Марина Копылова / Акварель / Проза

⁣Марина Копылова

АКВАРЕЛЬ
рассказ

В марте хоронили учителя рисования… Он был высокий и
прямой, очень спокойный и красивый, он преподавал у нас потом черчение, но до
этого он учил нас рисовать акварелью, мыть кисточки, смешивать краски на
палитре, отбирал у нас ластики и ругал за плохую бумагу в альбоме. Рисовать
можно на чем угодно, хоть на сером картоне от коробок, но должен быть правильно
составлен «диалог» материалов.

Акварель – самое прекрасное и нежное, что есть в
красках, она, как маленькая девочка, любит нежную, белую, немного рыхловатую,
как весенний снег, бумагу, любит растекаться за пределы серых границ,
начерченных тобой до этого карандашом. Поэтому вообще бесполезно рисовать
карандашом под акварель: все равно она растечется, и карандаш под нею станет
таким ярким и «закрепленным», что тереть его потом резинкой бесполезно, можно
до дырки дотереть и всю работу испортить. – Мы убеждались в этом на собственном
опыте, потому что, естественно, учителю на слово не верили. Портили бумагу,
сопели-пыхтели, ревели: жалко было красивых-то рисунков!

«А повторить акварель – невозможно…» – так, с глубоким вздохом, говорил наш высокий учитель,
задумчиво глядя в окно.

Там, за окном, проходили снегоуборочные машины, серые вороны крошили пушистый снег с лиственниц… Мы на перемене выбегали и ели этот пушистый, новенький снег горстями. У кого особенно хватало прыти, добегал до
аптеки на перекрестке и закупал на весь класс брикеты какао с сахаром, чтобы потом грызть его на переменах и уроках. Но снег был вкуснее.

И наш учитель тоже, наверно, мечтал, когда смотрел в окно, что на перемене успеет добежать и поесть снега…Он к весне становился какой-то задумчивый и бледный, словно краски из него вымывались…

Черчение пришло как-то нежеланно для нас: вроде тот самый простой карандаш, с которым наш учитель так воевал на уроках рисования, и тот же самый ластик-резинка, который вводил нас в слезы и грусть по поводу
утраченных наших акварельных «шедевров» (и возможных пятерок по рисованию), – а теперь они стали нашими основными «орудиями борьбы за успеваемость в классе».

Но нам было жалко, что исчезли стаканчики с цветной водой, мягкие беличьи кисточки, и краски больше не надо было носить из дома в портфеле… Нас угнетала точность линий, рамки, шрифты, наклоны, толщина линий, точилки (а дома – даже бритвы) для затачивания грифелей и эта подлая графитовая пыль мазучая – везде… И то, что, если «не получилось», надо перечертить какую-нибудь втулку или винт заново!

«А акварель повторить – невозможно…»

– Зачем нам рисовать эту «технику», эту муру!? Я ее в жизни рисовать не собираюсь! – возмутился один из наших мальчишек, когда читель ему «пару» влепил.

– Можешь рисовать что угодно, но черчение воспитывает твой характер, – спокойно сказал учитель. – Если хочешь быть мужчиной, сделай правильно и красиво. Время еще есть, возьми чистый лист.

И он выдал Кольке настоящий чертежный лист из своей папки.

Колька, конечно, уши прижал, сел, карандаш наточил, бумагу потрогал: гладкая и плотная какая! – На такой-то чертить – прямо красота... Все, кто поближе сидел, к Кольке руки тянули: бумагу погладить!Такая она была – красивая. И все переживали за Кольку, чтобы он на ней опять чертеж не испортил. Он и сам старался. Даже дышать забывал. Потом, как закончил, – сразу такой вздох по всему классу прокатился! И звонок прозвенел победно!

А учитель улыбнулся, посмотрев на чертеж. А Колька заплакал и убежал. Потому что ему пятерку поставили первый раз в жизни.



...В марте все расплывалось, как акварель. Мы шли всем классом за длинной нелепой машиной, которой, кажется, убирают зимой снег, но для нас она была похожа на орудийный лафет. И на ее длинной задней части стоял длинный гроб, в котором неподвижно лежал наш учитель рисования. Он лежал в том же самом пиджаке, в котором приходил на уроки, – прямо на белом покрывале и подушке среди цветов и еловых веток, – с торжественно сложенными руками и закрытыми глазами. Было яркое солнце и холодно, и мне казалось, что он наконец не выдержит лежать так, раздетым, вскочит и оденет теплое пальто с красивым вязаным шарфом и шляпу с шелковой лентой… Но он лежал, а мы шлепали кучей по лужам за ним и ревели. Вся школа растянулась за нами, конца не было видно. И оркестр духовой гремел навзрыд – на весь город, расплываясь медными отблесками и пятнами на фоне веток, веселых воробьев и старых деревянных домов с
прозрачными окнами на уровне наших глаз.

За чистыми стеклами виднелись красивые строгие лица, цветы, кружева… И что-то еще, что повторить, наверно, уже невозможно.