Светлана Горева

Эффект бабочки

⁣2 января

Вчера она узнала мою тайну. Саня рассказал по моей просьбе. А сегодня я держу её за
руку. Неужели ей всё равно на моё прошлое? Я боюсь спросить. Утром перечитал
все письма, что отправил сам себе на электронку. Может, и ей отправить, чтобы
ничего не объяснять?

Мы гуляем с Мелиссой по парку. Я
произношу её имя тихо-тихо, одними губами:

– Ме-ли-сса.

От её имени во рту послевкусие, как
после мятной конфетки. Красивое имя. Вкусное.

Я улыбаюсь, как дурак. Есть такое
выражение: рот до ушей, хоть завязочки пришей.

Утром она позвонила мне, а сейчас
взяла за руку. Надеюсь, не заметила, как я покраснел. Или сделала вид, что не
заметила. Никогда раньше не держал девушку за руку. Хотя нет, вру. Держал. Но
тот раз не считается. Весной на соревнованиях мы всей командой стояли и
держались за руки. Это не то.

Сегодня солнечно. Снег слепит глаза. Я жмурюсь.

– Ты похож на моего Арчибальда,
когда он объедается сметаной, – говорит Мелисса.

У неё и голос с нотками пряных трав.

– Как же ещё могут звать кота у
девушки по имени Мелисса?

Она улыбнулась. Ну, и ладно, Арчибальд так Арчибальд, подумал я.

– И запомни: никакой он ни Арчи!
Приходи завтра в гости. Сметаны только купи. Арчибальд любит.

Прямо посреди тропинки стоял фонарь.
А тропинка огибала его с двух сторон. Какой умник догадался фонарь поставить здесь?
Или летом тропинка только с одной стороны, а зимой кто-то решил пошутить? Так
не хочется отпускать руку Мелиссы.

Секунда (как долго она тянулась!), и мы снова держимся за руки. Не отпускай меня, Мелисса! Обратно пойдём другим путём. А пока я рассказываю ей, как исправил алгебру.
Снова отличник.

В конце тропинки какой-то парень
машет нам рукой. Брат! У меня теперь есть брат! Брат, я столько всего тебе расскажу.



1 января

За окном мельтешат снежинки. Странно, никогда раньше не смотрел на них. Это меня мама научила. Мама Наташа в смысле. Я сижу в её квартире за столом, рядом с окном, и улыбаюсь. После вчерашнего нет повода улыбаться. А я всё равно улыбаюсь, потому что успел.

Мы рассматриваем с тётей Оксаной детские фотографии. Мои. Таких я не видел.

– Смотри, смотри, вот ты только
родился. Мама показывает тебя в окошко роддома. Ой, какой ты был смешной. Нос
курносый, три волосёнки торчат в разные стороны, а глаза-то, глаза… Папа тогда
ещё был жив… Знаешь, он тебя так ждал.

Тётя Оксана отворачивается в
сторону, поджимает губы. Думает, я ничего не вижу и не слышу по голосу.

– Я ведь похож на неё, правда?

– Одно лицо! – тётя Оксана уже не
плачет. – Ванька, ты копия!

Я уже привык к этому имени. И даже иногда откликаюсь. Пусть, мне не жалко. Для мамы Наташи и тёти Оксаны я
навсегда останусь Ваней.

Я их люблю. Ещё два дня назад не знал об этом, а сегодня уже уверен. Когда только успел? Знакомы всего ничего. Всё-таки кровь решает многое. Зря я вспомнил про кровь, голова сразу закружилась. Не люблю я анализы эти, иголки. А мама Наташа была медсестрой. Странно, в этом мы с ней не совпали, хотя и родная кровь. А вот брат Егор пошёл по маминым стопам. Стал врачом. Работал в обычной поликлинике, а потом уехал в
Гватемалу лечить местных жителей. Он и про аварию не знал, и на похороны не успел. Плохо там, в Гватемале, со связью. Завтра должен прилететь.

Тётя Оксана опять отвернулась. Нет, всё-таки тяжело видеть чужие слёзы. А у меня нет слёз. Только ком в горле. И руки трясутся, как перед контрольной.



31 декабря

Смёрзшиеся комья земли гулко ударяются о свежеструганные доски. Я считаю про себя: один, два, три. Больше
нет. Мамы Наташи нет. И комков больше нет. Я, Санька и тётя Оксана. Три комка. Пошёл снег. С Новым годом!

Странно, ещё в начале года я был уверен, где и с кем буду отмечать праздник. Многие в этом году вообще решили не праздновать. В школе концерт и дискотеку тоже отменили. Странная всё-таки штука
жизнь. Саня сказал, что вчера написал письмо в «Жди меня». Будет искать своих родителей. Он их простил. Я плохо помню вчерашний день.

Я не плачу. Даже когда заплакала тётя Оксана, я сдержался. Это первые в моей жизни похороны. Нет, я, конечно,
понимаю, что люди не вечны. Привет Адаму и Еве. Я не знаю, как себя вести.

А у меня даже не осталось фотографий мамы. Зато с других памятников смотрят на меня разные люди.

Я подхожу ближе к одной плите. Большая такая, метра два в высоту. На ней фото мужчины в тёмных очках, а снизу подпись:

– Ты заходи, если чё.

Сразу видно, весёлый был человек.



29 декабря

Мама Наташа всё держала и держала меня за руку. У меня уже и рука затекла. И сидеть на краешке кровати то ещё удовольствие. Как воробей на жёрдочке. Но я потерплю. Я всё понял, я всё простил. А мама всё гладила и
гладила меня по руке. Мягкая у неё рука, но ужасно холодная. Как будто положили руку, как рыбу, в лёд и забыли забрать. Мама смотрит в одну точку за моей спиной. Я хочу повернуться, посмотреть, что она там увидела. Я ведь не был никогда в этой больнице. Может, картина? Или часы? Да, интересно, сколько времени
я тут сижу.

Зашла тётя Оксана и позвала меня выйти, а сама пошла сидеть с моей мамой. Это ведь её родная сестра, им надо побыть вдвоём. Понимаю.

Я сел в коридоре на старый, протёртый диван, положил на спину подушку. Всегда так делаю. Так удобнее. Пока никого нет, ещё и ноги под себя поджал. Тоже так люблю. Хоть родители и ругают, что осанку порчу. У хорошего пловца осанка не испортится. А я хороший. Почти КМС. В каникулы соревнования будут, надо не подвести тренера. Зря я тогда треснул в школе по доске почёта. Могли бы и снять за такое. Но не сняли.

Вышла из палаты тётя Оксана. Тихо прикрыла за собой дверь. Свет горел только в конце коридора у стола медсестры. Я плохо видел в потёмках тётино лицо. Встал, подошёл ближе. Она молчала. Но не
надо было ничего говорить.

– Всё, – прочитал я по губам.

Я отвернулся к окну. Недалеко от больницы храм. В заходящем зимнем солнце кресты на куполах похожи на зажжённые свечки. Спи спокойно, мама.

28 декабря

Осталось два дня до конца четверти. Алгебру я так и не исправил. Мама больше об этом не спрашивает. Мы
вообще не разговариваем. Папа в командировке и приедет только 31-го вечером. Когда он позвонил вчера, тоже ничего не сказал.

Утром я увидел, что у меня семнадцать пропущенных за ночь от тёти Оксаны. Я начинаю немного привыкать к
ней. После разговора с Саней я понял, что я не один такой. Он вообще знал это с самого детства, а я узнал это только сейчас.

Интересно, если мы с родителями не обсуждаем эту тему, они будут против, если я всё-таки пойду туда? Пишу Сане записку.

Он на меня уставился, как ненормальный.

– Ты тоже?!

Я кивнул. Потом спросил у него, пойти мне или нет.

Он тоже кивнул.

– Богатырёв, может, хватит записки кидать? – выстрелила фальцетом в меня русичка. Это она с виду такая строгая, но весь класс её обожает.

После урока Саня схватил меня за локоть так, что я чуть не взвыл от боли.

– Ты ещё сомневаешься? Конечно, иди. Это же твоя мама.

Я вышел на улицу и взял в руки телефон. Изо рта шёл пар. Странная в этом году зима. Снега почти нет, а город
украшен, как обычно, только ледяных горок не хватает. Стою, мнусь на крыльце, а время идёт. Скоро уже звонок, а я никак не могу позвонить. Снег за шиворот падает. Холодно. Наконец решился.

За десять минут я узнал всю короткую двухмесячную жизнь Вани Зюзикова. Он родился в хорошей семье, где его очень ждали. У него был старший брат Егор. Однажды мама пошла за молоком, а Ваню оставила в коляске рядом с магазином. А потом его забрали. Нет, не мама. Чужие люди. А мама закричала, когда увидела, что сын пропал. Она так кричала, что тётя Оксана, её родная сестра, долго слышала этот крик. А потом Ваню нашли в
другом городе. Случайно. В лесу грибники. А маму не нашли. И папу не нашли. Или плохо искали. Вот так бывает. И отправили Ваню в дом малютки. А потом он попал к новым родителям, которые по иронии судьбы переехали в его родной город.

А настоящая мама Вани попала в аварию и сейчас умирает. А папа уже умер. Не выдержало сердце. А теперь Ваня нашёлся. Волонтёры искали и нашли. Мама всегда говорила, что он найдётся.

– Я п-приду, – сказал я тёте Оксане.
– Не н-надо плакать.

Я всегда заикаюсь, когда волнуюсь.

27 декабря

Не помню, как вчера дошёл до дома. Помню только густой снег. И как хлюпало в новеньких ботинках. Утром я радовался с родителями первому снегу. А днём и снег почти растаял, а с ним и родители. В голове было пусто, как в заброшенном колодце. Кричи, сколько хочешь, не докричишься.

Очнулся ночью на своей неразобранной кровати в школьном костюме. Луна ярким апельсином заглядывала в окно. Я разделся и лёг спать.

Утром разбудила мама, сказала, надо поговорить. Я смотрел на неё, как будто первый раз. А она на мой немой вопрос ответила, что всё знает. Ей тоже звонила противная тётка. Это я её так называю. А мама назвала её тётей Оксаной.

Мама тяжело дышала. Вся какая-то опухшая. Глаза, как у жителя страны восходящего солнца. Мы молчали.

– Илья, что бы ни случилось, это твой дом.

Так сказала мама.

Она всегда называет меня Ильёй. Папа – Илюхой. А для бабушек-дедушек я, само собой, Илюшенька.

Я пожал плечами. Четырнадцать лет я входил и выходил из квартиры с коричневой входной дверью. Я могу, кажется, отличить её даже закрытыми глазами от всех остальных. А сейчас думаю, что и дверь мне врала.

Мама сказала, что знает, как мне больно, но это пройдёт. Что должно пройти? Я смотрел на маму.

– Всё-мне-пора-опаздываю! – скороговоркой выпалил я, схватил школьную сумку и вышел из дома. Опять снег. В
этом году была какая-то аномалия, как сказали учёные. Снег пошёл только в конце декабря. Зато какой.

Даже снег зависит там от чего-то. Что уж говорить про человека. Мы все от чего-то зависим. Или нет? Родился, например, в семье короля, будь добр, готовься принять трон. А если не хочешь? Ну, мало ли что не хочешь, надо! Были, конечно, случаи в истории, когда отказывались от трона. Но это, скорее, исключение, подтверждающее правило. Я тоже не выбирал, где родиться. За меня всё решили.

У школьных ворот меня ждал Санька. Ладно, хоть он остался прежним. Санька – мой лучший друг. Самый начитанный человек, которого я знаю. Своё любимое выражение «есть преступление хуже, чем
сжигать книги, например – не читать их» он вставляет к месту и не к месту. Но именно он научил меня их любить.

Как я рад был его был видеть! Он стоял и ковырял облупившуюся краску с железных прутьев ворот. А она осыпалась прямо в лужи, покрытые полупрозрачной корочкой льда. Вот так и моя жизнь осыпается прямо на глазах. Мы поздоровались. Саня сразу понял, что что-то случилось.

Я ему сказал:

– Завтра в школу не иду!

Саня подмигнул:

– Заболел, понимаю.

А я сказал, что умер, а завтра похороны. И молчал.

Сашка перестал подмигивать. Всё-таки у него есть чему поучиться. Молчу, значит, не хочу говорить. А он всё понимает и ни о чём не спрашивает.

Когда у меня зазвонил телефон, я не сразу поверил, что это Мелисса. Она самая красивая девчонка во всей параллели. И, как я, отличница. Но мы не соревнуемся, потому что учимся в разных классах.
Говорят, мы были бы хорошей парой. Но только она не смотрит в мою сторону. Дала номер телефона, а на звонки мои не отвечает. А тут сама позвонила. Я тормоз. Не успел взять трубку.

На моём лице, видимо, всё было написано.

– Похороны отменяются, – снова подмигнул Сашка.

Люблю его юмор.

Потом мы опять пошли молча. Решили прогулять два первых урока. Физру можно. Забрели в какой-то проулок и оказались перед серым двухэтажным зданием. Муниципальное образовательное учреждение для
детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Детский дом №2. Это табличка рядом с входной дверью.

И тут Саня вдруг выдал, что он приёмный ребёнок. Его взяли из этого детского дома, когда ему было три года.
Я так растерялся, что не нашёл ничего лучше, чем сказать, что по нему не скажешь. А он ответил, что на лбу ни
у кого не пишут, приёмный или нет.

– А почему раньше не говорил?

– Не знаю… Зачем? Я привык.

Саня сказал, что раньше его фамилия была Светловский.

– Красивая, – кивнул я.

А сейчас он Кощеев. И, правда, тощий, как Кощей. Его так и называют в школе. А он не обижается. Говорит, хотел
найти родителей, но потом передумал. Они, пьяные, бросили его на остановке зимой замерзать, а сами пошли дальше гулять. Зачем таких искать? А я молчал про свою тайну. Может, ему всё рассказать?



26 декабря

Придумал классную фишку. Пишу электронное письмо и отправляю его сам себе. Получается такой электронный
дневник. И места не занимает и хранится по датам. Сегодня первый день. Решил записывать всё, что со мной происходит.

Семь уроков. Четыре дня до окончания второй четверти. По алгебре между «4» и «5». Решающая контрольная. Хотелось плюнуть на всё, но маме обещал исправить. Она меня во всём всегда поддерживает, жалко было
потерять её доверие.

Тайная опора – голос мамы в моей голове. Где-то я читал, что с каждым годом связь, как невидимая пуповина, между матерью и ребёнком становится всё тоньше и тоньше. А потом – бац! – рубанул пуповину и упорхнул из родительского гнезда.

А после шестого урока перед этой самой царицей, которую я так люблю, перед алгеброй, я пропал, можно сказать, умер. Оказывается, так бывает. Живёшь себе живёшь, а потом – бац! – и умер. Как там говорил Воланд в «Мастере и Маргарите»? «Человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус». Так вот сегодня внезапно, сам не ожидая от себя такой выходки, я взял и умер. Надо же, был человек и нет человека. Был Илья Богатырёв, а теперь нет его.

А тут появилась какая-то тётка и уложила меня одним звонком. Нокаут! Так вот повалил меня сегодня не
мастер спорта международного класса, а Оксана здрасьте-я-ваша-тётя! И голос такой противный.

Я залез с ногами на заляпанный подоконник в мужском туалете и ковырял облезающую краску на косяке окна. Под краской проступила надпись: «Будь собой! Остальные роли уже заняты. Верь в себя!» Легко сказать.

Между двойными рамами в паутине запуталась муха. Она дёргала лапками и пыталась освободиться. Жить хочет. А кто же не хочет?! Я тоже хочу, представляешь, муха? А меня только что без ножа, без суда и следствия взяли и убили! Одним телефонным звонком! Такое под силу только отъявленным преступникам или сумасшедшим тёткам! Они звонят и объявляют, что я никакой не Илья Богатырёв, а Ванька Зюзиков! Зю-зя!

Приёмыш!
Ноу комментс!

Видел я когда-то передачу по телику, там рассказывали про брошенных детей. Я тогда ещё подумал, как хорошо, что я родной. А один ненормальный задвигал что-то типа этого:

– Моя душа выбрала родиться у
родителей-алкоголиков.

Что за бред! Кто бы в здравом уме такое выбрал? Зачем? А он, чудак, ещё им и благодарен. Говорит, спал в подвале, чтобы не видеть, как родители пьют и дерутся, потом попал в тюрьму, чуть не умер. А сейчас освободился, вылечился и учит других жить.

– Я, – говорит, – благодарен 24 часа в сутки 365 дней в году!

Даже родную мать научил жить без алкоголя. Посмотрел бы я на него, если бы он тоже оказался приёмным. Я сидел и думал, что лучше: быть приёмным или родиться у алкоголиков? Так и не решил.

Мои ботинки покрылись облупленной краской, как яичной скорлупой. А я всё ковырял и ковырял. Из пальцев на правой руке потекла кровь. Мне хотелось расковырять эту чертову стену до самого кирпича, а потом пробить его насквозь, выглянуть на улицу и закричать, что все вруны!

Все!

Мама!

Папа!

Баба Катя и дедушка Толя!

Бабушка Ира и дед Генрих!

Да, дед Генрих. И мама (или как теперь её называть?) Алиса Генриховна.

Как можно было мне врать четырнадцать лет!

Но пробить стену не удалось. Из туалета меня вытащила Тамара Михайловна. Завуч. Генрих в юбке. За
шкирку, как котёнка нашкодившего.

– Ты не оправдал доверия! Тебе «пятёрку» по алгебре хотели поставить, – кричала она. – А ты контрольную
прогулял.

Ещё что-то кричала, я не слышал. Видела бы она своё лицо, когда я ей сказал, что умер. Наверное, она решила, что я переучился и отпустила меня домой.

«Четвёрка»? Ну, и пусть. Мне теперь всё равно. Приёмыши хорошо не могут учиться.

И я пошёл домой. Невозможно воняло в коридоре из столовой. Что они там готовят? Рыба давно сыграла в ящик. Остановился у доски почёта. На меня уставился белобрысый пацан. Отличник, победитель олимпиад, первый взрослый по плаванию. Как там говорит русичка? Пронзительный взгляд? Романтичный вид?

– И-ль-я Бо-га-ты-рёв, – по слогам, как маленький, прочитал я. А потом взял и стукнул по доске. Кулаком. Сильно.
Попал прямо по пронзительному взгляду. Доска завибрировала, но выдержала.

Из столовой выглянула повар. Баба-Яга. Вечно всем недовольна.

– Сейчас к директору пойдёшь, хулиганьё, – закричала она.

И чего взрослые всё время кричат, думают, дети глухие что ли? А я ей ответил, что не пойду, потому что умер. Её лицо стало похоже на лицо завуча. Сразу видно, что мёртвых ни разу не видели. Охранник пропустил без вопросов, когда я сказал, что у меня умер родной человек. Знал бы он, насколько родной.

Всё, больше не могу, допишу завтра.
На сегодня меня нет. Вне зоны доступа. DELETE Илья Богатырёв.

⁣

-Всем привет. С вами канал "Идеальный совет". Сегодня, в прямом эфире я проведу для вас тренировку йоги, которая поможет вам найти не только себя, но и свое призвание в жизни.
- Начинаем.
(Прямой эфир прерывается. Телефон отключается)
- нет. Нет. Нет. Это же...
- прямой эфир.
- никаких трансляции на даче. Особенно после дождя!
- живой? Теперь ждать пока врубится. Понятия не имею, что с ним будет после воды или точнее грязевых ванн.
- Ещё и йога, что за бред!
- Яна, это так залипательно смотреть на твои асаны.
- залипательно, но неэффективно.
- никакая поза не поможет найти жизненное призвание, пока не прислушаешься к себе.
- Ещё надо пользоваться единой формулой и превращать жизнь не просто в среду обитания, а в настоящее искусство.
- Кстати... Формула...
- нет. Этим охваты не поднять. Если я в прямом эфире это скажу, все сразу отпишутся. Такое мне не надо! Всем нужно движение, а не промывка мозгов!
- Но так подумать, если будут звучать крутые цитаты, то возможно зайдет. Люди любят цитаты.
- если что-то делаешь, делай это не бесполезно.
- ну, можно попробовать.
- только сначала надо отрепетировать.
- благодаря вчерашнему дождю Вне эфира, как говорится.
- зато можно говорить всё, что хочешь. Например, правду.
- мой совет вставить чупачупс вместо ручки - вообще отстой. Вместо глистов, заработаешь кариес. Но об этом я конечно же вам не расскажу.
- Интересно, а подписчики всё ещё ждут меня в трансляции? Я бы не ждала. Думаю, мобильник не то, что сегодня, он вообще не включится. Надо на новый копить... Ладно. Поехали.
- Вы меня часто спрашиваете, как найти себя в жизни? Ответ прост - используйте специальную для этого формулу. Интересно? Тогда, объясняю. Тут я делаю такой переход рукой.
- итак. Есть две составляющие этой формулы будущего: профессионализм и любовь к делу. Давайте попробуем их сопоставить и найти пользу в полученных результатах. Снова переход.
- если мы умеем делать что-то профессионально, но делаем без любви - это называется ремесло. Скучное, но достаточно прибыльное. Если с любовью...
- и со стремлением, но без профессионализма - это хобби. Веселое, желанное, но к сожалению чаще всего приносящее мало денег. Тут нужно будет добавить звук денег.
- А теперь представьте, если мы соединим эти две составляющие и не будем из них делать переменные, то таким образом, достигнем идеального искусства. Ведь они дополняют друг друга как инь Янь. И вывод прост, необходимо...
- всего лишь понять, что у тебя получается лучше, записать это списком, а затем по этому самому списку, пробовать, пробовать, пробовать... Каждое занятие. И как только к какому-то делу ты почувствуешь любовь, невероятную привязанность, невозможность, то как оно засело у тебя в голове. Ещё если ощутишь что оно приносит невероятное удовольствие и важность не только тебе, но и другим, тогда смело сможешь сказать: я нашел свое призвание! В итоге, вы будете созидать, приносить пользу этому миру, сможете стать частью чего-то большего, чем вы сами, а в конце концов получать взаимностью и наконец жить счастливо!
- Я сказала всё цитаты! Телефон, прошу врубайся.
(Телефон включается во время помогло эфира, но Яна не может поведать людям идеальный совет).

⁣"Благослови"
Осталось лету песню спеть,
Да осени ещё немного.
И скоро - буду в даль глядеть,
Теряться взглядом за порогом.
В полях,берёзовых лесах
Здесь свить гнездо подобно птице.
В ветрах, туманных облаках
Мне посчастливилось родиться!
Как вкус земли на языке
До онимения приятен!
Остались нити в узелке -
Нет в памяти свободных пятен:
Я помню, чувствую тебя,
Святая родина поэтов,
И крикну, в поле выходя:
"Благослови петь песню эту!"

"Лавандовые сны"

Смотря лавандовые сны,
Вновь погружаюсь, как в поток,
В цветенье чувственной весны.
И лета делаю глоток, а вкус его,
Что дивный мёд,-он греет и немного жжёт.
А освежить лишь сможет лёд, на дне бокала,
Холодок и терпкий запах,что в полях -
Лованды дивной - и во снах , я эти сны смотрю
Сейчас, смотрю, не отрывая глаз.

"Воаль"

Воаль.
Над морем и над сколами воаль.
От брызг солёных ранним утром свежесть.
Проносит ветер на руках печаль, а остовляет
В сердце нежность, вот на других руках
В иных глазахона, родина чужих на дальнем побережье.
Вдруг в краках чаек чьи-то имена послышатся
Точней чем прежде.
Волна кочнёт рассветные лучи, а в них пловцы,
Но путь их не опасен.
Мир, просыпаясь, музыкой звучит, и я пою:
" Ну как же он - прекрасен!"

"На лугу"

Я смотрю как летит
С одуванчиков пух.
Вкаплях-блестках цветы.
Словно ради забавы
Дождь сейчас проходил
И омыл этот луг,
Чтоб наполнелись влагою
Пряные травы.
Проливается свет на
Сверкающий мир,
Больно даже взглянуть,
А в трову пух слетает.
Выше - радуги свет,
Словно мост без перил
В небо радужный путь,
Что от света растает.

⁣Невыдуманная история одной военной корреспондентки


*

Если бы две недели назад

случайный осколок прилетел в мою рыжую голову

в посёлке шахты Трудовская (ДНР)

или на позициях ЛНР под Славяносербском,

моя этическая позиция

осталась бы безукоризненной.


Быть на стороне слабого –

так нас учили буквари,

так нас учили мама и папа

и вся великая русская литература.


Семь лет я была с теми, кого бомбили,

семь лет я воевала за них с целым миром

и особенно с собственными штабными.

Как же мне не остаться с ними?


Я родилась и выросла в Харькове,

я не разговариваю с собственным братом с 2014 года.

Я – с теми, кого бомбили.

Мой брат – с теми, кто их бомбил.


Так вот будет: я приеду с походным рюкзаком на плечах,

пройду по двору, где семь лет не была,

где не надеялась уже побывать при жизни,

сяду на лавочку перед окнами,

из которых будет пахнуть жареной картошкой,

и сердце моё станет огромным и жарким.

И разорвётся.


*

На границе с зоной боевых действий,

рядом с танками, самыми могучими в мире,

я сижу на съёмной квартире,

я считаю: «Раз – и два – и три – и четыре»,

песня, лейся, да знамя, взвейся.


Я думаю про девочку, инвалида из Киева,

она написала: «Ты мне сегодня снилась,

я жду тебя в гости».

Я помню, как льётся кровь, отрываются ноги, ломаются кости,

эта память мне всё нутро выела.


Я видела это под Луганском и под Донецком в степи рыжей.

Я думаю: «Выживите».


Я молюсь за русского офицера,

за украинского призывника.

Эта хрупкая моя вера

никого не спасла пока.


Я сижу, прижавшись спиной к батарее.

Пусть всё закончится побыстрее.


Выключается свет.

Ночь будет чудищ полна.

Но права моя страна или нет –

это моя страна.

*

Что-то горчит под ложечкой да щекочется.

Степь, не кончается степь, никогда не кончится.

Русская степь, небеса, украинская степь –

Жизнь-то прожить, да их перейти не успеть.


Русская степь в украинскую перейдёт,

Водка, горилка, сало, глубинный народ.

Помнишь, тут были, пили, друг друга любили,

На солнце сгорели, домой добрались еле-еле?


Русские степи, комок перекати-поля,

И камуфляж у нас разных цветов, но до боли

Помню большие звёзды в степи под Херсоном,

На окружной, над городом мирным, сонным.


*

В Харькове

я росла.

В Харькове мы играли:

в мушкетёров,

в Робина Гуда,

в уличные бои.


Кричат сирены, их голоса из стали

взрезают улицы, парки, дворы мои.


Детство моё

никогда уже не настанет.

Город моего детства превращается в Готэм.

– Я буду русских встречать с цветами,

– Я буду русских встречать с пулемётом.


Кем я вернусь в этот город?

Через какие пройду горнила?

Триколор у меня на груди – мишень для бывшей подружки.

По нашим старым кафешкам стреляют пушки.

Я любила играть в войнушку, очень любила.

Я никогда не вернусь с этой войнушки.


*

Первого марта, на шестой день войны,

В одном одесском дворе расстреляли кошек.

Наверное, сдали нервы.


Да, у многих сдают нервы.

Может, кошки мяукали с рязанским акцентом

Или сидели не на бордюре, а на поребрике,

Но их расстреляли.


– Рыжего, – говорит, –

мы хотели домой забрать, но не успели.

Серая Жопь носила котят.

Дин был маленький,

Я хоронила его в своём платке.


В этом месте я,

Видевшая
столько человеческих трупов,

Что хватит на деревенское кладбище,

Спряталась под одеяло.

Накрылась им с головой

и долго повторяла:

«Теперь я живу в этом домике».


*

бессмысленно заклиная остаться людьми,

в крайнем случае становясь котом, но не прочим зверем,

я

сшиваю

раздробленный

мир –

нет ничего кровавее и грязнее.


но я тут буду стоять со своими стихами, ныть

о гуманизме посреди городов выжженных.

в шесть часов вечера после войны

я не выживу.


я утверждаю, что значат что-то слова,

я утверждаю, что значит что-то любовь.

русская моя рыжая голова,

русская моя красная кровь.

вот такая, блин, музыка, такая война,

делу – время, потерям – счёт.

слушай, ну если хочешь – меня проклинай,

только меня, а не кого-то ещё.


*

А помните, были девочки-фигуристки.

Помните, как они надо льдом взлетали.

А потом применили летальное.

По Донецку, Горловке, Харькову,

От людей – окровавленные огрызки,

И вороны каркают.


А девочки танцевали,

Выгибались руки в идеальном овале,

Земля отзывала своё притяжение.

А потом побагровела и порыжела,

И ничего не значат теперь эти танцы.

И мои стихи ничего не значат,

Раз никого не спасли.

Говорю: «Останься в живых, останься,

Как же я буду иначе

Среди искалеченной этой земли».


В трубке гудки

Связь пытаются выловить.


Но ведь танцевали же.

Танцевали?

Было ведь?


*

В три часа ночи,

Сидя в зелёной машине

С «никоном» и блокнотом,

Стукаясь головой о дверь,

Я вспомнила пазик

В Кировске, ЛНР.

Это была запасная машина на штабе,

Ровно так же тряслась на ухабах.


Ещё я вспомнила,

Как летней ночью ехала с Лёшей Добрым,

Комбатом «Призрака»,

На «Ниве» через летнюю степь во тьме.

Гремели прилёты, стрекотали сверчки,

Лёша включил музыку из аниме.

Я тогда была моложе,

Наверное, лет на двести.


Мы воевали

Против армии.

С говном и ветками.

Нас убивали,

А в штабе запрещали ответку.

Было совершенно понятно, что правда за нами,

Хоть нас и мало.


Лёшу, кстати, похоронили в Алчевске.

Я не была у него на могиле.

Я вообще не хожу на могилы –

Как-то их многовато стало.


И вот сейчас,

Когда линия фронта

Легла прямо через меня,

Я поняла, что чувствовала Ева,

Рай на яблоко обменяв.


И я пишу людям, которых знаю давно и недавно,

Телеграфные строчки:


Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Не умри, пожалуйста.

Не сегодня.

Не этой ночью.

⁣Ирина Трубкина
Баночка силы (святочный рассказ)

Тёмка крепко зажмурил глаза - хотелось поймать за «пятки» легкий
утренний сон. Но тот юркнул в приоткрытую форточку и слился с порывом
хлёсткого январского ветра, мелочно прихватив с собой обрывки собственных
придумок.
Зимнее полярное утро не дарит бодрящего рассвета. Тёмное небо
сценично выкатывает парад звёзд под бравурные всполохи северного сияния,
время от времени пряча их за кулисами облаков и пурги. И этот природный
спектакль длится всю зиму до весны.
Оттого и Тёмкино пробуждение было привычно неторопливым. Однако
приглушённый мужской голос в соседней комнате подействовал пуще любого
крикливого будильника.
- Папка вернулся, - обмирая прошептал Тёмка.
Минуло уже три месяца с той поры, как Тёмкин отец покинул семью и
уехал, с его слов, «подсобить вахтовикам». Тёмке было не понятно, отчего
мама, уговаривая отца остаться, украдкой тревожно говорила:
- Ваня, ну какой из тебя, портовика, вояка? Одумайся.
На что отец отшучивался:
- Помнишь, как наш дед Илья говаривал: «Как на охоту - так вострый глаз,
а как в войску - так в запас». Ты забыла, дорогая, что я с ружьишком в тундру
частенько хаживал и промаху, если надо, не давал?
- Тёме на будущий год в школу, ему твоя мужская острастка нужна,
шкодный парень растёт, - настаивала мама.
И отец, обнимая маму, пообещал:
- К школе уж точно вернусь…
«Ого, еще до школы уйма времени, а папка уже вернулся», - радостно
мелькнуло в голове у Тёмки. Скинув одеяло, он ветром влетел в соседнюю
комнату.
На табурете рядом с мамой, придерживая её за локоть, сидел Антон
Петрович – седовласый фельдшер с погранзаставы.
- Ну-ну, милочка, может, ещё всё образуется, поправится ваш муж. Хотя
рана чрезвычайно тяжелая. Ребят невредимыми из окружения вывел, а его
крепко зацепило… Врачи в центре всё необходимое делают, а вы небеса
молите, чтобы силы ему дали.
Антон Петрович, заметив в дверях Тёмку, поднялся, подошел к нему и
задумчиво потрепал его всклокоченные после сна волосы.
- Собирайся, внучок, папку проведать. Сегодня, под Рождество, рейсового
самолёта уже не будет, но вечером ждём санрейс, им и отправим вас в
госпиталь отца навестить. Ты уж маму поддержи, будь мужчиной.
Мама с опавшими плечами молча проводила гостя. А потом сползла на
колени и, уткнувшись в напряженное Тёмкино тельце, заплакала. Тёмка с
минуту стоял оловянным солдатиком, а потом, чуть склонив голову, поцеловал
маму в затылок. Она, очнувшись, перестала всхлипывать, поднялась и
обрывисто заговорила:
- Прости, сынок. Знаешь, папу ранили там… в горячей точке. Вечером
улетаем к нему в больницу на «материк». Я сейчас к соседям, деньжат одолжу
на поездку, дела улажу... а ты жди меня дома. Я тебе потом все объясню.

После ухода мамы Тёмка решил немедля помочь отцу выздороветь. И
вспомнился ему совет Антона Петровича «небеса молить». «А ведь он же
доктор, дурного не посоветует, – размышлял Тёмка, - небо над нами имеется,
да со звёздами могучими. Это сколько же сил надо, чтобы лучи свои яркие до
земли полярной дослать?! Может, силищей этой они с папкой и поделятся».
Только вот тары под звёздную силу не придумали ещё. Тёмка оглядел все
закутки квартиры. Не в сумку же силу звёздную упаковывать – улетучится. И
решил остановиться на маленькой стеклянной баночке, помытой мамой после
съеденного покупного варенья. Он навернул на неё крышку, сунул в
оттопыренный карман своей пихорки, по-северному укутался и спешно вышел
из квартиры.
В подъезде у входной двери он едва не споткнулся о соседского пса Ботю,
на днях вернувшегося со своим хозяином с зимовья.
- Ботя, укоротись! Дай дорогу! – бойко скомандовал Тёмка своему
приятелю.
Огромный лохматый Ботя поднялся и завилял хвостом, выражая
готовность к приключениям.
- Ну ладно, возьму тебя на тайное дело, - заговорщицки пообещал Тёмка.
Маршрут приятелей пролегал к плоскогорью, невысокому, но в
окрестностях посёлка самому близкому к звёздам. Груда занесённых снегом
валунов верными стражами охраняли подступы к вершине пологой горы, на
которой ютилась небольшая заброшенная вертолётная площадка.
Переметённая дорога была едва различима в проблесках небесных
светил. Но Тёмка отступать не хотел, так важна для него была эта задумка –
набрать баночку небесной звёздной силы для раненого отца.
Вскарабкавшись на площадку, Тёмка огляделся. Темнота прибрала все
приметы земной тверди, возведя её к небу. Всё во округе стало молчаливым и
непроглядным. И только звёзды космическим компасом определяли собою
глубину вечности. Тёмка, с протянутой кверху баночкой, казался живой и
трепетной сердцевиной этого безграничного пространства. Не ведая
молитвенных слов, он робко попросил:
- Небушко, дай звёздной силы папке поправиться… Наполни эту баночку
до края.
Приняв за приманку поднятую вверх банку, Ботя начал подпрыгивать,
пытаясь перехватить её из Тёмкиных рук. Но тот уверенно закрутил крышку и
приладил баночку в тепло, за пазуху.
«Надо успеть вернуться до мамки», - прикинул Тёмка и свернул с
проторенной дороги к валунам. Ботя громким лаем запротестовал.
- Ботя, не возникай! Здесь путь короче, огибать гряду не придётся. Шуруй
за мной, раз увязался.
Тёмка шёл осторожно, пробовал валенком снег между валунами на
прочность. Уплотнённый метелями белый покров, казалось, выдержит любую
нагрузку. Но в одной из коварных расщелин затаилась воздушная пробка, в
неё-то и рухнул Тёмка по пояс. Он упёрся локтями в великаньи бока валунов,
пытаясь вырвать своё тельце из каменной прорехи. Но снежная трясина под
ногами затягивала его вниз.
- Копай, Ботя, копай! – надсадно прокричал Тёмка.
Пёс могучими лапами рыхлил и отбрасывал снег в разные стороны. Вокруг
Тёмки образовалась лунка, но силёнок выбраться всё же не хватало. На
ушлом морозе ноги в узкой расщелине начали коченеть.
Тогда Ботя решил выудить друга за ворот пихорки, но она при этом стала
сползать бумажной обёрткой с заголившегося хрупкого тельца.
Пёс не оставлял надежды на спасение Тёмки и подсунул свою кудлатую
морду к его согнутой в локте руке. Паренёк попытался схватить Ботю за
ошейник и ещё больше просел в алчной дыре.
По-собачьи Ботя чуял, что, несмотря на все потуги, друг его обессилел и
замерзает. Значит, надо спасать теплом. Он начал укладываться клубком
возле Тёмки, понимая, что теперь будет его согревать или до людской
выручки, или до своей погибели…
- Нет, Ботя, беги, - попросил Тёмка, - надо к папке спешить. Беги за своим
хозяином, он меня вытащит отсюда.
Пёс в нерешительности метнулся.
- Не бойся, Ботя, медведь меня не задерёт, спят они сейчас! Беги, братан!
Баночка за пазухой не разбилась, надо её везти.
Ботя полным ходом рванул в посёлок. Не прошло и получаса, как у
Тёмкиной лунки остановился снегоход с прицепленными нартами
- Вооот тут какая напасть! И чего тебя сюда занесло, малуха?! – удивился
сосед и, похлопывая пса по холке, одобрил: - Молодца, Ботя!
Сосед бережно, с привычной для зимовщиков сноровкой, вызволил
парнишку из пагубной ловушки, уложил его на охотничьи нарты, набросил
поверх бедолаги меховушку и направил полозья своего экипажа к дому.
Лёжа на спине в пляшущих по ухабам нартах, Тёмка вглядывался в
таинственное Рождественское небо. Внезапно заметив звезду, отпущенную с
небес к земле, тепло подумал: «Отдыхать пошла. Ведь столько сил отдала для
папки! Вот поночует на земле, окрепнет и обратно вернётся».
На крыльце их встречала мама. Она подскочила к нартам, шепча соседу
«спасибо…», затем, опередив его, бережно подняла сына на руки и понесла в
дом. Потрясённая от свалившихся на неё за день тягостных известий, только и
спросила:
- Зачем Тёма?
Вскоре подоспел фельдшер Антон Петрович. Он осмотрел мальчика и
заключил:
- Серьёзных повреждений нет. Вовремя успели. А ссадины сейчас
обработаем.
Мама сидела на диване и потерянно смотрела, как врачуют сына. Понимая
её смятение, Антон Петрович приостановился, подсел к ней и, перейдя на
«ты», по-отцовски произнёс:
- По трассе непогода, пуржит, санрейс на сегодня отменили. Так что Тёма
не шибко подвёл тебя, дочка. Переведите дыхание, всё взвесьте…и если
решите всё же лететь, то первым самолётом вас отправим.
Вечером перед сном, крепко прижавшись к маме, Тёмка поведал ей свой
секрет о баночке силы для папы. Мама впервые за это время грустно
улыбнулась и пообещала:
- Обязательно захватим баночку. Ты молодец, сынок.

Только спустя неделю мама и сын добрались до подмосковного госпиталя.
Всё, чему раньше радовался Тёмка прилетев на Большую землю из арктического
посёлка, стало для него неприметным.
Мама в ожидании доктора топталась в больничном коридоре. Наконец
кабинетная дверь отворилась, и юная медсестра спросила:
- Вы жена Лукьянова? Проходите.
Через четверть часа мама вышла в сопровождении доктора, который,
продолжая разговор с ней, пригласил:
- Пойдёмте, я провожу вас к нему.
Запахнув на себе длиннополый белый халат, Тёмка украдкой спрятал под
него заветную баночку и оживился, предвкушая встречу с отцом. Но, заглянув
в мамины глаза, осёкся.
Подойдя к мутным застеклённым дверям с надписью «реанимация»,
доктор остановился:
- Сюда не принято пускать посторонних. К тому же, он после операции так
и не пришёл в сознание. Но, учитывая из какой дали вы приехали, делаю
исключение. И помните мои рекомендации.
Доктор завёл их в небольшую палату, где у окна в паутине медицинских
трубочек лежал отец, так похожий на замёрзшего в снегах путника. Мама
вздрогнула и качнулась. Доктор спешно усадил её на кушетку, немного постоял
и вышел. Ошарашенный Тёмка присел рядом.
Мама, внимая совету доктора, начала тихо рассказывать, казалось,
бездыханному отцу о делах житейских. А сын приступил к самому главному во
спасение отца. Он вынул заветную баночку силы, открутил крышку и тайно
приладил её под кушеткой.
Через полчаса доктор вернулся. Он дежурно глянул на монитор и
удивленно вскинул голову. Тяжёлые веки отца дрогнули и приоткрылись.
- Всё хорошо, вы с нами, - сказал доктор отцу и, оглянувшись на
посетителей, добавил: - Вот что делает семейный дух!
А Тёмка уверенно продолжил:
- И небесная сила.
- Мудрец у вас растёт, - заключил доктор.

В начале сентября Тёмка отправился в самую северную в мире школу. Он
крепко держался за руки обоих родителей – мамы и папы.

⁣****
Венки из плюща
На гробах из сосен
На станции у кладбища
Поет Евгений Осин

Зарывают прах
Поближе к ограде
Урна вся в слезах
И в губной помаде

Могилы в саване
Траурной ботаники
Под РЖД составами
Дрожат как подстаканники

Фирменный экспресс
Каждый раз гудит
Проезжая лес
Из кустов и плит

Заглушая звон
Похоронных слов
Стучит метроном
Неживых цветов

На граните крест
Месяц на мраморе
Кружится поезд
Над рельсами и шпалами


****
Здания как будто разрушены войной
Широко шагает реновация
Соседи снизу захотели свет дневной
И спилили белую акацию

Больше под окном не щебечут снегири
Не мелькает небо сквозь ветки деревьев
Только ветер воет: иди и смотри
На пни и людей на коленях

Ржавыми совками перекапывают грунт
Под забором палисадника
Здесь теперь легко пройдут
Разом все четыре всадника


Радуга

Тонны нагретого металла
Из города вывозит магистраль,
Пока с огнями стоп-сигнала
Играет фонарей хрусталь.

Между самосвалом и бульдозером
Медленно едут маршрутки,
В кустах за Медвежьим озером
За утят волнуются утки.

Кто-то повернул на водоём,
Кто-то с застывшей трассы
С собаками и ружьём
Тургенев или Некрасов.

В этом месте дорога свела
Птиц и писателя,
После каждого выстрела
С неба летят проклятия:

«Чтобы Бог тебя разорвал
Изнутри на куски».
Прячет гильзы трава
Под кирзовые сапоги.

Прячутся гнезда с яйцами
Под облетевший листок.
Охотник чернильными пальцами
Развязывает мешок.

Стоят деревья вокруг стекла
Из воды и мерцания света.
Плывут машины и чучела
В раскалённом воздухе лета.

****

За миллионом роз и миллиардом лилий
Мчался город звенящим трамваем
Алкоголь выпивавших людей делил
Пополам между адом и раем

Пока охранник с мечом херувима
Не отогнал их к подъезду от магазина «Цветы»
Теперь они наблюдают за проходящими мимо,
Заглушая вином осознание своей нищеты

Закрылась за женщиной дверь на замок и цепочку
Она, спускаясь, ищет цветочный горшок
Можно вырастить в нём себе небольшую дочку,
Если бросить туда недогоревший бычок

А на улице перешагнёт через дружное «здрасьте»
Мама кричит из окна: Володя, домой!
Земля уже закатилась за море ясности
И волны бьются в берег краевой


Свадебное

Вьют верёвки из людей
Из животных варят мыло
К ним невеста в Духов день
Слезла с райского обрыва

Рисовала тонким пальцем
На свадебном торте
Теперь рядом с зайцем
Висит на натюрморте

То ли под таблетками
То ли от скорости
Руки стали ветками
На них слетелись новости:

Все морские битвы
Выиграют кораблики
Таких же как ты/вы
Сделают на фабрике

Как фата на грузовике
Развевается целлофан
В асфальтированной реке
Бронированный караван


****
На перекрёстке жёлтых улиц
В витрине - курица на гриле,
Над упаковкой для яиц
Два голубя скрестили крылья

У них птенцы, как две республики,
Их песня сменится припевом,
И солнце оставляет блики
На ярко освещённом белом

А в центре то ли жизни скрип
В самом её начале,
То ли, Господи спаси, птичий грипп,
То ли скорлупа из глухой эмали

⁣Ирина Егорова. Я эту жизнь живу впервые. Поэзия


⁣Фламенко в Севилье


Упруго замершее тело

Струной натянуто – и вдруг

Чечётки выстрел – и взлетела

Змеящаяся пара рук.



Тягуче источает звуки

Весь искажённый мукой рот,

И кастаньеты множат стуки,

Гитара воет – не поёт.



Вот – заголённое колено.

Вот – мановение руки –

И юбок пламенная пена,

Дрожа, взвивает языки.



Гитары женских тел под платьем

Звенят. Летит оборок шквал.

Под током музыкант – в объятьях

Гитару истязать устал.



Танцоров выправка оленья.

Ритм от ладоней и подков

Горит – до белого каленья,

До испарения оков.



То дробь строчит очередями,

То замирает, то спешит…

Но вот – победный стон над нами.

И – извержение души!





Ниагарский
водопад



Так единенья жаждет пара!

Куда, вода, бежишь? Постой!!!

Необратимо – волн отара –

К обрыву, будто на постой –

Там сбросит космы Ниагара,

Взбивая радужный настой,

И воздух весь гудит от пара,

Трепещет пенною фатой.

Воды неистовой лавина!

Кто твой жених? Кто половина?

Нас манишь свадебным нарядом,

(Судёнышко почти что рядом),

Разверзнув многотонный плащ,

И хохот в нас родишь, и плач…

И душу напрочь проорав,

Всю страсть и мощь в себя вобрав,

Я слёзы пью взахлёб, в угаре

(Мои ли слёзы, Ниагарьи?)



И шею из глубин задрав,

Пьёт пену радуга-жираф.



Песенка молодой ведьмы



У меня душа –
страстная,

У меня шаги –
быстрые,

У меня ладонь
– ясная,

У меня глаза –
чистые.



Я люблю ходить
голая,

У меня спина
смуглая,

У меня длинны
голени,

В волосах –
волна круглая.



Я – ведьма,
богиня, чертовка, русалка,

И мне ни
единой души

Не жалко, не
жалко, не жалко, не жалко –

Глаза мои так
хороши.



И волосы
вьются, как флаги на мачте,

И пальцы тонки
у руки.

Любите,
желайте, стенайте и плачьте,

Смотрите, как
ноги легки!



Как ноги легки
и длинны, и проворны,

Как стройные
бёдра круты…

И это из
сердца не выдернешь с корнем

Ни ты, и ни
ты, и ни ты!





* * *

Там
выпуклость, а тут изъян –

Вросли друг в друга «Инь» и «Ян».

А если б не было изъяна,

То как бы «Инь» имела «Яна»?



Видать, в отсутствии изъянов,

Не существует «Инь» и «Янов».



* * *

Мужчины взгляд
набросан в беспорядке

Поверхностно – на ноги, руки, грудь…

Естественно, что женщина – загадка,

Коль в душу недосуг к ней заглянуть!..



* * *

Кошка,
как жирная запятая,

Лежит
и чувств ко мне не питает.

Весь
вечер она вымогала паштет.

У кошки
безнравственной совести нет!



Парадокс



Я прорастаю из любви,

Как из земли, как из основ –

И вырастаю из мужей,

Как из коротеньких штанов.



* * *

Глупее морды нет на свете,

Но мне – к лицу!

Так и попрусь со всем вот этим –

На улицу…



Недоумённо всяк прохожий

Цепляет взгляд,

Но пенной радости, похоже,

Не впрячь назад.



Скрутить пытаюсь хоть отчасти

Улыбки прыть,

Но возмутительного счастья –

Не утаить!!!



* * *

Чем попусту воспитывать –

Вкушать тебя, испытывать!..

Любимый мой испытанный,

Живи уж невоспитанный!



* * *

Содрав одежды с бытия,

Перед тобой явилась я.

И с хрустом скомкавши мечты,

Передо мной явился ты.

Скрестив сердца, тела, умы,

На свете появились МЫ.



* * *

Как счастлив тот, кто любит, и любим.

О, пропасть меж любимым и – любым!



* * *

Над самой бездной, где-то с краю,

Бог знает, как, обручены…



Любимых мы не выбираем,

Но мы на них – обречены!



* * *

Врут, что
любовь рассудочней с годами.

Вот затопила – и не усмиришь…

И, распластав себя над городами,

Сцепились мы мостом Москва – Париж.



Сезоны не сошлись. Ты посмотри же –

Москва в снегу, Париж уже в траве!

Но ты спешишь ко мне – домой, в Париже,

И я бегу к тебе – домой, в Москве.



Звонок – и припадём как можно ближе:

– Какие мысли бродят в голове?

– Как день твой пролетел в твоём Париже?

– А где металась ты в своей Москве?



И я услышу и почти увижу

Твой дом, детей… в окошке – шум ветвей…

Вот «скорая» завыла по Парижу…

Другая вторит ей – уже в Москве.



Где берега нам – те ли или эти?

И ждать чего – срастёмся или, нет?..

Но знаешь, ведь стихии – те же дети.

Нам и за них с тобой держать ответ.



Так как же быть – скорбеть плакучей ивой?

Или – лавина, паводок, аврал?..

А может – умереть такой счастливой,

Какой ещё никто не умирал?!.



* * *

Нет, не покой
перин и пышек,

Тот, что
занежит и растлит,

Я выбираю то,
что пишет –

Меня. И что
меня растит.



«Там путь закрыт!» – твердили вы, и –

«Не может
быть!»

Возможно, но…

Я эту жизнь живу впервые



И ничего не
решено.



Душа – на
вырост. Всё – на вынос…

Беги,
карабкайся, держись!

Творю я Божию
повинность –

Любя,
возделываю жизнь.



Пусть изойду
семью потами…

Пусть
нараспашку – каждый вздрог –

Иду воздушными путями,

Где проторённых нет дорог.

⁣Letzte Reise (Последний путь)

Если ехать - то к Балтике.
Лучше - в один конец.
Не тянуть до времён, где ты немощен и несносен.
Истекая янтарной сукровицей, пляшет лес.
Нить песчаной косы под высокой аркадой сосен
в золотую осень
выводит твой крайний рейс.

Если строить - то готику.
Даром по городам.
Собирать витражи. Вырвать право на день ли, час ли
Для свидания с морем и прошлым собой, кто там
на излёте апреля бывал безмятежно счастлив.
Но разбит на части
и Гамбург, и Роттердам.

Дюна входит хозяйкой
в покинутые дома,
за плечами линяет крыло грозового лета.
Осень быстро закончится. Следом придёт зима.
Сделай так, чтоб тебе
Никогда не увидеть это.

Пусть безмолвным светом
над морем взорвётся тьма.

***

Возжигать

…И когда наконец упадёшь без сил
На предательски хрупкий февральский лёд –
Ни поднять, ни добить тебя не проси,
Не скули в бесцветные небеса,
Не лелей больное «само пройдёт»,
Не мечтай воздать.
Вытри слёзы и сопли. Открой глаза.

Кто упал, тот – хоть миг – но творил полёт,
А крылатым взлетать полагается против ветра,
Опираясь на силу тяги и силу веры,
Не оглядываясь назад.

Ты себе – и спичка, и керосин,
Ты себе – искра и светодиод.

Слышишь, жизнь в тебя, словно в бубен, бьёт?
Поднимайся на ноги, идиот,
Продолжай плясать.

_____________
Об авторе
Закревская Анна Александровна
34 года (1989)
Россия, Москва / Красногорск
Германия, Бранденбург-на-Хафеле

Пишу стихи и прозу более 10 лет.
Участник творческих сообществ «Dark Romantic Club» и «Крылатые истории».
Финалист поэтических конкурсов «Филатов-фест» и «Витражная строфа».

Номинация «поэзия».

[email protected]
https://vk.com/overdrive_flash

⁣Ольга Алейникова. Конкурс им. Ю. Левитанского.

ОНО НЕУЛОВИМО

Возможно ль счастье удержать?
Оно неуловимо.
Само выходит погулять,
Изящно выгнув спину,

И возвращается опять,
С презрением к угрозам,
И нагло лезет на кровать,
Пропахшее морозом.

Оно везде, куда приду,
Куда душа заманит.
Сухими листьями в саду
Беззубо шепелявит.

Оно ликует под дождём,
Промокшее до нитки,
Благословляет шумный дом
С родной могильной плитки.

Достало спрятанный смычок
И пело звонким хором,
Когда хрустальный башмачок
И мне пришёлся впору.

Оно по-прежнему манит,
Собой украсив рощу.
Оно, сердитое, ворчит
И колется на ощупь.

Но если я его слегка
Коснусь рукой несмелой,
То будет правая рука
Чуть-чуть счастливей левой.


ЕСЛИ...

Если не в твоей сегодня власти
Промолчать, родной заметив след,
Если хочешь рассказать о счастье,
Значит, вновь расскажешь про рассвет.

Чёрных дней глухую вереницу
На мгновенья мелкие порви.
Если хочешь горем поделиться,
Всё равно расскажешь – о любви.

Если разучился в мельтешенье
Различать, где правда и где ложь,
Тайну человечьих отношений
Лишь в уединении поймёшь.

Хмурый день к тебе благоволит ли?
Значит, бунт в душе твоей затих.
Если Бог внимал твоей молитве,
Значит, ты молился за других.


РАЙСКАЯ ПТИЦА

Чёрная, горбатая, хромая,
Гонора вороньего полна,
Изгнана пернатая из рая,
На земную жизнь обречена.

Было время, в дивном оперенье,
Ангельские слыша голоса,
Пёстрая ворона, как виденье,
Украшала райские леса.

Нимб из перьев плыл над головою.
Наяву, как в басне, хороша!
Может быть, задумана иною
И моя нескладная душа?

Может, сердце глухо, ум не зоркий
И души ленивой голос тих?
Может, доброты моей осколки
Только лишь царапают других?

Если б оставалось хоть немного
Святости в душе моей на дне,
Я могла бы вымолить у Бога
Долгой жизни павшим на войне.

Мы тогда ни с кем бы не делили
Выход к морю, к полю и к реке,
А враги друг с другом говорили
На одном, на райском языке.

Но теперь, в уродливом обличье,
Мне с вороной, будто сироте,
Суждено по-женски и по-птичьи
О нездешней грезить красоте.

Из куска засохшего батона
Ухватив с помойки бутерброд,
Смотрит озадаченно ворона:
Ни людей, ни птиц не узнаёт.


КОГДА-НИБУДЬ

Когда-нибудь манящий путь
Свернёт назад, пройдя по кругу.
Когда-нибудь, когда-нибудь
Мы будем вновь искать друг друга.

Давно разгаданная суть,
Давно затихшая тревога
Загадкой вновь когда-нибудь
Придут и встанут у порога.

И, поумневшие чуть-чуть
И поседевшие с годами,
Мы вспомним всё когда-нибудь,
Как будто бывшее не с нами.

В шкафу забытое найду
Из моды вышедшее платье
И перепутаю мечту
С воспоминанием о счастье.

Когда-нибудь вернусь туда,
Где липнет к сердцу день дождливый,
И буду счастлива тогда
Одним лишь запахом крапивы.

Обняв ручей, укажут путь
Мостки, прогнившие местами,
Туда, где ждёт «когда-нибудь».
Оно когда-нибудь настанет.


ПРОМЕЛЬКНУЛО

Лето, лето! Опять промелькнуло
Только бликом седым на виске.
И уже – ни соснового гула,
Ни следов на горячем песке.

Что ж ты так начиналось несмело,
Робко трогая вечности нить!
Ты ведь так же, как я, не успело
Пожалеть, полюбить, подарить.

Чем-то красило радостно-ярким
Эту синь, эту высь, эту гладь.
Приготовило всюду подарки,
Только их не успело раздать.

Расстилало туман спозаранку
На цветочное чудо своё,
Приглашало запеть коноплянку.
Жаль, никто не услышал её.

Занимается позже и позже
Светлый день над притихшим ручьём.
Стать красивей, добрей и моложе
Мы с тобой не успели вдвоём.

Там, где лес расступается с краю,
Незнакомой тропинкой маня,
Я сегодня тебя провожаю.
Или ты провожаешь меня?

Пусть ликующий дождик осенний
Прозвучит продолженьем чудес,
Как ответ, полный благословений
С никогда не молчащих небес.


В ПОИСКАХ СЧАСТЬЯ

Цвета неспелой малины
Встала над миром заря.
Каждого блудного сына
Видит Господь с алтаря,
Видит грядущую встречу,
Будто библейский отец.
Это рассвет, а не вечер,
Это ещё не конец.

Запахом горькой полыни
Может любить и ласкать
Тот, кто от детства доныне
Дарит душе благодать,
Кто обнимает за плечи
Встретив и сына, и дочь,
Дарит зарю, дарит вечер
И благодатную ночь.

В поисках крова и хлеба,
В поисках счастья вдали
Звёзды срываются с неба,
Души взмывают с земли,
Веря, что где-то премудро
Светом расплавится тень.
Будет закат, будет утро,
Будет сияющий день!

⁣⁣Владимир Гущин / Подборка стихотворений / номинация Поэзия



Вновь я в лесу...

Вновь я в лесу, качая ветки,
Деревья машут мне – привет!
Опять в тайгу приходит Лето,
Поющий Рай! Тепло и свет…

С утра встаю, росой умоюсь…
(Она полезна говорят!)
Встаю я с утренней зарёю,
Вокруг деревья ещё спят.

Лишь ветерок потянет лёгкий,
Туман над речкой унесёт,
Шум раздаётся издалёка-
Лес просыпается,поёт!

Гимн солнцу! Жизни и природе!
Да здравствует тепло и свет.
И к размышлениям приводит..
В чём смысл жизни? - Вот ответ!


Как птицы поют...

Как птицы поют! Ты слышишь?
Шум ветра в еловом лесу…
Тайга вдохновением дышит!
Любуюсь на эту красу.


Берёзки стоят у дороги,
Листвой меж собой шелестят.
И кедр возле них, очень строгий!
А вот и семейка опят.

А лето уже на закате,
И осень вступает в права.
Примерка идёт новых платьев,
Кружится от них голова…



А ночью, сильный заморозок был...


Заря все звёзды с неба собрала,
И заиграло небо! День родился!
Он в речке, в озере и в ручейке, умылся,
Хозяйка-Осень на земле всё прибрала.


А ночью, сильный заморозок был,
Он утром в солнечных лучах искрился!
Трава и лес,весь в звёздочках,светился,
Как будто сказка превратилась в быль!

Поднялся ветер, зашумел в ветвях,
С берёз шурша, слетела позолота.
Звенит ручей, сказать мне хочет что-то,
Я здесь лишь наблюдатель, я в гостях.



В таёжном урмане - концерты...

В таёжном урмане - концерты!
Прислушайтесь к звону ручья...
Лесное прекрасное скерцо,
И музыка вроде б - ничья!

Вот соло звучит - гимн природе!
Такое запомнишь на век.
Вот ветер с листвой хороводит
И грохот порожистых рек...


Поют по утрам хором птицы,
Такого не будет - повтор.
Не может вам это присниться,
Ведь это - Природы узор!



Мелодия тайги...

Мелодия тайги – неповторима.
Природа в ней шедевры создаёт…
То ветер шелестит листвой игриво,
Или вдруг птица где-то запоёт.

Вот ручеёк звенит в камнях, у речки,
Он словно колокольчик средь тайги!
Мелодией своей мне душу лечит,

Попробуй музыку похожую найди…

Вдруг дятел застучал ритмичным стуком,
Вписался его стук, в сплетенье нот…
И нет в Тайге такого слова – скука,
Здесь каждая травиночка ….поёт!

А утром, затрубит любовно лебедь!
Он гладь воды крылами расплескал…
Жаль, кто не слышал это и не ведал,
Вот где Вивальди музыку писал!



Зимою, сидя у окна...


Зимою, сидя у окна,
Я часто слушал вой метели,
Смотрел как ветром кружит ели,
И снег…из белого сукна.

А ночью северное диво
Узором вспыхнет в небесах,
Всё небо в радужных тонах,
Цвета меняются игриво.

А утром зимняя заря
Весь снег в багровый перекрасит!
На небе звёзды все погасит.
Зима. Начало января…



***


Кот мурлыка лежит на печке,
Разомлел, одолела дрёма.
Я сижу за столом со свечкой,
Так тепло и уютно дома.

За окном разгулялся ветер,
Дождь осенний стекает в лужи.
Хорошо жить на белом свете,
Когда знаешь – кому-то нужен.

⁣СОБАКА





Они так и звали ее – Собака.



В ранний предрассветный час
всегда начинал гудеть двигатель самой близко стоящей под окнами машины. Хотя
Собака просыпалась гораздо раньше, к звуку она давно привыкла. Было в этом
ощущение некоей стабильности. Изобретение людей такого плана вообще всегда
создавало чувство, что так будет и завтра, и послезавтра, и вообще в ближайшие
несколько ночей точно. Все же мир имел привычку сохранять себя на великое
множество дней, не меняясь. Это было хорошо. Что уж говорить про эти агрегаты
для передвижения – вроде не живые, а Собака точно знала, что они никуда из
этого мира не денутся. Такое чувство, что ей заложили эту мысль еще при
рождении.



Сейчас пройдет еще немного времени, и двери
откроются. Приятное свечение, которое шло от круглого источника света, не
рассеивалось, на фоне постоянно падающего с небес снега. Оно хоть и согревало, хотя
если бы этот изредка мигающий свет всегда согревал, цены бы не было этому месту
вообще. Хотя для Собаки это и так самое лучшее место на земле. Можно просто
полежать, хоть и не шибко тепло, и понаблюдать, как мигает этот свет.
Интересное дело, над двумя другими похожими дверьми этого дома также висел
круглый свет, но он не мигал. Но Собаке нравилась именно эта, средняя из трех
дверей. Было в ней что-то такое, отчасти стабильное, но в тоже время и
выделяющееся. Всегда можно полежать и посчитать, сколько же за долгую ночь
промигает светильник – зрелище привычное, но оно для Собаки тоже гармоничное.

Специально слушать гул двигателя Собаку никто не
заставляет – все же она просто может отойти по своим делам и потом в любое
время вернуться. Но Собака такое же живое существо, как и люди, и математика ей
также хорошо знакома. Она знает, что за этим ревом двигателя последует – скоро
выйдет первый человек, а поскольку машина стоит ближе всех к окнам первого
этажа, значит появится и хозяин этой машины.

Осталось еще немного времени. Собака уже успела до
этого отойти, поразмять кости, устроить для себя пробежку по окрестностям, пару
раз задрать ногу и вернуться. Окна верхних этажей уже вовсю горели. Также как и
тусклый свет из более низких этажей. Яркий свет обычно загорается только по
вечерам или по утрам. А тусклый может гореть и всю ночь. Видимо, людям нужен
свет, он их успокаивает, они рядом с ним отдыхают.

У Собаки последние дни вообще полная стабильность.
Она давно так долго не гостила в этом месте, летом обитая в совершенно других,
более дальних краях. Вернувшись сюда, когда все вокруг белое и грязное
одновременно, Собака решила задержаться. Отчасти потому, что здесь не живут
другие животные. Собака про себя назвала это место Квадрат – потому что здесь
стоят четыре дома, но они расположены так плотно, что закрывают это
пространство от другого пространства, снаружи.

Квадрат был приятным местом обитания людей.
Наверное, это какой-то центр мира, по сути, центр этого большого города. Собака
вычислила это весьма просто – во-первых, этот Квадрат стоит на самом краю,
недалеко от длинной Дороги, через которую переправлялись люди. Во-вторых, это
место открыто всем ветрам. Да, дома закрывают его, но и здесь есть лазейки,
через которые можно выбежать по своим интересным делам. Ну, и в-третьих, это
место было такое плотное, и сдержанное, что заметно отличалось от другого
Квадрата, Собака называла тот другой, Квадратом 2.

Квадрат 2 как раз и служил местом для прогулок
Собаки. Сейчас она предпочла совершить туда еще одну вылазку и пробежала по
освещенной тусклым оранжевым светом дороге. Здесь было полно такого света,
вдоль всего Квадрата 2. Дома здесь были не такими высокими, но зато длинными. В
центре Квадрата 2 стояла высокая сетка, в ней обычно собирались дети и
перекидывали друг другу мяч. Еще стояли какие-то большие игрушки, люди садились
на них и развлекались.

Собака устроила себе еще одну разгрузочную быструю
пробежку с обязательным задиранием лап, и осмотрелась. Великая Троица отошла по
своим делам, как и обычно. Недалеко стоял деревянный дом, где жила
Женщина-Собака. Когда-то у нее было два парня, один жил прям в Квадрате 2, а
второй в любимом доме Собаки из Квадрата, и их давно уже не было, они вернулись
в землю. А Великая Троица как себе жила, так и живет дальше. Один был Рыжим,
другой Черным, третий Белым. У Собаки было чувство, что они жили здесь всегда,
целую вечность, и никогда не появлялись из земли.

Теперь Собака возвращалась обратно. Квадрат 2 был
местом ухоженным и хорошим, но никак не центром города. Так как место было
скорее прогулочное, а не такое четкое и выровненное по всем линиям. Зато было
множество дорог, и можно было выбрать любую для собственного выгула. Наверное,
собачий Бог Земли был в очень хорошем настроении, создавая этот рай. Хоть этот рай
и не спасал от морозов.

Сейчас Собака выбрала ту дорогу, которая спускалась
вниз. Если по ней долго бежать, рано или поздно прибежишь на большую дорогу. По
левую сторону от Собаки стояла полосатая стена, там, за ней, обычно собирались
дети рядом с каким-то низким домом, множество детей, и Собаку туда не пускали.
Видимо, дети там играют или учатся чему-то. Справа от Собаки расположился
высокий белый дом, там было неплохо, но как-то не так уютно. То ли дело
потрясающий красный дом в Квадрате.

Вернувшись в Квадрат, Собака еще раз осмотрелась,
перед приближающимся спасительным рассветом. Здесь было четыре дома, красный кирпичный
в пять этажей, казался таким важным и величественным, и первым бросался в глаза,
значит он был главным. И вид оттуда был лучше, притом Собака скоро узнает это
не понаслышке. Белый дом не был уютным и почему-то отталкивал. А два других
желтых дома стояли как стена и были не особенно примечательными.

Собака снова села на прежнее место. Великая Троица
раньше часто заглядывала в это место, но сейчас решила, что с них видимо
хватит. Собака навострилась. Небо все еще оставалось черным, оранжевый тусклый
свет еще не уходил, но скоро приблизится самый заветный час, как и каждый день,
в жизни животного.

Вскоре действительно, окна первого этажа, что слева
от входа в подъезд, проснулись, точно также как и всегда. Собака навострилась.
Она подумала, неужели она любуется всей этой красотой только ради единственного
важного момента, который последует вскоре после этого? Хотя, если день
складывается удачно, таких моментов может случиться за это время два-три.

Самое большое нижнее окно, обитое белыми полосками
по бокам, засеребрилось, бледные, но приятные, дорогие сердцу животного,
отсветы поползли по потолку вместе с тенями. Собака выпрямилась, лежать сейчас
не так обязательно. Начались самые жаркие минуты ожидания. Затем тени превратились
в человеческий силуэт. Собака вовремя решила совершить свой обход по городу,
настал великий час.

ВЕЛИКИЙ ЧАС

Наверное, в такие моменты начинаешь понимать все
величие человеческой цивилизации. Откуда бы ни бралась пища, это было неважно.
Собака гордо сидела, сверля целеустремленным взглядом окно, пока не поняла, что

СИЛУЭТ

Ждать ей осталось недолго. Подумаешь, что сегодня
слишком большой поток снега, застилающего обзор для глаз. У Собаки очень
густая, вполне теплая, черно-коричневая шерсть, снег не станет помехой. Вообще
Собаке не так важно, как она выглядит со стороны, главное преданность Силуэту и
своему делу. Даже поднадоевший за последнее время холод, хоть и старался
пробить до костей, отступал перед

СИЛУЭТ

Тем фактом, что скоро появится Человек.
Человек-Силуэт. Наверное, это звучит еще круче, ведь у него много вкусных
костей.

Небо слегка засеребрилось, подобно отсветам в
Великих Окнах. Собака старалась не особенно на него смотреть, главное
целеустремленность, главное не опускать взгляд, от этого зависит много
последующих факторов. Если Собака будет очень сильно долго смотреть на Окно,
оно ответит взаимностью, это важно. Даже если ОН не смотрит. Ведь Собаку все равно
рано или поздно увидят.

Целеустремленность. Собранность. Сдержанность.
Преданность своему делу.

Наконец, когда Собака уже перестала сильно ждать,
все равно всему свое время, мир ответил взаимностью. Все. Миссия выполнена. Парам-парам-пам
– как сказал был вслух один из обитателей этого дома.

ОН вышел.

Собака прижала уши, и завиляла хвостом.

ОН также уверенно отошел от дверей, на нем та же
полосатая шапка с надписью «RUSSIA», наверное, это название
этого великого города, подумала Собака. Собака завиляла всем своим нутром ради
общей отдачи, пуще прежнего. И ОН погладил ее по голове. Ладно, пока еще рано
перед ним стелиться, в конце концов еще и дети выйдут. ОН прошествовал к
близлежащему фонарному столбу, который стоял красоты ради, свет в нем давно уже
потух. Но это не повод поддерживать в нем жизнь. Там, рядом со столбом, на
дереве, расположился маленький деревянный город, но он был практически
необитаемый, и туда залетали птицы только чтобы поесть. Если бы Собака знала,
что есть такое слово «ресторан», то она бы назвала этот городок рестораном.

ОН насыпал туда еды, постоял немного и затем
отправился обратно в дом. Осталось ждать совсем чуть-чуть. И затем последовала
череда оправданных ожиданий. К тому времени дом засветился еще ярче. ОНИ едва
виднелись на фоне синего неба, но сердце Собаки забилось будто ярче, чаще. ОНИ
привлекали ее внимание. ОНИ уже заранее дарили радость.

ОН быстрой походкой вынес ИХ недалеко от Собаки и
высыпал рядом с входом в подземелье. Там у Собаки уже была постелена черная
меховая постель.

ВСЕ. ВЕЛИКИЙ ЧАС НАСТАЛ

Прием пищи был тем моментом, когда Собаку лучше не
беспокоить. Естественно, ОН ее погладит за считанные секунды до начала. Но
затем начнутся волшебные минуты, когда кости сами себя не проглотят. И тут
Собаку лучше не тревожить, какой бы доброй и преданной она ни была. Поглощение
костей – все равно, что радость детей, резвящихся на улицах этого
величественного города. К тому же это ответственная работа – многое зависит и
от того, как ты ешь. Если ешь хорошо, будет тебе отдача в дальнейшем. Хотя
Собака и знала эти законы, понимала, как все устроено, она была преданной
просто потому, что. Никто не требовал от нее намеренной преданности, но это же
суть животного.

Все. Действие свершилось, начало дня положено. Можно
жить дальше.

ПУСТОШЬ

Когда Собака перебегала через большую дорогу, по ней
проносилась целая волна машин. Это был Великий Тракт, который надо было
обязательно перебегать, и он никогда не оставлял никого равнодушным.

Сейчас Собака сидела перед Трактом и ждала. Она
прекрасно ориентировалась в этих краях. Город остался позади нее, а значит и
опасность чуть возрастала, здесь было не настолько безопасно, как в Городе.

Великий Тракт хвастался дурной славой и одновременно
доброй, это было убийственное сочетание. Здесь никто не был в безопасности.
Столько жизней было прервано, столько собак ушло в землю после попытки пересечь
это место. Но здесь нет указателей, чтобы дать понять, когда нужно переходить
Тракт. Собака могла видеть только людей и изредка одиноких детей, которые переходят
на ту сторону. Видимо, был определенный сигнал, что можно переходить, Собака не
знала этого. Но было ощущение времени, когда надо сидеть и когда надо идти.

И сейчас Собака пошла. Вслед за каким-то мальчиком,
который шел со своим рюкзачком, со стороны Города. На другой стороне Тракта у
Собаки всегда были дела. Сейчас была середина дня, и отведав вторую порцию
ресторанных костей, Собака отправилась в Пустошь. Туда вела занесенная
коричневым снегом дорога, по правую часть от входа в Пустошь стоял разноцветный
дом, а дальше раскинулась целая сеть низких домов. Наверное, здесь жили они,
Низкие Люди, доброе поселение, которое Собака при этом знала меньше. Но здесь у
нее были родные края.

Пустошь была поселением Низких Людей, растянувшееся
вплоть до Великого Океана. Раньше, когда Собака была моложе, она посещала
водную обитель, но те воспоминания уже стерлись, как здешний мокрый песок,
прилипший к лапам, и все это ради потрясающих собачьих следов.

Само поселение — это целый город, но он отличался от
города «RUSSIA» многими вещами. В Пустоши ты не всегда можешь пойти куда
угодно, ведь там есть разные дороги, и они ведут в совершенно разные места, без
возможности свернуть. Обычно летом, Собака гостила здесь, у своих хозяев,
которые вели насыщенную городскую жизнь – они растили множество кустов, и
покупали много банок, и, особенно, бутылок с необычной водой. Хозяевами были
тучный мужчина с густой рыжей бородой, обычно одевавшийся в плотную нестиранную
кофту бордового цвета. И его жена, худая хозяйка с черными волосами. Они были
Властителями Края. Иногда, как следует напившись волшебной воды Низких Людей,
Хозяин пускался в магический пляс, словно создавал своим танцем нужный настрой
на будущий летний урожай.

Осенью Хозяева собирали урожай из кустов и цветов, и
продолжали пить волшебную воду. Наверное, они властвовали над этим Краем
всецело, хотя Собака знала, что Пустошь место загадочное, и что одной тропинкой
и одним домом здесь все не ограничивается.

Например, здесь есть такие тропинки, которые
обхожены совершенно другими собаками, иногда они собирались целыми стаями и
уходили куда-то вдаль, ближе к воде, Собака обычно не шла с ними туда, хотя
пересекалась судьбами по пути. У нее не было особой ностальгии по морским
краям, она старалась держаться ближе просторов города «RUSSIA», который все больше с
каждым годом манил ее к себе.

А еще раньше здесь было Королевство Лошадей. Это
одна из разновидностей Пустоши, где в деревянных уличных домах всегда стояли
эти величественные Высшие Собаки. Лошадьми Собака считала всецело существ с
высшим разумом, состояние которых недоступно для понимания. Она всегда выделяла
их сдержанными и особенно собранными, наверное, их разум настолько сильно
занят, что они не могут себе позволить стелиться перед всеми подряд, ложиться
на спину и выпрашивать еду, и Собака знала это.

НОЧЬ ДЛИНОЙ В СОБАЧЬЮ
ВЕЧНОСТЬ

Последнее время сильные морозы дали о себе знать в
полную силу. Сейчас, любуясь и наслаждаясь ими, Собака как следует потянулась
всеми лапами, с наслаждением втянула в себя воздух и с благоговением выдохнула.
Она была на седьмом небе от счастья, и только ей и обитателям первого дома было
известно, почему же.

Уже несколько ночей, посреди глубокой ночи, Собака
подходила к окну и обозревала Низину. Да, сейчас она могла так подумать про мир
снаружи – иногда полезно отложить в сторону свое даже самое лучшее «Собачество»
и посмеяться про себя.

Сейчас Собака на время, посчитала себя Королем
Квадрата. Но только на время. Буквально, на минутку. Собака такое может себе
позволить.

Ведь мороз не вокруг нее, а прямо здесь, сразу за
окном. За этим тонким куском чего-то там. Собака не знала, как оно называется.
Но это стекло сейчас в полной мере выполняло свою функцию – оно защищало Собаку
от морозов.

Эта история началась Однажды. Собака специально
подчеркнула большую букву «О».

Однажды ОН, тот человек с надписью «RUSSIA»,
просто впустил ее вовнутрь двери дома. Стоял лютый мороз, и Собака уже готова
была начать называть себя Собака Лютая – настолько ей было не по себе от
происходящего вокруг.

Небо было космически черное, Собака не знала, что
значит слово «космически» и почему именно оно пришло к ней на ум, эта философия
была Собаке недоступна. Но когда небо было черное, пути назад закрыты, значит
холод ударит в полную силу. Так было и раньше, и до этого Собаке приходилось
ночевать в совершенно других Краях – они со стаями собак перебивались в Мире
Низких Людей – в Пустоши. Там они, как могли, находили укрытие, пока ее
рыжебородый хозяин собирал урожай из волшебной воды.

А сейчас ситуация стала еще более космической. И
Собаке дали шанс – шанс посидеть ночами в подъезде и понаблюдать за морозами
изнутри. Сначала Собака наслаждалась этим. Она забиралась на площадку между
вторым и третьим этажами и через окошко, обрамленное белой рамой, наблюдала за
движением мороза. Только вот в чем была загвоздка – никакого движения не было,
это была просто собачья фигура речи. Зато крупно падал снег и заваливал все
вокруг.

Собака сидела и наслаждалась этим. Как хорошо знать,
что некоторые люди реально заботятся о тебе. Не сказать, чтобы Собака и раньше
голодала. Но теперь у нее есть свой дом.

Как тут кипела жизнь, Собака сейчас все опишет.
Целые ночи она могла просто лежать. Лежать минутами, часами, ночами, и
наслаждаться именно тем, что вокруг ничего не происходит. Привыкнув к уличной
жизни, где повсюду разворачивались разные события, Собака и не знала, что можно
зайти в дом, и там не происходит полное НИЧЕГО. И это было блаженство для
животного.

Первое время Собака лежала на первом этаже, ведь там
были двери дома человека с надписью «RUSSIA», и Собака каждодневно
получала усиленный корм. Затем Собака стала перебираться на второй этаж. Да,
она занимала главенствующее место на площадке между вторым и третьим этажами и
наблюдала за улицей – но затем Собака поняла, зачем смотреть на место, которое
Собака уже сто раз видела. И Собака стала просто лежать на втором этаже, рядом
с дверьми дома того парня, который обожал рисовать такую яркую, красивую
надпись «РИО». И Собака стала целыми ночами обозревать пустоту, раскинув в
стороны лапы. Обозревать ВЕЧНОСТЬ.

Это были очень философские вопросы исключительно
собачьего характера. Ведь что такое Вечность, в глазах животного. И у Собаки
нашелся ответ и на этот вопрос.

Вечность — это Пустота. Возможность лежать,
аккуратно прикрыв глаза от умиления и обозревать каждый миг того, что ты просто
лежишь, и что ничего вокруг не произойдет. Собака знала лишь одно –
периодически мимо нее проходят соседи, даже по ночам, но они нормально
относятся к животному, и порой гладят ее.

Собака впитывала своей черно-коричневой шерстью
каждый миг этой Пустоты. Всю ночь напролет. И это была философия в чистом виде.
Собака не знала, откуда берется снег, она знала, что у нее будет время это
обдумать. Некуда спешить, когда можно как следует поваляться, растянув лапы в
Пустоту. Но одно Собака знала наверняка – откуда бы ни падал снег, сюда он до
Собаки не доберется. Всё и всё, решила Собака, вот так вот!

КОНЕЦ

***
Когда лицо саднит шершавый ветер
И кожу продирает до кости,
Сумей простить того, кого не встретил,
И потому не смог его спасти.

Переживи все зимы Петрограда,
Усыпь дорогу розами ветров,
Пока стенают ветхие фасады
Обветренными стенами домов.

Проснись от ослепительного света,
Преодолей квартирный неуют
И выйди к людям солнечного ветра,
Что песни лебединые поют.

С балкона, по традиции, послушай
Барочные бараки натощак
И собери облупленную душу
В усталый и безрадостный кулак.

***

Гуляю на заброшенном заводе –
На пятки давят чёрные машины,
И голову – не мозг, но что-то вроде –
Чудно дурманит воздух керосинный,
И я брожу пространственным кроссвордом,
Там – корпус Б, за поворотом – О.
Найти бы Г, но знак, должно быть, содран,
И если снизойдёт, то как-нибудь само.

Отсюда не уйти, обратный путь заказан,
Не выберешься прежней – ну так что ж?
Покоцанную кровлю скроет саван,
В разбитое окно устало взглянет бомж.
Невнятными намёками на солнце
Прорежется натянутая серь,
И кто-то сверху шепчет мне: "Дотронься".
Дотронулась – и нет меня теперь.

Одиссея

Иду я домой: темнота опустилась на темя,
А в лужах то светится пыль, то горят фонари –
Сквозь вакуум космоса мёртвые звёзды, как тени,
Мне призрачно шепчут: ещё далеко до зари.

Иду я домой, надо мною сгущаются тучи,
И ноги, и руки мои тяжелы, как металл,
И я, безусловно, хотел бы быть лучшим из лучших,
Но радует, что обещаний я так и не дал.

Иду я домой, где – должно быть – тепло и уютно,
Где каждый любим сантиметр и угол прекрасен,
Но я дохожу до дверей и стою с полминуты;
Ключи не подходят... Я молча иду восвояси.

***
Стылая молодость скомкана в страх –
Наледью скован старик:
Юркий и жгучий, как искры в глазах,
Стал побледневшим и сник.

Высосан, выжжен безжалостно. Впредь
Пользы он не принесёт –
Выплюнут зло на промозглую твердь,
Вкинут в прожорливый рот.

Белый боец спит на белом снегу,
Спит обескровленным сном.
Плюхнулся навзничь в слепую пургу,
Слипся в заснеженный ком.

***
Грушу боксёрскую я не съем –
Лучше пусть светит груша.
Ей бы повеситься, только зачем,
Если не станет лучше:
Свет озарит полумесячный мрак
(Но не зиндан кровати),
Он различит двухнедельный бардак,
Что не придётся кстати.

Лампа продолжит висеть и гореть,
Как ты её ни хули –
В будущем, прошлом, отныне и впредь,
Будто маяк вдали.
Если висеть, то гореть до конца:
Так же гореть, как Бруно.
В этом и видеть свой путь борца,
Если вдруг стало трудно.

Пусть от тоски закоптились реи,
В бурю ковчег несёт –
Станем огнём, побежим быстрее,
Чтобы сгорело всё.
Море затушит огонь, и дымкой
Заволочёт прибой:
Судно – на дно; как свинья-копилка,
Нас поглотит покой.

***
Как бы дожить до того момента,
Чтоб время, лицо спеленав в морщины,
Состарив бегущего дня киноленту,
Мальчика сделало в ней мужчиной?
Сцилла, Харибда? Пока я – между,
Так и несу коромыслом дым,
Всё же храня в глубине надежду
На то, что увижу себя седым.
Когда-нибудь тело моё расплетётся
В отдельные нити моей ДНК,
Исчезнет фотонами, светом солнца,
Который рассеют в себе облака.

Первая строчка вдруг станет последней –
Сирень расцветёт русской сакурой,
На фоне померкнут былые бредни:
С какого взглянуть бы ракурса
На детство с привкусом мукалтина,
Юность эстетства и зрелости нить,
Связавшую всё, что ни есть, воедино –
И то, что, казалось, не соединить?
Всё будет равно незажившей ране,
Какое решение было верным,
Когда Прометей Геростратом станет,
А строчка последняя станет первой.

Офелия, солдат и шарики

Послушная Офелия плыла на восток,
Ей вряд ли бы кто-то помог;
Не важно в конечном итоге,
Что там решили Боги.
Над небом взрывались звёзды,
Их пыль уходила в разгул –
О чём-то жалеть уже поздно,
Да вот не жалеть не могу.

А вот отдельному солдату перестало умирать:
Он вернулся домой и рухнул в кровать
Вавилоно-Пизанскою башней,
И больше не будет, как раньше.
Ему что планеты, что космос –
Абстракция, если не меньше:
Давно не мерещатся грёзы,
И нечем питаться надежде.

> Янур Василиев:
А сегодня я воздушных шариков купил:
Лечу от Кёнигсберга до Курил,
По одному их вручая душам,
Погибшим без выбора и причин,
Чтоб легче летелось им –
Их тоже никто не слушал.
Я отпускаю последний шарик,
Оставив сотню небесных прорех,
И падаю вниз, а после –
Тоже лечу наверх.

⁣⁣Добрый день!Меня зовут Василий Трофимов,я из города
Астрахань. Моя история называется-ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ. Номинация "Драматургия".



В декабре прошлого года, я работал мастером в управляющей
компании и порой объекты которые мне нужно было контролировать по своей работе
иногда были расположены неподалеку от моего дома.И когда так совпадало, то я
ходил в обеденный перерыв домой на обед.

И вот наступил обеденный перерыв,до этого я прошёл все дома
на своем участке,убедился что все работники при деле и засобирался на обед
домой.Как правило мой путь пролегал вдоль набережной небольшой реки,коих в
Астрахани большое множество-и Волга и Кутум,Царев и Кизань-да просто устанешь
перечислять все названия у нашей Волжской Венеции.

Конкретно я шел вдоль набережной Приволжского Затона.Это
такое красивое место в Астрахани,именуемое в простонародье Эллинг.Рядом с
набережной находится красивый православный храм,множество небольших мостиков
через этот затон.Вообщем прогулка в таком месте вызывает приятные эмоции и
ощущения.И чтобы наполнить свои ощущения от этой прогулки, ещё более яркими
эмоциями,я решил послушать музыку в наушниках,погрузившись в свой волшебный
внутренний мир.

И вот я шёл вдоль набережной,слушал приятную музыку-и тут
неожиданно прозвучало смс сообщение.Я подумал-а вдруг что то важное,может по
работе,а может и просто что то важное.Я остановился,достал наушники из
ушей,достал телефон из кармана,открыл мессенджер сообщений-и там была обычная
рассылка от мобильного оператора.Я даже немного разозлился и подумал про
себя-"И стоило ради этого останавливаться,на холоде доставать наушники из
ушей и телефон,выходить из своего чудесного внутреннего мира."

И только я хотел уже продолжить свой путь дальше вдоль этой
набережной,как вдруг я услышал странные звуки доносящиеся из воды.Я находился
не прям рядом с ограждениями набережной и поэтому не мог понять что это
такое,то ли рыба плещется,то ли что?Звук был такой-как некое бултыхание.

Я подошел вплотную к ограждениям набережной и увидел в воде
собаку средних размеров,которая тщетно пыталась выбраться на берег и все
безуспешно,потому что борт бетонной набережной возвышался над водой где то на
полметра.Собака эта была обречена на гибель,она лишь пыталась хоть как то плыть
вдоль бетонного борта этой набережной и просто хоть как то держать голову над
поверхностью воды.Она не скулила,не кричала,а лишь как то обреченно плыла вдоль
борта.

Зрелище это было конечно крайне грустное и было понятно что
продержаться так она сможет не долго.

Я понял что никак не могу её оставить в таком положении и
надо её как то срочно спасать.Усугублялась ситуация эта и тем,что все это было
в декабре,и купаться в тот день в леденой воде я как то не планировал.

Я начал срочно что то думать,как её вытащить?Накинуть ей
ремень на шею и так её вытащить?Нет-дурацкая идея.Но как,как её вытащить?

Нет-надо действовать более решительно,иначе собака
погибнет.Я перелез через ограждение этой набережной,это было металлическое
ограждение,высотой где то метра полтора.Когда перелез,я оказался на тонком
бетонном бортике,сантиметров может тридцать-и подумал-"Самому бы не
улететь в эту воду".Присел на корточки с большим трудом,на этой узкой
полоске бетона,схватился левой рукой за ограждение,а правой рукой потянулся за
этой собакой.

Тянусь,тянусь за ней и никак не могу её ухватить,достать
рукой.Думаю-"Да чтож такое,давай уже дотянись в конце концов!"И вот
как то уже прям собравшись внутренне изо всех сил,я все таки ухватил её за
холку и вытащил из воды,перекинул её через ограждение и сам тоже перелез назад
на набережную.

Собака была сильно измучена долгим прибыванием в воде,она
буквально падала от усталости и дрожала от холода.Вид у неё был настолько
жалостливый,что я взрослый мужчина,чуть не прослезился.Я присел с ней
рядом,начал гладить по голове её,успокаивать,приговаривая-"Дружок всё
хорошо,ты в безопасности."Я пригляделся к этой собаке-это был чёрный
спаниель,очень доверчивый к человеку,с приятными,большими глазами,но глаза эти
были очень грустные.

И вдруг меня как молния поразила мысль!"Так я же видел
эту собаку в своём частном секторе,у своих соседей!Наверняка она у них пропала
и они её ищут!"

И я отправился к ним домой вместе с этим бедолагой
спаниелем.Он очень доверчиво плелся за мной,а я подбадривал его-"Ну же
дружок,идём,тебя заждались дома твои хозяева,они просто с ума сойдут когда
увидят своего красавчика!"

И вот наконец мы пришли к дому моих соседей,пёс уже радостно
вилял хвостом и я позвонил к ним в дверь.На порог вышел отец семейства.И я
просто обалдел от реакции,на возвращение своего пса домой у этого мужчины.Он
так радовался!Он плакал!Большой взрослый дядька плакал!

Он начал кричать-"Марина,Серёжа-идите быстрей сюда-наш
милый Чак нашёлся!"На его крики выбежали его жена и сын лет десяти.Какой
же это был восторг видеть сияющие от счастья их глаза!Мальчик Серёжа просто
обнял своего любимца и всё никак не хотел от себя его отпускать.Это было так
трогательно,что я сам просто уже не смог сдерживать слёз.

И я сказал Серёже,с улыбкой-"Не теряй больше своего
друга!

И мальчишка мне ответил-"Я обещаю,никогда не потеряю
своего лучшего друга!"



Прошло время,где то месяцев 9-10 после всей той истории,была
осень и вдруг я случайно увидел в электронный почте конкурс от мобильного
оператора.И подумал,а ведь именно смс тогда меня и как бы принудила вытащить
наушники из ушей и услышать то самое бултыхание в воде,если бы не то смс,я бы
просто прошёл мимо этого места,и все закончилось не так хорошо в этой истории.И
я отправил эту историю на конкурс от этого мобильного оператора,где пройдя
много стадий и даже съёмок на камеру,где я рассказываю эту историю-дошёл до
финала этого конкурса,где и благополучно и занял 3 место,со всех историй по
России,коих кстати которых было около 5000 историй.По мотивам пяти финалистов
даже была поставлена театральная постановка,но это уже другая история...

⁣⁣А где-то играли Шопена...
Лина Дражина
За окнами выла сирена,
Под окнами свора собак
Бежала, как будто из плена…
Из рук моих выпал черпак.

А дождь барабанил по окнам,
По крышам домов, по зонтам
Людей, что сегодня намокнув,
Поверили, вдруг, новостям.

А в ленте тревожные сводки:
На линии фронта бои,
Нас бьют по чужой наводке…
Но мы свой Донбасс отстоим.

За окнами дождь, непогода,
И сердце сжималось в груди,
Не ждали такого исхода,
Не знали, что ждёт впереди.

А впереди – обострение,
Тревога и боль за Донбасс,
Не боевые учения…
Война, вдруг опять началась…

За окнами выла сирена,
За стенкой ребёнок рыдал,
А где-то играли Шопена…
Народ из страны уезжал…


8 Марта
Лина Дражина
А сегодня не до радости
И хоть к нам пришла весна,
В мире очень мало святости,
По земле ползёт война…

Снег сошёл, цветут подснежники,
На душе печаль и грусть
И гремит война по-прежнему,
А на сердце тяжкий груз.

И тревога чёрным вороном
Накрывает всё крылом
И летит пустынным городом…
Сердце плачет, в горле ком.

Мне сегодня не до радости
Ведь в краю родном война,
В мире много зла и подлости…
А за окнами весна…

И вновь...
Лина Дражина
И вновь комок подкатывает к горлу,
А каждый взрыв на части душу рвёт,
А я опять до блеска окна тёрла,
Потом на хлеб намазывала мёд.
Всё это снова нервы расшалились,
Пытаюсь чем-то я себя занять,
Смотрю дурацкие я водевили
И стресс пытаюсь рифмою замять.
Вчера опять соседа хоронили,
Совсем мальчишка, только начал жить…
А во дворе, на клумбе много лилий…
Как больно маме сына хоронить…
Опять волна накатывает страхом,
Над домом пролетел ещё снаряд,
Я мимо кружки насыпаю сахар,
И от окна, не отвожу свой, взгляд.
А иногда накатывают слёзы,
Когда плохие вести от друзей,
Когда за окнами гремят не грозы,
Когда не спишь ты несколько ночей.
Два дня назад похоронили друга,
Жена осталась, двое дочерей,
И с ним пришла проститься вся округа…
Как страшно горе жён и матерей…
Затем ко мне бессонница приходит,
Себя собрать до кучи не могу
И телефон молчит, опять подводит…
А над Донецком сбили Точку У…
Есть снова жертвы, раненые, дети…
Макеевка и Горловка скорбят…
И вновь кричат и плачут все соцсети-
Людей Донбасса нелюди бомбят.
Вновь тишина… она меня пугает,
А за окном колышется рассвет
И напряженье ночи снова тает…
И снова зависает интернет…

Мой блокнот стихов
Лина Дражина
А в моём блокноте нет уж места,
Строчки все заполнила война…
Девушка, что стать могла невестой,
Жизни была напрочь лишена…

Тень войны, а в горле нет уж крика,
Слово к слову и опять беда…
Девочка, что звали Вероника,
До родного дома не дошла…

Строчка к строчке на листы ложится,
Почерк дрогнул, снова артобстрел…
Где оно на сей раз приземлится?..
А на печке чайник закипел…

Ветерок листнул одну страницу,
Строчка не дописана внизу…
Двух детей, что привезли в больницу…
Нет их больше… я утру слезу…

На страницах - чёрное на белом,
Я пишу за словом слово, в ряд…
Паренёк закрыл собою смело,
Женщину, когда летел снаряд…

На другой странице два куплета,
Дописать их не смогла вчера…
Точка «У» лишила ног соседа…
Окна выбиты… в стене дыра…

Не могу писать, душа задета,
Слёзы душат, в горле снова стон…
Провели в последний путь поэта…
А над храмом колокольный звон…

Колокольный звон по всем погибшим,
Души, чьи взметнулись в небеса,
Журавлиным клином к небу взмыли,
Только задержались голоса…

Презентация
Лина Дражина
У меня сегодня презентация,
Тема в ней затронута одна:
Назовите мне ассоциации
К слову - город, холод и война.

К слову город подошли – новации,
Мегаполис, родина, народ,
В лютый холод - на ветвях вибрации,
Дрожь по телу, шуба, гололёд,

А война – убийство, дислокации,
Не мираж, а смерть родных, детей,
Танки, поезда, эвакуации,
Смерть солдат и горе матерей…

Если в мире столько информации,
В странах, городах и деревнях,
От чего же зло и деградация,
В молодых неопытных умах?

Может, мы изменим декорации,
И напишем – жизнь, победа, мир,
Родина, страна, цивилизация,
Нет – войне! - объявим мы в эфир.

Буду проводить я презентации
Лишь по темам: счастье, мир и май,
Подберу к словам ассоциации:
Дети, Родина, любимый край!

⁣Вероника Воронина
КРАЙ ЗЕМЛИ, ГДЕ ГУСИ ГОВОРЯТ С УШЕДШИМИ
Третий день что-то неясное тяготило и беспокоило. Словно неладное уже случилось, но еще не узнано.
А потом мне приснился дед-помор. Я наконец-то приехала к нему в гости в деревню под Архангельском, в которой не была со смерти бабушки. Встреча наша полнилась радостью и печалью. Дед обнял меня, щекоча бородой, и я чувствовала привычный запах моря и табака.
Мы были на его карбасе. Большая лодка покачивалась под ногами. Долго плыли сквозь туман. У руля сидел незнакомый молчаливый старик. В вязаной рубахе, портах и бахилах с длинными голенищами он выглядел выходцем из далекого прошлого.
— Товарищ мой, вож корабельный, — представил его дед. — По-вашему лоцман.
Я поздоровалась.
— И ты путем-дорогой здрава будь, — ответил он.
Туманная дымка на море становилась гуще. Мелкие капли мороси оседали на одежде. Убаюкивающе плескалась вода. Где-то в вышине кричали гуси.
— Не в Гусину ли Землю подалися? — сказал дед.
— Не иначе, — кивнул вож.
— Я знаю, — оживилась я. — Это полуостров в Архангельской области.
Дед фыркнул.
— Много ты понимаешь, дитя! Та Гусиная земля это одна, тутошняя. А эта совсем другая — тамошняя.
— Что за тамошняя земля?
— А вот что! — Дед продолжил, как песню запел. — Поморам Студёно море испокон веку кормилец и поилец, начало и конец. Неогляден простор морской. Есть дальний северный край, что зовется Гусиной Землей — туда уходят души хоробрых и добрых людей. Туда прилетают гуси, чтобы говорить с ушедшими. И доставлять о них весточки живым.
— То есть это поморский рай такой, а гуси — ангельская почта?
— Дурёха ты! — беззлобно сказал дед.
— Как думаешь, баба Нина там сейчас?
— Там, — уверенно и спокойно ответил дед. — Где еще ей быть родимой?
Мы все плыли и плыли. Сложно было представить, как старики ориентировались в таком тумане. Будто услышав мои мысли, дед проговорил:
— Хмаря такая, точно Варлаам жену везет.
— Что?
— Присловье такое, дитя, когда густой туман сходит.
— И куда Варлаам везет жену?
— Попотчую тебя былиной-стариной. То наш — сталбыть, и твой — поморский святой, покровитель мореходов. Вот послушай-ко что раньше люди говорили…
Отец Варлаам родился в Керети, на Лопском берегу, был настоятелем в Коле. Жил там в мире и любви со своей хозяюшкой, был добрым пастырем прихожанам. Как-то изгнал беса с Абрам-мыса. Да бес тот, уходя, проклял его. Пришла беда. Сказывают, будто хозяйка Варлаама бесноваться стала, он пытался изгнать нечистого да и убил ее нечаянно.
Дед помолчал.
— И так сокрушен был Варлаам этим деянием, что сам себя наказал непомерно: плавать по морю с гробом убиенной доколе тело не истлеет, моля Бога об отпущении греха. — Дед раскуривал трубку. — Быстро срядился Варлаам и отворил паруса. Путь его лежал от Керети до Колы и обратно. Так сокрушалось сердце его, что путь этот был всегда против обуревания, через непогоду. Посему присловье бытует: "Пошел, как Варлаам против ветра". Много лет он скитался, покуда не искупил грех и не вымолил у Бога прощения. Кой-кто сказывает: и доныне карбас тот плавает. Будто подвластны Варлааму ветра и туманы, — проговорил дед со значением. — Отсюда давношное поверье: коль сгущается марево, то Варламьева лодья подходит.
Дед продолжил совсем тихо, после долгой паузы.
— В моем детстве старики баяли: Варлаам пособляет дорогу найти и живым и тем, кого море взяло. Одним домой, другим на тот свет. — Поблизости снова прокричали гуси. Старый помор кивнул в ту сторону. — Знамо, в Гусиную Землю. Деды так сказывали.
— Ты в это веришь? — спросила я.
— Нешто не верить! — ответил он. — Наше море-то Студёное уж больно норовисто да переменчиво. Тут иначе не скажешь: кто в море не плавал, Богу не молился.
Мы плыли еще какое-то время прежде, чем белесое марево стало постепенно рассеиваться. Сквозь прорехи уже открывалось небо. Вож сказал:
— Уже близко.
Дед вдруг заторопился.
— На-ко, смотри-ко, дитя, что у меня тебе припасено.
И осторожно вынул из-за пазухи сверток.
Я развернула его и залюбовалась. Там была деревянная поморская птица. Та, которую подвешивают под потолком на счастье. Длинной шеей и изящно выточенным корпусом фигурка походила на звонкую да ладную летучую ладью с ажурными крыльями-парусами. Птица-ладья!
— Для тебя сделал.
Как я любила этих птиц в детстве! Казалось, подбрось, и взлетят, трепеща крыльями. Но они были слишком хрупкими для моих пальцев. Так что мне позволялось лишь смотреть, как они кружились под потолком от легчайшего ветерка.
— Спасибо, дед!
— Здоровья тебе на всех ветрах!
Он обнял меня, снова уколов щеку бородой.
— Ты что, прощаешься?
Дед не ответил. Туман продолжал расходиться. Неясно проявлялся берег.
— Где это мы?
На показавшемся берегу сквозь белые клочья проступала фигура пожилой женщины.
— Ой, неужто это…?
— Негоже тебе туда смотреть! — прикрикнул вож. Я отвернулась без возражений.
— Теперь пойду, — вымолвил дед и, не дожидаясь, пока лодка подплывет ближе, прыгнул за борт и поплыл. Вож разворачивал карбас прочь от берега…

Под утро меня разбудили непривычные для города звуки — крики пролетающих диких гусей. Они звучали как прощание и благословение.
Тревожное ожидание беды растворилось. Я лежала, нежась в остатках сна.
Лишь долгую минуту спустя до сознания дошло: у меня никогда не было деда-помора!
За окном начинало светлеть. В высоком небе плыли громады облачных птиц-кораблей. Они неслись к северу на всех парусах.

⁣СОН НА ЯВУ

***

Из
родительского дома Поликарп Поликарпович уехал худым и мечтательным молодым
человеком 20-ти лет от роду после полученного домашнего образования, которое
дала ему его мать. Вооруженный знаниями и напутствиями своего отца, отправился
он в Воронеж сделать карьеру и дослужиться до великих чинов.

А пока
Поликарп Поликарпович был коллежским регистратором, т.е. чином небольшим, но
весьма доходным, потому что на его холостяцкую жизнь ему вполне хватало его
жалованья в 37 рублей 50 копеек. Служил Поликарп Поликарпович вполне
удовлетворительно, но без усердия, потому как очень быстро понял, что с его
домашним образованием далеко не пробиться, а учиться он охоты не имел. Многими
товарищами обзавестись ему не удалось, но всё-таки некоторых своих сослуживцев
он выделял и считал людьми достойными быть его внимания более остальных. Отношения
с прочими имел приятные и располагающие к общению на темы простые, житейские.

В один
день Поликарп Поликарпович вернулся после службы гораздо позднее обычного.
Настроение его было приподнятым из-за выпитого шампанского по случаю именин
Семёна Матвеевича – достойнейшего из сослуживцев. Шампанское было отвратным, но
хорошего шампанского Поликарпу Поликарповичу пивать не довелось за его ещё
молодую, но уже намекающую на увядание жизнь 33-летнего мелкого чиновника.

На
именинах Поликарп Поликарпович был как никогда остроумен и разговорчив.
Обстановка и компания очень к этому располагали: в небольшой квартирке Семёна
Матвеевича собрались самые близкие и только молодые люди, в их числе
присутствовала и сестрица Семёна Матвеевича – Полина Матвеевна. Она была уже не
очень юной – двадцать двух лет от роду, но прелестной девушкой. Она внимательно
слушала всё, о чем говорил Поликарп Поликарпович, и мило улыбалась, когда он
шутил. Полине Матвеевне давно пора было выходить замуж, но претендент на руку и
сердце этой молодой хорошенькой особы всё не находился. Поэтому Семён Матвеевич
старался выводить свою сестрицу на прогулки, ходить с нею в театр и устраивать
небольшие праздники с гостями в надежде, что найдётся для неё счастливая и
выгодная партия. В общем-то, весь вечер Поликарп Поликарпович и Полина
Матвеевна были центром внимания всей компании,
чему Поликарп Поликарпович был несомненно рад.

После
выпитого шампанского под недорогие закуски, состоящие из солёных огурчиков и
небольших пирожков с капустой, гости стали расходиться. Поликарп Поликарпович
также раскланялся. Дорогой домой он всё думал о Полине Матвеевне. Про себя он
позволял себе называть её запросто – Полиной. Он думал о том, как она улыбалась
ему и при этом каждый раз заливалась румянцем, о том, как прелестны её ручки,
как грациозна её походка, и вообще он думал только о ней.

Дома его
встретил Сенька, который был и лакеем, и экономкой, и кухаркой, и верным другом
и помощником в одном своём неказистом лице. Сенька был годов на 15-20 старше, и
сколько помнил сам Поликарп Поликарпович себя самого, столько и Сенька был
рядом с ним, ещё с родительского дома.

- Я уж и
волноваться начал было. Где ж вы это, голубчик, так гуляли? – причитал Сенька,
помогая Поликарпу Поликарповичу раздеваться в маленькой прихожей.

- Какая
тебе разница, Сенька? Пришёл я! Жив, здоров!.. И довоооолен! – радостно и
излишне громко, нараспев ответил он Сеньке.

- Вот
тебе новость! И спросить нельзя! А коли что случится? Что я вашим родителям
говорить-то стану? – застонал Сенька.

- В
порядке всё у меня!.... Даже боле того! – задумчиво и уже слегка раздражительно
протянул Поликарп Поликарпович.

-
Ужинать извольте! Сейчас только поспели щи! Как вы любите! – шумел уже из
крохотной кухоньки Сенька.

- Нет!
Не голоден! Не до того мне! – отрезал Поликарп Поликарпович и быстрым шагом
отправился в свою спаленку, которая служила ему и кабинетом.

Сенька
ещё долго кряхтел и стонал о том, что кушать нужно, что маменька бы очень
переживала, ежели знала, и ещё о чём-то. Он специально ходил без дела под дверью
и прислушивался к звукам из спальни. Никогда такого не случалось в их жизни –
что бы ужин был не съеден!

А Поликарп
Поликарпович весь вечер не мог найти себе места. Он ходил из угла в угол по
своей комнате, о чём-то непрестанно думал. Потом вдруг останавливался, прикладывал
руку к подбородку и, улыбнувшись, снова начинал ходить туда-сюда без устали.
Всё же к полуночи он прилёг, не раздевшись и не расправив постель, свесив ноги
на пол.



***

На улице
было уже холодно, но Поликарп Поликарпович не спешил домой. Укутавшись в
старенькое пальто, он бродил по бульвару в трёх кварталах от дома. Мысли его
были безрадостны. Вот уже 5 лет он женат на прелестной Полине Матвеевне,
которая за это время слегка поправилась и подурнела, но была заботлива и нежна
к нему и их сыну Матвею. Хотя ласкова она была не ко всем. Вот уже 4 года, как
Сенька был отправлен назад к родителям.

«Вот чем
он ей помешал? - думал Поликарп Поликарпович, ёжась от ветра, - Ну, чем?. Ну,
нужна была комнатка для Матюши. Но могли бы они и вместе с Сенькой поселиться.
Досмотр был бы лучше. Ну, прокормить Сеньку дорого, но ведь Сенька-то, как
голубь клевал за столом, да и рыбку ловил к ужину иногда – тоже доход!». Такие
размышления иногда накатывали на Поликарпа Поликарповича в последнее время.
Особенно часто это происходило в дни получения жалованья.

Замёрзнув
окончательно, Поликарп Поликарпович направился домой. Дома его встретила Полина
Матвеевна в ситцевом, когда-то нарядном платье и белокурый худощавый Матюша.

-
Дорогой, ну где ты так долго гулял? Мы с Матвеем Поликарповичем тебя заждались!
Уж и щи поспели. Щи сегодня чудесные! Как ты любишь! Не хуже тех, что подавали
у твоих родителей в прошлом году на именинах матушки твоей. Ну, проходи скорее!
– Полина суетилась и быстро накрывала на стол, Матюша уже сидел за столом с
ложкой в руке.

- Иду-иду…
- невесело ответил Поликарп Поликарпович, - жалованье получил сегодня.

- Ох.
Это кстати! У Матюши совсем расклеились ботиночки! И хозяйка заходила уже три
раза – просит расплатиться за квартиру…. - Полина быстро перечисляла куда ещё и
сколько нужно заплатить, а Поликарп Поликарпович загрустил ещё больше.

«Когда
же я мог поверить, что семейная жизнь полна радостей? Совсем это не так! Нет.
Жена у меня чудесная, заботливая, но совсем без гроша. Сын у нас тоже замечательный,
смышлёный, но сколько же нужно денег, что бы его выучить и отправить в самостоятельную
жизнь? А ежели ещё детки будут?...» - так угрюмо размышлял Поликарп
Поликарпович за ужином. Щи, как и всегда, были пустые, и Поликарп Поликарпович
знал, что очень скоро снова захочется есть. Но другой еды в доме у них давно не
было. Только каша Матюшина, да и та на воде. От этого становилось ещё
тоскливей…

После
ужина Полина Матвеевна села за шитьё и подробно рассказывала о том, как прошёл
её день. Поликарп Поликарпович в той же
комнате сел читать газету и совершенно её не слушал прежде всего потому, что
дела его супруги были одинаковы изо дня в день и он наперёд знал всё, что она
ему расскажет. Впрочем, газету Поликарп Поликарпович тоже не читал, газета была
от 13 марта сего года, а на дворе уже был октябрь, и газету эту он прочитал уже
много раз и знал её наизусть. Поликарп Поликарпович грустил.

Вдруг
раздался сильный хлопок!



***

- Поликарп
Поликарпович! Да что ж это? Окно нараспашку! Эх, сквозняк-то какой, – причитал
Сенька, забежав в комнату и неловко закрывая окно.

- Сенька!
Ты ли это? Как ты здесь оказался? Ну, как же я рад тебя видеть! – вскочил
Поликарп Поликарпович и кинулся обнимать смущённого Сеньку, - Совсем не
изменился! Вот, чёрт старый!

- Да что
ж ты, Поликарп Поликарпович! Господь с тобой! Ну, что со мной за ночь сделается-то?
– бормотал Сенька.

Поликарп
Поликарпович отодвинул от себя Сеньку и осмотрелся. «Да, мне приснилось всё
это! И Полина Матвеевна в ситцевом платье, и газета, и щи пустые… Какое
счастье!»

Чуть
позже, позавтракав и бодро шагая на службу, Поликарп Поликарпович размышлял о Семёне
Матвеевиче: «Ведь это какую жизнь он для меня хотел? И щи пустые!!!! Нет. Не
бывать этому! И Полина Матвеевна! Коварная! Улыбалась мне! Вот семейство какое!
Того и гляди облапошат! Даже не посмотрю и слова не скажу за целый день Семёну
этому Матвеевичу! И вечером газету куплю! Сегодняшнюю!».

⁣Петушок

Звонкий голос поутру

Вдруг нарушил тишину.

Песня петушка слышна:

Время кончилось для сна!

Если ленишься - отбой.

Если с утренней зарёй

Новый день начать готов,

Будешь весел и здоров,

Телом и душою чист!

Про-сы-пай-ся! День лучист!



Снеговик

Помню детские забавы:

Санки, лыжи, белый снег,

Шумные детей оравы

И весёлый звонкий смех.

Снежные шары катали,

Чтобы вырос снеговик.

Помню, как его собрали-

Это был счастливый миг!

Руки -ветки, нос-морковка

И ведро на голове.

Нарисованной улыбкой

Мило улыбался мне.

Во дворе у нас зимою

Долго снеговик стоял.

И, как сторож, он с метлою

Сон наш детский охранял.

Взрослая, стою у дома,

Снега много во дворе.

Где ты, снеговик знакомый?

Без тебя так грустно мне…

Как мне снова захотелось

Радость детства испытать -

Я стоять уже не в силах,

Не могу себя сдержать…

Вот уже стоит с метлою

Снеговик - мой оберег.

Всех приветствует у входа

Добрый снежный человек.



***

Десять лет. Полёт нормальный.

Жизнь идет. Путь оптимальный.

Дел так много у меня -

Не хватает даже дня:

Танцы, ролики, вязанье,

Вышивка, ремонт, свиданье,

И английский посещаю,

И цветы я поливаю,

И в спортзале разминаюсь,

Бодифлексом занимаюсь.

Жизнь спешит. Путь оптимальный.

Десять лет. Полёт нормальный.

"⁣КоЛидор"
Монопьеса (в сокращении)

На сцене Женщина средних лет, в одном из кризисных периодов. А кризис, как известно, в женской судьбе может быть абсолютно в любом возрасте.

Сцена напоминает кабинет психолога, хотя может быть абсолютно абстрактным пространством. Кроме главной героини на сцене может быть
столько персонажей, сколько их допустит воображение режиссёра.

⁣
Сеанс четвёртый

Нет, про колидор я больше не буду. Я вам не сериал пересказываю, чтобы с того же места, на котором закончилась предыдущая серия… И я не компьютер, чтобы можно было на паузу поставить. У вас много пациентов, я понимаю. Но про колидор я больше не буду. (Пауза.) Сегодня я расскажу про Эльвиру. (Пауза.) Какая же она была красивая! Какие оборочки на платье! Какие туфельки с бантиками! А глаза? А волосы? Всё, как настоящее! Вот-вот заговорит… Я так на неё восхищённо смотрела. Мы с бабушкой часто ходили в магазин, как в музей – смотреть. Там много чего было красивого. Но Эльвиры раньше не было. А в этот раз, про который я рассказываю, я как увидела, замерла, даже, наверное, рот открыла.
Там такая приветливая продавщица, она заметила, куда я смотрю и ласково
предложила: – Показать?

А бабушка испуганно стала отказываться – Нет-нет! Не надо, это слишком дорогая вещь.
– Да! Да! Казать! Хочу!!! Хочу!!! – Это я.
Продавщица достала куклу с витринной полки и аккуратно её наклонила. Красавица томно опустила веки с пушистыми ресницами и мелодично пропела «ма-а-ма-а». Ах, как красиво пропела!!! «Ма-а-ма»…
У меня дома были куклы, я с ними часто играла. Одну звали Наташа, другую Ира, третью просто Кукла. А почему я ей не дала имени?.. А… так эта кукла была просто пупс, и не понятно какого пола, а как можно дать имя, если не знаешь, кто у тебя, мальчик или девочка. Хотя ведь можно была назвать Саша или Женя?.. Почему я тогда не сообразила? Гм… Наверное, думала, что малыш подрастёт, я пойму его половую принадлежность и тогда уже назову. Но все мои куклы ни в какое сравнение не шли с этой… принцессой! У Иры и Наташи вместо волос было что-то мочалкообразное, глаза нарисованные, вместо «ма-ма» они жалобно скрипели невразумительное «и-игд», а вместо платья у Иры был кусок бабушкиного халата. А у Наташи была магазинная одёжка, но из ткани, очень
похожей на бабушкин халат.
А продавщица тем временем поправила кукле волосы, повертела её в руках, оборки на платье заколыхались.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Это не для нас… – Бабушке кукла почему-то не нравилась.
– Очень хорошая кукла, немецкая, их совсем немного привезли.
Я погладила кружевную юбочку игрушечной модницы, я правда помню это ощущение восторга. Ну как бабушке может не нравится это чудо?! Затаив дыхание от предчувствия счастья, я перевела горящие глаза на бабушку.
– Ну… Может быть, потом… На день рождения…
– Берите сейчас! Расхватают! Потом не будет.
Я почувствовала, что идут переговоры, и что неземное чудо может стать моим, я просто опьянела от восторга, и, осмелев, потянулась к самозакрывающимся волшебным глазам. Но продавщица отодвинула куклу, – Осторожнее, можешь поломать. Вещь действительно не дешёвая.
– Хо-чу-у! – У меня от волнения губы пересохли… Я так хорошо помню, как это было… Надо же, ведь сколько лет прошло… (Пауза.) Можно, воды? А то правда пересохли, как тогда (Смущенно улыбается, пьёт.) Я вдруг поняла, что именно о такой кукле всегда мечтала. Видела её во сне. Ждала и надеялась на эту встречу. Я назову её Эльвира. И буду с ней дружить. Я сама буду стараться стать похожей на неё, буду такой же красивой… Мы вместе станем рассматривать картинки в книжках и смотреть на прохожих в окно. Я расскажу Эльвире про все свои игрушки, и про всех бабушек-тёть-соседок, и про все свои секреты, и нам вдвоём совсем не будет скучно и страшно, пока бабушка вечно на кухне, а папа с мамой всегда на работе.
Эльвира совсем как живая, она не просто кукла, она – самая настоящая подружка. А потом мы пойдём в гости ко всем бабушкам-тётям-соседкам, и каждую в отдельности я познакомлю со своей Эльвирой. А если какая соседка вдруг начнёт ругаться, то это тоже будет теперь не страшно, ведь я буду не одна, у меня будет самый лучший, самый близкий, самый любимый друг – красавица Эльвира! И ночью Эльвира будет спать в моей кроватке,
и ей будет не страшно засыпать и просыпаться. А если она ночью проснётся,
я её покачаю.
(Задумчиво качает воображаемую куклу.)
– Берите сейчас, смотрите, как внучке нравится, как глазки сверкают! – Это продавщица.
А что тогда ответила бабушка? Сейчас вспомню… бабушка стала такая грустная… И сказала:
– Да, глазками сверкать, это она умеет.
Именно так. Да, мне и потом часто говорили, что у меня глаза светятся, горят… Я не хвастаюсь, просто так говорили… Раньше. Сейчас уже, наверное, нет… или бывает? Вы не обращали внимание?.. А вот у вас
иногда загораются… Или блестят, я в прошлый раз вам говорила. Загораются и светятся, или блестят, не знаю, как правильнее про глаза сказать… Да, у вас вот это самое. Особенно, когда вы говорите, что время истекло, и мне пора заканчивать… Вы, наверное, представляете, что, сейчас
будет перерыв, и вы выпьете чашечку кофе… Или что вам сейчас позвонит… или хоть сообщение пришлёт… Кто? Ну, этого я не знаю, это вы должны знать, чьего звонка вы ждёте. Я же вижу, вы всё время на айфон смотрите, он на вибро режиме стоит, и вы дёргаетесь от каждого шороха, вдруг сообщение… Да вы не мучайтесь. Мы можем сегодня пораньше закончить, я
вам за час заплачу, как обычно. Или давайте про вас поговорим, о том, о чём
вам сейчас хочется. А то ведь целыми днями про чужие проблемы слушать, так и с ума сойти можно. Опасная у вас профессия… Давайте, говорите, а я буду слушать и понимающе кивать. А?.. Врачебная этика. Ну да. Условия игры. Ладно. Тогда давайте просто помолчим. Смотрите на свой айфон. А я на вас посмотрю. И помолчим.

⁣Сеанс пятый
Да, я решила дорассказать ту историю про Эльвиру. В прошлый раз не вы меня прервали, а я сама, по собственному желанию. А это совсем другое дело. Так что… продолжим. Хотя я не уверена, что мне хочется об этом рассказывать… Вы, когда говорили, нужны воспоминания «из раннего», вы обратили внимания… Это ведь не случайно, что так похоже звучит «из раннего» – «изранено»… Рано и рана… корень один! Вы то, наверное, давно об этом знаете? Да?.. А я вот только открыла. Ладно, продолжим.
Вы помните, на чём мы остановились?.. Краткое содержание предыдущей серии не нужно?..
Так вот, продавщица сказала, сколько стоит эта моя мечта – кукла Эльвира. Названная цифра ничего не значила для меня, но бабушка побледнела. Или даже позеленела, схватила меня за руку и, ничего не говоря, потянула к выходу. А продавщица, пожала плечами, наклонила Эльвиру ещё раз, извлекая на свет песенное «ма-ма». Затем поправила и без того идеальные кукольные локоны и развернулась вместе с игрушкой к витринной полке.
И тут я поняла, что меня хотят разлучить с только что обретённым лучшим другом.
– Не-е-ет! – Я вырвалась из бабушкиных рук и бросилась обратно.
А другая продавщица в этот момент показывала рыжеволосому мальчику пожарную машину, и недовольно заметила
– Какая невоспитанная девочка.
Вот опять, как в истории про торт, опять меня назвали невоспитанной. Но в тот момент я об этом не думала, я орала
– Нет! Пожа-аста! Не уходи! – Я прилипла к прилавку, и честно старалась не заплакать, но губы дрожали, в животе горячим острым спазмом шевелился страх. Страх потери.
Продавщица с куклой вздрогнула от моего крика, обернулась, застыла… ещё раз посмотрела на меня, на бабушку, поняла, что покупка всё же не состоится, и поставила Эльвиру на место. А бабушка что-то вкрадчиво стала нашёптывать и пыталась оттянуть меня от прилавка.
Женщина говорит, изображая то девочку, то бабушку.
– Пойдём посмотрим другие игрушки в другом отделе, там мишка и зайчик, и мы вообще не собирались ничего покупать, мы же сразу договорились только смотреть. А договор дороже денег…
– Ни хочу мишку, хочу Элвилу!
– Ну ты же мне обещала ничего не выпрашивать!
Конечно, обещала, да, я и не выпрашивала: ни мишку, ни зайчика, ни ведёрко с лопаткой и формочками, ни яркие кубики со сказочными героями, ни даже переводные картинки, но… Эльвира... это совсем другое! Это не просто игрушка! Это… друг… ну разве можно сравнивать! Я не могу отсюда уйти без Эльвиры…
Кукла смотрела с полки своими безмятежными голубыми глазами, и, казалось, всё понимала. Мне даже почудилось, что Эльвира тоже не хочет расставаться.
– Ну пойдём же! Хватит. – Бабушка обхватила меня за талию и постаралась оттащить.
– Нет! Нет! Нет! – Я стала топать ногами, а руками ухватилась за край прилавка.
– Какая капризная нехорошая девочка!
Пауза.
Можно ещё воды?.. Спасибо. Про нехорошую девочку это продавщица с пожарной машиной подтвердила свой диагноз и добавила: Таким плохим детям вообще никто ничего дарить не будет!
И в этот момент она как раз упаковала машину и отдала её рыжему мальчику.
- Пожа-аста, пожа-аста, пожа-аста… – Как заклинание твердила я волшебное слово. (Пауза.)
Что?.. Нет, воды больше не надо. Со мной всё в порядке…
Там на полке было много кукол. Они все были разные, и все красивее Иры и Наташи, но они не имели никакого значения. Я на них много раз любовалась, и, наверное, хотела какую-то из них себе, но всегда уходила спокойно, когда бабушка объясняла, что это купить сейчас нельзя. Все те куклы были красивые, но только Эльвира – совсем другое.
Пауза.
– Да уведите же этого ребёнка, она сейчас витрину разобьёт.
– А какой пример другим детям… Ай-яй-яй…
– Безобразие! Совсем не умеют детей воспитывать…
Осуждающие голоса из собирающейся вокруг толпы заставили бабушку дёрнуть сильнее, острый край стеклянного прилавка впился в ладони. Было очень больно, но я не отцепилась. Лицо Эльвиры стало таким родным за те несколько мгновений, пока я фантазировала, как хорошо будет вместе в долгие-долгие часы одиночества, когда все взрослые заняты своими делами. Я была уверена, что Эльвира в глубине своей кукольной души тоже плачет, но она, Эльвира, хорошая, не капризная и воспитанная, настоящая принцесса, поэтому в отличие от меня она не плачет и не кричит, а страдает молча.
Пауза.
– Какой ужас, да таких детей пороть надо … – Раздалось из толпы.
– Смотри, какая упрямая, уже кровь на руках, а всё держится… – Ахнул кто-то.
– Милицию надо вызвать…
– Ну а что вы хотите, еврейское отродье…
Пауза.
На последнюю реплику бабушка замерла, напряглась. И вдруг со всех сил ударила меня по попе. Никогда раньше она этого не делала. Мама иногда шлёпала, но не больно, и, конечно, только дома, не на людях. А бабушка… Никогда… Бабушка всегда защищала и выгораживала, и перед родителями, и перед соседками… бабушка была почти такой же любимой, как Эльвира… Хотя, конечно, кормила ненавистной кашей… Бабушка… Я так удивилась, что она меня ударила, что разжала руки. То есть, не удивилась… это другое… Не знаю… Но руки разжались. И, бабушка тут же, подхватила меня и выбежала из магазина. А вдогонку я услышала:
– Вот не зря их Сталин не любил, ой не зря… Пострелять бы их всех, нормальные люди смогли бы жить спокойно… Жиды проклятые…
Пауза.
Какой это был год?.. Официально в СССР антисемитизма не было. И дома никогда об этом ничего не говорили… И бабушки-тёти-соседки меня любили… Да, они меня любили! Хотя… Сейчас… да, вспоминаю, одна очень милая бабуля, Анандревна, Анна Андреевна, как Ахматава… она меня чаем поила, вареньем угощала, а потом по голове, бывало, гладит и говорит: бедный ребёнок, ни в чём вроде ещё не виновата, а уже еврейка…
К зрителю.
Доктор, а вы антисемит?.. Или еврей?.. А ни то, ни другое не бывает… Ну или у вас жена еврейка, или друг. Так бывает, сначала подружились, а потом оказалось, что у него бабушка по материнской линии еврейка, и он такой весь светловолосый, голубоглазый, а еврей, и что теперь делать… Ну да, толерантность, это сейчас модно… В Израиль?.. Не знаю, почему-то никогда не собирались. Почему?.. А у меня, как у вашего друга, по маминой линии евреи, а по папиной – православные… к тому же украинцы, то есть, по нынешним временам тоже выходит, будто враги… вот они две стеночки, а между ними – колидор.

⁣Сеанс шестой.
Нет-нет-нет, на еврейскую тему больше не будем! Может вам и интересно, а я не хочу. А по правилам мы должны говорить о том, о чём хочу я, а не вы. Лучше я дальше про Эльвиру, то есть, что там дальше, когда мы из магазина игрушек выскочили… Бабушка, наверное, тогда думала:
– Ну что сегодня напало на эту девочку? Напасть какая… Она обычно хороший, спокойный ребёнок, никаких с ней хлопот. И приготовить, и постирать, и в магазин сбегать можно, сидит себе на диване с книжками и игрушками, сама себя развлекает, газеты рвёт, в окошко смотрит, бормочет что-то себе под нос. Даже плачет редко, а тут вдруг… такое…
Хотя я не знаю, что думала бабушка, она меня на руках тащила и дышала тяжело; у неё сердце, а я в пальто, и вырываюсь… Короче бабушка заскочила в соседнюю кондитерскую, начла меня успокаивать, тут мы заметили, что у меня руки все в крови, ладони; я же за край витрины держалась, а она стеклянная. Ни йода, ни одеколона с собой, платок только… но я совсем не помню, чтобы мне больно было… Платок в крови помню, а боли нет. Мне вдруг показалось, что Эльвира, там в магазине на полке, улыбается своим идеальным ртом и хвалит меня за послушание. И я тогда сразу перестала и плакать, и вырываться. Эльвира… Она была такая спокойная, когда меня унесли... Она с достоинством принимала неизбежное. И я должна научиться также, теперь я смогу. Ради своей единственной подруги, Эльвиры. Смогу. А бабушка тут спросила:
– Очень больно?
– Сосем не боно.
Пауза.
– Пирожное хочешь?
Вообще я очень любила пирожные! И торты. Ну про торт вы уже знаете… Я и сейчас люблю сладкое… Слушайте, а как жалко, что мы с вами не можем разговаривать за столом со сладостями! По-моему, сеансы должны проходить на фоне сладкого стола, тогда результат будет достигаться намного быстрее! Попробуйте!.. Ну хотя бы как эксперимент… А?.. Ну, как хотите. Да, так вот, обычно я пирожное хочу всегда, но тут не хотела, я вообще в тот момент ничего не хотела, кроме возвращения Эльвиры. Но зачем расстраивать бабушку? Конечно, после шлепка, там, в магазине, бабушка уже никогда не будет той, прежней, родной, но расстраивать её всё равно не надо, она и так сама переживает, губы синие. Надо вот что сделать: быстрее вырасти, пойти работать и самой себе купить Эльвиру! Это замечательное решение. Хотя, конечно, к тому времени, пока я сама заработаю денег, Эльвиру уже купит кто-нибудь другой. Но бабушку расстраивать всё равно не стоит, и я сказала: «Хочу. Хочу пирожное.» Хотя совсем его не хотела.
Далее Женщина разыгрывает в лицах диалог с бабушкой.
– Какое тебе пирожное? Выбирай. Розочку? Картошку? Эклер?
– Да.
– Что «да»? Эклер?
– Да.
– Эклер за 15 копеек.
Это бабушка уже продавщице. А та ей в ответ:
– Деньги в кассу, только за 15 кончились, а эти побольше за 22.
Бабушка тихо ойкнула. А я смотрела на продавщицу, у этой тётеньки были большие голубые глаза, почти такие же, как у Эльвиры. И эта схожесть… Как же вам это объяснить… продавщица была совсем молодой женщиной, и она была похожа на красивую куклу, на мою обретённую и тут же потерянную подругу. В этом было какое-то таинство.
– Какие грустные глаза у вашей девочки, – тихо сказала продавщица, –- первый раз вижу такой взгляд у маленького ребёнка. – И громче, уже ко мне: Тебе эклер какой, шоколадный? Или ванильный?
– Любой.
А бабушка почему-то начала советовать взять картошку или розочку. А продавщица с глазами Эльвиры улыбалась:
– По-моему, шоколадный вкуснее, я бы взяла шоколадный. Меня тётя Нина зовут. А тебя?
– Вика. – Я не знаю, зачем я соврала. Наверное, если Эльвиру зовут тётянина, то и меня должны как-то иначе звать, чем на самом деле. А бабушка как-то виновато зашептала почти на ухо этой Эльвире-тётенине:
– Простите… но… эклер в другой раз. У меня только 19 копеек с собой.
Бабушка очень нервничала: к отделу подходили другие покупатели. А я совсем не хотела вообще никакого пирожного, и я начала уверять бабушку, что сладкое вообще вредно для зубов… Откуда я это взяла, не помню, от стоматолога что ли… Зубных врачей боюсь до одури: что тогда, что сейчас… А вы боитесь зубных… Ладно, не отвлекаюсь, тем более, что сейчас начнётся самое интересное!
Похожая на Эльвиру тётя Нина вдруг заговорщицки подмигнула:
– Ты очень хочешь эклер?
– Да. – Зачем-то второй раз соврала я. И тётя Нина крикнула в сторону кассы:
– Зина! Пробей 22 копейки за 19, 3 я добавлю.
Пауза.
Но это ещё не всё! Когда бабушка вернулась от кассы с серым билетиком выбитого чека, тётя Нина протянула мне целых два эклера.
Пауза.
Попытавшейся протестовать бабушке она объяснила:
– Второй от меня в подарок. – И снова подмигнула. - За красивые глаза.
А после бабушкиного неловкого «спасибо» совсем тихо сказала: Если будет опять не хватать, всё равно приходите, я всегда дам. И в другой смене у меня подруга на кассе, я ей передам, она вам тоже пробивать будет…
А потом тётя Нина посмотрела на меня Эльвириными глазами и сказала очень серьёзно:
– Вика! Только ты ТАК не грусти, ладно? Договорились?
– Да. – В третий раз соврала я. Потом поняла, что вру, и добавила: Я поплобую.
И это была правда. Я решила попробовать забыть свою Эльвиру. И весь магазин с соблазнительными игрушками, и рыжего мальчика с пожарной машиной, и недовольную толпу, и еврейское отродье, и бабушкин шлепок… Всё, всё, всё… Я буду помнить тётю Нину, которая дарит эклеры, чтобы я не грустила. А всех, кто считает, что я капризная и невоспитанная, я забуду! Я попробую забыть.

⁣Юля была скромной, неразговорчивой девочкой — что называется, в себе.
Прошел месяц с того момента, как началась в ее жизни школьная пора. Первый класс! Она шла по пустому коридору и ей было грустно. Приходилось оставаться на продленке, оба ее родителя работали, и поэтому из школы мать ее забирала обычно не раньше пяти часов вечера.
Юля дошла по лестнице до последнего пролета и встала, упершись локтями в подоконник. Вдруг, в широком витраже, состоящем из множества разноцветных стекол, она заметила небольшой квадратик обычного — прозрачного, сквозь который можно было выглянуть наружу. Выглянула. Отчетливо было видно только окно в соседнем жилом доме.
Она уже хотела отвести взгляд, как к этому окну вдруг подошел худой, бледный молодой человек с растрепанными волосами. Он достал сигарету и закурил. Что-то сдвинулось внутри Юли. То что она его видит, а он ее нет показалось ей чрезвычайно интересным и даже развлекательным.
Следующие дни Юля только и думала, что о нем; к окну подходить в это время она не решалась. А когда, наконец-то, решилась, то… там снова был он. На этот раз не только курил, но еще и пил что-то золотистого цвета из стеклянной бутылки.
Время шло. Для Юли этот лестничный пролет стал своего рода местом тайного поклонения. Жизнь разделилась надвое. Была обычная — скучная, со всеми этими уроками, учителями, дневниками, родителями, развлечениями, кружками, мальчишками, девчонками, невкусной едой в школьной столовой, а была другая, помещающаяся в маленьком окошке, сквозь которое она наблюдала за парнем.
Как-то Юля спросила у родителей про курение. Она тогда была уже в третьем классе. Родители заволновались, ведь никто из них не курил. Они начали думать, что в школьном окружении Юли есть курящие, и ей тогда стоило немалых трудов чтобы их успокоить. А на следующий день, как вознаграждение за ее старания, молодой человек курил уже не обычную сигарету, нет; он вдыхал плотные клубы дыма из большого стеклянного предмета, название которого Юля не знала. Он ненадолго задержал дым в груди, а затем выпустил плотным потоком.
Юля поняла, что влюбилась в него, когда была в пятом классе.

Надо сказать, что больших проблем в общении со сверстниками у Юли не было. Они чувствовали в ней какую-то тайну, и поэтому, в большинстве своем, тянулись к ней. Она же поклялась себе ни с кем и никогда не делиться своим секретным квадратиком в окне.
Юля дивилась его беззаботному взгляду, который, как ей казалось, выражал всю красоту жизни, заключающуюся в свободе. Вот она сейчас, как и другие ничтожные детишки, должна идти из одного кабинета в другой, и учиться, учиться, а он… Он Бог, который может в это время подойти к окну, и закурить, и выпить. Бывало, он пил пиво, а бывало он ставил на подоконник несколько рюмок и — оп, одну за одной, оп — одну за одной. Ну а совсем особенными для Юли бывали те дни, когда он подходил к своему окну после душа. В один из таких дней Юля испытала свое первое в жизни возбуждение.
Прошло еще несколько лет, и Юля начала видеть себя в роли жрицы, которая является проводником между божественным и земным миром. Она по настоящему любила его, и любовь эта была самой возвышенной из тех, что могут испытывать люди.
По мере взросления она узнала, что тот странный стеклянный предмет был бонгом, через который курят. Сама же Юля за все время обучения так ни разу не пробовала ни табак, ни алкоголь, ни наркотики. Не из-за того, что это плохо, а, напротив, ввиду божественности этих атрибутов, которых она, обычная смертная, попросту их недостойна.
У него появилась борода. Юля к этому привыкла, даже посчитала, что ему так лучше.
Родители перестали забирать ее из школы, и Юля каждый день по дороге домой непременно заходила во двор дома Бога. Мало ли, может, он спустится на землю. Но нет, не случалось.
В один день, когда Юля была в восьмом классе, произошел случай. В окне вместе с Богом показалась какая-то девушка. Держа в одной руке сигарету, пальцами другой он водил по ее предплечью. Затем усадил ее на подоконник и они начали целоваться.
Юля задрожала. Все в ней свернулось, заскрипело и забурлило. Начала плакать.
— А что ты тут делаешь? — спросил одноклассник Дима, который уже очень давно был в нее влюблен .
— Ничего, — ответила Юля.
—А что там на улице? — Дима сделал несколько шагов в сторону окна.
Юля поняла, что Бога надо защищать, даже несмотря на последние события. Сначала защитить, а потом во всем разбираться.
Она спрыгнула с подоконника к Диме, — Я тебя ждала, — сказала она и обняла Диму.
Он полез к ней целоваться, и, опасаясь, что, если она не ответит ему взаимностью, то он раскроет секрет окна, Юля поцеловала его в ответ.
Некоторое время она, для виду, даже встречалась с Димой, который на подсознательном уровне понял важность окна, и каждый раз, когда Юля собиралась бросить его, он вновь заводил эту тему, мол, а что там с этим окном такое? Юле пришлось даже заняться с ним сексом… Во имя спасения Бога. После она все-таки отказалась от этих отношений. Из-за расстроенных чувств Дима сразу начал распространять про нее слухи. Рассказывал всем про толпу взрослых парней, с которыми она трахается. Юле было наплевать. А раз ей было наплевать, то никто и не поверил.
Спустя время, она смирилась с появившейся и оставшейся в окне девушкой. На все воля Божья. Ей так даже было удобно. Она смотрела на нее и представляла себя. П
И вот, последний звонок. Для Юли время учебы пролетело очень быстро. «Я не хочу уходить из школы», — говорила она учителям, и те плакали, думая, что это все из-за них.
Все одноклассники пошли пить в центр, а затем на пошлый молодежный концерт. Юля же пошла во двор дома Бога.
Там, на скамейке, сидел он и говорил по телефону. Рядом с ним стояла бутылка пива, а в руке дымилась сигарета. В глазах ее все побледнело. Не думая, она села рядом.
«Ты че лох?! Ставлю тебе пять отстойных дней из пяти. Да она надоела, вот честно тебе скажу. Ладно, позже созвон», —он сказал все это и положил трубку.
— Извините, а можно сделать глоток вашего пива? — спросила Юля.
Он посмотрел на нее с удивлением и молча протянул бутылку. Она сделала глоток.
— Простите, а можно сделать затяжку?
Он протянул ей сигарету. Она затянулась и не закашляла.
— А еще, скажите, как вас зовут?
— Я… — он было начал, но она его перебила.
— Хотя, не надо! — на этих словах она поднесла ладони к ушам.
Встав со скамейки и громко говоря «ла-ла-ла-ла», дабы не услышать его имени, она пошла прочь, напоследок один раз обернувшись. На ее лице была улыбка.
Он посмотрел ей вслед. Покачал головой. Затушил сигарету. Сказал себе под нос: «бред какой-то», и пошел в свою квартиру.

* * *
⁣Мы с вами не были у моря.
Вы мне не предлагали кофе в постель.
И дождь с начинкой рома
нам не дарил своих упреков.
По набережной не гуляя,
среди толпы мы не терялись.
От расставанья нет печали,
когда еще не повстречались.
И ваш причал мне чуждый порт,
но …
слишком близок угол зренья:
пустынный пляж в иную пору
куда страшнее обнаженья
при полном зале...
Не молчите!
Мы не были у моря, верно,
но ваш прибой – мне утешитель.
Моя волна – вам верный нерв, и –
случайности закономерны.
А море - островок нирваны –
мы выдумаем... Купим соль
морскую,
набросаем в ванну...
Я к вам пишу. Чего же боль...


* * *
⁣Прошли тут многие, но мало кто остался.
От времени стал старым Новый мост.
В воде извечно юной отражался
Герой, чей монолог предельно прост:
«Я – кто? Какой? Куда иду? Откуда?»
Здесь, на мосту, встречавшийся с собой,
Он ждал не женщину – судьбу,
точнее – чуда.
Стояли – многие, но ждал – один Герой.
От женщин он бежал, их пыл опасен,
Их нервность на мосту – излишний риск.
Он в постоянстве был, как мост, прекрасен!
И непреклонен был, как обелиск.

Другие парами склонялись над водою,
Шептали возбуждённые слова
И сладкой занимались ерундою.
Он ждал судьбу, которая права.
Он ждал – как шёл: направленно и внятно.
Он шёл – как ждал: не изменяя путь.
А мост под ним, вздыхая многократно,
Звал прыгнуть вниз, точнее – отдохнуть…
……………………………………………………
Она же на мосту была впервые,
Шла подшофе, ещё не так стара;
Бросала взгляды, будто чаевые,
Надеялась, что всё вокруг – игра.

Закат включил багровую подсветку,
День утекал с рекой в проёме рук,
Бродяга под мостом нашёл монетку,
Она как будто оступилась вдруг…


И мост затих всей каменной душою.
Невстреча или встреча впереди?
Все звуки поглотились тишиною,
И только сердце падало в груди.



* * *
⁣В которую из зим Тебя я встречу?
Зимой – не летом, знаю наперед,
В толпе лицо знакомое замечу,
И встреча эта мир перевернет.

Все рушится, выстраиваясь внове…
Среди зимы пылающий пожар!
В твоей любви, как в праздничной обнове,
Я выхожу на солнечный бульвар.

И Ты, походкой легкою плененный,
Захочешь смену зим остановить.
И весь бульвар безвременно зеленый
Вдруг по-французски станет говорить.

Смеясь витринам, лавочкам и детям,
Последние часы мы разобьем.
И наше время вылетит на ветер!
И станем мы безвременно вдвоем!


* * *
⁣Мой глобус умещается в письмо,
Как жизнь спектакля в корпус декораций.
Ты – день восьмой, в неделе день восьмой,
Тот день, в котором я учусь сдаваться.

Мой мир застыл на побережье сна,
Как парусник на берегу залива.
Ты – время новое, новее, чем весна,
Где я учусь быть слабой и красивой.

Мой глобус разломался на слова,
Но карта мира стала многомерной.
Ты – не земля, ты – только острова
Или мираж… Но я учусь быть верной.


* * *
⁣Мы с Вами будем. И у моря тоже.
Я подарю Вам карту побережья
И крестиком отмечу все лагуны,
Заливы, дюны, лодки и отели,
Где будем мы разгадывать секреты.
А после будем пить и чай, и кофе,

И прочие приятные напитки.
Малиновый закат окрасит берег,
И сумерки проглотят расстоянье,
И время растворится в поцелуях,
Как сахара кусочек в чашке чая.
Есть много слов, что я сказать могла бы,
Когда бы Вы хотели их услышать.
Но Вы боитесь показаться щедрым,
Вам нравятся не женщины – кроссворды,
Которые ненужной бумажонкой
Бросают, разгадав наполовину.
Я подарю Вам карту побережья.
Что с нею делать – Вы решите сами.



* * *
⁣Она была собой в любое время суток:
Страсть к перемене мест при постоянстве тем,
Где между двух пустот есть малый промежуток –
Загаданный судьбой букетик теорем.

Она была собой, она была природой.
Слабела по ночам, мужалась в свете дня.
В букете теорем есть аксиома рода.
Ей дан был женский род, он был её броня;

Он был её закон, он пустоту заполнил.
Был каждый новый день рожденьем снов и слов,
Где чувств переполох всё должное исполнил.
Был краток миг любви и долог стон стихов.

Она была собой в любое время года,
Строптивый божий мир казался ей игрой.
Но впереди зима, зима без перевода
На свет весенних лет, и надо стать другой.


* * *
⁣О, логика наоборот!
Путь в путы чувства так изведан.
Мы любим тех, кто предает,
И предаем того, кто предан.
Не ценим данное, пока
Не потеряем безвозвратно.
Нас бьет любимая рука,
Мы любящей мстим троекратно.
О, смилуйся! О, не затронь!
Будь милосерден! Но – по кругу:
Целуем бьющую ладонь,
И бьем протянутую руку.


* * *
⁣Не слишком много, не слишком мало –
Всего нам в меру судьба давала.
А если очень о чем просили –
То получали. И – получили.
И потеряли. И все забыли.
И яд искали. И ядом были.
И оказалось, что счастье – это:
Когда есть повод дождаться лета,
Когда есть руки поставить свечку
И ноги, чтобы сходить на речку.
И это много... И это мало...
И даже больше судьба давала.
А нужно было на самом деле
Совсем не то, чего мы хотели.