⁣
Мужчина сидел на поваленном бревне, выброшенном на берег после давнего тайфуна, и пил кофе из бумажного стаканчика. Он держал стаканчик обеими руками, чтобы чуть согреться, потому что напиток был горячим, а на улице стоял апрель, и только вчера еще шел снег. Нет, теперь-то
было тепло! Даже, наверное, слишком тепло для апреля. Но память от снегопада и недавнего холода еще жила в теле этого человека отдельным самостоятельным фактором. И человек мерз.

Иногда по берегу мимо бревна проходили парочки или одинокие гуляющие. Пожилой гражданин поодаль уютно расположился в раскладном кресле, гладя на море и попивая чай из термоса.
Две дамочки устроили фотосессию, и одна была с фотоаппаратом,
а вторая смеялась и позировала. Фотомодель была рыжая, огненно рыжая, должно
быть специально окрашенная в этот безумный цвет для съемок. Ему показалось, что
рыжая – не профессиональная модель. Она словно стеснялась и баловалась
одновременно, а фотограф строго качала головой и давала указания. Но та все
равно смеялась и баловалась.

Всем вокруг было тепло и весело.


Подъезжали машины на парковку, люди выходили, шли гулять. А кто-то, нагулявшись, возвращался домой. Такое время – еще нельзя купаться или загорать, но море уже манит и волнует души неосознанными обещаниями.

- Можно присесть? – раздался голос.
Рыжая «фотомодель» подошла к бревну, пока ее фотограф удалилась по каким-то своим профессиональным заботам.
- Пожалуйста, - мужчина чуть отодвинулся на край, скорее из вежливости, чем по
необходимости: бревно могло уместить человек пять. Хорошее бревно.
- Сегодня теплый день, - сказала она, глядя на море.

Человеку не хотелось общаться. Но он понимал, что скоро строгая подруга позовет эту рыжую хохотушку обратно работать, и его оставят в покое. Поэтому решил чуть поддержать разговор.

- Теплый, - согласился он.
- На Шаморе всегда прохладнее, чем в городе. Наверное, на любой бухте прохладнее
– это же море.
- Весной – да. Осенью – наоборот.
- А у вас есть имя? – спросила она вдруг.
- Конечно, - сказал мужчина, но вдруг растерянно нахмурился. Имя точно было!
Кажется, его звали Марат или Матвей…
- Но вы его все еще не помните? – догадалась рыжая.

Он ничего не ответил. Открытие оказалось для него неприятным.
Что-то резануло слух.
- Все еще? – переспросил он.
- Да… И меня вы тоже не помните, да?
- А должен?
- Пожалуй, что и нет, - задумчиво сказала она. – Предыдущие разы вы тоже не
запоминали. Я вас часто вижу на этом бревне. Или на обломках моста, вон там, -
она кивнула в сторону.
- Я здесь первый раз.
- Да, вы всегда так говорите.

Мужчина внимательно посмотрел на незнакомку. Она не шутила и не заигрывала. Она вела себя так, словно была обязана с ним поговорить, но не знала о чем. А, может быть, все темы были уже оговорены, и ей не хотелось повторяться.
- Обычно вы теряетесь на этом вопросе, но никогда не грубите, - сказала она. – Я
больше не буду ни о чем вас спрашивать, вы все равно не знаете ответов и просто расстраиваетесь. А сегодня такой день, когда не хочется никого расстраивать.
- Тогда я спрошу, - усмехнулся он. – Часто вы разговариваете о подобном с
незнакомцами?
- Только если они не оставляют следы на песке.

Он нерешительно вытянул ногу и провел ботинком по песочному холмику. Ни одна песчинка не двинулась с места.
- Можно? – она показала на стаканчик.
- Кофе? – переспросил он.
- Сегодня это кофе?

Он протянул горячий стаканчик, женщина осторожно принюхалась, потом отхлебнула.
- Всегда было интересно, что вы там пьете, но вот только сейчас отважилась попробовать.
- И как?
- Удивительный вкус. Знаете, я не была уверена, что смогу удержать этот стакан.
- Почему?
- Вас насквозь собаки перепрыгивают… Ну, в смысле, для других вы точно не существуете.
- Не замечал…
- Да, в прошлый раз вы очень этого испугались.
- Если я все время вас забываю, зачем вы снова подходите? – задал он вполне
логичный вопрос.

Рыжая кивнула, задумалась и ответила:
- Мы пока не понимаем, кто вы и почему здесь.
- Мы?
- Вы и я. Мы предполагали, что вы чье-то сновидение, или свое собственное
астральное тело, или, может вы из другого мира – путешественник. Но большинство
версий как докажешь? И сфотографировать вас нельзя, я пробовала. И вы никогда
не приходите: просто появляетесь и исчезаете. Одежда у вас меняется по сезону,
а прическа и стаканчик – нет. И мы однажды решили, что надо попробовать найти
вас в этой реальности, ну, вдруг вы настоящий живой человек, надо же проверить!
- Как же вы собираетесь это проверить?
- Сейчас учусь рисовать портреты и составлять фоторобот лица. Пока не очень
получается. Но я стараюсь. И стараюсь запомнить ваше лицо.
- Сложно?
- Уже нет.

Рыжая протянула ему стакан обратно.
- Не знаю, стоило ли вам пить этот кофе, - произнес мужчина.
- Стоило. Такой вкус так просто не забыть, он особенный. Буду еще искать, кто
такой кофе варит.

Несколько чаек с воплями пронеслись в
сторону прибрежных ресторанчиков.
- Отъединись от бревна! – раздался крик женщины-фотографа. – Работаем!
- Мне пора, - сказала рыжая. – У меня есть еще несколько версий на ваш счет,
потом проверим. Может, что-то да прояснится. Вы, конечно, забудете, но я все
равно скажу: вы не в одиночестве, и я не сдамся.

Она встала и пошла по берегу.
Если она обернется и помашет, загадал он, все будет хорошо. Рыжая дошла до середины, обернулась, но не помахала, наверное, не желая привлекать внимание посторонних. Вместо этого она улыбнулась тепло и обнадеживающе.

С другой стороны бухты раздался собачий лай. Мужчина повернулся на шум: два пса на выгуле бежали за брошенной хозяином палкой. Они пробежали мимо сидящего в раскладном кресле пожилого мужчины, чуть не сбив стоящий рядом в песке термос. Потом с задорным лаем забежали в воду, выбежали, одна из пёселей держала в зубах добычу, но возвращать хозяину такую
замечательную палку не торопилась.

Собаки побежали дальше по берегу, обогнав нескольких гуляющих и миновав двух дамочек, устроивших здесь фотосессию. Одна была с фотоаппаратом и постоянно давала указания. Вторая,
невероятно рыжая, хохотала и баловалась. Она то молилась невидимым богам, то изображала какой-то индийский танец. Наблюдать за ней было забавно и как-то радостно.

Внезапно рыжая повернула голову и посмотрела прямо ему в глаза. Мужчина чуть неловко улыбнулся, как улыбаешься, столкнувшись взглядом с незнакомцами, перевел взгляд на море и отпил остывающий кофе.


Апрель 2022

Авторское прочтение стихотворений "Голоса Аджимушкая" и "Про счастье"

⁣⁣Жду ответа
пьеса


Застенчивая – двенадцатилетняя глухая девочка с красными ушами и выразительной мимикой.

♣​
Застенчивая. Да вы не обращайте внимания на мои красные уши. Они всегда такие. Горят как светофор. Просто стесняюсь немного. Давайте покажу, как меня зовут. Один жест. Ну чтоб быстрее было. Прозвище. А то пока скажешь имя, потом фамилию. Руки отсохнут. Интересно? Ну вот. Указательный палец, тыкающий в щеку. Туда, где ямочки. Застенчивая. Приятно познакомиться. Так говорят. Всегда. Даже если неприятно. Мама говорит: «Так надо». Я ей верю. Вы ищете маму? Она на работе. Давно бы вас встретила и пригласила к столу. Любит гостей.
Застенчивая протягивает руку.
Застенчивая. Давайте повешу?
Застенчивая убирает руку.
Застенчивая. Раньше нам писали смски: «Мы у двери, откройте нам». Папа соединил лампы с дверным звонком. Мигают, когда звонят. Так вижу, что к нам пришли. Осталось с домофоном решить. Гости звонят соседям. Ну а те злятся. Сосед из 51-й не здоровается. Раньше кивал, когда в лифте ехали. Теперь отворачивается, глаза отводит. А сегодня не придержал двери лифта. Они захлопнулись прям перед моим носом. Ну я не обижаюсь, привыкла. Говорящие странно реагируют. Да, мы вас так называем. Говорящие.
Тапочки надо? На прошлой неделе приходила папина подруга. Лика. Слабослышащая. Ну это значит, что она не так хорошо слышит, как вы, например, но лучше, чем я. У нее плавные жесты как у кошечки. Она мягко кладет руку папе на плечо или трогает за локоть, когда хочет ему что-то сказать. Ко мне так не обращается. Лика может говорить по телефону. Поэтому мы составляем список номеров, которые звонили. Лика узнает, что нужно. Ну, чтобы не пропустить важное. Мало ли. С одного номера почти тридцать раз звонили. Так звонят, если что-то случилось. Мы попросили Лику узнать, кто. Она позвонила, сказала, что от Руденко Степана Семеновича. Это мой папа. Ей ответили: «Мэр подписал указ, скажите номер карточки. Начислим пособие». Папа обрадовался, принес карточку. Лика назвала номер, сообщила данные, даже код на обороте. Ну так сказали. И сняли все деньги. Мы думали дадут, а они забрали. Наше пособие по инвалидности. Лика потом папу гладила, прощения просила. Она как лучше хотела. А я так удивилась, почему они воруют у инвалидов? Но по-моему родители сами не знают.
Пауза.
Застенчивая. Вы смеетесь. Но это не анекдот. Правда, так и было.
Застенчивая поправляет волосы.
Застенчивая. Пока Лика была на кухне, я танцевала перед зеркалом. Потом взяла круглую расческу и представила, что на сцене. Пела, а в рот лезли намотанные на расческу волосы.
Застенчивая морщится. Вытаскивает изо рта невидимые волосы.
Застенчивая. И вот Лика сказала, что у меня голос как у Алсу. Красивый. Певица такая, знаете? Мне кажется, у нее добрый голос. Представьте, я тоже могла бы петь? Вам спеть?
Застенчивая пританцовывает и издает нечеткие протяжные глухие звуки. Внезапно останавливается.
Застенчивая. Опять смеетесь? Песня не нравится? Нет, ну если хотите, буду молчать. Может вам и не нужны мои истории. Ой. Осторожно, не уроните. Это факс. Ну, письменный телефон. Родители пишут сообщение, а в конце обязательно приписка «Ж.о.». Знаете что это? Это значит «жду ответа». А мамина подруга обычно пишет «жду ответа, как соловей лета». Забавно, да? Лист вставляешь сюда, сверху. Вот так, чтобы не вверх ногами. Набираешь номер, кому отправить, потом «старт». У другого человека тоже должен быть факс, чтобы получить письмо. Если нам присылают факс, нужно дождаться, пока он выползет и оторвать. Меня ругают, если рву не по линейке. Этот лист бумаги все время в трубочку сворачивается. Как свиток древнегреческий. Я потом на нем рисую. Чаще всего приходят факсы с рекламой. Коммерческие предложения. Прескуранты. Папа злится. «Бумага дорогая, тратится впустую». Просит нажимать на «стоп», каждый раз, когда реклама. Но я не нажимаю. Интересно же, что там.

♣​
Застенчивая идет в ванную. Моет руки.
Застенчивая. Здесь можете помыть руки. А этим полотенцем вытереть. Сейчас. Подвину папины джинсы. Чтобы не мешали. Сушатся со вчерашнего вечера. Папа был на даче. Ездил пилить сухие ветки, полдня провозился. Бензопила у него старая и тяжелая. Наверное громкая. Не знаю. Пока пилил, к забору подошел сосед. Папа не обратил внимания. Большой веткой занят был. А через несколько минут увидел, что льется вода. Прямо на него. Из шланга сосед поливал. Специально.
Застенчивая закрывает кран.
Застенчивая. Папа сильно испугался. Быстро выключил бензопилу.
Застенчивая вытирает руки.
Застенчивая. Мама говорит, что если бы не его реакция, мог бы погибнуть. Ток, знаете? Я могла остаться без папы. Из-за соседа. Непонятно, почему он так поступил. Он знает папу. Знает, что он не слышит. Про короткое замыкание наверное знает. Он же на скорой работает. Каждый день людей спасает, лечит их. А моего папу чуть не убил.
Пауза.
Застенчивая. Потом я плакала. От злости. И на соседа, и на всех. Ушла в свою комнату. Сгрызла ногти. А полумесяцы обгрызенные стряхнула на ковер. Открутила крючок у вешалки. Он похож на вопросительный знак. Валяется и спрашивает. Прошла по ковру. В пятку впился полумесяц от ногтя. Больно. Решила, что всем докажу. Что докажу? Вот увидите.
Пауза.
Застенчивая. Еще смеётесь? Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Мама так говорит.

♣​
Застенчивая шумно высмаркивается.
Застенчивая. Тесно в прихожей. Пойдемте на кухню. Раньше по телевизору программа была. Гости приходили домой к известному человеку, он что-то рассказывал, водил по всем комнатам. Не помню, как называлась. Вы наверное смотрели. Я тоже проведу экскурсию.
Пауза.
Застенчивая. Обои нравятся? Это мы с мамой в «Леруа Мерлен» выбирали. Папа ругался, что вся квартира «в цветочек». А мне кажется уютно. Мама приносит из «Леруа» всякие рамочки, коробочки, штучки для ванной. Она там работает. Уборщицей. А я представляю, что Леруа Мерлен - французская булочная, где она закручивает круассаны. И эклеры кремом наполняет. Там пахнет булочками и наливают кофе.
Пауза.
Застенчивая опускает голову.
Застенчивая. Кто-то из девчонок увидел маму в «Леруа», и всем рассказал. Теперь во дворе меня дразнят уборщицей. Смеются и изображают, как стоят на карачках, моют полы. Не понимаю, почему дразнятся. Хорошо, когда чисто. Мне кажется, ее работа совсем не стыдная.
Пауза.
Застенчивая. Кухня у нас небольшая.
Застенчивая отодвигает стол от стены.
Застенчивая. Садитесь. Чай-кофе будете? Вот пряники, сушки.
Застенчивая тянется за кружками, достает несколько. Одна чашка выскальзывает из рук и разбивается.
Застенчивая. Ну вот... Моя любимая. Ладно, на счастье. Мама всегда так говорит. Она столько пословиц знает.
Застенчивая веником заметает осколки в совок.
Застенчивая. Например:
Терпение и труд – всё перетрут.
До свадьбы заживет.
Поспешишь – людей насмешишь.
Делу - время, а потехе – час.
Любишь кататься – люби и саночки возить.
Мне они не нравятся. Не понимаю, для чего вообще говорить пословицами? Взрослые как будто хотят отделаться. Ну, чтобы ничего не объяснять. Вот зачем пословицы нужны? И почему они грустные? Нельзя придумать другие? Веселые. Ну, не знаю...
Кто улыбается – у того все получается.
Любишь смеяться – люби и смешить.
Если будешь стараться – в жизни всё будет удаваться.
Застенчивая наливает чай в кружки. Садится за стол.
Застенчивая. Но больше всего не люблю эту пословицу: когда я ем, я глух и нем. Обидная. Зачем так говорить глухим? Мы ведь и так не слышим. Издевательство какое-то. Знаю. Ее говорят, чтобы за столом не отвлекались. Но и скажите, когда я кушаю, то никого не слушаю. Зачем глухих сюда приплетать? А потом напоминать про эту пословицу каждый раз перед едой. Бесит.
Застенчивая жует пряник.
Пауза.
Застенчивая. А знаете, что еще заметила? Вы когда говорите, можете делать несколько дел. Сразу. Сидеть в телефоне, есть суп, чесать ногу. У меня так не получается. Ничего не могу сказать, когда заняты руки. Не могу ничего понять, когда не вижу глаз. Мама говорит, глаза – зеркало души. А вы замечали, как их прячут? То в сторону отводят, то рукой отгораживаются, то смотрят под ноги, то надевают солнечные очки, а некоторые вообще кепку на лоб натягивают. Мне зрение заменяет слух. И бывает трудно общаться с теми, кто не смотрит. Я всегда смотрю в глаза. Знаю, что многих это раздражает. Как будто они боятся, что я увижу их секреты. А может и увижу. Мама сказала, что если нет одного, усиливается другое. Вот у меня так. Знаете, какое зрение? Как у орла. Даже спиной могу видеть.
Застенчивая смотрит в сторону.
Застенчивая. О чем вы шепчетесь? Вам скучно? Попробую рассказывать интересно. А может вы обсуждаете мои красные уши? Они вас смешат? Я сниму заколку, чтобы спрятать их за волосами. Только не уходите.

♣​
Застенчивая снимает заколку, распускает волосы. Встает и ведет гостей в свою комнату. Подходит к окну. Долго вглядывается вдаль. Резко поворачивается. Показывает рукой на вид за окном.
Застенчивая. Видели какой ливень? Хорошо, что гулять не пошли. А вообще я часто гуляю. Во дворе. Как вы поняли, девчонки со мной не дружат. Шепчутся всегда, смотрят хитро. Убегают, как только я подхожу. Зато все они дружат с Костей. Он живет в соседнем подъезде. Скажу, по секрету, очень мне нравится. Всегда внимательно смотрит, но не подходит. Конечно, над ним весь двор будет смеяться, если он так сделает. А в этот раз Кости не было, девчонки что-то обсуждали. Одна из них, Саша, была в красивых сережках в форме сердца. И мне наверное тоже похвастаться захотелось. Встала рядом с ними и запела тихонечко. Чтобы услышали, что я пою как Алсу. Мелодию сама придумала. Закрыла глаза, открыла рот и вот прям изо всех сил тянула гласные, которые мне приходили. Мелодия без слов. Так пела моя душа. Правда. А когда я открыла глаза, они смеялись. Вышел Костя, тоже смеялся. Когда заметила, вся покраснела. Стояла как дура. Девчонки показывали на меня пальцем. Саша вообще изобразила на голове какие-то рожки. Стала тыкать в меня, кричать «муууууу-муууууу». С такими вытянутыми губами. Они сказали, что я мычу. И что я не Алсу, а корова. Получается, Лика меня обманула?
Пауза.
Застенчивая поливает цветы на подоконнике. Поворачивается.
Застенчивая. А, вы нашли программку на моем столе? С концерта моего дяди, он музыкант. Играет классическую музыку. Бах, Моцарт, Шопен, знаете? Жалко, что на концертах не пишут, о чем. Ну, как на балете. О чем Моцарт? Он какой? А Шопен? Вот и я не знаю. Нас с мамой пригласили из вежливости. Мы из вежливости пришли. Посадили в первый ряд. Как будто чем ближе к роялю, тем вероятнее, что мы услышим. Скучно просто так сидеть два часа, когда ничего не происходит. Видишь только пальцы, которые врассыпную скачут по клавишам, отскакивают, пересекаются в некоторых точках и разбегаются в разные стороны, не догнав друг друга. Наверное слушать интереснее, чем просто смотреть на танцующие пальцы.
Пауза.
Вы любите классическую музыку? Не очень? На концерте некоторые сидели с закрытыми глазами. Может быть, они заснули, а может зажмурились от удовольствия. Я так и не поняла. Ближе к концу что-то произошло. Руки дяди стали мощнее бить по клавишам, как будто он пытался укротить непокорный инструмент. Эта сила передалась мне. Ногами, спиной, всем телом ощутила как сквозь меня идут волны. Завибрировало всё тело. Как будто удар током. И я почувствовала музыку. Её ритм. Темп. Представляете? Не знала, что так бывает.
Застенчивая мечтательно улыбается.
Застенчивая. По пути из туалета заглянула в соседний зал. Там танцевали латиноамериканские танцы. Я застыла. Худенькие девочки извивались как змеи. Так красиво и плавно. Гладкие пучки, яркий макияж, а какие у них были платьица! Как у звезд на ковровой дорожке. С трудом уговорила маму отдать меня на танцы. Все так удивились, я же не слышу, как это я буду танцевать? Но я попросила дать мне шанс. Я буду стараться. Изо всех сил.

♣​
Застенчивая идет к книжному шкафу, ведет пальцем по корешкам книг. Садится на пол у шкафа.
Застенчивая. Знаете иностранные языки? А если бы в семье говорили на другом языке, выучили? Я тоже. А моя бабушка не хочет учить язык жестов. Даже пару жестов. Хотя бы один жест, чтобы понять меня. Ну правда. Ну не могу же я ради нее вернуть слух…
Пауза.
Застенчивая. Меня привозят к ней на выходные. И начинается наша жизнь в стиле ребус. Как в игре «Крокодил». Я показываю ей жесты, а она в ответ недовольно шелестит губами. Прочитать по губам нереально. Ну, говорит быстро, не очень четко. Потом начинает кричать. Я вижу это по венам, вздувшимся на шее. Вы думаете, что мы услышим, если громко говорить или кричать. Неправда. Не люблю, когда кричат. Взгляд такой появляется. Пугающий. Бабушка долго кричит и беспомощно машет руками. Как будто случайно хочет угадать какой-нибудь жест. Бабушка, ты не угадала.
Пауза.
Застенчивая. Мы не понимаем друг друга и бесимся. Каждый по-своему. Я убегаю в комнату и плачу. Собираюсь домой к маме. Бабушка раздраженно намывает посуду, а потом полы по всей квартире. И так несколько часов. Вечером мы миримся. Она подходит, обнимает меня, наливает какао и ставит тарелку с печеньем. Мы садимся и смотрим «Ледниковый период». Ну, фигурное катание. А через неделю все повторяется.
Пауза.
Застенчивая. Иногда так хочется пожаловаться ей. Наябедничать на девочек тупых во дворе, спросить совета, как-то смешно пошутить. Чтобы ее глаза стали от смеха хитренькими щелочками. Чтобы она узнала, что я умею шутить. Но не получается. Так что просто съедаю всё, что на тарелке, ношу шапку, которую она связала, и собираю волосы в хвост. Так опрятнее.

♣​
Застенчивая присаживается на край кровати.
Застенчивая. На кровати всегда расставляю игрушки. Это мои друзья. Папа называет пылесборниками. Танцую перед ними, представляю, что на сцене. Конечно, можно. Играйте, берите, мне не жалко. Закрываю глаза. В блестящем платьице кружусь по танцполу. Зрители смотрят на меня с восторгом, улыбаются и долго-долго хлопают. А я смеюсь и плачу от радости. Мне нравится быть в центре внимания. Только смотрят на меня не с восхищением, а с отвращением. Как будто я человек, который всё портит. Пришла и машу руками. Выделяюсь. Раздражаю. Веду себя не как все. Они шепчутся, показывают пальцем, обсуждают и смеются. А чего тут смеяться? Просто вам повезло чуть больше, чем мне. Я за вас рада, правда. Но зачем так ко мне относиться? Сразу обзываться, толкаться, на ногу специально наступать? Лучше бы просто не замечали.
Пауза.
Застенчивая. На танцах тоже шушукаются. Вижу, как радуются, когда я ошибаюсь и двигаюсь невпопад. Никто из мальчиков не хочет со мной танцевать. Встаю в конец зала и танцую одна. Иногда с учителем. Мне включают музыку погромче. Вибрация передается к ногам. Помогает держать ритм. Еще зрительный контакт помогает. Но я стесняюсь. После занятий репетирую дома. Я очень стараюсь. Быть такой же, как вы. Только я как кофе в вакуумной упаковке, туда не проникает звук. Но в остальном-то я такая же. Передайте им.

♣​
На прикроватной тумбочке начинает вибрировать будильник. От сильной вибрации он постепенно сдвигается к краю тумбочки и падает. Все это время Застенчивая наблюдает за его траекторией. Застенчивая поднимает будильник, отключает его, кладет рядом со слуховым аппаратом на тумбочку.
Застенчивая. Показать? Это слуховой аппарат. Сейчас. Вот, видите прозрачный вкладыш? Он вставляется в ухо, а этот полукруг за ухо. Многие думают, что если я с аппаратом, то все слышу. Но это не так. Когда надеваю слуховой аппарат из мира полной тишины попадаю в мир разных звуков. Слышу шум. Громкие и резкие звуки. Непривычно. Слышу голоса, но не понимаю, что говорят. Болит голова от шума. Невозможно разобрать слова. И я все время боюсь его потерять. Один раз после занятий гуляла во дворе, пыталась понять, что кричат девчонки. Бесполезно. Потом все стихло. Думала, все разошлись, а оказалось, потеряла аппарат. Он выпал из уха, а я не заметила. Вкладыш неплотно прилегал. Так расстроилась. Искала везде, где только можно. Нигде нет. Села на бордюр и заплакала. Ругала себя. Он очень дорогой. Обидно. Сижу сопли пускаю. Вдруг приходит Костя, протягивает аппарат. Я вся покраснела. Так неловко было, что он его нашел. Слуховой аппарат старенький, невзрачный. И вкладыш пожелтел. Наверняка Костя заметил. Еще подумает, что я неряха.
Застенчивая смотрит вдаль.
Застенчивая. У Кости очень умные глаза. И красивые руки. И вообще он красивый.
Пауза.
Застенчивая. Я рассказала маме про Костю. Мама грустно улыбнулась и сказала, что Костя мне не подходит. «И вообще говорящие никогда не будут встречаться с глухими, забудь. Слабослышащие еще может быть, а вот говорящие – никогда». Я спросила: «Даже если любят друг друга?» Мама помотала головой и вышла из комнаты. А потом рассказала бабушке. Хотя это был секрет. Она всегда рассказывает бабушке мои секреты. Бабушка сказала, чтобы я не выдумывала. А я и не выдумываю. Может вы знаете, почему Костя не будет со мной встречаться?
Пауза.
Застенчивая. Что вы обсуждаете? Почему прикрываете рот рукой? Не хотите, чтобы я прочитала по губам? Вам тоже кажется, что Костя мне не пара? Почему молчите? Ответьте. Ну пожалуйста.

♣​
Застенчивая выходит из своей комнаты.
Застенчивая. А вот комната родителей. Заходите.
Застенчивая заходит в комнату родителей. Встает у дивана.
Застенчивая. Тут смотрю телевизор. Мама рассказывала, что раньше в новостях слева была сурдопереводчица. Она показывала, о чем говорит ведущий. Многие неслышащие от нее узнавали про новые жесты и термины. А потом на телевидении решили, что размахивающая руками женщина всех отвлекает. Ее заменили на бегущую строку внизу экрана. За бегущей строкой не успеваю. Она бежит быстрее, чем мои мозги. Хотя если бы в жизни у людей на лбу была такая строка, было бы проще. Тогда смогла бы дружить с Костей, с ребятами на танцах и во дворе, сразу понимать, что говорят, а не додумывать через детали. Но пока каждый раз собираю детскую пирамидку. Красный круг - смотрю на лениво двигающиеся губы. Они торопливо чавкают или небрежно выплевывают слова? Синий круг - ловлю взгляд и рассматриваю все его оттенки. Злой? Добрый? Заинтересованный? Равнодушный? Насмешливый? Желтый – изучаю мимику и настроение. Оранжевый – наблюдаю за жестами. Вы тоже их используете. По ним вижу робкий человек или смелый. Зеленый – сравниваю, как он общается с другими. После этого могу понять чуть больше. Но не на 100%. Наверняка вы не цените, но слышать - настоящая суперспособность.
Пауза.
Застенчивая подходит к тумбочке, на которой лежит кипа журналов.
Застенчивая. Здесь, под журналами, нашла письмо от бабушки. Она часто пишет письма маме. Рассказывает, как всем надо жить и что делать. Мама учила, что нехорошо читать чужие письма. Но там мое имя, значит и для меня. Бабушка пишет, что я совсем от рук отбилась. Как это? Разве я плохо себя веду? Что маме нужно обратить внимание на мое поведение. Что у меня в голове одни мальчики. Что надо про учебу думать. Что все из-за танцев. Что это не для меня. Что нужно реально смотреть на вещи. Что мной серьезно нужно заняться. Ааа, так вот о чем говорит бабушка, когда быстро шевелит губами и напрягает шею!
Пауза.
Застенчивая. Девочки в студии думают как бабушка. Они тоже считают, что на танцах мне не место. Подговаривают свободных мальчиков не выступать со мной в паре. Скоро мой первый отчетный концерт в студии. Мечтаю оказаться на сцене и увидеть, как мне хлопают.

♣​
Застенчивая подходит к большому зеркалу, которое висит на стене. Всматривается в свое отражение.
Застенчивая. Глухие машут руками. Мы так разговариваем. А замечали, какой это объемный язык? Некоторые жесты показывают одной рукой, некоторые - двумя. Еще к рукам подключаются движения лица, корпуса, всего тела. Эти разговоры напоминают танец. Когда плавный изящный вальс, когда быстрый эмоциональный джайв, а у некоторых - загадочную румбу. Каждый танцует свой. Зависит от настроения и ситуации.
Застенчивая поворачивается к гостям.
Застенчивая. Знаете, как можно, не зная жестового языка, сразу понять, что мы ссоримся? Жесты становятся резче, на лице - неприятная гримаса, появляются обидные жесты оскорблений. Я их знаю, но не покажу. Так нельзя говорить.
Пауза.
Застенчивая. Помните, я сказала, что готовлюсь к отчетному концерту? На него пришли родители, позвали бабушку. Я переживала. Хотелось показать всё, чему я научилась за эти несколько месяцев. В ночь перед выступлением не могла уснуть, повторяла движения. Платье для концерта попросили у дочки маминой знакомой. Голову покрыли липким желе, которое мама зачесала в гладкий пучок.
Застенчивая садится на пол.
Застенчивая. Перед выступлением узнала, что танцую с новеньким Пашей. Заволновалась еще больше. Просто Паша двигается так, как будто линейку проглотил. Когда начался концерт, мы с Пашей встали позади всех. Во время танца повторяла про себя «ча-ча-раз-два-три» «ча-ча-раз-два-три». Ну, чтобы не сбиться с ритма. Но сбивал Паша. Он путал все движения, наступал на ноги и невпопад двигался. Я пыталась направлять его, но он не понял. Сопротивлялся больше. Потом его так занесло, что он оттолкнул меня. Я не удержалась и упала на пару впереди. А они завалились на соседнюю. Остались танцевать только пары в первом ряду. Было так стыдно! После выступления всю вину свалили на меня. А Пашу пожалели. За кулисы прибежали родители с бабушкой. Им было неловко за меня. Бабушка извинялась перед тренером. Мама с папой сказали, что выглядела я нелепо. И что бабушка права, надо выбрать другое увлечение. Поспокойнее. Вышивать, шить мягкие игрушки. Так они решили. И запретили ходить на танцы.
Дома я закрылась в комнате. Долго водила пальцем по вышивке и блестящим пайеткам на платье. Потом стояла, прислонившись горячим лбом к холодному окну. Моя мечта так и осталась мечтой.
Пауза.
Застенчивая вскакивает.
Застенчивая. Просто я ни при чем. Ну правда. Если бы вы увидели этого Пашу, то все поняли. Ну, что я не виновата. Он даже ходит как робот. На прямых ногах.
Пауза.
Застенчивая. Я тогда перестала чувствовать музыку. Включала на полную громкость. И ничего не чувствовала. Не понимала, что происходит. Музыка исчезла.
Пауза.

♣​
Застенчивая одевает теплые шерстяные носки.
Застенчивая. Через несколько дней вышла во двор. Гуляла там одна. Мимо меня прошла маленькая худенькая старушка. С двумя огромными пакетами. Я не сразу решилась подойти. Уже было такое, когда хотела помочь, но не понимала, как. В такие моменты еще больше злишься на себя и свою глухоту. Думаешь, ну почему я не могу помочь? Например, вызвать скорую, когда это необходимо. Один раз было такое. Я пошла в магазин за молоком. Увидела мужчину у холодильника с готовой едой. Прошла дальше, взяла пакет молока, вернулась. Смотрю, а мужчина лежит на полу, дергается, изо рта пена. Потянулась за сотовым, но скорую по сэмээс не вызовешь. Побежала к охраннику, он вызвал. Страшно.
Пауза.
Застенчивая. Я подошла к бабушке с пакетами. Улыбнулась и протянула руку. Бабушка дала мне пакет и мы пошли. Она разговаривала со мной, а я шла, улыбалась. Ничего не понимала и кивала. Минут через десять мы подошли к культурному центру. Не была там ни разу. Хотела отдать пакет и убежать, но бабушка позвала с собой. Мы зашли в актовый зал. Там танцевали пожилые люди. Я увидела, что у нас есть общее. У некоторых тоже слуховые аппараты. Один дедушка пригласил на танец. Я застеснялась. Но согласилась. Дедушка хорошо танцевал. Мои ноги сразу вспомнили шаги. Было так здорово снова танцевать. Стала бегать туда через день. Смотреть репетиции. Часто участвовала в них. Снова почувствовала музыку. И танцевать стала увереннее. Меня хвалили. На занятиях бабушки и дедушки угощали то конфетами, то булочками. Если мы не понимали друг друга, писали записочки. Они готовились к выступлению на 9 мая. И я вместе с ними. Маме с папой говорила, что иду гулять, а сама бежала на репетиции. Только не рассказывайте им, ладно? Я просто делюсь с вами секретиками.

♣​
Застенчивая идет в коридор. Останавливается у рамки с фотографией, пальцем смахивает пыль с рамки, достает из кармана бумажный платок и протирает стекло.
Застенчивая. Вы торопитесь? Погодите, не уходите. Остался только коридор. Хотела вам показать нашу фотографию, где я, мама и папа. Мы тут счастливые. Это еще до развода. Папа потом к Лике ушел. А мама устроилась работать еще в одну смену. Я ее теперь почти не вижу. Незадолго до их развода, я шла после репетиции домой. Во дворе никого уже не было. Иду и вижу сережка валяется. Красивая, в форме сердца, с камушками. Вспомнила, что Сашкина сережка. Она же у нас главная модница. Громче всех надо мной смеется. Взяла я эту сережку, завернула в листовку. Чтобы никто не нашел. И выбросила в мусорку. Так тебе и надо, Саша. Ходи теперь без своих красивых сережек. Одну-то она вряд ли будет носить. А мне ее сережка и подавно не нужна.
Застенчивая садится на пол.
Застенчивая. На следующий день мы с дедушкой выступали в моей школе. Вообще я в школу редко хожу, на домашнем обучении. Там учатся все девчонки с моего двора. И Костя. Поэтому я сильно переживала. Но в этот раз всё получилось! Мы отлично станцевали. От восторга у меня перехватило дыхание и закружилась голова. Нам хлопали, некоторые даже стоя. В том числе Костя. В глазах учительниц блестели слёзы. Они просто в первом ряду сидели, поэтому я заметила. Никогда еще я не была так счастлива, как тогда.

Поворачивается ключ во входной двери. Входит мама. Видит Застенчивую, которая сидит у двери, смотрит перед собой и прижимает к груди рамку с фотографией.


Конец
ноябрь, 2020 г.

Екатерина Исаченкова

Попрощаться с зимой
Попрощаться с зимой, еще затемно,
Глядя, в сеточку тюля оконного,
Признаваясь, себе в бессознательном,
Чтобы утром душа и не вспомнила,
Как хрустело, кололось кристаллами,
Замерзало, белело молчанием,
Как сочилась тоска небывалая
Из дверного проема печального,
Так пустого и прямоугольного,
В ожидании, потемневшего,
Что войти в него было больно бы,
И пытаться, как-будто, не к чему..
Попрощаться.. И дверь, охрипшую,
От себя оттолкнуть и зажмуриться,
Небо, сплошь, облаками вышито,
И сосульки рыдают на улице,
От несчастья, от счастья - с ними я,
Слез, авось, не увидят прохожие,
И глаза мои стали синими,
На твои глаза, так похожими.

В кармане рождественский пряник.

⁣В кармане рождественский пряник,
Иду по аллее огней,
Кто этот неведомый странник,
Оставивший в парке коней?
Кто этой кареты хозяин,
И чей-то попутчик ночной?
Не тайна ли перед глазами
И что-то случится со мной?
Сверкающей манной небесной,
На щеки, на лоб - конфетти,
Не чудо ли, что в это место,
Как в детство, случилось прийти..
Влкруг благодать с тишиною
И время замедлило бег,
И странник, идущий за мною,
Роняет созвездия в снег..


В ожидании солнца.


В ожидании солнца я стану петь,
Будто, дети, когда играют,
Чуть наивнее стану и чуть глупей,
Если долго ждать, так бывает..
В ожидании солнца танцую я,
Так, как-будто, нито не видит,
Я для долгой ночи давно своя
И ее совсем не боюсь обидеть,
В ожидании солнца стихи пишу,
Детским почерком научилась,
Словно, шепотом, в Рождество прошу,
Чтобы чудо со мной случилось..


Облака.


Нанизываю облака,
На нить дорог,
Ее свысОка-свысокА
Подал мне Бог,
Неодинаковость видна,
Но абсолют
В возсможности, что мне дана,
Сейчас и тут,
Вот перья - это из крыла,
Их обронил
Мой Ангел, и за ним я шла,
А он хранил,
Вот линзы, а оправа им
И не нужна,
Под небом, вечно голубым,
Где даль видна,
Скользит всевидящий зрачок,
И облака,
Как ваты сахарной клочок,
В цвет молока,
Кочуют кучевых стада
И дождевых⁣,
И льется на меня вода
Из всех, из них,
А нить в руке так коротка
И все тесней,
Добытым мною облакам,
Висеть н ней,
Они, как птицы быть вольны
И, как ветра,
Им, виноватым без вины,
Лететь пора,
Что впитано, из моего,
Нести куда-то,
И не оставить ничего,
Что мною взято..


Дождь.


Дожджь, словно кот, сам по себе,
Хозяин всех подоконников,
Сегодня всю ночь на моем сидел,
Разыгрывая поклонника,
И уверял меня, в сотый раз,
В том, чего, будто, не было,
Что лужи были, не как сейчас,
И, что по ним я не бегала,
Что в них не лопались пузыри,
Не липло платье намокшее,
И все это снова не повторить,
Нельзя ворошить прошлое..
Слово "нельзя" выпадало из
Постукиванья ритмичного,
Падали капли - сверху вниз,
А я - снизу вверх смотрю, обычно,
Бродячий дождь о своем поет,
Сам неприкаянный, непригретый,
Он свою воду, как слезы льет,
Прошлое.. Что он знает об этом..
Я ведь оттуда родом и
Мыслями всеми, и всею кожей,
Все облака, все цветы мои,
Так на сегодняшние не похожи,
Дождь - вечность, а я - чирк,
Еле заметный чирк от спички,
И мимолетен мой миг, мой мир,
Смысла нет изменять привычкам.
Польет с небес, распахну окно,
Чтоб, в доме лужи, чтоб, с пузырями,
Как же недавно и, как давно,
По ним босыми, я шла, ногами,
Живу и помню - чего желать,
Люблю и, значит, еще живая,
И зонт не нужен, не нужен плащ,
И я до нитки промокну, знаю.


Осень.


Осень вовсю надраила
Труб и тромбонов медь,
И собралась, по правилам,
Что-то сыграть успеть,
Взмах дирижерской палочки,
Будто, прощальный жест,
Замер над хором галочьим,
Родом из этих мест,
Ноты кружились с листьями,
Под аккомпанемент,
Там, где октябрь высыпал,
Горсть золотых монет,
И позабылись првила,
Все превратилось в звук,
Рыжее в синь добавилось,
Слившись, в единый круг,
В небо аллея тянется,
Словно, зимы и нет,
Стану осенней странницей
Я на исходже лет,
И со свирелькой глиняной,
Сяду накрай Земли,
Чтобы и звон малиновый,
И журавлиный клин.

Я вошла в это утро.

Я вошла в это утро босая,
Я вошла в это утро в исподнем,
Там ночная звезда угасает,
А рассветная, только восходит,
Звезды-яблоки я собираю,
В звездной пыли подол и ладони,
И мне солнечный ветер играет
На божественном аккордеоне,
Пьет душа голубую прохладу,
Вряд ли, ей утолить эту жажду,
Свой родник в тайных зарослях сада,
Ищут все, но находит не каждый..
Я, как капля воды н лоадони,
Среди линий судьбы затерялась,
И отметиной лба на иконе,
В это утро вошла и осталась..




⁣

⁣О СЕБЕ



Дожил до лет!.. Не сокрушаться...

Законам жизни поклоняться.

О смерти думать не гнушаться.

Седьмой десяток! Впредь не мчаться.

Уж не грести теперь, сплавляться.

С фортуной больше не венчаться,

Стремлениям не поддаваться.



Но ты поэт! – Душа вопила.

В ней билась дьявольская сила.

Свободы сладкой страсть вкусила.

За буйным ветром вихрем взмыла.

Привычный мир мой сокрушила.

Любимых грез меня лишила.

Возможно, что и согрешила.



Теперь я – бог, но без народа.

А, может, - поп, но без прихода.

Шут без монаршего урода.

Зверушка, та еще порода.

Мое желанье – быть жар-птицей.

Огнем носиться в колеснице.

А на метле - вблизи землицы.



Читатель, мудрый повелитель!

Хоть не с мечом, и не воитель,

Полна талантами обитель.

Теперь - мой лекарь и учитель.

Ответь: к чему мои творенья?

Согреет искра вдохновенья?

Не путь ли это в мир забвенья?





⁣МАМЕ



Время шло, от мам мы отдалялись,

Пробуя свои пути найти.

Миром равнодушным поглощались,

Цель свою желая превзойти.



Бились мы, метались, устремлялись,

Редко возвращаясь в дом родной.

Очень редко мамам поклонялись,

Занятые разной ерундой.



Мамы, мамы жили только нами.

Как успехи радовали их!

Наши неудачи огорчали.

Ждали, ждали встречи чудный миг!



Радовались, если замечали,

Счастья блеск, в родных таких глазах,

И как часто слезы высыхали

На скупых, коротеньких листах.



Мамы, мамы, дорогие мамы,

Наша плата – серебро седин.

Сколько силы мы у вас отняли,

На лице добавили морщин.



Мама, мама в жизненной стихии

Я носился, яростно рубясь,

Через испытания лихие,

В битвах и победах закалясь.



Ты ж занемогла и постарела

От вестей моих и от проказ.

Как тебя я мучил, ты терпела,

Поздно понял, понял лишь сейчас.



Я, летая от любви до схватки,

Часто душу муками ласкал,

Мыслей жег убогие остатки,

Медленно себя я убивал.



Я не чтил тебя, родная мама,

Счастье многих и в себе отца,

Сердце мучил горечью обмана,

Доблестный утратил дух бойца.



Я решил, все кончено, отныне,

Не поманят странствия меня.

Тихо и спокойно в нашем доме

Буду жить лишь для одной тебя.







⁣ИСТОРИЯ ЛЮБВИ



Моя история проста.

Тебя я встретил в час тревоги.

Когда жестокая судьба

Мостила адовы дороги.



Тогда душа занемогла.

Найти пристанище молила.

И комната моя была

Мрачна как древняя могила.



Тогда вдохнуть в меня весну

Никто не мог, да, ты одна лишь.

Но, боже мой, свою судьбу

При встрече первой, как узнаешь?



В тебе забаву находил,

Но к сердцу ты смогла пробиться.

Боялся быть рабом твоим,

Но от тебя, как мне укрыться?



Да, я тогда хотел бежать.

Но вынужден был возвращаться.

Готов свободу был отдать.

Себе в том сразу, как признаться?



В борьбе с судьбой не устоять.

Пути смешала как придется.

Так больно мне тебя терять.

И все же, как с судьбой бороться?



Прощай, будь счастлива, прости.

Дорога адова все вьется.

Свободы тяжесть вновь нести

Когда любовь мне улыбнется?













⁣БИТВА ПРИ МОЛОДЯХ

величайшей победе русского оружия посвящается



Врага Русь силой превзошла.

Сама победа не пришла.

Больших трудов плоды.

Царь Грозный всюду успевал,

Москвы границы раздвигал,

Реформам смелым путь давал.

Никто не ждал беды!



Но враг на Балтике, чума,

Степные всадники всегда

Грозили нам извне.

Собака Крымский хан Гирей

Собрал войска в большом числе,

Воскликнул он вселенной всей:

«Мне царствовать в Москве!»



Опасность жуткая легла.

К нам шла огромная орда.

Крымчак погнал коней.

Хоть и широк простор степи,

Остались считанные дни,

Когда появятся враги.

Страшнее нет вестей!



Дружина у реки Оки

Готовит для врага силки.

Князь Воротынский с ней.

Там где теснину холм венчал,

Гуляй-город грозно встал.

Крымчак тогда еще не знал

Конца судьбы своей.



Бойницы сумрачно глядят.

Нет сил перенести их взгляд.

За ними - строй – стрельцы.

Они не мчатся по полям,

Сшибаясь в схватках тут и там,

А бьют из ружей по врагам.

Такие вот бойцы!



Враг конной лавой удалой

Летит за пущенной стрелой

И саблями грозит.

Стрельцов-красавцев ладный строй,

Свинцом разит ружейный бой,

И пушек громогласный вой.

Чья сила победит?



Ужом враг влез на путь к Москве.

Открылся путь ему везде.

Пришлось нам догонять.

Набросились на арьергард.

Ввязаться в бой был каждый рад.

Посыпался ударов град.

Погибла вражья рать!



Гирей был гневно возмущен:

«Пусть будет каждый отомщен!»

И мурз послал вперед.

Отряд наш с боем отошел,

Под стены к пушкам он привел

Врага, на эшафот возвел.

Судьба какая ждет!



Раздался грохот от стены.

Врага несчастные сыны

Горой вокруг легли.

Орудий гром все не стихал,

Огонь летел за валом вал.

В крови враг злобный утопал.

Подняться не могли!



Встречала солнце пять уж дней

Трава кровавая полей.

Назад ступить нельзя.

Гирею в пору только выть.

Ни пядь земли не уступить!

Смертями русских не сломить!

Кровавая стезя!





Немало войска полегло.

Гирею сердце обожгло,

Сын, внук и зять убит.

По многим он мурзам скорбит.

Какой землей Русь одарит?

Один из двух уже в ней спит.

Свинец в ушах звенит!



Оставить приказав коней,

Гирей огромной силой всей

Пошел в последний бой.

У русских конница в лесу

Слегка ослабила узду,

Открылось тут как на духу,

Что нам дано судьбой.



На главный штурм пошла орда.

А под ногами – не трава,

Ковер из мертвых тел.

Отбиться не хватает сил,

Надеждой враг себя бодрил.

Момент тот князь не упустил,

Засадный полк взлетел!



Последний залп врага потряс.

Раздался, больше не угас

Победный русский клич.

Бежал враг, гнали по полям,

Немало полегло их там

Подобно загнанным волкам.

Сломали грозный бич!



Пускай столетия летят.

Один герой, а этот свят.

Замри на миг, вглядись.

Врагов бесчисленную рать

Руси в век каждый отражать.

Грешно нам это забывать.

Героями гордись!

1. ⁣Моя вера - гранит и бронза,
Золотые святые лики,
Что взирают отчасти грозно,
Будто скверну беря на пики,
А отчасти с любовью божьей,
Что души исцеляет ранки.
Что скрывала на бездорожье
От снарядов немецких танки,
И Москву облетев на крыльях
Сохранила, спасла, сдержала,
Обратив невесомой пылью
Многотонные дула-жала.
Моя вера - металл и слово,
Что звучит как чугун, набатом!
Я не жду ничего другого:
Если надо - пойду солдатом,
Что обычный нательный крестик
Берёжет, как зеницу ока
И архангел, господний вестник,
За плечом постоит до срока.
Моя вера - огонь и воды,
От купели и до заката.
С нами Родина, Бог, природа
И плечо боевого брата,
С нами жён и сестёр молитвы,
Матерей, у иконок бдящих.
Проходя через пламя битвы
Восстаём у свечей горящих.
Восстаём во плоти ли, в духе,
Под покровом святого храма.
Снова спасшие от разрухи
Этот мир, не забыв о главном.
В многословии дни пустые,
Если уж говорить серьезно:
Нас спасают Хритос, святые,
Богоматерь, гранит и бронза!


2. ⁣Полюбили друг друг - нагой плодородный Геб
И Владычица неба - лазуревоокая Нут.
Он был в страсти своей огнепламенен, дик, свиреп,
А она не спешила лишаться подобных пут.
Она нежно ласкала его телеса дождем,
Он вонзался в неё белоснежным изломом гор!
Она видела пламя, неспешно тонула в нем,
Он её целовал, разжигая внутри костер.
Она тонко смеялась, роняя Вселенной пыль
На его обнаженную плоть, на снега и льды,
Он держался рыча, воздвигая вулкана шпиль
Извержением лавы срывая покровы мглы.
И была их любовь так безумна, так горяча,
Звездопадами небо пылало и всё вокруг -
Так любили друг друга за гранями всех начал
Плодородный Создатель и Неба бездонный круг.


3. ⁣Проштрафился в церевушке интендант,
Неусморел - цветёт головка сыра!
Собрал харизму, раскопал талант
И на обедни, не стесняясь клира
Задвинул речь: - Святые господа!
Намедни, в процветающем Марселе,
Решили: что же мы, туда-сюда,
Не делимся сырами, в самом деле!
В сыроварении мы лучшие, ага!
Ламбер и бри, головки камамбера,
А сколько молока да творога...
Делиться завещает наша вера.
Пошлём изысканный, сапфировый дор-блю,
Аббату, помолиться за здоровье!
Аббат икнул: - Сыры я не люблю,
Но раз принёс - расширится застолье.
И ели так, забыв обет и пост,
Кладовщика хваля и прославляя,
Марсельской сырной плесени прирост,
Вином бургундским злоупотребляя...
Так избежал хитрюга-интендант
Аббатского взыскующего ока.
Ведь наша совесть чай не фолиант,
Быть праведным, увы, одна морока!
Толпа слепа - ей стоит лишь начать,
Но что бы окружение не ело,
Святая суть: учитесь отличать
Сыр с плесенью и сыр заплесневелый!


4. ⁣Просто я камень, на коем заложишь храм,
Через столетия быта, семейных драм,
Через эпохи жизни перевитой,
Станешь собою, станешь иной, святой,
Станешь столбом посреди монолитных чащ,
Выйдя из жезлов,пантаклей, мечей и чаш
Бросив нащупать через сансару путь
И отрешившись. Может, когда-нибудь
Ты станешь как белый парус, как чистый лист.
Я буду ждать. Неподатлив и не ребрист,
Гладок и хладен, как Пиринеев лед.
Ангел нашепчет: - Этот на храм пойдет!
И вот Ты ломая ногти полезешь вверх,
Падая снова и снова, как сбитый стерх,
Падая в листья, плача, крича, рыча.
Словно замок без хозяина и ключа,
Съеденный ржавчиной, сбитый рукой воров,
Ты позабудешь беды, обиды, кров,
И на вершине камня уйдя в рывок
Вдруг осознаешь: Ты - это Храм и Бог!
Станешь луною, станешь звездой, травой,
Станешь смеющейся, снова иной, живой,
Станешь огнивом, что поджигает трут...
... камнем для ищущих, что за тобой идут.


5. ⁣Говорят, что он может достать звезду,
Что над шпилем высоких башен!
Он ступает на лестницу раз в году,
Терпелив и всегда бесстрашен.
Лезет выше и выше в холодный мрак,
Для того, чтобы взять в ладони
То, что словом нельзя описать никак,
И мальчишку легонько тронет
Космонавтовской варежкой за плечо:
- Помнишь ты говорил про звёзды?
Ты поближе к сердечку держи её,
Этот дивный осколок грёзы.
И пока ты мечтаешь - она живёт!
Он прощаясь рукой помашет
И задвинув забрало опять пойдёт
В стылый мрак, что превыше башен.

⁣Галина Долгая



Дождь



Со мной с утра не расставался Дождь.

— О,
отвяжись! — я говорила грубо.

Он отступал, но преданно и грустно

вновь шел за мной…

Белла
Ахмадулина







Тяжелые капли
дождя с каким-то особым остервенением колотили по козырьку над окном. Начавшись
ранним утром, с каждой минутой дождь набирал силу и, казалось, хотел выбить
душу. Его стук отдавался в голове, доводя до слез. Никуда от него не спрятаться,
никуда не скрыться…

Настасья открыла
глаза. На потолке длинными тенями от потускневших бронзовых рожков отражается
люстра – древняя, как она сама. Сил нет добраться до ее пыльных плафонов! Каждое
утро одна мысль: помыть бы.

Струи дождя
слились воедино, водопадом заслонив внешний мир от окна. Настасья медленно вздохнула.


«Как же я тебя
ненавижу!»

От такого
откровения дождь поперхнулся, стена воды разомкнулась на рваные полосы и словно
застыла. Только грохот от нее, как от листов жести, трясущихся на ветру.

Отвернувшись от
окна, Настасья села на кровати, повела седой головой из стороны в сторону, нехотя
спустила ноги на коврик. Холодок обнял их, пробежался по сухой коже. Пошевелив
пальцами, Настасья пошарила ступней по коврику и, нащупав тапочек, всунула в него ногу. Где-то лежит и
другой… Нашла! Встала. В голове болью отозвался стук дождя. Злость подкатила к
горлу. Настасья дошлепала до окна и захлопнула форточку. Стало тише.

Пока закипал
чайник, Настасья вспоминала дожди своей жизни. Разными они бывали: и
счастливыми, и печальными, но один вытеснил все невосполнимой потерей. С тех
пор, стоило только первым каплям упасть с небес, как сердце снова и снова
переживало роковой миг, с которого началось ее одиночество. Именно тогда стена
дождя разделила жизнь на «до» и «после», оставив ее по одну сторону, а семью –
по другую.

Чайник запыхтел, задохнулся
от пара и разразился свистом. Настасья вздрогнула и выключила плиту; сурово
взглянула в окно.

«Будь ты неладен!
Льешь, льешь с самой рани и никак не выльешься!»

Чайник протяжно выдохнул и стих, приняв упрек
на свой счет.

Струя кипятка,
обжигая руку паром, наполнила чашку с пакетиком заварки, и вода на глазах
окрасилась в яркий каштановый цвет. Настасья поставила чашку на блюдце и,
сосредоточившись на ней, дошла до кресла в углу спальни.

Маленький круглый
столик. Книга с закладкой посередине. Очки... Блюдце с чашкой поместилось
рядом. Настасья присела в кресло, на миг забыв о дожде. Ароматная струйка пара
поднялась было к лицу, но вдруг изогнулась в сторону: форточка приоткрылась,
дует из щели. И дождь стучит… Стучит…

«Да и пусть
стучит! – она отхлебнула чаю. Приятное тепло просочилось внутрь, согрело
сердце. – А помнишь…»

Дождь за окном
прислушался. Капли зависли в воздухе. Он помнит! Он также низвергался на землю,
но только еще зеленую, полную цветов и трав; цеплялся за хвою, повисая на
иголках набухающими каплями; скользил по листьям лещины. И тоже стучал! По
скатам палатки стучал! Дразнил их – молодых и красивых, мечтающих о будущем и
вечной любви. Когда она родила двойняшек, он приветствовал детей гимном жизни,
хвастался птицам и деревьям в округе, как заглянул в окно и первым увидел
младенцев. Солнце тогда не дождалось конца ненастья и просочилось сквозь тучи
яркими лучами. Так они и светились в воздухе вместе: дождь прозрачными каплями,
а оно перламутром на них. Помнит ли она тот миг?..

«Помню! Разве
такое можно забыть?.. Ох, какими же сладкими они были…»

Рука затряслась,
чай пролился на рубашку.

Настасья поставила
чашку на блюдце и откинулась на спинку кресла. Скорбные складки в уголках губ,
тоска в запавших глазах, утративших цвет. Она выплакала его. Весь, до капли.
Теперь глаза такие же пустые, как дождевая вода.

Стало невыносимо
душно, камнем придавило грудь. В ушах шум. Но не от дождя – от нахлынувших переживаний.
Она нащупала початую облатку с таблетками, выковыряла одну, положила под язык.
Раз, два, три… ох, отпустило… Но как хочется свежести, как хочется вздохнуть
полной грудью и впустить в себя дождь!

Настасья оделась. Ноги
– в ботинки без шнурков, плащ – на плечи, прикрытые шарфом, зонт – подмышку. Задвижка
отползла в сторону, дверь поддалась слабой руке, и свежий воздух дохнул в лицо.


Настасья
спустилась во двор; глубоко и с удовольствием дыша, пошла по мокрой дорожке,
забыв открыть зонт. Она с наслаждением вбирала в себя влажный воздух и витающий
в нем аромат прелой листвы. Дождь спохватился, раздвинул струи, разогнал капли.
Мокрые, безлистые ветви деревьев сплелись над ней в ажур и застыли, словно
боясь уронить вниз хоть каплю. Когда Настасья вышла на отрытое место, тучи
разбежались, и луч солнечного света вспыхнул в напоенном влагой воздухе
радужным мостом.

Стая грачей
пронеслась в голубеющей выси. Кошка выбралась из укрытия, потянулась и с
вопросом в зеленых глазах взглянула на одинокую женщину.

«В такую рань
гуляешь?..»

Настасья
улыбнулась.

«Гуляю!»

Дождь облегченно
выдохнул последними каплями: оттаяла, простила. Простила до следующего
ненастья. Уж сколько лет так! Ничего. Он понимает. Это жизнь. И он с ней
слился…

Ташкент, ноябрь,
2020 г.

⁣Познавши жизнь - все грани и добра и зла
и тьмы и света, никчемность жизни суеты -
устал
в смятении ума нашёл дорогу, что вела
в миры иные и под покровом темноты
я нож достал
осталось в нужном месте полоснуть
и на траве под звёздами уснуть

Чтоб навсегда!

И не проснуться больше никогда
в этом безумии уже и не людей.

Животный мир страстей.

Но расступилась тьма и на пути возник
неясный силуэт
И филина тревожный крик
и вроде человек, а вроде нет
лишь карие глаза под капюшоном
почудилось - мы с ним давно знакомы
неясный след из памяти моей
когда бродил я в опьянении угаре.

Не помню - много было этих дней
когда в душе гнездились твари

Глаза его внимательно тревожны
манят, как цветик придорожный
рукой взмахнул - возник игорный столик
Давай сыграем, дальше нет пути
не обыграв меня. Собрав остатки воли
я сел играть - предельно осторожно

И сразу начал он мутить

Зашёл я с благородства - бьёт обманом
и правду ложью покрывает
Карт доброты и милосердия - не знает
он сразу их в отбой - таких карт не бывает
среди людей лишь зло во козырях
Я понял - проиграюсь в прах.

Два козыря остались у меня - любовь и честь
они бьют всё, но как стерпеть мне эту боль
души - как можно мерзость честью покрывать?
Нельзя, если в душе святое есть,
любовью против похоти сражаться
Нет, никогда - уж лучше сдаться

Хотя...хотя остался джокер - жизнь
ведь я судьбой не дорожил
Я понял - он шайтан
ведь это он во мне блажил

Такого он не ожидал
но ставку принял - жизни рок
нахмурился, вновь карты сдал
потом, задумавшись, изрёк:

"потоки зла с вершины славы
в пропасть забвения сметают
и там, истерзанные лавой
своих грехов - все исчезают

И ты пойми , среди людей
нет больше белых лебедей,
лишь вороньё
Но жизнь - не старое тряпьё
Ты возжелал себя убить
и во сырой земле лежать
за то, что всех сумел простить
за то, то всё сумел понять

Ты шёл туда, где больше света,
упорно, в поисках ответа.
Пришёл во тьму
и пусть страдал ты неумело,
познавши боль души и тела -
ты жизнь познал
себя постиг,
своей судьбы последний миг
предназначение твое...своё
ты сохранил любовь и сердце
любовь и есть печать бессмертья"
***
И тут как шулер он достал
судьбу из рукава
и возложил на жизнь мою
а я ещё не понимал,
что не шайтан меня переиграл

Играть мне дальше не с руки,
жизнь разлетелась на осколки.
судьбы разбитые куски

А сверху новая судьба

***
Рассвет поёт надеждой и любовью,
закат несбывшейся мечтой,
а жизнь - это и небо голубое
и отблеск тучи грозовой....
во чистом поле снегом заметает,
мне зимний ангел наморозил путь
я знаю, что к весне душа моя оттает,
вот только этой встречи не вернуть...

Достав Судьбу из рукава, Господь меня переиграл!

⁣Литания о временах года



Несказанное лето. Невыпитая осень.

Весна – за
турникетом. Попробуешь пролезть?

Не будешь биться
оземь? Не выплюнешь билета

Из раненого горла?
Попробуй расплатиться:

Вот ворох слов –
не счесть!



Попробуй не
спалиться. Попробуй, ну, хотя бы

О май не
опалиться, не кануть в кровосток.

Попробуй не
смешаться с пульсирующей рябью,

Не дай всем этим
лицам тебя отправить в морг.



Попробуй – пробуй
– пробуй – покуда режет пальцы

Свистками
стоп-сигналов. Пока сшивает взглядом

Твой ангел с
потолка узор унылой жизни.

Пока ещё он рядом
с тобой в утробе ада –

Рискни, плесни в
мир душу – как в водку молока.



Начерчены чертями
пробелы меж путями –

А может быть –
прочерни – не нам с тобой судить.

Здесь мрачно, как
в колодце, и стук колёс смеётся,

Журчит, как речь
торговца, несётся во всю прыть.

Здесь темнота –
другая. Шагни скорее к краю

И зачерпни в
ладони – её так сладко пить.



В метро, как в
саркофаге, весна спустила флаги,

Спустила
флаги-крылья и спит тревожным сном.

Несказанное лето –
не литию – сонеты

Над ней прочтёт, а
осень листву в подземку сбросит

Ногами пешеходов,
не знающих о том,



Что в глубине
подземки – в грохочущем застенке –

Кишащем поездами,
неспящем допоздна,

В величественном
тлене, спит в метрополитене,

Наедине с
Вселенной

Погибшая весна.

⁣Иванова Анна/подборка стихотворений/поэзия

Призрачное

Я просто хотела тебя обнять,
И тихо воткнуться лицом как пикой
в ушедший декабрь, в котором опять
Самофракийской летящей Никой
я рядом останусь, без рук, без глаз,
лишь сердце больное под тогой чуя.
И чувства, как адский живой каркас,
устойчивый к смерти, себя линчуя,
рассею, рассыплю, закину в ночь,
чтоб больше о них никогда не думать.

Но то, что казалось навеки прочь
ушло, вернётся дорожкой лунной
однажды, коротким метельным сном
под шёпот свечи и дыханье снега.
Я стану безжалостным палачом
себе, и сгоревшая в прошлом нега
воскреснет на краткий обманный миг…
Легко и невинно меня разбудит
под утро простой петушиный крик,
и больше такого со мной не будет.

Прогулка

Погуляй со мной, пожалуйста,
по заснеженной Москве.
Если хочется, пожалуйся
перечёркнутой строфе.

По-домашнему, по-дружески,
по-простому, чёрт возьми,
по-серьёзному, по-мужески,
по-отцовски обними.

Лишних слов не перекладывай,
Не закручивай узлом.
Не уверена, что надо мне,
но подумаю потом.

Отшлифую и просею я,
отберу из тех, что есть
слоги зимние, осенние…
и ты собран будешь весь

по дождинкам, по расколотым
затуманенным следам,
по заснеженному контуру,
по дрейфующим годам.

Не гуляй со мной, пожалуйста,
по заснеженной Москве.
Я заплачу, я пожалуюсь,
вряд ли легче станет мне.

Дева и рыцарь, сон

Мы рядышком шли, я молчала,
ты что-то смешное шептал.
И солнце по листьям стекало,
и ветер бетонку качал.

Кругом закипали фасады,
прошитые острым лучом,
и в мелкую клеточку латы
я чуть задевала плечом.

Испытание

Что в этом сердце?
Огонь и я.
Малое скерцо,
Агония.

Быстрая пляска
Без тормоза.
Мокнет повязка
И волосы.

Но… это лишь
Чистилище.
Просто молись,
Терпи ещё.

Верь, помогай
Вергилию.
Рай —
За зелёной
милею.

Чёрно-белое

Я поэтом себя не вижу,
быть поэтом – не так легко.
Все поэты живут в Париже,
это всё-таки далеко.

Под Москвой проржавели трубы,
и металлом течёт вода.
Все поэты – немножко Будды,
мне ж не справиться никогда.

Возвышаясь над вечной драмой,
все поэты стремятся ввысь,
панорама, потом нирвана,
ну а мне достаётся низ.

Проза жизни, котлеты, мухи,
вечный топот чужих коней.
Притворяюсь, что эти муки
мне на свете всего милей,

что смеяться – моя отрада,
что подколы – моя стезя,
что я знаю про сумки Prada,
что без моря прожить нельзя.

Но скучнею- заболеваю,
сохраняя дурацкий миф.
Я в насмешество лишь играю,
это мой островерхий риф.

Душно – жарко, теряю скорость,
разлюбила меня весна.
Холодеет больная совесть,
убегая в пределы сна,

где, срывая любые маски,
как обои со старых стен,
чёрно-белой побольше краски
я себе попрошу взамен

этой сахарной вате буден,
беспробудности выходных.
Пусть весёлых цветов не будет,
чёрно-белый – живей живых.

⁣
Дождь лил неделю, а то и больше. Он сожрал все яркие июльские краски, расплескался хлябью по улицам и переулкам. Редкие прохожие бесплотными тенями мелькали в серых утренних сумерках.
“Черт его знает, что за лето, - подумал Сокольников, стоя у зарешеченного окна кабинета. Грязь и мерзость. Сигарет - последняя пачка, и до зарплаты три дня”.
Оперуполномоченный закурил, вновь присел за обшарпанный стол, взял в руки исписанный аккуратным убористым почерком белый лист. Покосился на видеокамеру. Мигает. Пишет.
- Значит, гражданин Кузьменко, - скучно спросил Сокольников, - как следует из явки с повинной, вы сегодня утром убили жену, погрузили ее тело в багажник автомобиля и отвезли в лес, чтобы скрыть следы преступления?
Сидящий напротив оперуполномоченного мужчина, на вид лет пятидесяти, невзрачный, лысоватый, нервический, вздохнул, как всхлипнул.
- Убил. Увез, - уточнил он и, словно с недоумением, посмотрел на свои скованные наручниками крупные руки.
- Почему же решили сознаться?
- Передумал, - пожал плечами мужчина.
Дверь кабинета скрипнула. Заглянул Паша Тягалин. Призывно мотнул квадратным подбородком.
Сокольников затушил сигарету, вышел в коридор. Исписанный лист прихватил с собой.
- Я пробил. В психах твой Кузьменко не значится, - усмехнулся Тягалин. - Участковый съездил по адресу. Дом на замке. Во дворе злющая собака. Соседи жену видели, то ли позавчера, то ли еще раньше, а так ничего не знают и ведать не ведают. Что делать? В КУСП* оформляем?
- А варианты? - поморщился Сокольников. - Явка имеется. Оформляй. Следаку звони. Поедем тело искать.

* КУСП - книга учета совершенных преступлений
Сокольников вернулся в кабинет. Полтора, а то и два часа ждать, пока соизволит пошевелиться следователь, соберутся эксперты. Работка, мать ее.
Кузьменко растекался по стулу.
Оперуполномоченный присел. Опять закурил. Уставился в повинную бумагу. Красивый почерк, разборчивый.
- Утверждаете, что совершили убийство в приступе ревности? Давно этак ревнуете?
- Давно.
- Появился соперник?
- Конечно, - твердо сказал Кузьменко.
- Жена призналась?
- Нет.
- Застукали?
- Нет.
- Тогда с чего ревность?
- Вы человек еще очень молодой.
- Выбирайте слова, - оскалился Сокольников.
- Простите. Это я, конечно, человек немолодой. Мы с Викой вместе почти одиннадцать лет. Были. Мне не надо доказательств, чтобы понять, что у нее кто-то есть.
- И все таки?
- Месяца три как. В четверг. Или все таки в пятницу? Не важно. Она вернулась домой и я заметил на воротнике ее плаща волосы. Два рыжих таких волоса. Не могу сказать, что мужские, просто волосы, но раньше такого никогда не было. Она очень трепетно к таким вещам относилась. Если шла в люди, у нее специальная щеточка была, ролик. Чистила одежду тщательно. А тут вдруг волосы эти. Дальше - больше.
- Продолжайте.
- Она изменилась. Очень быстро. Раньше как. Сидит на кухне в халатике, чай пьет, допустим. Я любуюсь. Если вдруг халатик соскользнет, или распахнется где - поправит машинально и улыбнется, лукаво так. Перестала потом улыбаться. Сидит как мумия нечесаная. Мыслями где-то далеко. Плевать ей на халатик и все остальное. Много еще такого проявилось. Я спрашивал напрямую, мол, что происходит? То смеется, то плачет. То обниматься бросается, то игнорит - на диван с ногами и молчит часами. В гардеробе могла долго копаться, выбирать что надеть. И - как отрезало. Что нашла, в том и пошла.
Человек в наручниках замолчал, приложился к стакану с водой, зашевелил кадыком. Пил.
“Кретин”, - подумал Сокольников.
- Еще, - продолжил Кузьменко, - перестала смотреть мне в глаза. Совсем. И оправдываться научилась. Она с недвижимостью работает. Всякое бывает. Если показы там, домой возвращалась поздно и - ничего. А тут, если последнее время так случалось, она подробно объясняла: где пробка была, где клиент опоздал. Объяснять могла долго и все время при этом куда-то в сторону смотрела.
- Может беременная?
- Нет, детей Бог не давал.
- Кузьменко, - иронически скривил губы Сокольников, - вы что набожны?
Кузьменко не ответил, а все нудел взахлеб о своем.
- Я понял, что у нее кто-то появился. Как озарило меня. Кто-то очень важный. Тот, кто не обращает внимания как она одета, с кем живет. Для него важна сущность, если можно так сказать. Душа там, внутренний мир и прочая карма. Понимающий, типа. Как только допёр - такая ревность и злоба взяла. Я значит не понимающий? Не гожусь?
Сокольников посмотрел на часы. Следователя все не было.
- Допустим, - сказал он. - Ну зачем жену-то убивать? Наваляли бы сопернику.
- А за, что? - изумился Кузьменко. - Не он же мне изменял.
- Ну да, конечно. Расскажите, как убивали.
- Задушил. Руками. Вот этими.
- Почему именно сегодня?
- Последняя капля, наверное. Собрался утром по делам. Гляжу в коридоре сумка. Обычно в кладовке, пустая хранится, а тут битком. Открыл - ее вещи. Я к ней. “Это что?” - спрашиваю и сумкой трясу. Она равнодушно так отвечает не оборачиваясь: “Возьми другую рубашку. Я эту постираю”. При чем тут рубашка?! То есть вообще меня не слышит. Уже там, с ним мыслями. Сумку собрала, стоит у окна спиной ко мне ждет, когда я уберусь уже наконец. И как накрыло что ли. Ну, в общем, подошел сзади, кинулся, и руки разжал на ее шее, когда уже всё.
- Дальше. Тело перенесли в машину?
- Не сразу.
- Почему?
- Понимаете, когда душил, увидел что у нее пробор, прямо перед глазами моими, посередине, на голове неряшливый. Она хрипит, мои руки разжать пытается, а я давлю сильнее и смотрю. Корни волос отросли. Она раньше такого себе не позволяла. Красилась всегда вовремя. И вот я подумал, что это ерунда выходит. Положил ее аккуратно уже мертвую на пол. Потом в магазин за краской съездил. Покрасил волосы. Получилось хорошо. Потом уже в багажник, в лес.
- Стоило ли стараться?
- Конечно стоило.
Мужчина в наручниках поднял глаза на опера, и взгляд его Сокольникову совсем не понравился. До такой степени, что захотелось прессануть этого “убивца” до кишок отбитых. Но лень, и дождь, и - смысла никакого.
В дверь кабинета постучали.
Два “бобика”**, взрёвывая моторами, месили грязь, ныряли в лужи, торили раскисшую лесную дорогу. В первом подрёмывал следователь и травили анекдоты эксперты. Во втором Тягалин залипал в смартфоне, а Сокольников думал о хорошей дозе правильной согревающей нутро водки. Кузьменко был надежно пристегнут наручниками к бдительному молодому патрульному.
Ехали.
- Забавно вспоминать, - вдруг сказал Кузьменко. - Вика же моложе меня была. Мы познакомились, я бизнес делал, а она в оркестре на домре играла. На концерты к ней ходил. Да ну же - ерунда, тренькает. Но я все равно ходил. С цветами. И улыбался все время, так снисходительно. Мол, балуйся, чего там. А она как-то это все понимала. И вот однажды, женаты были уже, дома дождалась меня и с порога встречает с домрой этой. Смеется и домру, раз, и об стену. Только тренькнуло и щепки полетели. Я ошалел. А она меня обняла и кричит: “Все хорошо! Хорошо же?!” За домру стыдно мне. Нравилось ей.
- Слышь, - осерчал вдруг Тягалин, но наткнулся на взгляд
** “бобик” - УАЗ-469, или УАЗ-3151, грузо-пассажирский автомобиль повышенной проходимости
Сокольникова и смолчал. И правда. Не время. Вот предъявят обвинение - тогда.
- Здесь, - вдруг тускло обронил Кузьменко.
Машины остановились. Дальше люди вязли в промокшем насквозь мхе, запинались о коряги и колдобины, ломились через кустарник.
Наконец добрались до поляны, ровной, как утюгом разглаженной. Картину портила лишь большая куча свежесрезанного елового лапника.
- Там, под ветками - клацая зубами заявил Кузьменко. - Не могу, не пойду дальше.
Не обращая внимания на патрульного, к которому был прикован, остановился, заскулил, привалился к мимоходной сосне. Лбом бился до крови. Патрульный растерянно моргал.
На поляне уже сверкали вспышки фотоаппарата, бубнил в диктофон следователь. Сокольников вздохнул, прикурил очередную сигарету, сделал несколько шагов по направлению к куче веток. Услышал за спиной судорожный выдох.
Обернулся.
Молодой бдительный патрульный оседал на мокрый мох, то ли оглушенный, то ли раненый. Неузнаваемый и опасный как загнанный волк Кузьменко уже успел выудить из кобуры патрульного пистолет и нашаривал в кармане его формы ключ от наручников.
Сокольников остолбенел.
Щелкнуло.
Кузьменко освободился.
Сокольников было потянулся за пазуху, где в кобуре таился штатный “макаров”, но Кузьменко прижал палец к губам, а ствол его оружия неотлучно следовал за опером.
- Тсссс!
Кузьменко нахально подмигнул Сокольникову, отвернулся и побежал, куда-то к обрыву, где шумела налитая дождем река. Еще чуть-чуть и исчезнет в перелеске.
Он ни разу не оглянулся и не видел, как Сокольников сначала прицелился ему в ноги, а потом ствол резко порскнул вверх.
“Не хрен, мудак, подмигивать” - подумал Сокольников и нажал на спусковой крючок.
Поздним вечером двое курили в коридоре райотдела.
- Да - “прициндент”, - не первый раз уже за сегодня повторил Тягалин. - Когда мы эту кучу веток разворошили и нашли футляр с балалайкой, то есть с домрой этой, я думал со стыда сгорю. Второй раз так думал, когда свежеиспеченной вдове, которая вечером дома объявилась жива-живехонька, рассказывал, что ее мужик провернул и что мы с ним устроили. Но она как-то без истерик. Только все повторяла: “Зачем? Зачем?”. Так я ее и оставил, автоответчиком сломанным.
- Дурацкая история, - согласился Сокольников. Один идиот себе напридумывал. Вторая идиотка разлюбила первого идиота и не сочла нужным ему разъяснить, что не в сопернике дело. Третий идиот - я, на все это повелся. Получите жмура, служебное расследование, преступления и наказания. Хрен мне, а не капитана. Лучше бы этот влюбленный идиот сам повесился. Но - набожный оказался все-таки, сволочь.
- А знаешь, - в доме ее фотографий много. И нигде в объектив не глядит. Все в сторону глаза. Что думаешь? Может чего и было?
Сокольников помолчал.
- Думаю, займи мне пару тысяч до получки. Курить ну совершенно нечего.

⁣РОМАН О ВЕРОНИКЕ, ИЛИ ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ РЕДАКТОРА СИНИЧКИНА


Действующие лица:
Синичкин – редактор книжного издательства.


Комната в коммунальной квартире. Тусклая лампа под потолком. Заправленная кровать, обеденный стол с тремя стульями, компьютерный столик с компьютером, сервант, шкаф. Синичкин сидит за обеденным столом
СИНИЧКИН. Вот и суббота прошла. Все нормальные люди, вроде Тамары Сергеевны и дяди Грини уже спят, и только мы с Надькой и Мишкой даже не ложились... Кстати, где они? Чего так долго моют посуду?
Синичкин оглядывается на входную дверь, зевает
Нет, правильно Надька говорит: я идиот. Только идиот будет все выходные дни редактировать чужую рукопись, вместо того чтобы еще на прошлой неделе вернуть её главному с небольшими правками и словами одобрения… Главному, знаю, это бы понравилось – ему нравится, когда мы, простые редакторы, нахваливаем тех, кому он не смог отказать.
Синичкин вздыхает, пересаживается к компьютеру
Как же мне надоел этот роман... Нет, ну что это такое?
Насмешливо читает с монитора
Расставшись с Вероникой, Ярослав понял, что уже никогда не будет счастлив в этой жизни. И еще понял он: любить так, как любил ее – свою единственную и неповторимую – никого не сможет.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера, хихикает
Как я сегодня Надьку разбудил этой фразой! А! Надька вздрогнула, открыла глаза, пролепетала: «Синичкин, ты что-то сказал?»
Синичкин оборачивается к пустой кровати
Я сказал, что...
Утыкается в монитор компьютера, читает
…он брел по ночным улицам города, и его измученная душа обливалась светлыми очищающими слезами.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Надька, конечно, заинтересовалась: «Кто это он?» Я объяснил: он – это Ярослав, плейбой, с кем только что рассталась Вероника ради другого плейбоя – Альберта, с которым у нее в прошлой главе возникла духовная связь и, и... как там её?
Утыкается в монитор компьютера, читает
А! Редкое родство душ.
Отстраняется от монитора компьютера
Это так считает автор. Мне же кажется: главная причина заключается в том, что Ярослав – просто плейбой, а Альберт – плейбой-фабрикант... Тут Надьке стало еще интересней. «То есть, – спросила она, – ты хочешь сказать, что Вероника ушла ради денег?»
Синичкин хихикает
Какая же Надька у меня прямолинейная! Всё-то у нее просто и понятно... Нет-нет, Вероника не такая. Ее не деньги интересуют – мужчины, с которыми она могла бы не думать о деньгах... Надька помолчала, посопела и вдруг выдала ни с того ни с сего: «На месте Вероники я бы тоже ушла к фабриканту».
Пауза
Удивила. Я бы, может, тоже ушел, было б к кому. Надька, как это услышала, с кровати слетела, подбежала и начала: «Давай, Синичкин! Вперед, Синичкин! Только перед этим, Синичкин, ковры не забудь выбить, а то в комнате – пыль столбом!» Ну, прямо детский сад... Ладно, вернемся к роману.
Синичкин удрученно машет рукой, утыкается в монитор компьютера
Где я остановился-то? Ага. Вот.
Читает
Ярослав понял: только труд, только тяжелый умственный труд способен отвлечь его от мысли о той, которую так бешено любил. Сесть за письменный стол, взять ручку, окунуться в океан фантазий – что может быть благотворней для человека, чье сердце день и ночь кровоточит от бесчисленных ран!
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Пока Надька соображала: что да как, я быстренько перевел разговор на другую тему – попросил угадать чего мне сейчас больше всего хочется. И сам же ответил: «Супчика! Горячего такого, с мяском, с дымком. Чтоб дух от него витал по всей коммуналке, чтоб ложка блестела серебром на накрахмаленной салфетке, чтоб мерзавчик с беленькой, запотев от страха, стоял поодаль в ожидании минуты, когда я недрогнувшей рукой возьму его за горло!» Надька от такой наглости на секунду-другую опешила, но быстро опомнилась, спросила: что это было – плач Ярослава по несостоявшемуся семейно-кулинарному счастью из романа о Веронике или робкие попытки редактора Синичкина в очередной раз увильнуть от исполнения супружеских обязанностей.
Пауза
Эх, кто бы только знал, как с ней скучно, – ни поговорить по-человечески, ни выпить по-людски! Целыми днями только и слышишь язвительные замечания вперемешку с горестными причитаниями о пыльных коврах, домашних делах, высоких ценах и низкой зарплате – моей, естественно, поскольку другой зарплаты бог нашей семье пока что не дал... А Надька продолжала: «Дорогой! Не хочу показаться назойливой, просто напомню, что в нашем обществе просить может лишь тот, кто что-то дает»... Ну да. А так как я, по ее мнению, ничего не даю, то и супу с водкой мне, по-видимому, сегодня опять не будет... Ну и ладно. Я, как можно вежливей, поблагодарил ее за то, что она со мной обошлась по справедливости – обругала, но на паперть не отправила – и согласился на пиво с сосисками. Тут Надька взбеленилась. Приняв мои слова за намек на то, что, по справедливости, идти на паперть должна она сама, поскольку, в отличие от нее самой, я хоть какие-то деньги в дом всё же приношу, в красках передала то, что якобы слышала обо мне от неких хорошо знакомых нам людей. Что я глупый, ленивый, бездарный, что я ничего не знаю, не хочу, не умею и что ей – страстотерпице, посвятившей всю себя заботам о муже и семье, по справедливости, давно бы следовало выгнать меня взашей, а не кормить супом из поблескивающей серебром ложечки.
Синичкин вздыхает, поворачивается к монитору компьютера
Нет, не успею я отредактировать роман, ни за что не успею... А кто в этом виноват? Тот, кто дал обещание его напечатать. Тем паче что тот, кто дал обещание его напечатать, хоть и главный, но тоже какой-никакой редактор.
Пауза
В общем, пообещал я Надьке уволиться. Надька в ответ презрительно хмыкнула, но – удивительное дело – успокоилась. Посмотрела на меня так, словно по моему виду хотела определить, что я там опять задумал, какую свинью в очередной раз решил ей подложить, и, махнув рукой, принялась одеваться... Поведение жены, признаюсь, слегка озадачило. Может, она испугалась того, что мне не удастся найти другую работу, как это случилось с нашим соседом Мишкой Чертковым? Хотя чего пугаться? С моими-то талантами я всегда найду себе дело. Что же касается Мишки, то, по словам нашей соседки Тамары Сергеевны, это не он не может найти работу, работа не может найти его. А что? Очень может быть. Найти того, кто прячется на митингах с манифестациями, думаю, действительно непросто. Впрочем, я Мишку не осуждаю, точнее, перестал осуждать, когда узнал, какие бабки ему и его коллегам прошлой осенью отвалили за одну удачно проведенную акцию протеста.
Синичкин вздыхает
Ладно, что об этом говорить. Надо работать – читать, редактировать, переписывать.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Ярослав пахал как каторжный. Раздумывая над сюжетом романа, он по нескольку часов в день бродил по парку. Разглядывал лица прохожих, стараясь увидеть в них то, чего они сами в себе не замечали, следил за облаками, пытаясь разгадать, какие силы движут миром, а ближе к полуночи, когда большинство горожан, поужинав, отходили ко сну, бесстрашно опускался на городское дно и часами учился у его обитателей новой, доселе недоступной мудрости.
Пауза
Может, мне этого Ярослава убить на фиг? А что? В чем проблема? Напишу, что он надорвался на ниве тяжелого писательского труда и скоропостижно скончался в объятьях Вероники.
Синичкин печатает на клавиатуре, говорит
Вероника, понятное дело, от такого удара прозреет и, прозрев, бросит своего фабриканта – дескать, я теперь порядочная девушка, а не какая-то там профурсетка. Ну и, само собой, заявит тем, кто по достоинству не сумел оценить ее душевного порыва: так, мол, и так, пусть отныне я буду жить в труде и бедности, зато в гармонии с собой и своей совестью... В общем, всё у нас закончится хеппи-эндом: читатели будут лить очистительные слезы, автор – купаться в лучах славы, главный редактор – выписывать себе премии, а я...
Синичкин убирает руки с клавиатуры
А я, кажется, опять заврался. Нет, идея, конечно, хорошая, спору нет, вот только воплотить её вряд ли удастся – рукопись, будь она неладна, должна быть сдана не позже, чем через два дня.
Пауза
Ладно, пусть живёт. Читаем дальше.
Синичкин читает
Первыми, кому Ярослав показал свой роман, были обитатели городского дна. Успех был феерическим…
Отстраняется от монитора компьютера
Да. А еще сегодня приходил дядя Гриня за деньгами. Я вместо денег предложил водки. Дядя Гриня отказался. Я достал из-за шкафа заначку, которая у меня осталась – початую бутылку перцовки – и сказал: «Это всё, что у меня есть». «Синичкин! – взвыл дядя Гриня. – Имей совесть! Ты мне уже два месяца...» Не дав ему договорить, я твердо сказал: «Стоп!». Подождал, когда он успокоится, и предложил выбрать что-то одно – либо деньги, либо совесть. Объяснил: я не банк, всего сразу не осилю. Тем более что ни в одном даже самом распрекрасном банке не бывает то одного, то другого! И если, продолжил я, даже в самом распрекрасном банке не бывает то одного, то другого – то денег, то совести, – откуда всему этому взяться у меня, тем более столько и сразу?
Синичкин встает из-за компьютера, подходит к серванту, достает початую бутылку перцовки
Дядя Гриня выбрал деньги – три тысячи рублей, которые дал мне взаймы два месяца назад... Я спорить не стал. Достал из серванта рюмки...
Синичкин достает из серванта рюмку


…наполнил перцовкой...
Наполняет рюмку перцовкой
…и выказал сожаление по поводу того, что между деньгами и совестью он, дядя Гриня, выбрал деньги. И снова предложил выпить.
Синичкин выпивает
В этот раз дядя Гриня принял мое предложение – опрокинул в себя стопочку, не побрезговал...
Синичкин передёргивает плечами
Эх, хорошо пошла... Мне бы, идиоту, закончить на этом, а я начал сетовать по поводу того, что когда-то, совсем недавно, мы жили как друзья – по любви и совести.
Синичкин наполняет рюмку перцовкой
Дядя Гриня расстроился. Отодвинув пустую рюмку, спросил: что я хочу этим сказать – уж не то ли, что он, зная, что у меня нет денег, всё же пошел за ними? Потом пркачал головой и добавил: «Всё так, парень. Верно говоришь: знал и пошел... знал и пошел... Против совести своей пошел».
Синичкин выпивает
В общем, дядя Гриня ушел ни с чем... Он ушел, а настроение, и так неважнецкое, окончательно испортилось.
Синичкин открывает ящик серванта
Не зная, чем порадовать себя, я открыл ящик серванта, в котором хранилась зарплата, полюбовался на купюры, дважды пересчитал их. Не повеселело. А ведь вроде всё вышло по-моему, так, как хотел: и деньги сохранил, и отношения с соседями по коммуналке не испортил. И всё равно грустно отчего-то стало. Несчастливо. Плаксиво.
Синичкин садится за компьютер
Надька вернулась из магазина сразу после того, как за дядей Гриней закрылась дверь. Выложила на стол продукты, подошла ко мне и, опершись локтями на плечи, спросила: как дела. «Нормально, – ответил я. – Работаем». Надька рассмеялась. Сказала, что не про меня спрашивает – какие, дескать, у меня могут быть дела? – про Веронику с Ярославом. «Не сошлись ли еще?» Я ответил: нет. «Правда Ярослав подкараулил ее у салона красоты, навязал свой роман с посвящением и назначил свидание на мельнице. Надька не поверила. Спросила: «На какой такой мельнице?» Я тоже не поверил, когда в первый раз прочитал об этом. Но мне что, у меня есть рукопись, а значит, в любой момент я могу убедиться в том, что глаза и разум меня не обманывают. А вот Надьке пришлось объяснять. «Дело было так, – начал я. – Ярослав, став известным писателем-романистом, купил за городом старую мельницу. Зачем купил, не спрашивай, автор, похоже, этого сам не знает. Я, конечно, приписал от себя, что, случайно увидев ее, мельницу, за городом, он испытал острый приступ ностальгии – тоски по малой родине». Тут испугался, что Надька опять начнет задавать дурацкие вопросы – как например, где у Ярослава малая родина, и если я не знаю, где у него малая родина, как могу утверждать, что именно по мельнице, а не по какому другому сельхозобъекту ностальгировала его душа, – и добавил, что вероятно он приобрел ее за тем, чтобы водить туда романтически настроенных баб... Надька посмотрела на меня с отвращением. Процедила сквозь зубы: «Какая мерзость!» – и, высоко подняв голову, вышла из комнаты... А я потер ладони и, радуясь редкой минуте покоя, принялся за работу.
Синичкин утыкается в монитор компьютера. Отстраняется от компьютера
Однако довольно скоро выяснилось: не покоя мне в этот час хотелось – соучастия. Едва прочитав новую главу, я горько пожалел о том, что рядом нет моей Надьки. Ей бы эта глава, знаю, понравилась: ее хлебом не корми – дай послушать, посмотреть, подсмотреть за любовным свиданием. А особенно за таким.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Схватив Веронику, Ярослав бросил ее в стог сена. Вероника прошептала: «Я твоя!». Он глухо прохрипел: «Я твой!». Она добавила: «Делай со мной всё что хочешь!». Он пообещал сделать с ней то, что хочет и не хочет, а также то, о чем им впоследствии будет стыдно вспоминать, и решительным движением сорвал с себя рубаху.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Жаль, конечно, что я не позвал Надьку. Но бегать и звать было некогда – Ярослав приступил к активным действиям.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Как прижатая носком ботинка ящерица, Вероника извивалась под его могучим телом. Она стонала, кусала, визжала: «Да! Да! Да!», потом выскальзывала и уже не пугливой ящерицей, но страшной в своей неудовлетворенной страсти самкой богомола бросалась на него... Так, стоп!
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Что-то тут не то. Экспрессии много, а вот правды жизни – кот наплакал. Нет, я, конечно, понимаю: любовный роман не подразумевает полной идентификации сюжета со скудной на яркие краски российской действительностью, но где это, интересно, автор видел таких женщин? Я лично – нигде. Надька, сколько помню, в минуты близости вела себя с глубоким чувством собственного достоинства – резких движений не делала, напрасно не шумела. Тамара Сергеевна – вроде тоже... Кстати! А как вела себя в постели Тамара Сергеевна? Надо же, не помню.
Синичкин поворачивается к монитору компьютера
Впрочем, чему тут удивляться. Трезвым я её никогда не посещал, и, стало быть, помнить все интимные подробности изначально не мог... Итак, на чем я остановился?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Как прижатая носком ботинка ящерица, Вероника извивалась... М-да.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Решив, что сравнение с ящерицей никуда не годится, я стёр весь абзац, закрыл глаза и, представив Веронику такой, какой она была в минуты первых свиданий с Ярославом и Альбертом – чистой, целомудренной, невинной – начал с красной строки.
Синичкин говорит и печатает на клавиатуре, что говорит
Как непорочная девица, Вероника извивалась под его могучим телом. Она стонала, кусала...
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Нет. Это тоже не то. А что хуже всего: «не то» и «не так» будет у меня, видимо, до тех пор, пока я еще раз не увижу постельную сцену собственными глазами... Я встал. Раздумывая над возникшей проблемой, вышел в коридор. Послушал, о чем болтали на кухне Надька с Мишкой Чертковым, – они болтали о старой говядине, которая, по их мнению, будет вариться ещё как минимум час, – и подумал, что Надька не отстанет от бедной говядины до тех пор, пока та не обретет необходимую кондицию. И еще подумал: это хорошо, что говядина старая, хорошо, что в ближайший час жена меня не хватится – это мой шанс. Более не раздумывая, я решительным, но вместе с тем тихим шагом направился к Тамаре Сергеевне. Постучал в её дверь и, услышав «Да-да, войдите!», переступил порог... Как я и думал, в реальной жизни всё выглядело совершенно иначе.
Синичкин быстрым шагом подходит к серванту, наливает в рюмку перцовки, выпивает
Когда минут через десять-пятнадцать, вежливо поблагодарив соседку за неоценимый вклад в создание нового литературного произведения, я вышел в коридор, Надька с Мишкой по-прежнему болтали о говядине. Я хотел зайти на кухню разогнать их, но побоялся, что за досужими разговорами растеряю полученные от соседки впечатления, и поспешил к компьютеру.
Синичкин подходит к компьютеру, садится, говорит и печатает на клавиатуре то, что говорит
Вероника замерла, точно вспомнила нечто неимоверно важное и часто задышала. Всё, что ее недавно беспокоило – плохо сбритые на ногах волосы, синяк на бедре, запах перцовки изо рта любимого – мгновенно отошло на второй план. Ее чувства, ее сознание сконцентрировались на охватившим тело возбуждении. Ей стало жарко. Она распахнула объятья, потом притянула меня к себе – то есть не меня – счастливчика Ярослава, выгнула спину и сладко застонала.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Ну вот, совсем другое дело! А то, понимаешь, ящерица! Лучше б про змею подколодную написал, герпетолог хренов! У нас в России нет такого мужика, на груди которого эта гадина не свила б себе гнездо... В общем, дальше пошло как по маслу. Из-под моих пальцев со скоростью звука вылетали буквы и, совершив невидимый глазу путь по печатным платам, как лыко в строку ложились на монитор компьютера. Единственная, и то небольшая, заминка вышла по окончании второй части романа, где Ярослав признался Веронике в ревности.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Вероника! – воскликнул Ярослав. – Мы с тобой вместе полгода, и все эти полгода ты изменяешь мне с Альбертом. Ты не любишь меня!
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Вероника сначала никак не могла взять в толк, о какой измене идет речь. И лишь потом, когда до нее дошел смысл терзаний Ярослава, объяснила, что не с Альбертом изменяла ему – а Альберту с ним. А чтобы он всё как надо понял и больше не донимал ее подобными глупостями, строго добавила, что она – девушка честная, высоконравственная, и если изменяет, то только из-за великой любви к нему – её милому дурачку... Судя по описанию автора, Ярослав дурачком не был, но постичь ход мыслей Вероники долго не мог. А я вот сразу постиг. Впрочем, невелика мудрость – читать мысли того, у кого их раз-два и обчелся. Сохнет она, как и многие ей подобные, по одному, жизнь отравляет другому, встречается с третьим, рожает – от кого получится. В общем, всё тут более-менее нормально. Идём дальше.
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Ярослав дико ревновал.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
И тут я вспомнил о Надьке. Час прошел, говядина должна уже свариться, а жены всё нет. Как так? Не зная, что и думать, вышел в коридор. Посмотрел на кухне – никого, в туалете, в ванной комнате – тоже. Спросил встретившуюся Тамару Сергеевну: не видала ли она, часом, мою Надьку. Та отчего-то вдруг смутилась и, стараясь не глядеть мне в глаза, сказала, что вот, дескать, беда – синяк на бедре никак не проходит... Не понравился мне ответ Тамары Сергеевны, очень не понравился. С чувством, будто от меня скрывают то, что всей коммуналке давным-давно известно, подошел к Мишкиной двери и что есть силы, толкнул плечом... Дверь открылась. Тяжелой походкой Командора я переступил порог. И что увидел! Надька – моя Надька! – сидела на кровати рядом с Мишкой и глядела на него так, словно в придачу к тем, по ком сохла, кому столько лет отравляла жизнь, нашла, наконец, того, с кем можно зачать ребенка. Я, конечно, вспылил. Потом вернулся к себе в комнату и, густо замазав разбитую губу зёленкой, снова сел за компьютер. «Супружеский долг на сегодня исполнил, ухажеру жены рожу начистил, теперь можно и поработать». Итак, что тут у нас?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Осенью Вероника родила девочку.
Отстраняется от монитора компьютера
Интересно: от кого?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Вероника назвала ее Азалией.
Синичкин отстраняется от монитора компьютера
Эй, автор! Алло! Ты нам не имя девочки – на фиг нам её имя! – ты нам, читателям, отчество назови!
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Узнав о рождении дочери, Альберт подарил Веронике бриллиант чистой воды.
Отстраняется от монитора компьютера
Круто. А Ярослав?
Синичкин утыкается в монитор компьютера, читает
Ярослав, крепко прижав к груди своего первенца, заплакал от нахлынувшего счастья.
Отстраняется от монитора компьютера
И тут, не дождавшись от автора ни имени отца девочки, ни ее фенотипических особенностей, по которым можно было бы самим догадаться, что к чему, я окончательно разуверился в романе.
Пауза
М-да... А все-таки здорово я всадил Черткову – правой через руку! Шик!
Синичкин выходит из-за компьютера, подходит к столу
Только я помянул Черткова, как Чертков явился сам, да не один – с Надькой, фингалом под левым глазом и бутылкой водки. Сел, многозначительно помолчал, барабаня пальцами по столу, и предложил поговорить как мужчина с мужчиной. «Ты, – говорит, – чего на меня наехал? Ты, – говорит, – Синичка, может, подумал, что я с женой твоей трали-вали развел? Да?» Я ответил: да.
Синичкин бьет кулаком по столу
Хотел еще раз въехать по его наглой роже, чтоб уж, значит, окончательно закольцевать тему нашего конфликта, но тут подошла Надька. Молча расстелила на столе скатерть, бросила на нее три ложки, хлебницу, а потом... Осторожно, так, чтобы не расплескать, поставила передо мной наполненную до краев тарелку супа. Такого, как я любил – горячего, с мяском, с дымком, с ароматом, от которого кружится голова, и томительно сосет в желудке. Не успел я опомниться, как рядом с тарелкой появилась рюмка – одна, вторая, третья. Мишка тут же наполнил их водкой из принесенной с собой бутылки – одну протянул мне, другую Надьке, и со словами «Будем здоровы!», выпил. Я тоже выпил – куда деваться? Занюхал терпко пахнущей тмином корочкой черного хлеба и, стараясь не обращать внимания на зазвучавшие в мою честь дифирамбы с панегириками, принялся хлебать суп и думать о героях редактируемого мной романа. «Что ждет их в будущем? Да ничего хорошего. Вероника, дав дочери отчество Альбертовна, окончательно уйдет к фабриканту. Ярослав или сопьется, или утешится в объятьях какой-нибудь богатой старухи. Нет. Сначала, думаю, сопьется, а уж затем, с пьяных глаз, утешится. Альберт всю жизнь будет изводить Веронику подозрениями в том, что ребенок зачат не от него, и когда-нибудь доведет её до психического расстройства... Нехорошо, конечно, подозревать жену в подобном свинстве, я понимаю. Но и жену тоже надо понять – она бы, может, и сказала, кто приходится отцом ребенку, да ведь, наверняка, сама этого точно не знает... Водка быстро кончилась. Не успел я огорчиться, как Мишка принес еще бутылку. Сам разлил – рюмку мне, полрюмки себе – и, провозгласив тост за дружбу, предложил выпить до дна.
Пауза
Вот так незаметно пролетел еще один субботний вечер. Пока мы пили, а пили мы долго, полночи, Надька как заведённая ходила от меня к Мишке, от Мишки ко мне, гладила нас по плечам, по головам и, казалось, не могла нарадоваться тому, что в нашей коммунальной квартире наконец-то воцарился мир да лад... А потом они ушли мыть посуду. И вот я сижу, смотрю в монитор компьютера и умираю от страха. Мне кажется: стоит дотронуться до любой его клавиши, как из бездонных глубин дисплея вылезет калека-звереныш – мой стыд, мой срам, мной недоработанный роман о Веронике. Окинет плотоядным взглядом комнату, увидит меня – беззащитного, одинокого, пьяного – сядет на шею и заявит свои права на жизнь, на качественное редактирование, рекламу, достойный тираж. И что я ему, убогому, дам? Кто я? Никто. Идиот. Не был бы идиотом – не стал бы тратить на него свои выходные, а еще в зародыше придушил собственными руками... Но коль не придушил – выходил, значит, ничего не остается, как снова сесть за компьютер и за оставшееся до сдачи рукописи время постараться сделать его, уродца, менее уродливым... Это всё, на что я, редактор Синичкин, способен... Ты прости меня, автор. Это всё.

Вдыхаю прохладный таёжный воздух. Свежо. Двое суток в поезде меня знатно утомили. Хотелось свободы, потягушек и просто подышать не плацкартом.

Вышла. Перрон. Меня уже бегут встречать папа и брат, которые приехали сюда на месяц раньше. Это моя первая поездка на большое расстояние без сопровождения. Соседи попались спокойные и без детей, что редкость, ведь сейчас сезон отпусков. Многие едут с морей, из-за этого купить билеты было довольно трудно. Пришлось ехать на верхней полке в старом вагоне. В общем, поездка не особо в кайф.

- Викуля, ну как ты? Как доехала? Холодно на второй полке-то? - меня завалили вопросами.
- Всё хорошо, не беспокойтесь. Соскучился, Ромка? - повернулась я к брату.
- Соскучился. Бабушка там с раннего утра во всю работает. Шанежки твои любимые готовит.
- О да, люблю бабушкину стряпню!

От вокзала до деревни ехали мы около часа по убитой напрочь дороге. Не обошлось и без стада коров, преградивших дорогу. Наглые ужас просто. Лезут прямо в приоткрытое окно. Или голодные? В целом, ничего необычного. Всё очень даже как всегда.

Бабушка и остальные родственники тепло встретили меня. Только не было его. Барсика. Умер в прошлом году. Вместо него из будки вальяжно вышел другой Барсик. Молодой, статный и наглый. Облаял он меня знатно. И правильно, чужая ведь.

Люблю деревню за красивые закаты, за баню с температурой под 100, за возможность собрать лечебные травы, которые я так люблю, за детство, в конце концов.

От дома до леса метров двести, так что здесь часто можно встретить лис и других диких животных. Забава для Барсика, можно сказать. В детстве я часто ходила на озеро, оно казалось мне загадочным. Сейчас озеро превратилось в мистическое болото с черепами коров.

А в другой стороне от леса огромное поле, усыпанное клевером. Правда, после покоса его там почти не осталось. Зато можно устроить пикник или почитать книгу на природе, что я и сделала. Расстелила небольшой плед, поставила корзинку с фруктами и начала читать. Кайф. Душа отдыхает от городской суеты, от людей, которые надоели своей пустотой. Только я и природа.

Солнце приятно греет своими лучами. Божья коровка села мне на кисть и поползла к кончикам пальцев. Беззаботное счастье, вот что это.
Лёгкий ветерок заиграл в волосах. Таёжная прохлада. Покой.

⁣Дорога домой



«Эта зима была другая. Моя вторая зима. Люди вокруг стали злее. Даже Хозяин был
злой. Потом он ушёл. Больше я его не видел. А вскоре пришла гроза. Без дождя. В
чистом небе. Был только гром. Страшный. От него хотелось спрятаться. Но все подвалы
были заняты. И закрыты. Я убежал в лес»



Когда началась бомбёжка, я прогуливал математику в школьной столовой. Взвывшая
сирена означала, что нас снова погонят вместе с малышнёй в подвал. Этого мне
совершенно не хотелось и я, набрав полный рюкзак хлеба, сбежал из школы. Лес не
бомбили ни разу. А значит, был шанс спокойно добраться до деда в другой город.



«Человек? Мальчик? В лесу и один. Убежал, когда начался гром. Совсем как я. Но
мне можно. Мы оба застыли на полянке. Глядим друг на друга. Он, в синей куртке
и черным школьным рюкзаком. Я, с обрывком поводка. Оба сбежали. Оба совсем
одни.»



Я сделал шаг навстречу, и пёс напрягся. Это была первая встреча хоть с кем-то
за прошедшие два дня блуждания по лесу.

— Тихо, друг, — успокаивающе я протянул ему открытые ладони. — Пойдём вместе?

Пёс молча следил за мной. Он был явно молодой, хоть и довольно крупный.

— Меня Саша зовут, — представился я. — Там за лесом город, пойдём вместе? Нас
там накормят.



«Ещё шаг, и я убегу. Мальчик меня не догонит. По сугробам не догонит. Но нет.
Он остановился. Присел на корточки и расставил руки в стороны. До меня донёсся
лёгкий аромат. Его ладони пахли хлебом. Я вопросительно посмотрел на мальчика.
Он всё понял.»



— Учуял-таки? — я улыбнулся и осторожно сбросил рюкзак. Затем, расстегнув
молнию, достал кусок чёрного хлеба и положил его на снег перед собой.



«Я понюхал протянутый мне кусок. Он был явно несвежий. Но ещё мягкий. Мне ли
выбирать? За два дня и две ночи я поймал двух мышей и заел их снегом. Схватил
кусок. Положил на снег. Снова понюхал. Посмотрел на мальчика. Тот сидел
неподвижно.»



— Ну что? Будем считать это началом нашей дружбы? — весело спросил я, глядя как
пёс ест горбушку. Поднявшись и закинув на спину рюкзак, посмотрел на солнце.
Одним из воспоминаний, когда я пару лет назад, жил в гостях у деда в другом
городе было солнце, бьющее через занавески с самого утра. Дедушка жил на
окраине города, и окна его квартиры выходили на густой лес. И именно над ним
вставало солнце, по которому я ориентировался.



«Мальчик двинулся в лес. На краю поляны он обернулся. Махнул мне рукой. Я
облизнулся. Побежал за ним. Может, он знает дорогу.»



Я пробирался через сугробы, посматривая по сторонам. Вчера, когда стало
темнеть, мне повезло найти поваленную ель. Зарывшись в хвою, я смог уснуть и
почти не замёрз. Зима в этот раз была тёплой. Но всё равно жаль, что я не курил
и не носил с собой зажигалку. Костёр сейчас был бы очень кстати.



«Мальчик шел уверенно. Смотрел на небо. Явно знает, куда идёт. Я бежал рядом.
Не как с Хозяином. Но неподалеку. Сейчас мы вместе. Потом посмотрим.»



В какой-то момент я почти уговорил самого себя, что ночевать прямо в снегу
будет нормально. Зарыться поглубже, спрятать ноги в рюкзак, а капюшон куртки
затянуть максимально туго. Я уже был к этому готов, но вдруг увидел пень. Он
был разворочен, словно от взрыва. Возможно, шальной снаряд попал в дерево. Оно
валялось неподалёку, а сам пень выгорел изнутри. Это было идеальное укрытие от
снега и ветра. Поэтому первым делом я выгреб максимум снега, а то, что осталось,
втоптал вниз. Затем оторвал несколько еловых веток и положил их на дно пня.
Перед тем, как забраться внутрь, я перекусил чёрствым хлебом, не забыв
поделиться с новым другом.



«Похоже, он будет здесь спать. Я ещё не устал. Но приближается ночь. Куда мне
идти? Останусь с мальчиком. Хлеб был холодным и твёрдым. Но голод утолил.»



Я забрался в пень и, сняв с себя рюкзак, распахнул куртку.

— Хочешь? Залезай! Места хватит, и так теплее.

Пёс заворчал, устраиваясь прямо на снегу. Моё приглашение ему явно не понравилось.
Засыпая, я думал, есть ли у этой породы подшёрсток?



«Спать на снегу холодно. Я проснулся и огляделся. Мальчик уснул. Даже лица не
видно. Осторожно я взобрался на пень. И сразу рухнул, проваливаясь вниз.
Мальчик проснулся, засмеялся. Подхватил меня за передние лапы. И прикрыл
курткой. Так теплее.»



Проснулся я от того, что мне было тепло. Уткнулся носом в подушку, вспоминая
прошедшие дни, как страшный кошмар. Подушка в ответ заскулила и я понял, что
это не сон. Я расстегнул куртку и выпустил пса из своих объятий. Затем выбрался
сам. Пёс бежал рядом, а я шагал, посасывая замерзшую шишку. Жутко хотелось
пить, но есть снег я не решался, боясь застудить горло.



«Нам уже немного идти. Мальчик не слышит. Но я чую запах города. Совсем рядом
дома и дорога. И мальчик молодец. Сам бы я не выбрался. Хорошо, что
встретились.»



Сперва я подумал, что пёс увидел белку или птицу и решил её поймать. А затем
увидел просвет за деревьями и понял: мы пришли. Поэтому и сам припустил бегом
за псом. Очень уж хотелось в тепло. Только бы дед был жив и дома. Только бы не
дошла сюда война.



«Мы выскочили одновременно. Но я быстрее. Мальчик отстал немного. Но ему можно.
Впереди было поле. И дома. Гари не чувствовалось. Грома не было слышно. Обычные
звуки города. Хорошо.»



В моей памяти даже не запечатлелось, как мы пробежали через поле. Пёс держался
рядом. Было заметно, что он тоже рад. Я надеялся, что дед позволит оставить его
у нас. Он добрый, мой дедушка, и у него была когда-то собака. Наверняка он
будет не против.



«В городе точно не было грозы. Ни вчера. Ни сегодня. Я не чуял гари и крови.
Может, мальчик возьмёт к себе. Надеюсь. Он хороший, верный и добрый.»



Нужный мне дом подсказала какая-то женщина, проходившая мимо. Дальше все
вспомнилось само, даже код домофона. Поднимаясь на лифте, я гладил пса по
голове, не зная, успокаивая его или успокаиваясь сам.



«Не люблю лифты. Но этот хороший. Чистый. И тёплый. Собак на улице не видел.
Буду первым. Если мальчик не возьмёт. Но он возьмёт. Наверное, мы теперь
друзья.»



Я сидел на стуле в кухне и пил горячий чай, а дедушка суетился, накрывая на
стол. Пёс лежал рядом, провожая взглядом каждую тарелку.

— Теперь все кончено, Сашка, — наконец сказал дедушка, усаживаясь напротив
меня. — Они подписали мирный договор. Родителей это, конечно, не вернёт. Но
зато война кончилась.

Дед улыбнулся, подвигая мне тарелку с жареной картошкой.



«Я не знаю, что произошло. Просто понял: надо сделать так. Я встал и положил
голову на колени мальчику. Кажется, ему стало легче. Легче, чем раньше. На нос
мне упало что-то мокрое и горячее. Наверное, чай.»

⁣Ещё горит моя звезда

Ещё горит моя звезда,

Ещё горит она, не гаснет,

Путь освещая и даря,

Любовь и счастье.

Она горит и говорит:

"Не бойся, путь твой освещу я,

И даже в самый трудный миг

Ты верь в меня – к тебе приду я.

И будет плохо - говори :

И выплесни свой гнев наружу

В минуты "бури, снега, мглы",

В минуты "cамой лютой стужи".

Ещё горит моя звезда;

На землю тихо снег ложится:

Мерцает чудно и искрится…

Ещё горит моя звезда...

******************************************************************



«Снег»

Жадно вдыхая морозный воздух и провожая взглядом
снег,

Ты идёшь по дороге снежной, шаг ускоряя на бег.

Воздух вдыхая и отпуская, прошлые мысли и боль,

Падая, снег приносит надежду и, несомненно,
любовь.

Падая, снег уносит сомненья, былые обиды и страх

И прорастают радость и счастье улыбкою на устах.

Падает снег - миг ускользает словно вода в песок,

Падает снег - счастье бывает, если гляжу на восток.

******************************************************************
⁣Каким-то
неизведанным путём

Каким-то неизведанным путём

Сквозь бури, снег и грозы

Куда-то вдаль мы все идём,

В мечтаньях сладких ища грёзы.

Мы все рождаемся порой,

Чтоб испытать забвение, счастье,

Чтоб обрести радость, покой,

Минуя беды и ненастья.

Как будто в сказку мы спешим,

Но создаём её мы сами,

Лелея наши же мечты

Под алыми парусами... .

******************************************************************


⁣Как доступно и просто

Как доступно и просто

Легко на бумаге

Можно все разложить,

Можно все объяснить.

Дышу я свободой,

Дышу я стихами,-

Как невидима эта

Тонкая нить.

Я поэт, я богатый,

Жизнь моя- это сказка.

Ведь недаром Господь

Дал бесценный свой дар.

И вдыхая свободу,

Говорю: « Жизнь прекрасна!»,

С Божьей помощью я

Отражаю удар.

Я поэт и философ,

Я духовно богатый,

Ведь недаром наверно

Живу на земле… .


⁣Я правди
Божої шукаю



Земля з полегшенням зітхнула,

І не на мить,і не на дві,

Неначе хмара промайнула

У моєму рожевому сні... .

Мої надії і сподівання

На кращу долю в боротьбі.

Через тернистий шлях страждання

І до великого визнання

Потрібно кожному пройти.

Ганьба, приниження й образи

Уділ великого митця.

А чи бажаєм ти,Людино,

Собі належного кінця?

Напевно так, та я не знаю,

Що жде мене у цім житті.

Я правди Божої шукаю

І справедливості в путі.

Шукаю скрізь добра, любові,

Але нажаль ще не знайшла.

Жадана правда жалом коле

У найболючіші місця.




⁣Сестре по духу посвящается


"Бороться, чтобы выжить. Не сдаться,
чтобы победить!"- Анжелика Комиссаренко (позывной "Сестра)-эпиграф


С букетом роз, в военной форме

Она спешит к себе домой,

Обнять любимую бабулю,

Что стала мамой ей родной.

Чтоб быть счастливой, не сдаваться,

Когда ломают вдруг тебя,

И человеком оставаться,-

достойно, гордо путь пройдя!



Спасая жизни сослуживцев,

На помощь к нам спешит "Сестра".

Ей много раз пришлось бороться

И не сдаваться до конца.

Молилась, падала, вставала,

Но не сдавалась- побеждала...

Ты духом сильный, закалённый,

Ты-воин, ты непобежденный

И под защитою Творца!

*****************************************

Полина Кондратенко


Подборка стихотворений



*⁣
На розовом глазу в районе незнакомом.
Трамвайное кольцо, зацеп за скользкий рельс.
Бодрится интернет бежать по точка.com-ам,
но лёг и не встаёт нетрезвый GPS.

Попробуй размотать пространственную пряжу,
прожить хоть полчаса умом не напрокат,
пока связать свою шагающую лажу
желаешь, наугад попав в трамвайный лад.

В твоём районе ни кольца ведь, ни трамвая —
дорожный ровный ритм без звона и быстрот.
И только жизнь твоя (условно-круговая)
с заносом в полтора заходит в поворот.



*
Рост над собой, рост из себя, «прости-прощай» по-жменным мерам —
жму руку двери, чтобы ввергнуть себя в верчение толчей.
Я буду пеший свой гуляш сервировать садам и скверам,
как переводчик в километры несостоявшихся речей.

Забьётся вечер, через край плеснётся залпом ванек-встанек:
раз дым забот дневных развеян, раздышимся? — на раз-два-три
этиловые мотыльки забытых Богом наливаек
разлёт вчерашних рубашонок ожгут, отреплют у витрин.

Вдохну закашлянных цветов, пойду, шатаясь, на поправку —
освобождённый теоретик из костяных госпиталей.
Но незабудкой под ребром я буду чувствовать булавку
и думать: почему Учёный не посадил меня на клей?

*
Метель кроит кварталы. Ветры рвутся,
чтоб во дворах соединиться снова,
на чашечке коленной у портного:
щекочет нить ушко, игла готова.
Сползают по брусчатке петербуржцы:

герои иллюстраций Глазунова,
из гоголевской выросли шинели,
примерили пальто. То моли ели
их полы новые? Гляди: на деле
они не новы вовсе, нет, не новы.

Не ново кое-что ещё. Тебе ли
не вспомнить пульс погони по трущобам?
Кто потерял тебя? Кто обречённо
в проулке мечется неосвещённом,
летит бессчётным мотыльком метели


тебе вослед, биясь и беспокоясь,
не в силах ни настичь, ни отступиться?
Кто потерял тебя, ничью частицу,
как пуговицу или рукавицу,
которую ни в петли, ни за пояс?..

*
Задрожит надорванная струнка,
пробежит безжалостная струйка,
косо по лицу прокатится.
Дочь весны приблизит день конца,
вытянется, выдохнет сторицей
аромат малиновых провинций,
там вдали — мои колокола,
где теперь ни дома, ни двора,
ни кола — мои колокола!
Боль взяла — мои колокола! —
колоколит надо мной — да мимо.
Полногласно жизнь-река текла,
а теперь заглядывает в гладь
то ли лодка, то ли домовина.

*
Как страшно зевали провалы
в моём недосмотренном сне!
И пасти их были кровавы,
и лунки всходили в десне.

Мне снились истлевшие латки
на чёрных прорехах земли:
волокна от хлопковой ватки
по краю провалов цвели,

белели, редели бородкой,
как будто бы тополь летал.
И кто-то знакомой походкой
края навсегда обметал.

Кривились в рыдании губы:
«Постой! Не ходи в черноту!»
И резались мудрые зубы
в моём непроснувшемся рту.


*
На струнке-верёвке висела —
едва сознавая: живая
Меня постирали — я села,
и дни меня не надевают.
А слух заострился, стал узок:
скользнёшь в него —

не выпростаю.

Пополнишь зимующих музык,
простынь нелетающих стаю.
Прислушаюсь: полиритмия
твоих колебаний с моими.
Прислушаюсь: полиметрия
касаний краями сырыми.
Дотронешься — тронешься тоже,
покажется — странное дело! —
гуськом насекомым по коже
душа отшатнулась от тела.

*
Ледовым крошевом распорот
Невы распаренный рукав.
Повесив на просушку город,
прищепками зацеловав
верёвки линий полинялых,
весна берёт островитян:
тебя, меня, сырых и вялых,
из барабанного битья.
Берёт — и по проспектам стелет:
болтаемся себе, висим
и сохнем в толчее не с теми,
вопросами изморосив
шагающих не с нами в ногу —
скороговорок скукота!
Исплакавшись по диалогу,
идём друг другу в след.
Когда
я притворюсь, что жду кого-то,
(держусь снаружи, но внутри...),
на дрожь мою — вполоборота —
смотри не вскользь,
насквозь смотри.


*
Открыть глаза. Хрустальная усталость.
Сплошная слабость, но дышать легко.
А видеть больно. Времени осталось
Прижать к глазам морозец пятаков,
чтоб не читать мне — чёрное на белом —
про смерть для осмотрительной судьбы,
чтоб не глядеть лицом оторопелым,
как проступает, льётся, ищет вы-
ход для стихов, написанных так рано,
из Божьих окон (греческий разрез!)
тяжёлый свет, израненный о раму, —
не северный, не южный — кровный Крест.

⁣Бусы



Катя вошла в комнату. Гости уже отмечали. Собралось человек семь: соседи дядя Боря и тётя Валя да ещё какие-то люди, чьи имена она уже и позабыла, — то ли мамины коллеги, то ли знакомые по даче.

Мама восседает во главе стола. Рядом с ней хлопочет сестра Соня. Подкладывает маме на тарелку запечённую семгу и поливает рыбу густым сливочным соусом. Запечённая семга — любимое мамино блюдо. На столе наполовину съеденный холодец, винегрет, нетронутая, сверкающая фиолетовой гладью селедка под шубой, овощи, зелень, из напитков — вина, боржоми, соки. На маме крупные бусы ржаво-золотистого цвета. Она надевает их в торжественные дни. Сегодня у мамы круглая дата.

— Ну, — наполняет фужер дядя Боря, — за тебя, Галечка! Живи на здоровье, живи сколько захочешь!

Ломкий звон фужеров.

Катя проходит и садится рядом с дядей Борей. Тот слюняво чмокает её в щёчку и приговаривает:

— Выросла, девочка, выросла-то как! Вот такой её помню, — дядя Боря опускает ладонь почти до пола. Дядя Боря — главный шутник и остряк в подъезде.

— Ой, вот и Катенька пожаловала, собственной персоной, опоздала, как всегда, — вроде бы в шутку произносит мама.

За столом посмеиваются.

— Обычно по телефону поздравляла, а вот сегодня приехать соизволила! — добавляет мама.

После этой реплики смешки несколько стихают.

— Я хочу сказать тост, — вступает тётя Валя, предварительно стукнув по фужеру ножом для привлечения внимания, — Галя, ты такая… — она делает паузу, — потрясающая! Двух замечательных девочек подняла. Сама! Двух таких разных! Вот Катя независимая, сама живёт, а Соня домашняя, тебе так хорошо помогает... В общем, за вас, девочки!

Послышались возгласы: «Ура» и «С днём рождения!»

После тоста тёти Вали все погрузились в молчаливое пережёвывание пищи. Звонко соприкоснулись с тарелками вилки, глухо зацарапали ножи, сосредоточенно и ритмично заработали челюсти.

Когда же гастрономический запал угас, слово взяла Катя:

— Мама, мы давно не виделись, но вот я наконец-то здесь… Я рада. Это мой дом. Всегда был и всегда останется.

— Да, Катенька, это твой дом. Приезжай в него почаще.

— Спасибо. Мне очень приятно это слышать. Мама, я хочу вручить тебе подарок.

Катя просочилась через гостей и передала маме подарочный пакет, на котором в карикатурной манере был переосмыслен «Давид» Микеланджело.

— Бусы, из Италии привезла, — улыбнулась Катя.

— Бусы? Бусы я люблю. Соня, достань.

Соня медленно распаковала подарок и показала гостям. Бусы в её руках стекали и струились.

— Хорошие камушки, очень даже хорошие, — одобрительно проговорила мама, — но, Катя, ты же знаешь, что я терпеть не могу красный цвет.

— Да, мама? А мне всегда казалось, что красный тебе как раз и пойдёт. Надень, попробуй.

— Ну, может, и пойдёт, ладно, убери, Соня. Потом как-нибудь померю. Есть у меня одна кофта, может, с ней хорошо будет.

Катя вернулась на место. Гости поглядывали на неё — кто с насмешкой, кто с презрением, кто с состраданием.

— Выпьем-ка ещё! Подставляем бокалы! Катенька, ты с нами или против нас? Давай-ка тоже, за маму!— скомандовал дядя Боря.

Катя протянула фужер, в который дядя Боря вложил горлышко тёмной бутылки. Празднование потекло дальше. Катя мелкими глотками пила красное сухое и смотрела в окно. Бешено колыхались под напором налетевшего ветра жёлтые пряди берёзы. Сухие листья навсегда отрывались от дерева и срывались вниз. В небе растекался закат цвета лавы и проступала круглая, как таблетка, луна. Катя перевела взгляд от окна и принялась изучать изогнутый торшер в глубине комнаты, за маминой спиной. Светильник склонялся к полу, как жираф на водопое.

Через двадцать минут после вручения подарка Катя, воспользовавшись паузой после очередного тоста, поднялась и сказала:

— Спасибо всем за гостеприимство, я пойду. Мама, с днём рождения ещё раз!

— Давай, Катенька, давай! Ещё раз спасибо за бусы. Бусы-то не простые, а заморские, итальянские! — на мамину реплику гости отозвались хохотом.

Вслед за Катей к выходу прошмыгнула Соня.

— Катя!

— Что?

— Уходишь? Может, на десерт останешься? «Птичье молоко» твоё любимое будет… На вот, возьми, — Соня протянула Кате старую бумажку.

— Что это?

— Письмо твоё, из лагеря, ты писала маме, когда тебя первый раз туда отправили. Давно хотела отдать тебе.

— Зачем мне оно?

— Катя, я его тогда в почтовом ящике нашла, но маме не передала. У себя спрятала… Так маме и не дала прочитать. Мне стыдно. Извини.

— Ладно, Соня, забей, — сказала Катя, обматывая горло шарфом. Шарф облепил шею, будто был сделан из скотча.

— Катя, ты на маму не обижайся, она болеет. Она вообще хорошая, просто резковатая иногда. Ты почаще приезжай, пожалуйста, мне одной трудно с ней справляться.

— Пока, Сонь, я напишу, как доеду. Хорошего вечера.

Катя вошла в лифт и развернула листок бумаги в мелкую клеточку. Письмо всё в изгибах: читали и складывали его неоднократно. На бумаге жёлтые пятнышки — то ли капнули чем-то, то ли от времени сами образовались. Почерк — как покосившийся забор, заметно, что человек недавно научился писать:

«Мама, привет! Это твоя дочка Катя. Я очень скучаю по тебе и Соне. Почему вы меня не навещаете и никогда не приезжаете? Мне тут очень плохо, хотя кормят хорошо. Мы делаем здесь спектакли. Иногда нам показывают мультики перед сном. Нас рано заставляют спать. Погода хорошая, но вчера был дождь. Я жду тебя. Ты должна приехать и забрать меня отсюда. Иначе я заболею. Следи, чтобы Соня не играла с моим мишкой. С куклой пусть играет. Мы скоро увидимся.

Катя».

Катя выпорхнула из блёкло освещённой кабины, скомкав на ходу письмо. Бумага измялась и стала похожей на крошечный айсберг. У подъезда Катя выбросила письмо в урну.

поэзия, авторское стихотворение " Россия , Матушка моя."

⁣Наталья Барышникова
Стихи на премию Левитанского
+ + +
Все идет своим порядком.
Дни и ночи напролет
Ходит курица по грядкам,
Хищно овощи клюет
И глядит, не угрожая,
Будто знает наперед -
Пьяный мальчик урожая
Ни... Никогда не соберет.

* * *
Снова мальчик войдет в алтарь.
Освятите его ребро.
Петербург мне подарит янтарь,
А Москва - серебро.
И смиренно горит свеча.
Так горит, как в аду.
Петербург мне подарит печаль,
А Москва - чистоту.
Там молитва откроет итог
И святая вода.
Петербург мне подарит восторг,
А Москва - благодать.
Не осталось друзей и подруг.
И опала листва.
Поезда не идут в Петербург.
И закрыта Москва.

+ + +
Всего-то до смерти совсем ничего,
Но помню горячее имя его.
Я помню бассейн,
палисадник и плед.
И помню я имя,
которого нет.
Всего-то, всего-то.
А жили прилично -
То камерно очень,
То очень публично.

+ + +
Снег сошел в одночасье.
Нудная грязь, гроза.
Широкоплечий ясень
Тянется в небеса.
Весточки от перелетных
Птиц не слышны пока.
Дел первоочередных
Не страшится рука.
ЧЧто не затеешь, все благо -
Ладный к смерти пролог.
Лишь бы ребенок не плакал
И был бы утешен Бог.

Спасибо!

Гаранина Елизавета / Подборка стихотворений / Поэзия


***
Я сыр дор блю не пробовал,
Я не люблю Есенина,
И даже в воскресения
Я в церковь не хожу.
Не пью совсем шампанского,
Вина, пусть даже красного,
И как ты не умасливай,
Тебе не подхожу.
А ты была отличницей.
Да и сейчас приличная:
В театры ходишь в юбочках,
Летишь на каблуках
На "Три сестры" А.П. Чехова.
И в Праге ( это ж Чехия?),
И в Вильнюсе, и в Лондоне,
Ты, кажется, была.
А я видал на картах их,
Бывал в одном Саратове,
Где заигрался в нарды я
В плацкарте до утра;
Видать, дурак я, матушка,
От пяток и до мАкушки,
И ты со мной намаешься...
Спасибо, что пришла.


***
Со мной дожди не говорят,
И мне не шепчут кроны,
И если честно, то меня
Не вводят листья клена
В неописуемый восторг,
И в золотую осень
Я предпочел б им граммов сто
И сна часов на восемь,
А если в небе журавли
То мне до них, не скрою,
Тут хоть тянись, хоть не тянись -
Нельзя достать рукою,
А вот в коробке в октябре
Прорезать дырки можно -
Повешу птичкам во дворе,
Насыплю хлебных крошек,
И для синичек может я
Шматок добавлю сала...
Раз не достать до журавля,
То и синиц не надо
Сжимать в вспотевшую ладонь,
А то тут взяли в моду!
Не можешь бережно - не тронь! -
Их нежную природу...


Тучи
Когда тучи еще сгущались,
Говорили, полно печали
Небо. И небо темнело,
И шли дожди.
И под дождями лишь я один
Думал: небо грустить не может!
У него ж ни души, ни кожи,
Ни сердца, ни губ, ни разума -
Небо пусть и небезобразное,
Но довольно не симпатичное,
Посмотрите: ни ног, ни личика,
Ни косичек, ни лысины нет, ни глаз...
Чем же ему несчастному плакать, раз
Ни ресниц и ни век не дали?
И где небу хранить печали?
И зачем ему это всё,
Если всех нас в конце несет
В совершенно другую сторону?..
Небо мертвое, небу всё равно.


"Вы творители, вы правители!"


Вы творители, вы правители!...
У вчера были руки моих родителей,
У завтра голос соседской дочери,
А мне просто безумно, бездумно хочется,
Чтобы кто-то весомый,
Значимый, мне сказал:
У сегодня - наши с тобой глаза.
И вершится оно без влияния наших рук,
И пол мира немые примерно сомкнули в круг,
Ветер новшеств колышет рваные паруса,
Потому что у нас есть только одни глаза.
Нам бы снять паруса, заштопать да простирнуть,
Да здоровые спины под ними отправить в путь,
Но для этого нужно как минимум взять иглу,
И немым рассказать, куда и зачем плывут,
И единою нитью под парусом всех связать,
А у нас, представляешь, только одни глаза…


Клац!


Надеваю пальто, ключ в замке повернулся-
Клац!
Бег по лестнице вниз до подъездной двери-
Звон.
И по улицам шторм разбросает окурки
Нас,
Со следами помад и мозолями от
Корон.
Я холодной рукой запущу в глубь кармана
Чек.
И возможно теперь заводскую ошибку
Сдам.
Там избыток: в комплекте и совесть и честь
Есть,
Но не ложками есть эти совесть и честь
Нам.
Я себя собирал: мне теперь разобрать
Как?
Это клей, это скотч, это ром, сигаретный
Смог.
Это сбой, это вирус, ошибка, фабричный
Брак
От макушки до ногтя последнего пальца
Ног.
Я шагаю, нецелый, сгибая слова в
Пейзаж,
И все роли его на губах, как могу,
Верчу.
Ослепительный мир, горячий, живой,
Не наш,
Поглотил без суда победителя и
Судью.
Проигравший.
Спокойный и тихий морской
Вулкан.
Ваш, с любовью. Незримый. Неслышный. Конечно,
Весь
Я шквальный ветер, цунами, туман,
Буран.
И призрак опер. Случайный квартирный
Бес.