Номинация
Подкатегория
Первая любовь
Сосны замерли словно в парадном строю -
Это первый снежок выпал ночью.
Мальчишка на нём чертит: "I LOVE YOU!"
И девочка рядом хохочет.
А вокруг всё бело, сквозь зимы кружева
Алеют лишь девичьи щёчки,
Да на первом снегу любви первой слова
Зеленеют упрямою строчкой.
Белый снег на зелёной траве, как ковёр,
Словно листик в тетради зелёной.
"DO YOU LOVE ME?" - вновь чертит мальчишка на нём
И на девочку смотрит смущённо.
В тишине школьной рощи кружит снегопад,
Да стрекочет впустую сорока.
Эти двое влюблённых друг в друга щенят,
Сто процентов, сбежали с урока.
Слишком быстро, нам кажется, дети растут,
И взрослеют они быстро слишком.
И девочка пишет: "I LOVE YOU TOO!"
И целует в щёку мальчишку.
Даже если любовь их растает, как дым,
Всё равно - это так романтично!
Я б на месте учителя выставил им
По английскому за год - "отлично"!
Мама
Оставила нас сегодня раба Божия Валентина...
Надеюсь, что отошла она легко, без мучений...
В больничной палате, вдали от внучек и сына,
К ней пришёл Господь и посадил её к себе на колени.
И угостил конфеткой - подушечкой со вкусом лимона.
Такую же точно делили они с подружкой Зойкой
В послевоенном, голодном детстве у перрона
На станции Лунино, рядом с буфетной стойкой.
"А сейчас, - говорит Господь, - смотри-ка, Валюша,
Все конфеты "Дунькина радость" - тебе одной! Хочешь чаю?
Бери, не стесняйся сколько хочешь - столько и кушай!
У меня в раю Зойка десять лет без тебя скучает!
Сядете на облачке, бок о бок, словно бы молодые,
Будете ножками болтать, сплетничать да в ладошки смеяться.
У меня в раю, Валенька, все весёлые да озорные!
Хочешь увидеть Зойку? Тогда, Валя, нам пора собираться...
Боязно, что сердце замерло в грудной клетке?
Да у меня в раю кислорода больше, чем во всей этой ковид-больнице!
Кружится голова? Просто прикрой глаза, детка!
Улыбнись! Чувствуешь, как я дую тебе на ресницы?"
Отче наш, иже еси на Небесех, да святится
Имя твоё... Можно я дальше скажу своими словами?
Господи, я сейчас об одном хочу помолиться -
Пусть будет в раю у Тебя хорошо моей маме!
Наша Победа
Мы не хвалимся. Мы просто не можем забыть.
Наша гордость от нашей боли - не от гордыни!
Двадцать семь миллионов убитых могли бы жить.
Миллионы из них могли бы жить и поныне!
В день Победы, в застольный праздничный час,
Мы для них накрываем рюмку кусочком хлеба.
Двадцать семь миллионов с неба радуются за нас -
Нам выпало счастье жить вместо них под небом!
Двадцать семь миллионов мучеников. Их смертей
Никогда мы не сможем простить потомкам тевтонов.
Двадцать семь миллионов нерожденных детей!
Только вдумайтесь - детей - двадцать семь миллионов!
Мы не хвалимся. Мы радуемся, что победили врага,
А не сгинули под натиском его панцер-дивизионов!
И наша Победа потому-то нам так дорога,
Что оплачена жизнями двадцати семи миллионов!
Осенний романс
Я тебе подарю тишину опустевшего леса,
Шорох желтой листвы под высоким твоим каблучком,
Улетающих птиц и сырого тумана завесу,
И тяжелые гроздья рябин над студеным лесным родничком.
А еще подарю известковые волжские кручи,
Россыпь крепких опят у корней просветленных дубков,
Купол неба, небрежно задернутый пологом тучи,
И витую лесную тропу с отпечатками конских подков.
Я тебе подарю - ах, какая смешная беспечность -
Первый хрупкий ледок на продрогшем речном берегу.
И еще подарю эти строчки, без малого - вечность,
Потому что люблю и жить без тебя не могу!
Говорим по ночам
Говорим по ночам, но всё чаще молчим...
Ничего не случилось. Всё там же. Всё те же.
Уходящие сны словно тающий дым –
Снова солнце зальет город розово-нежным...
День мелькнет пестрой лентой из лиц и имён.
Минус вечность. А ты не распробовал даже...
Слишком быстрое время и слишком мы в нем
заблудились. И море все тише... И глаже
станут волосы, строже – улыбка, а взгляд
Устремлен в наше юное звонкое небо.
И хрусталики звёзд тонко-тонко звенят...
И ты был слишком счастлив, а может, и не был...
И в ночи, сквозь помехи, сквозь всполохи слез,
Набираешь, не глядя, заученный номер.
"Абонент недоступен..." Ты это всерьёз?
С кем же мне говорить теперь, кроме...
Лето в доме
Мне 15. И лето в доме –
Жёлтый день в золотой пыльце...
Паучок бежит по ладони,
Нет печали. И на лице
Нет морщинок ещё, нет боли...
По ступенькам сбежать во двор,
улыбнуться оконной шторе,
чуть качнувшейся в унисон
ветру солнечному, живому...
И поймать тихий мамин взгляд.
Знать, что вечером снова дома.
Знать, что каждый придет назад...
Мудрый пёс мой вздохнет устало:
"Что с тобой там опять? Не плачь..."
И для радости нужно мало –
день оранжевый, солнца мяч...
Мир – по книжкам ещё – чудесен,
полон снов, в нем всегда весна,
я не знаю пока грустных песен...
Мне 15. И даль – ясна...
Мы всё ещё здесь
Ещё ничего не случилось –
мы все ещё здесь.
Дышим небом, ссоримся по мелочам,
Верим снам, откладываем на завтра
Всё, что надо было сделать вчера...
Почти не обнимаем друг друга, все больше молчим...
Думаем, что успеем, но – раз и кончилось время...
Ещё ничего не случилось –-
мы можем увидеть рассвет,
Обнять ребёнка – подумаешь, в школе "трояк".
Отправить цветы через годы
Кому-то, кому так и не сказали "спасибо",
Дочитать книгу,
Позвонить маме,
Добавить в чай мёд...
Ещё ничего не...
Ты будешь грустить обо мне, если что?
Ты вспомнишь, о чем мы болтали на маленькой кухне?
Каким был дождь?
И музыка – была ли вообще...
А этот фильм – помнишь, было страшно смешно...
Ещё ничего не случилось...
Но время играет
сквозь нас
Мелодию лунную, полную нежной тоской.
Ещё ничего не случилось.
Останься сейчас –
В сегодня.
Со мной.
Покров
До Покрова неделя,
А там – зима,
Маята и метели.
И кутерьма
Летних снов, что стучатся
К пяти утра.
Ты не хочешь остаться?
Спешишь? Пора?
А как было бы славно –
Лишь ты. И снег.
И ни слова о главном,
погашен свет,
в кружке – кофе,
за окнами тает жизнь...
Мир на вздохе,
но ты еще продержись
до зимы...
Шкатулка
Разбираю свои кольца. Вот это,
с камнем глубокого лилового цвета
привезла из Турции.
Было тёплое лето и первое море
– после детства.
Вот это – из Польши:
зарубка на память – в нём
я запечатала небо над Освенцимом.
Так странно, что над ним тоже
всегда светило Солнце.
Вот это подарил муж, просто так.
Просто потому, что я люблю горный хрусталь –
в нём столько прозрачной тишины.
Вот это – из Шарлотта. Ой, нет, из Шарлотта
я привезла океан – в сердце,
а на кольцо
уже не было денег.
Вот это подарила дочка.
Попалось в шоколадном яйце –
наивный пластмассовый цветочек,
как вся моя жизнь теперь.
Вот это из Москвы.
Куплено где-то в подземном переходе
– на память о людях,
которых я люблю.
Вот это обручальное – узкая золотая полоска
с блесткой бриллиантика.
Должен же у женщины быть
хоть один бриллиант,
кроме детей и сердца.
Вот это сама скрутила
из холодной проволоки
в феврале.
Больше я не ношу кольца.
***
О, Музыка Души!
Слышна едва.
Сочиться
как вода сквозь пальцы
и нет ни капли
постоянства
в изменчивой
как лунный свет,
но оставляющей
Свой след
в Мирах Пространства.
И Нитью Ариадны Ты ведёшь.
И лишь одна меня не предаёшь….
***
После прочтения стихотворений
из сборника «Из Донецка с любовью»
Дмитрия Олеговича Трибушина
Под белою-белой землёй,
над белым-белым сводом
живёт жизнью, жизнью чужой
город.
Плывёт в бело-сером дыму
Его невыразимое знанье
и свечками строем стоят
зданья.
Гореть в огне или тлеть -
тот выбор свершается снова
как верить и отворить
сердце Иова
19.12.2020, Донецк
***
Я смотрела как падает снег
Белым снегом по белому небу.
Это всё называют зимой,
Белым светом.
Я смотрела как падает снег,
Свет летящий по белому небу,
Письмена и узоры Богов –
Послание снегом.
Я смотрела как кружится снег
В начертаньях скользя своенравно,
Укрывая мир тихо собой,
Тишиной покрывала.
Белым снегом по белому небу.
Белям небом по белой земле.
Мир Вселенной покоя и света.
В тишине.
В тишине.
В тишине….
6 марта 2021, Таганрог
***
В тени каштана я тебя искал,
Но не весной, а осенью искал
И листья пожелтевшие, обняв,
Тебя сокрыли, не поняв,
Что я тебя вне времени искал,
И песни, в тайне, о тебе слагала,
И горький аромат костров осенних –
Теплей весенней солнечной поры ,
благоуханий солнечной весны…
25-26 сентября 2021, Донецк-Таганрог
***
Всё это было бы смешно,
когда б страну не превратили в зону
и бывшему свободному народу
не предъявили кляп- 'нововведений свод'
И посмеяться, право, я готова,
да только вот с экрана, брызгая слюной,
раб разглагольствовал о стаде и баранах,
которых надо бить пастушечьей рукой.
А власть, которая поставлена народом
хранить народ, Отечество хранить,
себя ведёт как барины без роду
крадя без совести и чести...
... …
15 ноября, 2021
***
Прозрачное стекло в замершем небе
не отразится.
Так печаль:
расправив крылья
в даль не устремится,
а сядет на плечо…Не жаль
прошедших дней, растаявших в тумане,
Пути изгибов,
заповедных мест.
Вся жизнь – иероглиф мысли,
Лёгкий след полёта,
Богов весёлых запоздалый жест.
Былое – 19 января, 2022, Таганрог
***
Я плету кружева из слов.
Изморозь их покрывает
и мгновение красоты
в капле Вечности замирает.
Я плету кружева из снов,
грёз и судеб,
из того, что уже никогда
и ни с кем не будет.
Я плету кружева
слегка
нитей жизни касаясь,
проявляя узор бытия …и взлетая
скрываюсь…
***
В прозрачное небо
Устремлённая ветка –
Мгновенье весны.
23.3.23, пятница, Луганск, ЛНР
***
Едва не плачет осьминог
Ну кто бы так подумать мог
Не хватит босоножек
Для осьминога ножек
«А если вам надеть сапог
Ну скажем, на одну из ног?»
Предложит, сжавши скулы
Усатая акула
«А может, вовсе босиком
Как мы идём с морским коньком?
И ножкам меньше груза!»
Ему твердит медуза
«Нет, нет, я дам вам адресок!
Откроется через часок
Та обувная лавка
Где туфли шьёт пиявка»
«Но нам на бал идти пора б»
Напомнит прямодушный краб
И отчеканит ловко
Клешнею, как подковкой
«Пора идти… А как же я?
А впрочем, что ж теперь, друзья?
Не виноваты вы же
Что я нескладный вышел»
И стало совестно другим
И каждый снял с одной ноги
Кто туфли, кто сандали
И осьминогу дали
«Держи, дружок». «И мне не жаль»
«А мой ботинок будет жать
Но хочешь, так попробуй
Мою примерить обувь»
И каждый, чтобы поддержать
Ладонь ему спешит пожать
И стало у бедняги вдруг
Не восемь ног
А восемь рук
***
На кухонном столе уют
Привычный запах бергамота
А из тебя давно не пьют
И только стряхивают что-то
Порой дымящие бычки
Порой листки табачной стружки
И гнётся, плавится, молчит
Потёртый пластик старой кружки
***
Брось меня в канаву, девочка
Сделай вид, что не заметила
На себя опять надела чё?
Не смотрела что ли метео?
Юбка задрана до пояса
Стрелки загнуты зигзагами
От волнений мегаполиса
Потускневшие глаза горят
Пальцы тоненькими ветками
Руки, сложённые рупором
Брось меня, как что-то ветхое
В яму с плюшевыми трупами
Там со дна, куда складируют
Время скомканными тушами
Я тебе поаплодирую
Уцелевшей лапой плюшевой
Закидай меня бутылками
Знаю, ты опять нетрезвая
Пусть собака чья-то резвая
Сделает меня опилками
Но с претензией ценителя
Запивая дрянь прогорклую
Дура тычет в бок иголку мне
Отсыревшим наполнителем
Затыкает дырку рваную
Получается, брависсимо
И глухое ликование
Обличает созависимость
Под небесными раскатами
Озираясь, как закладчица
Льнет к медвежьей морде скатанной
И сама в канаву прячется
***
Здесь всё печально, и всё роскошно
В своей бесхитростной простоте
Сквозь буераки худая кошка
Бежит по полю с репьем в хвосте
Беги, дурная, без всякой злобы
Несись, как поле перекати
Куда нас, Господи, занесло бы
Кабы не выступы на пути
Была бы вовсе дорога гладкой
Уснёшь – очутишься чёрти где
А так - лежишь на земле заплаткой
На свежевспаханной борозде
Лежишь, и мерно стреляет в ухе
Кузнечным стрекотом перед сном
Над головой всё кружатся мухи
Как над вареньем или говном
Или над чем-то совсем нездешним
Но с виду кажется, что живым
Лежишь под пьяным кустом черешни
Кольцом двенадцатым годовым
Штормит как после лихих распитий
Губами ловишь фонарный свет
И мнится будто приснился Питер
И ты приснилась ему в ответ
***
Бродя от остановки к остановке
Решишь вдруг, что цепочке проволок
Повеситься на бельевой верёвке
Есть самый очевидный эпилог
Не страшный, не смешной и без претензий
На жизнеутвержднение цены
И только мыло с запахом гортензий
Напомнит о присутствии весны
***
Вот вроде бы три дня не пьёшь
А ночью вдруг приснится ёж
Да не какой-нибудь! - морской
И смотрит на тебя с тоской
В Германию пригнали, как скотину,
Где имя поменяли на ярлык.
С кнутом в руках заставили гнуть спину
На самых "всемогущих" из владык.
Батрачили с рассвета до заката,
Собак кормили лучше, чем людей...
То зрелище страшней любого ада,
Никто не знал таких концлагерей!
Немецкие вампиры-феодалы
Славяней бичевали -"russisch Schwein".
За неповиновенье убивали
Как будто между прочим, невзначай.
Голодные ходячие скелеты,
Нещадно смерть косила всех подряд.
Мороз по коже, как представлю этот,
На самом деле настоящий ад...
Моему дедушке, Тынянскому Якову Ермолаевичу, посвящается
"Дед редко вспоминает о войне…"
Дед редко вспоминает о войне,
Не любит бередить былые раны.
Он многих потерял. Больней вдвойне
Воспоминанья. Я просить не стану
Его мне рассказать о страшных днях.
Я подожду, когда он сам захочет.
О них ведь не расскажешь в двух словах.
Он проживёт всё снова – дни и ночи,
И чёрный дым, и грохот канонад,
И пули свист, и порох на затылке…
..И ужасом
пронзённый детский взгляд,
Смотрящий на фашистов у развилки,
Когда мотоциклетный страшный рой
Откуда ни возьмись возник пред людом,
Бежавшим, ног не чуя под собой…
Фашисты возникали ни откуда,
Со всех сторон. И злобы их оскал
Так четко отражался в зверских лицах,
Что женщин и детей насквозь пронзал,
Лишая воли, чтобы схорониться.
Людей собрали вместе, как овец,
Под лай собак прогнав сквозь строй
гнетущий.
Лишь стоны заглушали стук сердец,
Да снега хруст от ног толпы идущий.
Дорога привела на край села,
У озера народ остановился
И, словно бы, очнувшись ото сна,
В истерике, в агонии забился…
Приказ, как выстрел, громко прозвучал:
- Войти всем в воду! Вассер аллес геен!..
Скрипели ветви да мороз крепчал.
Да молча звезды на людей смотрели…
Узнали про расправу лишь
тогда,
Когда село на танках с боем брали, -
Нашли лишь оттиски кровавого следа
Да трупы вмерзшие, что в озере стояли..
И немощный, замученный старик,
Оставшийся один на всю деревню,
В дверях своей хибары вдруг возник
И тихо опустился на колени.
Босой, раздетый, хоть крепчал мороз,
Смотрел с мольбой на всех бойцов, рыдая,
И град катившихся кроваво- красных слёз
Морщинистой рукою вытирая.
Казалось, их ничем не удивить -
Солдат советский выкован из стали!
Такое и вовеки не забыть,
Бывалые бойцы – и те рыдали…
А вскоре был короткий жаркий бой,
Когда фашистских прихвостней поймали
И также гнали их перед собой,
И танками безжалостно «топтали»!..
...Дед долго смотрит вдаль, прищурив глаз,
В дрожащих пальцах гаснет сигарета.
Смахнет слезу с ресниц – не напоказ! -
И затеряется в воспоминаньях где-то…
Война везде оставила свой след,
Но жив народ! Он клятву дал Отчизне
Спасти от посягательства и бед
Свободу, что для всех дороже жизни!
Им не забыть всех ужасов войны
И самый страшный бой ночами снится.
Им, воинам, защитникам страны,
Мы до земли должны все поклониться!
(Н.И. Шамраёва, г. Волгодонск, 22.01.20 г.)
"Я вернусь живой!"
Горячий снег. Он весь пропитан
кровью.
Пропах солдатским потом и махрой.
И затяжной невыносимой болью,
Кричащей мне – терпи, брат, ведь живой!
Коль враг наш покусился на святое,
Земли ни пяди мы не отдадим -
Залечим раны (дело-то простое!)
И снова в бой. Своё, брат, отстоим!
А мысли бесконечным роем вьются,
Пока в окопе под огнём лежим.
Но главная одна – домой вернуться,
Молитвой материнскою храним.
С теплом обнять родную мать – старушку,
К виску губами с нежностью прильнуть.
Отцу насыпать табачку понюшку
И с гордостью медалью козырнуть.
С любовью оглядеть жену – голубку
И бережно в объятья заключить.
Поговорить с отцом. Набивши трубку,
С ним вместе на ступеньках покурить.
С сельчанами здороваться за руку
И, вечером, собравшись за столом,
Уверить всех, что победить разруху
Конечно сможем – вместе, всем селом!
А поутру, проснувшись до рассвета,
Косить в росе душистую траву,
Пропахшую дождливым, мирным летом,
Осознавая – это наяву!..
Работать долго, до седьмого пота ,
Потом в траве с блаженством отдыхать
И, радуясь - рукам нашлась работа! -
Планировать пораньше завтра встать.
Идти домой с полей походкой шаткой,
Устало вытирая пот с лица…
…Я за мечту, возникшую украдкой,
Сражаюсь беспощадно, до конца!
Пусть будет всё! Потом, когда вернёмся
Героями заслуженно домой.
Ну а пока мы за победу бьёмся,
Меня ждут дома. Я вернусь живой!
(Н.И. Шамраёва, г. Волгодонск, 04.03.23 г.)
"Письмо солдата".
Любимая, ты помни обо мне -
Когда иду в строю чеканным шагом,
Когда я в карауле рядом с флагом
Или стою в дозоре в тишине.
Простых путей защитники не ищут -
Мы в армии, вокруг нас пули свищут
И нарушают мир во всей стране…
Любимая, ты помни обо мне!
Тепло души твоей меня в мороз согреет
И мысли грустные о Родине развеет,
Пока служу в чужой я стороне…
Любимая, ты помни обо мне!
И жди меня - и днём, и ночью звёздной.
И я вернусь к тебе - зимой морозной,
В июльский полдень или по весне…
Любимая, ты помни обо мне!
Но если вдруг, и может так случиться,
Засну смертельным сном в чужой стране,
Чтоб сын мой мог своим отцом гордиться,
Ты расскажи всё сыну обо мне
и память сохрани о
каждом дне.
Любимая, лишь помни обо мне!
(Н.И. Шамраёва, г. Волгодонск, 20.02.23 г.)
«Твои объятья»
Когда мне вдруг захочется тепла,
Не буду приглашенье долго ждать я,
А просто утону в твоих объятьях
И позабуду в миг про все дела.
К плечу виском с любовью прикоснусь,
Вдохну знакомый запах с наслажденьем.
Тебя, мне Богом данное творенье,
Давно я изучила наизусть.
Черты лица и блеск любимых глаз,
Привычки все твои, походку, жесты...
Мы столько лет уже с тобою вместе,
Что понимаем всё без лишних фраз!
Не важно, что нас ждёт с тобой потом
И не люблю о будущем гадать я.
Я просто утону в твоих объятьях,
Любовью наполняясь и теплом.
(Н.И. Шамраёва, г. Волгодонск, 11.01.23 г.)
"Ностальгия"
У природы нет плохой погоды,
Осень хороша без исключенья -
Это золотое время года
Дарит нам чудесные мгновенья.
Как приятно выйти на прогулку,
Выбрать в парке нужную скамейку,
Вспомнить, как детьми по переулку
Торопились к липовой аллейке.
Здесь, под сенью крон её прелестных,
С упоеньем Пушкина читали,
Вместе об открытиях мечтали,
Чтоб попасть в ряды светил известных.
Повзрослев, встречались, расставались,
В будущее верили, любили.
Постепенно где-то затерялись.
Иногда по праздникам звонили.
Годы пролетели, словно птицы,
Как – бы их вернуть мы не старались.
Лишь друзей приветливые лица
Молодыми в памяти остались.
…Так бы и сидеть на той скамейке,
Улыбаться вслед воспоминаньям,
Отдыхая в парке с наслажденьем,
Что подарит осень на прощанье.
(Н.И. Шамраёва, г. Волгодонск, 20.11.21 г.)
Как ты?
Как ты?
Кофе варю. Пишу сумбурные тексты.
Нет, не поняла меня. Как ты?
В окно смотрю. Курю, не могу найти себе места.
И снова не то. Как ты?
Молчу. Дышу. Впускаю чувства.
Ну же, любимая, как ты?
Ты знаешь, грустно. Да, сегодня мне грустно. А ты как?
Работаю, солнце, все как обычно
Нет, ты не понял, а ты как?
Машину чинил. Представь, берут только наличные
И снова не то. Как ты?
Молчит. Я жду - он не привык впускать свои чувства.
ну же, любимый, а ты как?
Ты знаешь, грустно. Почему -то мне грустно.
Я улыбаюсь тихонько-и здесь мы похожи.
Впускать в себя чувства- это самое сложное
Слушай, а что если мы погрустим, не стесняясь? И в горе, и в радости, ведь так обещали.
И вот ты за руль, трасса, 140
Включаешь Rammstein, пустая дорога
И я здесь, с тобою, глаза закрываю
И выдыхаю, грусть растворяя
А ты улыбаешься, педаль в пол вжимая
Свою грусть тоже здесь оставляешь.
Чуть позже, в ночи:
Как ты?
Люблю тебя, слышишь?
И я тебя тоже. Ну все, тише, тише…
-----—--------
Страсть
Душа к душе, тело к телу
Сердце к сердцу, глаза в глаза.
Тебе открываюсь до дна, без пределов,
Об этом молчат, я хочу рассказать.
Ты пахнешь, как лето- сладко и терпко
В бездонных зрачках отражается ночь.
Я пахну весной и свежестью неба
А вместе сложить- так пахнет любовь
Губами по шее, легко, невесомо
И дрожи поток прошивает насквозь
На ухо прошепчешь «ну что, ты готова?»
Я шумно вздыхаю: ну все, понеслось…
И воздух тягучий вокруг заискрится
И правил у этой игры просто нет
Закон лишь один: раствориться друг в друге
Вопросом дыханье и стоном-ответ.
Губами по телу, сплетаются руки
Расплавленным золотом в венах любовь
Слова растворились в потоке желаний
И телом по телу скольжу вновь и вновь
А ты не спешишь, мучительно плавно
Искру за искрой зажигаешь внутри
И я растекаюсь в Богом мне данном
Глубоком и вечном потоке любви
И ждать нету силы, и я попросила
Любить меня так, словно завтра умрем
И ты тоже сдался, навстречу подался, закрыв поцелуем мой сдавленный стон
Врываешься резко, в глазах потемнело
И я доверяю тебе свою жизнь.
А ты наполняешь, оковы срываешь,
И выдохнешь: «все, отпусти, не держись»
И я отпускаю, себе позволяю
Взорваться вулканом, и вырвется крик
Но танец свой смелый опять начинаешь
И я подхвачу игры этой ритм
Тот ритм любви-он неистовый, рваный
То глубже, то тише, то вовсе застыл.
И есть только мы и капли нирваны
Два тела в одно связали на миг
И время исчезло, и нет больше боли
Не страшно, не стыдно, свобода одна
Ведь это красиво, когда любят двое
Друг друга напоят, и выпьют до дна
И дышим все чаще, и губы до крови
Из самой души рвётся сладостный вскрик
И вспыхнуло небо, и мир замирает
Вдвоём улетаем из жизни на миг
Вернулась. Вдохнула. Жива. Улыбнулась.
В глазах поволока, внутри-тишина
-А что это было? Я неба коснулась
-А это любовь. Я тебе не сказал?
Ты пахнешь спокойствием, крепкой стеною
В глазах голубых вспыхнет нежности свет
Я пахну тобой, и твоею любовью
Укроюсь в руках твоих, скоро рассвет
Душа к душе, сердце к сердцу
Тело к телу, глаза в глаза
Ты знаешь, я рада, что рассказала
О нашей любви. Не могла не сказать.
------------
Плачу
Я плачу
Тихо, глотая в горле комок,
Загоняю слезы обратно, глаза в потолок
Стараясь дышать, не подать виду
Я плачу, только этого не видно
Я плачу
Смотрю в окно, как в старой песне
В голове туман, слезы по щекам шепчут
Дышу обреченно, сдаваясь напору
Душа подбирается медленно к горлу
Я плачу
В голос, от сердца, в глазах все искрится
Душа на свободе, из сердца стремится
Вся боль и отчаяние, страха крупицы
И я отдаюсь своей тайной волчице
И вой первобытный сольется с природой
И слезы дождем опрокинутся в воды
Морей, где гуляет ветер свободный,
И все это-я. Я-дожди, я природа.
Я солнце, я шторм, я гроза, я цунами
Внутри загорается жаркое пламя
И ветер легко мои слезы осушит
Земля успокоит мою нежную душу.
Я плачу
Тихонько, себя обнимая бережно
Волчица под сердцем мурчит котеночком нежным
Мы с ней подружились навеки, крепко связались
Я улыбаюсь, в ответ моя тень улыбается
Я плачу
Ведь слезы живут в уголках тайных самых
По-настоящему плакать-игра не для слабых
Я женщина, ведьма, в слезах я красива
И больше не стыдно, в слезах-моя сила.
-------------------
Я чувствую тебя
Я чувствую тебя, слышишь?
Как будто ты внутри меня тихо дышишь
Чувствую тебя всем телом
И, разрывая мои пределы,
Мурашек потоком, по венам током чувства твои скользят, раскрывая души истоки
До дрожи, до звонких капель пота на коже
Ты проживаешь — а я чувствую то же.
И если ты плачешь внутри — я плачу снаружи,
Пускаю слезы из глаз, и чувств вихри кружат
Ты успокоишься—я дышу глубже
И если меня отпустило, то и тебя в этот миг тоже.
Я чувствую тебя, видишь?
Как будто твоими глазами смотрю то выше, то ниже.
И если в озерах твоих голубых неспокойно — в моих ты сразу заметишь легкую рябь в темных волнах
А если любовь или страсть светится нежного неба цветом —
То я умножаю в стократ и все вокруг озаряется светом
Глаза в глаза — и тут же искры сыпятся градом
Я вижу тебя, ты — меня, до глубины сердец, где живет наша правда
Я чувствую тебя,
От любви запаха сносит крышу.
Лишь только вдыхаю, одиночество тает и становится тише
Наш аромат собираю из тысячи разных историй:
Капля тревоги, много любви, и немного, буквально по грамму страха, и боли.
Но больше сейчас пахнет теплом наших рук, сигарет тонким дымом, утренним кофе, и капелькой слез, слегка уловимой.
Еще пахнет пылью дорог, и улыбками близких друзей, что скучали
И я понимаю, так пахнет жизнь, что с тобой мы создали
Я чувствую тебя, слышишь?
Когда во сне рядом тихо дышишь
Когда километров десятки, сотни и даже тысячи вышли
Когда обнимаешь так, как будто скоро умрем, и когда просто в пару слов сообщения пишешь.
Когда души вшиты в друг друга-все остальное теряет смысл
Реальна становится только любовь.
Я тебя чувствую — ты мою душу видишь.
------------
Огонь
Если внутри бушует огонь — не туши
А хорошую девочку внутри —заглуши
Искры обид, злости и страхов-раздувай
Разжигай, расширяй и отпускай
Хочешь кричать — от души кричи
Рви оковы, зверем бушуй, только не молчи
Все слова, о том что нельзя — заглуши
Огонь твой не зря горит, не туши
А если выть на луну — так вой!
Это ничей бой, только твой
Виноват никто, просто долго сидела в тиши да в глуши.
Это твой огонь жизни, не туши
Пусть горит синим пламенем боль
Пусть взрывается вспышками страх
Отпускай, девочка, отпускай
Раз пришло— значит, нужно так.
Распускай волосы, платье — вон
И босыми ногами к земле
Твой огонь подарил тебе Бог
Не туши, пусть горит он в тебе.
Если сильно жжет — просто глубже дыши
А слова о том, как правильно жить— заглуши
Имеет смысл лишь то, что идет из души
Так пускай горит весь ненужный хлам, не туши
А как только утихнет — пепел в горсть собирай
И по ветру пускай, отпускай
И, как феникс, снова живи
Ведь огонь — у тебя в крови
Пламя жизни по венам бежит
Вы едины, не затушить
И свободной птичкой лети.
Там, где с ветром тебе по пути
А огонь пусть горит — не туши
В нем услышишь шепот души
ЛИСТ
Самое интересное в жизни
листа –
несколько секунд
свободного падения,
когда дереву – уже нет,
а земле – ещё не да,
перегной – в будущем, в
прошлом – растение.
Эти фантастические пара
секунд
безответственности
абсолютной свободы –
то, ради чего листья живут
всю свою жизнь – три
времени года.
Свобода – это когда тебя
ветер несёт
в стихии обрушившегося
листопада,
это – когда тебя нет,
потому что ты – это всё,
и это «всё» -
бесконечная радость.
Вот почему, купая в
опавшей листве
ноги, упакованные в
новые берцы,
я счастлив и грустен,
как человек
с вывернутым наизнанку
сердцем.
БАЮ-БАЮ
Когда начнётся ядерный пожар,
я скроюсь в старом дедовском чулане,
где – лыжи, санки, для часов футляр
и железнодорожный подстаканник.
На крышке телевизора «Рекорд»
там выцветшая старая программа
в любимой из газет – «Советский спорт».
В шкафу уютно платья пахнут мамой.
Я буду ждать, когда сгорит Земля
со всей её нелепой атмосферой,
и космос запоёт, пустившись в пляс,
как раб, сбежавший с греческой галеры.
Тогда я выйду пылен и помят,
чтоб отыскать во тьме дорогу к раю.
Ан – нет ее. Лишь ангелы
трубят,
как мама в детстве пела: «баю-баю»…
ИЗ ЖИЗНИ КВАРТИР
1.
Припоминаю, был четверг.
Январь морозил, падал снег.
Ты не пришла к назначенному часу.
Я позвонил, тебя спросил.
Нет дома? Свечи погасил,
Убрал посуду, и цветы, и вазу.
Темнело. Хлопья за окном
Валились на соседний дом,
Деревья, рельсы, провода, прохожих.
Собаки лаяли. Сопел
На кухне чайник – закипел.
И так тоскливо стало, что помилуй боже!
Хотелось выпить. Принял сто.
Потом ещё, и – понесло…
Набрался, как сапожник – до отрыжки.
Включил какой-то старый джаз,
Перечитал (в который раз)
Довлатовские «Записные книжки».
Там Бродский с Рейном говорил,
Ахматовой цветы дарил,
Там не было ни подлости, ни фальши.
Я молча водку допивал,
Армстронг тихонько напевал.
Я пил, и я не знал - что делать дальше.
Потом уснул. Проснуться смог,
Когда пятнадцатый звонок
Охрипшего зануды-телефона
Пробился сквозь завесу сна,
А нагло-жёлтая луна
Пыталась в форточку пролезть с перил балкона.
Ошиблись номером! Опять
Просили Галочку позвать!
Я с нею не знаком, но ненавижу
Её знакомых и родных,
И телефон и мой и их!
Раз двадцать в день про эту дамочку я слышу.
Уснуть ещё раз было лень.
Смотреть на водку и портвейн
Противно стало до кишечных колик.
Я в трубку табаку набил,
И, в кресле сидя, подымил,
Потом забросил на журнальный столик.
Попил чайку, взял бутерброд
И целиком засунул в рот –
Трудись, изголодавшаяся stoma!
На кухне монотонно кран
По каплям время лил в стакан…
Я встал, оделся и сбежал из дома!
2.
Я шёл, не останавливаясь, от
Порога и до городских ворот.
У них меня окликнул часовой,-
Сказал: «Постой! Откуда? Кто такой?».
Я ничего ему не отвечал.
Он нервно по эфесу застучал.
«Зачем не дома? Слышишь мой вопрос?»
Я онемел. Язык мой в нёбо врос.
Он приказал меня арестовать.
Опомнившись, я бросился бежать.
Пока бежал, всё время за собой
Я слышал крики, и стрельбу и вой.
Собаки мой не оставляли след.
Бил в спину фонарей карманных свет.
В лицо – то фары, то окурки, то глаза.
То завизжат как дети тормоза,
То упадёт совой метеорит,
Неслышно и без запаха сгорит,
То вязнут ноги в белых кружевах,
То вороны о двадцати главах
Садятся мне на левое плечо,
То станет нестерпимо горячо
И свет закроют сотни серых спин,
Как будто в кровь ударил кетамин...
***
Серебряные кегли на столе
Раскачивались маятником. Сле-
дом догорал из переулка дом.
Вворачивались лестницы винтом
В горящие по улицам костры –
Красивые, как до сих пор откры-
тые мирам Фемидины глаза,
прощался с электричками вокзал….
***
Из воздуха на площади возник
У мусорных контейнеров Старик.
Глаза светились синим в темноте.
Шипели змеи в белой бороде.
На поясе – не видел я таких,
–
Висела шпага в ножнах золотых.
Казалось, был я с ним давно знаком.
Он погрозил в пространство кулаком.
Тут небо раскололось пополам.
И ведьмы зашептали по углам:
«Из
жизни квартир,
Из пыли
и книг,
Из штор
и забытых газет на столе
Был мир,
Был миг.
Сколько
таких ещё на Земле?
Сколько
ключей,
Сколько
ветреных встреч,
Сколько
ночей
И стихов
– в печь.
Гори оно
всё!
И ты –
вместе с ним.
Ветер
несёт
Дым».
***
Всё изменилось. Никто не стрелял.
Не убегал. Не горел на пожаре.
Я был один. Просто стоял
В городе. В центре. На тротуаре.
Тихо и пусто. Нет часовых.
Нет Старика у помойного бака.
Лишь на снегу, возле ног, в золотых
ножнах, лежала старинная шпага.
Взял её в руки – всё для меня:
Длинный клинок и эфес по ладони.
На бок повесил за дырку ремня
И в гости пошёл – авось не прогонят.
Меня не прогнали, налили мне чай,
Слушали и с пониманьем молчали.
Всё-таки в гости ходить по ночам –
Лучшее средство от всякой печали:
Всё по-другому, не так, и вообще
Меняются время и расстояние.
Смысл знакомых до боли вещей
Становится новым в таком состоянии.
Что будет завтра, что было вчера
Ночь объяснит мне, как добрый знакомый.
Я просидел у друзей до утра
И, попрощавшись, собрался до дома.
***
Вышел на улицу – солнце и снег!
Лёгкий морозец, безветрие, тихо.
На остановке – пятьсот человек!
Может, и тысяча – неразбериха!
Денег в кармане – не для такси,
В троллейбус со шпагой меня б не пустили.
Мимо шли люди, стеснялись спросить,
Но с интересом на ножны косили.
Долго пешком колесил по дворам,
Глазел на деревья, фасады, витрины;
Вспомнил с улыбкой о том, что вчера
было. Курил, заходил в магазины…
И вдруг, стало страшно, как будто змея
Мне заползла в… сказать неприлично!
Двое навстречу мне шли – ты и я.
Я без клинка. Я – такой, как обычно!
3.
Под вечер я пришел домой,
Слонялся, словно неживой,
Щипал себя, смотрел на отраженье,
Задёрнул шторы на окне,
Повесил шпагу на стене,
А на душе такое ощущение,
Как будто я уже не я,
И не меня мои друзья
Сегодня ночью чаем напоили,
Как будто, я остался там,
Где ведьмы шепчут по углам,
Где псов сторожевых с цепи спустили.
Или – совсем наоборот,
Я настоящий – это тот,
Который, оказавшись в меру мудрым,
Не убегал от часовых,
Не трогал ножен золотых,
И шёл по улице с тобой сегодня утром?
***
Январь морозил, падал снег.
Сидел… какой-то человек.
Играл Армстронг, горели свечи величаво;
Читал Довлатова, курил,
По телефону говорил.
А всё, что было – так… не стоит, право…
Пепел
Облетает с головы пепел.
Седину не отряхнуть - жалко.
Каждый думал, что внутри светел.
Огляделся, а в душе - свалка.
Мысли встали на дыбы: Что же
Зря сомнений чёрствый хлеб грызли?
Знать, проторенный маршрут - ложный,
А распутье - тоже часть жизни.
Надевали, как хитон святость,
Но хитин запеленал разум.
Лишь в несказанных словах внятность.
А молчание - лишь часть фразы.
Я вчера поговорил с лесом
Он шептал: недалеко смысл.
Только будет ли ему место
В муравейнике больных мыслей?
Что ж, пойду и расскажу людям,
Что ошиблись мы совсем малость:
В катакомбах из пустых будней
Заблудилась, как дитя радость.
Что нетрудно быть на дюйм выше,
Только выше всё не тех ставим...
И с дороги уберу лишний,
Кем-то брошенный мне вслед камень.
Ураган
Когда над миром властвуют ветра,
Лишая крыш убожество строений.
Когда реальность - странная игра
В повторную потерю поколений,
В которой ты - лишь выстроенный план,
Слепой актёр, не выучивший реплик,
Несвежий мозг насилует экран,
А из глазниц наружу рвётся скептик.
Когда мечты на тонком поводке,
Выгуливаешь вдоль границы счастья,
Вдруг осознаешь: в собственном мирке
Ты не творец, а только соучастник.
И значит - в путь: бегом, пешком, ползком -
Не важно как, но только не обратно.
Уже давно летит по ветру дом,
Он исчезал уже неоднократно.
Пора в поход: искать клинок ума,
Отваги щит и сердце без пробоин,
Собрать из букв все важные слова
Для тех, кто их действительно достоин.
Найди себя средь сотен амплуа,
Не вечно всё, включая ураганы.
Взгляни-ка, сквозь асфальт растёт трава.
И эта жизнь не поддаётся плану.
О крысах и людях
Не допели вчера, не дожили теперь,
Не допили мескаль* из вопросов.
Эта память - уснувший реликтовый зверь.
Это прошлое - только набросок:
Нанесён силуэт на промокший картон...
И не стало покоя в покоях.
Если некогда жить, то не будет потом,
Я - мертвец, не прикрытый доскою.
Под каблук иль под плеть - так не всё ли равно,
Для кого моё небо в алмазах.
Имитация чувств в чёрно-белом кино -
Лишь цинизм с передозом сарказма.
Где-то дышит любовь - не картинок коллаж,
Выше принципа - твари по паре.
Как же жаль, человек, но для крыс инструктаж
Не включили в исходный сценарий.
И однажды проснулся мой адский вампир**.
Он небес никогда не касался.
Он восстал из немых безвоздушных глубин,
Чтоб напомнить: "Ты должен остаться!"
И неся на горбу незабитый костюм,
Предвкушая финал неизбежный,
Проводив свою паству покинувших трюм,
Я остался с людьми и с надеждой...
Для познавших глубины неведомо дно.
Лучше сдохнуть, не став чёрно-белым...
Видно, был человеком... когда-то... давно...
Лучше - мёртвым, чем истинно серым.
*Мескаль – мексиканский напиток из агавы
**Адский вампир – реликтовый глубоководный головоногий
моллюск
Четверг
В полночь пришёл четверг. Курим, глотаем водку.
- Как тебе этот век? - всё же решусь спросить.
- Ваш-то? - да ничего. Мой вон совсем короткий.
Завтра придёт Она... Будете снова пить.
Я же уйду в закат. Мне умирать привычно.
Кстати, спроси её, как ей, не грустно ли?
Каждый её так ждёт, новую, как обычно,
Чтобы похоронить в вечно сырой пыли...
Да, я в неё влюблён каждой своей секундой.
Чтобы она жила, я поспешу истлеть.
Пусть королевой дней станет средь серых будней,
Хоть для неё итог - снова всё так же смерть.
Что я? - Меня не ждут. Я прихожу, как данность,
ПрОклятый рядовой, прожитый будто зря..
Слушай, не будь таким. Сколько тебе осталось?
Не надоело быть частью календаря?
В ваш безнадёжный век завтра теряет имя:
Глупый концлагерь дней в топке ушедших лет.
Список простых задач, строго по Парадигме.
Каждый узрит финал, не осознав сюжет...
Вечный круговорот Ваших беспутных жизней -
Он состоит из нас, вымерших и живых.
Знаешь, тоскливо быть болтиком в механизме.
Знаешь... - вдруг подмигнул и незаметно стих.
Он умирал легко, прожитым и смиренным.
Выцветшим номерком на уголке стола.
Мне захотелось стать болтиком внесистемным.
Выпил за упокой, тщетно ища слова.
Пятничный дилижанс. Чёрный квадрат алеет.
И доедает ночь всё, что не съест заря.
Тихо погас фонарь где-то в конце аллеи -
Всё, надоело быть частью календаря.
Мой Дрезден
Покинем этот Дрезден, господа,
Покуда в нём - хоть что-нибудь живое,
Пока солдат, не ведая покоя,
Не знает, что исчезнет без следа.
Всё ближе бесконечная среда.
И тянет гарью от руин вокзала.
И всё за нас решила и сказала
Там, в небесах, бесстрастная орда.
И вот уже горят на площадях
Все те, кто не успел и не оставил,
Кто верил, проклинал, любил и славил
Свой город, умирающий в огнях.
А сердце, обращенное в костёр,
Отчаявшись спасти свои шедевры,
Набатом бьёт по омертвевшим нервам
Бойца, что в небо руки распростер.
Мой Дрезден, обратившийся золой -
Ушедших лет родное пепелище,
Для мира ставший отчего-то лишним.
Погибший, но по-прежнему, живой.
Ты меня, пожалуйста, дождись
Ты меня, пожалуйста, дождись.
Знаю, вам непостижимо время.
Там, где ты не помнят слова жизнь
И давно забыли о потерях.
Принесу вестей с большой земли
И от тех, кто всё ещё в дороге.
И зачем нас столько берегли
Все несуществующие боги?
Будет комнат стареньких уют.
И плевать, что мы в них нереальны.
Важно лишь, что где-то просто ждут.
Значит даже смерть не так фатальна.
Расскажу тебе, каким был май,
Тот последний перед нашей встречей.
Только ты меня не обижай.
Мой. Один, кому я не отвечу...
Ты меня, пожалуйста, дождись.
В той стране, где вечно будет лето...
Монолог в безоблачную высь -
Разговор без права на ответы.
Эпилог. Так всё закончилось.
С губ срезаю стежки. Остаются багровые точки.
Кровоточат слова, безнадёжно стекая в прибой.
Под глазами - мешки одиночества не одиночки.
Набегает молва неживой помутневшей водой...
Значит время пришло обнажить изможденную память.
И пустить по рукам на потеху святейшим лжецам.
Заостренный сюжет, тот который уже не исправить.
И последний приют двум отверженным смелым бойцам.
Мой проигранный бой, неспасенный искатель историй,
Заключенный в земле мой единственный верный топор,
Безнадежное счастье и солнечно-яркое горе.
Развенчавший себя гениально наивный актёр.
Я в себе сохраню тишину опустевшей вселенной.
Мне идти, как и всем, по проторенной лестнице вниз.
На прощанье - щека, ледяная, как ветер осенний...
Не успели на миг - опоздали на целую жизнь.
Ангелина Непомнящая. Подборка стихотворений "Волшебные лики вдохновения". Номинация "Поэзия".
Офелия.
В глухом лесу есть пруд, -
Здесь царство сновидений,
Здесь странные витают чьи-то тени,
И голоса нездешние зовут.
И плакальщицы-ивы руки тянут,
Склонившись безнадежно над водой.
Не верь им, девочка, тебя они обманут,
Коварство скрылось за унылою листвой.
Пришла сюда, чтобы сплести венок,
На память о любимом бросить в воду.
Но пруд был так пугающе глубок
И безутешным обещал свободу.
Ты заглянуть хотела в этот мрак,
Склонилась и, держась рукой за ветку,
Как будто бы искала некий знак
И верила, что будет послан сверху.
Вдруг жалобный раздался звук, и ивы
Повисли скорбно снова над прудом,
Над девичьим лицом, таким красивым,
Объятым тихим, безмятежным сном.
2023 г.
Рождественское.
В церкви народ собирается,
Колокол к службе зовет.
Таинство здесь совершается,
Богослуженье идет.
Батюшка молится истово,
Всех осеняет крестом,
Просит за грешных Пречистую
Деву с младенцем Христом.
Свечи венками причудливо
Пред образами горят.
Звуки небесные, чудные
Слышатся из алтаря.
Девушки в хоре церковном
Господу славу поют,
Ангелам пеньем подобным
Нас к покаянью зовут.
Гаснет под куполом люстра;
В трепетном свете свечей
Неизъяснимые чувства
Нами владеют сильней.
2020 г.
Венеция.
Старинные арки с орнаментом сложным,
Дворцы кораблями застыли в воде.
Плывет, колыбелью качаясь, гондола, -
Прекраснее нет ничего и нигде.
Венеция, манишь меня ты как прежде
Своей небывалой такой красотой,
И снова живу я одною надеждой,
Что именно здесь мой рай неземной.
Быть может, ты остров самой Атлантиды,
Которую ищут веками на дне.
А ты вознеслась в том божественном виде,
Что может явиться лишь только во сне.
2020 г.
Пьета.
О, Микеланджело, божественный творец,
Из всех скульптур всего дороже – эта!
Запечатлел навеки твой резец
Черты небесные, воспетые поэтом.
Каррарский мрамор дышит, как живой,
И солнца луч сквозь камень проникает.
Безмолвна скорбь, но этот лик святой
Через столетья нас оберегает.
Как бережно руки касанье той,
Что день за днем ее освобождала
Из плена каменного, и казалось, что
Отцу небесному рука принадлежала.
Никто не видел слез, что по щекам
Текли порой, как будто снегом скрыты.
Чего же стоил труд, – то знал лишь сам,
Творящий замысел великий.
И сам Господь изъяна б не нашел
В том изваянье, высеченном гением.
Он Бога, может быть, не превзошел,
Но создал совершенное творение.
2023 г.
Муки творчества.
Попытка выразить себя,
Лист мучая бумаги чистый,
При этом странно возлюбя
Ночей бессонных сумрак мглистый,
Нужна, чтоб там ни говорили,
Как воздух, как воды глоток,
Иначе вечно нам в пустыне
Влачиться, как сказал пророк.
Не потерять бы только зренье,
И не подвел бы только слух;
Души высокое паренье
Немыслимо без этих мук.
2021 г.
Старый город, где жить было странно... Не страшно.
Кремль от века стоит о тринадцати башнях,
И никто не читает худого знаменья,
Только древние знают, наверно, каменья,
Что вросли в эту гору. Надгробий и плит
Кенатаф. Выпиваешь, поскольку болит.
Кетанов выпиваешь. От болей вчерашних
Не поможет. Немного, чуть-чуть, ненадолго.
Под горою Ока, дальше - чёрная Волга
Да бескрайнее море тайги за рекой.
И ни зги. И покой, абсолютный покой.
Только поезд по рельсам костями гремит.
Холод, звери и люди, что были людьми,
Прячут в шерсти на теле блатные наколки.
Город дыбится ввысь и уходит под землю,
Покрывает себя новостроек экземой,
Пухнет венами трасс, зреет чирьями моллов.
Он расколот, подлечен и снова расколот.
Старый город расклеен, заложен и продан.
Слишком долго он цедит ту грязную воду.
Он стал частью измышленной мифологемы.
А был частью истории прошлого мира.
И, осклабив тринадцать кирпичных виниров,
Ждёт укол красоты. Жмень бодяжного снаффа
Память рвёт в лоскуты. Посылает всех на хер
Палимпсест алкогольный – все в клочья и комья!
Как бы ни было больно, а камни все помнят.
Им – столпам – здесь ни идола нет, ни кумира.
***
Заживает плохо. Саднит, кровит.
И какого бога тут не зови,
Никакому духу не врачевать,
Будет тебе пухом диван-кровать.
Что так жжёт в груди там, жмёт в раменах?
Простыней накрытый приходит страх.
И стоит под нёбом до тошноты
Из бессильной злобы и пустоты.
Вроде тихо-мирно и воздух чист,
На столе квартирном белеет лист.
Не читай, не надо, сожги его.
И не пели складно - и ничего.
Не пиши, не надо, на нем слова -
Будет сердце ладно да голова.
Все пока ненужное сочинил,
А макаешь в душу взамен чернил,
Вглубь до полувздоха, до полусна...
Заживает плохо. Болит она.
***
Мы чужого доброго не хотим.
Нам пусть зло поганое, да своё,
Но приходит Джон к тебе Константин,
У него демоническое ружьё.
Он по обе стороны трах-бабах!
Экзорцист и кадровый бесогон.
Одесную - жах, ошуюю - страх,
Пламень очистительный посолонь.
Ты ему: «А шпалер-то прибери,
Тут идёт совсем не твоя война,
У тебя ни лычек здесь, ни погон.
Да в тебе самом чернота внутри,
И в неё смотри - не увидишь дна».
Константин красиво идёт в огонь…
***
Ночь. Ветер. Закуришь в рукав,
Лицом отвернувшись вовне.
Тяжёлые серые капли
Сползают по серой стене.
Весна. Моросит не поймёшь что:
Не дождь и не снег, но вода.
Поёжишься, да и плеснешь сто
На хрупкие кубики льда.
В тяжёлом стакане Glenfiddich,
Стоишь в темноте на балконе.
Немногое знаешь, но видишь.
Всё помнишь…
***
Собаки бегают по раю:
Сперва одна, за ней вторая.
У них на холках едут кошки
И лижут ушки.
Потешно вскидывая ножки
Бегут по небу
У бога, добренького деда,
На побегушках.
Я вижу их - вон побежали,
Игриво скачут
По краю. Мне почти не жаль,
И я не плачу.
Дарья Кульшарова
Надежда (2021)
Моя подруга давняя-Надежда-
Так хочется зимой ее согреть!
Купить бы ей уютную одежду,
Обнять и молча рядом посидеть.
Укутать в плед и сделать чашку чая,
Поставить рядом хризантем букет…
И вспомнится ей время ,как босая
Она бежала с ним встречать рассвет.
А он её,смеясь ,хватал за плечи,
И о любви кричал на весь район.
…Ты спи,Надежда ,завтра будет легче.
И даже если время боль не лечит -
Мы вместе -значит справимся вдвоём!…
И утром ты ,поежившись ,спросонья ,
Восторженно рукой прикроешь рот-
Смеётся солнце на твоём балконе
И шепчет :не грусти о постороннем,
Надежда !Верь,Любовь еще придёт!
______________________________________
Мой сельский домик (2022)
Там светло,там пахнет свежестью,весной,
Там мама суп готовит мне-густой,наваристый ,мясной ,
Там папа смотрит НТВ,а рядом с ним котята спят ,
Я,бесшабашный,заводной ,спешу соседских звать ребят ,
Чтоб вместе с ними ,поутру ,проверить птенчиков скворцов ,
Они на крыше высоко ,но я смельчак,я лезть готов!
Танцуют бабочки фокстрот и много зелени кругом ,
Малина ,вишня ,виноград вальяжно спеют за окном .
-Ты гдеее?Обед уже готов!Срывая маме васильки
-Кричу :Бегуу!- и тороплюсь скорее кушать пироги .
И ноги быстрые мои летят как новый самокат-
А вот и я ,готов всё съесть,а после - накормить котят !
Мой сельский домик -талисман ,ты-место силы и тепла ,
За всё прости.И как сумел - тебя я в памяти сберёг.
Ты не дождавшись взрослых нас ,в ту ночь за час сгорел до тла …
Рассказы о тебе с улыбкой будет слушать мой сынок.
______________________________________
Друг (2022)
В мой День рождения друг сказал -
«С тобой мы не разлей вода!
Ценю,горжусь»!Поднял бокал -
«Я поддержу тебя всегда»!
И время всё неслось ,неслось,
А мне казалось чередой
Идут года.Со мною врозь
Гулять стал друг мой дорогой.
С усмешкой начал говорить-
Мол делаешь ты всё не так ,
И рвётся нашей дружбы нить,
И в голове твоей - бардак!
Был мрачен тот весенний день -
Друг грустно мне шепнул -«Прощай,
Да, тяжело ,но ты-кремень,
Держись и пей с «Бакарди»чай»…
Усвоил я судьбы урок
И если слышу -«Ты мой друг»,
Внутри прошепчет голосок -
«Не торопись ,слова -лишь звук»…
Андрей Никонов
Стихотворение из сборника стихов «Сирень»:
Он ушёл из холодной постели
По утру, ничего не сказав.
Ты бежала вослед и блестели
Замутнённые страхом глаза.
У ворот растрепались косы,
Задыхалась совсем на ветру
И молила его сквозь слёзы:
«Как мне жить без тебя? Я умру!»
Но украла его дорога
По заре, да увяли слова.
Вместе с осенью у порога
Поседела твоя голова.
...
***
Я горжусь! Мне втройне повезло!
Бьётся сердце, впадая в экстаз.
Есть в России такое село,
Где зима белоснежней в сто раз.
Без него мне по жизни никак,
Знаю все имена по слогам.
Помню даже бродячих собак.
И за каждого душу отдам.
Но не с этого счастлив втройне,
Что себя я по жизни нашёл.
А с того, что есть в нашей стране
Сотни близких кому-нибудь сел.
И в любом красота и покой, -
Километры на каждую пядь.
Ну и пусть, что с пьянящей тоской,
У России её не отнять.
Я горжусь! И пою до пьяна.
В бой, мой звонкий словарный запас!
Есть на свете такая страна,
Где зима белоснежней в сто раз.
Девушка с томиком Блока в руке
Стены Кремля, обрамленные золотом
Солнца, спешащего спать вдалеке.
Стала для строк замечательным поводом
Девушка с томиком Блока в руке.
Девушка, милая, как же ты, как же ты
Ношу такую сумела поднять?
Люди сегодня, пропавшие в гаджетах,
Все, но не это способны понять.
Девушка – сказка, из прошлого эхо ли?
Все, что не модно сегодня – старо.
Может с тобой мы случайно проехали
В шестидесятые веткой метро?
Как в подтвержденье, из дома писателей
Выйдет Рождественский, молод и лих,
И на глазах горожан-воздыхателей
Выдаст свой лучший в истории стих!
Жить бы и жить нам подобными мигами,
Что там на радость – на счастье себе!
Нам бы в разы больше девушек с книгами!..
Девушка скрылась в безмолвной толпе.
В деревне закрыли библиотеку
Казалось бы, чем удивить человека
В наш век двадцать первый, шальной не слегка?
В деревне закрыли… библиотеку,
Остался без «книжек» невзрачный ДК.
Мужчины в спецовках носили поклажу,
С азартом следила за всем ребятня.
Лишь шедшая мимо старушка как скажет:
«Когда-то без книг мы не жили и дня»…
Толстой и Тургенев, и Пушкин весь следом
В фургон опустились, носильщик был груб.
Мальчонка вдруг выдал, снующий с планшетом:
«Давайте заснимем – и сразу в ютуб!»
А книги бросали, забытые всеми,
И падала пыль с пожелтевших страниц.
Печальное, скучное, глупое время
С плеядой пустых и напыщенных лиц!
Куда мы теперь? Ни смеяться, ни плакать.
Чья поведет нас к спасенью рука?
Лишь Гоголь, упавший в весеннюю слякоть,
С особенной грустью взглянул в облака.
***
Пусть не вышел мальчик ростом,
Богатырской силы нет,
Но зато легко и просто
Хулиганам даст ответ.
"Прячьтесь, прячьтесь, хулиганы!
А не то задам вам как!"
Греет душу мальчугану
Старый дедушкин пиджак.
Ярче золота награды
В длинный ряд на нем висят.
Храбрецу не много надо -
Быть достойным из внучат.
И топорщатся нелепо,
И свисают рукава.
И в глазах бесстрашных неба
Расплескалась синева.
Следом я, в глазах усталость,
В кровь разбитая рука.
Мне от деда не досталось,
К сожаленью, пиджака.
Хулиганы покрупнее,
Им герои не страшны.
Бьют наотмашь, так вернее,
И обычно со спины.
Словно гром исчадий ада,
Мне кричат: "России - край!".
Только мне другой не надо.
Кто там крикнул? Получай!
И иду, как будто пьяный.
Сбили - встал, и только так!
За страну, за мальчугана
И за дедушкин пиджак.
***
Пусть я только на русском пою,
Всё, что просит душа, излагая.
Но я вырос в башкирском краю
Под гармонь и напевы курая.
Где под сладостной негой берёз
Я твердил себе: стану поэтом!
И творил кураист-виртуоз,
Верный самым священным заветам.
Я теперь без страны никуда.
Прикипел я к ней сердцем ранимым.
Без неё бы не жил никогда
Иль бродил по земле пилигримом.
Я прощаю ей горечь измен,
Жду, надеюсь, люблю, восхищаюсь,
Каждый раз поднимаясь с колен,
Ртом разбитым другим улыбаясь.
Это тоже, пусть редкий, но рок,
Что сравни, может быть, наважденью.
Мне берёзовый дорог листок,
Будто сам я башкир по рожденью.
Потому и курай тоже мой,
И звенит моя чуткая лира,
Чтобы русский пробился слезой,
Чтобы дрогнуло сердце башкира.
***
Я сегодня у совести в страшном плену.
Чем ещё эта жизнь озадачит?
Сын сказал: "Не пущу, не пущу на войну! "
И, в подушку уткнувшись вдруг, плачет.
Сколько раз рисковал я фортуной - не счесть!
В бой за правду, пьянящая лира!
Но мальчишке пока что какие-то шесть,
Для него я важней, чем пол мира.
- Ты чего? - за плечо трону сына рукой. -
Не возьмут, никогда, обещаю...
И впервые с пьянящей до боли тоской,
Что соврал, может быть, понимаю.
Сын, прижавшись к груди, вдруг обнял, что есть сил:
- А возьмут - я с тобой!
- Сына, сына...
Сколько б нашу страну враг коварный не бил,
Не сдадут её наши мужчины.
А малыш уж сует, чтоб носить за спиной,
В рюкзачок свой машинку и кружку.
Мне б сейчас у тебя на глазах, мой родной,
Не упасть, разрыдавшись в подушку.
Кто сказал, что Россия когда-то падёт?
Сумасшедшие! Верите сами?
Сын пластмассовый "Стечкин" в рюкзак свой кладет,
Я сижу, заливаясь слезами.
Коммунистическая, 32
Предисловие
Проснулись?
Умылись?
Позавтракали?
Прошу! –
предисловие автора.
Я был собой,
когда бросал с усмешкой
неискреннее
«молодость про-шла!»…
Душою не кривил,
сочтя успешным
свой каждый день,
и вздох, и жест, и шаг…
Я просто верил
в вечность окруженья,
в стабильность дел,
друзей,
суждений,
тем…
…Но
мир вокруг…–
он что характер женин:
то тот,
то вдруг окажется не тем…
Итак,
Семья…
Вас, может, не устроит,
что мы – вот смех! –
действительно, –
семь «Я».
Семь взглядов в мир.
Семь жизненных устоев.
Моя семья.
Суть самая моя…
Садитесь же, ей-богу, поудобней, –
я расскажу об тех семи подробней.
Товарищам,
повести этой внимающим
от М. Хмызова,
тоже товарища,
если позволите,..
извините меня,-
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ.
Я (имярек), – выше см.,
сын такого же Хмызова, но С.М.,
а равно и Хмызовой – но Ж.К.,
с первым пушком на губе и щеках,
решился когда-то поведать семье
(включительно также – Радомской Е.Е.
и Хмызовым-младшим: А.С. и М.С.)
их образов жизни, характеров смесь,
а именно –
строгости,
страсти
и странности,
то есть –
мыслей, идей и мечтаний пространства,
и в том не раскаиваюсь
ни секунды.
Месяц.
Число.
___ часов пополудни.
ЗА СИМ - УТВЕРДИТЬ.
СТРАХОВАТЕЛЬНЫЙ ПОЛИС______
_______________ (неразборчиво) –
Подпись
Странность Первая.
(с душистой пеною).
Ода Кофе.
Крепкий.
Горячий.
И не иначе.
Чёрный,
как море то,
в зёрнах
и молотый.
С мятой,
корицей ли,
пусть даже с тмином, –
только
НЕ
растворимый! –
С запахом –
смолотого,
зернового,
приготовлением разнообразен:
просто запарен ли
в кружке литровой,
медленно ль поднят
над медною джазвой..,
сварен ли наспех, иль со значением…
Утренний кофе…
Кофе Вечерний…
Есть у кого-то какая идея –
Одну минуту! –
Ща кофе сделаем…
… Тема для общего обсуждения –
Кто там на кухне?! –
Кофе нам сделай!
(Даже в минуту тоски беспредельной:
Чем бы заняться?
Кофе, что ль сделаю?..)
… Купленый наспех
в ближайшем киоске…
Хошь – по-испански.
Или –
по-кёльнски…
Льдом начиняется.
Или – с лимоном.
И начинается
ЦЕ-РЕ-МО-НИЯ:
Будьте…
Спасибо…
Очень и очень…
Стопочка…
Чашечка…
Кружечка…
Чайничек…
Кофе и утром.
Кофе и ночью.
День
провожаючи и встречаючи.
В разных домах
от тайги
до столицы
Разные
странности
и традиции.
Люди различны.
Эта семья
ВСЁ
начинает
всегда
с КОФЕЯ́!
Строгость вторая,
та ещё хренотень…
Привет из средневековья:
наказание через…
Ремень
Приподниму интима занавес. –
Я лично помню от рождения:
ремень – не Средство наказания,
но есть Метода убеждения.
А посему велись дискуссии
порою очень увлекательно,
где я сходил за первокурсника,
а предки – за преподавателей.
Те «лекции» мне так запомнились! –
и наизусть, и обстоятельно…
…Аудитория пополнилась:
брат и сестра шли на занятия.
Был обучением их занят я,
В заду испытывая жжение:
– Ремень, - вещал, - не наказание,
а просто метод убеждения…
Не преуспев в внушенье этом,
но сделав грозное лицо,
Я шёл за крайним аргументом
на нашу кухню – за отцом.
И он, ничтожнейше сумняши,
всегда помочь мне был готов:
- мол, за ремнём иди к мамаше,
а мне – в обком…
И был таков…
Спасибо предкам, что с рождения
учили очень занимательно
нас
Алгоритмам Убеждения
и Средствам
Мирной
Дипломатии…
Страсть по общению
Очно-заочному.
Телефон. Он звонил у нас
И днём, и ночью..
Ода телефону.
... По работе отцу полагались блага́.
Он смеялся:
-Вот, тоже мне, пане-панове!
Ни обкомовских дач, ни машин, ни фига!
Но с одним согласился:
нам выдали номер.
Как мы ждали порой откровенье звонка!
Если долго не виделись.
Если не слишком.
Пусть с соседнего дома.
Пусть издалека. -
Будто рядом звонящий.
Не видно, но слышно.
(С пацаном со двора
из балкона в балкон
в две коробки от спичек мы нитки вдевали
и болтали друг с другом,
что в твой телефон,
кулаками по стенке на связь вызывая)
Он был членом семьи.
Он был главным жильцом. -
этот дисковый монстр.
И, как дань уваженья,
мы вели разговор к аппарату лицом,
стоя строго во фрунт и почти без движенья.
Этот диск телефона! -
Как дырчатый сыр,
где впечатаны цифры в облатку из воска....
...Телефон был один на двенадцать квартир.
И предмета престижнее не было вовсе.
…Но к хорошему очень легко привыкать.
И уже не срываешься к каждому звону:
- Что там, некому трубку поднять?!
- Кто-нибудь, наконец!
- Подойди к телефону!
Я в привязке к шнуру телефонной сети
понимал всю ответственность слов или действий:
созвонился о встрече -
обязан прийти.
Ну, а ждёшь опоздавшего - жди и надейся!
Созвонился -
и больше не переиграть.
Жизнь не будет с цветами нас ждать под часами.
И старались мы жить,
и старались не врать,
будто сразу и на́бело жизни писали.
...Я звоню ей.
Волненье сжимает виски.
Слышу в трубке свой странно изломанный ди́скант.
Указующим пальцем
бравой руки
ковыряюсь в ноздре телефонного диска.
* * *
А о других историях, страстях
Я расскажу уже у Вас в гостях.
… И вообще, знакомиться пора.
Ходить друг к другу в гости, не стесняться.
Пишите адрес:
Город Волгоград,
Коммунистическая, 32-15.
Особый путь
Просыпаюсь, смотрю на стену,
Свет тепла открывает кран.
Я своё надеваю тело,
Его гложет жестокий изъян.
Я во сне и летал и прыгал,
А порою был просто как все,
Этот сон мне опять накликал
Мой особый путь на земле.
Дни снуют без конца торопливо,
Но порой, забываясь в делах,
Я ловлю взгляд чужой пытливый
Горькой тенью на сжатых губах.
Я и сам порою украдкой
Наблюдаю, не знаю зачем,
Совершенную форму порядка
В этой асимметричности тел.
Я пытался понять законы,
На которых стоит этот мир,
И опять подгружался в омут
Бесконечно терзаемый им.
И, дойдя наконец до предела,
Вдруг вопрос основной возник:
Как прожить, чтоб из жалкого тела
В мою душу изъян не проник?
Обрести мысли крепче стали
И летать не только во сне,
Полюбить до мельчайших деталей
Мой особый путь на земле.
Вот на эти б вопросы хотелось
Мне ответы успеть отыскать,
Когда время придёт это тело
С сожаленьем навечно снимать.
Космос
Этот космос, упругий на ощупь,
Бесконечен в познаньи своём,
Я живу жизнью маленькой очень
Глубины мирозданья ядром.
Я ловлю вспышки тусклого света,
Что за гранью всего бытия,
Этот свет - призрак вечного лета,
Он зовёт и ласкает меня.
А когда я откуда-то сверху
Слышу голос до боли родной,
Каждый звук в сердце падает эхом,
Отражаясь спокойной волной.
Я о многом порой размышляю,
Вспоминаю небесный свой дом,
Как позвали меня, как обняли,
И отправили утренним сном.
И, заметив с горнего неба,
Две души, устремлённые ввысь,
Сквозь поднявшийся яростный ветер
Кто-то тихо шепнул: Торопись!
Понимаю - не всё в нашей власти,
Но с надеждой на высший закон,
Пуповину, как ниточку счастья,
Я сжимаю, свернувшись клубком.
Мне рождаться заново, впрочем,
Здесь тепло и уютно вполне,
Но скорее хочу к тем, кто очень
Лишь меня ждёт на бренной земле.
Я созрею для яркого света
И для нового, главного дня!
Я прошу об одном в жизни этой -
Мама, папа, любите меня!
Автомобиль
Машины везут людей
По улицам городов,
По пропастям площадей,
По полю из васильков.
Они молча тянут груз,
Сгибаясь ниже к земле,
Грохочет железный пульс
В смирительной крепкой узде.
Стыдятся их, любят излишне,
С металлом равняют мечту.
Вздыхает душа под обшивкой,
Уставив глаза в темноту.
Машина - как преданный пёс,
Она человеку под стать,
Виляет мысленно хвост
И лезет руки лизать.
Она понимания ждет,
Она болеет в укор,
И, с визгом входя в поворот,
В слезах захлебнётся мотор.
Но бьют, как слепых котят,
Их бьют, разогнавшись, в упор,
Кишки проводов летят
И бездыханный мотор.
Отправят после в утиль,
Ругая спесивую стать,
И нет здесь иного пути,
Как нового друга искать.
И снова замкнётся круг:
По улицам городов
Машины людей повезут
На поле из васильков.
Дорога
Когда иду дорогой дальней
Мимо лесов, среди полей
Я вижу в камне безымянном
Историю страны моей.
Я слышу лязг кольчуг и сбруи,
Удар меча и резкий крик.
И кто-то плачет, негодуя,
А кто-то безмятежно тих.
Я вижу неба отраженье
В глазах усталых, но живых,
Упрямым пульсом исступленья
Клокочет внутренний нарыв.
И воздух вязкий липнет к коже,
Тяжёлый шаг длиною в век
Смиряет пропастью ничтожных,
Но эта пропасть выше всех.
Впитал в себя ребёнка слёзы
И напряженье красных жил
Рёв глубины победоносный
И перезвон во тьме кадил.
Возьму я камень безымянный
И поимённо прошепчу
Свой монолог исповедальный
Как изначальному Врачу.
И отзовутся голосами
Наперебой, стремясь успеть,
О том, что сделали, что знали,
О том, что не случилось спеть.
Прижму к груди я этот камень,
Как свою родину прижму,
Он высекает в сердце пламя,
Непостижимое уму.
Пойду я дальнею дорогой
И пылью стать придёт черёд -
Неисчерпаемым истоком
Мне будет каждый поворот.
ИЗ ПИСЕМ РУССКОЙ ЭМИГРАНТКИ В БЕЛГРАДЕ
О.Д., я говорю Вам беспристрастно –
как эта малооблачность прекрасна
над Волгой и, в особенности, летом
под солнцем, что под Вашим эполетом,
где тонут все предчувствия плохие,
где кто-то да мелькнёт в епитрахили
о нас, о горемычных, не подумав,
и стаи птиц, пророчивших беду нам.
О.Д., я умоляла Вас остаться,
у лодочных засиживалась станций,
где затемно – давно ли это было,
свидались мы, и я тебя любила,
и этот непокой по части суши,
и лодочника, греющего уши,
и пристань, где друзья-однополчане
Вас за винтом и рюмочкой встречали.
О.Д., будь Вы бесстрашен, как на фронте
за что-то там на мокром горизонте,
спешу призвать Вас – уж, не обессудьте,
к одной малопонятной нынче сути.
Так вот, не в том скрывается отвага,
чтоб рвать передовую с дымным флагом,
отвага – знать идущим рядом цену
кавалергарду, проще, офицеру.
О, доброе столетие благое,
о, нынешнее племя никакое,
о, родина без надписи «на память»,
и к сказанному нечего добавить.
О.Д., Вас не пугнуть большевиками
и будущими тёмными веками,
их мальчиками в клетчатых рубашках,
зовущими Ваш дол и негу Рашкой.
О.Д., они читают наши письма
и думают – на кой вообще сдались нам
все эти обещанья, чести, долги,
на солнце серебрящиеся Волги.
Всё кончено, туман – срывайте звёзды,
отчалимте туда, куда не поздно,
где снова – гарнитуры, свечи, книги,
метрдотели, общество, интриги,
от века, растопырившего бельма,
от козней пресловутого Вильгельма,
на звуки не кончающихся твистов,
где всё полным-полно социалистов.
О.Д., напившись солодом разврата,
склонившись над рекою невозврата
и лодочника пьяного окликнув,
не затевайте русскую молитву.
Гуляйте, голубь, галстучком качая,
я вид приму, что я не замечаю,
сама пущусь куда, хоть в содержанки,
покончив с тем, чего теперь не жалко.
Лети всё в пропасть – вольнодумы Веста,
сочувствующий серб и духовенство,
чины, присяги, родственные нити,
и только Вы, пожалуйста, живите.
Живите, видьте, мучайтесь, старейте
кругами на рябой воде столетья,
где, как веслом расправленным ни дёргай,
всё в отмели, и тянет безнадёгой.
ИЗРАИЛЕВЫ МУКИ ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОЙ НОЧИ
Иаков, следом за тобой
идут войска вершить отмщенье
витиеватою тропой
по горным скалам и ущельям.
Клочок пещерного огня
дрожит над прутьями сухими,
как жизнь твоя, как смерть твоя,
как то, что прячется за ними.
Ничьи тяжёлые шаги
твоё не задевают платье.
За наши мысли и грехи
мы кое-чем страшнее платим.
…
Закат. Иаков у костра
один, и свет холодный брезжит.
Ни Бог, ни сын, ни мстивый брат,
никто его в цепи не держит.
Неслышно движется вода
внизу по глинистым лощинам.
Без жён, потомства и скота
он ждёт один своей кончины.
…
«Не покидай меня, душа,
пока звезда в пустынном небе
дрожит, и плоть, едва дыша,
живёт под ней, поджав колени».
В долине ночь. Того гляди,
душа осунется, заплакав.
Кого нам должно превзойти,
себя ли, Бога ли, Иаков?
Земной костёр твоих страстей
ещё горит, как узник мрачный,
душа твоя не ждёт гостей,
живым ты, мёртвым будь, тем паче.
…
Но всё ещё журчит вода
на близлежащем горном склоне.
Так, «одиНОЧество» всегда
имеет «ночь» в своей основе.
Чей образ мается в ночи,
не подавая верных знаков,
кто здесь так пристально молчит?
Никто, ты одинок, Иаков.
Уж ночь соткала небеса
несокрушимой звёздной нитью.
Одни твои, твои глаза
всю эту тьму, весь ужас видят.
…
Но вдруг пред образом твоим,
колени намертво поджавшим,
встаёт небесный херувим,
дабы схлестнуться в рукопашной
с тобой, отверженным, и ты,
с молитвой тотчас же покончив,
бьёшь первым. Всплеск речной воды
скрывает вопли среди ночи.
И кровь струится вдоль бедра,
и херувим, расправив крылья,
сидит у рваного костра
и скалит зубы от бессилья.
…
Но вот стихает треск огня,
и слышится в округе только
глухое: «Отпусти меня,
Иаков. Хватит с нас, довольно.
Прощай, до встречи, визави,
расход, свершилось, жребий брошен».
«Не отпущу. Благослови».
«Чем грезил ты, что делал в прошлом?»
Уж пало небо за овраг.
И спят войска на остром щебне.
Ещё мгновенье – враг и враг
идут в обнимку по ущелью.
…
«Прощай, Иаков». «Не прощу».
«Судьба щадит лауреата.
Я полетел». «Не отпущу!»
«Иаков, ты боишься брата?»
«Я был преградой для него,
но стал себе теперь преградой.
Он будет здесь числа сего».
«Себя страшись. Себя, не брата».
…
«Нет, я кончины не боюсь,
любви и бедности, тем паче.
Я сам с собой, Господь, борюсь,
но только зря усилья трачу».
Вот проигравший схватку Бог,
вот человек, что у оврага
боролся с ним и превозмог,
но всё равно просил и плакал.
Бравадный рёв в твоей груди
о том неистово глаголет,
что тот, кого ты победил,
в твоих слезах ладони моет.
…
Бежит по местности вода,
сверкает зарево рассвета,
«поБЕДА» – это, как «беда».
Беда, по-своему, – победа.
Победа в камне и реке,
в опустошённом небосводе,
в поблекшем поутру костре,
в пещере, в Господе, в свободе.
«Смотри на горнюю зарю –
дары лежат в её подножьи.
Я имя новое дарю
тебе за суд над телом Божьим».
…
Войска плетутся позади,
витает в воздухе прощенье.
«Пора, Израиль, отпусти».
Рассвет крадётся вглубь ущелья.
Скользит река по валунам,
свергая пенистые воды
к селеньям, к хижинам, к стопам
пречистым твоего народа,
но вечный рок стоит за ним,
и скорбь – в продолговатых лицах.
Теперь мы меньше, чем одни –
нам не с кем на Земле проститься.
…
Но всё ж, но всё ж ты жил не зря,
ты что-то, верно, нам оставил.
Так, «зря» на слух – почти «ЗаРЯ»,
уж не её ли, а, Израиль?
Прильнём, однако, к тем местам,
где наши души. Уж не вы ли
грозили братьям и отцам?
Не вы ли жизни им сгубили?
Но новым сумраком богат
его, Израилев, рассудок.
Не Бог, не сын, не мстивый брат –
весь род его рыдает в муках.
…
Израиль, мы в одном огне
одни расходуем початки,
в одном купаемся вине
и пьём его из общей чарки.
Но в том беда и благодать,
что нам безруким, близоруким
самим детей своих купать
и видеть их земные муки.
Но сколь бы ни было потерь,
мы – не одни на этом свете,
мы все, мы все, мы все теперь
его, Израилевы, дети.
В оконную дверцу скребётся волчок,
и просится сердце в последний толчок,
и овцы несчастные блеют,
в том доме, закрытом теперь на крючок,
совсем молодые болеют.
Полгода в том доме просвет не видать,
горчат аммиаком полы и кровать,
и сыпется с полок лекарство,
и тот, кто горазд, не спешит открывать
ворота из этого царства.
Дай сонную руку, прорвёмся, дружок,
давай, с моей помощью сделай шажок
в тот сад, где слышна колокольня,
там Шуберт играет в пастуший рожок,
там будет светло и не больно.
Там ангелы встанут ногами на снег
в нарядах а-ля восемнадцатый век,
там нимфы пройдут с оловянной трубой,
где мы разминёмся навеки с тобой.
И ляжешь ты спать головой на перины,
и будет полночи шептать пианино
о чём-то далёком-далёком
за прочными дверцами окон,
где в изнеможении считают овец,
не веря уже, что возможен конец,
и стаей сбегаются волки
на свет, что исходит от полки
с мешками лекарств и портретом
того, кто затеял всё это.
Посвящение Любимым!
Вы – все созвездие цветов!
Их красота, изящность линий!
Вы – феи сказочных лесов!
Вы – гладь озер, пронзенных синью!
Вы – свет в далеком маяке
Из непогоды нас зовущий.
Вы – сладкий наш земной удел!
Ушедших дней и дней грядущих!
Вы – грусть летящих к югу птиц.
Вы – наши крылья от ненастья.
Трель колокольчиков синиц.
Хранительницы очага и счастья!
Вы – жарких губ немой каприз!
Счастливых глаз лукавый зайчик!
Вы – трепет сомкнутых ресниц,
Несущий нас в безумном вальсе!
Вы – шепот волн и шелест трав!
Прохлада родниковой чащи!
Вы – самый наш бесценный клад
И в будущем, и в настоящем!
Вы – тонких нитей бездна тайн,
Лежащих за семью замками!
Влюбленных глаз цветущий май
И чувств, сжигающее пламя!
Вы – в эха отголосках зов,
Нас возвращающий из ада!
Вы – наша Вера и Любовь!
Вы – лучшая судьбы награда!
Вы – всеобъемлющая власть
Всех наших мыслей и мечтаний!
И, не давая нам упасть,
Уводите из тьмы скитаний!
Вы – безграничная любовь!
Терпенье многих поколений!
Вы – наша боль, страданья, кровь!
Вы – наш прекрасный чудный гений!
Вы – свет чарующей зари!
Вы – вечер в сполохах заката!
Вы – звезды в час ночной поры
Нас опленившие когда-то!
Вы – детский лепет, смех, задор
Жен, матерей, сестер и дочек!
Неугасающий костер
Всех наших сбывшихся пророчеств!
На Ваш воркующий призыв
Спешим, забыв про все на свете!
Вплетаясь в вечности мотив
Летим в истоме в Ваши сети!
Вы – нашей жизни первый крик
И материнских рук объятья!
Себя в рожденья дивный миг
Вы нам отдали безвозвратно!
Как раньше, в детстве золотом,
Вы нас в заботах бережете.
И час за часом, день за днем,
Свой груз и наш одни несете!
Неправильно твердит молва:
«Что Вы – вторая половина!»
Вы – первые везде, всегда!
И это все неоспоримо!
Вам самых лучших благ земных!
Желаний Ваших исполненье!
Любимых, милых и родных
Вас с светлым Праздником Весенним!
Спасение.
Разыгралася погодушка скверная.
После бани мужики чай с вареньем пьют!
Ну а мне в безумных волнах наверное
Кров не скоро распахнет свой уют!
Ветер. Брызг пронзающих водопад
Заливает все холодною, злой водой.
Впереди ждет неизвестность но нельзя назад!
Там на пенных гребнях пляшет водяной!
Рулевое отказало, блок заклинил трос
И мотор на хриплом вдохе застонал.
На ладонях кожа в клочья, губы лижет кровь,
Надломился в напряженьи, как живой металл!
«Извини!» – скрипит– «Сгорели кольца и поршня!
Обломали зубья шестерни под ноль!»
Захлебнулся, поперхнувшись – тишина.
Не оставил мне надежды никакой!
Пелена беззвучных слов, бессильных слез.
Под топор на плаху глупой головой!
В темноте кромешной жутко воет пес!
Неужель по мне? Ведь я еще живой!
Дотянуть хотя б до берега близкого.
Весла воздух бьют, рвутся прочь из рук.
Леденящий душу вой метким выстрелом
Замыкает мой, жизни тонкий круг!
Я прошу тебя всевышний:»Дай последний шанс!»
Замолю грехи сполна я, замолю!
Ведь не знал и не простился как в последний раз.
Я со всеми, кто мне дорог и кого люблю!
Грянул гром, зигзаги молний высветили путь!
Псиный вой врезает в память:»Не забудь!»
Кто же спас от верной смерти, кто помог.
Счастья ей и светлой жизни, да хранит Вас Бог!.
Надо верить в путеводную свою звезду!
Заслонившую тебя от смерти и от бед!
Имя женщины любимой преклонясь пою!
Без нее я имярек, не человек, а бред!
Теория всего (подборка стихотворений)
Город кошмаров
Было – не было,
Было небо,
Стылое, как стекло,
И острое, как сталь;
Как белые пароходы,
Задушенные собственным дымом,
Дома уплывали в туманную даль.
Я стояла посреди проспекта,
Вдыхая запах гари,
Листья пылали в осеннем пожаре,
И собиралась гроза.
На спину опрокинулось солнце,
Дома уплывали за край –
Они никогда не вернутся назад.
Я закрываю глаза –
Я дома,
Иду по аллее старого парка.
Я открываю глаза –
Я в городе,
сложенном не из кирпича –
Из моего страха.
С тех пор прошло столько лет,
И того города давно уже нет.
Я открываю глаза –
Я дома,
Иду аллее старого парка…
Я закрываю глаза –
В белом свете луны
Белые дома-корабли
Уплывают в свои чёрные кошмарные сны.
Лесные тропы
Во глуши лесов по белым тропам,
Где наст хрустящий серебрится
В тени зелёных игл
И голубых кистей,
Гуляла сероглазая царица
В венце из лебяжьих костей.
Я ушла с ней по мёрзлым озёрам,
Под присмотром холодной луны,
В край заморских дворцов
И подземных чертогов,
Где в хрустальных гробах
И в железных оковах
Спят ещё не рождённые сны.
Пусть не будет больше восходов,
Пусть не будет больше весны –
Я усну на тринадцать столетий
В утробе горы, у огня…
Когда время придёт,
Пусть разбудит меня
Тонкий луч безмятежной луны –
Я ступлю за порог
И надену венец
Как царица костей и дорог.
Дождь
В пустыне, уснувшей под пеплом,
Где сварено солнце из крови,
Мы молчали, не помня стихов.
Проклиная безжалостный свет
Застывших лучей,
Сто мучительных лет
Мы ждали дождя.
Сто мучительных лет,
А, может, все двести,
Мы ждали крылатых ветров,
И соли далеких морей,
И песен еловых озёр –
Чтобы спеть с ними вместе.
А сегодня в нашей пустыне
Тяжелые капли стучат по песку,
Ветвистые всполохи молний
Вдребезги разбили небеса –
Остаётся лишь вспомнить былины,
И легенды, и мифы, и сказки,
И пусть снова сквозь белые камни
Прорастают наши голоса.
Сфинкс
Два бессменных стража
У ворот, которых нет,
С высоты своих крон,
Из-под золота корон,
Смотрят на белый свет.
Поклон незаметный –
Никто ведь не должен
Знать, что они на посту –
И ступить за черту,
И идти по мосту,
Где перила помнят
Руки императора.
Там, внизу по течению реки,
Тоже есть мост,
Молодой, белокрылый.
А за мостом спит сфинкс,
И снится ему,
Как бродит в Сахаре
Аддакс из раскалённой пыли.
Снится ему, как самумы,
Злобные, ищут крови,
Снятся барханов подковы
И острые черты пирамид.
Сфинкс! Если только захочешь,
Я тебе расскажу, как небо,
Бывает,
За окном застывает
На высоте в сорок тысяч
Взмахов крыла.
И о том, как письма
Летят быстрее, чем птицы,
И в огне фонарей
Ночь сгорает дотла.
А ты расскажи мне тогда,
Как воют самумы голодные
И крадётся под песками вода,
И о том, как аддаксы гордые
Летят, без крыльев летят
По скалам из слёз и огня,
И о том, как пирамиды безмолвные
Видят во сне меня.
Гранитно-гранатовые структуры
Ледники скользят по склону,
Шлифуя красную гальку;
Талой ли водою,
Соком ли, кровью
Нарисованы прожилки
На холодных моих костях?
Хрупкие твои корни
Взрезают каменное сердце
(Ему никогда не согреться),
Тяжелые ветви
Посыпаны солью –
Соком ли, кровью
Налиты красные сферы?
(Фонарями горят
Во мгле января.)
На скале из гранита
Снова зреют гранаты,
Навсегда сохраняя
Свет вчерашнего солнца
(Оно уже никогда не вернется),
И талые воды
Переплетают тонкие руки.
На крыльях шершавых птицы
Уносят годы,
Но весна никогда не вернется.
Наша кровь свернется в рубины –
Вечно спать в холодных глубинах,
Навеки остаться вдвоем,
Чтобы зрели на гранитных скалах
Красные сферы гранатов,
Согревая землю огнем
Наших сердец.
Пью сегодня траур чёрных зёрен,
Солью щёки умываю, чтоб взбодриться.
Гроб трамвайный ждёт на остановке
И поминки будут ровно в 8:30.
После девяти часов страданий
Мой Харон нальёт мне стопку водки,
Выведет из лабиринта зданий,
С ветерком промчит на чёрной волге.
Спросит благодетельна была ли,
Я отвечу, что в стихах грешила.
Улыбнётся жёлтыми глазами —
Шанс второй, должно быть, получила.
А потом, припарковавшись криво,
Выставит к вратам пятиэтажки.
— Ну же, заходи, — прошепчет мило.
— Я тут покурю пока взатяжку.
Он подмигивает. Знаю, не дождётся,
Участь перевозчика такая.
Доброй смены пожелать придётся
И отправиться к своим пенатам рая.
Будет сон и суд в нём поднебесный:
Серафим зачтёт все пригрешенья,
Чёрт учёт вести будет нечестный,
А на утро будет воскресенье.