⁣Почему-то сегодня лучи холодны и юрки,
И последнее солнце застыло слезой на радужке.
Я читаю стихи неизвестной, забытой бабушки,
И слова осыпаются хрупкостью штукатурки
В старом домике сна между клёнами и дубами.

Она пишет про то, как колышет калитку ветер,
В палисаднике ⁣– тишь, и листва небосводы застит.
И я вижу сирень в болезненном фиолете,
Из которой она вырывает осколки счастья.
Так хватают рассвет полувысохшими губами.

Переносит букет в тишину опустевшей спальни,
Пишет строки про сад, про тенистость и обветшалость.
И не смеет подумать про море, мечту и дали.
Просто запах цветов ⁣– это всё, с чем она осталась,

Просто хочется петь ⁣– только небо застыло в луже.
Держит ручку, как жизнь, как бессмертие и спасенье.
Она пишет стихи, тихо веря, что это нужно.
Засыпает в саду под густой и печальной сенью.

И я вижу сирень через мутную близорукость.
За селом прокричат горделивые петухи...

Не грустите, прошу вас! И в дом не пускайте вьюгу.
Слышите, я
Читаю
Ваши
Стихи.

⁣ЖЕРЕБЯТА ЭОГИППУСА
Автор: Сергей Богдасаров


Взрослые всегда спрашивали: «Антош, ты кто по гороскопу?».
Антоша честно, без обиняков, уверенно заявлял этим взрослым в ответ: «я — конь». «Жеребёнок ты» — смеялись взрослые. Антоша не возражал. Потому что никогда не встречал, ни коней, ни жеребёнков.
Да и, если так подумать…
Он и других животных не встречал.
В городе никто не водился, зоопарк папа не любил, а питомцу надо много «жрать». Ну… так говорила мама, когда Антоша (опять) «нудел», что ему нужно домашнее животное. В общем, Антоше оставалось только предаваться мечтам. Но всё чаще в мечты вбегали лошади. И пахло сеном.


«Я — конь!» — поправлял свои мечты Антоша. — «А не лошадь».


И было в этих его словах достоинство и стать, как у настоящего коня арабской масти. То есть чистейшей из всех мастей, как писали в том старом журнале…
Антоша любил читать старые журналы. А мама хранила в Книжном Шкафу с апреля 2001-го года бескрайнюю подшивку журналов OOPS! за 5 лет. Про год лошади в одном из номеров было написано так: «Настойчивость, трудолюбие и яркость представителей этого знака легко располагают к себе людей». Прочитав это, Антоша очень захотел, чтобы родители расположились к себе и купили ему лошадь, и с тех пор старался быть ещё трудолюбивей, чем обычно. И всегда всем помогать.


Книжный Шкаф с журналами, конечно, был на даче. Туда свозили всё старое и не очень нужное. Папа говорил, что так поступали и его родители, и родители его родителей. Это было что-то вроде семейной традиции. А самое-самое старое и ненужное семья убирала на второй этаж. Кому сейчас сдались, вообще-то, книжные шкафы? Впрочем, на первом этаже этой дачи было кое-что новенькое. Почти всё время нужное. Большой домашний кинотеатр с «Алисой», игровой приставкой, и коллекционной подборкой Blu-ray «Гарри Поттера» с комментариями и вырезанными сценами. Мама с папой всегда ставили тот Blu-ray в зимние праздники, ели вкусности и повторяли за персонажами слова.


***
В июле мама с папой отрабатывали последние дни перед отпуском в городе. Антоша был один. Его мало занимала Blu-ray магия и комментарии Альфонсо Куарона. Поэтому Антоша забирался на второй этаж дачного дома, и перекладывал один выпуск журнала OOPS! за другим, перебирая номера по годам и месяцам. И попутно гордился, как своей настойчивостью, так и своим трудолюбием. Располагал себя к себе. И однажды настойчивость и трудолюбие Антоши были вознаграждены выпуском журнала «Древо познания». Тоненькое «Древо» затерялось где-то между весенних «Упсов» 2004-го.


Сначала внимание Антоши привлекли дырочки на корешке журнала. Потом необыкновенно заметная тонкость «Древа», рядом с сочной толщиной выпусков OOPS!.
Антоша аккуратно провёл пальцем по странному неровному корешку с зазубринами клея, но, каким-то чудом, всё равно порезал палец. Ух… Это клей… Он высох так, что кое-где куски его облетели: остался только голый и острый край плотной бумаги. Капелька крови успела запачкать коня на обложке журнала. Конь фыркнул и потряс головой. Рядом с конём стоял красный квадратик. И значилось: «Лошади. Неутомимые помощники человека». 167-ой выпуск. Антоша заулыбался. «Это про меня» — подумал он, совсем позабыв про порезанный палец — «Неутомимый помощник!». Он с гордостью окинул взглядом разложенные по годам выпуски журнала OOPS!. И почувствовал себя трудолюбивым. «Держи карман шире» — заржал с обложки конь, и Антоша открыл журнал.


Страница 705-… 708?
Как странно.


Журнал выглядел намного-много-много тоньше…


Антоша пролистал все странички подряд. Только странички почему-то стали рассыпаться, расклеиваться, и испугали Антошу. Послышался смех коня с обложки. Антоша отложил «Древо». Вспомнил, что порезался, и засосал раненный палец. Интересный звук. Похож на цоканье копыт. А ведь он правда не встречал коней. Совсем никогда. И первый в его жизни конь над ним смеялся. Ещё и нарисованный! Неприятно, конечно. Но, с другой стороны, они и с Владом вечно смеются друг над другом. Иногда толкаются. Вот, кстати, Влад тоже любит лошадей, и никогда их не видел. А вчера Влад разбил себе до крови коленку. Дурак потому что. Может, лошадь на обложке тоже дурак…
Антоша соскочил с кровати и спустился на первый этаж. Проходя, кинул взгляд на мрачный дисплей домашнего кинотеатра. Дисплей зиял чёрной дырой в стене и звал к себе. Антоша порылся в аптечке, наклеил пластырь на палец, опять прошёл мимо всё время всем нужного кинотеатра, и полез обратно на второй этаж. К ненужным вещам.


***
Створка окна резко ударила по раме. Пока Антоши не было, в окошко влетел сильный ветер. Он швырял по комнате листы «Древа познания». Антоша бросился за этими листами, как Гарри Поттер за письмом на Blue-ray, и стал ловить одну страничку за другой. Странички вырывались из рук, крутились в воздухе и, кажется, спешили на свободу — за окно. Прочь со второго этажа! К чему-то нужному! А конь на обложке уже не смеялся. Глаза были испуганные, он пытался ухватиться копытом за старую люстру, но люстра не любила копыт, и всячески увиливала от них. Тогда конь бросился к окну. Сделал сальто над кроватью, стукнул копытом в потолок, и потянулся было носом к бесконечному простору за окном. Там, видно, пахло сеном. Антоша прыгнул на кровать и ухватил журнального коня за холку. Все странички с облегчением выдохнули. Антоша плюхнулся на попу, оставаясь на кровати, и стал раскладывать по порядку листы. Придавил их подушкой и сбегал за нитками-мулине для фенечек. В дырочки по краям Антоша продел разноцветные нитки и переплёл выпуск «Древа познания» заново. «Спаси-ибо» сказал конь с обложки, и распахнул перед Антошей нужную статью.


На первой странице статьи были фото самых разных лошадей: тут и абиссинская, и битюг, и кабардинская, и русская верховая, и якутская. Взгляд Антоши зацепился за первую строчку под табуном якутских лошадей: «Лошадь — одно из самых любимых нами животных». Антоша подумал, что это, наверное, тоже может быть про него, и стал читать дальше. Предки лошадей «Эогиппусы» показались ему самыми прикольными. Потому что они тоже были полосатыми и синими, как футболка Антоши. К тому же, были небольшие. Опять же, как он. Ростом они были с пять ладоней. Так мерят лошадей. То есть… эагипис… даже… меньше Антоши? Антоша посмотрел на свою ладошку, встал на колени, и шагая ладонями по застеленному одеялу, стал прокладывать рост этого эгопопуса. Получался карлик какой-то. Вот же любят приручать тех, кто поменьше!… Потом в статье пошли подсчёты корма на килограмм массы тела… И Антоша снова задумался. Как мало кушали, наверное, эгогиппиусы. Но, вообще… удобно. Килограмм сухого корма на 45 килограмм — уф — массы тела…


Антоша встал с кровати и подошёл к планшету на тумбочке. Антоша тапнул и залез в поисковик. «Сколько стоит сухой корм» — начал набирать он. Поисковик предложил «…для кошек», «…для собак», «…для котят». Антоша ещё раз представил игогописа в пять ладоней и выбрал «для собак». Потому что таких больших кошек в пять ладоней не бывает. А такие маленькие собаки в пять ладоней встречаются на улице хоть каждый день.


В результатах было много вариантов. Самый дешёвый выходил в четыреста рублей. Антоша вспомнил, что сам он весит 37, а рост у него определённо больше пяти ладоней. Значит, эгополису пакета в полтора кило будет хватать на два дня точно. Или на три. Если не особо прожорливый будет, то можно и на четыре… «Идеальный питомец» — подумал Антоша. Но дальнейший поиск показал, что эгопопулусы вымерли.


Антоша расстроился.
Он уже представлял, как у него будет свой конь, как они будут гоготать, скакать… Пойдут ночью в поле, поскачут до лесочка, а там их встретит ведьма. Антоша ведьмы не испугается, а конь прошепчет «ты пройди через ушко ей, а выйдешь — сам лошадью станешь». Тьфу. Понесло Антошу, как коня по полю… Со своим конём он выигрывал бы конкурсы какие-нибудь. Конь был бы самый красивый, и необычный, все бы приходили к Антоше фотографироваться с конём и на коне. Антоша назвал бы его «Гариком». И Гарик был бы смелый и с выдумкой — пусть даже ведьм лесных не существует. И был бы Гарик Антоше лучшим другом, а тот взял и вымер… Поэтому Антоша, с нестерпимой обидой на неслучившегося Гарика, бросил журнал, и пошёл гулять. Точнее… к Владу.


***
Вечером Антоша ужинал у Влада. Тётькатя постоянно подливала Владу суп, а Влад опять просил добавки. И Антоша подумал, что Влад был бы слишком прожорливым питомцем. Далеко не идеальным. Бока у Влада, правда, были… лошадиные такие. В яблочко.


— Даже для коня ты очень много ешь… — проговорил с набитым ртом Антоша, и Влад заржал, как конь.


Увидев озадаченный Тётикатин взгляд, Антоша добавил — Влад в год лошади родился. Ну. Коня… Как я.


И Тётькатя засмеялась, мол, тогда вам сена надо, а не суп! Антоша рассказал сколько сухого корма надо эгобонусу, и Тётькатя обещала сводить завтра друзей к соседу.
У того есть конь. Пусть посмотрят, как и что конь ест по-настоящему.
Познакомятся с сородичем.


***
Засыпая ночью в комнате Влада, Антоша думал про журнал.
А если бы Антоша не читал про эогиппусов, и не сказал Тётькате про корм на килограмм… увидел бы он лошадь наяву?
Родители работали. А на пустом втором этаже его, Антошиной, дачи тихо ржал журнальный конь, пытаясь зацепить губами цветные нитки на плетёном корешке 167-го «Древа». Где-то в отдалении гремел по рельсам поезд. И кто-то стрекотал. Навряд ли лошадь. Но сквозь открытое окно дышалось очень просто. И пахло сеном.


Завтра Антоша будет бежать с Владом по тропинке наперегонки, громко ржать, как лошадь, раздражать Тётькатю. А потом Антоша вдруг услышит настоящее конячье ржание. И перед ними синей крышей дома вырастет участок. И Тётькатя скажет им, что, мол, пришли.


– Семёнвасилич! – следом крикнет она – А покажите детям лошадь!
– Это конь. – проворчит Семёнвасилич за забором, и заскрипит калитка.


Семёнвасилич застынет в проёме. Покачает своей лысой, загорелой и обветренной головой, и ласково улыбнётся. За чёрной бородой его блеснут большие такие, крупные жёлтые зубы.


– Ну, если нужно… – добавит ласково Семёнвасилич, и отступит в сторону, кивком приглашая Антошу и Влада на участок. Из глубины участка вдруг раздастся лошадиное ржание, и Антоша внезапно, задержав дыхание, замрёт на пороге у калитки. Он сейчас увидит настоящего… коня.
___

1.
⁣В параллельной вселенной
Ответственный робот
На заводе клепает людей.

Синтезирует душу
Из плоти и крови
И внедряет удобный дисплей.

Не отходит от плана,
Работает чётко,
Соблюдая усердно ТЗ.

Ведь создать человека –
Вопрос не из лёгких,
Непосильный простой детворе.

В параллельной вселенной
Не знают про счастье
И ни разу не видели слёз.

Их по самые уши
Пугает проклятье
Не увидеть таинственных грёз.

В голове тонна формул,
Одни алгоритмы,
Как же сложно всё это держать!

И машинного масла
Невкусные литры
Надоело в себя заливать.

А живой человек
Им напишет поэмы
И научит красивой любви.

Ну, а в наших реалиях
Кто это ценит?
...
Может всё-таки будем людьми?


2.
⁣Давай бросим всё... и уедем в лес,

Туда, где свобода и нежность ветра
Под покровительством гордых небес
Пронзает до каждого миллиметра.

Давай бросим всё и уедем в лес.
Деревья обнимут своим дыханьем.
С воздушным трепетом наперевес
Мы насладимся его молчаньем.

Травинка к травинке, счастье – к душе.
Тут пахнет мечтой, безмятежным простором.
А мы вольны сами придумать сюжет
Для нашей любви, полной тёплых историй.

В созвездии неземной красоты
Царит чистота и бескрайняя нежность.
Давай бросим всё! Только я и ты.
Вокруг – лишь зелёное море надежды.

3.
⁣Я хочу о тебе мечтать,
Восхищаться, всегда быть рядом…
Я тобою хочу дышать,
Хочу таять под нежным взглядом.

Я хочу для тебя творить,
Сделать самым счастливым в мире.
Я хочу тебя сохранить
В моем сердце… до края жизни.

Я хочу засыпать с тобой
И сквозь сон слышать теплый голос,
Обнимать… Хочу жить тобой!
Хочу вместе смотреть на звезды.

Я хочу за тобой бежать!
Без оглядки, без сожалений,
Силой странного притяженья
Я хочу лишь твоею стать!

Я хочу о тебе мечтать…
Я хочу… Лишь хочу… Но не смею.
Мне хотелось, как все, и любить, и желать,
Но, увы, я как все не умею…

4.
⁣Август, с недавних пор, мой любимый месяц.
В воздухе - шум ненавязчивой светлой грусти.
Жизнь, после зноя, как будто становится легче.
А впереди - неизвестность, надежды, чувства.

Осень крадётся в тиши золотым покрывалом.
Всё пожинает плоды - и мечты, и слёзы.
Август мне шепчет: "Можно начать сначала!
Жить никогда не бывает слишком поздно."

И каждый раз у меня замирает сердце
От этой мысли, во мне день за днём бушующей.
Август, с недавних пор, мой любимый месяц.
Он подарил мне тебя. И наше будущее.

5.
⁣Мы поздно осознали все печали,
Настигла ледяная пустота.
Ах, как ужасно жить в глухом незнаньи...
Ну где же ты и как твои дела?

Ещё немного – и лишится смысла
Вся жизнь моя. О, горькая беда
Так яростно и горестно нависла
Передо мной на долгие года.

А без тебя весь мир – ненужный фантик.
Нет ни минуты радости простой.
Вот кто я без тебя? Кусочек ткани?
Но я ведь, вроде бы, ещё живой...

И не на шутку разыгралась драма.
Казалось, всё пошло наискосок,
Когда нашли в стиральном барабане
Всего один коричневый носок....


⁣© Copyright: Дарья Санникова, 2022-2023

Шишки
[Паша Байкальский]

Правда, неправда,.. может и неправда вовсе, а выдумка чья, тогда извиняйте… что слышал, то и запишу.
Сентябрь выдался в тот год у нас в Восточной Сибири теплый и безветренный. Лист долго не опадал, и все деревья стояли расфуфыренные и кричащие красками, будто хотели, чтобы их запомнили покрепче на все предшествующую долгую бесцветную зиму. Преобладали в этом сезоне на подиуме краски в основном желтых и красных оттенков, впрочем этот тренд, как вы понимаете, сохранялся уже многие годы, но оскомину ни кому не набивал, каждый раз удивляя ценителей волшебной палитре неизвестного художника-абстракциониста.
В лесу было!....- благодать,.. благость,.. лепота… больше всего сражали своей желто-золотой, до боли в глазах, шкуркой-иголочками, пушистые, как котята, лиственнички, - любители покучковаться на отвалах лесных дорог, приветствуя редких путников мягкими колыханиями лапок.
Но и конечно кедрач. Могучий, стройный, по макушкам шумный при верховом ветерке, он напоминал былинных богатырей, своей надежностью и спокойствием под кронами. Орех уродился страсть хороший, кроны кедров были рясно усыпаны увесистыми шишками. Медведи ходили толстые, наетые к зимней спячке, поэтому добродушные и ленивые. Бурундуки тоже не упускали удачу набить свои кладовки сладким орешком, и мелькали среди ветвей полосатыми сытыми боками. Такие мини-медведи с хвостом…
Виталик любил лес, и вообще старался часто бывать на природе, благо городок находился среди тайги, и возможности было хоть отбавляй.
Осень и весна в Сибири самые красивые и яркие времена года. Сама по себе красота, как категория, оценка, - тем привлекательнее и трогательнее, чем больше недосказанности, полутонов. Лето и зима – тут все понятно, либо снег, либо зелень и солнце. Другое дело межсезонье…
Весна… Еще вчера на улице лежал снег, был далекий «минус» на градуснике, казалось вся жизнь замерла, и даже страшновато – отомрет ли когда? А сегодня вроде тоже самое, а не совсем! Солнышко как-то по особенному заглянуло в твою комнату по утру, пощекотав нос. Ты открываешь глаза, тебе 16 лет, и ты слышишь как птички чирикают и свистят за окном. А вчера молчали почему-то… Тело отдохнувшее, молодое, чутко реагирует на каждую твою прихоть, и хочется плакать и смеяться, как-нибудь пошутить над домашними по доброму, но в голову что-то ни чего не лезет, потому что в голове только одно – каникулы!!! На улице, через весь городок бегут ручьи, и, заслушав оценки за четверть на классном часе, ты идешь с приятелями домой вдоль этих ручьев, непременно запустив «кораблик». Хочется идти так долго-долго, до края земли или что там за горизонтом, а потом сделать что-то значимое, которое будут помнить еще много лет.
Ну, а осень… Осень - это краски, осень - это урожай и изобилие, осень – это трогательное прощание, щемящее сердце, но в тоже время обещающее новую встречу…
Виталик только закончил 11 классов, поступил на заочное отделение железнодорожного (а какого еще? В городке был только этот филиал) института и устроился дорожным рабочим в путевую часть БАМ жд. Работа его заключалась, по словам бригадира путейцев Завьялова Петра Петровича, сокращенно – Петровича, в следующих функциях: «Отнеси, подай, пошел, хм.. лесом не мешай!» Петрович был мужик домовитый, рассудительный. Как-то у него получалось и домой кое- что с работы унести, и из дома на работу принести – так держал Петрович одно большое хозяйство – свое и государственное, все в одном котле. Бригада ходила в передовых.
В тот день бригада выехала на дальний перегон. Водитель Серега, молодой балбес, только после армии, привез их, пятерых вместе с Петровичем, на Газ-66, сгрузил со всеми инструментами, материалами и прочим скарбом, и уехал восвояси. Виталик огляделся. Железка шла по кругу, огибая небольшое озерцо, параллельно автомобильной дороге, вернее не «дороге», а направлению.
«Самара Базе. На месте»,- буркнул Петрович в рацию. Оттуда буркнули в ответ, Петрович утвердительно кивнул головой. Для Виталика оставалось загадкой, как он что-то понимает в этом «ХшшшРоММкхх», что раздавалось из рации? Может у бригадиров спецкурсы какие-то проводятся?..
Пока разложили и упорядочили привезенное с собой, рация вновь ожила, прохрипела что-то в очередной раз с интонацией Каркуши из программы «Спокойной ночи, малыши!», Виталик понял, что на связь выходила диспетчер. Вся бригада внимательно смотрела на Петровича, ждали перевода сказанного. «Диспетчер «окна» не дает, блин-нафик. Ждать не меньше часов пяти!» - хмуро известил Петрович. Даа, ситуация. Серега приедет только к концу дня, перерыв в движении поездов не согласован,.. простой рабочего времени!..
«Виталька, таборись вон там, блин-нафик» ,- Петрович указал на небольшую опушку среди кедрача, к которой от железки вела наклонная насыпь, метров 150-200 длинной. «Петрович, что так далеко-то?»- спросил бригадира худой высокий шабашник из Белоруссии по прозвищу Штырь. «Неча у дороги маячить. С собой берем только для табора» - распорядился Петрович, все стали разбирать необходимое, спорить с Петровичем было, мягко говоря, не принято, впрочем совсем не мягко, учитывая узловатые, устрашающе сильные даже с виду, кулаки бригадира.
Обустраивать бивак Виталику нравилось, еще дед обучал его, как правильно выбрать и воткнуть таган, как собрать и разжечь костер, поэтому работал он со знанием дела.
Вокруг опушки замерли красавцы – кедры. Дул несильный «верховик» и поэтому периодически в лесу было слышно, как со свистом срывались и летели вниз кедровые шишки, глухо и увесистая стукаясь о землю.
Петрович оглядел место стоянки. «Так, это самое, Виталик, ты давай кашеварить начинай -обед скоро, блин-нафиг»,- распорядился бригадир, «Только смотри мне,- и он многозначительно посмотрел на пацана. «Недосол на столе, пересол на горбе»,- отрапортовал Виталик и на всякий случай потупил глаза. Было дело…
«Ну что, мужики, время есть - надо шишку брать»,- обратился к бригаде Петрович. Все согласно закивали.
Кедровую шишку берут колотом. Это такая большая киянка, которой околачивают кедр.
«Нее, Петрович, колотом не возьмём… - самый старый в бригаде мужичок, Колосов Василий Иванович, сомнительно покачал головой, -Кедр широкий». Кедр действительно был почти в два обхвата, а то и более.
«Давай тараном!» - Мишка Зимин аж подпрыгнул от нетерпения. Силы в нём было, как в его лесном тезке.
Петрович кивнул, и Мишка побежал искать подходящий ствол, который нашелся быстро –сухой, но ещё крепкий, не гнилой, листвяк стоял неподалеку. Его скоро срезали и распилили, оставив метра четыре ствола.
«Тяжёлый, зараза!...» - пожаловаться Иваныч.
«Ничо-ничо, я рядом за тобой возьму»,- успокоил его Мишка.
Ствол был действительно тяжёлый - килограмм за сто. «Зато, кыыакк дадим!» - радовался Мишка - ему тяжёлая работа, что забава.
Тем временем Виталик, глядя на все, развёл костёр, сходил к озеру за водой,- далековато, да и нести два ведра по откосу к опушке тоже было нелегко…
В прочем - всё мелочи! Природа!, хорошая погода!, проблем особых нет!.. А впереди… - вся жизнь!.. Что ещё надо?..
Мужики взяли таран и пошли обивать кедры. Впереди стал длинный и жилистый Штырь, потом Иваныч, за ним, как и обещал, Мишка, и замыкал этот средневековый штурмовой отряд Петрович, - чтобы всех контролировать.
«Каски одеть!» - командует Петрович. Все одели дорожные каски. Шишка с 20ти метровой высоты может не хило по макушке приложить. А в каске и голове спокойней думается.
Пошло дело! - Небольшой разбег,..- тяжёлый таран хлестко бьет по кедру, сверху шумит падающая шишки. 3-4 удара, перекур, сбор урожая. Собирали в холщовый мешок, затем пересыпали на брезент.
Ну и урожай! Шишка была крупная, вызревшая. Бригада была довольна добычей, дело спорилось - куча шишки на брезенте росла быстро.
Виталик попробовал суп из бич – пакетов. Готово!
В это время бригада нацелилась на здоровенный кедр, стоящий несколько поодаль других. «Штырь, будем бить, бери повыше - там где ствол потоньше, блин-нафиг»,- напутствовал наводящего перед разбегом Петрович. Отошли метра на три… Вперёд!..
Следуя указаниям бригадира, перед ударом Штырь приподнял свой конец тарана. Это действие отразилось на следующем за ним Иваныче - самым низкорослым в таранной команде. Иваныч потянулся за тараном, приподнял руки, и… в это время, как всегда не вовремя, чуть подвернул ногу!..
Ствол тарана качнуло в сторону, и Акелла, то есть Штырь, промахнулся, лишь чиркнув по дереву. По инерции Штыря и Иваныча пронесло мимо кедра, который стоял почти на самом краю того самого спуска к железке. Учитывая, что таран весил более центнера, следующее за ним Мишка и Петрович уже ничего не смогли сделать… и тоже вступили на пологий спуск к озеру…
Виталик увидел лишь хвост скрывающийся процессии, успел крикнуть зачем-то: «Обед!», на что Мишка зачем-то ответил: «Мы сейчас!..», и скрылся из видимости вместе с Петровичем.
Виталик подбежал к спуску. Вы видели когда-нибудь как штурмовали города в Средневековье? Виталик тоже не видел, но легко представил это, глядя на бегущих по склону четырех мужиков, в касках, с огромным стволом дерева наперевес. Эпическое зрелище!
Страшнее всего было Штырю - он бежал первым. То есть он вроде как убегал от троих и от тарана. Поэтому он истерично закричал: «Бросай, мужики!» - имея в виду, не сигареты и пиво, конечно, а ствол листвяка в руках. «Я те брошу, блин-нафиг!- угрожающие рявкнул Петрович, - ноги попереломаем!». Может Штырь и бросил бы несмотря ни на что бревно, но в таком разе ноги бы ему уже переломала своя же бригада, что согласитесь обидно.
Дальше бежали молча,… думая каждый о своем,… в основном негативном, учитывая возможность серьезно покалечится, споткнись кто-то из них на спуске,… спуск длинный,… надо беречь силы,.. тем более, что скорость по законам инерции постепенно возрастала…
И только Мишка, чувствуя себя этаким викингом в период гона, мчался вперед рьяно и весело. Казалось (а может быть так и было бы) отпусти мужики бревно, и отпрыгни в сторону, Мишка бы не заметил этого, а так бы и несся вперед, пока не разнес где-нибудь впереди попавшееся на пути в Валгаллу, препятствие.
Санёк Гребнев был мужик диковатый, на шутки туповатый,.. и вообще не любил неожиданностей…
В этот день у него был выходной, он решил проехать на своей «Ниве» - посмотреть урожай шишки и брусники.
И вот едет Саня в нелюдимом месте, до ближайшего поселка километров 30 с гаком по тайге, и вдруг… Мать честна!!!.., на него со скоростью курьерского поезда мчатся четыре мужика в касках, с бревном наперевес!.. Эта картина наверное ещё долго снилась Саньку по ночам в кошмарах..
Саня - водила со стажем, от прямого тарана ушёл, свернув в кювет (хорошо на Ниве!) Мужики молча пробежали со своим бревном мимо, поглядев на Санька, как тому показалось, кровожадно и зло.
Лица у всех красные,.. глаза навыкате…
Вурдалаки – культуристы, да и только!...
Вот сволочи!
Саня выгнал машину на дорогу.
Упыри добежали до озера и остановились по пояс в воде, аккуратно опустив своё орудие. Так они стояли, подрагивая, тяжело дыша, как мустанги раздувая ноздри.
«Промахнулись – теперь для рывка готовятся», - решил Санёк и напрягся.
В это время на озере бригада переводила дух… Говорить никто после такого забега со спортивным снарядом не мог…
Первым очнулся Штырь. «Там Виталик на обед вроде звал…»,- сказал он, и медленно двинулся обратно в гору.
Санек из-за машины наблюдал как коренной направляющий зомбик со стеклянными , в красную прожилочку, глазами медленно двинулся в его сторону. «Ну, сука, держись!», - выскочив из машины Санёк щелкнул своим коронным левым коротким боковым в челюсти Штырю, прыгнул за руль и, пока бригада сообразила, что «наших бьют», дал по газам…
Шишки собрали действительно много. Вечером за бригадой, так и не дождавшейся «окна», приехал Серёга, урожай загрузили в «Газон».
Когда на базе раскидывали добычу Мишка «обмалил» на полмешка долю Штыря. Тот возмущенно замычал. «А это тебе за сбитый прицел. Да и щелкать ты начнёшь не раньше чем через 2-3 месяца»-, язвительно пояснил Мишка. «Всем вровень, блин-нафиг»,- пробурчал Петрович. Санёк действительно сломал Штырю челюсть, но Петрович был человек справедливый, за что все бугра и уважали …

⁣

Сергей Мурашев

моя родина



бабушкино счастье



Девятилетний Паша, внук Марии, которая сидит обычно на лавочке возле дома и в деревне не бывает, ходил по черницу за коровье пастбище.

Пришёл Паша из леса усталый-усталый, комарами, мошками весь искусанный. Губы и ладошки чёрные, волосы торчком. Но треть корзинки всё-таки насобирано.

Пришёл, значит, встал посерёдке комнаты и смотрит на бабушку. Посмотрел, посмотрел, достал одну ягоду из корзины и протянул Марии.

— На, баб, попробуй. Какие-то кислые.

Взяла Мария, попробовала.

— Неет, сладко…

Выхватил Паша миску из шкафа — повернул в неё корзинку — посыпались ягоды ручьём:

— Ешь, бабушка, тогда, если сладко!





бубенцы

Над тёмной осенней рекой нависла старая черёмуха. На её самых тонких, будто нити, веточках, почти дотрагивающихся до воды… намёрзли прозрачно-белые округлые льдинки. Ветер покачивает черёмуху,
льдинки, касаясь друг друга, слегка позвенивают бубенцами.

Откуда взялись эти бубенцы? Кто их повесил?

…Похоже, до приморозков вода в реке была больше, и валил густой снег. Упав на воду, снежинки, как бывает, не таяли полностью — их, сбившихся на переборах кучнее, несло течением словно рваные
клочки размокшей тяжёлой ваты…

Вот эта вата и удержалась за опущенные в речку ветки черёмухи. После заморозков вода в реке спала, кое-где появились забереги. А на
черёмухе сказались бубенцы.





уголёк

Ольга, с помощью кочерги и совка,выгребала из печей золу. По правде говоря, то, что золы уже много накопилось, она заметила несколько дней назад, но руки никак не доходили. Сегодня тоже не было времени, и Ольга подумала… что завтра тем более не будет. Поэтому, придя на обед, она перво- наперво открыла трубы и засуетилась у печей.

— Фу, полный таз накопила, — сказала Ольга одновременно и стыдясь того, что долго не выгребала, и радуясь, что теперь в печах чисто.

Она вынесла золу в коридор. Постояла секунду, распрямляя спину. И снова к домашним делам.





***

Муж Ольги, Пётр, возвращается с работы поздно — в шесть. А январский день короткий, так что в темноте.

Пётр привычно смёл голиком с куртки и валенок снег. Стащил с головы шапку, хлопнул об колено. Потом вошёл на веранду,
в коридор…

— Что такое за беда?! — сказал удивлённо.

В темноте, притягивая взгляд, светилась красивая как будто горящая, красная точка… Пётр нащупал рукой выключатель, чикнул и, присмотревшись, увидел в тазу, в серой золе, уголёк.

— Вот да!.. Ольга, Ольга!.. — Открыл он двери в дом. — Иди сюда, чего покажу.

— Ну чего там покажешь, чего покажешь… — Недовольно, но всё-таки с любопытством, поспешила Ольга к мужу.

— ...Смотри, Оля… — Выключил Пётр свет. — Уголёк.

— Фу ты, что увидел тоже — уголёк. Залить — и не будет.

— Да зачем залить!? Сколько уж он держится. Вчера печка топлена, а он всё не затих. Вот какая сила! Людям бы столь! Его в печи кочергой долбили, на другой день в таз с золой выгребли, да на улицу, на холод, — а он знай своё дело делает и ничего…

— … Иди-ка с углями ты со своими…

— Да не, пятнадцать градусов мороза, а он светит!

— Иди-ка…

…Уголёк этот вскоре погас, не забыв своё: светить и греть.





в войну

…У матери тогда телята на телятнике начали дохнуть. А она не может ничего, изробилась, заболела. Лежит на кровати пластом; застонет иногда сильно-сильно. Ириша в зыбке не ревит — мне качать не надо. Сашка с Манькой уже большие — где-то чего-то делают. …Витька ещё дома. Он меня
на два года старше, а тогда совсем карличек был. На подоконник (велики ли окна), веришь — нет, скочит! И помещался. Чуть только голову приклонит, за косяки руками придярживается, что-то всё на улице высматривает. И тогда тоже смотрел… Вдруг! как спрыгнет на пол.

— Идёт!!!

А кто идёт, чего идёт? Я в рёв. И реву и реву. (У меня слёзы близкие, но быстро и высыхали.) Слышу, кто-то застучал на мосту, затопал громко-громко. Я реветь перестала, за сундук спряталась и совсем не шевелюсь. А Павел Иванович, председателем тогда был, вошёл, поздоровался. Никто не ответил — Витька тоже боится, стоит рядом с матерью. А Павел Иванович
к матери подошёл. Спина вся в снегу, — мело тогда сильно. …в левой руке шапку держит… Подошёл, постоял, постоял, опустился перед самой маминой головой на колени (у нег спина была надорвана, наклоняться не мог ). Долго присматривался к матери близко-близко, ухом прислушивался. Потом и сказал:


— Что ж ты? Что ж ты делаешь-то, Лидия? Лидия, Лидия. Фуур с эма с телятами! Пусть… У тебя же пятеро детей! Лидия!?


Постоял ещё, повсхлипывал. А снег на спине
так и не растаял, белеет. … Поднялся после с трудом, на Витьку посмотрел и
ушёл.
И не померла ведь мама. Не померла! Выкарабкалась. С того света
воротилась. Здоровее только ещё стала. И нас всех вырастила. Одна.







победа

Я уже совсем не помнил про это 9 Мая, а тут вспомнилось. И всё вспоминается и вспоминается. Всё яснее и яснее. Так
перед глазами и стоит.

Я тогда маленьким был.

…День солнечный. Митинг ещё не начался. На скамейке около памятника сидят дед-ветеран и какой-то мужик. Мы (ребята разного
возраста) — кто тоже на скамейке сидит, — кто рядом стоит. И я тут же в
сторонке.

Дед плотный телом, так что костюм в обтяжку, и кажется, что на брючинах, и рукавах пиджака может лопнуть ткань. …Сидит дед на скамейке боком, повернувшись к мужику. Рядом палка-клюка. Волосы седые. Лицо багровое, над глазами густые брови. Говорит:

— …То, что видел, - не помню, что помню — не расскажется, а что расскажется… — не поверишь! Вот! — и головой кивнул.

…На митинге стихи читали. Ветеранов вызывали к памятнику. Женщина, работник клуба, долго перечисляла погибших. И кругом шептались, что «какой красивый голос».





Потом в клубе концерт был. В конце на сцене пели «День Победы». …Вдруг слышу, кто-то мне мешает, на ухо тихонько пришёптывает. Обернулся. …Маленькая бабуська. В пуховом платке, в демисезонном пальто. Сидит на краю сиденья, на мой ряд руками оперевшись; ноги назад поджала. На сцену смотрит и слова повторяет. То, что я на неё смотрю, — не видит.





…Потом мы (ребята кто помладше) в «ляп» около остановки играем. А по дороге полноватая, небольшого роста женщина в спортивках и кофте с молнией, с «химией» на голове, ведёт подвыпившего старика-ветерана. Старик, особенно против женщины, высокий. В светлом костюме.
На седой голове кепка. Пиджак распахнут. Когда старик пошатывается,
покачиваются и полы пиджака. Тогда медали ударяются друг о друга.

— Ну зачем пил? — говорит женщина.

— Фронтовая! Закоонная! — отмахивается старик рукой. Он вообще, всё о чём говорит, руками показывает.

— А вторую зачем пил? И без закуски.

— Фроонтовая! Законная!

— А вторая!? На фронте по одной, наверно, давали!

— Что?! — старик даже остановился и повернулся к женщине. — Знаешь ты… — снова пошёл. — Мы под Смоленцем в атаку пошли … а вернулось… — он показал горсть. — А вина на всех было рассчитано… Так винаа было!





Наверно, теперь, если уж вспомнилось, мне никогда не забыть этого праздника.

⁣Тихая морская гладь. Разве так бывает? Сегодня в городе N особенно спокойно. Кто-то готовит ужин у костра, кто-то обсуждает насущные вопросы, а кто-то отправляется в плавание на дальний остров – конечно же, за самыми лучшими заморскими товарами.

– Может, дождемся утра? – спросил боцман.
– Нет, нет и нет! – вторил капитан. – Вода идеальная. Так мы успеем прибыть до полудня.
Матросы послушно суетились на судне, а корабль уходил все дальше от берега. Каждый его парус, каждый изгиб создавал идеально гармоничную структуру. Кропотливая работа настоящего мастера.

– Ой, и ты сам натянул все эти ниточки?
Он неразборчиво промычал что-то в ответ. Уж он-то знал, что никакие это не ниточки – это самые настоящие топенанты.
Девочка с интересом наблюдала за ним – двадцатилетним парнем, с детства прикованным к инвалидной коляске.
Он сосредоточенно клеил очередную парусную модельку. Каждую из них он выкладывал на стол – в каком-то своем особенном порядке. Были здесь и модели человечков. Их он вырезал из дерева еще в прошлом году.
– А можно посмотреть? – девочка, не дожидаясь ответа, схватила первый попавшийся кораблик. Он был сделан идеально – хоть прямо сейчас отправляй это судно в дальнее плавание. Девочка, играясь, крутила его в разные стороны, будто раскачивая на воображаемых волнах.

Штурман подал сигнал тревоги.
– Шторм! Шторм!
Экипаж суетливо забегал по судну. Ну как же так? Ведь ничего не предвещало беды.
– А я говорил, что надо дождаться утра, – с досадой бормотал боцман. – Вечер – самая непредсказуемая пора в этом чертовом городе.
Волны захлестывали судно практически целиком. Брызги, словно лапы хищника, яростно тянулись до каждого, кто находился внутри. Все снаряжение хаотично перемещалось по судну, и никто из членов экипажа не мог устоять на ногах.

Решив проверить модельку на прочность, девочка начала дергать за мачту. Парень громко замычал и замахал руками в попытках забрать корабль. Резкое движение нанесло случайный удар по лицу девочки. Она, взвизгнув то ли от испуга, то ли от боли, кинула кораблик на стол и выбежала из комнаты.

Город N никогда не знал бедствий такого масштаба. Глубь моря тянула корабль на дно. Все, и даже капитан, готовились к неминуемой гибели.
Боцман вытащил из кармана промокший клочок бумаги – на нем когда-то был написан портрет его любимой, которая прямо сейчас ждет его на берегу. Если бы не этот шторм, уже завтра боцман бы узнал, что впервые станет папой.

– Мама, он сумасшедший! – девочка в слезах забежала на кухню, где тихо беседовали две давних подруги. Из ее носа текла кровь.
Высокая блондинка подскочила с места и начала обеспокоенно бегать вокруг дочери, протягивая ей то салфетки, то полотенце. Выслушав, как этот негодяй ни за что ударил ее дочь по лицу, она бросила резкое «Мы уходим» и поспешила к выходу.
Прежде чем демонстративно хлопнуть входной дверью, блондинка повернулась к подруге и заявила:
– Вот сделала бы аборт, пока не поздно, и не было бы никаких проблем!

Мать застала сына, рыдающего над разрушенным кораблем. Парень медленно качался вперед-назад в такт своим завываниям.
Осторожно подойдя к нему сзади, она обняла его за плечи и тихо прошептала:
– Нет, они не погибли. Помнишь, что я тебе говорила? Ты – ангел. Ты – их Бог. Невзгоды случаются всегда, а ты в силах подарить им самое главное – надежду на спасение. Когда у людей есть надежда, они могут всё.

Выпрыгнув из судна, боцман поплыл к берегу. Благо, они ушли не слишком далеко. «Вперед, вперед!» – кричал он остальным. Члены экипажа, один за другим, хватаясь за любую щепку как за последнюю ниточку надежды, всеми силами стремились к берегу.
Шторм постепенно утихал. Корабль был позади.

В тот вечер в городе N случилось самое страшное происшествие за всю историю. Но все остались живы.

© Copyright: Дарья Александровна Санникова, 2023

⁣ Филе-миньон из мраморной говядины

«Бармен должен помнить, что заказывал гость вчера, даже если он сам этого не помнит», — любит повторять наш арт-директор Николя. Высокого парня скандинавской внешности за четвёртым столиком у окна я бы точно не забыла, но похоже, он у нас впервые. Пришёл ещё до полуночи и третий час глушит виски. Заказал кофе, минералку без газа и сто пятьдесят Jameson. Потом ещё двести, потом опять сто пятьдесят и уже минут десять не сводит с меня глаз, чтобы повторить. «В нашем баре нет клиентов, — учит нас Николя, — запомните: клиенты у путанок, а у нас только гости», — но похоже, нашему гостю сегодня хреново.
— Привет, кофе сделать?
— Да, пожалуй. Двойной эспрессо и Dark’n’Stormy. А Вы не посидите со мной?
А он мятежный просит бури. Но правильный выбор. Старый добрый Dark’n’Stormy я тоже люблю. Лонгдринк с ностальгическим леденцовым ароматом детства. Доверху заполняю два хайбола льдом, добавляю по одной трети рома. «BLACK SEAL», разумеется. В Dark’n’Stormy только ром Гослинга. Аккуратненько, по скрученной ручке барной ложки наслаиваю имбирный эль, украшаю ломтиками лайма. Гостей сегодня в баре немного. Мой напарник Руслан без меня справится.
Потомок викингов за четвёртым столиком завис в прострации, уставившись в одну точку. Ставлю перед ним заказ. Присаживаюсь напротив. Недоумённый взгляд. Благодарит кивком.
— Понимаете, всё кончено. Всё пропало, — говорит он, кривя губы в ироничной улыбке, — а ведь я столько к этому шёл. Больше семи лет полз, карабкался. Из корневого цеха в разделочный. Три года у мартена проторчал. Ещё два на раздаче. До сушефа дорос, а сегодня, — он бросает взгляд на часы, — то есть, вчера, решалась моя судьба. Несколько минут отделяли меня от мечты жизни, но я с треском провалил конкурс на должность шеф-повара. И не просто провалил, а сделал это с величайшим позором. Боже, так бесславно и унизительно сойти с дистанции у самого финиша! — он комкает в кулаке пластиковую соломинку и в несколько глотков осушает бокал с коктейлем. Помолчав, продолжает, — всю сознательную жизнь я оберегал нос от насморков и ушибов. Панически остерегался простуды. Если по городу гулял грипп, то не выходил из дома без маски. Стороной обходил места для курящих и сам никогда не курил. Даже подростком. Почему? Резкие запахи напрочь убивают обоняние, а без него повару никак. В этом мы похожи на парфюмеров. Обоняние и тонкий вкус — вот главные таланты повара, без них невозможно достичь высот в нашем деле. Нос и язык — наши альфа и омега. Можно, конечно, придумать оригинальный рецепт или изысканное украшение к блюду, но без обоняния вы никогда не подниметесь на должную высоту, а мне с этим повезло. Мне так сказочно повезло, что от природы досталось и то, и другое. Мой нос работал, как уникальный индикатор, безошибочно выбирая нужные продукты. Так и вчера было. С утра пораньше заехал на центральный рынок. Купил там кусок отличной мраморной говядины. Для ответственных моментов я всегда покупаю мясо у знакомого проверенного фермера. В нашем ресторане все об этом знали. Как-то раз даже не поленился и побывал у него в хозяйстве — лично убедился, что рацион его чёрных бычков состоит исключительно из ячменя, кукурузы и солодового пива. Вскармливание строго по старинной японской технологии. Жирок тогда получается белоснежный и тонюсенький, ложится равномерно, ветвисто, как изморозь на стекле. Отсюда и волшебная нежность мяса. Фермер Володя предложил мне прекрасный «пасторский» кусок из поясничной мышцы с тонким краем, такой, как я и заказывал — специально под медальоны. И чтобы мраморность непременно степени prime. Словом, стейк был отличный. Красный каррарский мрамор, а не говядина. Ей богу. К моему приходу парная вырезка успела подостыть до нужной кондиции и так благоухала сливочным ароматом, — мой визави втягивает воздух, вспоминая запах свежего мяса, а крылья его тонкого аристократического носа чувственно трепещут.
— Я хорошо помню, — говорит он, — что всё сделал, как всегда. На автомате. Перед тем как положить вырезку на два часа в холодильную камеру для дозревания, понюхал её ещё раз. И готов поклясться чем угодно: мясо было наисвежайшим.
В лифт мы зашли вместе с Ольгой. Она девушка Влада, моего лучшего друга. У Влада и Ольги через месяц свадьба и я обещал быть у них шафером. С Владом мы давно дружим, ещё со школы. Работали тоже всегда вместе. Честно говоря, Ольга мне очень нравилась, но… Девушка друга — табу! Закон мужской дружбы. Влад тоже участвовал в конкурсе, но ни на что не претендовал. Просто так, согласился за компанию. Никто из наших ни на минуту не сомневался в моей победе. Едва лифт тронулся, как Ольга начала медленно съезжать по стенке. Я бросился к ней, но от помощи она отказалась. Порывшись в сумочке, достала небольшой флакончик и вот тогда случилось непредвиденное: Ольга выронила флакончик на пол, а я задохнулся от едкого запаха нашатыря. К глазам подступили слёзы. Зажав нос, я попытался остановить лифт и вывести Ольгу из кабины, но она опять оттолкнула мою руку. К тому моменту, когда мы поднялись на двенадцатый этаж, атрофия моим обонятельным рецепторам была обеспечена. Невыносимое жжение в носу пробирало до мозга и не оставляло никакой надежды, что всё обойдётся. Ольга быстро пришла в себя, пояснила, что в кабине было душно. Обычное состояние для девушек – токсикоз первой половины беременности, а я тотчас кинулся в туалетную комнату. Как одержимый промывал нос водой. Жжение исчезло, но запахи я перестал ощущать. Совсем! Мир вокруг меня лишился ароматов. Мой нос, фанатично оберегаемый всю жизнь, не смог вынести чудовищной экзекуции нашатырём. До сих пор чувствую едкую щёлочь в носу, — он морщится и делает несколько коротких судорожных вдохов, проверяя, — так что медальоны из мраморной говядины я готовил напрочь лишённый обоняния, поэтому запах сероводорода в мясе просто физически не мог ощутить. Это было нереально. Зато жюри… Видели бы вы их лица, когда перед ними выставили тарелки с приготовленным мной филе – миньон под винным соусом, приправленный кунжутом и прованскими травами, с чесноком, поданный с нежным пюре из молодой спаржи и обжаренными на раскалённой сковороде помидорками черри.
— А кто победил? Кому достался главный приз? — спрашиваю я, наперёд зная, что услышу в ответ.
— Конкурс выиграл Влад. Мой друг, а теперь ещё и шеф-повар нашего ресторана. Но как?! Я до сих пор не могу понять, как такое могло случиться? Как — всего за два часа в работающей холодильной камере — наисвежайшая вырезка отличной мраморной говядины могла протухнуть?!
Викинг ждёт ответа. Взгляд беззащитный, как у миопа, потерявшего очки. Глаза обиженного ребёнка. Всё он понял, хотя и не хочет верить в очевидное — предают только те, кому доверяешь. Враг никогда не предаст. Берегись друга. До оскомины банальная вещь, пока сам не столкнёшься, но я не говорю ему: «никогда ни о чём не жалей» и другие затасканные мудрости.
— А меня, кстати, тоже Ольгой зовут, — говорю я, протягивая руку.

⁣КАПЛИ…

Капли
Солнечного утра
Собирают
Пчелы в соты,
Как же нам
Понять их трудно –
Нам
Лишенным их свободы…


ТАЙНА…
Я очень рад служить тебе
И о тебе заботиться -
И вечность нас не разлучит -
Любовь в окошко к нам стучит,
На чай с имбирем,просится…
Ты – Счастье тихое мое
Необъяснимое словами,
Не развести его руками –
Шагами не отмерять жизнь.
Оно,как нежное лицо,
С глазами изумрудно-золотыми –
На безымянном пальчике кольцо –
И губы – тайну сердца сохранили!..

Я НАГ…
Нет ,я не умру,
Я просто,как всегда усну
И в лодке отплыву с Ним,тихо
На берег тот…
И не возьму с собою ничего -
У меня не было и нету своего.
Я наг пришел и наг уйду –
Может чего-то не пойму –
Предстану пред Его лицом:
В одеждах белых или подлецом
И вскроется мой мир подспудный –
Таил ли поцелуй Иудин?..

«Да,да…Я презираю нервы…»
Г. Адамович
ПУСТОТА
Вечер томительно грустный
Наплывает холодной волной
Свет фонарей тусклый
И я,как будто не свой…
Я брожу в ожиданьи чего-то –
Я запутался в сумерках чувств
И виню не себя,а кого-то…
В том,что дом мой остался пуст.

СИРЕНЕВЫЙ СВЕТ
Снова весна в природе.
Голуби чистят фраки.
Чувства наши в полете –
Внимания добрые знаки.
Внимания глаз и сердца,
Смятение душ открытых,
Ранимое,жизни,тельце
Сиреневым светом дышит.

ВРЕМЯ…
Время уходит … в бороду,
А сколько лет городу?..
Как понять,
Что пора уходить?..
(не мешать,не сорить…)
Во дворе детвора
Молча мне говорит:
«Всему свое время…»

ИСЦЕЛЕНИЕ
Нас разделяет вечность бесконечная.
Единство манит противоположности.
А непогода создает нам сложности,
Когда в лицо нам ветер встречный,
Когда в лицо дождями хлещет
И сердце истекает болью –
Я буду исцелен Христовой кровью
И прахом ляжет жизнь моих вещей.

ДЕРЕВЬЯ
Деревья –
Мои предки.
Я чувствую
Их боль,
Когда
Им ломают ветки
И распинают
Вдоль…

ЖЕНЩИНА (Женьшень)
Я зачАт был в Тебе.
Ты меня родила -
Женщина на земле –
Виноград и Лоза!..

ПАМЯТИ А. ПУШКИНА
Полет пера
Навстречу мысли –
Свеча горит
И тени из угла
Выводят память
Его жизни:-
«Я помню … « Речка … Выстрел …
Окончена игра…

ЭТОТ МИР…
Что с ним с этим миром происходит?..-
Шизофрения за ним по пятам ходит,
А причем тут я и в чем виноват,
Что идет пожизненая война?..
Что люди не первой свежести
Забыли о мире ,любви и нежности
Кровь ,раны и смерть –
Переступить через это или… не сметь!..
Голос трубы Небесной
Не слышим … Мир стал тесным:
Оглох ,ослеп,вместо ног протез
Рука забинтована на перевес,
А он волочИтся,матерится
И называет это – «прогресс…»

РЯБИНОВАЯ ОСЕНЬ
Загорелась осень рябинами,
А тепла от этого нет –
Дни запутались в паутинах
И дождями заштрихован рассвет.
Осень тронулась холодами,
Не внушая доверия мне
И деревья шершавыми голосами
Прошептали приход зиме…
Загрустили глаза у осени,
Провожая протяжный крик –
Желтый лист роняет о земь –
У меня с погодой конфликт…
Много в жизни всяких причин
И явлений неоспоримых –
Разве можно избежать морщин
И Твоих прикосновений счастливых?..

ПРОСНИСЬ…
Я помню в этой жизни сонной,
Как неоднажды умирал
И жил,как скот я,приземленно,
Невежда был,себя не знал
И думал я с надменностью высокой,
И этим портил зрение себе,
И свет звезды Рождественской далекой
Я принимал за сумрачный рассвет.
И мне казалось,что со мной все ясно:-
Живи себе и в ус не дуй…
Но,если даже за душою грязно
Проснись и пой… пой и танцуй,
Когда с тобою время не согласно…

ЧТО ЖИЗНЬ МОЯ?..
«Разодранный рукав печали…» -
Не помню,что было в начале?..
Ах да…- в начале было Слово,
Что заложило бытия основу…
А жизнь моя,как воробьиный шаг,
Как пар,явившийся на время –
Смогу я,что нибудь пожать,
Посеяв при дороге семя?..
Смогу я,бросив семя в тернии,
(Обременив заботами себя,)
Узнать Пришествие по времени,
В котором сам себе судья?..

МЕТАМОРФОЗЫ
Снежинки стучатся в окна
И плачут,разбиваясь о стекла.
Я тоже стучусь в окно
Вечности… Пока закрыто оно.
А на земле наблюдаю метаморфозы,
И радость и слезы:-
Зеленый снег
И белая трава,
И солнце
В фиолетовом зените –
Вы,меня,люди извените
За эти разноцветные слова,
За желтую и жуткую собаку,
Плывущую по синему асфальту
И призрачному лающему мраку,
Ведущему себя ,нахально,
За эту перевернутую жизнь –
Ты за нее,будь добр,не держись.

ПОЧЕМУ?..
Почему мир без Нежности?..
Почему мир без Тишины?.. –
Люди,не первой свежести
На это его обрекли…
Замолчите! – Вы все…
Я послушать хочу Тишину,
Нежность обнять во сне
И,проснуться в раю!

⁣"Как рождаются стихи"

Возникнет жажда созидания,
Все чувства ярки и легки,
С мечтой сливается сознание:
Вот так рождаются стихи.
Они ложатся в сердце песней.
Кружатся вальсом строки в ней.
Нет состояния чудесней.
Поэт немножко чародей:
Из слов слогает заклянание.
Оно сработает в сердцах,
Раскроет тайны мироздания.
Отступит боль, исчезнет страх.
И станут чуточку добрее,
Кто заклянание прочитал,
Терпимее, лучше и добрее.
Стих в вечность отворил портал.
И в эту вечность улетая,
Свои стихи читаю вам.
Я как молитву их читаю,
Что есть в душе моей отдам.

************

"Добро"

Как-то ёжик шёл к реке,
Нёс ведёрко он в руке.
Принести решил водицы,
Чтоб чайку с утра напиться.
Домик ёжика в пенёчке,
На полу половечёчки
Домотканные лежат,
Занавесочки висят
На прорубленном оконце,
На стене картина-солнце.
Чайник маленький и блюдца,
Полки от припасов гнутся,
Есть грибы, орехи, мёд.
Ёжик хорошо живёт.
Варит чай, печёт печеньки,
Это с мёдом всё частенько,
Ритуально обставляет,
Ежик вкусы понимает.
По вернёмся мы к реке
И к ведёрку, что в руке.
Ёжик воду зачерпнул
И нечаянно зевнул,
А рука сама разжалась,
Бульк и ах! Какая жалость,
Вмиг ведёрко утонуло,
Только краешком блеснуло.
Опечалился ежишко,
Без воды теперь домишко.
Навернулась вдруг слезинка,
Да, печальная картинка.
Вот отчаянье и горе,
Из воды, однако, вскоре,
Вдруг ведёрко появилось.
Это как же так случилось?
Ёжик смотрит, чудеса!
Трёт рукой свои глаза.
Плавнички ведёрко сжали.
Догадаетесь? Едва ли.
Рыбка «красный плавничок»
Проплывала в тот денёк,
И, беду ту разглядев,
Подхватить ведро сумев,
Из воды его достала
И бедняге подавала.
Ёжик рыбке благодарен.
Чай теперь уж будет сварен.
"Ах, спасибо тебе, рыбка" -
Счастьем светится улыбка.

************

"Волшебный сундук"

Дождик намочил луга.
Вышла радуга-дуга.
Ярких красок многоцветье.
Кое-что хочу успеть я,
И на радугу дугу
Я с разбега забегу.
Мост цветной, сиянье неба,
По нему добраться мне бы
До той сказочной страны,
Где дубы, как колдуны,
Шелестят своей листвой.
Лес волшебный и большой.
И в одном укромном месте,
Всё как в сказке, честь по чести,
Заколдованный сундук.
Не раскроешь его вдруг.
Чтобы ключик получить,
Нужно подвиг совершить
И сто двадцать добрых дел.
Ну а как же ты хотел?
Силу сказочной страны
Получить лишь те должны,
Кто по совести живёт
И добро в себе несёт.
Правды с малых лет держаться,
Никогда не зазнаваться,
Малышей не обижать,
Старших слушать, уважать,
Крепко Родину любить,
В дружбе и согласье жить.
Эти принципы добра
Исполнять стремись с утра
И до самого заката.
Вот и весь секрет, ребята.
И в один денёк прелестный
Ключ получишь ты чудесный.
Заколдованный сундук
С силой сказочной, мой друг,
Ключик тот тебе откроет,
Так что постараться стоит!

***********

"Непоняшка"

Суета у нас в квартире,
Словно бурная река,
Папа с мамой подарили
В день рождения мне щенка
Он весёлый, симпатичный,
Не устанем мы играть.
Будет друг теперь отличный
Как же мне его назвать?
Назову его Дозором.
Пограничный будет пёс.
Только в армию нескоро.
Мне ведь пять - отпал вопрос.
Бим, Мухтар, Джульбарс - банально
У меня особый пёс!
Нужно выбрать идеально,
Чтобы гордо имя нёс.
Папа сделал предложение,
Лучше выдумать не мог:
«Как такое вам решение,
Назовём его Дружок?
Мама тихо улыбнулась:
«Пусть хозяин назовёт».
Всё опять ко мне вернулось,
Я ж теперь хозяин, вот!
Между тем звонок в прихожей,
Это бабушка пришла,
Вот кто точно нам поможет.
Щенка на руки взяла,
Покрутила, повертела
И, слегка прищурив глаз,
Говорит: «Такое дело,
Это ж девочка у вас»
Изумлённо мы смутились:
«Интересные дела!»
Все от смеха прослезились,
А Дозор моя спала.
Вдруг меня как осенило:
«Вот решение моë:
Чтобы всем понятно было,
Непоняшкой назовём.
Непоняшка – чудо глазки,
Друг, подружка, как сказать?
Мы живём теперь, как в сказке,
Ходим вместе с ней гулять.
Очень умной оказалась,
Непоняшечка моя,
Без собаки жизнь не в радость,
И неполная семья.

***********

"Бабочка"

Бабочка присела на цветочек,
Просит у цветочка лепесточек:
«Он такой красивый, как крыло,
Вот тебе, цветочек, повезло,
Дай померить, у тебя их много»
Отвечал цветочек очень строго:
«Лепестки мои все на счету,
Не могу отдать я красоту.
Свой наряд у каждого в природе
Твой, великолепен и по моде».
Улыбнулась бабочка игриво:
«А и вправду, очень я красива!»
вспорхнула весело с цветочка,
Вот и весь рассказ, на этом точка

⁣Читателю

Вселенский свет перста Божественной руки
Мне высветил из тьмы необъяснимо
Безоблачность, покой, невозмутимость
И ровное дыхание строки.

И эти световые письмена,
Построчно убегая в бесконечность
Дарили счастье, радость и беспечность
И сладкий путь в иные времена.

Духовно содержание Земли
И тайный смысл нечитанных скрижалей.
А буквы множились, роились и бежали,
Никак остановиться не могли.

Ни как в тумане без полутеней.
А в мире черного и белого контрастов,
В желанную таинственность пространства
Страницы увлекали все быстрей.

В мир книги, в этот параллельный мир.
Доступный каждому и все ж непостижимый,
Сакрально и осознанно любимый
Духовной сладости и просвещенья пир.

28.01.2021.


Благовест
(В 2018 году так совпало: Благовещение 7 апреля, а Пасха 8 апреля.)

В окно повеяло теплом
И все сугробы вдруг осели.
Звончей закапали капели,
Сосульки стали битым льдом.

А по ночам туман густой
Покровы снежные съедает.
Снег испаряется и тает,
Пестрят проталины травой.

Теплейший Аравийский Суховей
Принёс тепло из Палестины
На Средне-Русскую равнину,
Сквозь горы и простор морей.

С таким теплом Благая Весть
Пришла из Иерусалима.
По всей Руси в церквах неисчислимых
Звонят, звонят Пасхальный Благовест!


⁣ 28.01.2021.


Апрельский снег

Апрельский снег, апрельский снег.
Законом времени случайно пренебрег.
Как-будто перепутал время года.
Внезапно выбелил зеленую природу.

Подснежников расцветших первоцветы
Под снегом как весны особенной приметы.
И в душах все весенние надежды
Оделись скупо - в белые одежды.

Но солнце, бороздя небесную лазурь,
Нам не оставило следа от снежных бурь.
И птичий хор кричит с восторженных небес:
Христос Воскрес! Воистину Воскрес!


⁣ 08.02.2021.


Тень креста

Тень креста соборного легла
Точно на простенок колокольни.
Белизна, что до того спала,
Святостью окрасилась невольно.

Так и в человеческой душе
Есть таинственный прогалок белый.
Ждет ещё, или пролил Господь уже,
Свет Христов, окрашенный несмело.


⁣ 22.07.2021.



Зелень мая

Сочная зелень мая
Прет соловьями звеня.
Буйный закон исполняя
Вновь охватила меня.

В зеленых шумах растворяясь
Я отдавался весне
И пела она, и плескалась,
И веселилась во мне.


⁣ 11.03.2021.



Конец июня

Идут обильные дожди.
Который день подряд идут.
И погрустнела даже ты.
Погоды ждавшая , а тут:

Туманы мнутся по утрам,
Не двигаясь, не уходя.
Едва заметен Божий Храм
Сквозь полог мутного дождя.

От капель тяжких полегли
Кусты и травы на лугах.
Склонились ветки до земли.
Тропинки сузились в лесах.

А утром пролилась гроза.
Земля с восторгом влагу пьет.
Под солнцем капли как роса.
И чистота зелёная поёт.

⁣ 28.01.2021.


Ровесникам

В метро, на пробу и успех,
Сыграю я в игру.
Ну, кто здесь старше всех?
Сегодня поутру.


Бреду, который уж вагон,
Хотя и толчея.
Неумолим закон времён.
Увы, всех старше я.

Встречаю Вас, таких как я,
Всё реже и в метро.
И Вас разглядываю я
С прищуром и хитро.

Я Вас не сразу узнаю.
Нас изменила старость.
Как мало нас в седом строю.
Так мало нам осталось.

Наверняка, что в жизни мы
Случайно, но встречались.
Синхронно думали умы.
Следы пересекались.

Мы современники, сквозь век
Идём к руке рука.
Пусть время свой замедлит бег,
Коль живы мы... Пока.

⁣ 21.06.2021.

АЛЕКСАНДР ЕВСЮКОВ
САПОГ
рассказ
Смартфон на прикроватной тумбочке тонко пискнул. Измотанный Даня неподвижно лежал ничком, но уже без малого полчаса как проснулся. Приоткрыв левый глаз, он неохотно протянул руку.
Что-то куда-то пришло и, видимо, как-то его касалось: сообщение, уведомление или же электронное письмо, сразу было не понять. Даня методично проверил соцсети, промчался по мессенджерам и уткнулся в почтовый ящик — ничего нового. Где же тогда? Ещё через минуту он вспомнил про банковское приложение — решил проверить и его. Дважды сбивался, набирая ПИНкод. Наконец мультяшные облака на экране расступились и пропустили его к виртуальным сокровищам.
«Входящий перевод — 50 000 рублей». Даня, резко подскочив, сел в кровати и кулаком протёр глаза. Затем пересчитал нули. Всё верно и никаких данных — откуда вдруг такое счастье?
Теперь ему не было покоя. Заварив чай, он стал проверять и тут же отбрасывать разные версии. Итак, работы у него сейчас нет, и заказчики ничего ему не должны. До дня рождения ещё почти четыре месяца, да и кто бы мог так расщедриться? Даже жена вдруг решила, будто они разругались, причём так, что она наскоро собралась и в час ночи укатила на такси к родителям. Уже третий день сидит там вместе с детьми.
Допив остывший чай и перебрав привычные варианты, как ворох сваленной на пол одежды, Даня размашисто шагнул из кухни в комнату и споткнулся о не распакованные коробки с остатками тиража его книги. Тут Даня вспомнил, что он — писатель и горько усмехнулся. Конечно, говорить об этом некрасиво и даже думать так несколько неудобно, но проверить-то всё-таки надо. И не только надо, но и очень хочется. Причём с каждой секундой всё сильнее.
Даня нашёл закладку с сайтом, где выставлена его электронная книга. Выставлена бесплатно, но снабжена настоятельной просьбой: перечислить автору немного материальных средств по мере возможности. Ага, шесть скачиваний. Вчера было только пять. Смелая мысль вдруг закралась в Данину голову: а что, если за прошедшие сутки кто-то скачал эту его единственную книгу? И потом этот кто-то стал читать и оказался под столь сильным впечатлением, что отправил ему сумму, в сто двадцать пять раз большую, чем Даня мог рассчитывать в своих самых смелых ожиданиях. Ну, да-а, конечно, — на четвёртом десятке ты всё ещё веришь в сказки? До этого момента в его виртуальный карман прилетели только два жалких стольника. То есть сначала пара воробьишек-заморышей и вдруг — целый птеродактиль! Интересно, кто же этот его неведомый благодетель? Или просто дурацкая ошибка номером и теперь этот кто-то уже названивает в колл-центр, требуя немедленно вернуть всю сумму обратно?
Попробовал было писать, но все мысли как отрезало. Причём Даня понял это сразу, едва проснувшись, ещё до писклявого оповещения. Все герои показывали ему фигу, пейзажи и обстановка размывались бесцветными пятнами — самая суть ускользала. Он писал, перечитывал и всё удалял. Часы бесплодно проходили, но оправдать своё существование сегодня было нечем.
Вконец измучившись, Даня собрался и вышел за покупками. Интересно получится, если деньги исчезнут ровно в тот момент, когда ему всё пробьют на кассе и останется только оплатить. Однако до магазина было совсем недалеко, и, начав с малого, он вошёл в азарт и вот уже набрал целую тележку. Выгружая продукты на ленту, Даня ловил на себе подозрительные взгляды. Или показалось? Но оплата легко прошла с первого раза. На радостях он даже подсыпал мелочи калеке-нищему.

Войдя в квартиру, Даня сразу заметил, что свет на кухне включён. За столом расположился его тесть — как всегда обритый на лысо «сапог» в отставке, поджарый и собранный. Уже несколько лет он замдиректора по кадрам в ЧОПе «Гранитный мир». Или что-то в этом роде.
Даня прошёл на кухню, не разуваясь и не выпуская тяжёлых пакетов из рук. В воздухе будто трещало электричество. Краем глаза он заметил, что телевизор включен без звука.
— Здорово, Юрьич, — поставив пакеты на пол, Даня с внутренней опаской протянул ему руку. Тот крепко её стиснул.
— Мне Аня свой ключ выдала. Садись, поговорим.
Даня медленно опустился на табуретку. Как же ему теперь говорить? С этаким родственником будто весь русский язык забываешь. Надо сразу брать в руки военный устав, чтобы перевести свои штатские мысли на понятные ему термины.
— Сижу.
— Взял что? Или одна закусь? — поинтересовался тесть.
— Еды набрал. Ну, ещё чайку и сока три пачки.
— Заработал много?
— Пока сам не пойму.
— Это как?
— Да вот, пришёл какой-то перевод непонятный.
— Так надо сообщить куда следует!
— А куда теперь сообщают? — промямлил Даня.
Но вместо чёткого ответа или нового вопроса тесть странно усмехнулся:
— Ну, это успеется. У меня есть с собой чуток — для понимания.
И выставил на стол коньячную бутылку, как солдата на пост.
— Разливай давай! Вздрогнули, — тесть крякнул. — Что у вас с Аней такое?
— Решили отдельно побыть, успокоиться.
— Значит, нашли время чувства проверять. А чем ты вообще зарабатывать думаешь?
— Может, к вам в контору пойду?! — нашёлся Даня.
Тесть, опрокинув в себя стопарь, окатил его пренебрежительным взглядом, как негодного к строевой новобранца:
— Не возьму. Там ты быстрее всех накосячишь. Вот что ты реально по жизни делать можешь?
— Много чего, — пожал плечами Даня.
Тесть покачал головой:
— Много чего ты перепробовал, только не прижился нигде. Так?
— Можно и так посмотреть…
— А, значит, можешь ты делать ровно две вещи — внуков мне и книжки свои писать.
— Да это на хер никому… — стал было возражать Даня.
— Отставить, солдат. Внуки от тебя годные.
Тесть махом опрокинул ещё стопку. Он сегодня пил чаще, а ошалевший Даня уже дважды пропускал.
— Слушай, — продолжил тесть, — я, когда сюда собирался, Аню сначала послушал, на внуков внимательно поглядел. Почти уже надумал тебе морду бить, конкретно так, основательно. Чтобы в чувство привести. — Даня вздрогнул. — Но я же теперь не в своей части — тут настрой нужен. Тогда вспомнил, что ты там чего-то пишешь, а я не читал и даже не заглядывал. Дураку понятно, что говно, но всё-таки непорядок. Дай, думаю, загляну сперва и пойду назавтра с чистым сердцем. А книжки твоей как раз и нет, затерялась куда-то. Непорядок, думаю, — всё равно найду, из принципа. Пошёл в Интернет скачивать. Полазил там и нашёл. Долистал было до середины, потом в начало вернулся. Читаю, читаю — и как-то не так мне становится, не пойму отчего. Как будто похмелье прошло, а трезвость не наступила, — он смущённо провёл ладонью по лысине, будто говорил о чём-то постыдном. — И вдруг… шарахнуло, почти как при контузии. Это же — про меня. Точно про меня. Только я бы слов таких не подобрал. Одни мысли куцые, а тут — на тебе… Потом сижу, думаю, аж вспотел: как эта штафирка протёртая, свинья в берлоге, прохвост, пороху не нюхавший, такое вот изнутри меня вынул, откуда в нём-то это всё?? Так до утра и просидел, пока из-за стола не выгнали. Тогда втихаря и перевёл тебе денег. Чтоб даже не думал, чтоб ещё писал.
Тайна так внезапно и при этом запросто открылась. Даня изумлённо застыл, вглядываясь в лицо тестя.
— А потом взял себя в руки и думаю: схожу, проверю, как он там? Может, шалав себе навёл, пока один-то? Ну, вижу, молодец, — работай дальше!

— На балконах курить по закону не положено, — предупредил тесть.
— Ну, один-то раз отступим, ради такого случая, — подмигнул Даня.
Георгий Юрьевич согласился. Они встали рядом.
— Есть всего две важные вещи: звёздное небо над нами и нравственный закон внутри, — изрёк Даня. — Так говорил этот… философ Кант.
— Небо и закон — это хорошо, — со значением кивнул Георгий Юрьевич.
Как же всё к этому пришло, думал Даня. Он же не хотел этого, откладывал, занимался другим. Но что-то неудержимо полезло и попёрло из него кусками, абзацами, страницами и уже не позволяло ему остановиться. Другая сторона жизни время от времени выныривала из тумана, как круп лошади, и вскоре снова скрывалась в нём. Детский сад, пособия, подработки…
Одну книгу, как первое совместное бедствие, они с супружницей как-то пережили. Но когда через неделю после презентации он заявил, что берётся за вторую, Анино терпение лопнуло. Даня чувствовал себя бездушным эгоистичным чудищем, но «расколдоваться» никак не мог. Она бросала ему прямо в лицо самые ядовитые и заковыристые оскорбления, какие только могла выдумать, а он чувствовал, что не способен ни разозлиться, ни огрызнуться всерьёз. Даня будто слушал незнакомые прежде модуляции на совершенно новом, неизвестном ему языке и даже раз совершенно невпопад улыбнулся.
Аня, стукнув дверью, ушла в ночь. Младшая была завёрнута с головой, старший понуро топал рядом.
А он остался. И, к своему горькому стыду, был почти счастлив. В холодильнике кое-что оставалось, и можно было до послезавтра никуда не выходить. Через три минуты Даня засел писать. Среди ночи внезапно вспомнил, что надо бы спросить, как они там доехали. Отправил вопрос в мессенджер. «Ты — мудак»,— ответила она следующим утром. «Знаю», — написал он, убедившись, что всё в порядке.
— А ты пиши. Пиши… пока никто не видит. Как будто на губе уже сидишь, всех обманул и пишешь. Это каторга твоя. И привилегия. Пока не застукали — пиши. Я не смогу так. Хоть удавлюсь — не смогу. Анька — она хорошая. Детей воспитает. Мы с матерью поможем, когда чего… И ты — тоже что надо сделаешь, — Георгий Юрьевич ткнул пальцем в сторону Дани. — А пока — пиши. Закройся, упрись — и до опупения. Это как плац драить… Как за родину в рост из окопа. Это как, ну, это… самое то…
Голова тестя повисла, его подбородок уткнулся в грудь. Слыша тихий храп, Даня чувствовал, как трезвеет. Сквозь этот пошлейший разговор, с извечным переливом из пустого в порожнее, вдруг сверкнул первозданный смысл. Этот «сапог», в жизни своей не читавший ничего, кроме уставов, неожиданно понял его задачу. Причём понял даже лучше, чем понимал прежде он сам. Даня раздвинул и застелил гостевой диван, осторожно подвёл к нему тестя и заботливо его уложил.
Снова вышел на балкон, на этот раз отчётливо представив, как прижимает к себе жену и как по очереди целует обоих деток. Но, главное, этот кусок ночи в затихшем доме вечно не спящего города — его и только его время.

Светлана Горева


Эффект бабочки



⁣2 января

Вчера она узнала мою тайну. Саня рассказал по моей просьбе. А сегодня я держу её за
руку. Неужели ей всё равно на моё прошлое? Я боюсь спросить. Утром перечитал
все письма, что отправил сам себе на электронку. Может, и ей отправить, чтобы
ничего не объяснять?

Мы гуляем с Мелиссой по парку. Я
произношу её имя тихо-тихо, одними губами:

– Ме-ли-сса.

От её имени во рту послевкусие, как
после мятной конфетки. Красивое имя. Вкусное.

Я улыбаюсь, как дурак. Есть такое
выражение: рот до ушей, хоть завязочки пришей.

Утром она позвонила мне, а сейчас
взяла за руку. Надеюсь, не заметила, как я покраснел. Или сделала вид, что не
заметила. Никогда раньше не держал девушку за руку. Хотя нет, вру. Держал. Но
тот раз не считается. Весной на соревнованиях мы всей командой стояли и
держались за руки. Это не то.

Сегодня солнечно. Снег слепит глаза.
Я жмурюсь.

– Ты похож на моего Арчибальда,
когда он объедается сметаной, – говорит Мелисса.

У неё и голос с нотками пряных трав.


– Как же ещё могут звать кота у
девушки по имени Мелисса?

Она улыбнулась. Ну, и ладно,
Арчибальд так Арчибальд, подумал я.

– И запомни: никакой он ни Арчи!
Приходи завтра в гости. Сметаны только купи. Арчибальд любит.

Прямо посреди тропинки стоял фонарь.
А тропинка огибала его с двух сторон. Какой умник догадался фонарь поставить здесь?
Или летом тропинка только с одной стороны, а зимой кто-то решил пошутить? Так
не хочется отпускать руку Мелиссы.

Секунда (как долго она тянулась!), и
мы снова держимся за руки. Не отпускай меня, Мелисса! Обратно пойдём другим
путём. А пока я рассказываю ей, как исправил алгебру.
Снова отличник.

В конце тропинки какой-то парень
машет нам рукой. Брат! У меня теперь есть брат! Брат, я столько всего тебе расскажу.



1
января



За окном мельтешат снежинки.
Странно, никогда раньше не смотрел на них. Это меня мама научила. Мама Наташа в
смысле. Я сижу в её квартире за столом, рядом с
окном, и улыбаюсь. После вчерашнего нет повода улыбаться. А я всё
равно улыбаюсь, потому что успел.

Мы рассматриваем с тётей Оксаной
детские фотографии. Мои. Таких я не видел.

– Смотри, смотри, вот ты только
родился. Мама показывает тебя в окошко роддома. Ой, какой ты был смешной. Нос
курносый, три волосёнки торчат в разные стороны, а глаза-то, глаза… Папа тогда
ещё был жив… Знаешь, он тебя так ждал.

Тётя Оксана отворачивается в
сторону, поджимает губы. Думает, я ничего не вижу и не слышу по голосу.

– Я ведь похож на неё, правда?

– Одно лицо! – тётя Оксана уже не
плачет. – Ванька, ты копия!

Я уже привык к этому имени. И даже
иногда откликаюсь. Пусть, мне не жалко. Для мамы Наташи и тёти Оксаны я
навсегда останусь Ваней.

Я их люблю. Ещё два дня назад не
знал об этом, а сегодня уже уверен. Когда только успел? Знакомы всего ничего.
Всё-таки кровь решает многое. Зря я вспомнил про кровь, голова сразу
закружилась. Не люблю я анализы эти, иголки. А мама Наташа была медсестрой.
Странно, в этом мы с ней не совпали, хотя и родная кровь. А вот брат Егор пошёл
по маминым стопам. Стал врачом. Работал в обычной поликлинике, а потом уехал в
Гватемалу лечить местных жителей. Он и про аварию не знал, и на похороны не
успел. Плохо там, в Гватемале, со связью. Завтра должен прилететь.

Тётя Оксана опять отвернулась. Нет,
всё-таки тяжело видеть чужие слёзы. А у меня нет слёз. Только ком в горле. И
руки трясутся, как перед контрольной.



31
декабря



Смёрзшиеся комья земли гулко
ударяются о свежеструганные доски. Я считаю про себя: один, два, три. Больше
нет. Мамы Наташи нет. И комков больше нет. Я, Санька и тётя Оксана. Три комка.
Пошёл снег. С Новым годом!

Странно, ещё в начале года я был
уверен, где и с кем буду отмечать праздник. Многие в этом году вообще решили не
праздновать. В школе концерт и дискотеку тоже отменили. Странная всё-таки штука
жизнь. Саня сказал, что вчера написал письмо в «Жди меня». Будет искать своих
родителей. Он их простил. Я плохо помню вчерашний день.

Я не плачу. Даже когда заплакала
тётя Оксана, я сдержался. Это первые в моей жизни похороны. Нет, я, конечно,
понимаю, что люди не вечны. Привет Адаму и Еве. Я не знаю, как себя вести.

А у меня даже
не осталось фотографий мамы.

Зато с других памятников смотрят на
меня разные люди.

Я подхожу ближе к одной плите.
Большая такая, метра два в высоту. На ней фото мужчины в тёмных очках, а снизу
подпись:

– Ты заходи, если чё.

Сразу видно, весёлый был человек.



29
декабря



Мама Наташа всё держала и держала
меня за руку. У меня уже и рука затекла. И сидеть на краешке кровати то ещё удовольствие. Как воробей на жёрдочке. Но я потерплю. Я всё понял, я всё простил. А мама всё гладила и
гладила меня по руке. Мягкая у неё рука, но ужасно холодная. Как будто положили
руку, как рыбу, в лёд и забыли забрать. Мама смотрит в одну точку за моей
спиной. Я хочу повернуться, посмотреть, что она там увидела. Я ведь не был
никогда в этой больнице. Может, картина? Или часы? Да, интересно, сколько времени
я тут сижу.

Зашла тётя Оксана и позвала меня
выйти, а сама пошла сидеть с моей мамой. Это ведь её родная сестра, им надо
побыть вдвоём. Понимаю.

Я сел в коридоре на старый,
протёртый диван, положил на спину подушку. Всегда так делаю. Так удобнее. Пока никого
нет, ещё и ноги под себя поджал. Тоже так люблю. Хоть родители и ругают, что
осанку порчу. У хорошего пловца осанка не испортится. А я хороший. Почти КМС. В
каникулы соревнования будут, надо не подвести тренера. Зря я тогда треснул в
школе по доске почёта. Могли бы и снять за такое. Но не сняли.

Вышла из палаты тётя Оксана. Тихо
прикрыла за собой дверь. Свет горел только в конце коридора у стола медсестры.
Я плохо видел в потёмках тётино лицо. Встал, подошёл ближе. Она молчала. Но не
надо было ничего говорить.

– Всё, – прочитал я по губам.

Я отвернулся к окну. Недалеко от
больницы храм. В заходящем зимнем солнце кресты на куполах похожи на зажжённые
свечки. Спи спокойно, мама.




28
декабря



Осталось два дня до конца четверти. Алгебру я так и не исправил. Мама больше об этом не спрашивает. Мы
вообще не разговариваем. Папа в командировке и приедет только 31-го вечером.
Когда он позвонил вчера, тоже ничего не сказал.

Утром я увидел, что у меня
семнадцать пропущенных за ночь от тёти Оксаны. Я начинаю немного привыкать к
ней. После разговора с Саней я понял, что я не один такой. Он вообще знал это с
самого детства, а я узнал это только сейчас.

Интересно, если мы с родителями не
обсуждаем эту тему, они будут против, если я всё-таки пойду туда? Пишу Сане записку.

Он на меня уставился, как
ненормальный.

– Ты тоже?!

Я кивнул. Потом спросил у него,
пойти мне или нет.

Он тоже кивнул.

– Богатырёв, может, хватит записки
кидать? – выстрелила
фальцетом в меня русичка.
Это она с виду такая строгая, но весь класс её обожает.

После урока Саня схватил меня за
локоть так, что я чуть не взвыл от боли.

– Ты ещё сомневаешься? Конечно, иди.
Это же твоя мама.

Я вышел на улицу и взял в руки
телефон. Изо рта шёл пар. Странная в этом году зима. Снега почти нет, а город
украшен, как обычно, только ледяных горок не хватает. Стою, мнусь на крыльце, а
время идёт. Скоро уже звонок, а я никак не могу позвонить. Снег за шиворот
падает. Холодно. Наконец решился.

За десять минут я узнал всю короткую
двухмесячную жизнь Вани Зюзикова. Он родился в хорошей семье, где его очень
ждали. У него был старший брат Егор. Однажды мама пошла за молоком, а Ваню
оставила в коляске рядом с магазином. А потом его забрали. Нет, не мама. Чужие
люди. А мама закричала, когда увидела, что сын пропал. Она так кричала, что
тётя Оксана, её родная сестра, долго слышала этот крик. А потом Ваню нашли в
другом городе. Случайно. В лесу грибники. А маму не нашли. И папу не нашли. Или
плохо искали. Вот так бывает. И отправили Ваню в дом малютки. А потом он попал
к новым родителям, которые по иронии судьбы переехали в его родной город.

А настоящая мама Вани попала в
аварию и сейчас умирает. А папа уже умер. Не выдержало сердце. А теперь Ваня
нашёлся. Волонтёры искали и нашли. Мама всегда говорила, что он найдётся.

– Я п-приду, – сказал я тёте Оксане.
– Не н-надо плакать.

Я всегда заикаюсь, когда волнуюсь.



27
декабря



Не помню, как вчера дошёл до дома.
Помню только густой снег. И как хлюпало в новеньких ботинках. Утром я радовался
с родителями первому снегу. А днём и снег почти растаял, а с ним и родители. В
голове было пусто, как в заброшенном колодце. Кричи, сколько хочешь, не
докричишься.

Очнулся ночью на своей неразобранной
кровати в школьном костюме. Луна ярким апельсином заглядывала в окно.

Я разделся и лёг спать.

Утром разбудила мама, сказала, надо
поговорить. Я смотрел на неё, как будто первый раз. А она на мой немой вопрос
ответила, что всё знает. Ей тоже звонила противная тётка. Это я её так называю.
А мама назвала её тётей Оксаной.

Мама тяжело дышала. Вся какая-то
опухшая. Глаза, как у жителя страны восходящего солнца.

Мы молчали.

– Илья, что бы ни случилось, это
твой дом.

Так сказала мама.

Она всегда называет меня Ильёй. Папа
– Илюхой. А для бабушек-дедушек я, само собой, Илюшенька.

Я пожал плечами. Четырнадцать лет я
входил и выходил из квартиры с коричневой входной дверью. Я могу, кажется,
отличить её даже закрытыми глазами от всех остальных. А сейчас думаю, что и
дверь мне врала.

Мама сказала, что знает, как мне
больно, но это пройдёт. Что должно пройти? Я смотрел на маму.

– Всё-мне-пора-опаздываю! –
скороговоркой выпалил я, схватил школьную сумку и вышел из дома. Опять снег. В
этом году была какая-то аномалия, как сказали учёные. Снег пошёл только в конце
декабря. Зато какой.

Даже снег зависит там от чего-то. Что уж говорить про человека. Мы
все от чего-то зависим. Или нет? Родился, например, в семье короля, будь добр,
готовься принять трон. А если не хочешь? Ну, мало ли что не хочешь, надо! Были,
конечно, случаи в истории, когда отказывались от трона. Но это, скорее,
исключение, подтверждающее правило. Я тоже не выбирал, где родиться. За меня
всё решили.

У школьных ворот меня ждал Санька.
Ладно, хоть он остался прежним. Санька – мой лучший друг. Самый начитанный
человек, которого я знаю. Своё любимое выражение «есть преступление хуже, чем
сжигать книги, например – не читать их» он вставляет к месту и не к месту. Но
именно он научил меня их любить.

Как я рад был его был видеть!

Он стоял и ковырял облупившуюся
краску с железных прутьев ворот. А она осыпалась прямо в лужи, покрытые
полупрозрачной корочкой льда. Вот так и моя жизнь осыпается прямо на глазах.

Мы поздоровались. Саня сразу понял, что что-то
случилось.

Я ему сказал:

– Завтра в школу не иду!

Саня подмигнул:

– Заболел, понимаю.

А я сказал, что умер, а завтра
похороны. И молчал.

Сашка перестал подмигивать. Всё-таки
у него есть чему поучиться. Молчу, значит, не хочу говорить. А он всё понимает
и ни о чём не спрашивает.

Когда у меня зазвонил телефон, я не
сразу поверил, что это Мелисса. Она самая красивая девчонка во всей параллели.
И, как я, отличница. Но мы не соревнуемся, потому что учимся в разных классах.
Говорят, мы были бы хорошей парой. Но только она не смотрит в мою сторону. Дала
номер телефона, а на звонки мои не отвечает. А тут сама позвонила. Я тормоз. Не
успел взять трубку.

На моём лице, видимо, всё было
написано.

– Похороны отменяются, – снова
подмигнул Сашка.

Люблю его юмор.

Потом мы опять пошли молча. Решили
прогулять два первых урока. Физру можно.

Забрели в какой-то проулок и оказались
перед серым двухэтажным зданием. Муниципальное образовательное учреждение для
детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Детский дом №2. Это
табличка рядом с входной дверью.

И тут Саня вдруг выдал, что он
приёмный ребёнок. Его взяли из этого детского дома, когда ему было три года.

Я так растерялся, что не нашёл
ничего лучше, чем сказать, что по нему не скажешь. А он ответил, что на лбу ни
у кого не пишут, приёмный или нет.

– А почему раньше не говорил?

– Не знаю… Зачем? Я привык.

Саня сказал, что раньше его фамилия
была Светловский.

– Красивая, – кивнул я.

А сейчас он Кощеев. И, правда,
тощий, как Кощей. Его так и называют в школе. А он не обижается. Говорит, хотел
найти родителей, но потом передумал. Они, пьяные, бросили его на остановке
зимой замерзать, а сами пошли дальше гулять. Зачем таких искать?

А я молчал про свою тайну.

Может, ему всё рассказать?



26
декабря



Придумал классную фишку. Пишу
электронное письмо и отправляю его сам себе. Получается такой электронный
дневник. И места не занимает и хранится по датам. Сегодня первый день. Решил
записывать всё, что со мной происходит.

Семь уроков. Четыре дня до окончания второй четверти. По алгебре между «4» и «5». Решающая контрольная. Хотелось плюнуть на
всё, но маме обещал исправить. Она меня во всём всегда поддерживает, жалко было
потерять её доверие.

Тайная опора – голос мамы в моей
голове. Где-то я читал, что с каждым годом связь, как невидимая пуповина, между
матерью и ребёнком становится всё тоньше и тоньше. А потом – бац! – рубанул
пуповину и упорхнул из родительского гнезда.

А после шестого урока перед этой
самой царицей, которую я так
люблю, перед алгеброй, я пропал,
можно сказать, умер. Оказывается, так бывает. Живёшь себе живёшь, а потом –
бац! – и умер. Как там говорил Воланд в «Мастере и Маргарите»? «Человек
смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен,
вот в чем фокус». Так вот сегодня внезапно, сам не ожидая от себя такой
выходки, я взял и умер. Надо же, был человек и нет человека.

Был Илья Богатырёв, а теперь нет
его.

А тут появилась какая-то тётка и
уложила меня одним звонком. Нокаут!

Так вот повалил меня сегодня не
мастер спорта международного класса, а Оксана здрасьте-я-ваша-тётя! И голос
такой противный.

Я залез с ногами на заляпанный
подоконник в мужском туалете и ковырял облезающую краску на косяке окна. Под
краской проступила надпись: «Будь собой! Остальные роли уже заняты. Верь в
себя!» Легко сказать.

Между двойными рамами в паутине
запуталась муха. Она дёргала лапками и пыталась освободиться. Жить хочет. А кто
же не хочет?! Я тоже хочу, представляешь, муха? А меня только что без ножа, без
суда и следствия взяли и убили! Одним телефонным звонком! Такое под силу только
отъявленным преступникам или сумасшедшим тёткам! Они звонят и объявляют, что я
никакой не Илья Богатырёв, а Ванька Зюзиков! Зю-зя!



Приёмыш!


Ноу комментс!



Видел я когда-то передачу по телику,
там рассказывали про брошенных детей. Я тогда ещё подумал, как хорошо, что я
родной. А один ненормальный задвигал что-то типа этого:

– Моя душа выбрала родиться у
родителей-алкоголиков.

Что за бред! Кто бы в здравом уме
такое выбрал? Зачем? А он, чудак, ещё им и
благодарен. Говорит, спал в подвале, чтобы не видеть, как родители пьют и
дерутся, потом попал в тюрьму, чуть не умер. А сейчас освободился, вылечился и
учит других жить.

– Я, – говорит, – благодарен 24 часа
в сутки 365 дней в году!

Даже родную мать научил жить без
алкоголя. Посмотрел бы я на него, если бы он тоже оказался приёмным. Я сидел и
думал, что лучше: быть приёмным или родиться у алкоголиков? Так и не решил.

Мои ботинки покрылись облупленной краской,
как яичной скорлупой. А я всё ковырял и ковырял. Из пальцев на правой руке
потекла кровь. Мне хотелось расковырять эту чертову стену до самого кирпича, а
потом пробить его насквозь, выглянуть на улицу и закричать, что все вруны!

Все!

Мама!

Папа!

Баба Катя и дедушка
Толя!

Бабушка Ира и дед
Генрих!

Да, дед Генрих. И мама (или как
теперь её называть?) Алиса Генриховна.

Как можно было мне врать
четырнадцать лет!

Но пробить стену не удалось. Из
туалета меня вытащила Тамара Михайловна. Завуч. Генрих в юбке. За
шкирку, как котёнка нашкодившего.

– Ты не оправдал доверия! Тебе
«пятёрку» по алгебре хотели поставить, – кричала она. – А ты контрольную
прогулял.

Ещё что-то кричала, я не слышал.
Видела бы она своё лицо, когда я ей сказал,
что умер. Наверное, она решила, что я переучился и отпустила меня домой.

«Четвёрка»? Ну, и пусть. Мне теперь
всё равно. Приёмыши хорошо не могут учиться.

И я пошёл домой. Невозможно воняло в
коридоре из столовой. Что они там готовят? Рыба давно сыграла в ящик. Остановился у доски почёта. На меня уставился белобрысый
пацан. Отличник, победитель олимпиад, первый взрослый по плаванию. Как там
говорит русичка? Пронзительный взгляд? Романтичный вид?

– И-ль-я Бо-га-ты-рёв, – по слогам,
как маленький, прочитал я. А потом взял и стукнул по доске. Кулаком. Сильно.
Попал прямо по пронзительному взгляду. Доска завибрировала, но выдержала.

Из столовой выглянула повар. Баба-Яга.
Вечно всем недовольна.

– Сейчас к директору пойдёшь,
хулиганьё, – закричала она.

И чего взрослые всё время кричат,
думают, дети глухие что ли? А я ей ответил, что не пойду, потому
что умер. Её лицо стало похоже на лицо завуча. Сразу видно, что мёртвых ни разу
не видели. Охранник пропустил без вопросов, когда я сказал, что у меня умер
родной человек. Знал бы он, насколько родной.

Всё, больше не могу, допишу завтра.
На сегодня меня нет. Вне зоны доступа. DELETE Илья Богатырёв.

Телефонный звонок

⁣В последнее время жизнь для Нинки текла ровненько, спокойно: её никто не тревожил ни визитами в гости домой, ни телефонными звонками с предложением о встрече, не было и новых уличных знакомств...жизнь, как будто остановилась.
Походы в аптеку, на рынок, магазины, иногда в гости к подружке Вале...можно дальше и не перечислять...

И вдруг неожиданный звонок. Мужской голос. Она сразу и не поняла, кто это.
Звонил её бывший виртуальный поклонник и друг - Сашка.
Она и голос его не узнала. Года четыре не звонил ей.
Поговорили о том , о сём...

Он сообщил ей, что женился во второй раз и счастлив очень со своей Мариной.
А она еще подумала, куда же он мог подеваться?!
То, что по гастролям ездил с музыкальной группой-это понятно. Она видела его концерты в инете.
Но если, вспомнить, какая виртуальная дружба была у них!!
Вот именно: что дружба была у них! Ей подружки завидовали.
Не было и дня, чтобы он не звонил ей и не интересовался её творчеством.

Иногда это её тяготило: часами разговаривать с ним, особенно, если в разговоры между ними вмешивалась его бывшая ревнивая жена, которая вырывала телефон у мужа и кричала: "Забирай его с собой!", но Нинка пыталась убедить её, что она просто дружит с её мужем, что их связывает только творчество, она осталась верной таким отношениям, но Сашка видимо давал повод жене думать о ней по -другому.
И неожиданно их общение прервалось.
Кто первым сделал шаг к разрыву отношений?!
Сейчас и не вспомнить.

Как - то он с огорчением сообщил, что жена на почве ревности разбила его ноутбук.
Нинке все это было неприятно слушать и постепенно она стала отдаляться от него.
Он же, присылал ей видео электронной почтой, где он пел песни в ресторане.
Ей нравилось, как он пел.
Он-профессиональный певец и вся его жизнь связана с музыкой, у него и профессии другой нет, чтоб можно было подрабатывать на жизнь где - то , да и место в ресторане петь, у него давно забронировано.

И вот этот звонок...он пожелал счастья ей и хорошего мужа.
На что она ответила, что мужчины ей интересны только на расстоянии.

- "Чем дальше, тем лучше!" - был её ответ.
Он был удивлён этим и разочарован: узнав, что она его никогда не любила, а просто держала его, как запасного игрока.
Нинка сказала ему , что ей было приятно иметь в своем кругу друзей - артиста и что она общается со многими композиторами и музыкантами и с ними сотрудничает, не только с ним.
Вот такая: виртуальная любовь...а точнее: дружба!

- Жаль, конечно, что ты долго молчал,- с некоторой обидой сказала она.
- Да, время такое было сложное в моей семье, - ответил он и продолжил:
- Не до инета было. Да и компа не было...ты же ,знаешь...

И всё же, он считал, что все поклонницы его таланта должны его любить, обожать, а он среди них: выбирать ту самую, одну единственную из тысячи...
Поскольку он был сейчас счастлив со своей молодой женой, то простил ей в разговоре её искренность, но в душе верил, что это это ни так, что это она сочиняет такое, узнав про его женитьбу.

"Все женщины одинаковы!"-подумал он.
А она подумала так же о мужчинах.

И ей было совсем не грустно, от мысли, что кто-то стал счастливее без неё.

⁣Пар

Нет ни сил, ни времени для кухонных умений,
Вечер сел в окне усталой птицей.
Достаёшь из шкафчика кастрюльку для пельменей,
Ставишь на конфорку кипятиться.

Думаешь, что вот уже натикало за 30,
Всякое «успею – не успею»…
А вода в кастрюльке начинает пузыриться
С тихим гипнотическим шипеньем.

Пузырьки рождаются в воде из ниоткуда,
Наполняясь паром и взлетая,
И растут в стремлении познать свою посуду –
Главную пузырческую тайну.

Кинешь перчик и лаврушку, помешаешь вилкой.
Горячо! – отдёргиваешь палец.
Мы живём, чтоб наше время паром становилось,
Превращаясь в знания и память:

Вот плывёт накопленного опыта пузырик
В океане времени всё выше.
Наверху вода уже покрыта мелкой зыбью.
Что в итоге, неужели – крышка?..

Но безотносительно к шаблонам и догматам,
Разве недостаточно ты нужен,
Чтобы был наполнен теплотой и ароматом
Чей то запоздалый скромный ужин?

Вечер за окном, как эдгар аллановский ворон,
Рвётся в дом, пророчит безвременье…
Извини, что я украл твои минуты разговором;
Не забудь, что варятся пельмени.

10 мая 2020 г.

***

XIV. Из Москвы (сонет для венка)

Столица привечает новосёлов,
Наивных верой в то, что хлеб да соль
Москва подносит сразу с колбасой
И икрами несметных лососёвых.

Но, как везде, мы жнём лишь то, что сеем.
Да, здесь любая прихоть под рукой.
Удобно. Но живёшь, как в мастерской,
Объединённой с парком и музеем.

Пока ещё не начал в ней вариться,
Надень лицо невинного туриста,
Пройдись по ней, влюбись и обалдей.

А я почти лет пять как красногорец –
Сменял на дом и маленькую гордость
Вокзальный шум и гомон площадей.⁣

12 июля 2020 г.


***

Клиффхэнгер

Ночь тиха, как бархат, черна, как уголь.
Дверь закрыта. Бьёт по замку приклад.
Ты внутри квартиры, ты загнан в угол -
Одиночки знают такой расклад.

Неизбежность жмёт - и они ворвутся;
Но уже просчитано всё в уме.
Ты не тот, кто будет напуган вусмерть,
И не тот, кто кротко встречает смерть.

Дверь трещит, противится отпираться.
Если продан - время понять, почём.
И не чёрт, не ангел, но оператор
Притаился с камерой за плечом.

Молчалив, незрим и неосязаем,
Он не искуситель и не судья,
И не совесть. Просто его глазами
За тобой в экран наблюдаю я.

И пока он в камеру ставит плёнку,
Ищет план, настраивает режим,
Ты уже расправил в гостиной плёнку
И вокруг раскладываешь ножи.

Грохот! Крики! Выстрел! Возня в прихожей.
По сюжету в сцене прописан твист.
Гаснет свет - но ты ощущаешь кожей.
Сталь о воздух: тихий, но чёткий свист.

Тишина стоп-кадра. Конец картины?
От контрастных титров в глазах рябит.
На экране надпись: "to be continued".
Я ищу на пульте значок "to be".

13 октября 2021 г.

***

Ограниченные возможности

Вечерним золотым от всей души залит,
Вокруг сверкает мир, блистателен и бешен.
Я не могу летать: я с детства инвалид.
Но я ещё пока способен на пробежку –

И я бегу, бегу, вдоль парка и пруда,
С такими же, как я, людьми с приставкой «недо-».
Сочувствия не жду; хотя не без труда
Даётся мне глядеть в потерянное небо.

Ещё я не могу ни петь, ни рисовать,
Ни понимать зверей, ни проходить сквозь стены,
Ни исцелять больных… И разве что слова
Мне позволяют быть заметнее растений.

Надолго ли за мной останутся следы?
Дыхание держу, забочусь о походке…
А где-то, озарён сияньем чёрных дыр,
Сквозь универс летит сэр Стивен Уильям Хокинг.

30 сентября 2020 г.

⁣
Мы с тобой дрейфующие льдины,
А под нами целый океан,
Ледники, как гОрода руины,
Что разрушил жизни ураган.
Мы плывём, бесцельно отдаваясь
Тем течениям, что нам предрешены,
Мы плывём, уже не возвращаясь
К берегам покинутой страны.
Мы осколки белоснежной глыбы,
Идеально созданного льда,
Мы плывём, случайный сделав выбор,
А по сути просто в никуда.
Ты и я в невидимом пространстве,
Я и ты в прозрачной глубине,
Словно дУши в океане странствий,
Мы дрейфующие льдины в тишине…


⁣
Мы все время что-то теряем,
Кто-то просто ключи от квартиры,
Кто-то в жизни своей ориентиры.
Все теряем и забываем.
Кто-то время теряет в пробке,
Кто-то дни или даже годы,
Обвинив все явленья природы,
Закрываясь в бетонной коробке.
Кто-то лучших друзей теряет,
Кто-то нужных слов не находит,
Не оглядываясь, уходит,
И любовь навсегда исчезает.
Кто-то счастье, а кто-то смелость,
Потерял в суете и буднях,
И уже показалось, будто
Не живём, как всегда хотелось.
Мы теряем уменье слышать,
Голос сердца и шорох листьев,
Потерялись в потоке мыслей,
И забыли, как небо дышит.
Кто-то веру теряет в бога,
И любовь ко всему живому,
Мы теряем дорогу к дому,
И от дома пуста дорога.
Мы теряем, а после плачем,
Словно дети, скучая по маме,
Мы должны найти себя сами,
И поверить в свою удачу.


⁣
Тихо-тихо открываю дверь
Выхожу на цыпочках, неслышно,
Листьями застелена постель,
Осень-кошка прыгает по крышам.
Выйду, сяду прямо на крыльцо,
Ароматом листьев наслаждаясь,
Дождь ложится на мое лицо,
Я дождю и тучам улыбаюсь.
Ощущаю ветер в волосах
Теплый, но с осеннею прохладой,
И затихли птичьи голоса,
Только слышен шёпот листопада.
У всего отмерен в жизни срок,
И сменяются мгновения и даты,
Осень-кошка прилегла у ног,
Осени я бесконечно рада!



⁣
Веры нет, продана
За гроши дуракам,
Для любви создана,
Да пошла по рукам.
И одним выстрелом
Пулею в голове,
Где искать истину
В этой лживой игре.
Не понять мыслями,
Смысла сказанных слов,
Душу всю выгрызли,
Где должна быть любовь.
Любы нет, сгинула,
Места не занимать,
Столько лет минуло,
Вот бы Надю позвать,
Да Надежда отчаялась,
Топчется у ворот,
Все грешила и каялась,
Но смотрела вперёд,
Где Любовь до безумия,
Где за Верой на смерть,
И с Надеждой на лучшее
Катимся в круговерть...


⁣
Мы - ниточки поколений,
Связь между до и после,
Мама, мы стали взрослыми,
Не усидеть на коленях.
Словно полоска длинная
От сердца до сердца тянется,
Время под нас меняется,
Мама, мы стали сильными.
Жизнь каруселью вертится,
Круг отмеряя сутками,
Мама, мы стали чуткими,
Души во мраке светятся.
Все мы навеки связаны,
Нитью незримой собраны,
Мама, мы стали добрыми,
В сердце об этом сказано.
Клады искать под ивами,
Став на мгновение маленьким,
Крепко держаться за руки,
Мама, мы стали счастливыми.
Просто живём, как велено
Богом и нашей памятью,
Под звездно-синими платьями,
Мама, спой колыбельную.


⁣
Дождь или ветер,
Ветер и дождь,
Всё это правда,
И всё это ложь.
Ветер кидает
Из крайности в край,
Дождь все смывает,
Давай выбирай.
Свой окончательный
Срок бытия,
Счёт сберегательный,
Не выходя
Из помещения
Или из сна,
Даже, когда
За окошком весна.
Ветрено, мокро,
И тускло внутри,
В серой коробке
Не жгут фонари.
Ветра не надо,
Все слушают дождь,
Всё это правда,
И всё это ложь...


⁣
Брось монетки в море, брось,
Посмотри, как солнце тонет,
Ветер с моря волны гонит,
К нам приходит осень...
Тихо, медленно и робко
Листья под ноги кидает,
День все тает, тает, тает,
Засыпают лодки.
Ты надеешься вернуться
И нырнуть в лихое лето,
Где ты море, где ты, где-то
Там, где песни льются.
Где не спится до рассвета,
Шум волны как чудо-сказка,
Бирюзово-синей краской
Штампик на билетах.
А у нас сырая осень,
В дом крадётся серой кошкой,
Зонт в углу небрежно брошен,
И темнеет в восемь.
Снова календарь листает
И вращается планета,
Где ты лето, где ты, где-то
Там, где где солнце тает...


⁣
Осень накрыла нас с головы до ног,
Снова пришла, будто кто-то ее тут ждал,
Серостью давит на тех, кто опять одинок,
Сыростью влазит в души пустых зеркал.
Эй, скажи, а нужна ли ты снова мне,
Я о тебе позабыл сразу, как ты ушла,
Рыжих волос копну я увидел опять во сне,
Ты на пороге платье из пыльных листьев сняла.
Молча прошла на кухню, достала чай,
И огляделась вокруг, будто в первый раз,
Я не смотрел на тебя, просто молчал,
Словно боялся твоих темно-серых глаз.
Боялся вернуться туда, где любил тишину,
И потонувшее солнце в объятьях мокрой листвы,
Я ведь всегда любил тебя только одну,
Ты мне давала покой в сумерках суеты.
Знаю, наутро буду вновь тебя целовать,
И не спрошу, где носило тебя и с кем,
Ты на холсте будешь шепот дождя рисовать,
И проникать в глубину пожелтевших стен.
До боли почувствую, как по тебе скучал,
Ты одинока, также как я одинок.
Осень заполнит души пустых зеркал,
Осень накроет нас с головы до ног.

⁣
Я давно отмеряю жизнь
Не годами, а мгновениями,
И свою выражаю мысль
Не прозой, а стихотворениями.
Я целую, закрыв глаза,
Растворяясь в глубинах сладости,
Я танцую, когда гроза,
Отдаваясь всей детской радости.
Я пою, проникая в сердца,
И пытаясь запомнить мгновение,
Я живу каждый день до конца
С благодарностью и вдохновением.

Посвящение А. И. Полежаеву
⁣Как тихи голоса небес в тревоге
Средь чистой зимней красоты.
Мерцают снежные дороги
В ночных остатках темноты.


Вот в силу новый день вступает,
Чуть брезжит утренний рассвет,
Луч солнца зимнего украдкой освещает
Ваш восхитительный портрет.


Прямой, спокойный взгляд лучистых глаз
Навеки современники запомнят,
И памяти своей Вас удостоят потомки,
Воскрешая образ Ваш.


Как наш земляк, в Рузаевке рожденный,
Заставил о себе всех говорить,
Судьбой на муки осуждённый,
Он силы находил, чтоб верить и любить.


Он взгляда не сводил с звезды своей вожатой,
Лелеявшей в нём светлые мечты,
И в мир людей летел мечтой крылатой,
Любви и истины искал средь суеты.


По выжженной траве шагал он гордо,
По снегу шел, бросая вызов вьюге,
На поле битвы он держался твердо
Не отступив от избранной дороги.


Читая строки пламенные «Сашки»,
Он был открыт и честен при царе.
Свобода слога разгоралась чувством жарким
В его душевном пламенном костре.

В его стихах свобода, честь и право
Правдивый, звучный голос обрели
Он и сейчас звучит, как слава,
Певцу надежды, воли и любви.


9 января 2019 г.


Посвящение Ф. Ушакову
⁣Седина бушующего моря
Убегает на волнах в закат.
Над могучим боем,небо кроя.
Словно чайки,облака летят.


Сорок три горящих адских круга...
А вдали пестреют корабли.
Верность Божья стала Вашим другом.
Вы победу одержать смогли.


Черноморский сын в любви святого
С ликованием Вас всегда встречал.
Каждый раз на бой священный снова,
Зная,что вернётесь,отпускал.


В львином сердце не течёт надежда.
В нём всегда бесстрашие течёт.
И спустя столетья, как и прежде,
Дух несокрушимый Ваш живёт.


Вся страна — от Керчи до Дуная-
Воспевает смелость Вашу вновь.
Вашей жизни нет конца , нет края,
Ваша жизнь — священная любовь.


Час за часом паруса и мачты
Украшали море пестротой.
Воин Севастопольской эскадры
Был подарен русскою судьбой.


Когда входишь в храм золотоглавый,
Его стены — белоснежный кров,
Рядом с ним могучий,величавый
Памятник:»Феодор Ушаков».

5 ноября, 2021 год.

⁣***

Вот в этот самый час. Похожего числа.
И лет тому назад не очень-то и много.
Да, под окном сирень облезлая росла.
А оставалась ей глава до эпилога.

И снег летел в лицо, как тополиный пух.
Я свой вчерашний день в подробностях не вспомню,
тогда же ветер выл, визглив и тугоух,
и влажный воздух был для лёгких неподъёмным.

Но так хотелось петь. А гаджет просто гад.
Расфокус. Расплылись на фото две улыбки.
Закрытые глаза — мы жили наугад.
Некровное родство порывисто и хлипко.

А дальше — чистый лист. Наверное, апрель
пришёл, открыв сезон весенних обострений.
Мне кажется, что жизнь имеет параллель.
И там сегодня снег. И двое под сиренью.


***

Звучат слова, которых так ждала.
А мне уже их выкройка мала.
И фото, где в обнимку эти двое,
ничем не задевает за живое.
Волокна нервов тянут персонажи
с иных страниц, в другом альбоме даже.
Чтоб кляксой позитив не замарать,
я те слова, как сор, стряхну в тетрадь.

Из них по строчке сложится само
расплывчатое длинное письмо —
не названному всуе адресату —
о двух оттенках ткани полосатой,
что, мол, груба и много с ней мороки,
что нужно соблюдать точнее сроки,
что жаль бездарных и бесследных дней...
И получу ответ: «А Мне видней».


***

Ну всё. Ты так красиво говоришь...
Опять слезами капают чернила.
Слетает снова шифер с тех же крыш,
которые напрасно я чинила.

И можно до звезды достать рукой.
Бессонниц сонмов стоят эти зори.
А мой покой, заслуженный такой,
под небом абсолютно иллюзорен.

Я, кажется, стремлюсь куда-то вверх,
ногой уже нащупывая грабли.
Из глаз наружу рвётся фейерверк.
И связи меж нейронами ослабли.

Ты говоришь. И не исключено,
что дом к утру окажется разрушен.
И всё. Но есть спасение одно.
Красиво называется: беруши.


***

Это просто мелодия,
словно грома раскатами,
заиграла — и вроде я
распадаюсь на атомы.

Сыплюсь частыми буквами
из трёхтомника памяти.
Мир, наполненный звуками,
бессловесен, безграмотен.

Сердца тайная клинопись —
шрамы — четверостишия.
Я когда-то прикинулась,
будто фальшь не услышала.

Пронеслась детонация
отголосками сложными.
Я швырялась абзацами,
ложь отчаянно множила.

Тесно в запертой комнате.
Мысли сплошь — нехорошие.
В тихом высохшем омуте
утонула — оглохшая.

Но вибрации плотью я
ощущаю неистово.
Это просто мелодия.
Выключай. Перелистывай.


***
Ты совсем не играл, даже в мыслях, со спичками.
И запретного в жизни не трогал плода.
Ничего тяжелее футляра скрипичного
в белоснежных руках не держал никогда.

Ты явися туда, угловат и неопытен.
Кто бы только подумал полгода назад,
что под этими пальцами в масле и копоти
виртуозно стаккато споёт автомат.

Ты глотнёшь диссонансов, что были неслыханны,
и сначала качнёшься, как будто бы пьян.
Но в твоей голове все прилёты и выходы
по порядку на нотный уложатся стан.

Станет музыка боя твоей философией.
Звуки лишние здесь ни к чему, ни о чём.
У тебя же, я верю, Чайковский с Прокофьевым —
неотступно — с крылатым за правым плечом.

А когда потушить мы сумеем пожарище,
ты коснёшься, как девушки, скрипки своей
и на сцену взойдёшь — белоснежный, сияющий...
Так и будет. Не смей сомневаться. Не смей.


***

Гляжу в глаза, как у меня почти —
на пол-лица, упрямые, зелёные.
По ним ещё попробуй-ка прочти,
зачем ему берёзки эти с клёнами

и пыль донецких солнечных степей,
где вдовьи спины травами сутулятся.
За здравие ставь свечи или пей,
а пуля — дура, что ни век на улице.

Со рта его попробуй-ка сотри
причастие магическими числами,
где троица — сквозь триста тридцать три,
сквозь три с нулями, до полу обвислыми.

Так щедро отдаёт он и легко
непрожитое — вечность заполошную —
не за берёзки, нет — за молоко,
у сына меж губами не обсохшее.

За то, чтоб улыбнулся внук-пострел
однажды под разросшимися клёнами.
А кто-то сверху с нежностью смотрел
глазами — вот такими же зелёными.


***

Ну чего ты к нему пристала,
как банный лист.
Не отшкрябать — чумазый малый,
а сердцем чист.

Он ногами пахал, не плугом,
что грязь, что ил.
В этой глине — на небе — друга
похоронил.

Он про Землю и знал-то раньше,
что, мол, кругла.
А вот тут вот — исконно наша,
и все дела.

Любоваться земным оскалом —
крутой замес.
И губами её ласкал он,
и в чрево лез.

Нежной кожей впитал навечно.
Не надо слёз.
Что сумел из себя сберечь, то
тебе принёс.

И, конечно, держаться стойко
готов вполне.
Расспроси обо всём, да только
не о войне.


***

Когда бычок на краешке доски
и белкой в колесе планета крутится —
сомнениям и лени вопреки,
слагаются из пальцев кулаки.
И мётлы получаются из прутиков.

От сора избавляется изба.
Находится в стогу игла кощеева.
Содрать себя с позорного столба —
работа кропотлива и груба,
но тоже означает очищение.

А после, отдышавшись тяжело,
отбившись от живучей этой нежити,
прошепчет время, что оно пришло —
разжать кулак и выпустить тепло,
в ладони запотевшее от нежности.

Бабочка⁣


Аюша долетела до парикмахерской и остановилась. Постояла с открытым ртом, всматриваясь через стекло в усеянный волосами пол, в сидящего в одном из кресел толстого дядьку, над головой которого суетилась мастер, жужжа триммером, юля ножницами и маленькой расческой. Чтобы было лучше видно, Аюша пододвинулась к стеклу совсем близко, так что ей сплющило нос и губы. «Опять окно сейчас запачкает, заслюнявит», — Татьяна привстала с кресла и легко стукнула полотенцем по стеклу. Аюша отшатнулась и застыла. «Вот дура-то, каждый раз так хлопаю, а она всё не понимает, думает, что ударю». Клиентов у Татьяны сегодня было немного, а сидеть до конца рабочего дня всё равно надо. Она повернулась к новому мастеру Олесе: «Нет, ну зачем? Диагностику ведь можно было сделать и выявить. Не дай бог со мной такое, я не знаю что, но оставлять уж точно бы не стала, её и не воспитаешь никак».

От пролетевшей прямо перед лицом бабочки у Аюши захватило дух. Когда бы Аюша сюда ни приходила, почти каждый раз бабочка вылетала навстречу, как бы приглашая войти, но Аюша боялась, что её не выпустят обратно. А ещё она боялась, что бабочка перестанет её приглашать. И Аюша уходила, чтобы потом было куда вернуться.

Откуда-то издалека Аюша слышит материнский голос. Ей кажется, что мама Леля плачет и зовёт на помощь, как заблудившаяся девочка, как сама Аюша когда-то, когда не могла найти свой подъезд, не знала, что они живут на четвёртом этаже старой кирпичной пятиэтажки, пахнущей кошачьей мочой и жареной капустой.

Забеременела Леля поздно. До тридцати пяти никого к себе не подпускала, думая, что вымолит себе хорошего мужа, а мужу важно было достаться невинной. Но, несмотря на их общие с подругами усилия (каждое утро они читали молитву по соглашению за неё и ещё одну женщину), выйти замуж не получалось. С Тимофеем познакомилась в продуктовом магазине. Он ругался с кассиршей из-за ценника на водку. На товар была заявлена скидка, но через кассу она почему-то не проходила. Денег у Тимофея было в обрез. Леля доплатила, и Тимофей, матерясь и на ходу открывая бутылку, пошёл к выходу. На улице он догнал Лелю и предложил помощь по дому. Леля купила ещё водки и повела его к себе.

Аюша родилась в душном июле, в самом его конце. Леля, не зная, кто родится — УЗИ она делать не стала, вдруг ребёнку повредит — решила, что если будет девочка, то назовёт Иулией. Когда первый раз увидела немного приплюснутый маленький носик дочери, укрепилась в своей мысли, такую по-другому и не назвать. Пока любовалась плоским, как ей казалось, слежавшимся в утробе затылочком, открытым, как у птенчика, ротиком, короткой шейкой со складочкой и косенькими голубыми глазками, врач и акушерка о чём-то перешёптывались. Через три дня Леле сообщили.

Аюша бежит к матери, расправляя руки, как крылья. Аю, аю, аю. Аюша знает и другие слова, но это ей нравится больше всех остальных. Леля обнимет, погладит по кое-как остриженным её неумелыми руками волосам на плоском дочернем затылке, вздохнёт, спросит саму себя: «Это кто опять от мамы убежал? Это Аюша убежала? Ай, как не стыдно Аюше». А вечером на прогулке Аюша снова вырвет свою руку из материнской, снова с криком пронесётся мимо рынка, снова будет ходить около парикмахерской и стеречь свою бабочку.

Олеся уже достригла последнего клиента, подмела волосы, почистила ножницы, расчёски, сложила их в ящик тумбочки, убрала в шкафчик фен. Когда вышла на крыльцо затащить в помещение напольный баннер, увидела девушку-Дауна, которая приходила днём. Та опять прилипла лицом к их окну и повторяла какие-то звуки. Олеся подошла и взяла её за руку. Ладошка была мягкая и холодная. Девушка посмотрела на Олесю и улыбнулась. Аю, аю, аю.

«Сейчас помоем голову и начнём стричься, вот так. Наклони пониже, не бойся. Это шампунь, мы его сейчас смоем. А это кондиционер, мы его тоже сейчас смоем. А теперь я тебя вытру. Хорошо, только не вертись. Теперь вот сюда, в кресло». Олеся достаёт ножницы, расчёски, фен, и, замирая от какой-то странной радости, подбадриваемая улыбкой Аюши, начинает состригать прядь за прядью.

Аюша понимает: произошло то, чего она так боялась и одновременно ждала. Наверное, выбраться ей отсюда не удастся, но она и не хочет. Жалко маму Лелю, она опять будет звать на помощь и плакать, думая, что Аюше плохо, но Аюше хорошо. Аюша теперь сама, как большая куколка, сидит в большом чёрном коконе в крутящемся кресле и качается, готовясь превратиться в бабочку. Над её головой порхают ножницы и расчёски, жужжит триммер, летает фен, витает сладкий флёр лака для волос, и Аюше кажется, что она вот-вот взмоет под потолок.

Мама Леля, испуганная и растрёпанная, вбегает в зал как раз в тот момент, когда Олеся снимает с Аюши парикмахерскую накидку. Ну что же вы, не видите, какая она? У неё и денег-то нет. Да мне и не надо. Как не надо? Возьмите, вот, можно без сдачи. Не надо, я просто так подстригла.

Аюша-бабочка, покружившись вокруг мамы Лели, хочет сказать ей важные слова о том, что домой она скорее всего уже не вернётся, но беспокоиться за неё не надо, она теперь будет жить здесь. Мама Леля опять начинает плакать, и Аюшу как будто прибивает к земле ветром. Она сердится, кричит, но быстро смолкает. Она вдруг вспоминает о том, что если она здесь останется, ей некуда будет возвращаться. И она соглашается, гладит маму Лелю по голове. Кто опять от мамы убежал? Это Аюша убежала? Ай, как не стыдно. Аюша больше не будет. Аюша берёт свои словаобратно, так их и не сказав.

Дом филинов

‒ Бабушка сказала, что завтра мы пойдём кфилинам, чтобы квартиру смотреть. А почему к филинам? Птицы же не живут вквартирах!

‒ Не к филинам, а к Филиным, ‒ засмеяласьмама. ‒ Филины – это фамилия.

Все трое ‒ бабушка, мама и мальчик Вася ‒ сидели за столом и пили чай.Яркий свет слепил Васе глаза, и он постоянно жмурился. В однокомнатной квартиребабушки и дедушки оба окна – кухни и комнаты ‒ выходили на южную сторону, и отсвета негде было спрятаться. Сощуренными глазами мальчик видел только белое, жёлтоеи блестящее: выбеленные стены, желтые тюльпаны на столе в прозрачной вазе, яркоестекло буфета, и в нём тщательно начищаемый каждую неделю хрусталь и фарфоровуюфигурку танцующей весёлой коломбины.

Бабушка и мама обсуждали практические вопросы, а Вася жмурился и скучал.Бабушка, полная, краснощёкая, говорила быстро, словно стрекотала, а мама,загорелая ‒ недавно из отпуска ‒ отвечала ей мелодичным щебетом. Вася смотрелна них сквозь щёлочки глаз. Обе женщины казались ему двумя пятнами: большоерозовое пятно, переходящее в красное ‒ бабушка была в красном халате, и пятнопоменьше ‒ бронзовое в ярко-оранжевом.

В углу у окна напротив стола, за которым они сидели, было большое узкоезеркало, в котором Вася видел черноволосого и очень светлокожего мальчика,напоминавшего приведение в этой заполненной светом квартире. Он не очень-толюбил этого зеркального мальчика, потому что бабушка и мама, кажется, его тожене любили. Они часто были им недовольны: «Вася, ты, что, такой бледный! Ты неболеешь?» Этот бледный мальчик скучающе смотрел на Васю из зеркала, и тотдумал, что нужно срочно перестать быть таким бледным и угрюмым, чтобы… чтобы…

В комнате было душно, но форточку не открывали, потому что боялись, чтоВася простудится, но сам мальчик от духоты хотел спать или поскорее уйти. Но вквартире, в которой они жили с мамой, ‒ тоже однокомнатной, ‒ было теснее. Втой квартире было много громоздкой мебели, так что, когда Вася пошёл в школу,письменный стол ему не стали покупать, и уроки он делал за обеденным столом.Его книги и учебники никуда не помещались, поэтому валялись повсюду. Васевообще не нравилось в их с мамой квартире, словно он сам в неё не помещался. Нои здесь, в светлой гостиной бабушки, ему было неуютно: все предметы вокруг,яркие, режущие глаза, были негостеприимны к нему.

‒ А Васька не плавал совсем, ‒ вдруг сказаламама с грустью, так что Вася вздрогнул. ‒ Сидел как сыч в номере и энциклопедиюживой природы читал…

‒ Ох, ‒ вздохнула бабушка. ‒ Все дети какдети: на море купаются, играют… А этот… не от мира сего.

‒ Почему я не от мира, ‒ отозвалась обиженномальчик. ‒ Я от мира.

‒ В отца он, ‒ понизила голос бабушка, искосаглядя на мальчика, доедающего печенье. ‒ У нас таких сроду не было…





***

Следующий день был тёмный, дождливый. Сумерки,фиолетово-серые, наступили быстро. Филины жили в старой части города, вдвухэтажном доме на первом этаже. Гостей встретил старенький дядечка в большихочках, увеличивающих его глаза. Говорил он глухим, негромким голосом, иногдашумно вздыхая.

Квартира Филиных показалась Васе бесконечной, словно в ней было не три, авсе десять комнат. В этой квартире царила магия скрипучих половиц, высоких окони старой странной мебели. В прихожей и коридоре было темно, так что видны былитолько дверные проёмы по обеим сторонам. Сумеречный свет заполнял комнаты, асвежий ветерок с запахом сирени и прибитой дождём пыли бродил по ним.

Следуя за Филиным, гости быстро переходили из комнаты в комнату. У мальчикавсё мелькало перед глазами. Сизое, тёмно-серое, фиолетовое, каштановое ималахитовое… В углу одной комнаты виднелся тёмный силуэт фортепиано, а в другойна фоне светлого окна фиолетовым пятном выступал букет сирени. В последнемдверном проёме серела стена книг. Все вошли, и мальчик ахнул: какой большойписьменный стол стоял налево от двери! У него были резные ножки, как будто вбольших деревянных кольцах, ‒ где уже, где шире. На нём стояла лампа в шелковомзелёном абажуре. А рядом, статуэтка… Печальный клоун в костюме с одной чёрнойстороной, а другой ‒ белой. Мальчик протянул к нему руку, но бабушка погрозилаему пальцем.

Васебыло досадно, что взрослые спешили, и хотелось посмотреть все комнаты ещё раз. Покаони о чем-то говорили между собой, мальчик незаметно прошмыгнул в тёмныйкоридор, а потом в комнату с сиренью. Он вошёл и остановился перед огромнымобеденным столом, одного роста с ним. Комната тонула в сумеречном свете,так что Вася не мог точно сказать, что здесь было.

Вдруг, в мгновение ока, всё переменилось. Старыйстол, белая вышитая скатерть, букет сирени в тёмно-зелёной вазе и даже седойколеблющийся воздух ‒ все стало таким чётким, объёмным, ощутимым, словно Васявертел в руках фотоаппарат и случайно нашёл фокус. Вроде бы всё было обычным,но в то же время удивительно реальным, существующим. Он коснулся рукой гладкойдеревянной ножки стола и почувствовал, что прикасается ко всей истории этогостола ‒ от момента его создания до этого самого прикосновения. Мальчик замер, вдыхаявоздух, гибкий и присутствующий, с ароматом сирени, тоже удивительно трехмерными живым, словно в этом запахе пряталась сама душа растения. Вася слышал тиканьечасов, голоса взрослых из соседней комнаты, шум дождя за окном, ‒ и все казалосьошеломляющим. Он хотел закрыть уши руками, но остановился, в глубоком удивленииглядя на свои светлокожие руки, как на чужие, впервые осознавая, что ондействительно существует и что это хорошо, что у него руки такие бледные. Этобыло странно, но он был рад, как никогда раньше. Сердце стучало в ушах глухимвосторженным уханьем.

‒ Вася! ‒ как молния,обрушился на него мамин возмущённый голос. ‒ Ты куда пропал? Мы уходим!

Мальчик вздрогнул, и всё исчезло. Перед ним был простостарый стол, и он сам находился в тёмной гостиной.

В прихожей, когда взрослые собирались, Вася едва слышно спросил, обратившись к Филину:

‒ А почему вы хотите уехать?

У мамы на лице отразилось недоумение: мальчик никогда не разговаривал сполузнакомыми людьми.

‒ Почему я хочу уx-уехать? ‒ переспросил Филин, совсем не удивившись. ‒ Потому что у меня тожеесть детки, постарше только, чем ты, и здесь они прописаны. Со мной они жить нехотят, а хотят отдельно. Вот такие дела.

Вася ничего не понял, но человек улыбнулся, и он тоже.

…Квартиру менять родители Васи не стали. «Слишком темно там, северо-восток»,‒ сказала бабушка. И Васе почему-то стало так грустно, что он плакал целыйдень.



***



Прошло тридцать лет. День был пасмурный итихий. Над светло-серой крышей старого двухэтажного домом разливалось фиолетовое,предгрозовое небо. В высоких окнах было темно и пусто, а из почтового ящикаторчала целая кипа газет.

Вдруг в прихожей резанул прямоугольник света, и в дом вошли трое: парасредних лет и агент. Пара – оба худые и высокие, черноволосые ‒ шли медленно ивкрадчиво, оглядываясь и словно вчувствоваясь во всё вокруг. Агент, уставший отмногочисленных и безуспешных визитов с клиентами в это место, торопился, быстропроводя их сквозь череду тёмных и, как ему казалось, унылых комнат.

Сквозь широкие двери они вошли в просторную гостиную с тёмно-зелёнымистенами и деревянными, крашенными в коричневый половицами.

‒ Мне нравятся эти обои, ‒ сказала женщина,разглядывая стены. ‒ Такой насыщенный цвет!.. Они же очень старые, как они сохранились?

‒ Это первый этаж, света немного, ‒ заметилагент, кивая в сторону окна, и предчувствуя, что и после этого визита домостанется непроданным. За этим окном цвел куст сирени, загораживая свет, а окнос другой стороны комнаты выходило на север. «Очень мрачное жильё», ‒ подумалагент, не желая, в общем, наводить своих клиентов на эту мысль.

Однако спутник женщины словно не слышал их разговор. Подойдя к окну ипотянув за ручку, он легко открыл его, и свежий, пахнущий сиренью и дождёмпоток дыхнул ему в лицо. С минуту он стоял в молчаливом оцепенении.

‒ Можно посмотреть второй этаж, ‒ неувереннопредложил агент.

Женщина беззвучно подошла к мужу и взяла его за руку.

‒ Знаешь, я куплю этот дом, ‒ негромко произнёсон. ‒ Этот дом напоминает мне одно место…





Лёвен ‒ Оксфорд, 2022.

Пасхальное



Нельзя объяснить жизнь, как нельзя объяснить историю
Вайолетт Джессоп

Она болела туберкулезом, от которого умерли трое ее
братьев и сестер, но осталась жива, всякое дыхание да хвалит

В 1911 она была стюардессой на Олимпике, который
столкнулся с другим судном, и осталась жива (правда, тогда выжили все, но могло
быть и по-другому)

В 1912 она была стюардессой на Титанике, где погибло
больше полутора тысяч человек, и осталась жива

Получила перелом черепа, когда в 1916 ее чуть не
намотало на винты уходящего под воду Британника, и осталась жива

И продолжала работать на океанских лайнерах,
всматриваясь в себя и удивляясь

Она родилась в позапрошлом веке, дожила до
восьмидесяти трех лет и умерла от сердечной недостаточности в 1971, но мне
кажется, она до сих пор жива и совершает очередное кругосветное путешествие

Смертию смерть поправ





Живой



Егорыч встал, поправил штаны, потрогал рваный рукав

Бомжует уже лет пять, всегда успевал убежать если что

Эти как зацокали: «Не наш, не наш».

Тот, что рядом сидел, вдруг вытащил нож

Егорыч не стал нарываться, ушел

Служба в церкви закончилась, никого

Они догнали и дали, потом еще и еще

Не убили и ладно, до свадьбы дочери заживет

Хоть и не позовут, а пусть Наташке его повезет

Пусть парня хорошего бог пошлет

Может и внуков увидит издалека когда-нибудь

Да и вообще всё у него хорошо

Егорыч идет вдоль могилок, уже родных

Летом на кладбище самая благодать

Комаров только тьма, но он привык

Можно едой разжиться, на шкалик насобирать

Анна Никитична переехала год назад

Но столик со скамейкой уже стоят

Егорыч любит у нее бывать

Сейчас надо из карманов всё достать:

Сушки, конфеты, помятые пряники, вот и чекушка цела

Угостись, Никитична, нечего там киснуть, лежать

Молодая еще, всего сорок пять

Егорыч льет немного на могилу, закрывает глаза,
выдыхает и пьет

Что-то и водка уже его не берет



____



Они стоят очень близко: старуха, которая совсем не
моргает, мальчик без глаз, дед без руки

Еще какие-то мужчины и женщины, молодые и старики

Вот и Никитична тут, улыбается как на фотографии

Щурится, волосы поправляет

Старуха вдруг его обнимает, говорит: «Наш, наш».

Егорычу неловко: как-то они все разом пришли, так бы
хоть водки им оставил, но ведь не было ни души



_____



Кладбищенский сторож пинает его по ноге

Переворачивает на спину, ругается на -уй, -ать и -ядь

Опять штыри попрошайку пришили, а ему бумажки писать

Не может же он так его закопать

А Егорыч смотрит куда-то поверх

Он, как водкой, небесным светом залит и согрет

Отстрелялся, хватит, пора домой

Нашел своих, он теперь нужный, живой







Отцу



Каждый год в день рождения мне снова шесть лет

Я иду по берегу Оби в спущенных колготках

Папа говорит, что надо много ходить, но я больше не
могу

Он берет меня на руки и поднимает еще выше, на шею

Шестилетних уже не сажают на шею, папа говорит мне об
этом и несет меня

Он хочет, чтобы я была сильной и выносливой, но я
больше не могу

Я держу его за подбородок, а он меня за ноги, и мы
смотрим, как уходит теплоход, на который мы не успели

___________

Я выросла сильной и выносливой

Я была бы почти неуязвимой, если бы не его плечи

Я была бы невозможной, если бы не всплывающий в памяти
берег Оби и теплоход, на который мы навсегда опоздали, как опаздывают на
разбившийся самолет, лишающий детства

Я осталась собой только потому, что когда-то он
подставил плечи моей ничего еще не понимающей детской заднице

И до сих пор помогает мне переплывать то, что мы
называем невыносимостью







Небесный бычок



Идет бычок, качается,

На царствие венчается.

Вот досочка кончается

И крестик начинается.



Раз уголок, два уголок,

Ты обмануть судьбу не смог.

И словно крылья у орла,

Копытца распластал: раз-два.



Упал, лежит, дрожит, молчит,

Корова-мать в хлеву мычит.

Тернист на бойню крестный путь,

До звезд быку не дотянуть,

Судьбу быку не обмануть.



Но это никакой не конец.

Поэтому



Вставай, иди и не вздыхай,

Подковами взмахни,

Поправ навек сосновый брус,

Лети, телец, лети.