Ей взлететь скорей над колыбелью…
Дети – это маленькие люди,
Потому что вырост – это время,
Потому что время – это сложно,
Словно есть другая форма жизни,
У которой песни параллельны…
Песни – это маленькие люди...
ЭПОХА
Случались в мире разные эпохи -
То в моде постмодерн, то декаданс,
Иные были, кажется, неплохи –
Ну, взять хотя бы тот же Ренессанс.
И в этом итальянском Возрожденье
Я представлял себя отнюдь не раз –
Ученым и художником, и в келье
Стихи писал не под прицелом глаз.
Но выяснилась вдруг такая штука
К реальности вернувшимся творцом –
Я это всё безжалостно профукал.
Другие времена. Другой геном.
Никто не дал мне выбрать день рожденья -
На небесах, наверно, был аврал?
Я - человек Эпохи Потребленья,
Хоть это время я и не алкал.
Мне не найти от времени забвенья,
Ведь на Земле уже не хватит вин:
Я – человек Эпохи Повторенья,
Где для искусства больше нет причин.
Вы не примите факты за брюзжанье,
Пусть мой сарказм порой и не на ять:
Я – человек Эпохи Отрицанья,
Хотя проблемы трудно отрицать.
Кого замыслил бог венцом творенья,
Тот нынче Икс, не более того:
Я - человек Эпохи Уравненья,
Где цифра заменяет естество.
Так, может, время думать о спасенье -
Ну кто еще, как если бы не мы?!
Я – человек Эпохи Возмущенья,
Когда по миру бродит дух войны.
И цепь тревог наращивает звенья,
Но эта сеть - один гигантский кляп!
Я – человек Эпохи Вырожденья,
И в этом, видно, весь её стартап…
И нет уже ни Личности, ни Мненья,
Сама Душа поставлена на кон,
Я – человек Эпохи Умаленья,
Где человек эпохой умалён…
***
Пробирался в прошлое
тёмными аллеями.
Старых песен крошево
я по строчке склеивал.
Старых песен кружево
выплетал искусно я.
День клонился к ужину
маминому вкусному…
Но сгущались сумерки
яркие недолгие.
И еще не умерли
те, что были дороги.
И играли в салочки,
и держались гордо мы –
девочки и мальчики
с вёслами и горнами.
Ночь ступает вкрадчиво:
фонари разбитые,
порванные мячики,
куклы позабытые
одиноко ёжатся
на пустых скамеечках.
Все в гусиной кожице
и в духах копеечных,
в джинсах самосваренных,
в гриве шестимесячной,
с нервною испариной
на пустой скамеечке.
А потом взросление,
а потом метания.
И печали тленные
умножали знания.
Поделились опытом
старшие товарищи:
языком эзоповым
и надеждой тающей.
Лезут мысли всякие
ужасами сотканы:
как «шестидесятники»
превратились в сотников?
Как, себя цитируя,
в ментиках и мантиях
старыми сатирами
сделались романтики?
Оды, эпитафии -
столбовыми тропами,
автобиографии -
пропуском в некрополи.
Вот стихи о Ленине,
вот стихи о партии.
Никакой полемики,
никакой апатии.
Я бегу от прошлого
Через зимы с летами,
Где быльём поросшая
Мебель со скелетами,
Где ошибки юности –
Оправданьем в старости,
Где до счастья глупости
Не хватило малости.
Красивая чашка
Красивая чашка, узор пасторальный,
И тонкие пальцы, и нежные губы…
Вот плавятся свечи, огонь их сакральный
Кого воскресит, а кого-то погубит.
Ах тонкие пальцы, обнявшие чашку,
Их сила и слабость, их трепет тревожный,
Ах нежные губы, всё чаще и чаще
Твердившие «нет», но шептавшие «можно».
Свернуться в клубочек, укутаться пледом,
Но холод могильный дыханьем погоста.
Вдруг шорох в шкафу – это с хрустом скелеты
Размяли с годами затёкшие кости.
Сгущается сумрак, скрипит половица…
Из тёмных щелей, из углов, из-под шкафа
Отживших эмоций ожившие лица
Ощерились зло в предвкушении кайфа.
Становятся в круг и ведут хороводы,
Дрожа в такт свечи. Начинает казаться -
Прожитые дни и отжившие годы
Танцуют свои ритуальные танцы.
Ворвался сквозняк, и свеча, словно флюгер –
То гнётся послушно, то светится ровно.
А в чашке вдруг сеткою вен кракелюры
Наполнились черною чайною кровью.
Так пей же ее, разбавляя слезами
Общайся с тенями, мой кости скелетам.
Целуй эту чашку, а под образами
Живет пусть свеча моим трепетным светом.
Русалочка
Не воскресить, хоть лбом разбейся
Об аналой.
На свете много разных песен
Но в той одной
Не сочинить куплетов новых,
Не дописать,
И замок наш смывают волны –
Он из песка.
Подрисовать бы точке хвостик
До запятой,
И сочинить что было «после»
и будет «до»:
Все звуки, запахи и краски,
Войдя в азарт.
Чтоб Бог глядел на нашу сказку
Раскрыв глаза.
От зависти пускай подохнут
Друзья-враги.
Слетелись ангелы под окна –
И мы наги
На даче словно в райских кущах
Срываем плод
Антоновки, и день грядущий
Сулит тепло.
Я преступил законы жанра –
Моя вина.
И наша сказка алчет жадно
Простой финал:
Слёз солоней морскою пеной
Тебе стенать.
И вечно грустен тихий гений –
Ханс Кристиан.
***
Этот город не спит даже в спальных районах своих.
Город сводит с ума трансформаторным матерным гудом,
лезет шпилями вверх, нависает бесформенной грудой
и встречает рассвет, разливая его на двоих.
Отличить твоих жителей просто средь тысяч людей:
по манере езды и способности припарковаться.
Твоим женщинам, пусть не по разу, но все-таки двадцать,
а мужчины – как мальчики, только игрушки сложней.
Город манит трезвоном глашатаев, звоном монет.
В кадках, словно цветы, выживают березы и клёны.
Этот город растёт, продираясь сквозь плиты бетона
и считает что там, за порогом его, жизни нет.
***
Жаль всё хорошее когда-нибудь кончается.
Как вечер пятницы, как школьные каникулы.
И вот уж чиркает, скребется ложка чайная
По днищу баночки с варением заныканным.
А ведь казалось – только что открыли крышечку.
От пары ложек меньше точно не становится!
Но смотришь – памяти не стало кроме мышечной,
Но глянешь – жизнь как иллюстрация к пословицам.
ЩЁЛКОВО
На Руси славных мест вам не счесть!
Среди них рядом с древней Москвой
Вырос город, впитавший отвагу и честь,
Над красавицей Клязьмой-рекой.
А вокруг поселений гряда,
Все богаты судьбою своей.
И сроднились они навсегда-навсегда,
Словно главы Христовых церквей!
Щёлково, Щёлково, Щёлково!
Округ ты наш городской.
Нитью мы связаны шёлковой,
Прочною нитью с тобой!
Здесь и Чкалов бесстрашно смирял
Винтокрылый, грохочущий пыл.
Здесь Гагарин космический принял штурвал –
И дорогу нам к звёздам открыл!
Щелковчане – народ трудовой –
Со своею великой страной
Верой светлой живут, ладно песни поют
И гордятся Россией родной!
Щёлково, Щёлково, Щёлково!
Округ ты наш городской.
Нитью мы связаны шёлковой,
Прочною нитью с тобой!
24 октября 2019
* * *
В небе полночном царит луна,
Мчится в даль эшелон.
Рельсы стучат, но не их вина,
Что не приходит сон.
Звоном живи малиновым,
Русь, златоглавая Русь!
А на мосту Калиновом
Бой не случится пусть.
В спелых полях колосится рожь,
Храмы вдали видны.
На́ змея лютого так похож
Гиблый огонь войны.
Верю я, милая, верю я:
Бог даст – вернусь живой.
Скатерть расстелим, придут друзья –
Грянет, и пир горой!
Звоном живи малиновым,
Русь, златоглавая Русь!
А на мосту Калиновом
Бой не случится пусть.
7 октября 2020
ВЫРОДОК
Божий замысел не зрим,
Часто нам не постижим.
Но пройдёт по жизни чинно
Тот, кто всё же дружен с ним.
Что за дурень? Он картинно,
Сняв штаны, на пианино
Попиликал приседая,
Руки в гору задирая.
Мозг у бедного иссох...
Звали дурня – Зеля-лох.
Шут – не шут, но Зеля ныне
(Дело было в Украине)
Стал не лох, а президент.
Голый зад там, видно, – бренд!
Он галопом по Европам
Гроши клянчить и стенать:
Будем мы, мол, с вами скопом
Демократию спасать
От заклятых москалей.
Так нацистом стал еврей!
И шестёркой Зеля-каин
(Пресмыкаться – не грешно?!)
Водит дружбу с фон дер Ляйнен
И заморским сонным Джо.
Им бы вспомнить сорок пятый –
Хворь сошла бы с них сполна!
За Донбасс! Вперёд, ребята!
На пороге уж весна!
19 февраля 2023
Моя церковь
Я вырос на своих стихах
и мыслями вознёсся в небо
обняв его, сейчас познал-
поэтом от рождения не был,
но я им стал
и где-то в небесах
родилась музыка любви.
Я вместо церкви на крови
построил церковь на стихах...
***
И с болью будешь молча слушать
"Побеждающий облечётся в белые одежды и не изглажу имени
его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцом Моим
и пред Ангелами Его."
(Откровение Иоанна Богослова 3:5)
*****
Бессонницы ночные грёзы -
под шелест мирной тишины
взойдут цветами наши слёзы
земля устала от войны,
от горечи цветов бумажных
смертью разорванной мечты.
Но розы зацветут однажды
внутри душевной пустоты
Любови свет возрОдит душу
вернется вера и надежда
и с болью будешь молча слушать
Пришедшего в Белых Одеждах
не будет слов для ликования
лишь плач души от покаяния
Среди цветущих в сердце роз
Воскреснет вновь Исус Христос
Елена Крюкова. Три стихотворения из книги "Знаменный распев"
Елена
КРЮКОВА
Три
стихотворения из книги "Знаменный
распев"
-
Тропарь Божией Матери «Богородице Дево,
радуйся»
Богородице
Дево, Радуйся, Благодатная Мария, Господь
с Тобою; благословенна Ты в женах, и
благословен плод чрева Твоего, яко Спаса
родила еси душ наших.
***
Я
прощаю Времени мои раны.
Я
прощаю Времени его копья
И
ножи его: так вонзались странно,
Норовили
к сердцу, а то к изголовью.
Я
прощаю детям жестокие пытки
Беззащитных
- и визги за гаражами.
Я
прощаю лжи бесконечные свитки,
Где
её палимпсест вопит под руками.
Я
зверям прощаю скрежет зубовный,
Крючья
хищных когтей и голод извечный:
Вы
- пожрать мя?.. а я вам - песней любовной,
Бестелесной
добычей, зарёю встречной.
Я
прощаю птицам и клюв, и клёкот:
В
небе чистом, будто дитяти дыханье,
Слышу
лишь голубей рыдающий ропот,
Вижу
крыл Благовещенских воздыманье.
Я
прощаю людям все плётки, пули,
Все
бичи, все зенитки и все снаряды.
Палачи
и герои навек уснули,
А
дивися, новые пялят наряды.
Человек
убивает вновь человека,
Все
равно, дальний, ближний ли, неизвестный
Иль
родной, забудь, он враг либо лекарь,
Иерей,
бормочет стихиру над бездной.
Тяжело
простить бандита, убийцу.
Тяжело?
А ты возьми да попробуй!
Эти
каменно-тяжкие, твердые лица,
Все
в щетине, над грубой тюремной робой.
Я
прощаю. Убил. Ну, а если матерь,
Да,
твою? Иль отца твоего? Иль брата?
Сдёрни,
криво крича, ты с посудой скатерть,
Перебей
на счастье, до первой расплаты.
Вы
не верите? Верите так, вполсилы?!
Не
по нраву вам любви угощенье?
Я
прощаю вам, люди! Давно простила.
...вам,
беда, наплевать на моё прощенье.
И
шепчу я всё невнятней и тише,
Полоумная
сеть узлы вяжет больно:
Богородице
Дево, радуйся, слышишь,
Просто
радуйся, только радуйся, только........
-
Ирмос канона Богородице «Отверзу уста
моя»
Отверзу
уста мои, и они исполнятся Духа, и слово
изреку Царице Матери, и явлюсь светло
торжествующим, и воспою радостно Ее
чудеса.
***
Праздник,
это праздник, пусть на полчаса!
На
столах навалена всей земли краса:
Персики
пушистые, вина - южный зной,
Вспыхнут
перевитою сладкою струёй!
Хрустали
гранёные! Олово, латунь,
Рюмки,
чаши сонные, блинная ладонь!
Чокаемся,
хлопаем друг друга по плечам:
Здравия
желаем дням ли, ночам!
Это
праздник Времени! О!.. догадка жжёт.
Хочу
слово выдохнуть, да замолк мой рот.
Глотку
перехватывает рыболовный прут,
А
вокруг - распятые радостью - поют!
Вносят
торт на блюде!.. тесто вдруг косит
Головой
отрубленной... виноград висит
Кистию
бессильною... звон созвездий чист...
Золотыми
листьями... ропотом монист...
Ах,
пирог возлюбленный! Где мой острый нож!
Пополам
разрубленный, нынче не уйдёшь
От
насквозь пирующих, жарко-жадных ртов,
На
тебе жирующих, рыбонька-любовь!
Ихтис,
первозванная!.. на краю взошла,
Лодкой
бездыханною ляжет вдоль стола,
Носом
осетровым - с заката - на восход:
Рюмки
полны крови - веселись, народ!
О,
замри, веселие! Карнавалий, встань!
Грянет
Воскресение сквозь оклада скань.
Встаньте
все, бокалом пусть задрожит душа:
Бог
идет! Окончен Путь! Невесомый шаг...
Бог
идет с улыбкою к вашему столу.
Бог
подцепит вилкою рыбную стрелу.
Ему
- табуреточку: мол, садись, пируй
С
нами... ну, со встречею... под свиванье
струй...
Тихо!
Тихо! Встанет Он под высверки ножей
Над
столом безумным, над сгибаньем шей
В
ожерельях зрячих и слепых камнях,
Очами,
косящими в факелах-огнях!
И
замрёт неистовый Валтасаров пир,
И
молчанье чистое вытрется до дыр,
И
в ночи хохочущей, страшной тишине
Молвит
Он тихонечко, ветром по стерне,
Скажет
Он раздумчиво, медленно, как снег
Падает
под тучами с поднебесных век,
Выдохнет
Он песнею, музыкой огня:
-
Завтра все воскреснете. Празднуйте -
Меня.
Смолкли
железяки все. Смолкло всё стекло.
За
столом притихшим Время потекло.
И
текло пьянее пьяного вина,
Дрожало
сильнее, чем острая струна,
Плакало
все громче, безутешней вдов,
Плакало
огромней, чем в ночи любовь,
Подставляй
стаканы, чашки и бокал,
Он
пришел так рано, никто и не ждал,
Он
пришел внезапно, как и говорил,
Нынче
или завтра, с крыльями, без крыл,
И
на пир явился, на безумный пир,
И
за нас молился, за безумный Мiръ,
Пьяное
застолье, рыбы-хрустали,
За
терпенье боли да за соль земли,
И
сидели, смертные, все мы как один,
За
судьбу ответные, за пиры годин,
За
кусок ржаного, рюмочку накрыть,
За
имя святого, что всю жизнь носить,
Да
в лицо глядели, счастливы, Ему,
Пока
не истлели, не ушли во тьму,
Да
шептали песнею на исходе дня:
"Завтра
все воскреснете. Помните - Меня".
***
Как
тяжело глядеть воглубь
И
видеть всё насквозь, до косточки, до
жилы.
Всё
знать, что будет. Ты пророка приголубь,
Пока
мы здесь-сейчас, пока мы живы.
Пророк,
для чуда он разверзнет рот,
Плодом
воспыхнет в мощных Райских кущах.
...пророк,
во срок как всё, как все, умрёт,
Провидя
грозный праздник свой грядущий.
Как
он, глаза я закрываю - и
Пытаюсь
зреть иные окоёмы...
Не
вижу ничего опричь любви -
Ни
во соборе, ни в Содоме.
Как
все орут... свиваются в клубки
Змеиной
злобы... языки раздвоены,
И
жалят, и кусают - от тоски:
Так
от тоски вдруг вспыхивают войны.
Как
лбами все сшибаются... вопят...
На
сто веков вперёд нам ненависти меты...
Пророк,
он больше не придёт назад.
Он
всё нам спел. Поцеловал планету.
Не
разгадаю Времени письмен.
Не
обласкаю клинопись перстами.
Не
поднимусь с затёкших я колен
Пред
образами, что горят над нами.
Дрожу.
Слеза разрежет горечь губ.
Пророчий
лик все обречённей, ближе.
Мне
тяжко, невозможно зреть воглубь.
Но
я гляжу. И не скажу, что вижу.
* * *
Я список кораблей прочёл до середины… (О. М.)
Сколько их — от Гомера до нашего века?
Караванами мимо проплыли…
Запылилась домашняя библиотека —
Всех томов я никак не осилю.
Может быть, это дерзость, безумие, слабость —
Петь своё, не дослушав чужого,
Но накрыл с головой вдохновенный анапест,
И рождается слово от слова.
Под тяжёлою книжною полкою лёжа,
Слыша многоголосье немое,
В обречённости, в радости замысла тоже
Сам зачем-то берусь за письмо я.
ИЗ ЦИКЛА «ПЕТЕРБУРГСКИЕ КЛАДБИЩА»: ЛЕВАШОВСКОЕ
Памяти жертв Большого террора
Тонут под сугробами надгробья
Кладбища забытого в лесу…
Солнце молча смотрит исподлобья
В предзакатном тающем часу.
Каждого окликнуть-помянуть бы,
Только, равнодушием полна,
Не оплачет имена и судьбы
Пустоши безлюдной тишина.
Эхо — от расстрела до расстрела.
Вечная природа не скорбит,
И земной истории нет дела
Век спустя до тех, кто здесь убит.
Как осилить смерти безразличье
В ледяной вечерней полутьме —
Там, где чёрно-белые таблички
В бело-чёрной прячутся зиме?
* * *
Сквозь двойное стекло — безымянные лица,
Встал-качнулся состав на соседнем пути —
И стоянка, как долгая пауза, длится,
Просит первый второго: «Меня пропусти!»
Никогда, никогда мы не свидимся снова,
Не оставим друг к другу ведущих следов,
Но я помню в ночи, в дымке края степного,
Эту встречу короткую двух поездов.
Только промельк в окне, только профиль случайный —
Впечатленья дорожные, нет вас грустней!
А пространство меж нами овеяно тайной,
И не ясно, как быть в дальних странствиях с ней.
СТАРАЯ ДАЧА
Заеду на старую дачу —
Тут детские годы прошли.
Всё выглядит как-то иначе —
Родной не узнаю земли.
Другие дома и соседи
На улице, на Боровой.
Проедет на велосипеде
Лишь дядя Валера живой.
У нашей облезлой калитки —
Куст диких нестриженных роз,
В траве копошатся улитки,
Весь дачный участок зарос.
Цвели тут клубника, пионы,
Играли мы в нарды и в мяч,
А нынче — так пусто и сонно
Меж новых, отстроенных дач!
Лишь бодрая бабушка Ира
Которое лето одна
Сидит со стаканом кефира,
Глядит на меня из окна.
Простая живая картина
Впечаталась в память мою,
И веток дрожит паутина
У лета на самом краю.
* * *
То, что прожито и любимо,
Отзывается новизной.
Не пройти бы легко и мимо —
Мимо мысли, как свет, сквозной.
Вот — река. Как назвать: какая?
Как же суть уловить её?
А она ветвится, втекая
В голубое небо своё.
И то звонкий, то тихий голос
У морей, и озёр, и рек…
Как земля бы ни раскололась,
Образ каждому свой навек.
Оглядишься — и всё иначе,
Чем в упор, под углом прямым.
С даром речи моя задача
Дать слова голосам немым —
И они зазвучат, польются
И найдут себя невзначай.
Так ручьём в золотое блюдце
За беседой струится чай.
РЫБЫ
Кто на рыбалку не ходил —
Там, в дачном детстве, спозаранку,
И рыбы сонной не удил,
Готовя с вечера приманку?
На ломаных стоял мостках
Так неуверенно и зыбко
И леску я крутил в руках,
Как вдруг сама поймалась рыбка.
Коту на радость — полный таз:
На славу удалась рыбалка…
С немыми омутами глаз
Дрожащих рыб мне стало жалко —
И больше, больше никогда
Я не ловил вас, лещ и окунь,
Гладь озера и тишь пруда,
Не бил я ваших светлых окон.
Плывите, рыбы, в глубине,
Чудны, задумчивы и кротки,
А не на маслянистом дне
Большой скворчащей сковородки!
ПАМЯТИ КОТА ТИМОШИ
Жизнь темна, непривычна, а Бог — откровенен и прост. (Евгений Рейн)
О, как мы играли, не зная конца
Весёлым и резвым охотничьим играм!
…А позже — кормил и поил со шприца,
И морда кошачья подобьем лица
Казалась — в отместку пантерам и тиграм.
Так тяжко душе беззащитной одной
Осмыслить реальность жестокую эту:
Ещё он вчера был живой и со мной,
Пусть даже беспомощный, слабый, больной, —
Сегодня не верю, что нет его, нету!
Вдруг чёрная тень промелькнула кота
Тимоши, с которым я прожил бок о бок
Треть жизни, но всë — от усов до хвоста —
Глотает мучительная пустота
Нелепых корзин, переносок, коробок…
* * *
В старинной книжке телефонной,
Почти рассыпавшейся в прах,
Мир, на молчанье обречённый
И рухнувший на плечи тонной,
Спит в полустёртых номерах.
А разбудить звонком рисковым
Едва поднимется рука.
И сам сказать не знаю что вам,
В листанье книжки бестолковом
Ни от кого не жду звонка.
Дружили крепко мы когда-то,
Но наши разошлись пути.
Что с вами, где же вы, ребята?
В ответ лишь голос автомата:
«Вне зоны действия сети»…
* * *
Тихое время, тихое место —
Лишь красота да покой…
И Параскева стоит, как невеста,
Там, на Торгу, за рекой.
После столичного гомона глухо —
Мир защищён от шумов.
Стены кирпичные — прах и разруха
Старых церквей и домов.
Внешне спокоен, с изнанки — тревожен
Город, готовясь ко сну,
И достаёт он, как сабли из ножен,
Из подворотен шпану.
Вал земляной — как дружинника пояс…
Сколько ни ждём перемен,
Вечность, о будущем не беспокоясь,
Властвует в городе N.
ИЗ «ПРОЩАЛЬНОГО ЦИКЛА»
Мир ещё не разъят, не расколот
Между мной и отцом навсегда,
Но сквозит расставания холод,
И всё ближе и ближе — беда.
Многолюдного кладбища травы
Мне мерещатся часто теперь…
Прежде срока имею ли право
Приоткрыть в неизбежное дверь?
Чёрный сгусток отчаянья-боли
Очевиден, не страшен врачу.
Я ж, последней не знающий воли,
С папой робко об этом молчу.
И забочусь, и скорбь свою прячу,
Будто он — мой ребёнок, мой сын,
И не плачу,
не плачу,
не плачу
Перед тем, как останусь один.
* * *
Вдруг встретишь на прогулке девочку —
В очках, с веснушками, с игрушками…
Она неловко скажет: «Здравствуйте!..
Вот — младшая моя сестра…» —
Укажет на девчонку мéньшую
И тут добавит неожиданно,
Мяч в лужу уронив оранжевый:
«Я перешла в девятый класс».
Ты, растерявшись, молвишь: «Здравствуйте!..
Понятно», — хоть едва ли понял ты,
Кто это. Но, минуя улицу,
Припомнишь: да, шестой «б» класс,
И Сонечка, в тебя влюблённая,
И робкое: «Григорий Юрьевич!..»
Коррекционный класс. Педпрактика.
Уроки чтенья и письма.
В СУМЕРКАХ
…И в сумерках тоже есть прелесть своя:
Предметы размыты и стёрты границы,
А небо земное, тревогу тая,
Готово домыслиться или присниться.
Пока фонари на мосту не зажглись,
Снег светится тайным, невидимым светом.
О, вечер морозный, сверкай или мглись,
Всё пряча и всё обнажая при этом!
Открытый для воображенья простор
Сужается резко, сведясь к многоточью,
И чей-то пронзительно-пристальный взор
Следит за тобой фиолетовой ночью.
Лето случится...
Лето случится – я знаю! Оно ведь впрок
Силушки копит, уютный плетя гамак.
Всё как всегда, но дрожит полутон меж строк,
Зля какофонией – что-то пошло не так…
Шире шагает упрямый захватчик-день,
Солнце за ним семенит, как послушный пёс.
Вести кругами бегут по большой воде,
Жизни арба поспешает под скрип колёс.
Неба чертог затворил быстрокрылый птах,
Сверху, наверное, что-то опять видней.
Всё как всегда. Но ползучий невнятный страх
Лезет без спросу, чтоб в сердце залечь на дне.
Лето ступает, за пазухой пряча грусть,
Смотрит с вопросом, смятенно ломая бровь
Будет ли праведным этот тернистый путь?
Что же напутали глупые люди вновь?
Завтра, как встарь, полетит тополиный пух,
Ляжет роскошной периной тревожным снам.
Лето случится – вчерашний проверен слух!
Но доведётся ли это увидеть нам?
В краю ромашкового детства
Дрожит рассвет на лапках ели,
В полутона окрасив мысли.
На горизонта коромысле
День встал под тихие свирели,
И рожки месяца повисли
В ветвях. В зеркальный мир озёрный
Барашки сонные глядятся
С высот небесного матраца.
И рвётся в рост камыш упорный
И к жизни – с нового абзаца.
Укрыв мечты в тростник янтарный
На берегу глухого плёса,
Рыбак клюёт устало носом,
И мостик, словно гриф гитарный,
Колышет сны его без спроса.
По гладким спинам изумрудным
Полей, раскинувшихся вольно,
Звон льётся тихий колокольный
С зарёю пряной, полногрудой –
Под сень берёзки белоствольной.
Весь мир – и суетный, и грешный –
С тобой привстанет на коленца,
Чтоб с благодатью Божьей в сердце
К родной земле прижаться нежно
В краю ромашкового детства.
Родной порог
В летних отсветах лучистых,
В хороводе яблонь, груш
Дом родительский – как пристань
Беспокойных наших душ.
И, ссутулившись устало,
Плечи старенькой избы
Держат всех начал начало
И превратности судьбы.
Дремлет зарево зарницы
Над бревенчатой стеной.
Тихо скрипнув половицей,
Что-то шепчет домовой.
И за печкой деловито
Копошится паучок,
Там пригрелся день прожитый
И улёгся на бочок.
Ночь безмолвная, тревожа,
Сны хранит на чердаке,
Там живёт коровка божья
На отцовском верстаке.
Дом надёжно опоясан
Бесконечностью дорог.
Благость Яблочного Спаса
Бережёт родной порог.
Этажи.
Боль расщепляет тело и кожу
На что это похоже?
На объятия до хруста,
Чтобы стало пусто
Там, где лишнего много.
Боль откроет душе дорогу.
Боль расщепляет кожу и тело.
Я очень понять захотела,
Для чего меня боль обнимает,
Что не знаю я, а она знает?
Боль тела и души
Это ошибок этажи.
Первый этаж
Не казаться, а быть.
Теперь трудно будет об этом забыть.
Подумал-скажи, не жди,
Не рассчитывай на понимание.
Не молчи,
чтоб не было поздно.
Когда путь лежит к звездам,
Не ропщи,
Не рассчитывай на приятность компании.
Второй этаж, углубись,
Любить жизнь во всем,
И свое и чужое,
Так любить, чтобы
стало не двое.
Любить не стыдись.
Жизненность практикуй,
Живи и смакуй.
Но дай смаковать и другому.
У каждого своя дорога к дому.
Есть третий этаж.
Он глубок и болен,
Но будешь доволен,
Когда осознаешь его.
Тело - для души храм,
Не складывай в него хлам.
Осознанность тут полезна,
А не то, что в рот полезло.
Был
у меня друг…
Был
у меня друг…
Добрый,
любимый, отзывчивый,
Порой
рассеянный, несчастный и вспыльчивый,
Робкий
бывал, но неистово искренний,
Мой
друг лжецом оказался вдруг…
Был
у меня друг…
В
облаках истошно летающий,
Слезами
горькими себя и меня обливающий,
А
уж до чего чуткий и понимающий!
Мой
друг предателем оказался вдруг…
Был
у меня друг…
В
сердце бережно мною хранимый,
Мы
казалось больше, чем друзья! Побратимы!
До
последней рубахи и крохи любимый
Мой
друг врагом оказался вдруг…
Как
же быть мне, мой брат-лучший друг?
Как душу утешить, залечить-залатать?
Как
простить тебя, тяжесть боли с собой не таскать?
Как
отпустить тебя, чтобы смочь снова летать?
Чтоб когда-нибудь встретился друг мне вдруг…
Что же ты хочешь,
мама?
Что же ты хочешь, мама?
Ты жила тыщу лет без меня,
Ты всегда хотела свободы.
Для тебя были мукой не только роды,
Бременем,
ты считала меня своим, конечно, семенем, но
Ненужным, лишним.
Данным тебе Всевышним
Лишь для того, чтобы стеснять
Жить легко не давать.
Что же случилось сейчас?
И кукушки вспоминают подчас,
Что есть у них, как их, ну эти,
А, ну да, дети!
Я давно уж тебя не ждала,
А когда-то звала,
Кричала,
Плакала и боялась,
Но ты не отзывалась,
Мама!
Теперь ты вспомнила, что я есть?
Да я есть, но про твою ли честь?
Ты же всегда летала,
Так, чтоб я до тебя не достала,
Подальше, подольше,
Не было времени
на внимание к своему семени.
Спасибо тебе за все это,
За то, что я стала поэтом,
Писателем, матерью, женой,
Счастливой самой собой.
А не только девочкой для битья
И претензий. Эта ведь роль моя
Для тебя?
Тебе это не нравится?
Все понимаю,
Но ожиданий не оправдаю,
Прости,
Что встала на твоем пути.
Давно прошло мое детство,
но памяти никуда не деться.
Что не было тебя радом,
когда было очень нужно
И жизнь казалась адом.
Но я научилась верить в себя,
Не зависимо от темноты,
От того, что скажешь ты.
Я научилась жить,
Чтобы жизнь, данную тобой, не загубить
Не забыть.
Чтоб не предать землю-мать,
чтоб самой когда-то матерью стать
Чтоб летать,
Но детей не забывать.
Я открывала свои таланты,
чтобы уметь гордиться собой,
идти своей судьбой,
вытаскивать счастливые фанты,
я училась любить,
но сложнее всего оказалось,
ты знаешь,
научиться любимой быть.
Понимаешь?
А что оставалось?
Пусть я была ненужной тебе,
Но смогла стать родной Самой себе!
Да, это было трудно,
Но я училась долго, занудно.
И мне удалось
Что-то во мне срослось,
исцелилось,
Жизнью налилось.
И теперь я – это я!
Конечно, я – дочь твоя.
И если тебе сейчас надо,
Тысячу лет спустя, я буду рядом.
Если тебе занеможится,
Болезнь на старость помножится,
Я буду средством,
Что-то кольнуло в сердце?
Да нет, детство
Уже не вернешь. И не надо.
Я просто буду рядом,
Не в дар, и не в награду.
Просто, как дочь,
не такая, как ты точь-в-точь,
и слава богу,
что я протоптала дорогу,
и мне повезло с судьбой,
я не смогла стать такой,
как ты, я осталась другой,
и смогу быть сейчас с тобой,
когда ты во мне нуждаешься,
в одиночестве маешься,
Так боишься болезней, смертей,
что аж вспомнила про детей.
Спросить тебя, как дела?
Как здоровье, как ты все это время жила?
Как дела, мама? Как живешь?
В гости зовешь?
Конечно, приеду, буду,
Нет, не забуду,
Жди,
Вот только пройдут дожди,
И свидимся,
Крепко обнимемся.
Руки поглажу твои,
В глаза загляну, увижу,
Как я детство свое ненавижу,
Но не тебя,
Ты ж мама моя,
Родила, воспитала,
Ночами не спала,
уставала,
Кормила, работала, жить хотела,
Бросала, но по-другому ты не умела.
Бывает, понимаю, ошибки прощаю,
И детям своим завещаю,
смотреть и видеть,
что можно не только ненавидеть.
А принять с миром в сердце,
Это и будет средством
Для исцеленья души,
А проклинать не спеши.
Так что тебе нужно, мама?
А, уже ничего? Отпустило?
Что нужно было забыла?
Ну, ладно, прощай на следующую тысячу лет,
Все, пока. Привет!
Зови, если буду нужна,
Да, понимаю, сейчас не важна,
Но если надумаешь…
Пойду, скажу своим детям,
Что они самые прекрасные на свете,
Что люблю и буду рядом,
Если надо.
В сердце моем и в доме
Место найдут все трое.
Что стараюсь для них стать
Тем, что называется мать.
Посвящается Надежде С.
Первая весна без Надежды
Вьюжит-снежит-плачет-тает.
Она пока не знает,
Что не будет все так, как прежде.
Новая трава вырастает,
Она тоже ничего не знает!
Цветы еще спят сладко,
Их тоже коснется известие,
Что с Надеждой не быть им вместе.
Дорожки земетены гладко,
Солнце не посещает пока.
Лишь облака,
Гонимые ветром, скачут,
Они, пробегая, оплачут
То, с чем мы будем свыкаться
Годами.
Надежда уже не с нами.
Она скорее с небом,
С вольным небом летает,
А мы?..
Увы… или не увы…
Жизнь проживаем земную,
На небо глядя, тоскуем,
С водой и хлебом.
Весна пришла, но зима не умирает,
Снежно плача, весне сообщает,
Что она теперь другая.
Нужна ли она нам такая?
Нет, мы ее не ругаем,
Просто капель лесная
Каплей каждой звенит набатом,
Отмеряя года.
Когда-то
Все было тоже впервые.
Я был ее солдатом.
Какие ж времена золотые!
И это не ерунда!
Да…
Мне память поможет согреться,
И пусть звенит капель,
И пусть бьет молотом по сердцу.
Любовь в нем не угасает.
Лишь вздох в груди замирает.
Злимся? Грустим? Страдаем?
К новой жизни привыкаем.
Ведь у нас
Первая весна без Надежды,
Ничто не будет, как прежде.
Такая вот правда, без прикрас.
Глянем сквозь десятилетья,
И увидим стол да стены,
А ещё – с веранды летней
Бодро ввалится несмелый,
Очень бледный, узконосый,
Но не глупый, в меру скромный
Общежитий переросток,
Без столовой жутко томный.
На столе его – книжонка.
Сразу видно, что пустышка.
На книжонке тонко-тонко,
Без художества излишка
Отдыхает имя чьё-то,
Но кого же? Догадайтесь.
Присмотритесь-ка…Моё там!
Графоманы, опасайтесь.
Думал, будут там былины,
Но книжонка обманула,
Пряча тайно небылицы.
Место ей – лежать под стулом.
Пусть страницы пыль покроет,
Сырость мнётся в переплёте.
Эти строчки тех не стоят,
Кто смышлён и беззаботен.
Я дрожать не буду в злобе,
Принимаю факты смело.
Стыд и риск – момент учёбы
В кабинетах, но без мела.
«Все стихи писались в бурю
Политических коллизий» –
Так подумав, я задую
Огонёк своих капризов.
Наш собрат спасает жизни,
Он же жизни забирает.
Наш собрат читает мысли,
Отвлекаясь забывает.
Строит базы в Антарктиде,
Солнцем греется и славой,
И стоит на пирамиде
В дымке с радостью отравой.
Я пишу слова в кавычках,
Составляя как бы столбик.
В этом – главная привычка,
Так фантазию построю.
Выйдет книга без глагола
Для весёлых тунеядцев.
Важно лишь оставить слово,
Быть простым и не бояться.
*
Я одинок
Я одинок и это навсегда,
Смотрю в окно тоска замёрзших улиц.
Весна под солнцем это-же вода?!
Вода-душа, а человек колодец.
Я одинок и мне не избежать,
Опять победы над самим собой,
Я одинок мне куда бежать,
Не допущу я в омут с головой.
Я одинок, нет зависти другим,
Нет зависти себе, нет глупой цели,
Герой придуманный непобедим,
А погребальную завистники пропели.
Я одинок как одинок в толпе,
Тот кто закрыв глаза увидел солнце.
Тот кто однжды записал в черновике,
Что не вернётся или не проснётся.
Я одинок, не понят и забыт,
Как пуля пущеная выстрелом в висок,
Закономерностью обыденной зарыт,
И потерялся где-то между строк.
*
-Здравствуй, моя липа,
Ясень мой хороший!
Я и сам корнями,
В эту землю вросший.
-Здравствуй, краса-радость
Бархатная роза!
-Здравствуй, подорожник,
Белая берёза!
-Здравствуй, моя хата!
-Здравствуй, абрикоса!
-Батюшка, не дома,
Нет ещё с покоса?...
В ноги поклонился,
-Вы простите, мама!
Нет, я не надолго,
Так судьба упряма.
Заскочил проездом
Повидаться с вами.
Я ещё приеду,
Разберусь с делами.
Подлатаю крышу,
Подмогну с покосом
С батей порыбачим
В плавнях за утёсом.
Всё равно, сторонка,
Рано или поздно
Повернёт тропинка,
Я вернусь, серьёзно!
Встретит меня мама,
Белая берёза,
Ясень мой хороший,
Бархатная роза.
Озадачен только,
Я одним вопросом.
Если так люблю я,
Плавни за утёсом...
Если я корнями
В эту землю вросший...
Здесь, старушка мама,
Ясень мой хороший...
Тут хранится сердце
И души запасы,
Главные по жизни
Здесь прошёл я классы...
-Ну зачем мне было
Уезжать куда-то?...
Здесь мои коренья
И родная хата!
Три закадычные подруги,
Собравшись вместе за столом,
Близ у экрана , на досуге
Кудахчут глядя о своём:
"Ты посмотри! какая гадость,
Послушай , что он говорит-
Случайно , так , простая шалость,
Какая сволочь! паразит!
Да он с моделью переспал,
Отнял обманом дом и бизнес
И по субботам ходит в фитнес,
Ведь врёт , что ничего не брал.
Хоть не люблю я эти сплетни,
Вчерась зашла ко мне кума,
О нём несла такие бредни
Похоже , что сошла с ума".-
"Да , я всего одним глазком
Мне всё равно , неинтересно
Скажу как на духу и честно,
Я не гляжу , ну так , мельком.
На пошлость эту не смотрю,
Пусть сгинут даже , наплевать,
Вот веришь? правду говорю,
Хотела только лишь узнать,
С кем он намедни кувыркался,
Совсем , на время толь исчез,
С лахудрой новою расстался,
В телеканал другой полез".-
"Хорош ведущий нечя взять,
Бельё всё грязное наружу,
Моей соседке он под стать,
Ты помнишь! плешь проела мужу."
Проходит день , сценарий схожий:
Пред телевизором сидят,
Перемывая кости , взгляд
И на экране те же рожи.
Итог банален по всему,
Ваш зритель точно не иссякнет,
Сюжет завидев в раз обмякнет,
Как воздух нужен он ему.
А что до грязного белья,
Расчёт здесь явный , на ладони
Никак нельзя без склок и вони,
Ещё плюс выгода своя.
Секрет один-его все знают,
Не надо их вообще стирать,
Ведь чем сильней трусы воняют,
Дороже можно их продать.
Автор: Тая Ларина
"Ад – это мы"
(Номинация "поэзия")
***
Ад – это мы, другие – это мы.
Из самой глубины, из тьмы и света
мы вышли посмотреть на это лето,
став первыми приметами зимы.
Щебечут птицы, облака плывут,
Повсюду запах мёда и корицы,
и мы ложимся в воду и траву,
пытаясь в этом мире раствориться.
И остывает тёмная вода,
по берегам сухие травы дремлют.
Мы не хотим обратно, но куда
ни шли бы, мы всегда идём под землю.
Пока мы ещё здесь, давай дышать,
смотреть во все глаза и жадно слушать.
Ведь если бы у нас была душа,
она бы уже вырвалась наружу,
не выдержав всей этой красоты.
Но нет её, и взяться ей откуда?
И мы так восхитительно пусты,
что с лёгкостью в себя вмещаем чудо.
***
В Америке убивают чёрных, в России – белых.
Двадцатый век начинается как попало.
Но нам до этого нет никакого дела.
Мы глядим устало.
Не предлагай нам чужих ошибок, чтобы учиться.
Ты знаешь, что на это мы не способны.
Случится только то, что должно случиться.
Мы всё опишем тщательно и подробно.
Не призывай добрее быть и умнее.
Нам нужен враг. Пусть он будет, к примеру, красный.
Мы столько лет ненавидели, что умеем
лишь ненавидеть. Время не трать напрасно.
Любовь – это замечательно, но любовь и
прочая ерунда не заменят пули.
Мир слишком тесен, нужно быть наготове,
чтоб нас любовью этой не обманули.
Быть может, с нами тоже случится чудо.
Мы будем ждать его, отмеряя числа
и проводя ритуалы. Ну а покуда
не приставай к нам с муторным здравым смыслом.
Тоскуя по небесному санаторию,
все выбирают дело себе под стать.
Мы пишем, пишем, пишем свою историю.
И просто не успеваем её читать.
Саманта
Грету Тунберг раньше звали Саманта Смит,
У неё была замечательная идея.
В каждом ребёнке что-то такое спит,
Отчего он с годами старится и седеет.
Прорастает одиночество изнутри,
Стрелка щёлкает: десять, пятнадцать, двадцать.
Но пока они любят тебя и верят тебе, смотри.
Это значит, пока ещё незачем их бояться.
У Саманты всё получилось, и вместе с ней
Мир поверил в силу мира, труда и мая.
А у Греты Тунберг задание посложней,
И она сама его толком не понимает.
Если ты ненавидишь мир, как его спасти?
В прошлой жизни кончилась вера в добро и чудо,
А тебе повторяют: «Главное не расти»,
Ожидая покорного: «Я поняла. Не буду.
Из детей вырастают чудовища вроде вас».
Проступившая лёгким контуром карандашным,
Кем она вернётся к нам в третий раз?
Даже думать страшно.
***
Не заглядывай в окна после заката,
там люди становятся тем, чем были:
один – хвостатым, другой – рогатым,
третий ложится на полки пылью.
И этого видеть тебе не надо.
Квадрат окна переполнен светом,
но тень под ноги ложится кругом.
На фоне шкафа или буфета
они склоняются друг над другом.
И ты не должен смотреть на это.
Мигает лампочка. В этом свете
не разберёшь, кто кому добыча.
Они приходят домой за этим.
Имеют право. Таков обычай.
И им плевать, что ты их заметил.
Теперь ты знаешь секрет, который
скрывать никто не спешил, похоже.
Придёшь домой и задёрнешь шторы.
И с наслаждением сбросишь кожу.
***
Лиса живёт в лесу, и норм лисе.
А мы друг другу надоели все.
И каждый втайне хочет быть лисою.
Уйти в закат с котомкой или без.
И чтоб никто не трогал и не лез,
отгородиться лесополосою
от всех коммуникабельных подлиз.
Мы – поколение латентных лис,
стремящихся в сиреневые дали...
...Когда же всё, что грезилось, сбылось,
из леса вышел очень грустный лось
с котомкою и стоном “Забодали!”
***
За стенами всеобщего детсада
нет ничего – какой-то гул и дым.
Спасает лишь высокая ограда
с плакатом про дорогу молодым.
Спасают лишь засовы на воротах,
Щеколда на калитке, тихий час.
У взрослых очень важная работа.
Как хорошо, что взрослым не до нас.
Под одеяло прячусь с головою
и кажется, от страха не дышу.
Пусть лучше волк за окнами завоет.
Но в щели лезет только белый шум.
Безжизненный, безжалостный, прохладный,
он заполняет всё пространство тут.
Бояться больше нечего, и ладно.
И вечером за нами не придут.
***
Тридцатилетним детям девяностых
никак не разрешить извечный спор.
Мы в раздевалке меряемся ростом.
Мы меряемся ростом до сих пор.
Мы скачем по обшарпанному залу
с ключом на шее, прыгающим в такт.
Он смотрит вниз и говорит устало:
«Да будет так».
Во что бы то ни стало не сдавайся!
Вперёд и вверх! Вперёд и вверх! Вперёд!
Машины, путешествия, девайсы
(а кто не врёт? Нет, кто сейчас не врёт?)
Ты можешь лучше. Ты сумеешь! Ну же!
Смотри, смотри, мы обскакали всех!
В спортзале духота. А там, снаружи
(закадровый бесчеловечный смех).
***
Человек, воспитанный Алисой,
чётко формулирует вопросы,
верно делегирует задачи,
знает, что на всё найдёт ответ.
Даже если никаких вопросов
или там задач в помине нету,
человек, воспитанный Алисой,
их организует на раз-два.
Жизнь – это конечно, вечный поиск,
а точнее, поиск бесконечный.
Даже если никакой Алисы
нет на свете, он её создаст.
Человек, воспитанный Алисой,
подчиняет время и пространство.
Недоступна только лишь реальность.
Да кому она теперь нужна.
***
А после прилетели марсиане
(никто особо и не удивился),
смотрели грустно, головой качали,
и быстро улетели по делам.
Такой прекрасный мир был: всё понятно,
ни войн, ни эпидемий, просто люди
дебилами бывают. Ну так это
как будто никому и не вредит.
Мы скоро улетим в открытый космос
отсюда. Потому что здесь ужасно.
Нам можно всё. Нас всюду обижают.
А там нас не обидят никогда.
Мы будем там разбрасывать бутылки,
в космической ночи включать колонки,
чихать друг другу в лица и смеяться.
Мы заслужили счастье наконец.
~ПОДБОРКА СТИХОТВОРЕНИЙ~
«Покайтесь, ибо приблизилось
Царство Небесное!» (Матф. 4, 17).
•РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО•
Луч Христов упал на землю,
Нам даруя свет любви.
Я устам Младенца внемлю
И молю: «Душа, живи!»
Ты явился во спасенье,
Глас разверзнул неба свод.
Наш Отец создал творенье,
Пред которым пал народ.
Духом Светлым дал прозренье
Звёзд искавшим и волхвам,
Что в пустыне шли к рожденью
Спаса двум Своим Церквам.
Славься, Боже – наш Спаситель!
Славься, Дева – Матерь всем!
Вы укройте, чтоб губитель
Не затмил наш путь в Эдем.
•ПАСХА 2020•
День весенний Светлой Пасхи!
Будем Бога мы хвалить
И просить о чуде-сказке,
Чтоб грехи успеть омыть!
В этот день Пасхальной службы
Мы закроем дверь гостям,
Сядем дома кругом дружно.
Вспомним, как второй Адам
Вдруг испил из чаши полной –
Страх весь разум захватил…
Все равно Он сшел в бездонный
Ад, где пленных свободил!
На суде кричали люди:
«Ты, Пилат! Скорей! Распни!»
Бог молчал – решали «судьи».
Знать бы им, кого они…
Наш Христос воскрес из мертвых,
Упразднив тем самым смерть!
Божий Сын Отца был первым,
Рвавшим ада круговерть!
Так что нечего бояться –
С нами сила и Господь!
Даже если двадцать-двадцать
Будет самый трудный год!
•СУДНЫЙ ДЕНЬ•
Когда настанет час расплаты,
Мы будем вместе, как всегда.
С небес услышатся раскаты:
Идёт Господь, Христос-Судья.
Когда Европа вдруг «завоет»,
А в Вашингтоне люд замрёт,
Не быть нам больше на покое –
Бесовской силы рубим гнёт!
Когда моря затопят страны,
Покроет пеплом неба свод,
Не будет больше Божьей манны –
Теперь за счастьем только вброд!
И выжжен «рай» палящим зноем –
Подделка дьявола, фантом!
Нарыв избавлен был от гноя
И уничтожен, как Содом!
Бежит пасомый за ковчегом,
Котомка рвётся от сребра.
А все святые дальним брегом
Идут, считая вес добра…
Восстал усопший из могилы,
И вскрикнул в ужасе народ.
Пророки долго говорили:
«Грядет последних дней исход!»
Все лжеучители взмолились,
Забились в клетке, как зверьё.
Их знанья мигом испарились –
Духовно ветхое старьё…
Когда наступит час расплаты,
Мы будем вместе, как всегда.
Тревожно станем бить в набаты
И возвещать о дне суда.
Сергей А. Собакин ©
Три тысячи
Три тысячи лет желаний,
Три тысячи лет в пути.
И исполнения без опозданий.
Но мне не к тебе идти.
Три тысячи лет созданий,
Три тысячи слов плести.
К тебе по пути, с опозданием.
С ума по тебе сойти.
Три века осталось, по сути.
Три слова-я тебя люблю!
Но судьбы всегда в перепутье,
И я отступить не велю.
Три тысячи лет ожиданий.
Три тысячи импульсов в час.
Ни одного, нам с тобою, свидания.
Ни день, и не год, и не час.
09.07.23
1
превозмогая одержимость
🌲
Лицо и обладание лицом.
Все имена все интонации. Вместо нежности остаётся смелость. Нежность вытеснили,
как вытесняют скуку или духоту. Оставят между фонарями в темноте одолев
сутулость. Грязными руками нежность поднесут к обветренному рту, из нежности
высосут свежесть. Освежевали заперли в морозильной камере. Где
бунтари-подростки под роспись растащат по лоскутам.
Лицо останется, лицо и его на двоих обладание.
И слышать никого кроме не желая, о том, что это невозможно.
2
другие имена
🌲🌲
Как проведёшь ты этот вечер?
свет фонарей во сколько окна разобьёт?
Меня глотает духота проспекта
зияет пропасть сверху
в одну минуту
земной земному оборот
чужим отдай воспоминания
они съедят их на ночь глядя.
Зима нас победила
усугубило расстояние
быть праведником хуже,
чем исчадию ада
Разрушить до неприличия границы
и лишнего принять на грудь
запутались мы в ноликах и единицах
бескрылый след растаял птицы.
Другие имена где/как-нибудь.
3
30дцать +люс
🌲🌲🌲
лестница с разницей в возрасте
температурные колебания
провоцируют переживание
вспомнить зачем здесь все россыпью
свои на чужие меняют названия
тела обездвижены души ранены
бессонниц до потери сознания
съедают твои очертания
округляя до сотых кожу да кости
прописью проседи разниц в возрасте
4
болид
🌲🌲🌲🌲
Ещё оставаться в закрытой комнате. Комната покидает здание.
Комната отдельная капсула с автономным питанием.
Она со мной внутри себя расширяет сознание. Поцелуй, как
воспоминание точнее подмена понятия
Не целуй – а вспоминай меня
Мокрого под одеялом кожи чужой осязание – не поцелуй –
воспоминание
Воспоминание длится и прогрессирует
Ночами и утром насилует поцелуев ожоги украдены мы у вечности
сверять по часам расписание
по слогам бесполезность признания
безболезненность свидания осторожность не помещает
Умирал, не умирает
кричал – не отвечает
комната капсула с автономным питанием
Болид ослепляющий здание
Нет не боюсь, заикаются воспоминания.
Под окном.
C чего начать? С того, что одиноко?
С того, что больно видеть тусклый окон свет,
Сочащийся сквозь шоры пыльных стекол,
Через туман крадущийся рассвет?
Иль рассказать, как пусто в этот вечер?
Как холодно, как тихо падал лист
С озябшей ветки, как промчался ветер,
Унесший мыслей скомкавшийся лист.
К чему все это? Ты в своей постели,
Твой дом согрет искусственным теплом,
Погашен свет, закрыты плотно двери
Лишь изредка тревожит метроном.
И всё течет и снова будет утро
И солнца луч на старое сукно.
Ты в сотый раз достанешься кому-то
А я останусь мерзнуть под окном.
Электричка.
Ехала электричка
В вагоне почти пусто
Жизнь как зажженная спичка быстро горит.
Грустно.
Плыли мимо заборы и под крылом страны
Мы любим ставить запоры на сердце.
Да, все мы странные.
Нас таких миллиарды
Кто ищет огонь далекий
Людей вокруг мириады,
Но каждый второй одинокий.
И если бы ты однажды его набрала номер
Стало бы все не важным вашей любви кроме.
И мчит вперед электричка
Через снега отважно
Жизнь как зажженная спичка
Уже догорает.
Страшно.
Та.
Под шепот листьев шорох шин украдкой
Вползает сквозь открытое окно.
Свет фонарей погас, останется загадкой
Чем занята Ты, или спишь давно?
И ровно бьется сердце, отмеряя
Секунду за секундой пульса такт.
И сколько б не прошел дорог я, знаю,
Ты все-таки единственная та!
Шаг.
Я узнаю твой шаг по звуку каблуков,
Чеканящих гранит промокших улиц,
Забывших солнца свет, что в сумрак обернулись,
Как в старый плащ, и зябнут на ветру.
Мне было незачем искать других причин
Я свой никчемный путь считал большой ошибкой,
Но как мальчишка был пленен твоей улыбкой
И не решался сделать первый шаг.
То утопая в прозе, то плетясь в хорей
Упрямых рук не слушались чернила
Но вряд ли ты когда-нибудь любила
Небрежных линий лабиринт истекших лет.
Как жаль, что нам с тобой не суждено
Проснуться вместе и в лучах рассвета
Терять следы, не находя ответа
Куда уносит их морской волной.
В далеких странах, близких городах,
Где стуку сердца вторит шум прибоя,
Они проявятся, а я сдаюсь без боя
В твоих объятий плен на миг длинною в век.
Игрушка.
Я привык быть твоей игрушкой,
Ждать когда же со мной поиграют
Спать уложат, почешут за ушком
И обратно на полку поставят
Я привык быть щенком голодным,
Что дежурит всю ночь у подъезда,
Сердце кутая в снег холодный,
Ворошит оправданий бездну.
Я привык быть всего лишь вещью
Телефоном, цацками новыми
Что, взирая на моду здешнюю,
Без раздумий меняют на новые.
Я привык быть обычной тенью
Исчезать без следа с закатом
Вопреки твоему велению
Ждать, что сбудется все когда-то.
Я привык жить в бездушном теле
Окончательно с ним сроднился
Мне казалось. На самом деле
Я привык, но не смирился.
Сказки.
Мне с детства твердили:
«Любовь есть высшее благо!»
Они утверждали:
«Любовь сокрушает стены!»
А я видел, как саамы сильный на свете плакал
Не в силах принять (простить) обстоятельств одной измены.
Меня уверяли, что рай в шалаше с любимым
И любящих сердцем покоя никто (ничто) не нарушит
А я видел, как лучшее в жизни проходит мимо
Когда кошелек побеждает душу.
И я говорил, что жить без любви не просто
Я всех уверял: «без любви жизнь теряет краски»
Но ты (жизнь) научила меня быть взрослым
И больше не верю я в эти сказки.
Нефть.
Я готов поделиться своей мечтой,
Тем, что вновь проросло во мне.
Я не знаю, зачем мы друг другу даны,
Эти чувства как будто извне.
Для чего этот город перепачкан листвой,
Изранены реки дорог?
Если все здесь подвластно дыханию весны,
Он давно у твоих ног.
Ты могла не поверить моим словам –
Я раздавлен. Но все еще есть,
И готов утонуть в твоих глазах,
Ведь любовь дороже, чем нефть!
Чем победа над властью, горячий свинец,
Ледяная лавина страстей.
Я хочу прикоснуться к твоим рукам,
Ощутить вкус улыбки твоей.
И не видеть того, что зовут красотой
В хаотичном мерцании кристаллов.
Ты прекрасна в умении оставаться собой
И это уже не мало.
В этой жизни однажды закончится все,
Даже избранным скоро кранты
Я не знаю, за что тебе дан я,
Мне в награду дана ты!
Мальчишка.
Мне говорили
Я должен его увидеть
Мне нужно узнать
Кому и о чем он шепчет
Он многих забрал
За что его ненавидят
И скольких еще
Однажды он искалечит
Я пробирался
Сквозь тысячи километров
Я всех растерял
Сжигая мосты отчаянно
Куда крики чаек
Уносит соленым ветром
Куда корабли
Уходят спеть песнь прощальную
Ему миллионы лет
Он был до меня и будет
В масштабах его
Моя жизнь –
Мгновение, вспышка
Но сердце мое
Его уже не забудет
Мне тридцать шесть
Я стою и реву как мальчишка.
О тебе.
Здесь все напоминает о тебе:
Твой локон и твои открытки,
Взгляд с фотографии, игривые улыбки
Закат, что отражен в твоем окне
Здесь все напоминает о тебе:
Какао, остывая понемногу,
Еще горчит, как через мост дорога
Как звуки музыки в повисшей тишине.
И я стираю о гранит подошвы кед
Я каждый шаг наш помню досконально
Пускай наивно глупо и банально
Как будто бы пути иного нет
Тут все померкло, словно не в себе
Растаял лед катка, вскрыв трещины как шрамы
Прекрасен вид унылой панорамы
И все напоминает тебе.
Тебе идет.
Знаешь, тебе идет
Идет по утрам улыбаться
За окнами тает лед
Как жаль, что придется расстаться
Ты знаешь, тебе идет
Быть взбалмошной и несуразной
Беспечной и наоборот
Безумно идет быть разной
Так странно, тебе идет
Грустить по дороге к дому
Когда-нибудь все пройдет
И будет уже по-другому
Я знаю, тебя там ждут
И твой океан и Хибины
Но знаешь, тебе идут
Идут и мои седины.
Просто тебя.
Мне не хватает чаек,
Сырного капучино
И кораблей у причала
И помолчать без причины
Мне не хватает неба,
Трущегося о сопки
Быль променять на небыль
На кеды сменив кроссовки
Мне не хватает сырости
Солнца что не заходит
Так не хватает близости
С тем, кто ко мне приходит
Мне не хватает лестниц
Зигзагом летящих вниз
На севере нужно греться
Пока ты совсем не скис
Не замечая времени
Не подбирая слов
Мчать по проспекту Ленина
Мимо пяти углов
И там, у частички «Курска»
Вдруг не узнать себя
Мне не хватает Мурманска
А может быть просто тебя.
Екатерине Яшниковой.
Если б я был поэтом
Я б рассказал стихами
О том, как прошедшим летом
Увидел Вас в парке и замер.
Вы что-то пели на сцене,
Публика рукоплескала.
И мне до заветной цели
Не много, но и не мало.
Вы пели про белую птицу,
О том, как назад вернуться.
Я думал мир растворится
И мне не удастся проснуться.
Потом было фото на память
И Вы, словно тень ускользая
В милом бежевом платье.
Кстати, в очках Вы смешная.
А дальше был поезд к дому
И песни Ваши в машине.
Я будто бы вышел из комы
И верой живу отныне,
Что я Вас однажды встречу
(Когда Вы приедете снова)
Я Вас обниму за плечи.
Вы только мне дайте слово,
Что будете добродушны,
Подарите свой автограф?
Мне в общем-то мало нужно
Я жизни плохой фотограф.
Ещё я поэт бездарный
Вы в этом уже убедились.
Но безумно судьбе благодарный,
Что Вы тогда появились
В моем каменеющем сердце,
Где все заростало тиной,
Вы дали огню разгореться.
Спасибо, Екатерина!
Пусть я не поэт, но верю,
Наступит день, аллилуйя!
Открою закрытые двери,
Добьюсь от Вас поцелуя!
Пока же считаю даты,
Лелея мечту в конверте
Без адреса, как когда-то
Увидимся на концерте!
Весна.
Весна приходит,
Но зима не хочет место уступать
Траву зеленую она
Мукою белой покрывает,
Но солнце яркое с утра
Растопит лед и он растает.
И вот в резиновых сапожках
Идет малыш по грязной луже
Улыбка на его лице
Ему сейчас никто не нужен
Весна идет, и верят люди,
Что для весны открыт проход
И дети радостные пустят
По новым лужам пароход.
(В ручей бумажный пароход)
Авторское прочтение стихотворений "Голоса Аджимушкая" и "Про счастье"
О СЕБЕ
Дожил до лет!.. Не сокрушаться...
Законам жизни поклоняться.
О смерти думать не гнушаться.
Седьмой десяток! Впредь не мчаться.
Уж не грести теперь, сплавляться.
С фортуной больше не венчаться,
Стремлениям не поддаваться.
Но ты поэт! – Душа вопила.
В ней билась дьявольская сила.
Свободы сладкой страсть вкусила.
За буйным ветром вихрем взмыла.
Привычный мир мой сокрушила.
Любимых грез меня лишила.
Возможно, что и согрешила.
Теперь я – бог, но без народа.
А, может, - поп, но без прихода.
Шут без монаршего урода.
Зверушка, та еще порода.
Мое желанье – быть жар-птицей.
Огнем носиться в колеснице.
А на метле - вблизи землицы.
Читатель, мудрый повелитель!
Хоть не с мечом, и не воитель,
Полна талантами обитель.
Теперь - мой лекарь и учитель.
Ответь: к чему мои творенья?
Согреет искра вдохновенья?
Не путь ли это в мир забвенья?
МАМЕ
Время шло, от мам мы отдалялись,
Пробуя свои пути найти.
Миром равнодушным поглощались,
Цель свою желая превзойти.
Бились мы, метались, устремлялись,
Редко возвращаясь в дом родной.
Очень редко мамам поклонялись,
Занятые разной ерундой.
Мамы, мамы жили только нами.
Как успехи радовали их!
Наши неудачи огорчали.
Ждали, ждали встречи чудный миг!
Радовались, если замечали,
Счастья блеск, в родных таких глазах,
И как часто слезы высыхали
На скупых, коротеньких листах.
Мамы, мамы, дорогие мамы,
Наша плата – серебро седин.
Сколько силы мы у вас отняли,
На лице добавили морщин.
Мама, мама в жизненной стихии
Я носился, яростно рубясь,
Через испытания лихие,
В битвах и победах закалясь.
Ты ж занемогла и постарела
От вестей моих и от проказ.
Как тебя я мучил, ты терпела,
Поздно понял, понял лишь сейчас.
Я, летая от любви до схватки,
Часто душу муками ласкал,
Мыслей жег убогие остатки,
Медленно себя я убивал.
Я не чтил тебя, родная мама,
Счастье многих и в себе отца,
Сердце мучил горечью обмана,
Доблестный утратил дух бойца.
Я решил, все кончено, отныне,
Не поманят странствия меня.
Тихо и спокойно в нашем доме
Буду жить лишь для одной тебя.
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Моя история проста.
Тебя я встретил в час тревоги.
Когда жестокая судьба
Мостила адовы дороги.
Тогда душа занемогла.
Найти пристанище молила.
И комната моя была
Мрачна как древняя могила.
Тогда вдохнуть в меня весну
Никто не мог, да, ты одна лишь.
Но, боже мой, свою судьбу
При встрече первой, как узнаешь?
В тебе забаву находил,
Но к сердцу ты смогла пробиться.
Боялся быть рабом твоим,
Но от тебя, как мне укрыться?
Да, я тогда хотел бежать.
Но вынужден был возвращаться.
Готов свободу был отдать.
Себе в том сразу, как признаться?
В борьбе с судьбой не устоять.
Пути смешала как придется.
Так больно мне тебя терять.
И все же, как с судьбой бороться?
Прощай, будь счастлива, прости.
Дорога адова все вьется.
Свободы тяжесть вновь нести
Когда любовь мне улыбнется?
БИТВА ПРИ МОЛОДЯХ
величайшей победе русского оружия посвящается
Врага Русь силой превзошла.
Сама победа не пришла.
Больших трудов плоды.
Царь Грозный всюду успевал,
Москвы границы раздвигал,
Реформам смелым путь давал.
Никто не ждал беды!
Но враг на Балтике, чума,
Степные всадники всегда
Грозили нам извне.
Собака Крымский хан Гирей
Собрал войска в большом числе,
Воскликнул он вселенной всей:
«Мне царствовать в Москве!»
Опасность жуткая легла.
К нам шла огромная орда.
Крымчак погнал коней.
Хоть и широк простор степи,
Остались считанные дни,
Когда появятся враги.
Страшнее нет вестей!
Дружина у реки Оки
Готовит для врага силки.
Князь Воротынский с ней.
Там где теснину холм венчал,
Гуляй-город грозно встал.
Крымчак тогда еще не знал
Конца судьбы своей.
Бойницы сумрачно глядят.
Нет сил перенести их взгляд.
За ними - строй – стрельцы.
Они не мчатся по полям,
Сшибаясь в схватках тут и там,
А бьют из ружей по врагам.
Такие вот бойцы!
Враг конной лавой удалой
Летит за пущенной стрелой
И саблями грозит.
Стрельцов-красавцев ладный строй,
Свинцом разит ружейный бой,
И пушек громогласный вой.
Чья сила победит?
Ужом враг влез на путь к Москве.
Открылся путь ему везде.
Пришлось нам догонять.
Набросились на арьергард.
Ввязаться в бой был каждый рад.
Посыпался ударов град.
Погибла вражья рать!
Гирей был гневно возмущен:
«Пусть будет каждый отомщен!»
И мурз послал вперед.
Отряд наш с боем отошел,
Под стены к пушкам он привел
Врага, на эшафот возвел.
Судьба какая ждет!
Раздался грохот от стены.
Врага несчастные сыны
Горой вокруг легли.
Орудий гром все не стихал,
Огонь летел за валом вал.
В крови враг злобный утопал.
Подняться не могли!
Встречала солнце пять уж дней
Трава кровавая полей.
Назад ступить нельзя.
Гирею в пору только выть.
Ни пядь земли не уступить!
Смертями русских не сломить!
Кровавая стезя!
Немало войска полегло.
Гирею сердце обожгло,
Сын, внук и зять убит.
По многим он мурзам скорбит.
Какой землей Русь одарит?
Один из двух уже в ней спит.
Свинец в ушах звенит!
Оставить приказав коней,
Гирей огромной силой всей
Пошел в последний бой.
У русских конница в лесу
Слегка ослабила узду,
Открылось тут как на духу,
Что нам дано судьбой.
На главный штурм пошла орда.
А под ногами – не трава,
Ковер из мертвых тел.
Отбиться не хватает сил,
Надеждой враг себя бодрил.
Момент тот князь не упустил,
Засадный полк взлетел!
Последний залп врага потряс.
Раздался, больше не угас
Победный русский клич.
Бежал враг, гнали по полям,
Немало полегло их там
Подобно загнанным волкам.
Сломали грозный бич!
Пускай столетия летят.
Один герой, а этот свят.
Замри на миг, вглядись.
Врагов бесчисленную рать
Руси в век каждый отражать.
Грешно нам это забывать.
Героями гордись!
Литания о временах года
Несказанное лето. Невыпитая осень.
Весна – за
турникетом. Попробуешь пролезть?
Не будешь биться
оземь? Не выплюнешь билета
Из раненого горла?
Попробуй расплатиться:
Вот ворох слов –
не счесть!
Попробуй не
спалиться. Попробуй, ну, хотя бы
О май не
опалиться, не кануть в кровосток.
Попробуй не
смешаться с пульсирующей рябью,
Не дай всем этим
лицам тебя отправить в морг.
Попробуй – пробуй
– пробуй – покуда режет пальцы
Свистками
стоп-сигналов. Пока сшивает взглядом
Твой ангел с
потолка узор унылой жизни.
Пока ещё он рядом
с тобой в утробе ада –
Рискни, плесни в
мир душу – как в водку молока.
Начерчены чертями
пробелы меж путями –
А может быть –
прочерни – не нам с тобой судить.
Здесь мрачно, как
в колодце, и стук колёс смеётся,
Журчит, как речь
торговца, несётся во всю прыть.
Здесь темнота –
другая. Шагни скорее к краю
И зачерпни в
ладони – её так сладко пить.
В метро, как в
саркофаге, весна спустила флаги,
Спустила
флаги-крылья и спит тревожным сном.
Несказанное лето –
не литию – сонеты
Над ней прочтёт, а
осень листву в подземку сбросит
Ногами пешеходов,
не знающих о том,
Что в глубине
подземки – в грохочущем застенке –
Кишащем поездами,
неспящем допоздна,
В величественном
тлене, спит в метрополитене,
Наедине с
Вселенной
Погибшая весна.