Юрий Польский / За черными груздями / Проза

⁣ЗА ЧЕРНЫМИ ГРУЗДЯМИ
(рассказ)

Местные, пригласив нас в гости, угощали картошкой с солеными груздями. На стол ухватом выставляли парящий чугунок, рядом – блюдо, нет – тазик, где слоями пластались иссиня-черные, а то и фиолетовые сверху грибы, точнее, их шляпки, некоторые величиной с колесико детского велосипеда. Пока мы снимали мундиры с картохи, хозяйка пересыпала шляпки колечками репчатого лука и плескала из бутыли янтарного подсолнечного масла.
Скользкие тяжелые грузди на зубах приятно хрустели и вкуса были такого, что не променял бы ни на какие конфеты! Мама пугала, что живот прихватит. Ничего подобного не случалось, и я мечтал о новом приглашении на такой обед.
...Прибежал Борька Федотов:
– Тёа Тамара! Бондари приехали! Бочки перед магазином продают!
– А что же я делать-то буду с бочкой?
– Как что? Грибы солить! Скорее, а то расхватают!
И мы втроем побежали. Там рядом было – всего-то за два угла свернуть, но мама успела вслух посомневаться: где столько грибов взять, как солить? Да, еще: бочка – не кастрюля, как ее вымыть, подготовить правильно? Борька смеялся и обещал все растолковать. Мать поглядывала на него с сомнением: откуда такие познания у второклассника?
Мы с мамой глаз положили на аккуратненькую, с тремя обручами бочечку. Борька одобрил:
– На пару ведер будет. Куда вам больше, вас всего-то двое!
– На два... Это же сколько грибов надо?!
– А вот хоть в воскресенье и начнем. Завтра я вам покажу, как бочку вересом пропарить, а после с баушкой в лес и сходим.
С утра уже потный Борька заглядывал к нам дважды. Сначала принес охапку пахучих на изломе разлапистых веток с мелкими зелеными игольчатыми листочками, потом, широко расставляя ноги, приволок, неся перед собой, тяжеленный гранитный булыган. Тут же заставил меня взять старое ведро, и мы набрали в него на краю колхозного поля голышей размером поменьше.
– Тёа Тамара, кипяти воды на полбочки! – раскомандовался Федотов. – А мы пока камушки в костре прожарим.
Мать растопила плиту и с крыльца опасливо поглядывала, как мы между грядок в огороде окружили каменья деревянным хламом и развели огонь.
– Где у вас кипятильный бак? Давайте крышку с него! И пора заливать! – продолжал верховодить дружок.
Мать безропотно подчинялась. Вылила в бочку всю воду и отскочила, едва не обжегшись: из щелей сочился, а где и бил тонкой струйкой крутой кипяток. Она расстроилась, мол, обманули нас с покупкой.
– Щас затянется! Вместо чтоб переживать, давайте простынку, что ли! И еще кипяточку!
Борька накрыл бочку сложенной в несколько раз материей, а поверх бухнул крышку от бака.
– Чего стоишь? – взялся он за меня. – Неси-ка рабочие рукавицы!
Хорошо хоть, они у нас были – грубые, брезентовые, а то, похоже, Борька бы мне наподдал. Глаза у него горели азартом. Дальше по его команде мама сполоснула бочку, собралась за новой порцией кипятка, но Федотов не дал заливать, пока не уложил на дно пол-охапки вереска. Ошпаренный, он дал крепкий приятный смолистый дух. Большой камень Борька теперь выкатил из костра совковой лопатой. Передал мне ее черенок, а сам в рукавицах ухватился за лезвие. Поднимая, попыхтели, но сбросили горячий булыган в воду. И так-то было полно пару, а тут в бочке все забурлило.
– Воды еще, бегом!
Пока мать развернулась, Борька разложил остатки вереска сверху, и вместе мы покидали горячие мелкие голыши в шипящую утробу бочки. Оставалось снова нахлобучить на нее простыню и накрыть крышкой.
– Смотрите: не течет больше! – обрадовалась мама, когда мы втроем уселись на завалине. – Но откуда, Боренька, ты все это знаешь?
– А то! – на первую часть восхищений гордо ответил он. На вторую сообщил: – Откудова-откудова, баушка всегда так делает! – И добавил, кивнув на бочку: – Пускай мокнет, а грибов принесем – можно будет солить.
…У избы Федотовых собрались, когда поселок еще спал. Из тумана выплыли трое моих одноклассников, мы с мамой да Борька с бабушкой Марфой. По улице шли гурьбой, а когда поднялись на железнодорожную насыпь, под ветерком, разогнавшим дымку, вытянулись цепочкой.
Впереди шагала бабуля. Ростом не выше нас с Борькой, худенькая, даже резиновые сапоги ей было не подобрать по ноге, и голенища громко хлопали по щиколоткам, обтянутым линялыми фиолетовыми трениками внучка. Под их цвет и застиранный рабочий халатик. За спиной бабушка несла серый от времени берестяной плетеный короб в половину ее роста, а в руке – корзину, в которую легко влезли бы моя и мамина. С непривычки ходить по шпалам компания без конца спотыкалась и еле успевала за старушкой.
– Куда идем-то, бабушка Марфа? – окликнули сзади.
– В Ямский лес! – за нее ответил Борька. – Тама грибов! Орехов! А у разъезда и патронов наберем, партизаны в войну немецкий поезд подзорвали, много чего еще валяется.
Мама насторожилась:
– С войной шутить нельзя! Там неразорвавшиеся патроны и снаряды могут быть. Не дай Бог, что случится!
– Солдаты все проверили, сам видел.
– Не дай-то Бог! Вот говорят...
– Ладно вам, щас, как грибы пойдут, Борька про все забудет, – перебила бабушка Марфа. – Идем за черным груздем, но и другие добрые берем – на жареху. А у кого сумления, несите мне, враз ядкие выкинем!
Через час, наверное, пути она не сбила дыхание, как почти вся артель, и не дала постоять, а сразу двинулась дальше. Федотов насчитал с десяток черно-белых полосатых придорожных столбиков.
– Еще километр прошли, – авторитетно заявил он. – Баушк, может, хватит?
– А может! – подтвердила она. – Значить, так: идем по праву руку! На ту сторону, за насыпь – пока ни ногой! Далеко не забредай, следи за мной. А что – я вот так окликну: и-ей-ей-ей-е! – прокричала она неожиданно зычно, тогда как
всегда говорила сипло, и надо было прислушиваться.
– Хучь знаешь, где черный груздь искать? – взялся поучать меня Борька. – Где береза! А самые – под елками растут, не ленись на карачках ползать!
Бабушка Марфа и мама потуже завязали платки, мальчишки надвинули поглубже вязаные шапочки (снова федотовская наука – это против лосиных липучих блох), и все спустились под откос, где на легком ветерке трепетали пожелтевшие листочки чахлых березок и пестрел орешник.
– Залазь лещины потрескать! – позвал с большого куста Борька, когда я срезал первый подберезовик.
Припав к грибу, я увидел чуть поодаль еще. Конечно, мне было не до орехов, крикнул дружку, показав находку:
– Опоздаешь!
– Можно подумать! Эти мне не нужны, а черняшка – дальше, успею!
Дно моей корзинки было укрыто, когда я напал на первое «колесико» груздя. Стоило приглядеться внимательнее, а тем более разворошить палочкой мох с опавшей листвой, как я обнаружил целую семейку соляников. Нашел глазами маму, подозвал. Договорились, что годные на жарку грибы буду ссыпать ей. Компания сошлась вокруг, все с «уловом».
– Эт ктой-то – так? – бабушка Марфа склонилась над маминой корзинкой и перевернула ее своей клюшкой. – Эх, городские… Ладно хучь мухомор не брали...
– Кто ж его не знает! – покраснела мама.
– Ты, что ль, раньше по грибы не ходила?
– И не помню, когда...
– Дык и не мети все вподряд!
Снова разбрелись. Через стволы и ветки видно было: попеременке каждый ныряет на землю, а после встает не сразу, ползает то на коленях, то на животе. Это черные грузди пошли! Вообще-то шляпки у них до засолки и коричневатыми, и темно-зелеными бывают, и фиолетовыми, но их ни с чем не спутаешь – приземистые такие, крепкие, пружинистые.
– И-ей-ей-ей-е! – разнеслось по лесу.
Собрались возле бабушки Марфы, уже тяжело неся свои корзинки. У нее же было больше всех. Она с натугой сняла со спины короб, села на поваленный ствол и предложила:
– Пора поись!
Оттерли влажным мхом вперемешку с листьями почерневшие от земли и грибов пальцы, достали бутерброды. Когда ела наша проводница, я не заметил. Она занималась перекладкой соляников из корзины в заплечное хранилище.
Перешли на другую сторону железной дороги. Редколесье здесь было поуже, чем прежде, за ним сразу стеной стояли ели, а под ними много грибов.
– Давно никто не шастал, никаких следов, – подметил Федотов и затребовал подтверждения, – да, буля?
– И делать тута после нас неча, – подхватила она. – Завтра пойдем в друго место.
– А школа?
– Дык после. Поближе, за Египетьский мост...
По дороге домой Борька пересказал маме баушкин рецепт засолки. Конечно, сначала грузди надо очистить от прилипших листочков, елочных иголочек, смыть песок, затаившийся кое-где в пластинках снизу шляпок, и залить водой, чтобы горечь исчезла, хотя бы денек так подержать и слить. Потом уложить на дно бочки укропу, слой грибов шляпками вниз, нарезанного чесночку, посыпать крупной солью. И дальше – в том же духе, только еще добавлять между слоями груздей то смородиновый листок, то вишневый, хорошо бы и листья хрена кое-где устроить. Конечно, без борькиного надзора, но все так и сделали...
Уроков назавтра у нас было всего два, поэтому еще до полудня той же компанией, только без мамы, снова двинулись в путь, в другую сторону, туда, где солнце садится. С погодой в первые сентябрьские деньки повезло, стояли сухие и теплые, грязь на дороге подсохла, и мы, не успев оглянуться, оказались среди леса... на прямой, местами мощеной булыжником и уходящей вверх аллее, по краям которой росли дубы.
– Идем на Графьи горы, – пояснила бабушка Марфа. – Дерева графьевы люди и садили – еще когда!
Только Борька промолчал: бывал здесь уже. Остальные окружили старушку, забросали вопросами:
– Настоящий граф? И замок будет в лесу? А по этой аллее кареты ездили?
Она только улыбалась, прикрывая сухонькой, навсегда загоревшей ладошкой почти беззубый рот, а потом похвалила:
– Ить начитались! Сказывали, так и было в давню пору. В девках видела там развалины, а теперя все затянула землица.
Довольно скоро мы и сами увидели это. А еще – запруду на ручейке, который тоненько журчал нам навстречу по краю аллеи, едва мы в нее вступили. Недалеко от остатков фундамента вода разливалась в озерцо.
– Тама булькнешь с головкой, – сообщил Федотов. – Наверно, барчуки купались. Я пробовал, но холодно, должно, ключ бьет.
Постояли немного, пофантазировали, но проводница тронулась дальше. Тут уже никаких аллей, только тропки бежали в разные стороны. Бабуля уверенно выбрала одну из них.
– А далеко еще?
– Как за Египетьский мост зайдем, так и грибы...
– Настоящий мост? Будет река?
– Еслив! Дожидайтесь! Две жердины через ручеек – с бычий хвост, – засмеялся Борька. – Буля говорила, тама у графьев когда-то каменный переход был сложен, вот тебе и мост.
– А почему Египетский?
– Так им любо было, – подала голос Марфа.
По ту сторону ручейка лес начал расступаться, появились полянки с березками и осинками, изредка тянулись вверх елки.
– По прогалинам, по бугоркам сбирать станем! Тута не заблудитесь. Гля: пень, за ним – малинник. Сперва – грибы, а у пня отдохнем на обратку, ягодкой и посластимся, – наметила бабуля.
Мы не успели проголодаться, а теперь родительские бутерброды только мешали в корзинках, поэтому еду до поры сложили на пне.
Груздей вокруг выросло видимо-невидимо! В основном на коленях передвигались. Влажный мох пропитал брюки, но не холодил, только раззадоривал. Вот иголки с листьями набивались в сапоги, приходилось время от времени снимать и вытряхивать. Ну а как, если не ползком, залезть под нижние ветки ели, накрывшие шатром приствольный круг?! Именно там пучили землю самые жирные грибы.
Под такой елкой я столкнулся лбом с Борькой, который тянулся за моим груздем с другой стороны.
– Тебе места мало? – выдали в один голос и засмеялись, глядя на перепачканные носы.
– Была охота самому шастать, вона – смотри, сколь за тобой набрал, – показал Федотов полведерка грибов. – Ты чего, слепой, на них чуть не наступаешь?
– А мне не жалко, режь, если такой беспомощный!
– Это я-то? – запетушился Борька. – А кто тебя груздь от поганки научил отличать?!
– Мальцы, чего не поделили?
– А чего он? – поник Борька.
– Дайте-ка гляну, – бабушка вынула несколько грибов. – Ай вам не говорила: ножки не берем? Толку от них – место тратить.
И мы разошлись. Обследовали край еще одной полянки на бугорке и потянулись вслед за другими на обед. Расселись вокруг пенька и молча трескали в основном колбасу с хлебом. У бабы Марфы только два кусочка черного были, какие-то влажные. Отломила немного на пробу: сладко! Оказалось, это она дома хлеб сахарным песком пересыпала, в Борькину кальку для обертки тетрадок завернула – и в карман. Пока ходили, сахар растаял, впитался.
– Само то для новой силы, – пояснила она, – и места не занимат.
– Буля, а скажи про медведя-шатуна, – насытившийся Федотов развалился на травке, – говорят, фулюганит! – это он для нас постарался, сам-то, судя по всезнайному виду, уже слышал.
– А чего там! Дорогу ему не переходи! Любой мишка злой, а такой – особо...
– Шатун? Деревья, что ли, шатает?
– Не, шатается без дела, спать на зиму никак не лягет. Потому – голодный, жиров не нагулял. Это когда год пустой – ни тебе ягод, ни корешков любимых, ни зайцей, а откуль им взяться, коль неурожай, к примеру, сухо лето стояло, все выгорело в лесу и поле. С голоду и звереет...
– А нынче было, что ему есть?
– Нонче – да.
Успокоились, посмеялись, разлеглись, как Борька, даже лень малинку пощипать стало, хотя и висела сочная – только руку протяни.
Кто первым присел, насторожился – разве вспомнишь! Только мигом вскочили все: со стороны кустов валежина выстрелом хрустнула, сразу сплошной треск пошел, кто-то ломился в нашу сторону через малинник.
– За бугор! – страшно просипела бабушка Марфа, и нас отсюда сдуло.
– И-ей-ей-ей-е-е-е! – диким визгом разнесся обычный сигнал сбора, но теперь на него никто не реагировал. – И-ей-ей-ей-е-е-е-е! – и все стихло.
Мы лежали ничком под разными елками, не решаясь оглянуться. Первым с корягой в руках встал Федотов, сразу пнул меня:
– Не боись!
Высунув голову из-за кочки, я увидел: на пеньке стояла вроде бы и наша старушка, но как бы и не она, а крест. Или огромное огородное пугало. Оно широко распахнуло руки: в левой – большая корзина, в правой – блестящее Борькино ведро. У чучела сильно горбатилась спина и топорщился фиолетовый халат. За этой устрашающей фигурой виднелся... дядька в высоких болотных сапогах и с коробом за плечами вроде бабулиного. Он пытался отобрать у Марфы ведро, но она держала его мертвой хваткой.
Федотов со своим дрыном бросился туда. Незнакомец отступил. Вся наша команда не без опаски окружила их. Бабушка как закостенела.
– Буленька, – ластился Борька, – все хорошо! – он обнял ее за ноги.
Дядька подхватил Марфу за талию, поставил ее возле пня, затем и усадил на него. Теперь пальцы у нее разжались...
– Ш-ш-шатун! – угрожающе зашипела старушка.
– Чего?
Быстрее других пришедший в себя Федотов пересказал, как было, начиная с разговора о шатуне. Мужик долго смеялся, под конец начали и мы улыбаться, только бабушка Марфа хранила молчание и глядела в одну точку.
– Буля, дай-ка короб с тебя сниму. Как только ты его без меня напялила?! – продолжал хлопотать внучок. – И зачем он тебе, бежала бы с нами!
– Беда сил ей прибавила, – объяснил дядька. – И все она правильно сделала, вас прикрывая. Знает ведь, что зверя может испугать более крупный зверь, вот и обвесилась корзинами, и на пенек вскочила да закричала, чтобы его отогнать. Ты уж извини, старая, что так вышло, – обратился он к нашей защитнице, но она по-прежнему безучастно молчала. – Может, вам помочь с ней до дому дойти? – предложил незнакомец.
– Еще чего! – встрепенулась бабушка.
Мы собрали рассыпанную в суете добычу и уселись ждать, когда Марфа сможет двигаться. За малиной уж никто не полез, голодному мишке ее оставили...
Потом мы с Борькой с трудом подняли за лямки баушкин забитый грибами до самого верху короб и надели ей на спину. Она опять без устали шла впереди, только время от времени перекладывала свою корзину из руки в руку.
Вернулись засветло. Мы с мамой еще успели во дворе почистить, помыть и замочить новую порцию груздей. О нашем приключении я промолчал, а то бы мои походы за грибами на этом и закончились.
Борьку всю неделю спрашивали в школе, как там бабушка Марфа?
– А че ей? Еще тут в лес сгоняла...
Поэтому наша компания, включая мою маму, в следующее воскресенье опять с Федотовыми по грибы напросилась. После этого наша бочечка заполнилась до краев даже раньше, чем мы предполагали. Последний слой соляников мы прикрыли марлей, положили сверху разрезную деревянную крышку и прижали гнетом – тем самым булыганом, которым пропаривали бочку. Камень во всю свою толщину так и остался торчать снаружи. Требовалось подождать с месяц, и можно было приглашать гостей на пробу собственных груздей. Первыми намечались, понятно, Федотовы.
...Как-то Борька не появился в школе. После уроков пошли его проведать, не заболел ли, а может, сачок, опять с бабулей в лесу? Ввалились толпой к ним на темную кухню с задернутыми среди дня занавесками... В черном платке из дальней комнаты мимо, пряча глаза, протиснулась на веранду Борькина мама... Сам появился зареванный...
– Баушка вчера померла, – огорошил нас во дворе. – Прибежала, как всегда, с грибами, присела у входа. Дай-ка, говорит, внучек, водички, чой-то устала ноне. Ведерко рядом, вы же знаете, зачерпнул ковшиком, поворачиваюсь к ней, а були и нет уже...
–Так только очень хорошие люди уходят, без мучений и никого не изводя! До чего же жалко бабушку Марфу, – расплакалась мама, когда я рассказал. – Сколько лет-то ей было? Вроде еще и не такая старая... И все-то не присядет, все-то для других старается...
– Сколь-сколь... Девяносто три! – сообщил Борька после похорон.
– Наверное, она тебе и не бабушка, а прабабушка?
– Ну дык! – и скрылся в избе, больше в тот день не выходил.