⁣Человек или просто бред

Сначала были грёзы,
Потом пошли и слёзы,
Сменяя томный бред
Моей израненной души.
Затем пошло по кругу
Словно друг за другом,
Сменяя все в округе.
Привычный для меня
Изломанный мирок.
И так прошла неделя,
А может не неделя,
Я сам уже не знаю
Какой сегодня день.
И так все бушевало,
И началось сначала
Какой же это бред.
Я словно околдован,
Цепями я прикован
К той для меня судьбе,
Что дали Боги мне.
Они хотели поглядеть
Не ради шутки
Иль забавы странной.
Они хотели посмотреть,
Как справится совсем
Тот странный человек.
А он мечтал о счастье,
А он мечтал о воле,
Ведь в клетке он был
Заперт по неволе.
В своём мирке
Крича от боли
Он вынужден терпеть
Чтоб нистряслось
В его изломаной душе.


⁣Мама прошу не уходи

Мама побудь ещё не много
Не закрывай глаза, прошу.
Родная ты моя не уходи
Останься здесь, со мною,
Хоть не на долго задержись.

Что в небесах такого,
Какого толку там летать,
Зачем туда стремится,
Ведь не вернётся время вспять,
Чтоб мысли все понять.

Молю я Бога о тебе,
Чтоб задержал тебя ещё.
Здесь! На этой вот земле!
Ещё чуть-чуть оставил
Нужные для нас мгновенья.

Но время так летит не умолимо
Все утекая с каждым днём.
И близится так не утолимо
Не нужный лишь для нас.
Твой последний вздох и час.

⁣Ника
Виноградова

Кирпичи



– Ха, Колька Блаженный
идет! – кричали наперебой деревенские ребятишки, играющие у ворот дома бабки
Матрёны.

Та вышла с половником в
руках, дородная, грузная, но не утратившая былой прыти. Поварёшка лихо прошлась
по загривкам мальчишек, в том числе и по шее любимого внучка Васьки.

– Какой он вам
«Колька»? Николай Иванович! Быстро извинитесь! – прикрикнула на них Матрёна.

Мальчишки нехотя пробормотали
под нос: «Простите».

– Да Бог с ними, Матрёна
Ильинична! Дети ведь. Ничего, подрастут – ума прибавится, – добродушно отмахнулся пожилой небогато
одетый сельчанин.

– Я воспитания им прямо
сейчас добавлю! – Матрёна покрепче сжала половник, а пацаны с громким
улюлюканьем разбежались врассыпную и полями-огородами понеслись в сторону реки.
– Ты к церкви, Николай? Уж аккуратнее, разваливается там всё. Того и гляди,
кирпичом каким пришибёт!

Церковь у деревни
стояла с богатой историей. Как-никак – первый каменный храм в Забайкалье,
триста лет назад строился. Гордо именуют церковь Успения Пресвятой Богородицы
«архитектурным памятником», а что разрушается она ещё со времен Советского
Союза, никому и дела нет. Местные жители стараются хоть как-то уберечь здание
от разрухи, да что они поделать-то могут? Тут люди грамотные нужны, чтоб всё
заново отстроить. За молодёжью тоже не уследишь – древний святой камень исписан:
то инициалами, а то и ругательствами. Ни следа от богатых настенных росписей,
что сохранялись еще до шестидесятых годов… от былого убранства остались испещрённые глубокими сквозными
трещинами голые стены. Кровля над
алтарём и трапезной обвалилась – не пощадили вода и холод старый камень. Ни
окон, ни дверей: ветер гуляет да вороньё каркает. Один из пяти куполов опасно
накренился, того и гляди – завалится. В нишах стен стоят единственные «жильцы» –
современные отсыревшие иконы. Много лет идут разговоры
среди духовенства,
общественников и чиновников, что храм восстанавливать надо: и деньги
всем миром через пожертвования собирали (целых девять миллионов!), и мастеров
привозили, но никак дело с мёртвой точки не сдвинется: одна демагогия.

Вот и ходят туда
местные – мусор прибрать, надписи срамные отмыть, где чего подпереть по малости…
Рано овдовевший и чудом после
этого не спившийся напрочь Николай – один
из таких.

И в жару, и в холод
молился он в церкви да за
порядком по мере сил следил. Не зря злые языки «блаженным» прозвали. На предостерегающие
слова Матрёны сосед
только улыбнулся в ответ:

– Бог не выдаст, свинья
не съест. Светлое место там, доброе. Я, может, и грешник, но разве позволит
Господь в доме своем крови пролиться? Нет, Матрёна Ильинична, ничего плохого
там не случится.

– Ты тогда помолись,
Николай… засуха страшная. Может, смилостивится Господь над нами да пошлёт какую
тучу, – прокричала Матрёна, уже заходя обратно к себе по двор, а Иванович в
ответ только усмехнулся, идя своей дорогой: дескать, отчего не помолиться за
доброе дело?

Он добрёл до небольшого
деревянного заборчика, который местные забулдыги уже приноровились разламывать
на дрова, миновал скрипящую калитку, перекрестился,
поклонился, как подобает, и вошел
внутрь, с болью в сердце оглядывая царящую в церкви разруху. Под окнами грудами
валялись осыпавшиеся кирпичи, опять подростки да пьяницы набросали мусору.
Рядом давно стоит уже новая пристройка, в которой бы сторожа поселить, но она
чаще всего пустует. Открывают, когда экскурсия какая или батюшки приезжают.
Службы теперь в храме проводятся нечасто.

Одну из них Николай
помнит, как сейчас, и не забудет до конца дней своих.

К трехсотлетию храма
собралось всё село на богослужение. Будто пчёлы в улье, набились в церковь
прихожане так, что и яблоку было негде упасть. В октябре промозглый ветер с
пролетающим снежком выдул из каменных стен последнее тепло, и люди промерзли
напрочь. А у Николая и на душе стужа была – схоронил жену любимую, пил без
просыху, на службе стоял, как во сне, слов молитв не разбирая. Потом вечером,
когда все давно разошлись, сидел он у забора, крепко набравшийся, бранящий
Бога, что отнял у него Наталью, да так к ночи и уснул на холодных камнях. Ему
бы замёрзнуть в ту ночь, мороз крепко ударил, но утром проснулся он, жив,
здоров, а в голове будто прояснилось. Словно чудо какое… Не помнил Николай, что
снилось ему на пороге старой церкви, но поутихла боль в груди. Видно, помогла
намоленная земля. Попросил он прощения у Господа за ропот свой, вернулся в
пустой дом, а там опять печаль накатила. С тех пор и стал он приходить сюда
почти каждый день. Казалось бы – о чём с камнем говорить часами, словно
умалишенный какой? А всякий раз
после сбивчивой исповеди легче становилось.

– Ну, вот, Господи.
Опять пришёл. Уж лучше сюда, чем в магазин за бутылкой, – грустно улыбнулся
Николай, вставая на колени и собирая с каменного пола битое стекло. – Девять
лет сегодня, как нет моей Натальи, а всё как вчера. Помню, увидел её, девчонку
совсем: сарафанчик ситцевый, бантики какие-то на косы навязаны, лёгкая вся,
воздушная, а глаза так и смеются… вот и пропал я, как был. Два года за ней
ходил. Она всё отказывала. А когда согласилась за меня пойти, я не поверил
даже, думал, шутит Наталья. Ох, и счастлив был, Господи! Так счастлив,
наверное, больше и не был. Разве что когда Мишка родился. Да где он, Мишка-то?
И не едет из Москвы-то своей. Внучонку уж пять лет, а видал только на
фотокарточке. Ты дай, Господи, счастья им. Пусть живы да здоровы будут, – приговаривал
Николай. – А Наталье моей даруй Царствие Небесное?
Незлобливая она у меня была. Светлая. И тучу бы нам какую, Господи?

А после, как собрал
битое стекло, Николай присел у стены да стал глядеть в бескрайнее небо, что
голубело теперь в дыре крыши над бывшей трапезной. Конечно, пока никакой тучи
не наблюдалось:

– Одни мы будто у
Господа? – размышлял
старик, доставая дешёвую крепкую
сигарету, а потом спохватился
и спрятал её в мятую пачку. – Забот у
него много, и до нас очередь дойдет. Будет дождь. Аккурат через недельку. Как
же иначе? Жара на улице, а здесь хорошо. Тихо, спокойно. Хоть всю жизнь сиди и
слушай эту тишину. Но лучше бы дыры залатать да опять службы служить. Разве
можно, чтоб совсем святые стены рухнули? А потом что? Магазин какой отстроят
или склад? Хотя… кому мы тут нужны в нашей деревне? Магазины нам строить…
церковь пропадёт и деревня пропадёт. Старики помрут, молодёжь в город укатит, и
всё. Легко, оказывается, бросать то, что веками строилось. Защити нас, грешных,
Господи! От самих себя защити…

Старик просидел до
вечера, бормоча себе под нос всякое разное, пока жара не схлынула, а потом
засобирался домой – поливать свой нехитрый огородишко: пару грядок с морковкой
и свёклой да капусту. Много ли ему одному надо?

Только отошел он от
церкви, спустился с пригорка, глядь: подъезжает к храму ЗИЛ, выходят какие-то
молодчики, и внутрь. Старик, недолго думая, обратно побрёл. Чего им надо там
под вечер? Церковь государством охраняется, шастать туда-сюда кому попало нельзя,
а уж тем более на кирпичи её разбирать. Но именно это часто и пытались сделать
мужики из окрестных деревень. Вот и сейчас приехали за халявным стройматериалом,
ироды, дураку понятно! Без них едва стоят трёхвековые стены, так ещё эти гады с
ломами…

– Ребяты, вы чего это
тут удумали? – окрикнул
Николай парней, заходя в церковь. Оглядел
непрошенных гостей, запоминая на всякий случай: молодые совсем, лет по
двадцать, не местные. А морды бандитские, недобрые. Сколымить, видать, решили, «святая троица», чтоб им пусто было!

– Ты, дед, иди, куда шёл,
– ответил один из парней, а сам поудобнее перехватил лом в руках и продолжил долбить стену. Николай
бессильно сжал кулаки. Куда ему супротив троих мордоворотов? Не те силы-то уже
на шестом десятке. А эти смотрят волками, того и гляди, прибьют железяками своими.

– Так я, может, сюда и
шёл? Что вы творите-то? Поезжайте отсюдова подобру-поздорову, а то я сейчас
милицию вызову! Разве можно старую кладку – да ломами колоть? – пригрозил старик. Но вандалы только засмеялись в ответ, продолжая с силой выбивать
кирпичи, отчего стены дрожали, и казалось,
что вот-вот разойдутся старые трещины,
и никакие подпорки тогда храм не спасут!

– Да кому нужна твоя
развалюха! Не поедет сюда ваш участковый. Делать ему больше нечего! Она и без
нас скоро рассыплется, на соплях всё, чего добру-то пропадать? – один из
молодчиков, перемазанный пылью, подошёл к старику, поигрывая ломом. Мол, «на
кого батон крошишь, старый»?

– Ну, ничего, и без
участкового справимся! Сейчас мужиков с окрестных дворов позову, покажут они
вам, иродам! – ответил Николай наглецу, отходя от парня подальше. Как бы до греха не дошло.
Отступив на безопасное, как он думал, расстояние, Николай развернулся и уже пошёл к
выходу, намереваясь скорее доковылять до деревни. Но парень с ломом догнал старика в два шага и крепко
приложил тяжёлой железякой по голове.

– Витька, ты какого чёрта
сделал? – тут же зашипели на него приятели в два голоса. Побледнели оба,
перепугались.

– А если ты его совсем захлестнул? Я сидеть за
мокруху не собираюсь! – рявкнул один из них и бодро направился к выходу.

– Да я ж его слегка
приложил, Серёга, – начал оправдываться парень, глядя испуганно то на
лом, то на старика с ушибленной головой.

– Уже и кровь пошла. То
ли из носу, а то ли пробил её, голову-то… – пробормотал под нос ещё один
добытчик кирпича, бочком по стеночке пятясь с места преступления.

– Да я подумал, возьмёт и,
правда, позовёт местных? А они, может, сами этот кирпич долбят, и никто тут нас
не ждал!

– Слегка? Да много ли
этой колоде старой надо? – едва ли не с кулаками набросился на
Витьку товарищ, развернувшись в дверях. – Вы как хотите, мужики, а я поехал.
Мне эти кирпичи даром не нужны. Сесть ещё из-за хлама столетнего! Старик живой,
вроде, надо валить, пока не откинулся! Димка, ты идёшь?

– Серёга, я с тобой, – отвечает Димка, бодро догоняя приятеля. – Я тоже на такое
не подписывался! Ну, Витька… ну, мокрушник, чтоб ты был здоров!

– И чего только пёрлись
к чёрту на рога, – зло сплюнул Витька
и, не имея желания оставаться с полудохлым стариком один на один, догнал парней,
прикладывая некстати приковылявшего старика ещё и крепким словцом. Выскочили они
на улицу, завели старый тарантас и отчалили в свою деревню.

Сердобольная Матрёна
Ильинична тем временем не утерпела и пошла проверить Николая. Долго он что-то
сегодня не возвращался из церкви. Вдруг сердце прихватило? Жара весь день
нестерпимая. А годы уже не те. Да и одиночество-то годов не прибавляет… или на
голову впрямь что упало? Стены ведь только по Божьей воле и стоят.

– Николай, ты где? – прокричала
женщина, войдя во двор церкви. – Сосед, ты живой?

От церковной ограды удалялся грузовик, и больше никого
было не слыхать. Матрёна вошла внутрь и увидела, что
старик лежит на животе, кровь у седой головы натекла, шишка на лысоватом затылке соскочила…
видно, и правда, какой камень с крыши сорвался.

– Ох, говорила же, не
ходи ты сюда, бедовая твоя голова! – запричитала она, но без страха подошла
поближе – поглядеть, дышит или нет. У Матрёны мобильник с собой был, но вот
беда, связь в селе плохая, еле дозвонилась до соседки, а та уже сбегала к местной фельдшерице. Потом
и скорая из Нерчинска пришла. Местные, узнав о происшествии, только посмеялись:
дескать, крепкая у Блаженного голова, никакой кирпич не берёт. Но врачи сразу
определили, что ударили старика. Тут Матрёна и про ЗИЛ отъезжающий припомнила.
По деревне тут же пошла байка, что Блаженный на самом деле криминальный
авторитет, и было на него покушение. Только участковый быстро глупые сплетни
пресек.

Забрали Николая в
больницу в райцентр. Отделался
дед небольшим сотрясением – не соврал Витька, что только слегка приложил. Ещё попал на языки калининским сплетникам – и вся его беда.


Участковый, как
водится, почти сразу пришел к нему в палату, показания взял. Неудачливых
похитителей кирпича нашли на второй день. Матрёна помогла –
номера грузовика разглядеть умудрилась, правда, только цифры, но их точно
припомнила. Да только заявление Николай не стал писать, как его полиция ни
уговаривала. Господь накажет, и всё тут. Отмахнулся участковый от «блаженного»,
направил в суд тоненькое дело о вандализме, зная, что спустя недели проволочек
парни отделаются небольшими штрафами. И опять можно людей ломом по головам
бить!

Неизвестно, правда или
нет, а поговаривают в селе, наказал Бог тех молодчиков. И три дня не прошло,
как перевернулись парни, пьяные, на том самом ЗИЛе – помереть не померли, но
побились изрядно и «приехали» к Николаю в соседнюю палату.

Николай Иванович вернулся
в родное Калинино, едва выписали его, и скорее в церковь. Господа
поблагодарить, что беду отвёл, что здоровье не отнял, что обошлось всё. И едва
миновал он косой деревянный заборчик, как зашла туча с громом и молнией, спустился
такой ливень, какого давно тут не было, смывая и срамные надписи со стен, и
мусор с пола, и тяжесть с души!

Вымокший до нитки
Николай перекрестился, отбил поклон и прошептал:

– Слава тебе, Господи…
услышал…



________________________________


Прим.:
История вымышлена, а церковь эта на самом деле стоит заброшенная, ждет
реставрации больше десяти лет и понемногу разрушается…

1. Олень.

⁣— Я промолчу, а ты входи,
Очередной незваный гость
Я вижу, ты устал в пути,
И помыслы твои насквозь
Я вижу... Впрочем, наизусть
Дерзания ваших мелких душ
Давно я выучил, и пусть
Забрался ты в такую глушь,
Куда не каждый забредёт,
И в этом видишь свой успех,
Но и тебя ведёт вперёд
Всё ровно тоже, что и всех.
А, впрочем, не моя печаль,
Что ты решил самим собой
Пополнить строй ведомых вдаль
Нелепою мечтой.
И пусть мечты твои пусты,
Но став пленительной уздой,
Через колючие кусты,
Вослед за призрачной звездой,
Они ползти тебе велят,
И ты, сдирая локти в кровь,
Ползёшь за ней, стеклянный взгляд
Вонзая в небо, вновь и вновь...
Ну что ж, незваный гость, входи
В мою страну открыта дверь,
Но лишь одна тоска в груди
Здесь ждёт тебя. И что теперь?
В полях, где всё заполонил,
То ли репей, то ли ковыль,
Найдёшь ты, как все, кто здесь был,
Одну лишь небыль, или пыль.

07.2021, СПб.




2. Город.


⁣В то далёкое время, когда бал правил страх,
Беззащитность и слабость породили в мечтах
Образ стен, потолков и тепла, и уюта,
Образ места, что станет надёжным приютом
Моей робкой, дрожащей, зайчачьей душе,
До того лишь умевшей сидеть в камыше.

Те мечты разожгли во мне яростный пламень
Воплотивший их в жизнь, превративший их в камень
Что меня окружил неприступной стеной,
За которой есть свет, и вода, и покой.

Здесь и самые дальние, как и самые ближние,
Мои контуры жизни, немного подвижные,
В целом очень надёжно стоят на своём
И всё то, что я вижу в оконный проём
Ни за что не удастся потрогать рукою.
Но зато и оно не нарушит покоя,
Что обрёл я внутри этих каменных стен,

Где окрепший мой дух теперь ждёт перемен...

Позабыты давно все былые невзгоды
Балом правит не страх, а желание свободы.
Из краёв, что сокрыл от меня горизонт
Слышу я шум лесов и журчание вод.
Сотворив себе залы, колонны и арки
Я во снах вижу остров, где водятся снарки,
Только нету туда мне дороги теперь,
По тому, что в стене мной не сделана дверь.

Не покинуть мне мой дивный каменный город
Его тёплой рукой, злой булавочный холод
Леденящего душу течения дней
Воткнут мне между рёбер. Среди этих камней,
Коротаю я жизнь в ожидании ночи
И завидую ветру, что веет где хочет.

Ветер знать не желает ни стен, ни преград
Он насквозь продувает мой каменный ад
Он хватает за руки, залезает за ворот.
Тот огонь, что сподвиг меня выстроить город,
В дуновенье его слыша шёпот полей
Разгорается вновь, всё сильней и сильней!

Нестерпимо мне чахнуть в уютной темнице
Я хочу вслед за ветром лететь, словно птица!
Чтоб свободно по небу гулять вместе с ним,
Я хочу быть как пух, или пар... Или дым!
Чтобы вырваться из липких пальцев покоя
Внемлю ветру - его шуму, свисту и вою
С каждым днём различая слова всё ясней:
"Чтоб со мной улететь прочь из мира камней
Проторённой судьбы брось прямую тропу!
Чтобы птицей родиться - разбей скорлупу!
Чтобы дым городской полетел над полями
В этом городе что-то должно стать углями!"

12.2021, СПб.




3. ⁣Да, спасибо...


⁣Кэн, тода и некудот.
Никуда.
Замерзают города
под столом.
Обречённо мчатся вдаль
провода,
Подстилая под бока
чёрный лом.
Стынут копны опостылевших
слов —
Уродился урожай
не в коня.
Расплести бы три вагона
узлов,
Да войти бы в кошкин дом,
без огня.
Только где она —
старуха игла?
Ухо греет на каком
берегу?
Красной нитью повязав
удила
Ждём покуда поплохеет
врагу.
Наши нервы уж подёрнула
ржа,
Завилась среди волос
седина.
Слабнет плоть, но память вечно
свежа,
Травит байками про те
времена.
А мы слушаем её,
да едим,
Хоть и сыты уже правдой
в ногах.
С виду каждый вроде цел,
невредим,
А на деле вся судьба
в колтунах.


07.2023, Хайфа.




4. Омут.


⁣Я живу в тихом омуте, в мутной воде.
Вы меня никогда не найдёте нигде.
Мне вам нечего дать, с меня нечего взять,
Нам не нужно друг друга встречать.

Жизнь одна, но длинна,
Вдоволь места для сна,
Я живу, под собою не чувствуя дна.
Весь мой мир, это тина песок и вода.
Я не жду. Никого. Никогда.

Я живу, не считая недели и дни,
Моя жизнь, это то, что сокрыто в тени.
Окружают мой омут густые леса...
Почему же слышны голоса?

Вы пришли вчетвером,
Заявились в мой дом,
Ваши песни сплетаются с ярким огнём,
Ваши шумные мысли звучат в унисон,
Перестаньте тревожить мой сон!

Вы с собой принесли радость жизни и дым,
И мой омут как будто бы стал мне чужим.
Я смотрю на вас, чувствуя трепет в груди!
Уходи!
Уходи!
Уходи!
Уходи!

Жизнь длинна, но одна,
Не всплывая со дна
Невозможно насытится ею сполна!
Из-за вас этот голод узнать мне пришлось.
Ваши души я вижу насквозь!

Ваша жизнь хороша, как её не живи:
Можно пить, можно петь и страдать от любви,
Можно строить свой дом, можно сжечь все мосты,
Можно жертвы нести на алтарь красоты,
Можно верить в мечту, можно плакать навзрыд,
Всё пытаясь понять, от чего так болит,
Крохи смысла искать, как лесные грибы,
Или вовсе подарков не ждать от судьбы,
А ковать своё счастье, пока горячо,
Каждый день делать всё и немного ещё,
По ночам жечь костры, танцевать при луне!
Ваши жизни прекрасны! Отдайте их мне!

Из-под тёмной воды, в полуночной тиши,
Выхожу, раздвигая собой камыши.
Ах, как сладостен страх!
Ах, как трепетна дрожь!
Не уйдёшь!
Не уйдёшь!
Не уйдёшь!
Не уйдёшь!

Ваша жизнь коротка,
Но свежа и сладка,
Жаль хватает её только на три глотка!
Прожувётся за миг, остаётся скелет.
Ничего в нём прекрасного нет...

Люди счастливы жить и бояться беды,
Я без них, как они средь песков, без воды.
Мои нужды важны! Нужно брать их в расчёт!
Я хочу человеческих жизней ещё!

Как же быть? Как мне быть? Где людей мне добыть?
Ведь без них мне так тягостно жизнь свою жить!
Я томлюсь, извиваюсь, страдаю, кричу:
Я хочу!
Я хочу!
Я хочу!
Я хочу!

Окружают мой омут густые леса
В них пасётся кабан, пробегает лиса,
Но пройдут не недели, не дни, а года,
Прежде чем человек вновь заглянет сюда...

Не хочу я ни ждать, ни терпеть столько лет!
Кто раскроет секрет? Кто подскажет ответ?
Тина, камни, деревья, песок и вода,
Подскажите, куда мне податься? Куда?

Тихий западный ветер колышет траву,
Нос по ветру держу и внимаю молву:
Говорят будто там, за высокой горой
Есть края, где найду я свой сытый покой.

Там кончается лес, там растут города,
Там гранитом обита речная вода,
Там пасутся большие людские стада!
Мне туда!
Мне туда!
Мне туда!
Мне туда!

03.2023, Хайфа.





5. ⁣Барабанит по окнам зима.


⁣­Барабанит по окнам зима, непохожая вовсе на то,
Что привык называть я зимой. Мне не нужно пальто.
Только зонтик с собой нужно взять.
Барабанит по жизни беда. К ней привык
и успел от неё я устать. Подниму воротник.
Вижу ты не одна... Я не звал, но пришла, так входи.
Барабанят дожди. Говорят: "Ты не жди, впереди
Только серая сырость болот. Солнце здесь не взойдёт,
Мы за это горой. Если, где и взойдёт, то не тут".
Каждый день барабанят дожди.
Сложно им не поверить, порой.
И я верю, порой. Хоть и знаю прекрасно, что врут.
Заходите, друзья! Посидим, помолчим, отдохнём.
Ты, беда, не серчай - заварю для вас чай,
С можжевеловой веточкой в нём.

Барабанит по сердцу любовь, и я счастлив и рад!
Я готов! Я готов рифмовать её пусть невпопад.
Только не подвело бы чутьё.
По судьбе барабанит мечта. Не привык
Я мечтать. Не моё. Но никто не тянул за язык –
Сам сюда пригласил я её. Проходи же, садись!
Не сердись, я тебе очень рад! Ты спешишь рваться ввысь,
Не смиряться с судьбой. Видишь цель и не видишь преград.
Я хотел бы пойти за тобой. И пойду за тобой – лишь дождись!
А пока что садись. Отдохни, пока дождь за окном.
Нам не к спеху спешить – мы успеем пожить.
Будешь чай со смородным листом?

Открываю глаза. А вокруг только серость и тлен.
Открываю глаза. Вижу – плесень свисает со стен.
Открываю глаза. А вокруг только сырость и мрак
Закрываю глаза. Как же так? Как же так? Как же так?
Загрустила шальная мечта, но колотится в сердце любовь.
Открываю ей дверь. Открываю глаза свои вновь.
Вижу – скоро рассвет. Скоро солнце взойдёт – ты поверь!
А былого уж нет. Что теперь? Что теперь? Что теперь?

К нам тихонько подкрался восход. Зазевалась старушка беда.
Среди серых болот, под промозглым дождём – расцвела красота.
Мы пойдём к ней втроём. Самым быстрым коротким путём – напрямик.
Непременно найдём! Ведь любовь теперь наш проводник.
Нас торопит мечта. Собираю я в спешке рюкзак.
Где живёт красота? Не попасть бы нам с нею впросак...
Но волнения прочь! Волноваться сейчас не с руки!
Завершается ночь, причитаниям дождей вопреки.
Тихо дремлет беда, пусть поспит – я не буду будить.
Не прощаясь уйду. Зонтик, фрукты, вода... Всё пора выходить!
Прекращать нам пора суету!
Наше место не здесь. Наше место – дорога вперёд
Через топи болот, в направлении, где солнце встаёт,
А точнее, взошло. Очень вовремя – как по часам.
Наше время пришло!
Время дверь отворить чудесам.

02.2023, Хайфа.

⁣— Всё,хватит, натерпелась. Подаю заявление на развод!— в сердцах кричала Петровна. Хозяйственная женщина, успевающая следить за собой.
— Да подавай ,подавай ,испугала. Я ,может, всю жизнь только об этом и мечтал , — сося папироску , махал рукой подвыпивший Семёныч.Худощавый мужчина с загорелым лицом.
— И подам ,думаешь, не подам ? Завтра же пойду в суд и отдам лично Валентине Ивановне.
И они развелись. Написали объявление о размене трехкомнатной квартиры. Петровна была на пенсии. Семёныч ещё работал и зарабатывал неплохо.
На следующий день после развода он пришёл , как обычно , на обед домой. И только дома вспомнил , что они ведь развелись , а он для себя обеда , конечно, не приготовил.
— Дай поесть-то, — по-свойски сказал он.
— А кто ты такой, чтоб тебя кормить ? — с гордостью ответила она.
— Ну хотя бы старый знакомый.
— Ой, у меня ,может, старых знакомых не один десяток. Так что ж, прикажешь мне их всех кормить, так что ли ? Рассмешил.
— Ну, а если я тебе заплачу , накормишь ?
— Заплатишь? — не ожидала такого поворота Петровна. — А что, одной мне, пожалуй, всё не съесть, уж лучше я тебе продам, чем выбрасывать за так.
Только цены будут ресторанные. Я не хуже их готовлю.
— Ресторанные так ресторанные. Наливай, только побыстрей, а то время идет.
— А, что это вы мне тыкаете , гражданин ?
— Да, ладно, совсем уж разошлась, — сказал Семёныч, быстро уплетая суп, который почему-то показался намного вкуснее, чем раньше , может, потому ,что заплатил за него.

Так он и приходил каждый день домой обедать и платил. как в ресторане. И ему было хорошо- не надо возиться с этими продуктами, кастрюлями. И ей хорошо - всё лишние денежки. А готовить всё равно надо, что для одной, что для двоих - какая разница.
Кроме обеда,он пользовался кухней-рестораном на дому и утром, и вечером. Благо денег было много.

Петровну всё дальше увлекала идея домашнего ресторана. Она специально сходила в единственный ресторан в их небольшом городке. Посмотрела, как оформлены столы, написано меню , как подают , во что одеты официантки. В общем, запомнила всё,что могла.
Однажды Семёныч пришёл домой и застыл у дверей на кухню. На столе белая скатерть, ваза с цветами,около тарелки лежат салфетка и ещё какая-то бумажка. Он подошёл к столу, взял бумажку и прочитал : "Меню".
— Тьфу, ты, ну выдумала бабка.
Однако прочитал его, и на последней строчке взгляд остановился : водка, -100 грамм - 40 рублей.
— Что будем кушать ?— спросила Петровна, войдя на кухню.

Семёныч поднял глаза и слегка оторопел, не узнав своей жены. Нарядное платье облегало откуда-то взявшуюся фигуру,поверх был надет аккуратный белый фартук ,волосы убраны в "причёску". А главное, лицо её озаряла улыбка.
— Мне, пожалуйста, всё самое дорогое и,пожалуй, водки 100 граммов, нет 200 граммов.
Но Петровна долго не могла выдержать своей новой роли.
— Ага! — обрадовалась она,— значит, всё-таки не бросил, а я уж подумала: неужели образумился ,дай, думаю, проверю.
— Проверю. Эх ты! Опять за своё — начинаешь заводиться. А я, может быть, с тобой на брудершафт хотел .
— Ой, стала бы я с тобой на брудершафт пить. Больше мне делать нечего.
А самой почему-то стало немного жаль Семёныча.
Как-то раз Семёныч пришёл домой,но на кухне его никто не встречал. Петровна приболела. Вечером она говорит :
— Хоть бы поясницу натёр.
— За деньги ,пожалуйста.
— О, изверг. Ладно заплачу. На ,помажь.
— А что это вы меня на "ты" называете ,гражданка?
— Смеёшься?
Так они и жили. По объявлению о размене квартиры никто не обращался. Вечерами они смотрели телевизор, а на ночь расходились по своим комнатам.
Однажды длинным зимним вечером они сидели и играли в карты.
Семёныч говорит :
— Послушайте ,Петровна, а что это вы всё одна да одна ?
— А вам ,Семёныч, не скучно — всё один да один?
— Да, скучновато немного.
— Да и мне вроде как тоже немного скучновато.
— Слушай, ,Петровна,а выходи ты за меня замуж.
— А что, надо подумать — кокетливо ответила она.

⁣НА ДАЧЕ ОСЕНЬЮ

Арарат на этикетке —
Три звезды горят.
Ворон вещий спит на ветке
Третий век подряд,

Сверху яблоки созрели,
Жаждут чьих-то рук,
Неба бледные пастели
Завершают круг.

Опустели вдруг дороги
И открылась даль,
Вечер снова у порога
Жёлтый, как миндаль,

Приглашает всех на ужин,
Вскользь бросает свет —
Топинамбура простужен
Золотой скелет.

И в кривой железной бочке
Спят дожди недель,
Тех, что пролиты до точки
В ржавчину петель.

Так хорош коньяк армянский!
Выпит? Ну и что ж!
Лето — праздник, осень — сказка.
Лишь вздыхает Ёж:

«Жаль, что мелкою копейкой
Листья сыплет лес,
Ведь купить мне душегрейку
Нужно позарез!»

И с таким печальным словом
Уползает прочь,
И над всей округой снова:
Три звезды и ночь.

ФЛОРЕ
Ещё не тронут увяданьем
Твоих одежд зелёный шёлк,
Но голос августа примолк,
Словно предчувствуя прощанье:

Так двое, выйдя на перрон,
Как на торжественную сцену,
Любви платить любую цену
Готовы, глядя на вагон,

Не в силах разлучить ладони,
В колодец падают зрачков,
Следя мерцанье маячков
На предвечернем небосклоне.



ВОСПОМИНАНИЯ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

След впечатал в утреннюю жижу
Человек шагает в темноту
Я тебя люблю и ненавижу
И снежок бросаю в немоту

На Софийском краденом бульваре
Целовался голубь с пустотой
Всё что видел в завтрашнем кошмаре
Выстрел Пушкина горячий и простой

Кофейку? Давай без разговоров
Причастимся хлеба и вина
И в глазах ослепших светофоров
Будет наша жизнь удлиннена

Возле чёрных вод и память глуше
Я сжимаю узкую ладонь
Постоим ещё с тобой на суше
Поднесём серебряный огонь

Осветим заснеженные лица
Как прекрасен самокрутки дым
Ёлок девственных белеют ягодицы
Щёлкни твоим зумом цифровым

И приблизь прекрасные мгновенья
Куполов блестящие зрачки
О любви читай стихотворенье
Рви его на мелкие клочки

Пусть засыплет бывшими мечтами
Наш с тобой уединенный пруд
Возвратимся старыми местами
В сказку что они переживут

Снег идёт и мы за ним шагаем
Бережём ненужные слова
Снова к электричке опоздаем
Уходящей ровно в двадцать два

Но покуда пляшут под окошком
Память вызывая на дуэль
Снегири на деревянных ножках
Января последняя шрапнель

Сеется сквозь солнечное сито
Пред стеклом застылым фонаря
Как судеб невидимая свита
Нашего с тобой календаря

ТОПОЛЬ

Летят по небу облака
И солнце светит
Ты говоришь: пока-пока!
И кто ответит

За ход вещей и красоту
За мимолётность
Я умер и опять цвету
Вот старомодность

Тугие жилы гонят сок
В руках плетёных
Тень залегла у самых ног
Моих зелёных

Омоет липкие глаза
Поднимет веки
Дождя простая бирюза -
Всё для калеки

И склеив пальцы на ветру
Не веря в чудо
Я разбросаю мишуру
Прах изумруда

И пухом пух навек поправ
Войду в калитку
Наиглавнейшее из прав
Сплести ту нитку

Чтобы прозрачный червячок
На ней кружился
И зацепившись за сучок
Себе приснился

В том самом лучшем из миров
Где верха нету
И низа нет, и прочих слов -
Господне вето!

Но рифмой лето будет здесь
К любви и крови
Не слишком много - всё, что есть,
И чёрны брови

И шевелящаяся сеть
В злачёных бликах
Чтобы душою не стареть
Как в земляниках

В прикосновениях немых
Скамья пылает
Не от стыда, но в этот миг
Собачка лает

И птица реет в облаках
Пора прощанья
Короткий взгляд, ладонью взмах
Как обещанье.



ПАСХА НА КОВАЛЁВСКОМ КЛАДБИЩЕ

Вползает муха в царствие Твое
Стеклянный пол цепляя лапкой вялой —
В ночной пейзаж звездою шестипалой
Узревши радость в вымытом окне

Зима дочитана: на паперть эпилог
Выводит выживших в полночное веселье
И тысячи смертей на новоселье
Ведёт в безмолвии фонарный огонёк

Влечёт их тайный зов и босиком
Они войдут в невидимые мрежи
Чтоб вытянули их на побережье
Иного бытия всем косяком

О том звонит очнувшийся кампан
Во внешний сумрак медь грошей бросая
И кладбище гравюрой Хокусая
Свидетельство несёт как Иоанн

И голос был в сплетеньи верб и неба
Луна гробов, сияние темницы
И оголтев от благодати птицы
Воспели дар вина и милость хлеба.


ОДУВАНЧИКИ

Святые кляксы желтизны
— Слепые очи —
Глядятся в небо с крутизны
Бессонной ночи.

Им безразличен ход времён,
И стебель тонок
Венчает солнечный бутон —
Весны ребёнок.

Но быстро молодость пройдёт:
Глава седая.
Совьёт печальный хоровод
Пушинок стая.

И вот уж лысина блестит
Грошом потёртым,
И снытью ветер шелестит —
Живым и мёртвым.



ОКТЯБРЬСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Посмотри как сияет вдалиизумруд

Словно очень давно совершился ненужный тот суд
Что Страшным зовут

Реет низко над саблями рельс мотылёк
Он влюблён в запределье манящий студёный глазок
В избавленье тревог

Я за ним по ступеням иду тёмных шпал
Позади оставляя природы заброшенный богом вокзал
Где начало начал

И не нужно бояться в ночи злобных рыл
Под лопатками зреют зародыши ангельских крыл
О чём позабыл

Ветер с поля внезапно в затылок дохнёт
Слушай кожею глаз его утренний призрачный мёд
Да крапивы разлёт

Вдруг погас изумруд и багровым сменён
Знак что путь невозможным ненужным и лишним сочтён
И вообще завершён

Но окурок бросая в молчанье осок
С мотыльком полечу до конца всех железных дорог
И взойду на порог



ПОЛИ-САДНИК
(посвящается моей племяннице Поле)

Блестят пластмассовые кресла,
Сияет кошка — хвост большой —
Ей колокольчик синевой
Ласкает огненные чресла.

Ты где-то есть на этом свете —
Пион кивает и дрожит —
И будет целый день прожит
На солнца яростной примете,

Где звёзды светлые ромашки
Глазами детскими цветут,
Шмели о радости поют
И мёд несут в прозрачной чашке,

И на верёвке над травою
Прищепок бельевых гурьба:
Рубашки высохла судьба —
Всё вечно будет жить с тобою.



КОРОЛЕВА

Сад раскрывает объятья — тонкие стёкла блещут —
Тихим вечерним светом — слайды ушедших дней —
Ворона в бархате сером — выключи лампу, Боже! —
Помнит о Вечном Сыре — Королева сырых ветвей —
Какой-то последний отзвук — но золотые капли —
И вытерта амальгама — на чёрной подкладке кулис —

Повисли единым мигом — крыльям дала отдохнуть —
В технике акварели — это пребудет во веки —
Клюв-то длиннее ночи — как в темноте читать? —
Вечер уже состарился — иероглифы палых листьев —
Прокимен зимы поют — а она ничего не слышит —
С дуба слетает исподнее — бездна очей кругла —

Может быть это Лиса? — птицы ль не помнят зла? –
Ржавою шкурой маячит — осени тусклый храм —
Пусть подойдёт поближе — ведь и не думала встретить —
И в громогласной шири — ох, этот хитрый дождик! —
Каркнула громогласно — липнет на липы кряж —
Эхо упало в колодец — в урнах пустые бутылки —

В этом саду постыло — тёплой погоды зрак —
В затылки накапает скука — перескочить собиралась —
Пойти что-ль поставить чайник — но сон одолел крыла —
Сад принимает в объятья — сей левитан догорает —
Сломан старинный зонтик — конец и начало фильма —
Да будет живопись в мире — всё остаётся на месте —
Как в растворимый кофе — взмахнула и уплыла.

⁣⁣Лишь бы быть с тобой


Не твержу всему миру о том, что люблю,
Не хочу напоказ выставлять свою душу,
Я дам имя твоё своему кораблю,
И на нём все преграды что будут разрушу.


Я не буду о подвигах рьяно кричать,
Никого кроме нас не касается это,
Я открыл все засовы,сломая печать,
Лишь бы быть с тобой каждое лето.


И я слышал шипение вражеских стрел,
Всё бродил средь рядов стройных сосен,
Я сражался за нас, делал то,что умел,
Лишь бы быть с тобой каждую осень.


И не ведомо мне сколько дней и недель,
Я скитался и был ли живой,
Но добрался к тебе через злую метель,
Лишь бы быть с тобой каждой зимой.


Но звучит соловья необычная трель,
И твой образ кружит неземной,
Я любого готов пригласить на дуэль,
Лишь бы быть с тобой каждой весной.


Пусть не знают они, как смогли воспарить,
Сколько к счастью стояли у входа,
И как много отдал,чтоб с тобой проводить,
Все четыре времени года.




Помолвлен с другой


За ночь земля остывала,
Я к тебе шла и не знала,
Что ты помолвлен с другою,
Был ещё прошлой весною.


Но до меня дошли слухи,
А в душе будто после разрухи,
И я еле сдержала свой крик,
Всё погибло во мне в один миг.


Я шептала: ну как же ты мог,
Увести её в райский чертог,
Так легко предпочесть меня ей,
Ведь я долго являлась твоей.


Ваша свадьба как страшный удар,
В сердце адский и жуткий пожар,
Я стою у стены и бледна,
За какие грехи мне беда.


На груди твой подарок- янтарь,
Я лью слёзы на брачный алтарь,
И молю, передумай, иди же сюда,
Но ты твёрдо стоишь, отвечая ей: да.


⁣⁣Я бы стал


Я бы стал для тебя рекой,
Чтобы жажду твою утолить,
Самой яркой на небе звездой,
Протянул путеводную нить.


Я бы стал для тебя огнём,
Чтобы сердце твоё согреть,
Самым длинным на свете днём,
И потратил бы жизни треть.


Я бы стал для тебя стеной,
Укрывая от зла и бед,
Бесконечно цветущей весной,
В твоей жизни оставив след.


Я бы стал чередой побед,
И являлся тебе во сне,
Тишиною сердечных бесед,
Что когда-то доверила мне.


Я бы с радостью стал твоей частью,
Каждой родинкой на спине,
Беззаботным и подлинным счастьем,
Существующим вне.


Стал бы шёпотом ветра, ливнем дождя,
Целуя росой твои ноги,
Я хотел бы природой касаться тебя,
Забирая печаль и тревоги.


Я бы стал нежной музыкой струн,
Чтобы душу твою заполнить,
Светом всех существующих лун,
Только эту любовь запомни.


⁣Я думала о Вас


Я думала о Вас, когда молилась Богу,
Когда искала всепрощение за грехи,
Я приходила тихо к вашему порогу,
Чтоб в тайне слушать нежные стихи.


Я думала о Вас, когда во тьме блуждала,
И знала, что меня спасет ваш свет,
Когда вы шли вдоль узкого причала,
Я постоянно вам смотрела вслед.


Я грезила о Вас, о нашей долгой ночи,
Когда друг другу объяснимся мы,
Я вас ждала, ждала и между прочим,
Вы постоянно посещали мои сны.


Я думала о Вас, когда в холодный вечер,
Мечтая шла одна, вдоль северной реки,
Когда сожмете вы в объятиях при встрече,
И станем мы как никогда близки.


И все вокруг казалось мне чужим,
Невыносимой жизнь была и каждый час,
И в те минуты, когда я была с другим,
Я постоянно с болью думала о Вас.




⁣Ты читаешь мои стихи


Эти люди тебе не помогут,
Не избавят от пустоты,
И бросаясь в опасный омут,
Ты не в силах сжечь все мосты.


Многоточие вместо точки,
Значит это еще не конец,
Ты в моих стихотворных строчках,
Пожирателем был сердец.


Беспощадным лжецом и злодеем,
Не имеющим чуткой души,
Настоящим коварным змеем,
Что оставил меня средь глуши.


Но я вышла из тьмы и чащи,
Где ты бросил тогда меня,
Неся холод с собой леденящий,
Чтоб суметь позабыть тебя.


Так покайся в своих грехах,
Ты же помнишь запах духов,
Потерять тебя был мой страх,
Но я вновь обретаю кров.


На исходе цветущего мая,
Твои мысли совсем тихи,
Но я вижу как ты читаешь,
Мной написанные стихи.


⁣Я желаю вам счастья, прощайте


Разлетелись мечты мои в пух и прах,
А на небе так сильно хмурится,
Я внутри ощущаю растущий страх,
Дождь затопит все мои улицы.


Поглотит без раздумий и сожаления,
Навсегда мой душевный свет,
Я не жажду вам зла и мщения,
Не кричу вам проклятья вслед.


Но зато я взяла непосильную ношу,
Ведь любить вас сплошные муки,
Я как гость в вашей жизни непрошенный,
Что не выдержал горькой разлуки.


Как изгнанник, кочевник, просивший лишь кров,
Что прошёл необъятные дали,
Вы так ласково мне даровали любовь,
А потом беспощадно забрали.


И теперь моим сердцем владеет печаль,
Я плачу за предмет своей страсти,
Если б знали вы как же мне жаль,
Что я долго была в вашей власти.


Я пишу вам письмо, а в душе моей мгла,
И мне горько от мысли, но знайте,
Что любила так сильно, как только могла,
Я желаю вам счастья, прощайте.


⁣Рыжие блики в твоих волосах


Прохладное лето и рыжие блики в твоих волосах,
Сладковатый, чарующий запах твоих духов,
Я так долго блуждал и терялся в чужих голосах,
А нашел, что искал, среди дивных садов.


Лазурное небо и райское пение птиц,
Ты в муслиновом платье с узором,
Моё чувство не знает преград и границ,
Но пока я люблю тебя взором.


Что с того, ты другому давно отдана,
Ваши руки теперь обмотает брачная нить,
Но пока ты свободна, ты здесь, ты одна,
Нет запрета смотреть на тебя и любить.


Пусть потом ты сюда приходить будешь реже,
И гулять по тенистому саду с другим,
Не изменятся чувства, все будет как прежде,
Лишь вокруг все наскучит и станет чужим.


Но не ты, голос твой и чарующий взгляд,
Возвращают меня и спасают от боли,
Эти травы в саду мои тайны хранят,
Как лицо я роняю в ладони.


Я любуюсь как звезды рассыпались манкой,
И в целом мире тебя замечаю одну,
Если бы ты стала самою лютой беглянкой,
Я нашел бы тебя и не отдал никому.


⁣Счастье, если я с тобой


Не важно что с моей душой,
Я неустанно повторяю твое имя,
Не потому что горячо с тобой,
А потому что холодно с другими.


Я все еще томим одной мечтой,
Борясь с желаниями земными,
Не потому что хорошо с тобой,
А потому что плохо мне с другими.


Так долго будто был пустой,
Распоряжался судьбами чужими,
Не потому что мне легко с тобой,
А потому что тяжело с другими.


Гонимый беспросветной тьмой,
Под злыми взглядами людскими,
Не от того я прятался с тобой,
Чтобы быть найденным другими.


И я прижмусь к тебе щекой,
Даруя побуждения благие,
Моё добро присутствует с тобой,
Всегда отсутствуя с другими.


Я становлюсь самим собой,
И будут все пускай гонимы,
Ведь счастье, если я с тобой,
А горе, если я с другими.

⁣⁣Когда накроет чёрная волна,
Когда с собою справиться невмочь,
Когда грозой взорвётся тишина,
И бесконечно долгой будет ночь,
Когда не сможешь погасить пожар
Обид, и жизнь не ценишь ни на грош,
Прими от Бога драгоценный дар –
Обычный день, в котором ты живёшь.

************************************************

Пишу статью для нашего журнала.
Как требуется: цель, объект, предмет.
Дошла до изложенья материала –
Всё вроде есть. Полёта мысли нет!
Таблицы, диаграммы, уравненья
В колонки без азарта заношу.
Сегодня нет к науке настроенья.
Но надо! Вот, сижу, статью пишу.
Перечитала… Как-то суховато…
Добавим псевдо-квази-чепухи,
И эдакое в выводах стаккато!..
Пишу статью…
А хочется – стихи!

*****************************************

В чём стихосложения секрет? –
Ты ныряешь в волны Вдохновенья,
Образов ярчайших ловишь след
И плывёшь во вспышках Озаренья.

Между звёзд художницей-Луной
Вписана икона бога Митры,
И раскрыта картой неземной
Необыкновенных рифм палитра.

Тихий вздох, изящный взмах руки,
Горько-терпкий запах хризантемы
Задают дыхание строки,
Стиль и ритм будущей поэмы.

Ты – полёт души и мысли вслух
С чашею Священного Грааля,
С тайной…
И захватывает дух
От пути в неведомые дали.

Ты – Творец вселенных и стихий,
Вечный Повелитель Тьмы и Света!..

Только так рождаются стихи
И обыкновенные поэты.

*********************************
Клубники полное лукошко
Нам с дачи привезла подруга.
Вот, чистим: красные ладошки
И аромат на всю округу!
Давно клубнику на варенье
Мы понапрасну не изводим –
Зачем живому объеденью,
Растущему на огороде,
Томиться в сахарном сиропе
И подвергаться обработке?
Полно таких товаров в шопе
На полках с кетчупом и водкой.
Нет! Не посмеем так обидеть
Царицу ягодных концертов!
Она – природных лакомств лидер
И квинтэссенция десертов!
С шампанским, в сахаре, в сметане,
Нежнейший штрих к любому блюду,
Кораблик алый в океане!
Клубника – это просто чудо!

***************************************

В каждом ритме есть очарованье,
Тайный смысл, пленительный экстаз,
В глубь души прямое попаданье,
Жаркого дыханья парафраз.

В ритме Солнца кружатся планеты,
В ритме сердца пишутся стихи,
Акварельно, в ритме менуэта
На пейзаж наносятся штрихи.

Падают снежинки в ритме вальса,
На галоп сбивается метель,
В ритме бурной сумасшедшей сальсы
Нас вращает жизни карусель.

Но пока возносятся молитвы
В ритме осознанья бытия,
Нам с тобой нельзя сбиваться с ритма,
Жизнь моя, мелодия моя!

**********************************************

Мы связаны Божественным союзом
И клятвой, принесённой поутру
Единственной моей любимой Музой
И сёстрами по духу и перу.
С их именами – Анна и Марина –
Живу, люблю, надеюсь и дышу…
За души их в полёте лебедином
О милости у Господа прошу.
Жаль, Высшей Справедливости секреты
За областью незыблемых констант.
Но почему российские поэты
ТАКОЙ ценою платят за талант?
А ведь могли хоть бабочкой, хоть птичкой
Прожить, не тратясь болью и душой.
Но у Поэтов жертвенность – привычка.
Кому дано, с того и спрос большой.
Чтоб донести Законы Мирозданья
До нас, Господь явил пример Христа,
И Сам слова Любви и Состраданья
Вложил Поэтам в души и уста,
Чтоб вырвать человечество из плена
Бездушия, и пробудить от сна –
Тогда придёт осознанность на смену,
И ближний ближнего поймёт сполна.
Вот потому так бесконечно-длинно
Несут, как Вахту, Чистоту и Свет
Две поэтессы – Анна и Марина –
Навеки мой Серебряный Дуэт.

********************************

Токката ре минор

Сегодня я проснулась очень рано,
Предчувствиями смутными объята.
Включила телевизор, а с экрана
Звучала знаменитая Токката.
Я с детства этой музыкой болею,
Готова утопать в её пучине!..
Но клавишных пассажей галерея
Сегодня завела в собор старинный.
Там купола его стрельчатых башен
Насквозь пронзали небо грозовое.
И тишина вокруг. И свет погашен.
И всё застывшее, и неживое.
Похолодало. Разгулялся ветер.
Луна поспешно спряталась за тучи.
Никто меня с объятьями не встретил,
Решила я укрыться в храме лучше.
Открыла дверь легко на удивленье.
И в сюрреалистической картине
Увидела кого-то на коленях
Молящегося храма посредине.
То был мужчина с головой склонённой,
Глаза закрыты, неподвижны плечи.
Ни шороха, ни шёпота, ни стона,
Ни огонька – давно погасли свечи.
Орган проснулся – человек не дрогнул,
Но что-то в нём мгновенно поменялось:
Он больше не был скорбным и холодным –
Расправил плечи, отряхнул усталость,
И встал с колен, и к небу потянулся,
И вскоре превратился в исполина!
Разрушил храм! Ушёл – не оглянулся,
Взметая пыль своей одеждой длинной.
Что он искал, бродя по белу свету?
Что приобрёл в бесчисленных скитаньях?
Как исполнял аскезы и обеты?
Какие получил в награду знанья?
Так, много лет он по земле носился,
Везде, где был, разруха и страданья.
Но пройден путь. И вновь он очутился
В руинах им разрушенного зданья…
И всё. Он застонал, вздымая руки,
И рухнул на развалины собора…
Над ним взревел орган в предсмертных звуках
Торжественного скорбного мажора!

Две первые главы книги в озвучке автора - Анастасии Хачатуровой
⁣https://www.labirint.ru/books/902072/

⁣Пингвины никогда не обижаются



Зои четыре года, но по ней этого не скажешь. Частенько она поступает и говорит, как маленькая взрослая. Мама считает, что их дочь мудрая не по годам, а папа любит поговорить с ней на философские темы. Правда, так было не всегда.

Год назад Зои вела себя совсем по-другому. Ей было три, и она много капризничала: не хотела купаться, не любила делиться и совершенно никого не слушала. Именно тогда у Зои и появился Чейзи.

Как-то папа пришел с работы, а в рюкзаке у него сидел пингвин. Как он там оказался, никто не знал. А вот то, что перед ними важная птица, ясно стало сразу.

- Где у вас тут рыба? - с порога громко заявил пингвин. - Я голодный.

Он тут же потопал на кухню и стал рыться в морозилке.

- А привет сказать не забыл? - побежала за ним Зои.
- Я подушку забыл. У вас есть? - невозмутимо ответил пингвин.

Он быстро нашел детскую комнату и разворошил Зоину кровать.

- Раз рыбы нет, я спать, - объявил он, лег на стол и укрылся подушкой.

- Эй, это же для головы. И вообще: нельзя без спроса брать чужие вещи! - возмутилась Зои и стащила подушку с пингвина.

- Это почему еще? - спросил пингвин. - Как мне спать тогда?

- Попроси вежливо, и я поделюсь, - немного подумав, ответила Зои.

- Не буду я ничего просить. Обойдусь без подушки, раз ты такая вредная. - огрызнулся пингвин.

- Это ты вредный!

-Нет, ты! Я на тебя обиделся!

Пингвин оказался очень упрямым и спорил с Зои каждый день, а обижался на нее и того чаще. Однако со временем девочка поняла: он вовсе не злой, просто невоспитанный - по человеческим меркам. Он приехал из Антарктиды, а там ведь совсем другая жизнь. Вместе с мамой она стала рассказывать ему обо всем на свете: как ходить в магазин, как пользоваться туалетом, как правильно вести себя за столом… Объяснять пришлось буквально все.

Так Зои и повзрослела - с пингвином было столько забот, что на капризы просто не оставалось времени. Упрямилась девочка только в одном случае: если дело касалось ее волос. Она очень дорожила своими кудрями, густыми светлыми локонами до плеч, поэтому никому не давала собирать их даже в обычный хвостик. Думала, они распрямятся.

Кстати, именно из-за Зоиных волос пингвин и получил свое имя. Однажды он зашел в ванну, когда девочка там мыла голову. Без стука, конечно же. Зои как раз собиралась смывать шампунь. Пингвин увидел это, закричал и выбежал за дверь. Как заведенный, он кружил по квартире, не переставая визжать, пока Зои не вышла из ванной и не остановила его:

- Ты кого там увидел?

- Твои волосы! - с ужасом ответил пингвин. – Ты только посмотри! Случилось страшное!

- Что такое? – испуганно спросила девочка, подбегая к зеркалу.

- Ты что не видишь? Они прямые!

Зои выдохнула и улыбнулась:
- Ну так это не навсегда, они высохнут и снова станут кудряшками.

- А вдруг не станут? – упрямо спросил пингвин.

- Станут-станут, я уже много раз мыла голову. И они всегда возвращаются. Пойдем и тебе голову помоем?

- Вот еще! Ничего я мыть вашей водой не буду. Вдруг и у меня что-нибудь распрямится, - он бережно погладил свои торчащие бурые перья на груди. - Нет уж! Я лучше клювом все почищу.

Пингвину еще долго припоминали этот его забег по квартире и с тех пор стали называть Чейзи. Это английское слово, означает «погоня». Папа Зои придумал, он переводчик и очень любит называть все по-иностранному.

Пингвину, конечно же, имя не понравилось. Впервые услышав его, он обиженно фыркнул и надолго спрятался под кроватью, но уже к вечеру охотно отзывался на новое прозвище. Зои тогда спросила его:

- Так ты на нас уже не обижаешься?
- Кто на вас обиделся? Я? Пингвины никогда не обижаются.

В этом и есть весь Чейзи: порой он спорит даже сам с собой.




Медведь, который прочел все книги в доме



В квартире, где жила Зои с родителями, было еще несколько говорящих зверей. Один из них - Оскар. Черный медведь с длинной густой шерстью, тихий и молчаливый, очень воспитанный, но со странностями. Он не признавал одежду: ходил исключительно в трусах. И исключительно на кухню - за медом, черпал его прямо лапой из банки, постоянно оставляя за собой цепочку липких следов по всему коридору. Все остальное время этот медведь проводил в кровати. Читал.

Как-то вечером Чейзи и Зои сели рисовать открытки и, конечно же, сразу засыпали медведя вопросами, как правильно писать то или иное слово. Он в семье уже давно был чем-то вроде говорящей энциклопедии. Что ни спроси - Оскар знает. Отвечал медведь при этом всегда коротко и по делу. Даже на самые глупые вопросы, чем Чейзи частенько пользовался.

- Слушай, Оскар, а почему ты всегда только в трусах ходишь? - пингвин уже закончил свой рисунок и без дела расхаживал по комнате.
- Жарко, - ответил Оскар, не поднимая глаз от толстой книги с картами на обложке.
- Нет, зачем тебе вообще одежда? Ведь ты медведь, можешь голым ходить, как я, - гордо заявил Чейзи, крутясь у зеркала.
- Неприлично, - не отвлекаясь от чтения, сказал Оскар.
- В трусах зато очень прилично, – ворчливо заметил пингвин. - А почему ты не спишь зимой, как другие медведи?
- Некогда.
- А, ну да. Ты ж все время читаешь. Не надоело еще?
- Чейзи, не приставай к Оскару, видишь, он занят, - вмешалась Зои.

Ей нравился этот странный нелюдимый мишка. Не только потому, что был умный, а больше за то, какой он был терпеливый и вежливый. Ведь раньше и Зои донимала его бесконечными вопросами: «а почему трава зеленая?», «и как самолеты с неба не падают?»… И сколько бы Зои ни прибегала к нему, он никогда не злился, напротив, только улыбался, брал девочку за руку, вел к книжному шкафу и помогал найти ответ.

- Занят, занят, все время занят! Как уткнется в свои энциклопедии, так и поболтать с ним нельзя! Книжки тебе дороже друзей, что ли? - проворчал пингвин.

Оскар на секунду поднял на него глаза, а потом встал и вышел из комнаты. Слышно было, как он потопал по коридору на кухню.

- Чейзи, Оскар ведь всегда на все твои вопросы отвечает. Зачем ты ему такое сказал? Он, наверно, обиделся… - упрекнула пингвина Зои.
- Он обиделся? Это я на него обиделся!
- За что, Чейзи?
- За то, что он никогда не играет с нами.

Снова послышался топот лап в коридоре. Оскар как ни в чем ни бывало зашел в комнату, с аппетитом облизывая свою лапу, снова лег на кровать и взял книгу.

- Вот видишь! Он даже ничего не понял! Делает вид, что не заметил, как я обиделся. Тоже мне друг называется, - громко фыркнул пингвин.

- Оскар, давай с нами? – позвала девочка, помахав медведю кисточкой.
- Я читаю.
- Ты так скоро все книги в мире прочтешь, - пошутила Зои и почему-то загрустила.

За обедом девочка почти не ела, только уныло водила ложкой в тарелке.

- Я что-то переживаю за Оскара. Чейзи прав: у него вместо друзей книжки. Ну то есть мы, конечно, дружим с ним, но как-то не так, как надо.
- В смысле не так, как надо? – спросил папа.
- Ну с другом ведь все делаешь вместе: гуляешь, дурачишься, придумываешь там всякое. А с Оскаром мы вот никогда ни во что не играем. И даже если он с нами в комнате, то все равно только читает. Какой-то неправильный друг получается.
- Вот точно: неправильный, плохой друг! - радостно поддакнул пингвин, отодвигая суп и разворачивая конфету.

Зои совсем загрустила. Мама обняла девочку за плечи:
- Может, спросить у Оскара, почему он не хочет играть?
- Да, можно, но ты же знаешь: он не любит болтать.
- Зато он любит…
- Читать! Точно! Спасибо, мамочка!

И Зои убежала за ручкой и бумагой. Большими печатными буквами написала медведю письмо: «Оскр, скажи мне, пажалуста, пачиму ты не играиш с мной, а толко читаиш вседа? Зои». Писала она еще очень медленно, пингвин еле дождался, пока девочка закончит. А затем быстро схватил письмо клювом, добежал до детской и аккуратно сунул его под дверь. Для верности он еще и постучал в нее крылом, чтобы медведь точно заметил послание. В комнате послышались шаги, а затем шелест бумаги. Значит, письмо получено.

Чейзи и Зои сидели в коридоре и пристально смотрели на дверь, ждали. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем к их ногам скользнул согнутый вдвое листок бумаги, весь исписанный ровными красивыми буквами. Зои прочла его сама, по слогам.

«Милая Зои,

Мне всегда было интересно, как устроен мир. С самого детства я задавал вопросы родителям, но они знали немного: лишь про малину, рыбу и как найти хорошее место для зимней спячки. Мне этого было мало.

Когда я подрос, я отправился в путешествие, объехал многие страны в надежде увидеть мир и его чудеса. Но куда бы я ни приезжал, везде меня боялись. Я же все-таки медведь, язык наш тоже – сплошное рычание. Отовсюду меня прогоняли, иногда даже с палками.

Как-то меня не пустили в библиотеку (где я всего лишь хотел взять букварь), и там у входа я встретил твою маму. Она не испугалась, отвела меня домой, накормила и разрешила залезть в книжный шкаф. Я был счастлив, быстро выучил язык (у твоего папы столько словарей!) и от радости стал читать всё подряд, твои родители были добры и покупали все новые и новые книги. Они не боялись меня, делились медом, подарили одежду. А потом у них появилась ты.

Да, мы редко с тобой играем, я не люблю этого делать. Я люблю читать. И особенно читать тебе. Раньше мы вместе учили цвета и формы, открывали окошки в детских энциклопедиях, проглатывали по две, а то и три сказки на ночь. Как же нам было весело! А сейчас ты уже читаешь сама. Я очень горжусь тобой!

Спасибо за это письмо и за то, что разрешаешь мне жить на твоей кровати.

Твой Оскар».

- Я не понял, - расстроился пингвин, когда Зои закончила. – Он что с нами играть так и не будет? Я обиделся!

Он возмущенно сложил крылья на груди и ушел на кухню. А Зои спрятала письмо в карман и тихонько проскользнула в детскую.

- Я не буду мешать, просто полежу с тобой, ладно? – шепотом спросила девочка.

Она бесшумно забралась на кровать и уткнулась носом в теплую медвежью шерсть. Так и уснула рядом, а Оскар спокойно дочитал свою толстую книгу с картами на обложке.

⁣⁣Джип ехал по настоящему русскому бездорожью. Белая пустыня раскинулась
на многие километры,а в ней, как изюм в творожной пасхе, чернели редкие заросли
да заброшенныеизбы. Снег предательски скрывал неровности пути, отчего наш
автомобиль то и дело подбрасывало на кочках, а мы в салоне подлетали к потолку
и весело смеялись. Почему-то человек всегда начинает смеяться, когда какая-то сила
подбрасывает его вверх. Вспомнилось, как папа подкидывал меня маленькую. Страх
сковывал всё тело, но в полёте как будто вырастали крылья. И вот уже нет ни
страха, ни детских печалей, есть только огромный мир, в который тебя отправляют
родители, как будто выпускают голубя. Огромное небо свободы. Но ты знаешь, что
при падении тебя опять подхватят папины руки.
От этого тело наполняется радостью, и ты заливисто смеёшься.

– Хорошо,
что подвеску успел починить, – сказал Александр. – Не вернули бы машину, никуда
бы с вами не поехали. – Он потёр уставшие глаза, на которых уже проступили
красные сосудистые прожилки, как на свекольной ботве. За рулём Александр был с
самого утра. Когда выезжали из Москвы, только рассвело. Сейчас смеркалось, и по
сметанной белизне неба черничным соком растекалась темнота.

– Надеюсь, в мастерской не схалтурили. Хотя и это не гарантия,
что не встрянем где-нибудь. Как говорят бывалые, чем круче джип, тем дальше
идти за трактором.

Он отшучивался, видимо, чтоб
взбодриться. Мы с Машей бросали неопределённое «да уж» – говорить не хотелось.
Да впрочем было и не о чем: разные мы, из разных поколений и эпох. Александру
около пятидесяти. Хотя сколько на самом деле, я не знала, а спрашивать
неудобно. Да и зачем? Мы виделись примерно раз в месяц. Он помогал
благотворительному фонду, водительствуя на дальних выездах в области. За бензин
денег не брал, за работу тем более. Из каких-то разговоров с волонтёрами
услышала, что был он одинок. Точнее, жил один. А был ли кто из родных, то уж
неизвестно. Но почти каждые выходные он отправлялся в дальние поездки, в дома
престарелых, чтобы привезти еду, одежду, лекарства и то, о чём даже упоминать
неловко, но в чём там нуждались острее всего — памперсы.

За окнами
стелились саваном снежные просторы. Было ощущение, что в последний раз здесь
ездили в XIX-ом веке на телегах, а с тех пор ни нога человека, ни уж тем более колесо
на этой земле не оказывались.

– Скоро доедем, – сказал Александр,
устало улыбнувшись. – Если только не
заблудимся, конечно.

Девушке в
навигаторе мы уже давно заткнули рот кляпом, чтобы она не пыталась сбивать нас
с толку. Было очевидно, что дорогу она знает плохо, но, несмотря на это, уверенно врёт. Несколько раз мы её уже
послушали, о чём пожалели. Теперь руководствовались исключительно картой. Маша
была штурманом: долго водила пальцем по испещрённому всяческими знаками листу,
пытаясь понять, где нам свернуть. Наконец она вскинула голову и всмотрелась в
пейзаж за окнами:

– Сейчас мы должны проезжать
кладбище. А после него дорога уходит направо, по ней – до упора, и мы на месте.
Ну это если я ничего не перепутала, - на всякий случай уточнила она.

В этот момент я начала
различать в мареве сгущающихся сумерек чёрные, как обугленные головёшки,
кресты. Они торчали из снега огородными пугалами, прикрывшись сверху
треугольной шляпой и широко расставив палочные объятия. И вдруг вдали в лучах
заката полыхнули купола церкви. Стало понятно – уже не заблудимся.

Через двадцать минут мы въезжали в
небольшую деревеньку, в центре которой высился храм, который и послужили нам
маяком. Рядом грибом торчал небольшой
двухэтажный домишко – пансионат для престарелых. Советская типовая
постройка, без изысков и ремонта. На
фоне огромного монолита храма, увенчанного золотом куполов, здание казалось
совсем убогим. Он и был такой « у – Богий», жавшийся к церкви, как цыплёнок к
большой белой курице, будто искал защиту под крылом у Всевышнего.

Александр затормозил у крыльца. Стали
разгружать доверху набитый багажник: упаковки сладостей, шерстяные носки,
пижамы, игрушки, мягкие и ёлочные – для украшения комнат к Новому году. Краем
глаза я видела бабушек и дедушек в
оконных проёмах. Они боязливо стояли за занавесками, как бумажные человечки в
прорезях картонной коробки... На шум, который мы устроили в кромешной тиши
деревеньки, уже вышла директор дома Клавдия Петровна:

– А мы уж вас и не ждали. Думали не приедете.
Морозец ведь, – сказала она, переминаясь с ноги на ногу, так как выскочила нас
встречать в тапочках.

– Ну
как-так не приедем? – искренне удивился Александр. – Они же ждут.

Они действительно ждали, хоть им и не верилось,
что абсолютно чужие люди могут в преддверии Нового года наплевать на личные
дела и стоящий на улице мороз и приехать в гости к старикам. К ним, больным,
дряхлым – многим обитателям здесь было за девяносто – слепым и почти не ходячим
приехали молодые и здоровые. Просто невидаль какая-то!

Мы обходили это серое здание, заходили в каждую
комнату, украшали её, дарили подарки. Мрачно смотрелись голые стены в
преддверии праздника. Мы с Машей развешивали гирлянды на окнах, ставили
маленькие пластмассовые ёлочки на прикроватные тумбы. Сначала на нас,
раскрасневшихся, пахнущих морозом, смотрели настроженно. Изучали. Из каждого
угла с любопытством наблюдала пара чьих-то глаз. Те, чьи глаза не могли
наблюдать, прислушивались – понимали, что происходит что-то необычное, из ряда
вон. Однако настороженность быстро прошла. Глаза потеплели, на лицах появились
улыбки. Получив подарок, бабушки и дедушки не бросались его разворачивать, а
бережно прижимали к груди, так, как будто это было что-то невероятно ценное.

– А какой вам больше нравится: с котятами, природой
или с цветами? – мы вытащили несколько календарей из мешка и разложили перед
старушками.

Они хором залепетали:

– Ой, девоньки, да любой.
Мы же, почитай, не видим ничего.

– У меня вот один глаз на
восемьдесят процентов ослеп, другой
получше. Вот вторым вас немного вижу, правда, только очертания. Но вы
говорите-говорите. Так приятно слушать молодые голоса. А здесь их нет совсем.

В каждой комнате мы оставались хоть
ненадолго, хоть на пятнадцать минут. Просили рассказать нам о делах, о прошлой
жизни, обо всём, что захотят. Чтобы разговорить их, познакомиться поближе, сами
рассказывали о себе: дескать, простые девчонки из Москвы, учимся, работаем. Но
вообще-то мы не москвички, а из маленьких провинциальных городов. В столицу
приехали в институт поступать, а, поступив, остались. Бабушки слушали, а потом
и про себя начинали говорить. О многом: о молодости, о своих домашних питомцах,
о работе на селе. Чаще – о жизни уже здесь, в пансионате: как кормят, какой
концерт им устраивали на прошлый праздник, как удаётся или не очень справляться
с болячками. И только об одном молчали – о родственниках.

Именно поэтому, когда мы познакомились
с Анной Ивановной, больше всего меня
удивило, как много она рассказывает о своей семье. Как будто мы машинистки, а
она нам надиктовывает материал для книги.
На вид ей было лет семьдесят пять. По здешним меркам, молодая. У неё
сохранился ясный голубой взгляд и стройная, очень женственная фигура. С её плеч
ниспадало шерстяное манто – видно, связанное своими руками. Изысканное одеяние
и благородная осанка выдавали интеллигентскую породу, в то время как
большинство здесь было из простых рабочих. «Ну какая же она Анна Ивановна? – отметила
я про себя при виде её царских манер – Анна Иоанновна, не иначе»…

Нянечка-медсестра принесла в комнату уже
закипевший чайник. Разлили по чашкам. Стола не было, каждый пил на кровати, а
мы с Машей, сидя на стульях. Старушка начала свой рассказ:

– А я, детоньки, скоро отсюда уеду. Последний
мой Новый Год в этих стенах. Потом сразу домой
– к мужу и детям. Муж мой Ваня –
лётчик. Сейчас уже не летает – годы не те, а в молодости, где только не был,
во все советские республики слетал. Постоянно нам с детьми оттуда гостинцы
привозил, – вспоминала Анна Ивановна, прихлёбывая чай и закусывая его
шоколадной конфетой. – Помню, как из Казахстана яблоки привёз. Такие крупные да
такие красные. Не сравнить с нашей антоновкой. Я таких никогда не видела
больше. А в Армению летал, варенье привёз из зелёных грецких орехов. Тогда-то
мы не то что варенья из них, а сами-то эти орехи за диковину почитали.
Девчонкам всегда обновки покупал, вот из Узбекистана по тюбетейке приволок.
Дочек у нас две – Катюша и Оленька. Большие уже. Сами бабушками стали. А в
детстве смешные были. Наплетут себе косичек, как узбечки, тюбетейки эти натянут
и смеются. Носили их заместо панамки летом... Эх, к Ванечке и девочкам улететь
бы поскорее. Вот бы мне сейчас самолёт такой, как у Вани в молодости. Он всегда
на туполях летал. (На «ТУ», – догадалась
я).

Мы с интересом слушали рассказ Анны
Ивановны – уж очень удивительным было в этом доме повествование о своей семье,
ныне здравствующей и ждущей свою жену и маму домой. Другие обитатели с удовольствием пили чай с привезёнными нами
сладостями, но свою соседку слушали рассеянно, а некоторые и не слушали вовсе.
Однако никто не прерывал. «Завидуют по-тихому, – грешным делом подумала я. –
Ведь их самих родственники оставили здесь насовсем».

– Анна
Ивановна, а почему вы здесь оказались? – осмелилась спросить я.

– А так у меня, милая,
инфаркт микарда случился. После него я уже не могла сама за собой ухаживать. А
здесь за мной врачи присматривали, спасибо им. Но сейчас я уже в полном
порядке. Отошла, подлечилась. Да и Ваня пишет, что очень скучает. Так что скоро
поеду к ним. Вот только процедуры мои закончатся: медсестрёнки мне сейчас уколы
делают, лекарство какое-то колют. Вот как закончат, так я буду чумодан
паковать. Хорошо, что складываться недолго – два платья, халат, да теперь ещё и
ваша пижама.

В это время в комнату
вошёл Александр:

– Девчонки, пора. До Москвы путь не близкий.
Надо выезжать, если хотим до полуночи успеть.

– Уже? – запричитали
бабули, и в их глазах снова потухли искорки, зажегшиеся с нашим приездом. – Так
быстро время пролетело.

– Скоро приедем ещё. Не скучайте. И хорошего
Нового года, – крепко обнимали мы за худенькие плечи каждую бабушку, держали в
руках эти тёплые старческие руки, которые никак не хотели нас отпускать.
Отпускать людей, которые три часа назад были им ещё даже не знакомы. Кое-как,
скрепя сердце, расстались. На душе было гадкое чувство, знакомое с детства:
когда приласкаешь какого-то котёнка или щенка на улице, покормишь его, а
родители не разрешают взять домой. И вот ты несёшь этот шерстяной комочек,
который уже успел стать тебе другом, снова во двор. И пока несёшь, говоришь ему, как ты его
любишь, гладишь по холке, а он-то не понимает, что сейчас ты плюхнешь его на
землю, оставишь рядом с ним кусок колбасы и уйдешь. Паршиво. И только радость за Анну Ивановну,
которая скоро воссоединится с родственниками, лилась в тот момент елеем на моё
ноющее сердце. «Хоть кто-то здесь скоро будет счастлив», – подумала я.

Мы
уже вышли из дома, как на крыльце нас догнала нянечка и тихонько шепнула: «Нету
у неё никого. Муж-лётчик десять лет назад умер. Дети бросили, жильё отобрали. И
никуда она отсюда уже не уедет».



…Через пару месяцев,
когда в воздухе чувствовалось приближение весны, судьба вновь занесла нас в
этот дом у храма. Клавдия Петровна сообщила, что наша бабушка в манто умерла.
На её кровати уже была другая – новая обитательница этих мест. И только на
тумбочке рядом так и стояла подаренная нами вместе с пижамой игрушка – плюшевый
медведь. В лапах он держал сложенный пополам лист бумаги.

– Письмо, – кивнула на него нянечка. –
Мужу-лётчику и детям. Просила передать им, когда её не станет. Не поднимается
рука выбросить. Может, возьмёте?

Взяли. Вот говорят, что
килограмм пуха и килограмм железа весят одинаково. Не верьте. Даже
двадцатиграммовое письмо может оказаться пудовым. По крайней мере, таким грузом
легло на наше сердце послание Анны Ивановны, до конца верившей в жизнь мужа,
который умер, и во встречу с детьми, для которых умерла она.

А всё-таки, подумалось мне, она улетела к своему Ванечке...

1. В ДВУХ ШАГАХ ОТ ЖИЗНИ, СМЕРТИ И ЛЮБВИ


Не оглушай безоблачную тьму,
Не выбирай дорогу без ухабов.
Ты сам поймёшь однажды почему
Не стоит отбирать святое право
На умножение прошлого на ноль,
Хотя себя помножить будет проще,
А способов немного: алкоголь,
Наркотики, петля… Но только «Отче»
Не вспоминай. Всевышнему Отцу
Не до тебя (дела есть поважнее),
Приблизиться к вселенскому творцу
Не выйдет, лучше крепче и нежнее
Обнять зазнобу, в кудри запустив
Мужские руки, не оставив шансов
На отговорки и другой мотив,
Не быть с тобой, ведь дело не в финансах
И не в харизме (что тебе к лицу),
Не в пошлости, не в громком равнодушие.
Ты был бы рад холодному свинцу,
Хотя ты знаешь что-нибудь получше,
Чем девять граммов. Ставку на металл
Не стоит делать, он далек от правды.
Ты в мире не последний маргинал,
Не любишь неоправданной бравады.
В попытке избежать своей судьбы
Стреножишь время, оседлав пространство,
Но под тобой не встанет на дыбы
Река, познавши слово «постоянство».
Как уходить настанет твой черёд,
Смотри вперёд, улыбкой освещая
Свой путь, а смерть руками разведёт
И улыбнётся: «Недостоин рая».
И в ад дороги тоже не найти,
Чистилище единственное место,
Где у поэтов сходятся пути,
А после не восстать и не воскреснуть
Из мертвых. Но сейчас любовь сильней,
И вера, и надежда в спину дышать.
Ты выбираешь жизнь она ценней,
Пока не прозвучал могильный скрежет
Резной оградки в полной тишине,
Как затухающие солнце на закате.
Вся истина покоится в вине
И в женщине в наброшенном халате
На плечи (в свете призрачной луны),
Со взглядом ярче самых ярких звезд,
И вы бесповоротно влюблены,
И кажется, что это всё всерьёз.

⁣2. ВРЕМЯ НА ГРАНИЦЕ ЭПОХ


Слово упало на паперть, пойди, собери,
Звонкие звуки внезапно сменили глухие.
Гласные стали согласными, время внутри
Остановилось, в пространстве иная стихия
Гложет тебя и ломает моральные льды,
И открывается настежь окно Овертона.
Не покидает незримое чувство страды,
Век урожай собирает из душ невесомых,
Из потаённых камней, из шагреневых кож,
Из колокольного звона над русским простором.
Истина рядом. Что тебе, правда и ложь?
Опровергать не положено прошлых историй.
Не остановишь немыслимое колесо,
Коловращение идёт, не узреть завершенья.
Кто-то смахнëт балахон и увидит лицо
Той, у которой не стоит простить о прощенье.
Голос осядет на мельничные жернова,
Всё перемелется, всё до последней песчинки,
В этом бушующем хаосе жизнь не нова,
Так исчезали на карте Великие Инки.
Путь сквозь туман, впереди непроглядная гладь –
Эта дорога сердец в ожиданье финала.
Где же твой рай, где ослепительный ад?
Сколько отпущено? Мало мгновения, мало
Для узнавания сути вещей и судьбы,
Если ты смотришь в глубины идущих событий.
Вечные поиски и погружение в труды
Древние, если увлёкся, уже не закрыть их.
Всё в аналогиях и в параллелях эпох,
Нет, непрямых, сплошь зигзаги, овраги и мели.
Если тебя направляет неправедный Бог,
Сможешь ли ты в наивысшую силу поверить?



3. ⁣ОКТЯБРИТСЯ ДУША

Октябрь ложится на улицы
жёлтым ковром.
Город – серый колодец,
зачем-то в туман облачённый.
Возвращается прошлое к нам,
не ушедшим, добром.
И в последнем дыхание мир
предстаёт обнажённым,
Прислоняясь к плечу,
и ладонь, обнимая ладонь,
Упадёт в территорию грёз,
разговоры излишни.
Время не принимать суету
облетающих крон.
Слово сказано
и прикрепляется к памяти личной.
У любви есть сейчас,
не оставить её на потом.
Кто отбросит всё маски,
как будто увядшие листья?
Кто останется
самым желанным навеки стихом?
Но летят тихо вниз
календарные красные числа,
Застилая дорогу идущих
с начала времён,
Их шаги обрываются молча
в холодную вечность,
Список, канувших в Лету*,
пополнят немало имён.
Ощущая паденье,
ты тоже уйдёшь им навстречу.
Не законченный путь.
В увядание ложных надежд
Октябрится душа,
подчиняясь осенним законам.
Через облачность дня
открывается яркая брешь,
И холодный овал
согревает, нависшей иконой...


4. ⁣ЭТЮД РАННЕГО УТРА


Транжиря свет в остатках ночи,
Ловя границы светотьмы,
Неуловим бегущий почерк
И письмена твои немы.
В молчание пребывают буквы
Слепых и нерушимых слов,
И голос твой, как эхо, гулкий
Гуляет между берегов,
Меж явью утренней и навью,
Закон не писан для стихов,
Строфа любовью и печалью
Наполнена, и может Бог
Превыше всех над этим миром,
В руках его рожденный ты,
Чтоб оставаться тем фронтиром
На грани звонкой пустоты.
Предчувствуя её объятья,
Сбивая спесь своей строкой,
Ты с вечности снимаешь платье
Протянутой во тьму рукой.

1. ⁣Вынужденная мера

Когда меня не станет, точно знаю -
на этом месте будет кто-то новый,
кто поменяет вехи мироздания,
прочертит в них иные горизонты,
или, быть может, прорастёт другое,
безумное и раненое эго -
и свет исчезнет, как с полотен Гойи,
разрезав швы по радиусу неба.

В сей судный час быть сильным
стало трудно -
сгорают люди в бешеном пожаре,
плодятся только трусы да иуды,
опоры века стали очень шатки.
Таща свой крест под смерти страшный хохот
и демонов объяв в распаде мысли,
кипит душа в предчувствии исхода,
и вечность рвёт отсутствие в ней смысла.

Движенье вспять - совсем не трусость даже,
горизонталь - удел наш после смерти,
мы вынуждены прятаться от павших
под собственным распятием рассветов,
бежать от искалеченных пороком
и ложной верой подлинных величий,
узрев в бесчеловечном мраке окон
своё безмерно страшное обличье.

Колдунья-ночь гадает по ладони,
Прочерчивая циркулем по коже
Ушедшие года, чужие роли,
улыбки неслучившихся прохожих…


Мы бродим по маршрутам троп неверных,
стучимся в двери "мёртвых" адресатов...
И только боль не чувствует ни меры,
ни времени, развенчанного Сартром.


2. ⁣СЕКРЕТ ДАТСКОГО СЧАСТЬЯ

Из недр земли ползёт моя печаль,
укутывая ситцем бездорожье
избитых мыслей, скомканных начал,
и кажется до боли невозможным
присутствие себя самой
в руках простого дня,
распахнутого настежь для чьих-то слёз,
рисующих по коже
безудержными каплями дождя
загадки друг на друга не похожих
далёких звёзд,
рассыпавшихся дрожью
на жизнью перепаханных полях...

И всё же

мой каждый миг стирается в уме,
бессмысленности тень ломает крылья...
наверно, мне, не знавшей полумер,
не смочь понять преемственность безрыбья
над выбором гореть
в расколотых строках своей души,
неизлечимо буйной и нервозной...
и не смирясь ни с ретушью покоя,
ни с рокотом тиши,
себя тащить со дна водоворота
и всплыть,
испив до капли безысходность,
и просто жить.

Непросто жить...

душа моя, как сумасшедший дом
в преддверии больничного обхода, -
роняя веру, сваливаясь в ком,
мир катится под плач чужого хора
в седой туман пустых материков,
чужих фигур, бездушных ледоходов,
пунктирных линий судеб мертвецов -
не ведая, что счастье лишь в одном -
касаться сердца, шедшего неровно
при взгляде на любимое лицо,
при каждом всплеске искреннего слова,
звучащего со мною в унисон.


3. ⁣Деревья умирают… разве это кому-нибудь нужно?

Жизнь колотит меня о земли вековую стать,
бутафорский убор украшает бесцветность слов,
А деревья стоят, словно стражи у ног Христа,
укрывая собой испещрённую верой плоть,
А деревья шумят, напевая мне о луне,
что упрямо горит на руках исступлённой тьмы,
Я хочу в эту ночь обнажённой плясать на ней,
и кричать, и кричать, пока крик не прорвёт нарыв,
И не вытечет боль из присыпанных пеплом ран,
истлевая под светом спустившихся ниже звёзд,
Взгляд небес не способен безмолвный рассвет предать,
даже если разрушен последний вселенский мост.

Но безумная память стекает по мозжечку,
застывая в затылке скупым ледяным мячом,
Что такое любовь? Это то, что в накале чувств
обнуляет бездумно избитых ошибок счёт,
Что такое мечта? Это ломких иллюзий пыль,
как и сны -исступлённых и тайных желаний клеть,
И деревья умолкли, но в каждом движении - мысль,
что рождает надежду ходить по другой земле.


А деревья стоят, улыбаясь слегка - слегка:
ну куда им бежать от бессмертных своих корней?
Под бесчестьем людским только глубже врастают в ад,
где играют Шопена лишь третью из всех частей.
Я -смотритель своих безнадёжно пустых высот
и посредник меж спящих и бурных летящих дней,
Сквозь огонь и туман где-то там у больших мостов,
может быть, кто-то видит мою костяную тень…


И куда мне идти?
Под ногами закат хрустит
и меняет узоры под кистью не в тех руках,
Но я делаю шаг
в бесконечность иных стихий – больше
некуда
некуда
некуда
отступать.

4. ⁣Утопи меня в пустоте

Утопи меня в пустоте, крепче руку держи на шее,
В веке бешеных скоростей личный омут куда страшнее
Перекрёстков, распятых злом, небосводов с бельмом смердящим,
Феерично тупых голов с микросхемами псевдосчастья.

Я ослепла от фонарей и оглохла от громкой речи,
И не верю ни в добрых фей, ни в коронную безупречность,
Мысли вязнут в болотной лжи слов, утративших силу трения,
В смелых взглядах, на вид живых, разбиваю о дно колени.

Свет не греет в чужих домах, душ просторы сменили топи,
Я не то что схожу с ума, но устала от тленных копий
Кукловерти незрелых дней, обнажённых изгибов ночи, -
Ты, я знаю, идёшь ко мне, но у времени путь короче.

⁣Здравствуйте. Я
Марина Аншина Подборка стихотворений. Номинация – “Поэзия””.

Я
сегодня стою в дозоре

Я сегодня стою в дозоре,

Чтобы в дом не пустить беду,

Точным словом унять раздоры,

Развернуть на приязнь вражду.

Прохожу по границе света,

Наступаю на тени тьмы,

Научилась хранить секреты,

Чтобы зря не смущать умы.

Ни во что до конца не верю,

Сомневаюсь в своих правах,

Но стою, прислонившись к двери,

Побеждая холодный страх.

Напрягая глаза и уши,

Отвергая покой и сон,

Я учусь говорить и слушать.

Многозвучье со всех сторон.

Столько в нем и угроз, и вздора,

Мысли мечутся, как в бреду.

Я сегодня стою в дозоре,

Чтобы в дом не пустить беду.



Души
заветный монастырь

Души заветный монастырь,

Воспоминаний светлых место!

Тут всё плохое сгинет в пыль,

А всё хорошее воскреснет.

В простую раковину дней

Залезть удастся, словно в кокон.

В нём нету места для теней,

Как нету ни дверей, ни окон.

Здесь территория проста:

Под камертон сердечной мышцы

Легко прошедшее листать,

И разговаривать, и мыслить.

Молвой удастся пренебречь,

Смириться, с тем, что счастьем брошен,

Не замечать ненужных встреч,

И скинуть с плеч ошибок ношу.

Тут можно переждать беду,

Не выполнять ничьих решений,

И говорить почти в бреду,

И под топор подставить шею.

Тут можно всё. Мотор судьбы

Урчит отчётливей, но тише.

Часы устали от ходьбы,

И их никто почти не слышит.

Но угнетает душу страх

Не дотянуть до светлой вести,

Что всё плохое сгинет в прах,

А всё хорошее воскреснет.



Длинный
день

Какой
сегодня длинный день.

Я не смогла припомнить утро:

Ни разговоров карамель,

Ни силуэт пейзажа смутный,

Ни мыслей драное рядно,

Ни чувства сломанные стебли.

Но ощущение одно

Царапает мне душу гребнем:

В часах, что сонно протекли,

Был спрятан двигатель событий.

Я, натыкаясь на углы,

Не проявила нужный прыти.

И что-то важное теперь

Произойти никак не сможет,

Как будто затворилась дверь,

И часть души закрылась тоже.









Сон в
летнюю ночь

Кого можно встретить в заветных лесах,

Кто выйдет навстречу из сумрачной чащи,

Какие движения вызовут страх,

Чьей волей Пандорин откроется ящик?

Теорий немало бесплотных существ,

Что так непоседливы и своенравны.

Но нет для защиты проверенных средств,

Когда начинают проказничать фавны.

Каких только каверз не выдумал свет.

Душа истекает и кровью, и лимфой.

И мочи противиться мороку нет,

Когда распевают затейницы нимфы.

А если под деревом сладко уснуть,

Устав от игры в догонялки с тенями,

То можно себя и других обмануть:

Назвать, что привиделось, летними снами.



Осень

Мне дал пощечину упавший с неба лист

За то, что не успела измениться,

За то, что как завзятый пессимист,

Смотрю на мир сквозь чёрные ресницы,

Что ветвь живую не смогла спасти

От осени зловещего порыва,

Что ветру позволяю размести

То золото, что было так красиво.

И защитить я не смогу его

От белых мух, что холодом измучат.

Но только скоро будет Рождество,

И как узнать, что нам готовит случай.

⁣​
​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ***
Я не стану твоим послесловьем,
Эхом горнов и светом гербов.
Я нечаянной давней любовью
Отравила и душу и кровь.
​
Всё теперь под твоею рукою -
Звёзды, шёпот полей и земля.
Вот и я обратилась рекою,
Чтобы жить, отражая тебя.
​
Эта жадность до смысла и слова! -
Ты из прошлого сумрачных дней.
Мы напрасно, наверное, снова
Обратились бессовестно к ней.
​
И в манжетах на смуглых запястьях
Я носила отчаянье дня,
Предпоследнее горькое счастье -
Умереть, ожидая тебя.
​
​
СОН
Мне снился сон: пушинкой по воде,
Гонимой ветром и волной влекомой,
Меня прибило к берегу пустому,
Чтобы одну оставить в тишине.

Был долгим путь, истерзана душа,
И я просила небо об одном -
Найти давно забытый мною дом,
Где я могла смеяться и дышать.

Мне голос был, он звал меня туда,
Где эфемерны запахи и звуки,
Где ты ко мне протягиваешь руки,
Но только миг нам для прощания дан...

И в свете дня я чувствовала их -
Мгновения, которых не хватило,
И поцелуев горестных твоих
Целительную ангельскую силу.
​
31.03.2021, Симферополь
​
​
ЛИОН. Les mots mortels.
Несколько слов, остро заточенных,
И враг навсегда затих.
Смотрит с холма Фурвьер позолоченный
Девы Марии лик.

Видишь, где Рона с сестрой встречается?
Даль над рекой свежа.
Тихо, как таинство, мне открывается
Пламенный свод Сен-Жан.​

К черной богине Кибеле в отчаянии
Здесь пронеслись быки.
Также и мы... Не брели на заклание, -
Мчались наперегонки.

Стал даже воздух для нас губителен,
Ядами напоен.
Жертву прекрасней и искупительней
Помнишь ли ты, Лион?

Наглухо нежность во мне заколочена,
Голос мой не дрожит.
Несколько фраз, остро отточенных,
И душа воспарит.
​
26.12.2020, Санкт-Петербург
​
​
​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ***
Говорят, это только ссадины.
Что ж, цена их невысока...
Где-то возле яремной впадины
Ожидаю удар клинка.
​
Бросить войско в атаку яростно,
После боя считать урон -
Вынуждают нас обстоятельства,
Как Риверу и Кальдерон.
​
Обвиняешь в высокопарности
Ты, победою опьянен.
Я сегодня приму предательство
От того, кто приговорен.
​
Сонно катится по параболе
Время - высшее существо.
Выбирая, кем быть израненной,
Я опять предпочла Его.
​
29.10.2019
​
​
Зачем-то мне помнится Фетхие...
Деталями пренебрегу, -
Цветастые лодочки ветхие
И мальчики на берегу,


Их быстрые тени беспечные
Дурачатся между камней.
Там сосны остроконечные,
Острее печали моей.


Там легкость невыносимая
Лазурью горит, как ожог,
И волны почти без усилия
Скалу обращают в песок.


Там в воздухе вязком жасминовом
Закат раскален докрасна,
И песнь муаззина призывная
Уже с минарета слышна.


Проснусь и в поту, и в смятении,
Достигнув сакрального дна.
"Спешите, спешите к спасению,
Молитва прекраснее сна!"
​

⁣⁣«Инфекция»

– Когда-то в моем мире гнездились бабочки…
– Ты ничего не путаешь? Разве бабочки гнездятся? Они ведь насекомые...
– Как ты говоришь «На-се-ко-мы-е»? Странное слово, оно как будто ползёт… Но бабочки, они же летают! Я просыпался пораньше, чтобы не пропустить, как на небосклоне с востока поднимается синее солнце, а с запада навстречу ему желтое… Знаешь, как сложно не упустить рассвет, когда у тебя два солнца, ведь я обычный и у меня нет глаз на затылке… Но благодаря этому я стал изобретателем!
– Так ты изобретатель?!
– Конечно. Если тебе чего-то недостаёт, то это повод что-нибудь изобрести. Первым делом я изобрёл «противовизор», ну как бы тебе объяснить… Это такая штука, которую ты надеваешь на голову и можешь видеть одновременно противоположные стороны света! Её можно сделать из плодов шляпного дерева.
– Шляпного дерева?!?
– Ну, да… шляпного дерева! Они очень высокие и ветвистые, а по цветкам можно заранее угадать форму плодов. Вот, например, если цветок синий, из него обязательно созреет цилиндр… Синее солнце поднимается немного лениво, оно потягивается, зевает, трёт свои круглые глазки, знаешь, оно так смешно морщится, наверное, пугается собственного света. Жёлтое солнце, наоборот, всегда спешит, и всегда немного опаздывает.
– Спешит и опаздывает!?...
– Так задумано кем-то, чтоб они не столкнулись. Представь, восток становится голубичным, а запад – медовым, эти
два сиропа медленно текут и встретившись перемешиваются. В этот миг мой мир становится нежно зеленым и живым! Я звал своих друзей, и мы бежали в шляпный лес. Нужно всегда следить за деревьями, если плод перерастет, он обломит ветку, шляпы нужно снимать вовремя! Некоторые думают, что, собирая урожай, деревья нужно трясти, или стучать посильнее, но я изобрел способ получше: дерево просто нужно пощекотать!
– А бабочки?
– Бабочки гнездятся на отвесных скалах, всю свою жизнь они проводят в небе, у них огромные крылья, а ножки слабые, разбежаться и взлететь они могут только пока не выросли, а после им нужно строить свои гнезда между небом и землёй. Скалы самое удобное место! От того, что взрослые бабочки живут высоко, их малышам нужна помощь, ведь на скалах не растет арбузная трава. Ах, сколько счастливых забот было в моем мире! Тогда я не знал, что однажды всё изменится…
– А что случилось?
– Инфекция… Она очень опасна и разрушает все! Нам не спрятаться, она повсюду…
– Какая она?
– Я не всё понял, лишь смог разглядеть её симптомы… Однажды я готовился к рассвету… и на краю горизонта увидел крошечную точку, скоро я понял, что она движется… постепенно обретая очертания, человека. Я так
обрадовался! «Кто он?!» – думал я, – «Как хорошо, что он появился!». Зараженный пришёл в серединке дня... Он был точно я, но только серый, почти чёрный… как сажа, пепел или вакса для ботинок… от него пахло дымом… будто он горел изнутри … Ещё, от него веяло холодом какого я не знал прежде….

Анна глянула в зеркало, поморщилась в неприязни, зеркало ответило взаимностью… Женщина уткнулась в махровое полотенце и, опасаясь встретиться с неприятным ей лицом, быстро выскочила из ванной.
– Зачем? Зачем?! Зачем!?! Терпела, боролась, жалела, прощала… ради него, ради дочери, ради того,
чтоб было всё как у всех! За что?!? – беззвучно кричала она у распахнутого
шкафа, – А он! Предал и ушёл…
– Почему!? – в отчаянье прошелестела вслух, вздрогнула, нервно посмотрела на часы, – Половина
восьмого. Пора!
Анна поёжилась, схватила что-то первое попавшееся под руку. Платье повисло на поникших плечах,
серо-зелёный цвет придал погасшим глазам ещё большую усталость, а мешковатая
форма обострила болезненную худобу.
– Надо, – уговаривая саму себя, впихнула в рот столовую ложку овсяной каши и, преодолевая
рвотный позыв, зажмурилась... После направилась в прихожую.
Сумка. Ключи. Ступеньки. Скрипуча дверь. Улица. Гололед. Остановка.
– Анна Александровна, привет! – как протяжный визг тормозов раздался весёлый голосок позади.
«Господи, ЗА ЧТО?!?» – женщина умоляюще посмотрела на приближающуюся коллегу.
– Привет, Аня! – широко улыбалась та, что-то зловещее чудилось в этом оскале.
Анна Александровна испуганно озиралась. На остановке толпились школьники, мамочки с детишками,
женщины, мужчины, знакомые и незнакомые сливаясь в безликую массу чуждого и опасного ей мира.
– Грустненькая такая… Случилось что-то?
– Да, нет… – выдавила Анна Александровна.
– Может, сегодня вечером в гости придёшь, чайку попьем, поболтаем?
Анну Александровну передернуло: «Что за чушь!?». Ей вообще не хотелось выходить из дома, если б не нужда обеспечивать дочь студентку, она в лучшем случае уволилась с работы, а в идеальном – погрузилась в вечный сон.
– Нет. Дел много. Не до гостей! – проскрипела она.
Но коллега сдаваться не собиралась. Так бывает, счастливым людям отчего-то хочется, чтобы весь мир жил их счастьем, всем своим существом они кричат «ЭЙ, ты, радуйся! Посмотри, как всё прекрасно вокруг!»
– Аня не говори «нет», подумай! – искрились зелёные глазки, а по нежным щёчкам растекался здоровый румянец, – После уроков к тебе забегу. Хорошо!
– М… – недовольно промычала Анна, ей захотелось сказать что-то резкое, гадкое, чтоб навсегда прекратить этот бессмысленный разговор, но подошёл спасительный автобус, и Анна Александровна юркнула в открытую дверь, а протиснувшись вперед, оказалась отгорожена живой стеной от назойливой коллеги. Она облегчённо вздохнула: «И
так! Терпела, боролась, жалела, прощала… ради него, ради дочери … А он ушел! Он всё равно ушёл… Предатель!»

– Он то стонал печально, то злобно скрипел, часто закатывал глаза, а после рычал и лаял… Мы не понимали его, а вот бабочки догадались, что слишком опасен…Опасен для целого МИРА, а может даже и больше… ведь ин-фе-к-ци-я алчна, ей не надо всё… Приглядись ко мне внимательней, прислушайся. Если заметишь, язвительный прищур, кривую ухмылку, услышишь в словах что-то скрипучее, режущее и колючее, запомни – это самые первые её приметы.

Семиклассник Витька Крачкин в очередной раз опаздывал в школу. За прошедшее лето он вытянулся на двадцать сантиметров и из пухленького конопатого мальчишки превратился в длинного угловатого подростка с бешеным аппетитом и строптивым характером. Изо всех перемен для матери самой неприятной в Витьке стала его утренняя
сонливость. Если раньше её Витюшка по первой команде подпрыгивал с кровати, то теперь всякое утро начиналось с десяти побудок, уговоров и увещеваний... Витька вбежал в гардероб, когда по школе уже заливался нетерпеливый звонок.
– Эх, Витя, Витя! – качала головой гардеробщица Маргарита Петровна, – Уже который раз опаздываешь!
– Ага, просыпаю, тётя Маргарита… – кивнул Витя и поспешил в класс.
Анна Александровна как раз приступала к объяснению новой темы. «Терпела, боролась, жалела, прощала… ради него, ради дочери … А он ушел! Он всё равно ушёл… Предатель!» – громко стучал мел по доске. «Сама виновата? Надоела? Некрасивая?» – скосился прямоугольный параллелепипед.
Анна Александровна сжала губы и ткнула в него указкой.
– Начнем! – скомандовала она.
Дверь распахнулась, Витька Крачкин проскользил мимо неё к своему учебному месту…этого легкого движения воздуха было достаточно… И Анна Александровна вспыхнула:
– Крачкин! Какого чёрта ты ломишься в кабинет без стука?! Это какое по счёту опоздание!?! Ты совершенно обнаглел!!! – её голос стал скрипуче-визгливым, лицо исказила гримаса ненависти, взгляд впился в растерянного Витьку, отыскивая в рыжем подростке черты самого главного на земле зла.
Витька переминался с ноги на ногу.
Анна Александровна направилась к виновнику:
– Бесполезный человек! Безответственный разгильдяй! Оболтус! Тунеядец!
– Что вы на меня кричите? – не выдержал Витька.
Анна Александровна остановилась. Мальчик смотрел с вызовом.
– Ах, ты, наглец! – прошипела она, – Ещё смеешь мне огрызаться! Выйди вон! Сейчас же!!!
Витька окаменел. Класс молчал. Когда пауза затянулась, Анна Александровна хмыкнула, и, вернувшись к учительскому столу, склонилась над журналом:
– Два тебе Крачкин сегодня! За поведение! – она выпрямилась – Я требую, чтоб ты сейчас же вышел из кабинета и без родителей ко мне на математику не являлся!
Лицо мальчишки пылало, а на глазах выступили предательские слёзы.
Но Анну Александровну это только задорило:
– Если сейчас же ты не выйдешь, выйду я и вернусь я с директором! А после – накажу весь класс!!!
– Иди уже, Крача! – крикнул кто-то с задних парт и по классу прокатился недовольный шум.
Витька схватил портфель и рванул из кабинета.
– Что ж, продолжим урок… – ухмыльнулась Анна Александровна и направилась к доске.


– Инфекция расползается быстро: спорами грубых окриков, бациллами ядовитых взглядов, потоком грязных слов и
конвульсиями жестоких поступков… Первыми заболели бабочки … У них почернели крылья, порхая над землей они пачкали небо чёрной сажей. Совсем скоро небо стало грязно-серым. Мы перестали видеть восходы, а ещё начались горько-соленые дожди. Эти дожди смешиваясь с золотыми реками, отравляли всё вокруг… В моём мире
воцарилась чёрно-чёрная ночь, и звезды больше не пели, а злобно рычали и лаяли…


Витька пронёсся по коридору, вылетел в холл, и даже не заметил, как споткнулся и перевернул горшок
с фикусом… Едкие слёзы жгли глаза. Цветущая жизнь превратилась в куски битой керамики, сломанные ветки и груду чего-то грязного…

– Витя, а ты куда это собрался? – удивилась гардеробщица.
– Меня выгнали! Домой! – взвизгнул Витька.
Маргарита Петровна, подошла к мальчишке:
– Ну, Витя, ты чего? Давай-ка, перемены дождёмся, сходим к учителю, поговорим по-хорошему…
– Никуда я не пойду! Отстаньте от меня! – он выдернул куртку из рук женщины, – Надоели вы все! Что вы лезете!?
Маргарита Петровна оторопела.
– Что с тобой, Витя? – прошептала она с досадой.
– Да пошли вы! – крикнул Витя и, испугавшись собственного голоса, вздрогнул и побежал прочь.


– Чёртовы деточки! – возмущалась уборщица, сметая в совок землю. – Это ж надо такой фикус был пышный! Вот и сволочи!
– Тётя Арина, – обратился четвероклассник Пашка, – А что кто-то фикус сломал?
– А ты слепой? Не видишь? – всплеснула руками тётя Арина, и, пригрозив веником, продолжила, – Вот
такой же как ты пакостник!
– Это не я… – начал оправдываться Пашка.
– Иди отсюда! – рявкнула уборщица и отвернулась.

Паша скривил ей злобную мордочку в ответ, потряс кулачком, и сложив руки в замок на груди стал мрачно прохаживаться по коридору. Неподалеку резвились девочки. Внимание Пашки привлекла одноклассница – полненькая и неуклюжая Ленка Скоробогатова.
– Эй, Скорободушка – толстая подушка! – взвизгнул Пашка, показал язык и начал подпрыгивать.
– Я всё маме расскажу … – надулась девочка.
– Ябеда – толстуха! Жирная – жируха! – зло хохотал Пашка.
– Ну, Пашка – какашка, держись! – Ленка кинулась на обидчика.


Молодая и элегантная дама, специалист службы социальной защиты населения, уже накинула кашемировое пальто, чтоб сбегать во время обеда в магазин за новой блузкой, как вдруг в сумочке зазвонил телефон.
– Добрый день, я вас слушаю, – вкрадчиво, но выразительно ответить дама.
– Вот и слушай! Если еще твоя дочка тронет моего ребёнка, я ей все ноги поотрываю и скажу, что так и было! – выругались ей в ухо.
Бархат в голосе испарился, и дама взвизгнула:
– Ты кто? Ты чё орешь?
– Я мама Паши Сергеева! Ваша Дочь моего сына ударила учебником так, что у него шишка на весь лоб!
Дальше обе женщины иступлено орали:
– Чё орёшь? Сама заткнись! Да я на вас заявление напишу! Идиотка! Сама дура!!!
Тем временем в кабинет прошаркала скрюченная старушка. Элегантная дама бросила телефон.
– У меня обед! – отрезала она.
– Вы меня простите, можно к вам по вопросу… – мямлила старушка умоляюще – Я не на тот автобус села,
два квартала пришлось идти пешком… ещё раз извините, но мне всего спросить…
Но дама демонстративно застегнула пуговицы, взбила упругие локоны и вопросительно уставилась на старушку.
– Ну, как же… еще же без десяти? – жалобно лепетала старушка и ещё больше скрючивалась.
– А вы мне собрались на время указывать? Сказано – обед! И не надо скандалить! –– и дама жестом указала посетительнице на выход.
– Да что же это такое! – завопила старушка и попятилась из кабинета…

Анна Александровна равнодушно смотрела на полки с продуктами. Ни цветные баночки, ни блестящие пакеты, ни яркие коробки – ничто не привлекало её внимания. «Что она ко мне привязалась?» – думала Анна, искоса поглядывая на коллегу, порхавшую по торговому залу.
– Чего встала посреди дороги! – и в бок вонзился острый локоть, а следом из тумана мыслей возникла скрюченная
старушка с недовольным лицом:
– Ты что одна тут? А? Придут! Встанут! Как будто людей вокруг нет… Берёшь что-то? – старуха сморщилась вопросительно.
Анна испугано съёжилась.
– Ну, а раз не берёшь, то отойди! – старуха бесцеремонно оттолкнула женщину…


– А тот зараженный?
– Он всё там же, скрипит зубами посреди болота, которое когда-то было цветущим лугом арбузной травы. Он совершенно истощен, измучен и одинок. Я узнал, что однажды, он пережил невыносимую боль, его унизили, предали, возможно, почти убили… Но он остался: пустой оболочкой, скоплением гнетущих мыслей, горькой обидой… Он тяжело болен и ядовит, но не безнадёжен...


Витька не спеша спускался с третьего этажа, он тайно надеялся, что гардеробщицы уже нет, наверное, смена её окончилась до обеда. Его сжигало чувство стыда за утреннюю выходку, а более всего кололо то, что вернувшись уже с мамой спустя тридцать минут после происшествия и встретившись с Маргаритой Петровной, он не обнаружил в ней никакого гнева. Женщина, казалось, всё пропустила мимо… Она так же приветливо улыбалась и даже ободрила маму, мол «ничего-ничего, мои мальчишки в своё время так бедокурили, что через день ей в школу хаживать приходилось». Весь день Витька думал лишь об этой странной Маргарите Петровне и чувство совестливой вины
становилось в нём крепче и сильней. Его надежды были напрасны… Маргарита Петровна тихонько мурлыкала под нос незатейливую песенку и лихо орудовала спицами, провязывая замысловатые крылья на крошечном свитерке. Мальчишка подошёл тихо. Маргарита Петровна, подняла взгляд и улыбнулась:
– Отучились-отмучились?
– Ага… – кивнул Витька и густо покраснел, – Вы, тётя Маргарита, того… Этого… Ну, короче… Я там утром…
Женщина молчала.
Витька собрался и с трепетом в голосе произнёс:
– Вы простите меня, пожалуйста...
– Прощаю, Витя…Прощаю!


– Значит всё ещё можно исправить?!
– Поэтому я здесь! Что-то важное должно произойти с тобой! – ребёнок крепко сжал холодную руку Анны, – Понимаешь, весь этот мир очень болен, из-за того, что болен Я!!!
«Я!» – протяжно раздалось вокруг, и в этот же миг Анна Александровна оказалась на берегу золотой реки. Женщина огляделась – удивительный зелёный мир с диковинными шляпными деревьями и арбузной травой. Ей нестерпимо захотелось пить. Склонившись к воде Анна беззвучно вскрикнула, в отражении на неё смотрели то маленький ребенок с живыми веселыми глазами, то серый, или чёрный, или чёрно-серый... как сажа, или пепел, или вакса для ботинок…
– Так это же Я! – закричала она и проснулась.



Набросив пальто, Анна пролетела по ступеням, выпорхнула на двор и застыла. Пушистой ватой в ночном ноябрьском небе кружился первый снег – белыми хлопьями засыпал простуженную от осенних сквозняков, землю. В пронзительной тишине ей почудился шелест крыльев: «Укрываем небесною ризою приболевший мир, даруя ему всё полезное коспасению».

⁣
Савина Ксения
"Легче бессердечным"



* * *
Я лавой исхожу,
Вот так живу,
А здесь
Нет для огня
Ни воздуха, ни пищи,
Здесь сердце не в цене.
Здесь чести нет,
Здесь быть не может славы.

И не хочу игрушкой быть
Ни в чьих руках,
Но и вещью бесцельной
Лежать, ото всех рук
Отлучённой
Не хочу.

Всё требует: “Решай!”.
А у меня ни гроша
За желанное заплатить.
Мне остаётся юлить
И лгать, зная,
Что не поможет.



* * *
Когда холодное солнце
Последний раз скупое тепло
Разливает
В неглубокие пиалы
Наших северных далей
Я вспоминаю —
Заходящее солнце
Над высокогорьем
В лозах винограда.

Вот так же сердце моё
Задарма отдаёт своё золото,
Теряя последние силы,
Перед тем, как надолго
Зима наступит
И к горизонту привяжет,
На других небесах восходить.

Вот так же, подобно солнцу —
Не нуждаюсь ни в одной
Из тьмы наград,
Довольна тем, что
С приходом осени
Я — разрезающий луч,
Вы — виноград.



* * *
В мою любовь произведён контрольный.
Моей любви больше не о чем печься
Не о чем просить жалобно.
Мою любовь легко заменили новой —
Красная армия,
Незаменимых нет.
И под арест, и на расстрел
Она пошла в числе многих,
Но непокорно шла —
Не трусила, любила жить,
Вины за собой не видела.
Хорошо, что не дрогнула
Рука комиссара,
Ведь любовь,
Изрешечённая пулями,
Всё не падала,
Всё не сводила глаз.



* * *
В этот дом покой входит
Как преступник,
Как хозяин входит в этот дом
Разлад.
Один отмычкой ржавой
Издёрганный замок ковыряет,
Другой сапогом дверь открывает
Так, что петли звенят.



* * *
Как тебе рассказать, что такое
Эта весна петербургская?

Будто святая, в мужской одежде,
Вновь ходит по улицам
И тайком освящает тёмные улицы.

Здесь один храм обезглавлен,
Другой восстановлен на скорую руку —
Пустые стоят.

Здесь строили дома молитвы,
Здесь строили дома культуры,
Ни те, ни другие
Не пережили
Внуков своих основателей —
Пустые стоят.

А всё ж подметены улицы черёмушным духом,
Вся черёмуха зацвела в городе!

Но голова кружится от отчаянной мысли —
“Ты родился и вырос в нищей стране...
Здесь каждая собака знает, что все богатства —
В горячем сердце, но на это,
Ни у кого, нет ни времени, ни ответа.
А дождутся — умер,
Равнодушно пройдут
Мимо холодного тела”.

И всё же молюсь на широкое небо
В ночи белой, пусть несёт от Обводного
Дохлой псиной,
Но в небесах такой синий!

Что битый час стоять готова, следить
Как не пускают тьму ночную
Одна, другая, третья зори.
Значит не зря построен
Мой благолепный город.

Не зря по весне на каждом кусте,
Будто уже в раю, птицы поют.



* * *
И только музыка такую власть имеет
На душу посмотреть как будто взять за плечи,
Встряхнуть её,
Резко в комнату войти,
Где она мотает дни
И говорит, что жить не хочет.
Но кто бы знал как сердцу надоело
В свою дудеть дуду —
“Я больше не могу,
Мне больше ничего не надо”.
Не выиграть, не переиграть
А только вновь перебирать
Одни и те же струны.

Мне говорят, что умным
Легче... Легче
Бессердечным
И глухим.



* * *
В июне выйду на парад,
На всех Советских,
Когда сирень стреляет,
Когда каштан палит напропалую,
Я слышу этот дух упрямый,
Торжественный и пряный.

Он всех зовёт —
Детей весеннего порыва,
Войска сердечного призыва
Сегодня быть должны в строю.

В июне выйду на войну
И всё добро отдам задаром,
Всё дорогое, нажитое отдам
Не выиграв ничего.

В такой высокий час,
Когда сама земля в запале,
Не время дорожить вещами,
Но время защищать любовь.



* * *
Не надо, нет, не надо.
Ничего не говори.

Есть час, когда чутьё вернее всякой мысли
По делу говорит.

Я выключу свет, выключу музыку,
И станет так слышно через мгновения,
Что идёт мой дом по земле вымерзшей,
Будто корабль по морю.
И ветер протяжно гудит вдоль бортов:

«Вам всем здесь не место!
Не для таких малых, не для таких слабых
Эти просторы,
И жалкая ваша посудина
Держится едва».

А куда я пойду? Жаром к постели прижатая, одна в моей комнате,
Напрасно под одеялами прячусь в себя –
Там тот же в неистовстве ветер
Вокруг меня разгоняет время.

И, если мне страшно,
Себе говорю тихонечко:

«Не он несёт меня неуправляемо,
Но я на полном ходу
В порт свой иду,
Это я разгоняю ветер».



* * *
Ты обречён, но говоришь иначе.
Когда ты обещаешь не скучать
Себе, но подлого прибоя
Дождливых нот
И в голосе твоём, и в голосе природы
Не убежать, не замочив души.

Когда б мы знали как оставить жизнь
В покое и не ждать причуды
От медленного тока дней
Стремительного тока года,
Да разве б прозябали как сейчас?

Холодная весна и ледяное лето,
Оцепенение народа, боль земли -
Всё это снова мимо нас проходит,
О, это вновь не мы.

Мы там где дождь любое небо моет
От старых слёз, запёкшейся крови,
Того, что вовсе не проходит,
Но может быть как мытое стекло-
Неясно, монотонно и сквозливо.
Назначено тебе.

⁣Здравствуйте. Я Илона Эсти. Подборка стихотворений. Номинация – “Поэзия"
⁣Эволюция.

Илона Эсти.

Уже веселее шагать мне ступеньками эволюции

Уже не саднят обиды, утраты не кажутся грустными

И юноша, с льдом обжигающим взглядом,

Которого знала ребенком недавно

Меня трепетать заставляет, едва появляется рядом

И я свое сердце послушаю…и рассмеюсь.

Неудач не боюсь, прощаясь- прощаю,

И все же ищу я в толпе …просто доброй улыбки намек

Еще – о, увы, до конца не освоен урок,

И я иногда спотыкаюсь, признаться уже не стыдясь,

И прыгаю вновь через лужи, и вроде не падаю в грязь

Но страхов увесистый груз-рюкзачок все же бьет по спине

И крылья раскрыть, вновь и вновь не дозволено мне……

Я читаю лето.

Илона Эсти.

Я проснусь сегодня рано-

В занавесках бьется ветер,

Бодро, ярко, неустанно

Солнце светит, солнце светит!



Здравствуй, лето золотое

Мы тебя так долго ждали

Тёмным утром, зябкой ночью

Тихо звали и мечтали-

Как под теплыми лучами

Море искры брызг разгонит,

Как зелеными коврами

Склоны гор крутых покроет

И пойдем в лесок с лукошком

Собирать твои подарки

Где на солнечной дорожке

Бабочки порхают стайкой







Я тебя читаю, лето

По сучкам на старом клёне,

По тропинкам, в чаще где-то

По травинкам в чистом поле

И в кроссвордах муравьиных

Отгадаю я секреты….

Путь зима не будет длинной,

Пусть подольше светит лето!


Янтарём тягучим мёда

Выпью я тебя до капли

В перламутре небосвода

Растворившись на закате.

19.03.21.

Там, где вчера

Илона Эсти

Там, где вчера было сердце- сейчас солнце.

Там, где вчера было больно- теперь вольно.

Прошлого нет, лишь обрывки воспоминаний

Я отпускаю к небу фонарик желаний

Пусть он летит и светит, даря радость

Пусть его носит ветер, щадит слякоть

Бремя обид и бед упадет в пропасть

Я забываю дерзость, забыв робость.

На безупречных весах мои вдох-выдох

Я отпускаю страх, да! Пускай выйдет.

Только тебя не гоню, и держать не стану.

Время играет, и фишки свои на места ставит.

23.02.2019






Крестики-нолики

Илона Эсти

Крестики, нолики- ничего нового

Играть по правилам – ах, что за чушь

Мальчики, девочки- ничего общего

Телосложение, вычитание душ

Милые пони по кругу без устали

По бесконечным аллеям грабль

Бедной Ассоль – умереть на пристани

Так и не выглядев свой корабль

И поскакала Ассоль отчаянно

Пони милого оседлав

И корабли как один отчалили

Нарушив празднество романных глав

Только Шекспир наблюдал с усмешкою

ус свой радостно теребя.

Как королева уходит пешкою

Бросив царство своё –от тебя.

И подмигнув ей, присвистнул- деточка!

Что ж ты , милая, так всерьез?

Эта пьеса твоя- лишь клеточка

пыль вселенной из смеха и слёз

Мир по-прежнему будет выкручен

По оси, или невпопад

Роль свою всяк обязан выучить

Нет со сцены пути назад.

Крестик нолику машет лапкою

Хромосомная нить дрожит

Будет роль твоя горькой иль сладкою-

Выбор твой- как ты хочешь жить?

09.03.19




ТЫ и ВЫ

Илона Эсти

Я на ты-льную сторону ладони своей

Тонкой струйкою пепел минувших дней

Посыпаю дрожа, затаив дыханье.



Подождав , пока Вы-скочить из груди

Лишь поверив, что все еще впереди

Перестанет пытаться сердце моё



По нейронам сетей и вай-фаев струн

Мы летим во вселенной при свете лун

Безуспешно исследуя мирозданье



Мониторов тонких зеркальный всплеск

Раб и пастырь разбитых былых надежд

Превращает истину во враньё.



Через эту призму меня не узнать

Кривым зеркалом смотрит неласково гладь

Но я верю , тот жар , что пылает в груди дарит свет.



Протяни ко мне руку. Пепел стряхни. Превращается Вы-ход

В звенящую мы-сль или нет…

03.10.19





Август

Илона Эсти.

Ах, мой милый Август, мой друг

Все прошло, проходишь и ты...

Час пробил, и теперь новый круг-

разбегись, чтоб набрать высоты.

И отсюда гляди веселей-

за закатом спешит рассвет,

и навстречу идет из дверей

то, что тенью кралось много лет.

Милый Август, постой, не спеши

нам здесь так не хватает тепла...

Милый Август, листва зашуршит

очень скоро, придет пора...

А пока в синеве небес

растворяются облака

я прошу- пусть в твореньи чудес

не устанет мой ум и рука.

9-10,21.2022.



Осень театр

Илона Эсти

Время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии...И.
Бродский.



Дождь с утра целый день не смолкая стучит по крыше

И ленивый хозяин с собакой гулять не вышел

Только я- вот сюрприз! Наконец полюбила осень.

Ну что толку гадать, сколько завтра дадут- пятьдесят, или двадцать восемь.

Хоть ищу каждый день в зеркалах я мифические морщины,

Но недавно , по просьбе, я слово дала быть всегда молодой-красивой

По аллеям за ручку гуляя с сыном.

А с привычкой дурной свое слово держать железно

Полечу за листвой, не боясь, в осознаний бездну.

Но махая кричать вам оттуда увы, не стану

И осенней порой навсегда я в весне останусь.

Кто мне сможет не дать по щелчку погрузиться в детство?

Я храню свой багаж, свое солнечное ( золотое свое) наследство

под рукой. Распихав по карманам линялых джинсов.

Чтобы в сказку попасть, мне не нужно разыскивать джина

Под дождем, на ветру, я под вечер пойду в театр

Закружившись в толпе вирусным маскарадом,

Где за пару часов проживается пара жизней

Скинув маску одну за другой с лиц замшелых истин.

Здравствуй мир, мой любимый шарик калейдоскопа!

Я картинку сложу из сияющих ярких стёкол!
22.10.20

⁣Ромашки

Мама, он мне дарит ромашки
И зачем то читает стихи,
Глупо и смешно по бумажке,
Надоел, говорю: « Уходи!»


Ну, зачем мне глупый мальчишка,
Нужен рыцарь, мне нужен герой,
Сердце подарить и влюбиться
Может зимой, а может весной.


Мама, а он мне дарит розы,
Вот букеты шикарнее нет!
Кино, ресторан, всё что хочу,
А любви, почему то вот нет.

Не любит Есенина, Блока
И не любит простые цвета,
А мне бы ромашек немного,
Лишь немного бы их теплоты.

Мама, разве в жизни бывает,
Но ведь тот он совсем не герой,
А сердце о чём то вздыхает
И хочет ромашек весной.

голубка


⁣слышал, он с ветром говорил,
и как не свой
клинья фотонов ловил наитием.
выпучив зрение в полуночи совой,
сердце пропитывал нАсквозь литием…

слышал, он реку заговаривал потечь вспять,
что потрачено в прошлом времени
с паводком выбросить под ветреную речь,
чтобы опять потерять.

человек без племени
часто блуждая потускневшими
огнями, воздух бессонницы евши клетками
вслух «говорил с ней»:

кукуррукуку…
глазами он говорил,
и плакали губы словами
кукуррукуку…
он говорил о голубке
с камнями.

"Герой"
Он пришёл с Войны,
В свой родимый край.
Сына мать встречай,
Крепко обнимай.

Он прошёл сквозь ад,
Боль потерь и мук.
Сам бы обнял,да,
Не хватает рук -

Без обеих рук,
Но зато - живой!
Грудь вся в орденах,
Весь, как лунь седой.

И встречала мать
Сына своего.
Всю войну ждала
Писем от него.

- Вот и дождалась...
Сын, сыночек мой,
Вот и дождалась...
Главное - живой! -

И рыдала мать
На груди у сына:
- Твой отец погиб.
Пал он под Берлином!

Сколько боли в тех
Маминых словах!
Сколько горьких слёз
На её губах, -
Не кончаются,
Всё текут рекой.

Их не вытереть,
Не смахнуть рукой...

"Валаамский Хор"

Поёт Валаамский Хор,
Плывут золотые рассветы,
Поёт Валаамский Хор,
И тянутся души к свету.
Молитва сердца напоит,
Наполнив Божественной силой.

Поёт Валаамский Хор -
Голос святой России!

"Солнечное счастье"

Вот оно сердечное участье,
(У меня рубля всего - то три)
_ Сколько стоит солнечное счастье?
Продавец ответил: - Так бери.
Он хитро, довольный, улыбался:
- Разве можно счастье продавать?!
Да бери! Бери, не сомневайся!
Я хочу тебя порадовать.
- Что вы, что вы, арбуз стоит денег.
- Не арбуз, ты счастье попросил.
Вот возьми, дарю! Бери без денег! -
Счастлив будь, коли душой красив!

Нёс арбуз и думал я о чуде.
Жизнь прекрасна, что ни говори!
А ещё прекрасней в жизни - люди!
Это ж надо! - Счастье подарил!

"Гармонь"

Не хочу я в кино,
Не пойду я на танцы,
Мне бы в руки - гармонь,
Так соскучились пальцы!
Мне б сыграть для души,
Я с судьбой не в ладу.
Дайте в руки гармонь,
Я вас не подведу.

Пусть по кнопочкам Жизнь
Пробежит, промелькнёт,
А душа соловьём запоёт,
Запоёт!
Затоскует душа
И расплачется вновь,
А я буду играть,
Буду петь про любовь.

Я с судьбой - не в ладу.
В сердуе боль - не унять.
Мне бы в руки гармонь!
Только, где ж её взять?!

Подарите гармонь....

"Вы просто обязаны..."

Вы будете жить!
Вы просто обязаны.
Вы будете жить...
Да! Будете жить!
Вы будете жить -
И эти всё сказано!
Всей грудью дышать,
Всем сердцем любить!

Вы Родины крылья,
Могучие крылья,
А, значит, лететь вам,
Не зная преград.
Мы знаем вас стойкими,
Мы помним вас сильными,
И верит в вас каждый
Бессмертный солдат!

Вы будете жить -
Назло всем смертям,
И все вы вернётесь
К своим матерям,
И к жёнам своим,
И к детям своим,
Ведь русский солдат, -
Он не победим!

Вы будете жить!
На то - Божья воля!
Вам стоя встречать
Рассвет в чистом поле,
И сеять хлеба,
И детей поднимать
За матушку - Русь
Всей грудью стоять!

Кому, как не вам?!
И этим всё сказано!
Вы будете жить!
Вы просто обязаны!

⁣Я приехала домой
В ненавистное село,
Где видно много звёзд на небе

Не люблю рано просыпаться в селе. Все бегают, кричат, жарят, кормят, плачут, прячутся. Под подушкой. Иногда под моей. Люблю сельские ночи, потому что все спят и потому что в городе нет звёзд, а тут они есть. Главное знать, как их видеть.

Взять старую куртку, которую не жалко бросить на землю. Книгу, чтобы держать в руках. Воду. Потому что сядете под сливовое дерево и будете есть сливы несколько часов. Незаметно съедите половину дерева и сил подняться за водой просто не останется, а всё село спит и никто не придёт на помощь. Очки. Главное не забыть про них, потому что без очков влияние противоположное. Вот представьте: надеваете вы очки(допустим в нашей вселенной не существует понятия «хорошее зрение»), смотрите на небо, находите созвездия, сидите под бабушкиной сливой в саду на куртке, примяв несколько слив под собой, прислушиваетесь к позднему велосипеду на улице и бежащему следом собачьему лаю. И всё прям так хорошо, душа радуется, только пения птичек не хватает. А теперь представьте, что вы очки забыли.

Созвездий не видно. Звёзд много, да, но все они путаются в кислородный коктейль. И вот ты уже не лежишь под сливой, о нет, ты даже не добродушно перепрыгиваешь между звёздами, утопая в правильных воспоминаниях. Теперь над тобой нависает оренбургский платок, который соединил всё в одном ворохе — и вот ты уже не властен над происходящим. Лишённый возможности разглядывать, ты засыпаешь на старой синей куртке и примятых чёрных сливах, ожидая увидеть сон, в котором, словно Маленький принц будешь прыгать со звезды на звезду.

Пуховый платок превращается в кислородный коктейль. Ты не качаешься в тепле, ты летишь сквозь ничего и цепляешься за него. Что попадёт в ладонь? Обо что ударишься головой или куда затянет калошу?

Холодно. Я сижу за своим столом и делаю уроки. Возможно холодно, потому что в ноябре сидеть за столом на балконе уже не стоит, но тут хотя бы можно спрятаться. И есть мороженое. Банановое. Нет, возможно больше холодно от него, но это же банановое мороженое! В тринадцать лет, такой обед верх пакости и счастья. Оно еще так тает в тарелке, что можно начинать пить, как будто арбуз — и поели и попили. Я слышу шаркающие шаги в коридоре и прячу тарелку в тумбочку со школьными тетрадями. Бабушка заходит в комнату и что-то говорит, но я не слышу. Думаю только о секрете в тумбочке. И как бы она туда не заглянула.

Как отвратно жить так близко к школе. Едва уроки заканчиваются — хоп — и ты дома. Даже нельзя погулять полчасика и подумать не о логарифмах. На кухонном столе моя забытая в тумбочке тарелка с мороженым. Во главе стола сидит отчим и ковыряется в зубах после мясного обеда.

— Садись.

Я сажусь с рюкзаком на спине, не снимая даже куртки.

— Уроки закончились двадцать минут назад. Ты через Чегем домой шла что-ли?

— Я дежурная сегодня. Полы мыла, Ольга Вячеславовна не отпускала.

Он усмехается и откладывает зубочистку. Садится ровно, и хотя на другом конце стола, но от его взгляда невозможно спрятаться.

— А дома ты помнишь когда последний раз мыла?

— Да, вчера тут, на кухне.

Он снова улыбается, радуясь, что поймал меня.

— На кухне она мыла, — тут уже откровенно смеётся, — СубхануЛлах. Полы надо мыть каждый день. Во всём доме. Сейчас договорим и пойдёшь мыть.

Этого следовало ожидать. Это происходит каждый раз.

— Почему ты украла моё мороженое.

Не вопрос. Но всё равно неожиданно.

— Я не украла…

— Да ладно? — кажется даже искренне удивлённый взгляд — а что же ты сделала?

— Ну это же не воровство, если я из своего холодильника съела мороженое.

— Из своего, — он смеётся ещё сильнее, но в один миг становится серьёзным, — в этом доме нет ничего твоего, здесь всё, — он обводит рукой кухню, — принадлежит мне. Ясно?

— Я не украла мороженое.

— Я задал вопрос.

— Оно лежало в морозильнике неделю и ты бы не вспомнил, если бы тарелку не нашла бабушка Валя.

— Да какая разница сколько он там лежал! Ты съела своё. А моё должно лежать в холодильнике. Хоть неделю, хоть месяц, даже если его придётся выкинуть. А ты взяла и украла его у меня. Значит ты воровка, так?

— Нет, — говорю сквозь зубы. Сдерживать обиду сложно, на грани невозможного.

— Не разговаривай со мной так.

И хотя у меня всё плывет от слёз, его бешеный взгляд не заметить сложно. Его не видишь, его чувствуешь. Кулаки сжаты, лицо краснеет, губы поджимаются. А глаза… В них смотреть нельзя. Но надо. Окаменеешь и будет чудом если сдержишь слёзы. Он не даст этого сделать. Будет давить до последнего и не давать отвести взгляд. Не моргает совсем. Не отводит взгляд. Будто приближается. На самом деле это ты уменьшаешься. Рассыпаешься, но нет. Нельзя рассыпаться. Надо смотреть в ответ. Не дышать. Не моргать. Смотрит исподлобья своими зелеными глазами, которые зрачок словно заполняет полностью. Главное не смотреть зло или обиженно. Петь песенку в голове. Не дать почувствовать страх. Его ноздри вздымаются, словно перед прыжком. Ему дышать можно. Значит конец близок. Солнышко лучисто, небеса-а так чисты. Едва заметно прищуривается. Открывает рот, чтобы что-то сказать. Освеща-ают нам дорогу с вы-со-ка. Скалится. Возможно выдаёт какой-то звук. Ждёт ли на-ас уда-ча. Щёлкает пальцами перед моим лицом.
— Иди полы мой.

«Слышал, она у вас подворовывать стала, Сергей рассказал»

Барахтаюсь в звёздах. Мне нужно вынырнуть, я больше не могу тут мёрзнуть. Срочно проснуться, срочно оказаться в селе под сливой. Только не там. Только не там. Только не там. Только не там. Только не там.