Номинация
Подкатегория
***
Хорошо на Аргентине. Там пингвины и лампадки,
Итальянки и кувшины с медом или молоком,
Там забытые тетрадки Велимира
И неясные повадки крокодила.
Там испанец и испанка
Губит голодом нанайца
Ночью жаркой, ой жаркой...
Там пингвины, аль крокодилы!
Ночью солнце проглотили!
Стонут, кричит, кличут Велимира -
Звезд господина, ой господина.
***
Пахнет фруктами и тетрадками, и застывшими песнями в них.
Там деревья сияют лампадками на больших полотнах твоих.
Там медвежата, что учится у мам не хотят,
И кривятся от страха чертята, вот те кляксы, что ты рисовал, ой рисовал.
Там как морожено тает скучный словарный диктант,
И вздыхают все буквы встревожено, над которыми ты засыпал, ой засыпал.
***
Мы на почте отправляли груз,
В нем сидел маленький индус.
Он сидел с открытым ртом
И не думал ни о чем.
Как индус туда попал?
Сборщик Ванька паковал...
Это вовсе не индус,
Это важный тайный груз!
Что за груз?
Знает лишь малыш индус.
Знает тот малыш индус.
***
И крылышкуя и волнуясь,
Летает муха Аня по полям.
А жук Антошка жужжит немножко
И ждет Анюту дома к двум часам!
Сценарий короткометражного фильма
КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? или ОБЩИЙ ЯЗЫК
1. НАТ. ДОРОГА.
Останавливается дрон-такси. Звуки аэропорта. В расфокусе множество машин.
2. ИНТ. САЛОН ТАКСИ.
Звучит электронный сигнал. На смарт-часах приличный молодой мужчина одетый в дорогую, но простую чёрную молодёжную одежду (ЛИОН), подтверждает прибытие такси, за ним плавно захлопывается дверь. Он на заднем сидении с полностью белым салоном наисовременнейшего дрон-такси без водителя, но с возможностью ручного подключения.
С другой стороны распахивается дверь и в такси на заднее сидение, рядом с молодым человеком, плюхается шустрый пузатый армянин в возрасте (ЛЕВОН).
ЛИОН
Excuse me. It`s mine..
(Извините. Это моё…)
ЛЕВОН
Э! Это моё такси!
В салоне загорается приятный свет. Звучит музыка.
ТАКСИ
Добро пожаловать, мистер Кюрегян. Welcome, mister Curigan. Пункт назначения «Яндекс.Отель.Зарядье». Destination point is «Yandex.Hotel.Zaryadye».
ЛИОН
(наперебой)
Yes! Yes! That is my point. I booked a room.
(Да! Да! Я о чём. Я арендовал там номер.)
ЛЕВОН
(наперебой)
Да! Спасибо. У меня там номер. Вылезай давай.
Такси трогается с места.
ЛИОН
Get out!
(Выметайся)
ЛЕВОН
Да сам ты кидала!
3. ИНТ. ТАКСИ.
Такси. Левон вольготно располагается в салоне, вытянув ноги между передними сиденьями. Лион внимательно рассматривает свои смарт-часы. С опаской косится на Левона.
4. ИНТ. ТАКСИ.—НАТ. ДОРОГА
Лион клюёт носом, прислонившись к стеклу. Левон подался вперед, с тревогой наблюдает за дорогой. Лион засыпает. Левон лезет через салон на водительское место. Усаживается.
ТАКСИ
Это противоречит условиям лицензионного соглашения. That is consistent with my terms of the license agreement.
ЛЕВОН
(из-под руля)
Чего там у тебя противоречит.
Левон надрывает проводки. В машине внезапно гаснет весь свет, она глохнет.
5. НАТ. ПОВОРОТ НА ЛЕСНУЮ ДОРОГУ.
Дрон-такси на развилке между гигантской пробкой и съездом в тёмный лес. В машине загорается свет, слышится звук двигателя, и загораются фары.
ЛЕВОН З/К
Ну, поехали.
Машина резко рвет вперед. В боковом окне видно, как Лион просыпается и беспокойно оглядывается по сторонам. Машина сворачивает в тёмный лес.
6. ИНТ. ТАКСИ.-НАТ. ЛЕСНАЯ ДОРОГА
Лион испуганно, но вежливо улыбается. Левон скалится в зеркало.
ЛЕВОН
Я отработал в Москве таксистом пятнадцать лет. Вот, ввели они этих дронов четыре года назад, и много хороших ребят осталось без работы. Почти все наши ушли в прокат сигвеев. Но ты не переживай. Мы сейчас всех обманем и объедем эту пробищу. Ты знаешь они там в семнадцатом стояли, в восемнадцатом и в двадцатом, в двадцать третьем стояли, и до сих пор стоят.
Лион пытается панически открыть дверь.
ЛИОН
(сначала шёпотом, потом всё громче, одновременно с Левоном)
Stop the car! I’m asking you! Please! Stop the car! It`s your car. I understood that. Take it back. I don’t need it. For the name of God! Please! Let me go!
(Остановите машину! Я прошу Вас! Пожалуйста! Это ваше такси. Я всё понял. Забирайте его на здоровье. Оно мне не нужно. Христом Богом вас заклинаю! Прошу! Выпустите меня!)
ЛЕВОН
Что ты? Что? Остановить? Зачем? Что? Да стою я. Стою.
Лион открывает дверь срывается с места прям в чащу тёмного леса. Бежит. Ветка дерева бьёт его по лицу и Лион падает.
ЛЕВОН
Ты что? Эй! Писать что ли?
Тишина. Левон сидит в машине. Лиона нет. Левон выходит.
ЛЕВОН
Эй. Окай?… Ты что? Писаешь? Или что ты делаешь?
Тишина. Левон идёт по лесу. Приближается к ветке. На ней кровь.
ЛЕВОН
(с ужасом, наклоняется)
Эй! Чёрный?..
Хлопок закрывающейся автомобильной двери. Левон вздрагивает.
7. ИНТ. ТАКСИ.
Лион наклоняется над динамиком.
ЛИОН
Let’s go.
(Поехали)
Машина не реагирует. Лион пытается сам понять, как завести машину. У него весь лоб в крови. Пауза. Лион соединяет оборванные Левоном проводки.
8. НАТ. ЛЕСНАЯ ДОРОГА.
Машина трогается. Едет. Тишина. Лион облегченно выдыхает и смотрит в окно. В свете фар на дороге внезапно появляется Левон. Лион смотрит через лобовое стекло на Левона. Машина резко останавливается. Лион закрывает глаза.
ТАКСИ
Сохраняйте спокойствие. Удалите помеху с пути и машина продолжит движение. Stay calm. Remove the obstacle to keep on moving.
9. ИНТ. ТАКСИ.
Лион открывает глаза. Рядом сидит Левон.
ЛЕВОН
Чуть не уехала — шарманка, ты моя армянка. А чего у тебя всё лицо в крови?
Лион в шоке. Молча смотрит на Левона. Закрывает рукой рану.
ЛЕВОН
Ладно. Подожди. Заразу занесёшь. Надо ранку продезинфицировать и забинтовать. Сейчас в багажнике посмотрю. Я быстро.
Левон открывает дверь. Оборачивается на Лиона.
ЛЕВОН
Вот мы с тобой попали… Только ты без меня не езжай. Ноу ехать…! Окей?
Лион неуверенно и неловко кивает.
ЛИОН
Ok-okay.
(Д-да)
Левон вылезает из машины. Лион сидит, напряжённый, как пружина. Тишина. Левон смотрит на Лиона через заднее стекло, и улыбается. Левон скрывается за открывшимся багажником. Лион, выдержав паузу, наклоняется к приборной панели.
ЛИОН
Move on.
(Двигай)
Дрон-такси трогается. Багажник захлопывается. Машина едет.
Лион выдыхает. Смотрит на смарт-часы. Сеть не ловит.
ЛИОН
Twenty one century for God sake…
(Тоже мне — двадцать первый век…)
Вдруг стук. Лион вздрагивает. Стук сильнее. Прям здесь, в машине. Снова стук ещё громче. Лион испуган — это за спиной. Много стуков. Лион перелезает на переднее сиденье, и панически долбит по кнопке SOS над зеркалом заднего обзора.
ЛИОН
(одновременно)
Hello! Hello! I need a police! My name is Leon Curigan! I’m a citizen of United States of America! I’m in danger! There is a men, he stole this car! I don’t even know where are we! He will kill me! Help! I don’t even want to know what he want! Help me! Please!
(Алло! Алло! Полиция! Я Леон Кариган! Гражданин Соединённых Штатов Америки. Мне угрожает опасность! Здесь какой-то мужчина, он украл машину! Я даже не знаю где мы находимся! Он наверняка убьёт меня! Помогите! Не хочу даже знать чего ему надо! Спасите меня! Пожалуйста!)
Спинка заднего сиденья грохается вперёд, и из багажника вылезает Левон. В руке у него бинт и перекись.
ЛЕВОН
(одновременно)
Ты зачем это сделал, а? Ты там нормальный? Это мне полицию?! Правильно! Давай! Будут две полиции! Меня зовут Левон Кюрегян! Я армянин! Гражданин Российский Федерации! Какой-то америкос сбил меня и в багажнике запер!
Тишина.
ЛЕВОН
Сейчас приедет полиция. Понял?!
ТАКСИ
Обработка запроса. Request is processed.
Левон и Лион тяжело дышат. Лион прижался к лобовому стеклу, и сидит на приборной панели.
ТАКСИ
Такси заблокировано. Полиция прибудет через три минуты семь секунд. Your car has been blocked. The police car will arrive in a three minutes and seven seconds.
ЛЕВОН
Ты…
ТАКСИ
Такси заблокировано. Полиция прибудет через семь минут шесть секунд. Your car has been blocked. The police car will arrive in a seven minutes and six seconds.
Лион и Левон молчат.
ТАКСИ
Такси заблокировано. Полиция прибудет через восемь минут пять секунд. Your car has been blocked. The police car will arrive in a eight minutes and five seconds.
10. ИНТ. ТАКСИ.
Лион крутит ленту часов. Сигнала нет. Он уже сидит на кресле, но лицом к Левону. Левон хмуро смотрит на Лиона. Лион отводит глаза.
ТАКСИ
Время вашего ожидания увеличено. Полиция прибудет через девятнадцать минут, сорок секунд. Waiting time is expended. The police car will arrive in a nineteen minutes and forty seconds.
Оба, пихаясь, тянутся к приборной доске и колотят по ней. Такси замолкает. Пихания на пути к приборной доске перерастает в потасовку. Лион и Левон сосредоточенно пихаются и дерутся. Левон отталкивает Лиона ногой. Оба тяжело дышат.
ЛЕВОН
Стоп! Хорошо! Хорошо! Я уйду и не потому что боюсь, а потому что я Русский, а русские за мир во всём мире!
ЛИОН
Douchebag…
(Придурок…)
Левон копается в проводах. Открывается дверь. Левон вылезает из машины, громко хлопнув дверью. Какое-то время в машине тихо. Лион ждёт. Затем дверь открывается со стороны Лиона. Лион без удивления смотрит на Левона.
ЛЕВОН
Как ты сказал тебя зовут?
ЛИОН
I can’t understand. And never will understand. Got it? You though you took me to the forrest and nobody find me at all? Russian hacker! I heard about you at school! You can break the wire but never break me! FBI is comming for me! With the helicopters! I will pop this door off and will pop your head too! Who do you think you're dealing with, you old grump!
(Я ничего не понимаю. И понимать не хочу. Ясно? Думаешь увёз в лес и никто меня не найдёт? Русский хакер! Я в школе про вас читал! Проводки он ковырять умеет — меня не ковырнёшь! Да за мной всё ФБР явится! С вертолётами! Я тут дверь отколупаю и голову тебе снесу! Ты на кого полез вообще, дед!)
Во время монолога Левон подносит к носу часы. Щурится. Достаёт очки из нагрудного кармана, протирает об рубашку, надевает их и снова смотрит на часы. Тыкает в «Био». Листает «Древо». Пауза. Левон поджав нижнюю губу, жмёт Лиону руку.
ЛЕВОН
Это я понимаю. Ватэзанам?
ЛИОН
My name is Freddy Kruger, for God sake, you douchbag!
(Фредди Крюгером меня зовут, бога ты ради, козлина ты такой!)
Левон кричит. Лион замолкает.
ЛЕВОН
ДА подожди ты.
Левон Показывает Лиону его же портрет.
ЛЕВОН
Это… ты?
ЛИОН
Yes it`s me…
(Да, это я)
Лион присматривается.
ЛЕВОН
Подожди подожи!
Левон хватает вырывающегося Лиона за руку, и проделывает те же манипуляции с его часами. Показывает Лиону свой портрет. Лион замирает.
ЛЕВОН
Дурак!
Даёт Лиону подзатыльник.
ЛЕВОН
Ты убить меня хотел?! Дядю родного! Троюродного!
ЛИОН
But how that possible?!
(Так вообще бывает?!)
Левон отвешивает Лиону ещё один подзатыльник.
ЛЕВОН
Ты как со старшими разговариваешь!
ЛИОН
(на ломанном русском)
Извини.
11. ИНТ. ТАКСИ
Левон протирает бинтом смоченным в перекиси лоб Лиона.
ЛЕВОН
Я до такси медиком был. Знаешь сколько раз такие головы макал.
Лион смеётся.
ЛЕВОН
Что не так? Что я как ветеринар неправильно сделать могу?
Левон перебинтовывает голову Лиона. Лион благодарно улыбается.
Сидят молча. Левон поднимает руку со своими смарт-часами. Открывает фото-галлерею. Прокручивает «ленту» и показывает фотографии из Краснодара.
ЛЕВОН
А как Петрос-джан? Папа твой? Фазер твой? Фантазер был! Когда уезжал, сказал: счастливым буду! Умру, а буду!
ЛИОН
(со слезами)
Он умер.
Пауза. Лион откидывается в кресле.
ЛЕВОН
Меня всю жизнь все хотят научить плавать. И мама и папа и все родственники. И жена кстати. Но я не умею плавать. Меня вода не держит. И он, как старший брат решил меня научить тоже. И бросил меня с лодки. А сам стоит и хохочет. А я почувствовал такой холод в груди, и стал тонуть. Он понял, что я сейчас просто утону, бросился и вытащил меня. Потом как упрямый человек тоже пытался научить меня плавать, но так и не научил. Но сам он плавал как бог. Он так… Я лежу, загораю, он уходил на час, на два, на три, и плавал там где-то, а потом приходил усталый, но счастливый. Вот такой у тебя папа был.
Лион обнимает Левона. Левон прячет слёзы. Лион отстраняет Левона и показывает ему свои часы..
ЛИОН
(усмехается сквозь слёзы)
Vartush. Вартушик. My daughter…
(Вартуш. Моя доченька…)
Лион листает на смарт-часах видео и открывает запись, где его дочь поёт армянскую песенку. Лион мычит песенку вслед за дочкой.
Левон со слезами на глазах начинает подпевать. Поют втроём.
12. НАТ. ЛЕС.
В такси всё гаснет. Темнота.
Треск. Копошение.
ТАКСИ
…не соответствует…
Звук электрического тока, треск, ковыряния.
ЛЕВОН
Подожди ты, щас…
Звук электрического тока, треск, ковыряния.
ТАКСИ
(звук плывёт)
Это противоречит условиям лицензионного соглашения. That is consistent with the terms of the license agreement.
ЛЕВОН З/К
Сейчас к тёте Вартануш поедем, слава Богу она жива. Она так рада будет!
ТАКСИ
(звук плывёт)
Полиция прибудет через минуту и пять секунд. Police...
Звук двигателя. Поёт кавказский хор.
Такси едет. Такси стремительно едет по большой бесконечной лесной дороге.
За такси гонится полицейская машина. Вторая. Над машиной тень от вертолета.
Скрипит и стонет старая софора
И вспоминает молодость свою,
Когда с дождём и ветром стойко споря,
Тянулась к солнцу рядовой в строю.
Летело время чёрно-белой птицей,
Бежали дни, как в небе облака,
Мелькали в суматошном беге лица,
Туманом исчезали навсегда.
Рыдает, плачет старая софора
О бурной светлой юности своей.
Любовь прошла, разбила счастье ссора,
Воспоминания остались ей.
Звенели капли, шелестели листья,
И до земли сгибался тонкий ствол…
А нынче ожидает только письма,
Те, что приносит дятел-почтальон.
Грустит и знает стара софора
Того, что было, больше не вернёшь.
Теперь порывам ветра скрипом вторя,
Могучей бури напоследок ждёшь.
1. Я сильная, и справлюсь однозначно!
Я сильная, и справлюсь однозначно!
Во мне есть стержень, мудрость и любовь.
За доброту бывает часто сдача,
Ценой предательств и колючих слов.
Я сильная, терпела не такое!
А потому прощать умею всех.
Жалею тех, кто данное святое
Меняет лишь на личностный успех.
Я сильная, всё также верю людям!
Роняя кровь с подбитого крыла.
Надеюсь, что любовь бессмертным чудом
Коснётся душ, с кем жизнь была светла.
Я сильная, но мне присуща нежность!
А с нею легче воплощать мечты.
И будто в роковую неизбежность,
Ещё я верю, станешь сильным ты...
2. Не прощаясь, уходят любимые
Не прощаясь, уходят любимые.
Неизвестно где кончится путь...
Становитесь друг к другу терпимее, –
От души не убудет ничуть.
В этом мире, где царь – равнодушие,
Драгоценна сердец теплота.
Нет сильнее на свете оружия,
Чем любовь, что как воздух чиста.
И объятья, которые вовремя
От беды сберегали не раз...
На земле, где законы суровые,
Так важна доброта чьих-то глаз!
Не прощаясь, уходят любимые.
Неизвестно где кончится путь.
Становитесь друг другу родимее,
Торопитесь, пока они тут...
3. Великая символика России
Великая символика России,
В ней честь и слава, гордость всей страны!
В сплоченьи грозном триедина сила,
Как мощный щит от пагубной войны.
Наш триколор сквозь время и пространство,
Отображает тождество славян.
Достойно восхищенья это братство,
Руси родимой первозданный стан.
На запад и восток орёл двуглавый
Глядит отважно с древнего герба,
Под гимн России, песни самой главной,
Где выкована русская судьба.
Не передать вовек любовь к Отчизне,
Она горит неистовым огнём,
И с каждым годом драгоценной жизни,
Становится прочнее день за днём!
4. Расскажи мне о своём далёком детстве
Расскажи мне о своём далёком детстве,
Мне так хочется попасть туда с тобой!
Жить девчонкой – хулиганкой по соседству,
Но увы, всё это было не со мной.
Ты бы мог дарить высокие ромашки,
Я – вдыхать их горьковатый аромат,
Щекотать тебя весь вечер до мурашек.
Пополам делиться тем, чем мир богат;
По заброшенным в лесу бродить тропинкам,
И восторженно костры жечь до темна,
Радоваться первым крошечным снежинкам,
Ночь с грозой весенней провести без сна...
Даже алгебра могла мне стать по силам,
А шпана бы обходила стороной.
О несбывшемся вздохну теперь уныло,
Потому, что это было не со мной.
Годы пролетели...встречи, расставанья.
Сожалеть не стоит, злой удел кляня.
Понесём достойно все мы испытанья.
Расскажи, как жил на свете без меня...
5. Я могла бы быть твоей женщиной
Я могла бы быть твоей женщиной,
А не просто далёкой мечтой.
Только вот не с тобою венчаны
В этой жизни до боли смешной.
Провести могли век в идиллии,
Но Всевышний решил всё за нас.
И рыдали росою лилии,
Украшая венцом вашу связь.
Рассуждать бы могли о вечности,
Любоваться красотами дня,
Деток общих растить в сердечности,
Так похожих точь-в-точь на меня.
Под звездою болтать без устали,
Разливая заливистый смех.
Наслаждаться земными чувствами,
Быть на свете счастливее всех!
Я могла бы быть твоей музою,
От беды и напастей храня.
Но судьбу с другой связал узами...
Лишь чуть-чуть не дождавшись меня...
6. Рука к руке. Случайное касанье
Рука к руке. Случайное касанье.
Забилось сердце трепетно в груди.
И молчаливое кистей признанье.
Я сосчитать успела до пяти.
Один. Два. Три. Тепло от мягкой кожи.
Боюсь спугнуть ту близость наших тел.
Вот, «на четыре» счастлива до дрожи.
Эх, пять... Здесь счастью наступил предел.
Ну вот и всё, и горечь сожаленья,
Что душ блаженство где-то позади.
Отдам я всё за эти вот мгновенья...
Жаль, сосчитала только до пяти...
7. Забывают друг друга люди
Забывают друг друга люди,
Возводя меж сердцами заслон.
Как жестоки судьбы причуды,
Коль забудешь меня, словно сон.
И не вспомнишь если однажды
Ты, проснувшись, уже никогда,
То весь мир станет вдруг неважен.
Знать, впустую прожиты года.
Не родиться бы лучше вовсе
На Земле беспощадной вовек.
Схоронить бы все чувства в осень,
Коль забудет родной человек...
8. Тоскуешь о ней, вспоминаю о нём
Нас свели с тобой на небесах,
Не сказали только для чего.
Грелись мы на разных полюсах,
Берегли тепло для одного.
Но и в чувствах есть коварный счёт.
Отдалилось прошлое в туман.
На сердцах табло: "переучёт",
А потом... случился наш роман.
До меня ты счастлив был с другой,
Растворившись в дюжине тех лет.
Столько же хранила я покой
Тайных встреч с другим, идя вослед.
Вот сейчас мы знатная семья.
Вроде и любовь, не страшен быт,
И сплотила верности скамья...
Вопреки, никто не позабыт.
В миг унынья, ссор и тяжких дней,
Память разгорается огнём.
Ты в сердцах тоскуешь вдруг о ней,
Вспоминаю с болью я о нём...
9. Я зимою думаю о лете
Я зимою думаю о лете,
Согреваясь в неизбежной стуже.
Пусть тебе расскажет стылый ветер,
Как же ты мне бесконечно нужен.
А весною кажется, что осень
Сделала б роднее нас и ближе,
В дом войдя походкой грациозной,
Угощая чаем из Парижа.
Летом я скучаю по метелям,
Чтобы в плед и погрузиться в книжку.
Где-то сонно ты сопишь в постели,
Взрослый, но забавный мой мальчишка.
В осень – одиночество хмельнее,
И тебя в разы нехватка больше.
Чувства обостряются сильнее,
Душу ранят все острей и дольше.
Круглый год страдаю я о счастье,
Том несбыточном, и только грёзы
На века со мною, ежечасно
Оставляя каждый день занозы.
10. Не женись без любви, по уму и расчёту
Не женись без любви, по уму и расчёту,
Непомерна цена, словно древний Содом.
Станет жизнь вся подобна давящему гнёту,
Знай, душа измеряется чистым плодом!
Не женись, коли ночью, иль в пьяном угаре,
Если рана на сердце, а может гроза,
Вспоминаешь не ту, что сейчас с тобой в паре,
А спасают от смерти иные глаза!
Не женись, не способен раз сделать счастливой,
И единственной в мыслях, со всем естеством,
Ту особу, с кем делишься миром фальшивым,
Не женись, это будет двойным воровством!
Не женись, если теплится где-то надежда,
Или точно уверен, что ждёт завсегда,
Та девчонка, с которой любовь грела прежде.
Не простит... Не женись! Не женись никогда!
Но женись, когда точно разделят взаимность
Ваши души и дух, и земные тела.
Значит так проявляется Божия милость,
А любовь вас навеки в едино сплела!
11. Ношу, как корону, я имя Поэт
Я слово могу использовать резко,
Придав ему рифмой изысканный вид,
Пройтись по душе натянутой леской,
В кровь резать её, так язык ядовит!
Я словом могу укутать безбрежно,
Весь лёд растопить, услаждая им слух.
Целуя пьянящим звуком столь нежно,
Чтоб меркло сознанье, захватывал дух!
Я словом могу лечить словно доктор,
Болезни и сердце, аптечка при мне.
Не жди, что потонешь в каменном дегте,
Стихи как лекарство в высокой цене!
Я словом могу шутить очень тонко,
Сарказм завернув в поэтический ритм.
До слёз щекотать остротами звонко,
Продуман до косточек сей алгоритм.
Я словом люблю! В нём сердцебиенье,
Сплетенный из жизни танцующий свет!
Дыхания чувств наполнят творенья,
Ношу, как корону, я имя - Поэт!
Два стихотворения для участия в премии им. Юрия Левитанского:
1. "Напутствие"
Когда они в тебя не верят
И думают, что это блажь,
Не предавай своих стремлений,
Не делай что-то "дашь на дашь"!
Иди за целью своей смело
И никогда не забывай,
Что даже если есть проблемы,
Всегда подумай и решай!
Пусть вся планета будет против,
В обратном крутится Земля,
И при ошибках, и при взлёте
Ты просто верь всегда в себя.
Пускай они плюются желчью —
Ведь им же хуже всё равно.
А ты иди, задавшись целью,
Ты сможешь в этом мире всё!
Когда они,слюну пуская,
Доказывают "ты никто!",
Ты улыбнись, слегка скучая:
" А я взлечу ведь всё равно!"
Ты просто верь всегда в себя,
Не важно, где и кто сказал,
Ты просто верь, взойдёт она —
Твоя счастливая звезда!
2. "Смычок и струны"
На Скрипке были Струны.
Решили они так:
"Мы главные на Скрипке:
ведь мы наводим думы.
Смычок - лишь дополнение, пустяк!
Без нас играть на скрипке невозможно,
А без Смычка - не так уж сложно!
И без него сыграть мы можем всё:
Виваче и легато!
Приёмом лёгким - пиццикато!"
Обиделся Смычок.
"Почто они так? Право,
Ведь без меня не закричат им "БРАВО"!"
Решил уйти. В один скачок
Он прыгнул из футляра,
Упал и мечется он рьяно:
Куда же скрыться, убежать?
И где пристанище искать?
Но тут ботинок скрипача
Такого дал пинка,
Что наш Смычок стремглав дал стрекоча:
Исчез за платьем веника.
Футляр закрыли и ушли,
А наш Смычок один. В пыли...
Концерт. Пришёл скрипач.
Поклон. Сказал: "Сыграю "ГРАЧ"' .
Футляр открыт. А где смычок?
Ну что, играет пиццикато.
А в зале тихи все - молчок.
Скрипач берётся за стаккато...
Игра окончена, от публики - ни звука.
Скрипач расстроился,
И опустил он тут же руки.
Забросил скрипку и футляр,
Забыл о нотах вовсе,
Решил пойти он в гости
И поиграть в бильярд...
Пришёл скрипач домой
Усталый, очень злой.
Он лёг в постель и долго думал,
Куда смычок он подевал.
Увы, но что Смычок за веником стоял,
Скрипач об этом и не знал!
Прошли недели,
Смычку пылиться надоело.
Он из-под веника скачок -
И на столе уж наш Смычок.
Скрипач, увидевши пропажу,
Давай плясать (и петь он начал даже!).
Он вычистил Смычок
И конский волос поменял.
От счастья сам скрипач дрожал!
Открыл футляр- на скрипке Струны заржавели.
Провёл он чистеньким Смычком,
И Струны всё от злости заскрипели-
(А ведь ещё недавно они так сладко пели!)
Скрипач те Струны поменял,
А наш Смычок с тех пор не пропадал!
Мораль в сей басни такова:
Ну как струна ни хороша,
Но без смычка она не стоит ни гроша.
Лера Манович
Ты же помнишь, что ты мне сказал тогда? Ты сказал – теперь нам ничего не остается, как быть очень крутыми.
ДОМ МЁДА
(рассказ о 90-х, эскиз монопьесы)
Пока брела в мороз, когда и хозяин не выгонит собаку, от Павелецкой до Новокузнецкой хорошенько обдумала фразу о том, что в сорок лет жизнь только начинается. Непонятно, с какой стати жизнь начинается с середины, а не сначала. Впрочем, никого не жалко, абсолютно никого не жалко, даже себя не жалко, не говоря уже про других. От этой мысли стало тепло, в трамвае и вообще было тепло. Он был старый, с узкими проходами и снежной грязью на ступеньках, от этого стало совсем уж хорошо как в детстве, когда посадят тебя к окошку и, вообще, на всех плевать: на старых бабушек, на висящих на подножках, сплющенных теснотой и жизнью. Едешь как царь, как главный, смотришь на желтые огоньки. Хорошо. В детстве на всех плевать, на себя – нет. Вечный Дом мёда на новокузнецкой. Он всех пережил, мужей, любовников, и меня переживет. Дом мёда .. бред какой-то. Зачем мёду дом, он липкий и тягучий. Дом нужен мне, но его нет. Есть ключи от разных квартир, дома нет. Согревшись, бодро и почти весело выскакиваешь из трамвая. Замоскворечье, кондитерская фабрика, макдак. В горле першит от радости и комбинированного жира, ты уже ходила тут двадцать лет назад и сейчас идешь и ума ни капельки не прибавилось. Знакомый жену вообще расчленил шесть лет назад и разложил по пакетам, и все сказали - жизнь сломана. Но в этом году уже выходит по амнистии - и ничего, а что с тобой случилось за это время? Да в общем-то ничего. Человек расчленил человека разложил по пакетам и в итоге ничего особо не пропустил. Нет, ну как ничего, было же весело, конечно было весело, нельзя обесценивать, так психолог сказал: чего вы все обесцениваете? У вас что родители были абьюзеры? Все ценно, особенно детство. Родителей простите они уже в маразме, что вы до них докопались.. обесценили и обесценили, нормальное не обесценишь, а то у самих ума нет, так всё на родителей валят. Холодно, блин, но весело как в детстве, ритмично так шагаешь по улице вспоминаешь, вспоминаешь как хорошо все начиналось: трамвай, у окошка желтые огоньки, плевать на всех и вот — раз-два-три жопу подотри!
***
Помню как мама в день зарплаты купила Марс. Маленький батончик. Один. Мы после ужина поделили его на три части, не совсем равные, мама себе поменьше отрезала, и съели с чаем. Какая-то просто невероятная была вкуснота. Нравился ли мне Ельцин? Да не очень, а что в нем такого , что может нравиться? Опухший какой-то и пальцев нет на руке. Мне не нравилось, что у него нет пальцев. Понятно что всякое бывает, ему на станке каком-то отрезало, но если у тебя пальцев нет, так зачем все время руки растопыривать? Не особенно приятно на это смотреть.
Еще пуховики на рынке продавались, точнее, это были перьевики. Все перья падали в итоге вниз. Получалось как будто две подушки подвешены, и когда идешь, по ногам бьются. Все бегали в этих подушках как идиоты, ужас, стоило бешеные деньги. Мне еще ангорский берет отец купил по дешевке, потому что он был бракованный с такой вытянутой сиськой на лбу, но я его сиськой назад носила.. и ботинки тоже отец заклеивал и прижал на ночь кирпичом так ботинок так перекособоченный и остался а что делать так ходила кривой ботинок подушка и сиська на лбу, но отец сказал что молодость это лучшее украшение. Молодость и честь, так и сказал. У него тоже в пуховике все перья вниз упали, а потом он с кем-то на остановке подрался и ему рукав оторвали. Перья летали вокруг, как будто подрались две огромные птицы.. красиво .. Люди от этой нищеты были злые, но смешные. Зарплату давали миксерами.. смешно. А я однажды купила теплые колготки, а у них пятки в разные стороны. Как ни надень - все равно одна колготина перекручена. А отцу зарплату в деревне дали поросятами, которые от свиного гриппа умерли. Прямо целая гора поросят была. Помню эту картину. Зеленое поле – и гора дохлых поросят. Отец и остальные их там делили. Наверное их нельзя было есть, но мы всю зиму ели. Бабушка научилась делать рулет из свиной головы и делала ко всем праздникам. Это было фирменное блюдо. Однажды к маме на день рождения один модный московский поэт пришел, и бабушка рассказала ему как делается рулет из свиной головы. Поэту стало дурно, он сказал, что думал, что мы интеллигентные люди, а у нас свиные головы варят. Еще у нас негры на этаже квартиру снимали. Я с ними как-то ехала в лифте, и один негр мой берет из ангоры погладил и сказал, что я как киви. Это было нежно. Предлагал зайти в гости, но я не пошла. Мама не пустила. Она сказала: нам только негров не хватает, и так полная жопа.
***
Я так и сказала по телефону знакомой, что это очень страшно, когда тебе сорок три, и ты вдруг обнаруживаешь, что никого не любишь. Ладно еще, мужа, но ты уже не любишь и мужчину, к которому хотела уходить от мужа. А потом еще и другого мужчину, к которому ушла от мужчины, к которому хотела уйти от мужа. А потом тебе вдруг сорок пять, и ничего, кроме издерганного сексуального объекта для мужчин, между которыми ты бегаешь, ты из себя не представляешь. То есть, это просто какой-то холодный космос эти сорок пять. А подруга: - Ну какой холодный космос: у тебя и квартира есть, и мужчин целых три, сама никак не выберешь. Ну ладно, говорю я, ты права. Это не космос. Это просто полная жопа.
***
Осенью ко мне хронически прижимались в автобусах. Школа была в центре города, час езды в час-пик. Иногда трудно было в автобус влезть, и вот ты висишь как сарделька в дверях, сзади пристраивается какой-то мужик, двери автобуса начинают закрываться, стремясь его отcечь, и мужик характерными толкательными тазовыми движениями начинает пропихивать тебя, а заодно и себя в салон. И потом вы уже такие едете, как будто между вами все было, такие усталые и как будто друг другу родные, хотя в основном были противные мужики в пыжиковых шапках. Тогда и зарплату выдавали пыжиковыми шапками, смех один зимой. Я зимой переодевалась в пуховик-подушку, и мужики в автобусе переставали прижиматься до весны, хотя однажды и зимой кто-то долго елозил сзади, я и смотреть не стала: лучше уж думать, что там кто-то приятный, чем обычное мурло. А потом оказалось, что мне порезали сумочку и сперли деньги. Бабушка продала какой-то старый хлам и дала мне деньги на колготки их, и их украли. И сумку к тому же порезали. Мама с бабушкой долго причитали по этому поводу, а мне было все равно, у меня было что-то типа депрессии и все время закладывало уши как в самолете. Они там что-то кричали и возмущались, как будто за толстым стеклом, потом стали спрашивать: неужели я не заметила когда мне сумку резали? И что им сказать: что я думала, что это просто извращенцы, а это извращенцы-воры? Зима в тот год была какая-то особенно холодная, и я стала носить старую отцовскую кроличью ушанку, в которой меня все почему-то принимали за мальчика. Так и говорили – молодой человек, передайте деньги за проезд.
***
Мне стало неинтересно покупать себе одежду. Деньги есть, времени полно. В дорогих магазинах бесят продавцы, в дешевых – покупатели. Я никого не люблю, и мне ничего не идет. Меня даже не радует, что я худая. Женщины и мужчины годами бьются за то, чтоб потерять лишний килограмм. Муж похудел за последний год на пятнадцать кг и сообщил, что больше меня не любит. Такое ощущение, что любовь ко мне содержалась в его жировых клетках.
***
Двадцать третьего февраля в школе была дискотека. У меня была идиотская юбка цвета морской волны с двумя воланами и совершенно не было никакой обуви, кроме зимних сапог. За день до дискотеки мама с победным лицом вручила мне даже не знаю, как это назвать: бареточки из зеленой клеенки. Клеенка была пришита по периметру пластиковой подошвы и держалась на ногах с помошью шнурков, которые затягивались на щиколотках. Полагаю, это были тапочки для усопших, так как ходить в них было почти невозможно. Когда начались танцы, ноги в этой клеенке взмокли и стали ездить по подошве туда-сюда, пытаясь оторвать клеенчатый верх. Я еле доковыляла в этих баретках до стула. Переобулась в свои сапоги с облупленными носами и пошла домой.
***
Любовник покупает себе бесконечные ботинки и кроссовки. Каждый раз, когда мы встречаемся, он говорит, что это очень удобные ботинки, в тысячу раз удобнее всех предыдущих. Но на следующую встречу приходит в новых. Удивительно, что он так постоянен в выборе меня. Хотя, как это проверить.
***
С мамой у нас был один размер обуви. Но считалось, что у мамы стопа узкая и легкая, а у меня полная, поэтому я за ней донашивала, а надеть что-то более красивое, чем облупившиеся сапоги на один вечер мне запрещалось — растопчу.
Как-то я пошла на свидание в ботиночках, которые были на размер меньше, но зато немецкие, из тонкой белой кожи и тех времен, когда маме посчастливилось однажды съездить в Германию. Cвидание происходило на улице, и в какой-то момент я думала, что упаду в обморок, так давили ботинки. Но это не только от бедности, в четырнадцать лет я была жуткая дура.
Раз в неделю вечером приходила бабушка, мамина мама по прозвищу “Медведь”. Он открывала холодильник, доставала испорченные продукты: заветренный сыр, старый кефир, суп и долго и терпеливо ела. Бабушка пережила послевоенный голод, они суп из березовой коры варили. Так что доесть испорченные продукты для нее был сущий пустяк. Потом она, ругаясь, перемывала всю посуду, хромала на остановку и уезжала в свою квартиру на синем троллейбусе (она жила от нас в трех остановках). Я представляла, как она едет в троллейбусе и везет внутри себя испорченные продукты.
Бабушка была диабетиком и ей по специальной книжке раз в две недели выдавали в магазине ДИЕТА докторскую колбасу, которую съедали мы.
***
- Ба, а ты замуж по любви выходила?
- Мне тридцать лет было. Какая любовь.
- А раньше никто не предлагал, что ли?
- Предлагал один.
- И что? Не нравился тебе?
- Очень нравился.
- А чего отказала?
- Только война кончилась, ничего не было. Белье все старое, штопаное-перештопанное. Как раздеваться-то? Неприлично. Отказала.
***
Каждый раз, когда мы встречаемся вечером, мы покупаем кучу жратвы. Приносим домой. Не съедаем и половины. Через неделю первое, что я делаю, когда прихожу к нему – выкидываю испорченные продукты из холодильника и кладу туда новые. Однажды я перепутала и начала искать лимон в другом холодильнике, когда вернулась домой. Лимона не было. Я отчетливо помнила, как клала его на полку. У меня случилась истерика. Муж сказал, что я долбанутая.
***
Любовник любит покупать мне очень дорогое белье. Оно хранится в дубовом комоде в его спальне. Прихожу и надеваю его, как униформу.
Интересно, если я уйду от него, он отдаст мне бельё?
***
Все что я помню про погоду в моей юности – это очень холодно или сразу очень жарко. Приятное межсезонье проносилось совсем незаметно. Либо ты потеешь, либо трясешься от холода. Наверное, тут еще дело в особой влажности. Воронеж стоит на водохранилище. На Воронежском море.
***
Мы перестали отдыхать вместе. Муж ездит с дочерью на Крит, мы с любовником на Майорку. Мы живем в прекрасном отеле и каждый день ужинаем в шикарном ресторане над морем. Там не холодно и не жарко, там прекрасный вид, но я почему-то ничего не чувствую. Вечером, когда мы ложимся в постель, я тоже ничего не чувствую.
Как-то бабушка лежала в больнице через дорогу от отца. У нее в палате была свободная койка и отец ходил к ней спать в обеденный перерыв. А иногда и съедал ее обед. Потом отец стал уезжать на все праздники под видом того, что он подрабатывает на такси. Когда маме стало точно известно, что у отца любовница, она, человек от природы интровертный и сдержанный, собрала все силы и все слюни во рту и плюнула ему в лицо. Плевок вышел жалкий, с кривой и коротенькой траекторией. Отец засмеялся и сказал: “Недолёт”.
***
Наткнулась на романтические письма любовника к какой-то юной особе. Там он говорит много нежного и что было бы здорово забраться на крышу августовcкой ночью и есть там арбуз. Романтично и не банально, но не вызывает у меня даже ревности. Я не хочу ни на крыше, ни арбуз. Мне даже на Майорке скучно.
Наткнулась на письма мужа к разным бабам. Банально и противно. С такой стилистикой ему никто никогда не даст. Надо посоветовать написать про арбуз на августовской крыше.
***
Потом приходила весна. У нас не было дачи, а очень хотелось загорать. И мы с соседкой Светкой, старой девой, брали покрывала и лезли на крышу нашей панельной шестнадцатиэтажки. Оттуда открывался офигенный вид, но в остальном это было мало похоже на курорт: смоляное покрытие разогревшись на солнце дико воняло, и однажды нас даже чуть не изнасиловали какие-то придурки, которые залезли на крышу вслед за нами.
Но этот эпизод прошел как-то незаметно, потому что почти сразу за этим умерла бабушка. Не та, которая всё доедала, а вторая. Бабушка-праздник. Она отсидела в тюрьме за хищения в особо крупных размерах. Вернулась по амнистии, никаких богатств у нее не осталось, так как они еще до тюрьмы спустила все деньги на своего любовника – бурильщика Володю. Он был на пятнадцать лет моложе.
Отчетливо помню ее маленькую захламленную хрущевку, продукты для поминок, наваленные на столе, и руки с аккуратными ногтями, сложенные на груди. В квартире было жарко, и под гроб поставили ведра.
Но и этот эпизод тоже прошел почти незаметно, потому что вслед за бабушкой погиб Виктор Цой, и я стала оплакивать по вечерам сразу их обоих, а заодно и свою никудышнюю жизнь, впереди которой после смерти Цоя, очевидно ничего хорошего не было.
***
Может, и не было ничего хорошего. Разве хорошо быть богатой иждивенкой, курсирующей между мужиками, скучающей в квартире с видом на Третьяковскую галерею и выпрыгивающей в истерике на ходу из автомобилей? Можно ли это считать счастьем, тем, ради чего было все предыдущее, включая сухари с Рамой и пуховики-подушки? Тем, что звало и манило, помогая выжить в этом дурдоме? Хотя ничего и не звало, мы выживали в этом дурдоме просто так, потому что были очень живыми. Выживали и радовались. А теперь мы унылые и мертвые. Вечно одинаковые, как Дом меда. Мы сложные и замысловатые, мы очень на любителя, как странные чугунные чайники и экзотическое варенье в банках редкой формы. Мы не подходим никому, и нам тоже никто не подходит. И хорошо нам было только в детстве, в ночном трамвае, в ожидании счастья. Аминь.
ОБЛАКА
1.
Она любила сдувать облака. Сядет, бывало, на берегу озера, поднесёт к обветренным губам сложенные ромбиком худенькие ладошки и, запрокинув к небу лицо, с таинственной полуулыбкой, начинает выдыхать горячий июльский воздух. Голова её при этом раскачивается из стороны в сторону. Тёплый ветерок, с запахом сухих пшеничных полей, слегка перебирает волосы, словно блюзовый гитарист струны любимой гитары. Палящее полуденное солнце выжигает на её обнажённых плечах рыжеватые веснушки.
Поднимешь к небу глаза и смотришь, как потревоженные волшебным дыханием беспечные облака, суетливо, словно накаченный гелием воздушный шарик, скрываются за горизонтом.
- Санька, ты видел? - захлёбываясь от восторга кричит Люська.
- Конечно, видел! - радостно откликаюсь я. - И как это только у тебя получается? Может, научишь?
- Хитреньким будешь! - лукаво прищуривается Люська. - Сначала догони!
Резко вскочив, она срывается с места.
Мы бежим по пшеничному полю, которое, как праздничный торт, разрезано пешеходными тропами. Золотистые колосья под тяжестью налившихся зёрен клонятся к потрескавшейся от жары земле; высушенными усиками, напоминающими лапки сороконожек, противно касаются разгорячённой кожи.
Я теряю Люську из виду и останавливаюсь. Меня окружает тишина. Слышно только, как трутся друг о друга сухие стебли пшеницы, да жужжит захмелевший от пряных запахов лета шмель. Раскинув в стороны руки, я сгребаю в охапку напитанные солнцем колосья, и лето шелестящим веником оседает в моих объятиях.
- Санька! - издалека доносится до меня голос Люськи. - Санька, ты где?
Я улыбаюсь и бегу вдогонку.
2.
- Расскажи, что-нибудь? - просит Люська.
Мы лежим на стоге сена. Белесое, как застиранная простыня, небо, в заплатках ажурных облаков, с трудом удерживает выгоревшее вечернее солнце.
- "Однажды, в студёную зимнюю пору я из лесу вышел…", чтобы поссать, - говорю я.
- Дурак! - обиженно отвечает Люська и отворачивается.
- Люсь, ну ты чего? Смешно же.
- Обхохочешься.
- Ну не злись. Ты, кстати, веришь в НЛО?
- Нет. А ты?
- А чё мне верить, я видел.
Люська поворачивается в мою сторону, привстаёт на локтях и с интересом всматривается в моё лицо. Мне приятно её внимание. Хочется придумать, что-то необыкновенное, но ничего не приходит в голову.
- Ну? - торопит Люська.
- Короче, как-то раз я сидел на лавочке и смотрел на небо. Тем вечером был сильный звездопад. Я считал падающие звёзды и загадывал желания. Кстати, я тогда загадал, чтобы ты приехала на каникулы, и видишь, ты здесь.
- Подлиза, - съязвила Люська, но я знал, что ей понравилось.
- Так вот, сижу я, значит, смотрю наверх, даже шея затекла. Пальцы на руках закончились – все позагибал, а звёзды всё падают и падают. Начал было на ногах загибать и тут вижу, как одна звезда движется по небу параллельно земле и то пропадёт, то вновь появится, то пропадёт, то вновь появится. Даже мурашки побежали.
- А какого цвета звезда-то была?
- Ну, красного…
Взрыв истеричного смеха разорвал тонкий вечерний воздух и звонким ручьём разлился по округе. Люська согнулась пополам, её шорты немного съехали, обнажив родинку на загорелом бедре.
- Чё ты ржешь?
- НЛО он видел. Ага, щас! - Люська продолжает смеяться. – Это самолёт был, дурачок!
- Да ну? – не поверил я.
- Так да. Когда самолёт летит, у него мигают бортовые огни, ночью их хорошо видно.
Мне стало досадно, что я так лопухнулся.
- Люська, на тебе паук, - кричу я и, оттолкнувшись руками, быстро съезжаю на землю.
Смех переходит в крик, и я чувствую, как позади меня скатывается Люська.
3.
- Полезли, когда стемнеет, в заброшенный дом за ягодами, - говорю я, когда мы вспотевшие от бега останавливаемся отдышаться. - Я видел там грядки клубники, крыжовник. Яблоков поедим.
- А если поймают?
- Да кто? Там же никто не живёт.
- Я видела, как туда мужик приходил.
- Ну и что? Ночевать-то он там не ночует.
- Ну, давай… - неуверенно отвечает Люська.
В деревне темнеет быстро. Только что видел, как загоняют коров, которые со скучающим видом, лениво, хвостами, отяжелевшими от запёкшегося на них помёта, отгоняют от себя назойливых мух; как мошкара, сбившись в стаи, безумным торнадо кружит над тобой; и, вдруг, засмотревшись на соседского пса, остервенело скребущего задними лапами грязную холку, поднимаешь глаза, а вокруг чернота, и мрачные силуэты деревенских домов рыжеватыми окнами говорят, что ночь пришла.
4.
- Лезь быстрее, тяжело ведь.
Я наклонился и упёрся ладонями в колени. Люська стояла у меня на спине. Не сказать, чтобы это сильно меня беспокоило, но вероятность того, что нас заметят, всё-таки существовала. Тогда попадёт обоим. Перспектива провести остаток лета сидя дома, пропалывая грядки в огороде, совсем не прельщала.
- Лезь быстрее, говорю.
- Если ты не заткнёшься, я начну танцевать, - в подтверждение своих слов Люська стала переминаться с ноги на ногу. – Да и вообще, я занозу могу засадить.
- Да, давай уже…
Люська вцепилась двумя руками в шершавые зубья забора, слегка оттолкнулась, перекинула ногу и, встав на перекладину, ловко спрыгнула на землю.
- Ай, блин! Санёк, здесь крапива, - доносится жалобное причитание Люськи. – Я все ноги сожгла.
- Специально для тебя посадили, - подтруниваю я.
- Не смешно!
- Я, пожалуй, подальше перелезу. Может там меньше крапивы.
Я направляюсь вдоль забора, поочерёдно трогая доски, представляя себя Колей Герасимовым, преследующим незнакомку в заброшенном доме. Хотелось найти заветную дверь, за которой окажется машина времени. Мы бы с Люськой сразу махнули в будущее, и, может быть, даже полетели на Марс. Интересно, на Марсе есть облака? Люська бы их тоже, наверно, сдувала.
Одна доска покачнулась и сдвинулась в сторону. Вот так удача! Отодвинув её как можно дальше, я начал протискиваться в образовавшуюся щель.
- Люська, миелофон у меня! - приглушённым голосом затянул я.
- Подлец! Ты знал, что здесь лазейка, но всё равно заставил меня прыгать через забор.
- Да не знал я! Просто повезло.
- Ага! Так я тебе и поверила. Ну, веди к своим ягодам.
- Там, где яблоня. Видишь?
- Вижу. Только теперь ты иди первый.
Крапивы и правда было много. Приходилось сначала сминать её ногой и только потом продвигаться вперёд. Потревоженные нашим присутствием комары суматошно кружили над головами.
Клубника была прохладной и сочной. Её сладковатый вкус сопровождался тонкой кислинкой, отчего временами сводило скулы. Совсем скоро наши руки стали липкими от сока.
- Да она наполовину неспелая, - бубнила Люська.
- Просто в темноте не разобрать. Пошли тогда яблок нарвём.
- Они тоже ещё не созрели.
- Ой, можно подумать, ты никогда не ела зелёных яблок.
- Пошли. Только я не буду.
- Как хочешь.
Яблоки висели высоко. Чтобы их достать, нужно было лезть на дерево.
- Люсь, подстрахуй меня. Я быстро.
- Я замёрзла, - Люська поёжилась и скрестила на груди руки.
- Ну, давай я погрею.
- Погрей.
Я неловко обнял её худое тельце. Люська доверчиво прижалась ко мне, положив ледяные ладошки на талию. Что-то неведомое, большое и тёплое пробудилось во мне, потянувшись сдавило лёгкие, и уперевшись могучими, но мягкими руками в рёбра, заставило пошатнуться.
- Ты чего? – удивилась Люська.
- Ничего. Поскользнулся, - я крепче обнял её и зачем-то спросил. - Люсь, как ты думаешь, на Марсе есть облака?
- Не знаю. Наверное, должны быть.
- Ты бы смогла их сдуть?
- Ты такой смешной. Ну, конечно!
Она засунула руки мне под футболку. Моё тело отозвалось мурашками.
- Ты когда-нибудь целовался?
- Нет. А ты?
- Поцелуй меня, если хочешь, - вместо ответа прошептала Люська.
- Хочу.
Её губы были влажными и сладкими, как ягодный торт, и пахли клубникой.
- Саш, а ты знаешь, что такое любовь?
- Любовь-морковь для дураковь.
- Вот почему ты такой? Всё время всё портишь...
Люська отстраняется. Трудно понять по её лицу, что она сейчас чувствует.
- Завтра я уезжаю, - говорит она и отводит глаза.
- Куда?
- На море, а потом в город. За мной родители приехали.
Я смотрю на неё и молчу.
- Пошли, проводишь меня.
Мы идём по тропинке вдоль оврага, разделяющего улицу на две части. Собаки приветствуют нас надрывным лаем. Её дом восьмой по порядку. Чёрный бревенчатый сруб с рубероидной крышей.
- Вот и пришли.
- Знаю.
- Ну, иди. Прощаться не будем.
- Ты ещё приедешь? – спрашиваю я.
- Хитреньким будешь! – Люська прищуривается, чмокает меня в щёку и направляется к дому.
Моё сердце сжимается, хочется её догнать, может быть, поцеловать ещё раз, но я молча смотрю ей вслед, жду пока она закроет калитку.
5.
Домой я вернулся поздно.
Бабушка сидела в уголке под образами и неслышно шевелила губами.
- Баб, ты чего не спишь, - шёпотом спрашиваю я.
- Тебя жду, внучёк, - так же шёпотом отвечает бабушка. – Ты, небось, голодный?
- Нет, я яблок поел.
- Ну, ложись тогда. Только тихонько, дедушку не разбуди. Я тоже скоро лягу.
Я направляюсь в переднюю, но на полпути останавливаюсь.
- Баб, а что такое любовь?
Бабушка улыбается и качает головой.
- Любовь – это когда ты увидел в другом человеке образ Божий и всю жизнь полагаешь на то, чтобы он просиял.
Я ложусь на кровать и укутываюсь одеялом.
Однажды я видел, как со старой иконы снимали тёмную олифу, и слой за слоем проступали скрытые под ней краски, пока, наконец, она вся не засветилась золотом. Наверное, об этом говорила бабушка.
Под умиротворяющее тиканье настенных часов я заснул.
В следующем году Люська не приехала. Некому было сдувать облака, и всё лето лил дождь.
ФИЛОСОФИЯ СПИЧЕЧНЫХ КОРОБКОВ
- В армию я не пойду, - твёрдо сказал Олег, и разорвал повестку. Клочки дешёвой бумаги воздушным десантом опустились на дно мусорной корзины. Мы сидели во дворе на лавочке и курили.
- Не хочу оставлять мать одну. Ей сейчас и так тяжело. Фабрика стоит, зарплату почти не платят. Да и сам не хочу терять два года. За это время я разбогатею, - продолжил он, выпуская струю горьковатого дыма в безоблачное небо.
- А я, пожалуй, схожу, - сказал я. - Отец говорит, что это пригодится, если я решу стать ФСБшником.
- ФСБшником, блин! - Олег запрокинул голову и захохотал. Пепел его сигареты мелкой пылью осел на спортивных штанах.
Я прищурил глаза и глянул на солнце. Солнечные лучи, запутавшись в ресницах, больно хлестали меня по зрачкам. Я зажмурился.
- Ну, ты даёшь! - продолжая смеяться, на выдохе сказал Олег.
Тёмные пятна транслировались на экране опущенных век. Легкая улыбка скользила по моим губам.
- А чё? Прикольно, - сказал я, открывая глаза. Моя сигарета почти истлела, и я от окурка прикурил другую. – Буду агентом ноль-ноль-хрен.
- Точно! Ты такой при параде и в бабочке рассекаешь на крутой тачке по району.
- Да! А из окон торчат голые ноги цыпочек. И я, короче, выслеживаю Дубового, как будто он продался америкосам и его нужно замочить.
- Да! А он нарядился бабулей и прикинулся мёртвым.
- Точно!
Мы, улыбаясь, смотрели друг на друга. Дубовой был нашим товарищем, но мы не слышали о нём уже неделю. Он исчез сразу после выпускного. Наверное, родители отправили его в деревню, чтобы он готовился к поступлению в вуз.
Я глубоко затянулся и словно дракон выпустил дым через ноздри.
- Если выдыхать табачный дым через ноздри, то там начнут расти волосы и будут торчать из носа как пучки пересохшей соломы, - заметил Олег.
- Ага. А если себя ублажать, то будут волосатые ладони!
Мы засмеялись. Здорово было сидеть и пороть чепуху. Торопиться нам было некуда. Мы находились в самом начале жизненного пути. Позади остались школа и годы советского детства, время, когда мы ни в чём не нуждались. Я посмотрел на Олега.
- У тебя мать во сколько с работы приходит? - спросил я.
- Около пяти.
- Время ещё есть, - сказал я, и швырнул окурок в сторону. - Я вот что придумал по поводу армии…
- Что? – с надеждой в голосе спросил Олег.
- Тебе нужно сломать руку, - ответил я.
- Ты чё рехнулся?
- Сам посуди, кому ты будешь нужен в армии со сломанной рукой? Тебя на комиссии завернут. Призыв пройдёт. А там, что-нибудь придумаем.
Олег задумался. Его лоб прорезала одинокая морщина – это было свидетельством работы мысли.
- В этом, что-то есть... - наконец произнёс он. - Только давай сначала напьёмся, а то как-то страшновато.
- И где же, по-твоему, мы денег возьмём? - спросил я.
- Короче, у рынка стоит тётка и принимает пустые бутылки… - начал Олег.
- Ага. Давай ещё бутылки пойдём собирать, - усмехнулся я.
- Да подожди ты. Ничего собирать мы не будем. Мы их у неё стащим. Целый ящик. И сдадим в пункт приёма стеклопосуды на Комсомолке, - сказал Олег и победоносно посмотрел мне в глаза.
Видимо, я должен был оценить гениальность его плана. Я почесал бритый затылок и сказал:
- А чё? Это мысль. Всё равно нам нечего делать.
До рынка было недалеко – всего пара кварталов. Решили отправиться пешком, тем более что денег на проезд у нас не было.
Двигались мы не спеша: вдоль трамвайных путей, стяжными ремнями притянувших город к территории нашей страны; мимо современных многоэтажек, по-хозяйски теснивших щитовые бараки довоенных годов; мимо забытого прошлого в безупречное будущее.
- А руку то, как ломать будем? - спросил Олег.
- Значит так, - сказал я, как можно более непринуждённо. - Мы напьёмся. Ты сядешь на корточки возле унитаза и положишь руку поверх него. Я разбегусь по коридору и, что есть силы, с ноги продавлю её внутрь. Думаю, что рука сломается.
- Ты точно рехнулся.
- Да, я такой – посру и рукой!
Олег шёл, шаркая носками кроссовок по асфальту. Его спортивные штаны с тремя полосками по бокам, всё ещё вызывали у меня чувство зависти. Сам я донашивал прожжённые сигаретным пеплом спортивки старшего брата.
- Ну и чёрт с ним, - внезапно сказал Олег. - Давай рискнём. Будь что будет.
- Вот и правильно, - поддержал я его.
За пыльными кустами прогромыхал трамвай.
- А ты в курсе, что трамвайная система на нижегородчине одна из старейших в России? - спросил я Олега.
- Нет, конечно.
- Нам по истории рассказывали. Первый электрический трамвай в Нижнем Новгороде пустили в 1896 году, накануне приезда Николая Второго на промышленную выставку. Скоро сто лет будет.
- Забавно, - только и сказал Олег.
Спустя пятнадцать минут мы были на месте.
- Вон смотри, - Олег указал на женщину в синем рабочем халате, которая стояла возле пластиковых ящиков для сбора стеклянных бутылок. - Когда она отойдёт – в туалет там или ещё куда, – мы подбегаем, хватаем ящик с бутылками и уносим ноги.
Мы расположились у дома напротив и стали ждать подходящего момента. Время тянулось медленно. Мы присели на корточки и закурили.
- Кстати, ты слышал про философию спичечных коробков? - спросил Олег.
- Нет. Откуда?
- Мне дед рассказал. Короче, слушай, - Олег берёт коробок и кладёт его между нами. С этикетки на нас смотрит улыбающийся олимпийский мишка. По-видимому, спички – это тоже подарок деда.
- Длина коробка – это мера жизни человека. То есть, каждый человек должен прожить жизнь длиною в спичечный коробок. Это называется цикл. По идее всем отмерено одинаково. Но! - Олег многозначительно посмотрел на меня. - Если кто-то из твоей семьи умирает, не пройдя весь цикл, то жизнь рода удлиняется на остаток его пути.
Я затянулся и выдохнул дым в сторону.
- Вот смотри, отец жил семьдесят лет, а его сын девяносто. Почему так получилось? А потому, что брат отца умер, не пройдя полный цикл. Его жизнь оборвалась где-то на середине спичечного коробка, и оставшийся отрезок приплюсовался к жизни сына, чтобы восстановить равновесие. Короче, жизнь рода — это цепочка спичечных коробков! Такие дела, брат.
Мы уставились на коробок, постигая глубины житейской премудрости.
- Всё, она ушла, - сказал я, посмотрев поверх его головы.
- Тогда пошли.
Мы поднялись, щелчками пальцев отбросили окурки, и тронулись с места. Подбежав, схватили ящик полный пустых бутылок и драпанули оттуда, что есть мочи.
Мы неслись как угорелые. Бутылки подпрыгивали и стукались друг об друга.
- Прикинь, как мы выглядим со стороны? - крикнул Олег.
Мы расхохотались. Казалось, что если мы не остановимся, то непременно выроним ящик и разобьём всю посуду. От этого было ещё смешнее. Мы так и бежали, смеясь и гремя пустыми бутылками.
Завернув за угол многоэтажного дома, мы притормозили.
- Ну чё, на Комсомолку? - спросил запыхавшись Олег.
- Сейчас, подожди. Дай отдышаться, - вымолвил я.
Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Капли пота горными ручьями стекали по нашим лбам. Ноги немного ныли. Но предвкушение праздника компенсировало все неудобства.
- Ну чё, на Комсомолку? - повторил Олег.
- Пошли!
Сдав бутылки, мы выручили немного деньжат, но их всё равно не хватало на водку.
- Дело дрянь! - сказал Олег, пересчитывая копейки.
- Ну и чё будем делать? - спросил я.
- Так, нужно подумать. У меня есть дома заначка, - сказал Олег и, потупившись, добавил. - Откладывал на чёрный день.
- Какой ты продуманный, брат! - воскликнул я, и хлопнул его по плечу.
- Ещё бы!
…………………………………………………………………………………..…
- Меня зовут Олег, и в армию я не пойду, - сказал он, и залпом осушил свою рюмку.
Мы сидели у него на кухне и распивали спиртные напитки. На заначку мы взяли бутылку водки и несколько банок пива.
Настала моя очередь произносить речь.
- Меня зовут Вадик, и я потомственный алкоголик!
Я поднёс рюмку ко рту. Водка пахла жутко. Организм противился, отзываясь спазмом желудка. Я затаил дыхание и проглотил эту гадость, судорожно запивая её пивом. Пиво ложилось мягче, просторнее, золотистой жидкостью обволакивая обожжённое горло.
Мы опьянели.
- Ну чё, начнём? - спросил Олег, и шатающейся походкой направился в уборную.
- Давай, - сказал я, и последовал за ним.
Олег открыл дверь туалета, опустился на корточки и перекинул правую руку через борта унитаза. Я расположился напротив, в конце коридора.
- Не тяни, - заплетающимся языком промямлил Олег. - Давай уже…
Это было нелепо и даже смешно. Но я подавил улыбку, чтобы его не обидеть.
- Держись, братан!
Я побежал.
Несмотря на то, что ноги подкашивались, нёсся я, как разъярённый бык. Олег, в свою очередь, представлялся мне матадором, загнанным в угол, с налитыми кровью глазами. От выпитого шумело в ушах. Я занёс свою ногу, чтобы сломать ему руку, но он сдёрнул её с унитаза.
Через несколько дней его забрали служить. Он погиб в первую чеченскую, где-то в Аргунском ущелье.
Я со сломанной ногой остался лежать на гражданке.
ФСБшником я так и не стал.
Игорь
Зайцев,
Нижний
Новгород
Кратко
об авторе
Зайцев Игорь Александрович.
Выпускник ЛИ и Горького.
Историк, педагог, член союза журналистов России. Член союза писателей
Москвы.
Победитель первого конкурса драматургов Нижегородской области (1996).
Автор книги рассказов «Первый дар», так же периодических
публицистических публикаций и стихотворных подборок в нижегородских и
российских газетах и журналах.
line-break">
Мастеру поэтического семинара
Литинститута им. ГОРЬКОГО,
выдающемуся Поэту,
моему поэтическом наставнику,
Юрию Левитанскому,
с благодарностью,
посвящается.
Стать выше, хоть немного,
лучше,
Возможно только чистыми
руками,
С любовью, и терпеньем клуши,
Кудахчущей над птенцами.
Помочь пройти, туда, где нет
на карте
Обозначений точных, по приметам,
В упор не слышать, кто чего
накаркал,
Поэзии и поэтам...
Быть опытным, что повитуха,
Настройщиком для слуха, духа,
Немного лицедеем, деспотом,
Давателем волшебного пинка...
При том магически
воздействовать,
Благославляя, но издалека.
Пигмалионом и старателем,
Просителем и сострадателем,
Молчателем, коль тишина
нужна!..
Душа откроется неистово,
И зазвучит струною чистою,
И ноту высшую, лучистую,
Я верю, голос твой возьмёт!
Тогда ключи от неба,
брошенные,
В лугах, ещё ни кем не
кошенных,
Безумец юный обретёт.
И повторится всё сначала!
Который век - одно мочало!
Адама Ева угощала,
Земля рожала, и качала
Луна приливы и народ.
А Солнце, хоть колом стояло,
Крутилось, что по блюду плод
*****
А она говорит: - Всё равно
это мне!
Хоть другая тебя
приласкала...
Это только был лучик, и в
солнечном дне,
Он растает, таких их
немало...
Это отсвет зари, лишь бутон
на ветвях...
Ручеек, утолил твою жажду.
Это мелкая рыбка забилась в
сетях,
Отпустил и забыл, так и
каждый...
Никуда не уйду, хоть гони, не
гони...
Я в тебе растворилась,
навеки.
Я - твой пульс. Кровоток.
Дочь родившей Земли,
Что питает и льёт эти реки...
Никуда не уйду. Растворюсь в
облаках,
И прольюсь оживляющей влагой.
Очагом обернусь.
Теплотою избавлю от боли в
висках,
И снегами скую твою слякоть.
Ототру и очищу, как ты не
ярись,
От печатей тоски и бессилья.
Я и хлеб твой, и жизнь, и как
ты не дивись,
Я - твои настоящие крылья!
88888
Настоящее никогда не
окупится!
Но оно копится и прорастает
корнями
В нам не открытые небесные кущи,
С первою яблоней перевиваясь
ветвями.
То яблоко в каждом звучит
послевкусьем,
В нем сладость и терпкость
самопознанья,
И страсть к постижению, через
искусы,
И кислород, через второе
дыханье.
И воплощение, через себя
дарение,
И обретение вкуса Жизни,
И самые лучшие стихотворения
О неземном таинстве смыслов.
88888
Путешествие от Чаадаева до
Ильина,
Длиннее, чем пятьдесят шагов
по Донскому...
Дорога к дому, через года и
имена
Через эпохи, незримые глазу
земному...
Под сенью храма нашли свой
последний приют,
Скитальцы в миру, не нашедшие
двери Рая.
И книги, молча, свой свет
прольют,
Свечею церковной в тиши
сгорая...
По сенью Тихона, у Донской,
Благословеньем казачьего Дона
Московскому Дмитрию, в год
лихой,
Шедшему Русь выводить из
полона.
Святой Богородицы милостив
знак,
И благословение пред смертной
сечей!
Засадный полк - не велик
кулак,
Но вовремя, выждав, успех
обеспечит,
Когда из-за леса, к исходу
дня,
Боброк свежих выведет
ратников в битву...
И станет свободной родная
земля,
Впитав в себя кровь молодую
убитых.
Нет жертвы напрасной на общий
алтарь!
И каждый по мере, по силе, по
строчке,
Кто делом, кто смыслом, мечом
ли как встарь,
Ватагой ли, по одиночке...
Всё примет земля, и всех
примет во прах...
Монах, вольнодумец, философ
гонимый,
Отравленый осенью Патриарх,
И воин небесною силой
хранимый.
Последний и вечный покой
обретут,
Оставят нам тайны
отстраданных смыслов,
И пчелы потомков с них мед
соберут
И сварят вино для Любви, и
для Жизни.
88888
ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ ОНИ, БЛИЗКИЕ,
БЛИЖЕ...
А МЫ НЕ УСПЕЛИ СКАЗАТЬ,
ПОДАРИТЬ, ПОНЕЖИТЬ...
ПАМЯТЬ УКРЫЛА ВСЕ ГРУСТНОЕ,
ЗЛОЕ УСПЕЛА ЗАСНЕЖИТЬ
И НЕДОСКАЗАННОСТЬ ВЕШНЕЙ
ПРОТАЛИНОЙ БРЕЗЖИТ.
ПРАВДА, ВЕДЬ МЫ ЖЕ УВИДИМСЯ,
БОЖЕ?
НЕ ГОВОРИ, ЕСЛИ ЭТО ЛЮДСКАЯ
ПРИДУМКА
ЭТА ЛЮБОВЬ НЕВЫСКАЗАННАЯ -
КАК ЖЕ ЕЕ ИТОЖИТЬ?
ЭТОТ КЕЙС НЕ ДЛЯ
КОУЧА-НЕДОУМКА
ЭТО ТРОПИНКА В НЕБО, НАША,
ХОТЬ МЫ НЕ ЗНАЕМ,
ЧТО БУДЕТ ПРАВДОЙ В ТЫСЯЧЕ
ВЕРНЫХ ИНСТРУКЦИЙ
МЫ СЧИТАЕМ... НЕ ТО, КАК
ВСЕГДА, СЧИТАЕМ,
В ШАТКИХ ЛЕСАХ ЛОГИЧНЫХ
АБСТРАКТНЫХ КОНСТРУКЦИЙ
А ЧТО ЖЕ ЖИВО? ТОЛЬКО ЖИВОЕ
ЧУВСТВО
ВОСПОМИНАНЬЕ, ЖЕСТ ИЛИ ВЗГЛЯД
СЛУЧАЙНЫЙ
МАТЕРИ РУКИ - ВЕЧНОСТИ
ПРИКОСНОВЕНЬЕ
ВЗГЛЯД ОТЦА - ЗАМЫСЕЛ
ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ
И ОТЧЕГО НАМ ЭТОТ ПРИЧАЛ ТАК
ВАЖЕН?
МЫ ЖЕ ДРУГИЕ, И В СТАРЫХ
УЛИЯХ ПУСТО
В ВЕТХИХ ДОМАХ ВРЕМЯ УСНУЛО,
НЕ ТАЙНА,
И ТАМ ЖЕ ЛЮБОВЬ, В ДЕТСКОЙ
КРОВАТКЕ ПРОКРУСТА.
МЫ ЖЕ ПОТОМ НОВЫЕ СТРОИЛИ
СТЕНЫ
СВАИ ВТЫКАЛИ И ЧУВСТВА СВОИ
ВБИВАЛИ
МЫ СОЗИДАЛИ И ОПЛЕТАЛИ
ИСКУСНО
ДАЖЕ ЗА ЗОЛОТО, ЕСЛИ, МЕДЬ
ВЫДАВАЛИ...
НО НЕ РЖАВЕЕТ ПЛАТИНА
ОТНОШЕНИЙ:
ИХ СЕДИНА НАМ ДРАГОЦЕННЕЙ
КРАСОК.
НАМ, ПОСТИГШИМ, ГОРЕЧЬ ПОБЕД
И СЛАДКУЮ СОЛЬ ПОРАЖЕНИЙ.
НАМ, СОРВАВШИМ С СЕБЯ И
ДРУГИХ, НЕ ОДНУ СОТНЮ МАСОК...
ВЗРОСЛЫЕ СЛЕЗЫ РЕЖУТ, КАК
БРИЛЛИАНТЫ,
РЕДКО ПУСТЫНЯ ОАЗИС ЯВЛЯЕТ
ЖАЖДЕ...
КАК ЖЕ ДОРОГИ НАМ ДАЛЕКИЕ
БЛИЗКИЕ ЛЮДИ!
КАК ЖЕ ХОЧЕТСЯ ВСТРЕТИТСЯ С
НИМИ ОДНАЖДЫ!
В ЭТОМ ЛИ СМЫСЛ? ИЛИ КРУПИЦА
СВЕТА
ТОЛЬКО НАДЕЖДА, ЧТО УМЕРЕТЬ
НЕ МОЖЕТ.
МОЖЕТ ЛИШЬ ЧАСТЬ ОТВЕТА ПРО
ДОЛЮ ЭТУ.
ГАМЛЕТУ, ВПРОЧЕМ, НЕ СИЛЬНО
ТО ВЫЖИТЬ ПОМОЖЕТ...
НО И ПОДАРИТ МЫСЛЬ О ЕДИНСТВЕ
ЖИЗНИ
ЖИЗНИ НЕ ТОЛЬКО ЗДЕСЬ, НО
ТОЙ, БЕСКОНЕЧНОЙ
И ПОЦЕЛУЕМ ЗАСТЫНЕТ, СЛЕЗОЙ
ЗАВИСНЕТ
ЧТО У МАМЫ СКАТИЛАСЬ В МИГ
УХОДА В ВЕЧНОСТЬ
31.03.23
За церковью
Если времени скажешь:
«Повременим»,
То споткнёшься о
прошлое почему-то…
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Похоронен за церковью
дворянин,
Не доживший неделю до
русской смуты.
Помню: небо, огромное,
как судьба,
Майский ветер и тайна –
предвестье веры.
Даже слов-то таких:
«упокой… раба…» –
Не слыхали советские
пионеры.
Ослепила церковная
темнота,
Затуманили строки
стихотворений…
И опять – на просохшей
горе – лапта
Или прятки в дремучих
кустах сирени.
И маячил то дальше, то
ближе храм.
Что казалось разумным –
прошло нелепо.
Приходилось не раз
спотыкаться нам
О замшелые камни,
ограды, склепы.
Для кого так дрожит и
сверкает лист?
А в кукушкином горле –
то смех, то слёзы.
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Похоронен за церковью
тракторист,
Не увидевший смерть
своего колхоза.
***
Из старых книг построил
я редут
на этом, далеко не
белом, свете...
Но от меня какой-то правды
ждут
в безвременье
блуждающие дети.
Уже давно советчику
темно.
Чужая песня разве
сердцем спета?
И остаётся вымолвить
одно:
– Сорвите созревающее
лето!
Пусть в жизни я не
понял ни черта,
но знаю: лечит слепоту
и раны
последняя святая
чистота –
черёмухи и майские
туманы.
Опять среди развалин и
гробов
гуляет непричёсанное
детство,
и в белый сад,
крылатый, как любовь
глядят, и всё не могут
наглядеться
дома с глазами
брошенных собак...
Да, жизнь бесила, но по
силам бремя.
А мне всё не
состариться никак,
хотя и понимаю: время,
время...
***
Не хочу я раскрашивать
век вчерашний –
Плещет чёрная музыка из
траншей.
Скучно в девятнадцатом?
В двадцатом – страшно,
В двадцать первом –
тошно живой душе!
На закате века –
тревожно, гулко,
Пляски на развалинах, злой
излом,
Нашей нищей юности
закоулки
С пьяными надеждами за
столом.
Что там «по понятиям»?
Брось, не слушай!
Вспыхнет май сиренями
по дворам.
Ведь и там мерцали
глаза и души,
Ложь не закрывала
дорогу в храм.
Поднимите головы!
Добрый вечер!
Вон, не оцифрованный,
кружит снег.
Человека вряд ли
расчеловечит
Даже двадцать первый
бесстрастный век.
Трёхсотлетнему дубу в
Слепнёве
Лето перезреет и
окислится
В горстке предосеннего
тепла.
Мелкий бес по имени
Бессмыслица
Из бумаг вползёт в мои
дела.
Мы ведь не аскеты и не
воины…
Как спасенье в нашей
суете –
Парк, где вечность
сонная настояна
На дубовом утреннем
листе.
Вот и путь закончен, и
присели мы
Здесь, в крылатой
бархатной тени.
Пусть по старым дуплам
и расщелинам
Сойки прячут жёлуди и
дни.
Долу ветка с яблоками
клонится,
Мыши с жиру бесятся в
клети…
Мелкий бес по имени
Бессонница,
Заходи. Закурим.
Погрустим.
Перелесок
Сквозной перелесок.
Лосей следы.
То ветрено здесь, то
сыро;
То блики надежды, то
тень беды…
Плыви же мимо своей
звезды
На тающей льдине мира.
Окно, да кино, да
стакана дно –
И век, словно шанс,
упущен.
Из всех предсказаний
теперь – одно:
Прогноз на кофейной
гуще.
Берёзовый ветер в лицо
луне.
Под звёздами спит
рассудок.
Но холодно с небом
наедине
В беспамятстве
незабудок.
На жидкий лесок упадут
века
Пером или топором…
Над миром – и радуга, и
тоска,
И долгий, как вечер
холостяка,
Раскатистый летний
гром.
***
Мерный рокот строк.
Юность. Свет дорог.
Замирающий гул вокзала…
А мечта – на вырост и
счастье – впрок,
Чтоб на целую жизнь осталось.
Всё, что ценного есть,
– голова да честь.
И – в дорогу. Крути
планету!
Точно знаю, что запах у
счастья есть:
Это запах раннего лета.
У костлявой старухи
всегда покос.
Что ж вы, ангелы,
замолчали?
И душа – на вынос и на
износ
От бессмыслицы и печали.
Через тьму – не по
сердцу, не по уму –
Мир – росточком на
огороде…
Но мечта – на вырост, и
потому
Что-то нужное
происходит.
Скрипач не нужен
Тёмный день проклюнулся
едва.
Ближний дом рекламами
испачкан.
Дворник шепчет «нежные»
слова –
Про народ.
И громыхает тачкой.
И плывут, плывут из
темноты
Над тоской, над хаосом
распутий,
Галки да церковные
кресты –
Вечность, заплутавшая в
минуте.
Там, среди развалин и
собак,
Тусклы фонари, рекламы
ярки.
И садится молодой пацак
В новый пепелац
известной марки.
Гаснут дальнозоркие
глаза…
Дня не будет.
Приготовим ужин.
А вокруг такая
кин-дза-дза!
И уже давно «…скрипач
не нужен».
За Танечкой ухаживали многие, но добился ее Гена. Элегантность,
стиль, чувство такта – вот, чем он ее покорил. Гена никогда не надоедал
Танечке, а подходил к ней, только когда той было скучно, или, когда она сама хотела
пообщаться. Выставляя вперед гордый нос, доставшийся от немецкого предка, он
приближался к ней, демонстрируя радость всем своим телом, особенно задней его
частью. И Танечка к своему удивлению отвечала радостью, хотя и отказывала до
этого более крупным и достойным кандидатам. Но, может быть, и к лучшему, что
Гена не был таким крупным. С ним ей было хорошо и удобно.
Гене же нравились Танечкины бедра. Пульсирующая форма знака
бесконечности, получавшаяся от их покачивания, когда она проходила мимо, заставляла
его сердце трепетать от восторга.
Через два месяца Танечка родила восемь девочек и трех
мальчиков. Все, как один, похожи на Гену, хотелось бы сказать в романтичной
истории и еще добавить, что жили они долго и счастливо. Но нет – все щенки были
разные, как будто все Танечкины ухажеры все-таки смогли поучаствовать в
финальном результате.
Иван уже начинал клевать носом, который хотя и не достался
от немецкого предка, но все больше притягивался к немецкому рулю немецкой
машины, в центре которого соединились два знака бесконечности. Но последняя
фраза заставила его поднять голову, и он сказал:
- Так не бывает.
Ехавший рядом на пассажирском кресле Аркадий достал телефон
и показал фотографию.
- Ну вот смотри.
В центре фотографии лежала Танечка, из-под нее виднелся лист
газеты с заголовком: «Мой выбор – чайлдри. Я – Марта…», - продолжение закрывала
Танечкина нога. Вокруг действительно были видны абсолютно разные щенки. Белый,
белый с серым, черный, черная с пятнышками, серый в белую полоску… Дальше начинало
рябить в глазах.
Иван подумал и задал вопрос:
- И что, она по-твоему, им всем не отказала? Да и потом –
так не бывает, это же биологически невозможно. Должно быть логическое
объяснение.
Аркадий ответил:
- Я это объясняю просто.
- И как же?
- Женщины.
- Да, конечно, женщины.
Помолчали. За окном пролетали березы, бескрайные луга и
борщевик. Последний иногда приближался к дороге и голосовал на обочине. Безрезультатно.
Специалист по математическому моделированию Иван и
последователь Кришны Аркадий ехали на дачу к своим женщинам. Иван продолжил:
- Я вот одного не могу понять. А почему вы собак так необычно
назвали? Гена и Танечка. Тоже скажешь – женщины?
Аркадий объяснил:
- Нет, это я назвал, а потом прижилось как-то. Он же явно
вылитый Гена, а она – определенно Танечка. Вот смотри.
С фотографии смотрели явно вылитый Гена, пытающийся поймать
свисающий из пасти язык, и определенно Танечка, ловящая блоху где-то в области
копчика.
Иван повернулся снова к дороге и резко нажал на тормоз.
Дорожный знак 1.27 «Дикие животные» покосился и держался,
видимо, только стараниями местных жителей, которые обложили его основание
камнями. Иван съехал на обочину, но благодаря немецким тормозам, лишь легонько
подтолкнул знак бампером. Тот, сбросив
всю возложенную на него местными тяжесть бытия, совершенно свободно завалился
на голосовавший вблизи борщевик, что на какое-то время приостановило проявление
его знакового потенциала.
Посреди дороги стояло две коровы. Одна на левой полосе,
вторая – на правой, захватывая своей аурой обочину. Аура была заметная и,
несмотря на все усилия хвоста, бескомпромиссно страдала от мошек. Обе коровы медленно,
тщательно и синхронно двигали челюстями, воспроизводя их траекторией бесконечность.
- Женщины – подал голос Иван после того, как ощупал себя,
свой совсем не немецкий нос и полностью немецкий руль. Все оказалось целым.
- Дикие, - добавил Аркадий. Он держался за руку, которую
ударил, пытаясь сохранить телефон. Телефон выпал и лежал на полу, рука болела.
Вдруг из-за борщевика послышался голос.
- Пошли, чего встали? Двигайтесь!
На обочину вышел человек. Рубашка, брюки и жилетка – все
было потрёпанное, не новое, но явно не так давно стиранное и тщательно
выглаженное. Он был не молод, лицо было все покрыто морщинами, но быстрые и
четкие движения выдавали еще сильное тело.
- Танька! Марта! Пошли!
Выдержав паузу, коровы медленно стали двигаться, покачивая
бедрами и продолжая жевать, благо вторая сторона дороги была свободна.
- Геннадий, спасибо! – опознав явные признаки Гены в
человеке, крикнул Аркадий, открыв окно.
- Для вас - Геннадий Иммануилович! Всегда пожалуйста! –
отозвался человек.
Постояли. Мимо проехала одна немецкая машина, и еще три не
немецких.
- Закрой окно, налетят.
Аркадий закрыл окно, но уже налетели. Сверху на ветровом
стекле выстроились в ряд восемь комаров.
Иван достал тряпку и смахнул их всех в приоткрытое окно.
Комары нехотя полетели за коровами, виляя за неимением бедер всей траекторией и
образуя стаей знак бесконечности.
- Женщины, – сказал Иван.
- Женщины, - не стал спорить Аркадий.
Поехали дальше. Дорога стала хуже. Ивану приходилось
лавировать между выбоинами, ехали очень медленно.
При подъезде к лежачему полицейскому Аркадий попросил:
- Притормози, Иван, ты, кажется, разогнался.
- Хорошо, приторможу, - сказал Иван, аккуратно выезжая из
выбоины к лежачему полицейскому.
При подъезде ко второму лежачему полицейскому Иван
притормозил сам без напоминания Аркадия. Проехав десять метров без выбоин, он
уже почувствовал излишнюю скорость.
Наконец, стало темнеть, и подъехали к даче. Большой
трехэтажный деревянный дом возвышался над бетонным основанием. Окружающие
березы медленно покачивались на ветру, создавая прохладу. Бескрайнего простора
здесь не было, как, впрочем, и борщевика. Но было озеро. Из расположенной рядом
беседки доносился аромат жареной картошечки с лучком. В кадочке с водой
охлаждались напиточки. Из стоящей немного поодаль баньки тянулся дымок. Дверь
дома открылась, и оттуда вышла абсолютно определенно Танечка, неся бутылочку
оливкового масла.
- Мальчики, Аркашенька, Ванечка, как вы вовремя, ужин уже
готов, сейчас только салатик заправлю. А Марта как раз запаривает венички. Заходите.
Проводя взглядом Танечку, направившуюся к беседке, и ее
покачивающиеся бедра, Аркашенька повернулся к Ванечке и сказал:
- Женщины.
- Женщины, - согласился Ванечка.
"Поговорил"
Война, ты пришла так внезапно,
Людей на тот свет отправлять,
Мне было тогда, и сейчас не понятно,
Война, ты могла подождать?
Крики ракет, звучат так злорадно,
Пришлось всем отцам, на защиту вставать,
Ты била их всех, и так кровожадно,
Ни мамы ни папы теперь не видать
А Нинка, ты помнишь?
Моя одноклашка, вчера ей пришлось две могилы копать,
И как мне прикажешь, война-барабашка
Теперь за косички, ту Нину трепать..
Соседская кошка, по имени Мышка
Бродила, пыталась еду добывать,
Увидел ту Мышку, мне стало паршиво,
Клочки лишь остались, котят не видать.
Война, говорю я тебе, не трусливо
Отца забрала, усыпила ты мать,
Жену мою в будущем, ты пристарила,
Игрушки остались, их можешь забрать...
Последние крошки, тяжелого хлеба,
Водой запиваю, сейчас лягу спать
Надеюсь проснусь, будет небо без пепла
Ты дашь обещанье?
Не наступать...
Войди в меня сразу, без ласк и прелюдий,
Без долгих заученных фраз.
Не надо фантазий, не надо иллюзий,
Все есть только здесь и сейчас.
Войди в меня сразу, войди в меня смело,
С напором и страстью войди.
Пролей на моё раскаленное тело
Своих поцелуев дожди.
Войди в меня сразу, возьми меня грубо,
Пронзая на всю глубину.
Танцуя безумную жгучую румбу,
Взорвемся в секунду одну.
Ты меня интригуешь!
Тайна, игра, пикап.
Смайлики-поцелуи,
ласки через WhatsApp.
Ты меня возбуждаешь!
Голос, особый взгляд.
Держишь меня, как залежь,
Вечно готовой для…
Чувствуется, что хватка
опытного ловца.
Я на горячих падка –
Рвущих навзрыд сердца!
Это бодрит, как порно,
Воле наперекор.
Даже когда упорно
Ставишь меня в игнор,
Я ощущаю кожей
Страсти тугую сеть.
Тело – вулкан. Негоже
Долго вулкану тлеть!
Вырвется на свободу
Лавы кипящей шквал.
Дело идет к исходу,
Близок уже финал.
У меня там медом намазано! Ты не знал?
И поэтому тянет магнитом тебя туда.
Вот от этого сон твой влажен, а день твой мал,
что все мысли ко мне стремятся и поезда!
А еще у меня там до ужаса горячо!
Ты, как будто боясь обжечься, всегда рукой
для начала проводишь по ней, и она течет…
И теперь тебе трудно согреться с любой другой.
Из-за этого ты очень любишь горячий чай,
иногда добавляешь ром, получая грог.
Остановишь свой взгляд на выпечке невзначай
и сглотнешь слюну, вспомнив сдобную, как пирог.
А когда ты дорвешься до сладкого, то урча,
поедать меня станешь глазами, губами… Рук
твоих будет нельзя разжать. И само с плеча
платье вдруг сползет и башмачный раздастся стук.
И тогда захлебнусь я, крича от твоей любви,
прилипая к тебе всей кожею… Суждено,
что, вливается хмель, забродивший в твоей крови,
в мои мехи, чтоб воду вновь претворить в вино!
Ты меня так целовал, как в последний раз,
Будто бы завтра земля сорвется с оси.
Без объяснений, без просьб и ванильных фраз
Впился в меня и рычал, пока не осип.
Я распадалась на атомы. А впотьмах
Небо упало на землю, породы взрыв.
Что-то звериное было в твоих глазах -
Может быть нежность, а может к любви призыв.
Губы дрожат и поныне – нельзя унять,
Прочно связала нас тонкая с виду нить.
Страсть погрузилась мне в тело по рукоять –
И не расплавить, не вынуть, не позабыть.
А страшит немало
грешников гроза -
в книге я читала
много лет назад.
На обложке тучка
изображена.
Для тебя я – сучка,
а ему – жена.
Я всегда готова
есть с твоей руки.
Муж приносит снова
с поля васильки.
Он со мною нежен.
Ты жесток и груб
к мякоти черешен
сладких сочных губ.
Дарит муж объятья,
туфельки и брошь.
На груди мне платье
в нетерпенье рвешь!
Высекаешь плетью
из меня огонь!
Мужу шрамы эти
целовать, ладонь…
Я сниму колечко
ржавое от лжи…
Под обрывом речка
темная бежит.
Ты в моем горле. Комом.
Тело к тебе влекомо
Тягой великой силы.
Годы не погасили
Пыла и вожделенья.
Взглядов твоих мишень я.
Ты в моем горле. Звуком.
Многоголосым фугам
Всхлипываний и стонов,
Вскриков и гулких тонов
Сердца… ты – повелитель.
Грех мой - твоя обитель.
Ты в моем горле. Плотью
Жаркою. К половодью
Страсти она стремится.
Бьешься во мне, как птица,
Что небесам в угоду
Выпорхнет на свободу…
В любви быть вольной – вот мой обычай,
Но вопреки…
Попала, словно трофей, добычей
В твои силки.
И захотела тебе отдать я
Всю страсть и пыл…
Зачем ты, глупый, разжал объятья
И отпустил?
С твоей ладони вспорхну, как птаха, -
Да в журавли.
Ты можешь даже меня не трахать…
Но сможешь ли
Забыть предельный накал эмоций,
Огонь шутих.
Как без меня им потом живется,
Спроси других.
Неси меня, лиса, за синий небосвод,
рассказывай, что мы почти уже на месте -
где станет гарь пыльцой, где мертвый оживет...
Рассказывай, лиса, всю правду, честь по чести.
Что чайник ставит, и
заждался братец-лис...
...А позади, где дом
тоской до скрипа выжат,
и машут, и зовут - но реки разлились,
не слышу никого, и вот уже не вижу.
Теперь вокруг вода, она со всех сторон,
в круиз пускают всех без паспорта, билета -
Смородина-река, и Стикс, и Ахерон,
и тихая, в тенях, безмысленная Лета.
И самый воздух тут стал горек и поник,
как будто в ноябре, а не в зените мая...
Бледнеет, присмирев, мой вор и проводник,
и пятится, дрожа, и уши прижимает.
Куда же ты, лиса, побудь со мной чуток!
Как быть - не спать, рыдать, взахлеб стихи долдоня?
...Ни лодки, ни плота - кувшинковый листок,
и я плыву, держа шерстинку на ладони.
Где синий небосвод расколот по оси,
где резь осоки, где на слезы нет управы,
неси меня, река, куда-нибудь неси,
как будто лисий хвост, качаясь влево-вправо.
**
Если ты охоч до путешествий, я помочь, Ванюша, буду рада:
вот тебе клубочек волчьей шерсти. Волку даже совесть не
преграда.
Ждут тебя три царства. Одолеешь дальнюю дорогу без подмоги?
Много смелых было. Дуралеи, тоже востроглазы, быстроноги.
Предо мной и латник будто голый, толку с новомодного эрзаца!
Люди кличут Бабою Ягою. Стоит ли на глупых обижаться?
Все ко мне идут: когда устали, коль тоска заела, при
измене...
... В Медном царстве, Ваня, птичьи стаи; клювы, когти,
крылья - прям из меди.
Ссорятся, враждуют, небо делят, и не облака там - поле
брани.
Как пойдешь, смотри, чтоб не задело - сверху-то оно вернее
ранит.
А еще письмом тебя поманят, мол, минута отдыха настала...
Нет, Ванюша. В этой глухомани только птицы рыжего металла.
...Стрелкой часовою - ось земная. Кивер, сабля - гостем
будешь званым.
Двигай маршем, устали не зная, обживайся в царстве Оловянном.
Раз и два, веселый и поддатый, бравой песней закрывая уши...
В царстве Оловянном - все солдаты. Послужи и ты чуток,
Ванюша.
Смерть порой откручивает жало, чтобы заточить его острее;
Коли не убьют, тогда пожалуй дальше - по земле, не в
Эмпиреи.
Двинется клубочек серым лесом; семена созрели и повисли...
Третье царство будет из железа, а про семена ты сам домысли.
...Лижет кот из блюдечка сметану, как клубок, тугой и
аккуратный...
Я тебе предсказывать не стану - сам поймешь, когда пора
обратно.
Близких понапрасну не тревожь ты. Пусть им спится позднею
порою.
Я, Ванюша, дверь. Когда вернешься, постучи, тотчас тебе
открою.
Стол накрою, сядем, чин по чину. Вот настойка крепкая,
хмельная.
Там, снаружи, голосом грачиным о себе весна напоминает.
**
Итак, иди, соломенный бочок;
сквозь лето мостик выгнулся дугой,
и в самой верхней точке - горячо,
а ты - мишень, наивный и нагой.
Но глянь смелее, рожки подними,
готовность к бою посылая на:
весь мир в тебя прицелился, но мир
не выстрелит, ведь он же не война.
Иди, бычок, на мостике танцуй,
в копытцах бьется тонкий звукоряд.
А лето приближается к концу,
об этом все приметы говорят.
Куда ни глянешь, тут везде они -
и солнца тяжелеет колесо,
и август - мёд и яблоки - звенит,
ночами рассыпая звездный сор.
"Твой шаткий танец всем необходим",
тверди себе, победно хвост взъерошь,
Соломенное чучелко, иди,
спускайся в расплескавшуюся рожь.
ВЫГЛЯДАЛКИ-НАБЛЮДАЛКИ
Что такое «выглядалки»?
Что такое «наблюдалки»?
Рассказать? А мне не жалко!
Вот послушайте сейчас!
Выглядалки-наблюдалки –
Интересные игралки!
Что увидели глазалки,
Расскажу вам без прикрас!
Превращаю наблюдалки
Очень быстро в сочинялки!
И стихи вам без шпаргалки
Прочитаю много раз!
И про солнце, и про ветер,
Обо всём на белом свете
Вам стихи расскажут эти –
У меня большой запас
Интересных наблюдалок
И весёлых загадалок,
И забавных сочинялок!
В этой книжке – всё для вас!
КОТ И ЛЕНЬ
Гаммы кот играл весь день,
Но к нему подкралась лень.
Стала глазки закрывать,
Стала звать кота в кровать.
Надоело всё коту.
Убежать бы за версту!
Но тогда не сможет он
Разучить свой вальс «Бостон».
Весь в раздумьях Васька- кот
И не видит больше нот.
Очень скоро ленью он
Был красиво побеждён!
Сладко Васенька зевнул
И на клавишах уснул.
Тут ему приснился сон:
Должен он играть «Бостон»!
Но позор коту, позор –
Нот не знает до сих пор!
Кот проснулся и опять
Начал гаммы повторять.
Разучил он трудный вальс
И порадовал всех нас!
«Браво!» - все коту кричат.
Исполнитель очень рад.
Стал наш кот героем дня
Для тебя и для меня!
Мы берём пример с кота
Очень даже неспроста!
Не ленись, трудись опять,
Чтобы кем-то в жизни стать!
ЛУЧШИЕ ПРИМЕТЫ
На «Лебединке», как везде,
Осенние приметы;
Здесь отражаются воде
Холодные рассветы
И желтизна дерев вокруг,
И утренняя дымка,
И лебедей почётный круг.
Росистой паутинкой –
Той, что дрожит на берегу,
Любуется прохожий.
А школьник криком на бегу
Вдруг, тишину встревожил.
Тут стая белых лебедей
Плывёт ему навстречу.
Ведь не боятся здесь людей –
Я кстати вам замечу:
Конечно дружбе много дней
Мальчишечьей и птичьей.
И становясь чуть- чуть добрей,
Завидую ей лично.
И в унисон стучат сердца
Их и моё. Ведь это –
У маленького озерца
Не главная ль примета?
Любовь и преданность друзьям,
Любовь к родному краю –
Точней примет, скажу я вам,
Не знал и не узнаю!
подборка стихотворений/номинация поэзия
Моё рыжее солнце
Мой кот и понятия не имеет, что в жизни всё неспроста.
Что ему, как и мне повезло и в том нет секрета,
Он счастливчик от кончика носа и до хвоста,
Ну а я родилась в рубашке, мне хочется верить в это.
Мой кот беззаботно живёт, выбирает, что повкусней,
О жизни своей подвальной позабыл, между прочим.
Языком шершавым зализал, где было больней,
Я же заклеила, как могла, свои раны ...впрочем.
Кот запрыгнет ко мне на колени и вся суета сует
Отступит, лишь только мурчанье по комнате разольётся
И не найти в целом мире счастливее в этот момент...
Спасибо, что выбрал меня, моё рыжее солнце.
******
Жизнь без забот
Ты помнишь? Середина лета, жизнь без забот.
В кармане разноцветный камень, конфета "Взлет"
И на коленке подорожник от всех недуг,
Загнал под крышу грибной дождик друзей-подруг.
Панамка, гольфы и сандалии, новый значок...
За хлебом в магазин заслали, дав пятачок.
До дома хлебная горбушка не доживет,
Любой "порядочный" ребенок её сгрызет,
Идешь и плещет из бидона квас по ногам,
Мальчишки лепят из гудрона свой "Бабл-Гам".
Вот "Чип и Дейл спешат на помощь" и всей гурьбой
Мы к телевизору скорее бежим домой.
Ты помнишь? Лета середина, шипит ситро...
Во сне как-будто это было или в кино...
******"
У твоей печали нет срока давности...
У твоей печали нет срока давности,
Она иногда накрывает волной.
А чайки визжат и галдят от радости
У тебя за спиной.
Им невдомек, в чем причина грусти,
Когда есть солнце, море да облака,
Тебя же закрутит, чуть позже отпустит
Мыслей мрачных волна.
Как преданный пёс море руки лижет,
Прыгает резво к ногам
И ветер шепчет: "Тише, девочка, тише...
Будь сильной назло врагам,
Хоть это порою сложно.
Веселой, задорной будь
И счастлива будь, на сколько это возможно,
Свой выбирая путь."
У твоей печали нет срока давности,
Она иногда накрывает волной,
А белые чайки поделятся радостью...
И морем... И солнцем... С тобой.
******
Мне море, на прощание, запрыгнуло в кроссовки
Мне море на прощание запрыгнуло в кроссовки,
Как друга закадычного решило проводить...
И в мокрых кроссах шлепаю я с ним до остановки,
Я б с радостью осталась, но надо уходить.
Шум волн, словно мелодию с навязчивым мотивом,
Прокручиваю в памяти по двести раз на дню.
Уехала, но морюшко меня не отпустило,
Счастливые мгновения я в сердце сохраню.
В кармане морской камушек на кожаной верёвке,
А в телефоне фото, улыбка до ушей...
Мне море на прощание запрыгнуло в кроссовки,
До новой встречи, МОРЕ! Увидеться б скорей!
*******
Первое море
Посмотри, это твоё первое море, сынок!Безупречное, безграничное, живое.
Неугомонный ветер толкает в бок,
Необъятное небо над головою.
Это первая встреча огромного моря с тобой,
Оно будто шепчет: "Привет, мальчишка."
Словно ладошкой по берегу шлеп волной
И ты с визгом бежишь от него в вприпрыжку.
Благородство, спокойствие, мощь, красота,
Его волнение и шум прибоя.
Останется в памяти, в сердце отныне и навсегда,
Чарующая сила есть у моря.
Помни, от любых печалей поможет средство одно,
Где бы ты ни был, сколько б тебе не было лет,
Вернуться туда, где бескрайнее море и небо -одно полотно,
Где белые барашки волн оставляют след.
А сколько ещё океанов в мире, сколько морей?
Можно вдоль переплыть, а захочешь, и поперек,
Главное быть в своих желаниях смелей,
Рассекать волну, не бояться трудных маршрутов и дорог.
Осень
Лысеют деревья, кусты и поля.
Дорожки усыпаны трупами листьев.
А клин журавлей улетает в края,
Где лето в разгаре и черви мясисты.
Воронам раздолье - остались одни.
Ах,в мусорных баках изысканны блюда!
Морозные ночи. Урезаны дни.
Просторные парки голы и безлюдны.
Стаккато дождей из осенних сюит
Асфальт умывает до черного блеска.
Раскатами грома гроза оглушит,
В ушах барабан завибрирует резко.
Безудержно тянет всё время ко сну.
Замедлился ход подмороженной речки.
Окрашен пейзаж за окном в желтизну.
Свернулся в клубочек щенок на крылечке.
***
Мы врём себе, но рано или поздно,
Придется жизнь принять такой как есть.
И лже-друзьям простить корысть и лесть.
А много ли друзей у нас найдется?
В дни испытаний тягостных и грозных,
Когда предпочитаешь умереть,
Жизнь превращается в заслуженную клеть,
И кто придет спасать тебя тогда?
Чурается успешная подруга
Твоих несчастий больше чем чумы,
К мольбам твоим друзья глухонемы,
Печаль твою не делят на двоих
Не жди от них ни денег, ни услуги.
Зато упреков злых не перечесть.
Ты слаб! Весьма плохая весть:
Ты прокаженный и для них –никто.
Фонарь. Аллея. Дождь
Иду безмысленно и тихо,
Считая капли и шаги,
Вокруг роятся фонари,
В ветвях царит неразбериха.
Бьют капли жёстко прямо в цель –
По носу, темечку и уху.
Закатит ветер оплеуху,
Бросая вызов на дуэль.
Но я иду медитативно,
Рефрен мурлыча ветру в такт.
Я заключила мирный пакт.
Что?! Мир с природою?! Наивно!
Старость
В детстве день как жизнь, старым - жизнь как день.
Ни сил, ни времени дружить – только есть да спать.
И не нужен никто, только это совсем не лень.
Так же хочется жить, да другим не стать.
То заноет нога, то порвется истлевший сосуд.
Просишь мяса кусок – глядишь, кашу несут.
Ни руки поднять, ни руки подать –
Кто захочет стариковский лепет понять?
Вроде жив сидишь, кот лежит на коленях.
Сам с собой говоришь, выслушивая свое мнение.
Ты как тень в семье, призрак прошлого.
Больше в жизни нет ничего хорошего.
***
Я вижу себя молодой и красивой
На фото, где старость вонзила клыки,
Где зубы истерлись и ноги сносились
И с лестницы падать уже не с руки.
Обвислые щеки и впалые губы,
На солнце блестит серебром седина,
Где уши – забитые мусором трубы,
А голос мой - шепот Нептуна со дна.
Дрожащие руки при помощи Брайля
Стихи набирают, мешаясь в словах,
Но все же участвуют в буквенном ралли.
Не слава на финише ждёт меня - прах.
Ной
Земля – рассадник лжи, страданий, зла,
Кольчугой плит могильных обросла,
Взрываются в войне мечты и трубы,
Земную кожу рвут и множат трупы.
Не вылечить молитвой и мечом.
Узнали слишком поздно – что почём.
О лекарь, справедливый наш отец.
Ты знаешь: излечение – конец.
Омоют воды снова шар земной.
Под ними каждый обретёт покой.
Вновь ищет Ной пристанище в волнах.
Один. Без Бога. Но с ружьём в руках.
Луне
Ты сводишь пронзительным взглядом с ума.
Ты гордо паришь, именуясь "Луна".
Полна. Светозарна. Таинственна. Властна.
Оракул для магов и ведьм, ты опасна.
Бываешь кровавой, пророча нам войны.
Одежды твои, облака, многослойны.
Тебя облекая в небесный гипюр,
Тебя, украшенье старинных гравюр!
Я в полночь свечу зажигаю свою.
Смиренно и робко у двери стою.
Мигает свечи золотой огонёк.
Твой призрачный свет нереален, далёк.
К тебе, трепеща, обращаюсь c молитвой,
Мистичной царице, планете элитной.
Ты судьбы меняешь одним оборотом:
Желания сбудутся словно по нотам.
Но гаснет свеча, уплывает Луна -
Меж туч серебристых мелькает она.
Я чувствую телом – подарит мне злато.
Я буду свободна, я буду богата!
Любовник
Ты был многоликим и сверхязыковым,
Заменой молитвам, счастливым подковам.
То добрый волшебник, то злой чародей,
Ты видел насквозь и людей, и зверей.
В глазах отражались то Солнца, то Луны.
А женщины стали с тобой полоумны –
Ты не был адептом вовсёмпостоянства,
Виною тому было вечное пьянство.
И в пьяном угаре сменялися ласки,
В беспамятном сексе хихикали глазки.
Но руки проворно снимали одежду
Чтоб не разделялись барьерами между.
За это прощала любую измену.
Ты снял с моей жизни налёты и пену.
Ты творчески думал и действовал чётко.
Спасибо за счастье. Пятерка – в зачётку!
Сахара
Песочные часы… Песок… Мираж…
А под песком – засохшие скелеты…
На все вопросы жизнь даёт ответы.
Мечта сбылась. Пакую свой багаж:
Двустволка и двухрядный патронташ,
Одежда, фляга, головной платок.
Бинокль и походный котелок.
Короткий перелёт и мы в песках.
Рельефное оранжевое море.
Ужасная жара. Мольба во взоре.
И фляга с питьевой водой в руках.
Песок везде – во рту и в рюкзаках.
Песок тяжел и мягок как постель.
Короткий ужин. Лагерь опустел.
Завыли духи в дюнах вдалеке.
Поднялся ветер, сотрясая тенты.
Не самые приятные моменты…
Врага признали духи в чужаке!
Как трудно спать на жестком лежаке.
Луна сокрыта вихрем из песка.
Пустыня не годна для пикника…
Песок под лежаком почти как лёд -
Жару сменила не прохлада – холод.
Меня замучил неуместный голод.
А проводник задумчиво поёт.
Гляжу на сказочную россыпь звёзд.
Пески живые, убегают вдаль!
А на пейзаж накинута вуаль…
Здравствуйте. Я Елена МОРОЗОВА прочту стихотворение - Когда пройдёт последний ветеран!..
Номинация – “Поэзия"
Давно затих злой грохот канонады
Над пепелищем стелется туман.
Колено преклонить перед лампадой
Придёт седой, последний ветеран.
Где город тот, чья площадь осветится
Мемориалом вечного огня?
Последний ветеран над ним склонится
Тех лет военных память сохраня.
В какой стране, на всей большой планете?
И по какой парадной мостовой?
Пройдётся гордо в двадцать первом веке
Наш ветеран, с наградой боевой!
Витает дух Победы тёплым маем
Над всей Землёй! Он всех коснётся стран…
Приблизит время, в коем мы узнаем,
Когда пройдёт последний ветеран!..
Елена МОРОЗОВА, Ангарск. Россия.
У меня не получилось отправить заявку на конкурс по указанному адресу [email protected]. эл.почтой, т.к.система выдаёт, что этот адрес не корректен. Прошу принять мою заявку здесь.
1.
Был я робок и невзрачен,
Клял жестокую судьбу.
Улыбнулась мне удача:
Как же я красив в гробу!
-//-
1.
Когда на сердце "всё пропало",
" Не лезет в гору тяжкий шар",
В уюте маленького зала
Я тренирую свой удар.
2.
Когда навстречу с вдохновеньем
Летит партнёра злой кулак,
- Уйти, достать и вновь в движеньн,
- С плохими мыслями - никак.
3.
Получше психотерапии,
Веществ запретных веселей,
Сраженья дикая стихия
И крови льющейся елей!
-//-
1.
Я давно уже заметил,
- Естеством, не напоказ,
Лучше всех умеют дети
Жить немедленно, сейчас.
2.
Их желания спонтанны,
Их победы велики.
Их творенья гениальны,
Слезы быстры и легки.
3.
Непосредственно и живо
Откликаются на свет.
В общем, дети - это диво!
До пяти примерно лет.
4.
Долго взрослые мусолят,
Выбирать - не выбирать?
То поперчат, то посолят,
Да уж ешьте, вашу мать!
5.
Дети врут, но так нелепо,
Их легко разоблачить.
Дети - целая планета,
Нам дарящая лучи.
6.
Мы уперлись в землю рогом,
На пустышки тратя дни...
- На прямой на связи с Богом
Поголовно все они.
7.
Много мудрых гуру в сети
Учат с разумом дружить...
А слабо, чтоб так, как дети?
Как Христос велел нам жить.
-//-
1.
Я спросил одного пианиста:
- Для кого ты играешь концерт?
Если в стареньком зале нечисто,
И немало незанятых мест?
2.
Он ответил мне просто и с чувством:
Я живу и играю для тех,
Кто пришел на свидание с искусством,
Несмотря на усталость и снег.
3.
Пусть билетов распродано мало,
Но зато только те собрались,
Кому Моцарта так не хватало,
Кто без Листа не может прожить.
4.
Жизнь лишь вспышка короткая между,
Но и в грохоте жутких мортир
Есть дарящие людям надежду,
Вот на них то и держится мир.
-//-
1.
Папа с мамой вновь кричат.
Я заткнула уши.
Может им позвать врача,
Или дать покушать?
2.
Я их крепко обниму,
- Очень плохо злиться.
Я не знаю, почему
- Не хотят мириться.
3.
Может быть, плохой колдун
Наложил заклятье?
Как мне одолеть беду,
Не могу понять я?
4.
Я включила свой планшет
И ищу ответа.
Мне всего лишь восемь лет,
- Не по силам это.
5.
Они спорят, кто главней,
Хряк или коровище?
Но забыли обо мне,
- Я же их сокровище.
6.
Из коробки я взяла
Две любимых куклы.
И ругать их начала
И козлом, и сукой.
7.
Вдруг повисла тишина,
Заблестели слезы.
Словно рухнула стена,
- Мы же несерьёзно..
8.
Папа на руки поднял,
Мама целовала.
Вновь вы любите меня!
Я - расколдовала!
-//-
1.
"Порог духовности высок",
- Вещают "гуру" враки.
Духовность - это дать кусок
Ободранной собаке.
2.
Духовность - это не соврать,
Когда вокруг всё лживо.
Духовность, - младшим помогать
И старшим, если живы.
3.
Духовность - это не скулить,
Что как Иов страдаешь.
Духовность, - это дальше жить,
Когда всё потеряешь.
4.
Не ненавидеть, не судить,
Не гнуться, не прельщаться.
А просто человеком быть.
Но быть, а не казаться.
5.
Пока любовь в душе жива,
Есть шанс и у надежды.
Ведь без любви душа мертва
В любой "святой" одежде.
-//-
1.
Я зажгу одинокую свечку.
Помяну всех ушедших родных.
Птицы мне ещё чуть пощебечут,
И мы встретимся в сферах иных.
2.
Я признаюсь, - пока был моложе,
Не ценил ни любви, ни тепла.
На вершины как чëрт лез из кожи,
Все семейные бросив дела.
3.
Вы казались мне слишком простыми,
Далеки от великих идей..
Словно путник в безводной пустыне,
Я один теперь в гуще людей.
4.
Вспоминаю, как трудно вы жили.
Сколько тяжких стерпели потерь.
То тепло, что от сердца дарили,
Греет душу мою и теперь.
5.
Одержимый напором желаний,
Рисковал сотню раз головой.
И упëртость, и дар выживания,
- Корень силы моей родовой.
6.
В чëм-то выступил как нельзя лучше,
Где-то жизнь оказалась груба.
Раньше думал, что всё это случай,
А сейчас понимаю, - судьба.
7.
Говорят, мы за младших в ответе...
Я за род десять казней приял.
Все плохое растаяло в свете,
Что в открытой душе засиял.
8.
Я зажгу одинокую свечку,
Помяну всех ушедших родных.
Пусть мне весело птицы щебечут,
- Я давно уже в сферах иных.
-//-
1.
Не играйте с Дьяволом на равных.
Не цепляйтесь слепо за любовь.
Может показаться, что вы главный,
- Это лишь один из прочих снов.
2.
Как бы вам ни повезло вначале,
Сколько бы ни длился это рай,
Кем бы вы и для кого ни стали,
- Этому всегда приходит край.
3.
Неизбежно, скрючившись от боли,
С сердцем, понатыканным ножей,
Вы пошлëте на хер эти роли
Без стесненья и без падежей.
4.
Никогда не верьте эгоизму,
Шепчущему, что вы на коне.
Основной секрет у этой жизни,
- Всё здесь иллюзорно, как во сне.
5.
Если вы решите, что вы главный,
Вам через пинки дадут понять:
Не играйте с Дьяволом на равных,
Вам его никак не обыграть.
-//-
Автор: Екатерина Годвер
Стихотворная подборка "Двадцатые..."
***
Однажды нам покажется, что - кончено.
Что наше время, время колокольчиков,
Рингтоном отзвучало по распутице:
Пускай теперь сама планета крутится!
Нехай с нее ножом снимают кожицу -
Без нас пиры и скорби преумножатся,
Другие пусть ликуют и куражатся.
Однажды нам покажется. Покажется...
Согрелись в мягких креслах мы под пледами.
Но брызжет ночь из-под копыта медного,
И колокол над сонною Отчизною
По каждому звонит, отлитый сызнова.
***
Сквозь анилиновый хай-тек,
Из каждой слободы,
Уходят люди в белый снег,
Уходят в черный дым.
И как сто лет тому назад,
Как тысячу долой -
Сочатся миром образа,
А дерево - смолой,
И плачет кто-то. Пишет блог,
В сердцах клянет судьбу...
Сочится кровью на сапог
Седьмая пядь во лбу.
Огонь горячим языком
Касается небес.
Солдат штурмует Белый дом,
Штурмует черный лес,
Клубится дым, кипит вода
В походном котелке,
Встаёт счастливая звезда
В прекрасном далеке.
Времена
Времена не выбирают,
В них живут и умирают...
А.Кушнер
Вырываясь из липкого сна,
Возвращаемся в теплые норы.
Времена, времена, времена,
Перепутье, война, разговоры
За стеной. Нависает стена:
Фотографии в рамках, плакаты -
Времена, времена, времена,
И мы едем, мы едем куда-то.
Век московскую серую мглу
Закатал в тротуарную плитку,
Но стоит человек на углу,
Ждёт трамвая, маршрутку, кибитку.
Снег не тает на хмуром лице,
На есенинских сбитых костяшках:
Ни письма, ни записки в конце,
Где уже не темно и не страшно...
Но ему не туда. Не туда!
И таксист лихо трогает с места.
Над Москвой небеса в проводах,
Над Москвой облака из асбеста.
Свет в прихожей горит. Тишина.
Расцветает конфорка на кухне.
Времена. Времена. Времена...
Ни пера, человек. И ни пуха.
Монета
Ночью небо в брызгах молока.
Грязь да иней - кофе с серебром.
Сосны зацепляют облака,
Падает монета на ребро:
Быть - не быть, забыть - не позабыть?
Катится оброненный обол.
Подле бабка-ёжкиной избы
Розовый безвременник расцвёл.
Перекати-поле перека...
Тикают старинные часы.
Холодом учили дурака,
Холодом дурак по горло сыт.
Он стучит в окованную дверь:
"Отпирай, старуха, помогай"!
Ветер воет, снег летит наверх,
Топает куриная нога.
Вот бы растянуться на печи!
До утра не думать ни о чём,
Слушая, как времечко стучит
Маятника нёбным язычком.
Только хлад вокруг да ветродуй,
В ступе догнивает помело:
"Сгинула старуха на беду,
Но тебе, голубчик, поделом!"
Ветер свищет, сосны гнёт, шутя.
Падает монета на ребро...
И дурак уходит, как дитя
Безысходно веруя в добро.
***
Разломан хлеб, искрошен весь,
И в воздухе роится взвесь:
Писк комариный, плач и стон.
Тропинки сходятся крестом,
Пожар медовый отгорел.
Лишь на Кудыкиной горе
Над костерком дрожит дымок,
Да травы шепчутся у ног
О темноте, в которой нам,
Как ни смотри по сторонам -
Идти на ощупь за росой,
Тушить угли стопой босой.
Враг
Приходит враг спросить воды,
Глядит глаза в глаза.
Вода в горсти мутна, как стыд,
Прозрачна, как слеза -
И ты протягиваешь горсть,
И он в ответ молчит.
И только сердце у него
Стучит, стучит, стучит...
Давно глашатаи трубят,
Весь горизонт в огне:
Ни для него, ни для тебя
Пути обратно нет,
Как кровь, водица горяча,
Сладка она, как ложь.
И он убьет тебя сейчас -
А, может, ты убьешь.
Пройдут часы, пройдут года,
Земной ровняя счёт.
Одна лишь чистая вода
Течет, течет, течет...
В твой сон последний на пути
Войдёт, хромая, враг -
И ты напьешься из горсти
У смертного одра.
Из-под земли пробьется ключ
И будет длиться день -
Как предзакатный солнца луч,
Рассеянный в воде.
***
В пустом стакане тает лёд,
Пылит оранжевое лето.
Кружит усталый звездолет
У неизведанной планеты.
В огне сгорают мотыльки,
А он, бескрылый и железный,
Земной природе вопреки,
Прошел сквозь каверзную бездну.
Он - привидение, фантом,
Он - лед, растаявший без толку,
Ещё один красивый том
На прикроватной книжной полке.
Но капитан сквозь перископ
Глядит с задумчивой улыбкой.
Багряный плавится песок,
И жизнь не кажется ошибкой.
***
Грош ломанный в карман дырявый спрячь:
Сегодня купишь Тане новый мяч -
Но завтра повторится, что и прежде:
Меланхоличный вечер мартобря,
Канал в неверном свете фонаря,
Утраты, сожаления, надежды...
Ты смейся, смейся! Сколько нам ещё?
Несёт котенка нищий под плащом,
Бог весть, зачем: спасет или утопит?
А всё-таки, а всё-таки всегда
Есть белый свет и черная вода,
И мяч плывет: накапливает опыт.
***
Тоска влечет за гаражи,
Где нет ни друга, ни маньяка,
Одни лишь тени сторожит
Весь день приблудная собака.
Она не лает, не рычит,
И смотрит сквозь меня сурово,
Как на ветле сидят грачи
И чешет ухо кот дворовый,
Как время встало и стоит,
Неперелетно, неизбывно.
Пустых бутылок сталагмит
Торчит из зарослей крапивных,
И на гаражный глинозем
Роняет солнечные блики...
А летний день, лучом пронзен,
Топорщится грачиным криком.
*
Вот на разгрызанном мяче
Собака: детская игрушка.
Так много странных мелочей
Хранят гаражные "ракушки":
Хранят цитаты, имена
И безымянные рисунки,
Вкус перекисшего вина,
Звук Ленинградской шестиструнки,
Здесь время есть, а денег нет,
Здесь не заканчивалось лето,
И прислонясь спиной к стене
Пьют из горла Горшок и Летов,
И не хватает сигарет,
И стоек запах аммиака,
И негасимый солнца свет
В глазах у плюшевой собаки.
Сирень
Ползет букашка по листу, дрожит и пятится.
Прохожему невмоготу. Сегодня пятница,
И пьяный гвалт вокруг, и стыд, весна-распутница.
А он устал, а он простыл, совсем запутался.
А впереди - и грех, и страх, и покаяние.
Ещё останутся в веках его деяния...
Но не сейчас: в чужом дворе, с улыбкой школьника
Горбатый нос уткнув в сирень, стоит Раскольников.
Он познаёт, хоть по сюжету не положено,
Что всяка дрянь и всяка тварь на свете - божия,
И даже если ничего внутри не ёкнуло,
Пока сирень ломали вечером под окнами.
По лужам фантики плывут, а тонут винтики.
Букашка падает в траву, никем не видима,
И не склоняя головы, идет Раскольников,
От Петербурга - до Москвы, к друзьям, в Сокольники...
Дыра в поношенном пальто, в ботинках Ладога.
Судьба найдет его. Потом - роман и каторга.
Черна могильная плита, обложка книжная...
Букашка учится летать. Букашка выживет.
***
Умолкли псы сторожевые
За крайней хатою.
Я не жила в сороковые.
Живу в двадцатые.
И мне стоять за свой авось,
За честь мещанскую.
За все, что в прошлом не сбылось
Пройти гражданскую.
Запомнить лица мне живые,
Поля несжатые,
И новояза клекот лживый -
За крайней хатою...
Когда вобьют последний гвоздь
В ухмылку панскую,
Угаснет боль, остынет злость.
Осядет стансами
Про тихий Дон, Днепровский плес,
Салют на улицах...
Все то, что прежде не сбылось -
Однажды сбудется.
«Я сегодня ничего не совершил». Как? А разве ты не жил?Просто жить – не только самое главное, но и самое замечательное из твоих дел!
Мишель Эйкем де Монтень
«Опыты»
Еслиправильно живешь – будильник не нужен.
ПисательВолосатов открыл глаза.
За окномжурчал и переливался день. Солнце бодало шторы. Жена убыла на службу.
Волосатовпотянулся и улыбнулся, ощущая наполняющее каждую клеточку, зудящее, какутренний стояк, вдохновение.
Сегодняна рассвете, в зыбком полусне – пришло!
Вголове клубились яркие образы. Выпуклые характеры сшибались в мощном действии.Пружина интриги готовилась разорвать мир, но ее сдерживал романтический флер недо конца испарившегося сна…
Волосатовпоздравил себя с добрым утром, сел на кровати, пошевелил плечами и нахмурился.Чтобы очутиться там, куда рвется душа, где чешутся пальцы – за письменнымстолом, нужно преодолеть целый ряд хозяйственных испытаний: заправить постель,принять душ, сварить кофе, посидеть на унитазе… Когда жена дома, невзгодыуполовиниваются – постель и кофе на ней. Выносливей они от природы, потому что.Но, с другой стороны – туда-сюда, туда-сюда, мусор вынеси, посмотри в интернетепогоду на вечер, отбей мясо и позвони маме (причем, её)… Нет той хрупкойтишины, в которой душа художника прочищает горло и расправляет крылья!
Нет! –Волосатов мужественно откинул одеяло. – Уж лучше без нее! Потерь меньше…
Утренниехлопоты только кажутся мелкими.
Волосатов,как творческая личность, привык стойко переносить тяготы и лишения, связанные сжизненной суетой – плевать на всё, когда на сияющем горизонте тебя ждетГлавное… Однако, производя туалетно-гигиенические манипуляции, с огорчениемприслушивался к себе. Ясность и цельность внутри тускнела и трескалась.Бытовуха выглядывала из щелей и проступала на поверхностях: кофе заканчивается;унитаз подтекает; кот, зараза, опять на покрывале затяжек наделал…
Закаменевлицом, Волосатов погрузился в свое кресло и посмотрел в окно.
Солнцеутонуло в облачной пелене. Пасмурный флер приглушил и стреножил резвящийсядень…
Так! –Волосатов решительно отхлебнул из кружки. – О чем, бишь, я? Ага… Сегодня во мнеродилось! Я должен это написать! Очень важна первая фраза… И она у меня есть:«Если правильно живешь – будильник не нужен». А дальше…
Накухне звякнуло и покатилось. Волосатов вздрогнул и вскочил. Выяснилось – пустаябутылка из-под пива помешала коту исполнять ритуальные танцы вокруг миски скормом.
Ктододумался поставить ее тут? – возмутился Волосатов. – Неужели я?!
Коттребовательно мяукнул.
Волосатовналил ему молока и вернулся к столу. Некоторое время перебирал торчащие изпивного бокала разномастные авторучки. Все они писали разными цветами, сразличной толщиной линий, отличались размерами и были полностью готовы купотреблению. Бокал был глиняный, покрытый глазурью, с затейливым рисунком ипривезен друзьями из Чехии.
Я таклюблю процесс письма! – зажмурился Волосатов. – Я обожаю ручки, карандаши,ежедневники, блокноты, пачки бумаги… Я наслаждаюсь, когда они у меня появляются– новые, необычные, прикольные; старые, обыкновенные, унылые… У меня их много.Мне – мало…
Волосатовпомотал головой. Яркие внутренние образы, и так расплывающиеся, теряющиерезкость, от этого движения и вовсе расфокусировались, меняя формы ирасползаясь по окраинам сознания, как тараканы.
Ясность– от бедности воображения, хаотичность – от недисциплинированности… В музыкетолько гармония есть! – сказал себе Волосатов.
Подумавбровями, он включил ту песню из старенького альбома группы «PinkFloyd», где на заднем плане, фоном, записано, как болельщикифутбольного клуба «Liverpool» поют гимн своейкоманды на трибунах стадиона. С чувством прослушал.
Выключил.
Открылежедневник. Сегодняшняя страница была девственно чиста.
Не, нувот чё за наказание! – с надрывом подумал Волосатов. – Цельный нетронутый день,ни дел, ни жены, покой и воля – а я сосредоточиться не могу!
Онрезко встал и, чуть не наступив на кота, отправился на балкон покурить.
Облакаперемещались по небу, формируясь в черную тучу. День набирал тяжести. Сигаретапоказалась невкусной.
Мирпереполнен или изделиями подмастерьев, или поделками мастеров. А я тут баклушибью! – с ненавистью подумал Волосатов и вернулся в помрачневшую комнату.Плюхнулся в кресло, нажал кнопку.
Мониторзасиял лучом света в темном царстве. Волосатов зажмурился, силясь восстановитьту волшебную картину души, ту легкую ажурность фантазии, тот дивный утренниймир…
«У Вас26 непрочитанных писем», – написал компьютер.
Ладно!– рубанул ладонью Волосатов. – Сейчас посмотрю почту, загляну на форум и…
Поотливу дробно застучало. Звуки дня захлебнулись в дожде. Волосатов, расползшисьв кресле, привычно манипулировал клавиатурой. Экран жил напряженной жизнью.
Мозг вэтой жизни участвовал мало. Виртуальный мир возникал из ниоткуда снизу иисчезал в никуда вверх, повинуясь колесику мыши. Пальцы механически щелкали,глаза автоматически провожали…
Волосатовпродолжал бороться.
Художник!
Создатель!!
Творец!!!
ЛауреатНобелевской премии…
Вотвысший смысл жизни.
Чтопонимают эти мелкие людишки за окном, жалко суетящиеся по своим глупымделишкам? Они – всего лишь навоз, созданный как удобрение для прекрасных цветовГениальных Произведений, произрастающих в духовной почве сада, возделываемоговнутри себя Писателем…
Эх!
Волосатовотпихнул мышку, выхватил первую попавшуюся авторучку, придвинул чистый лист иочень тщательно написал:
«Еслиправильно живешь – будильник не нужен».
Послеэтого замер.
Образынадели характеры, уселись на интригу и нацелились на мир…
Чего-тоне хватало! Картинка перекосилась и застыла, как пленка в деревенскойкиноустановке…
Волосатовкоротко простонал, встал и пошел на кухню. Дернул дверцу холодильника, досталглазированный сырок. Распечатал. Съел…
Разверстыйхолодильник тревожно запищал. Волосатов поперхнулся, закрыл дверцу и вернулсяза стол.
Дождьза окном прекратился резко, будто нажали кнопку. День ошеломленно молчал. Всёсущество заполнял, нарастая, неопределимый дискомфорт…
Апива-то в холодильнике – нету! – вдруг понял Волосатов. – И вообще… Где моямистическая способность отдаться на волю сюжета и вывернуть в конце напотрясающий финал? Как сняться с якоря? Хм… Только движением! Движение – сила!«Динамо», мать его…
Волосатоводевался стремительно, точно боясь спугнуть свою решимость. Распихал покарманам ключи, телефон, сигареты, проверил, на месте ли блокнот (а вдруг!) ивыскочил из квартиры.
Погодана дворе замерла неопределенная. Переоблака, недотучи. День раздумывал, какжить дальше.
Волосатовшел медленно, изо всех сил рассматривая окружающее. Окружающее было знакомо дозубной боли. Кинопленка в голове застряла намертво.
Зауглом школы обнималась парочка. Шаловливые пальчики парня забирались подкофточку. Волосатов неожиданно представил себе жену, скачущую на белом коне,голую и с саблей, и почему-то зябко передернулся.
Женщиныв магазине оказались все поголовно некрасивые, мужчины, как на подбор –омерзительные. Очередь штурмовала кассу, кассирша ее обороняла. У грузчиков взале был разгрузочный день.
Волосатовзагрузил пакет пивом и, ни на кого не глядя, побрел домой.
Холодильникплотоядно заглотил бутылочную батарею. Волосатов полюбовался ровновыстроившимися этикетками, сглотнул и заглянул в кабинет.
Прекрасныйписьменный стол со стопкой бумаги, широким монитором, эргономичной клавиатуройи удобным креслом смотрел равнодушно. В этой композиции угадывалась дажевнутренняя презрительная ухмылочка – а не пошел бы ты, брат-писатель, на 33буквы?
Волосатовзакручинился и опять отчего-то вспомнил жену. А, кстати! – он глянул на часы. –Мне вот, может, на голодный желудок и не созидается…
Женапребывала в служебном угаре и потому, рявкнув в трубку: «Пельмени вморозилке!», оборвала связь.
Эх,пельмень мой насущный… – почесался Волосатов. – Вот почему все эти люмпены ипролетарии умственного труда такие бодрые? Наглая сытая уверенность в себе –это что? Откуда в них ощущение собственной окончательной правоты – в противовесмучениям писателя, которому не пишется…
Вот уменя сосед Серега. Столяр-станочник. На хорошем счету, не алкаш. Зарплата –тьфу. Фигачит на своем заводике с 8 до 16:45 – и на лице его при этом написаначистая и спокойная удовлетворенность от правильности своей жизни, граничащая,по моим представлениям, с дебилизмом… У него жена, сын, двухкомнатная квартирав кредит. У него ясный взгляд на мир, в котором нет места волнениям, сомнениями незапланированным пертурбациям. Он видит себя на годы и годы вперед. Его этоустраивает!
Рассказывает– хочу цифровой телек на кухню.
Пошарилис ним в интернете, нашли – 500 долларов.
Много…– вздыхает, но – за 3 месяца могу себе позволить!
Он настоловке экономит, а берет основательные такие ссобойки, и когда ест – на лицеразлито все то же умиротворенное спокойствие, каким светится он и возле станка.
Ему 27лет.
КакЛермонтову.
Ох,каков я был в 27! Какие страсти, какой пламень в душе!.. Любые авантюры, риск иглупости…
КакЛермонтов.
У негоэтого нет. Осталось в отрочестве – если вообще было…
Хороший,в общем, персонаж.
Я егоне осуждаю – отнюдь!
Это –основание пирамиды нашего мира.
На этом– все держится.
Безучета этого – все расчеты неверны.
Да я исам такой, когда удается чего написать – пустота в голове, легкость в душе,тяжесть в плечах…
А вот ине буду я пельмени! – в порыве гнева решил Волосатов. – Картошки пожарю! Случком! С сальцом!..
Онпрогулялся по кабинету.
Но ведь– это же надо ее сначала чистить… – шевельнулось внутри. – Так хочетсячто-нибудь сделать! И совсем не можется что-то делать! Желаю, чтобы – раз! – ивсё…
Оностановился напротив стола.
Ну – ипочищу! Совершу сегодня хоть что-нибудь! – откликнулось нутро.
…Волосатовжадно ел, чуя покойное удовлетворение тем, как он героически принял и перенесприготовление обеда. Вот жизнь! – крутилось в мозгу. – Физическая суета иморальные терзания, а на выходе – тарелка картошки…
Вотмодель жизни! – Волосатов затянулся сигаретой и отхлебнул пива. – Для тогочтобы что-то получить, нужно крепко потрудиться. А потом, получив, понимаешь –разве стоило это твоих драгоценных трудов и бесценного времени? И только вискусстве важно не количество сделанного, а объем душевного пламени, сожженногонад каждой строкой!
Небоприняло ровный оттенок. День с высоты балкона выглядел умиротворенно. Телеснаяистома накрывала Волосатова.
Мужественноследовать своим желаниям – обязанность художника! – вяло подумал он. – Чтобытворить свои бессмертные, или какие получатся, произведения, надо быть свежим. Дреманучасок… И потом, с новыми силами…
…Я живу как втумане.
Я совершаютело- и душедвижения, будто продираясь сквозь вязкую пелену.
Но иногда…
Мысль!
Самаяповерхностная метафора – солнечный луч. Будто вспыхивает он вдруг из-за тучи –и ты разом видишь что-то большое и главное.
И такстановится хорошо…
Чуешьнекоторую даже гордыню – превосходство перед окружающими козявками…
Это ощущение клёвое,но отбирает время и энергию. То есть, я не могу отказать себе в наслаждениипереживаемым открытием – и трачусь на это наслаждение. А уж потом, вздохнув,берусь за него правильно – осмыслить, сформулировать, запомнить…
Но – уж опятьмир покрывает муть, нужно бежать дальше, преодолевая вязкость… Сознаниеотчаянно цепляется за откровение, тщится зафиксировать, обещает обязательно всеобдумать как следует, разложить по полочкам, записать…
А тумангустеет. Приходится концентрироваться на выныривающих из него тенях.
Вспышкабледнеет. Отодвигается – назад, вниз, вдаль…
И я ееокончательно теряю. Тухнет энергия, потом детали, потом сама мысль.
И ничегонельзя сделать.
То есть, можно– но тогда нужно немедленно остановиться, не терять ни мгновения,сосредоточиться…
И выпасть изжизни.
И рисковатьналететь на препятствие, материализовавшееся из тумана…
И разбить себелоб.
Это похоже напробуждение после яркого сна.
Я не умеюзапоминать сны.
Я страдаю поэтому поводу – натурально.
Я бьюсьголовой в стену.
И лоб мойразбит…
…Волосатовбудильник, разумеется, не ставил, и потому проснулся через два с половинойчаса. На кухне шипело и гремело – вернулась со службы жена. За окном темнело.День умирал.
Волосатовпришлепал на свет, пошлепал жену по попке и шлепнул на плиту турку. Под ногамизаинтересованно вертелся кот.
Волосатовсварил кофе и устремился в кабинет.
ДедушкаЧехов учил: знай себе списывай с мозгов на бумагу! – он взмахнул кружкой, чутьне вывернув на себя содержимое.
Лакстола отражал сгущающееся окно. Монитор подмигивал зеленой точкой.
«У Вас13 непрочитанных писем».
Потом,завтра! – поморщился Волосатов. – А сейчас…
Пасьянсна экране разложился быстро. Даже как-то удручающе быстро. Подло. Волосатовпотянул к себе лист…
Долойперфекционизм! – твердо сказал себе он. – А то мучаешь себя, формулируешь,крутишь в голове бичом, дабы так щелкнуть словом по бумаге – аж чтоб искры! – иостываешь…
Зазвонилтелефон. Грянул так неожиданно, что Волосатов выронил ручку.
«Ты гдесегодня футбол смотришь?»
Ах, тыж ёоуу!.. – изумился Волосатов. – Сегодня же Кубок! Как я мог забыть…
Собиралсяон стремительно. До матча полчаса, а еще доехать…
Всветлом проеме воздвиглась темная жена. Руки на поясе – в форме буквы «Ф».
«Куда?!»
«Сегодняполуфинал! Буду поздно», – и Волосатов канул за дверь.
…Волосатовне сразу нащупал ключом замочную скважину. Потому что рука была неверна, онстарался не шуметь, да и ночь, для полной, видимо, власти над миром, стырилалампочку в коридоре.
Женасладко разметалась по постели. Кот нагло растянулся на волосатовском месте.Волосатов улыбнулся и, оставляя за собой, как следы, детали одежды, поплелся ккровати. Изгнав кота, влез под одеяло и облегченно сник.
Жизньневозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь, – пришел он квыводу. – Лентяй будет лежать на диване. Баловник станет таскаться по бабам.Пьяница найдет. Человек, живущий бедно, не любит деньги. Писатель не свернет сосвоего трудного Пути…
Да –лентяй встает с дивана, баловник спит один, пьяница трезв по утрам, неимущийзарабатывает. А писатель вынужден, – Волосатов поднял палец, – обречен тратить времяна жизнь! Как там у Сергеича было –
Еще бокаловжажда просит
Залитьгорячий жир котлет…
Нет, нето. Тьфу ты!.. Как же… А, вот, у Юрьича –
Я жить хочу!Хочу печали
Любви исчастию назло;
Они мой умизбаловали
И слишком сгладиличело;
Пора, поранасмешкам света
Прогнатьспокойствия туман:
Что безстраданий жизнь поэта?
И что безбури океан?
Попотолку спальни отблескивали и переливались гигантские, вдохновляющиетворческие планы на завтра. Волосатов взвесил в руке мобильный телефон.
Будильникставить не буду! – он закрыл глаза и причмокнул. – Если живешь правильно –будильник не нужен…